Когда на следующее утро я возвращался домой после утреннего обхода, мне помахал инспектор Рэглан. Я остановил машину, и он встал на ее подножку.

– Доброе утро, доктор Шеппард. Так вот, с его алиби все в порядке.

– С алиби Чарльза Кента?

– Да. Официантка в «Собаке и свистке», Салли Джонс, прекрасно его запомнила. Выбрала его фото из пяти предъявленных. Он появился в баре ровно без четверти десять, а «Собака и свисток» расположен больше чем в миле от «Фернли». Девушка упомянула, что с собою у него была куча денег – она видела, как он доставал из карманов смятые бумажки. Это здорово ее удивило – то, что это делал такой человек, как он, в ботинках, которые велики ему на несколько размеров. Так что вот куда ушли наши сорок фунтов.

– А он все еще отказывается говорить, что делал в «Фернли»?

– Упрям, как мул. Я сегодня говорил с Хейзом в Ливерпуле по телефону.

– Эркюль Пуаро говорит, что знает, почему он там оказался, – заметил я.

– Правда? – с нетерпением воскликнул полицейский.

– Да, – мстительно ответил я. – Он сказал, что Кент пошел туда, потому что родился в Кенте. – Я почувствовал истинное удовольствие от того, что смог озадачить этой загадкой еще кого-то.

Пару минут Рэглан смотрел на меня непонимающим взглядом. Потом на его скользкой физиономии расцвела кривая улыбка, и он со значением постучал себя пальцем по лбу.

– Плохи дела, – сказал он. – Я подозреваю это уже некоторое время. Бедняга, так вот почему ему пришлось уйти на покой и приехать сюда… Скорее всего, это наследственное. Тем более что у него есть племянник, у которого крыша съехала полностью.

– У Пуаро? – удивленно переспросил я.

– Ну да. А он что, ничего вам не говорил? Совсем не буйный и все такое, но с головой не дружит напрочь.

– Кто вам об этом сказал?

На лице инспектора появилась все та же кривая ухмылка.

– Ваша сестра, мисс Шеппард. Это она мне все рассказала.

Я не устаю удивляться своей сестрице. Она не успокаивается до тех пор, пока не выясняет все до последнего семейные секреты. К сожалению, мне так и не удалось вбить ей в голову необходимость держать их про себя.

– Залезайте, инспектор, – пригласил я, открывая дверцу. – Давайте вместе проедем в «Ларчиз» и расскажем нашему бельгийскому другу последние новости.

– Неплохая мысль. В конце концов, даже если он не в себе, ведь это же он дал мне наводку на отпечатки пальцев. У него явно что-то есть к этому парню, Кенту, и кто знает, а вдруг за этим что-то стоит?

Пуаро принял нас со своей обычной улыбчивой учтивостью. Он выслушал то, что мы хотели ему рассказать, изредка кивая.

– Кажется, всё в порядке, не так ли? – спросил инспектор с довольно унылым видом. – Человек не может совершить убийство в одном месте, в то время как пьет в другом, которое находится в миле от первого.

– Вы собираетесь его отпустить?

– Не вижу, что тут еще можно сделать. Мы не можем держать его за то, что он завладел деньгами путем мошенничества. Такое никогда не докажешь.

Расстроенным жестом инспектор бросил спичку в камин. Пуаро поднял ее и аккуратно положил в небольшой ящичек, специально предназначенный для этих целей. Сделал он это абсолютно механически. Я видел, что его мысли заняты чем-то совершенно другим.

– На вашем месте, – сказал наконец сыщик, – я бы не стал пока торопиться с освобождением Чарльза Кента.

– Что вы хотите этим сказать? – уставился на него Рэглан.

– Только то, что сказал. Я пока не стал бы его отпускать.

– Но вы же не думаете, что он имеет какое-то отношение к убийству?

– Наверное, нет, но я пока в этом не уверен.

