Она взглянула с недоверием, но я смотрел предельно искренне, и она ответила с неохотой:

– Вы переоцениваете возможности нашей страны как мирового жандарма. Демократический мир… это мир демократии. Мы договорились о базовых общечеловеческих ценностях, и полиция у нас не может творить произвол, как будто она где-то на улицах Москвы.

– Ну да, – согласился я, – это у нас полиция стреляет негров так просто, на всякий случай. А ваши базовые ценности не предусматривают простое выживание человеческого вида?

Она скривила губы.

– Если для этого придется поступиться хоть какими-то свободами, то… ответ очевиден.

– Хорошо бы, – ответил я, – если бы погибла только Америка… Нет-нет, я имею в виду, что сейчас любая проблема становится глобальной. Дурость Соединенных Штатов может привести к гибели всего рода человеческого, а это потеря больше, чем вся Америка. Хотя, конечно, для какого-то техасца насрать на весь мир, пусть летит в тартарары, лишь бы жил родной Техас!

– А если ему объяснить, – сказала она, – что при таких катастрофах не уцелеет и Техас?.. Впрочем, вы отвратительно правы, такое не объяснить. Дорожная полиция просто штрафует, а то и лишает прав на вождение. Но как, по-вашему, заставить прекратить бурение в Норвегии? Или Японии?

Я сказал со злорадной ноткой:

– Вы взяли на себя роль международного жандарма? Взяли. Вот и соответствуйте. Штрафуйте, отбирайте права…

– На бурение?

– Да на что угодно, – ответил я мирно. – Вы же давили нас санкциями? Хотя мы вам не угрожали. А вот Норвегия и Япония уже угрожают. Себя они уничтожат сразу, но это ладно, не жалко, но прищемят и нам пальчики, а это уже нехорошо.

Она посмотрела на меня в упор.

– Договаривайте, доктор.

– А что я не сказал?

– Что делать, если они, как у вас говорят в России, положат, а то и покладут на эти санкции, как сделали вы в ответ на наши?.. И все равно начнут бурение?

Я ответил тем же прямым взглядом.

– Генерал, мир вступил в новое состояние, а мы пытаемся рулить старыми методами. Вы пытаетесь. Если Норвегия своим бурением угрожает всему миру, то и весь мир должен ответить на угрозу. А прежде всего мировой жандарм, что обязан следить за порядком и обеспечивать свободу хотя бы жизни.

– Ну да, вот так просто!

Я сказал зло:

– Предложите другой вариант?.. А пока просто: не реагирует на увещевание… что ж, отберите права на бурение. Реквизируйте саму буровую установку. Установите наблюдение, чтобы никто и нигде такой вольности себе не позволял. Мир един, Норвегия не на другой планете!

Уже в суровом и почти враждебном молчании закончили с десертом, он даже мне показался горьким, когда приправой служит такой разговор.

Служащие за нами наблюдают, потому кофе принесли вовремя, горячий и сладкий, словно мое досье с описанием моих предпочтений у них уже на столе.

Кофе я освоил все-таки с удовольствием, генеральша сделала пару глотков травяного чая, что по цвету неотличим от воды, и взглядом подозвала официанта.

– Счет.

Он с поклоном протянул папку меню с вложенным счетом, а я сразу же вложил в нее бумажные доллары.

Генеральша посмотрела на меня исподлобья.

– Вы уже и сосчитали?

– Удивлены, что русские умеют считать? У нас еще и память хорошая.

Она подумала, сказала в неуверенности:

– Вообще-то ваше действо подпадает под семь уголовно наказуемых статей, начиная с харассмента и заканчивая отрицанием равноправия полов… вот только не знаю, распространяется ли это на иностранцев, командированных с официальным визитом?

– Полуофициальным, – уточнил я. – А это скользкая тема, даже американские юристы поломают о такие камни ноги.