– Но разве я вам только что не рассказал…

Пуаро остановил полицейского протестующим жестом.

– Mais oui, mais oui. Я все слышал. Я не глухой и не дурак, слава тебе господи! Но мне кажется, что вы подходите к делу… не с той стороны, я правильно говорю?

Инспектор смотрел на него тяжелым взглядом.

– Не знаю, с чего вы это взяли. Послушайте, мы же знаем, что Экройд был еще жив без четверти десять. Вы же не будете этого отрицать?

Пуаро какое-то время смотрел на Рэглана, а потом сказал с быстрой улыбкой:

– Я ничего не отрицаю – мне нужны доказательства!

– Но у нас достаточно доказательств. У нас есть показания мисс Экройд…

– О том, что она пожелала своему дяде спокойной ночи? Но я… я не всегда верю тому, что говорит мне молодая леди, даже если она очаровательна и красива.

– Черт меня побери совсем – но ведь Паркер видел ее выходящей из кабинета!

– Нет, – в голосе Пуаро неожиданно послышались железные нотки. – Именно этого-то он как раз и не видел. Я понял это из моего маленького эксперимента – вы помните, доктор? Паркер видел ее перед дверью, с рукой на дверной ручке. Он не видел, как она выходила из комнаты.

– Но… но где еще она могла быть?

– Может быть, на лестнице?

– На лестнице?

– Да. Это и есть моя маленькая идея, да.

– Но та лестница ведет только в спальню мистера Экройда.

– Вот именно.

Инспектор все еще ничего не понимал.

– Вы думаете, что она была в спальне своего дяди? Почему нет? Но зачем тогда лгать?

– Вот вопрос вопросов! Наверное, это связано с тем, что она там делала.

– Вы хотите сказать… деньги? Черт побери, не думаете же вы, что это мисс Экройд взяла сорок фунтов?

– Я ничего не хочу сказать, – ответил Пуаро. – Зато хочу напомнить вам вот о чем: жизнь для этих женщин, матери и дочери, не была праздником. Счета и постоянные проблемы с получением незначительных сумм денег. Роджер Экройд был очень специфическим человеком в денежных вопросах. Иногда девушка доходила до полного нервного истощения по поводу сравнительно небольших сумм. Так вот, представьте себе следующее…

Она взяла деньги и спускается по маленькой лестнице. Уже спустившись до половины, она слышит позвякивание бокалов в холле. Она совершенно точно знает, что это Паркер направляется в кабинет. Ни за какие деньги она не может позволить ему увидеть себя на лестнице – дворецкий это наверняка запомнит, ее присутствие здесь покажется ему странным. Если пропажа денег обнаружится, Паркер обязательно вспомнит, как она спускалась по этим ступенькам. У нее есть время только на то, чтобы добежать до двери кабинета и, положив руку на ручку двери, притвориться, что она только что вышла оттуда, как раз в тот момент, когда Паркер появляется в дверях. Она говорит ему первое, что приходит ей в голову, – почти точно повторяет указания Роджера Экройда, которые он дал чуть раньше, а потом поднимается в свою комнату.

– Да, но позже, – продолжал настаивать инспектор, – она должна была понять необходимость говорить правду. Ведь все держится на ее показаниях!

– Позже… – сухо произнес Пуаро. – Позже мисс Флора попадает в немного затруднительную ситуацию. Ей просто сообщают, что в доме полиция, так как было совершено ограбление. Естественно, что она решает, что открылась кража денег. Единственная мысль, которая приходит ей в голову, – это держаться своего рассказа. Когда Флора узнает, что ее дядя мертв, она впадает в панику. В наши дни, месье, девушки не теряют сознания без серьезных на то причин. Eh bien! Вот как все это произошло. Теперь ей надо было или настаивать на своей предыдущей истории, или во всем признаваться. Думаю, что молодой и красивой девушке не очень приятно сознаваться в том, что она воровка, – особенно в присутствии тех, чье уважение она хочет сохранить любым способом.