Мы вышли в ночь, справа и слева страшное зарево близких городов, в Штатах электричество обходится дешево, не очень-то экономят, здесь практичное и предельно экономное протестантство, но несколько десятков миллионов русских переселенцев привнесли славянскую лихость и беспечность, что весьма заметно.

– Жаль, – сказала она с натуральным сожалением в голосе, – еще обо многом надо поговорить, но мы и так здесь засиделись. Наверное, договорим завтра.

– Да пустяки, – сказал я небрежно. – Можно на лавочке в парке посидеть и пообщаться в интересах взаимопонимания между странами. В кои-то веки такое еще случится. Вот разговариваем же! И еще не подрались.

Она посмотрела на небо, и тут же донеслись пока что далекие раскаты грома.

– Похоже, вот-вот дождь. На лавочке будет не очень, а мы без зонтов.

– Заедем ко мне, – предложил я. – Отель «Омега», это недалеко.

Она подумала, взглянула на меня оценивающе.

– Нет уж, воздержусь. На вас возложена очень уж важная миссия. Настолько важная, что я пока даже не могу оценить степень ее важности.

Я ощутил нечто недосказанное, поспешно уточнил:

– Я прибыл именно насчет контактов с вашими Центрами по противодействию глобальным катастрофам!

– И ничего больше?

Я ответил предельно искренне:

– Ничего больше.

Она пару мгновений всматривалась в мое лицо.

– Думаю, полиграф не сумел бы вас уличить… потому что вы говорите правду.

– Ну вот!

– Но это не вся правда, – добавила она тут же. – Я курирую финансовые потоки, что идут и на разведку, потому в курсе многих… моментов.

Я спросил настороженно:

– И в чем меня подозревают?

Она продолжала всматриваться в мое лицо, надеюсь, дышащее искренностью.

– Доктор, вы можете даже не догадываться, что на вас возложена иная миссия, а это ваше установление контактов с Фрэнком Вачмоугом, Крисом Реншоу и прочими гиками… всего лишь прикрытие.

Я вскрикнул оскорбленно:

– Почему гиками? Тогда и я гик!.. Наша цель – не допустить уничтожения человеческого вида!

– Вот-вот, – сказала она неумолимо, – вы так и должны думать. Человек вы искренний, а искренних разведка использует охотнее всего. Возможно, вы еще и честный? Хоть в какой-то мере?.. Тогда для них это вообще находка… Ладно, доктор, уже поздно. Завтра, возможно, выкроим время, чтобы поговорить еще. Хотя завтра во второй половине дня у меня в сенате слушания по перевороту в Нигерии…

Я сказал рассерженно:

– Нет уж, раздразнили, а теперь в кусты? Выкладывайте!

Она покачала головой.

– В двух словах не объяснить. До завтра, доктор.

– Ладно, – сказал я, – объясните по дороге. А от вашего дома возьму такси.

Она поморщилась.

– Хорошо, садитесь. После плотного ужина вас не укачивает? Не люблю, когда блюют в салоне.

– Меня укачивает не ужин, – сообщил я.

Она не среагировала на похабный для француза, но не для американки намек, а когда я сел на правое сиденье, сказала деловито:

– Я в отличие от вас, доктор, профессионал в военном деле, а также знаю много о методах работы разведок. Во всех странах они вообще-то одинаковы, так что, зная одну, можно сказать, что знаешь все.

Она вырулила со стоянки, автомобиль резво понесся по ярко освещенной улице, где проезжая часть выглядит так, будто на нее падают солнечные лучи. Впрочем, от светящихся реклам, огней, фонарей и освещенных окон и на тротуарах светло как днем, а стайки веселой молодежи со смехом и воплями передвигаются от одного бара к другому, а что еще демократам делать, не книжки же читать в самом деле.

Я задал вполне резонный вопрос:

– И почему эту некую важную миссию, как вы намекаете, поручили не высококвалифицированному профессионалу?

– Всех высококвалифицированных мы знаем, – сообщила она холодно. – К тому же они все уже на дипломатической работе.

– Тем более, – сказал я. – Если миссия важна, разве не должны ею заниматься дипломаты?

Ехали недолго, но она, почти не отвечая мне, сама успела задать десятки вопросов, достаточно емких. Пришлось потрудиться, отвечая, но когда весь Интернет открыт, что служит как добавочная память, в которой ничего не нужно вспоминать и рыться, а все послушно выпрыгивает по первому же щелчку пальцев и даже без него, то труд не слишком уж тяжкий.

Автомобиль начал снижать скорость, съехал на стоянку перед массивным домом в старинно-современном стиле.

Генеральша выключила мотор и посмотрела на меня еще холоднее.

– Все еще не понимаете?

– Нет, – ответил я честно.

– Бывают ситуации, – объяснила она, – чересчур щепетильные, к которым не знаешь, как и подойти, чтобы не обострить, чтобы не вызвать негодования.

– Но разве не умелые дипломаты лучше всех улаживают такие ситуации?

Она вздохнула, отстегнула ремень и открыла дверцу.

– Раз вы такой настырный, пойдемте. Доскажу в лифте или в прихожей. Здесь нельзя долго торчать в автомобиле, система наблюдения может подать сигнал тревоги.

Я кивнул на здание.

– А почему крыша плоская?

– Догадайтесь, – ответила она. – Вы хоть и не разведчик, но человек будущего?

– Для вертолета?

Она сдержанно улыбнулась.

– Иногда за мной присылают. Если спешка зашкаливает.

Перед ее домом оградка, из малоприметной будочки вышел охранник. Барбара кивнула ему и бросила что-то типа: «Это вот со мной», а он, бросив беглый взгляд на «это вот», кивнул.

Шлагбаум тут же поднялся, охранник некоторое время смотрел нам в спину, а потом что-то сказал в микрофон, встроенный в воротник.

Перед зданием крыльцо очень уж высокое и широкое с тремя высокими ступеньками, к бабке можно не ходить, это чтоб автомобиль, снеся шлагбаум, не мог удариться во входную дверь и взорваться так, чтобы и все здание в щебень.

В своей стране, подумал я с сочувствием, как в осажденной крепости. Вот и говори, что терроризм вот-вот будет разгромлен, если признаки поражения видны не в Саудовской Аравии, а уже даже европейская архитектура учитывает опасность фундаментализма.

Барбара бросила недовольный взгляд на мое потемневшее лицо, женщины – существа чуткие, уловила ход моих мыслей, хорошо хоть, что во мне ни капли злорадства, все-таки в этом вопросе с Америкой у нас никаких разногласий.

Я вылез первым и, когда она освободилась от ремня, открыл ей дверцу. Она кивнула несколько раздраженно, взглядом дала понять, что в стране победившей демократии так поступают только слуги, а свободные демократичные женщины все делают сами, это их завоевание, и они от него хоть сдохнут, но не откажутся.

– Красивый дом, – сказал я с сочувствием.

– Да, – согласилась она.

– Удобный и защищенный, – добавил я. – Даже на случай атомного удара со своим подземным укрытием с автономным запасом продуктов на полгода.

Она вскинула брови.

– Где это на нем написано?

Я пояснил:

– Строители пожалели совсем уж малость, чтобы слегка закамуфлировать, что это дом класса ААБ-17. Такие здания вызывают раздражение фундаменталистов, два месяца назад во Франции именно в таком же взорвали в вестибюле бомбу.

Мы вошли в просторный вестибюль, я заметил две видеокамеры и мощный сканер, что просветил нас на предмет оружия или взрывчатки.

– Много погибло? – спросила она отрывисто.

– Всего трое, – ответил я небрежно. – Не жалко, лягушатники, посмели выйти из НАТО при де Голле, но сам факт взрыва в таком здании…