Рэглан ударил кулаком по столу.

– Я в это никогда не поверю, – сказал он. – В этом… в этом нет никакого смысла. И вы все это время знали об этом?

– Такая возможность пришла мне в голову с самого начала, – признался Пуаро. – Я всегда был уверен, что мадемуазель Флора что-то от нас скрывает. Чтобы убедиться в этом, я проделал небольшой эксперимент и попросил доктора Шеппарда составить мне компанию.

– Но сказали мне, что это была проверка Паркера, – с горечью заметил я.

– Mon ami, – сказал Пуаро извиняющимся голосом, – я же тогда сказал вам, что всегда надо чем-то заканчивать беседу.

Инспектор встал.

– У нас только один выход, – произнес он. – Мы немедленно должны переговорить с молодой леди. Вы поедете со мною в «Фернли», месье Пуаро?

– Обязательно. Доктор Шеппард отвезет нас на своей машине.

Я с удовольствием согласился.

Когда мы попросили мисс Флору, нас провели в бильярдную. Флора и майор Блант сидели на длинной банкетке у окна.

– Доброе утро, мисс Экройд, – поздоровался инспектор. – Не могли бы вы уделить нам несколько минут?

Блант тут же встал и направился к двери.

– А в чем, собственно, дело? – нервно спросила Флора. – Не уходите, майор Блант. Он же может остаться? – уточнила она, поворачиваясь к инспектору.

– Это вам решать, – сухо ответил инспектор. – Я обязан задать вам несколько вопросов и предпочел бы сделать это с глазу на глаз. Мне кажется, что это было бы и в ваших интересах.

Флора проницательно посмотрела на него. Я увидел, как сильно она побледнела. Но девушка повернулась и обратилась к майору Бланту:

– Я хочу, чтобы вы остались. Прошу вас… я действительно этого хочу. Неважно, что инспектор собирается мне сказать, я хочу, чтобы вы это слышали.

Рэглан пожал плечами.

– Что ж, если вы так хотите, то так тому и быть. Итак, мисс Экройд, месье Пуаро в разговоре со мною высказал одно предположение. Он полагает, что вечером прошедшей пятницы вы вообще не заходили в кабинет, не видели мистера Экройда и не желали ему спокойной ночи. Вместо того чтобы быть в кабинете, вы находились на маленькой лестнице, ведущей в спальню вашего дяди, когда услышали, как Паркер идет через большой холл.

Флора перевела глаза на Пуаро, и тот кивнул ей, подтверждая слова полицейского.

– Мадемуазель, вчера, когда все мы сидели за столом, я умолял вас сказать мне правду. То, что папаше Пуаро не говорят, он узнает сам. Все ведь было именно так, правильно? Давайте я попробую облегчить вам признание. Вы ведь взяли деньги, правильно?

– Деньги? – резко спросил Блант.

Наступила пауза, которая длилась не меньше минуты.

Затем Флора выпрямилась и заговорила:

– Месье Пуаро прав – это я взяла деньги. Я их украла. Да, я воровка, простая, вульгарная воровка. Теперь вы это знаете! Я рада, что все наконец выяснилось. Последние несколько дней были настоящим кошмаром! – Она неожиданно села и спрятала лицо в руках; ее хриплый голос доносился сквозь пальцы. – Вы не представляете, во что превратилась моя жизнь, когда мы приехали сюда. Хотеть какие-то вещи, строить планы, как их заполучить, лгать, изворачиваться, получать счета и обещать заплатить по ним… Боже! Как я себя ненавижу, когда думаю обо всем этом! Именно это и сблизило нас с Ральфом. Мы оба слабые люди! Я хорошо понимала и сочувствовала ему, потому что сама была такой же. Ни один из нас не мог бороться в одиночку. Мы были слабыми, несчастными, презренными существами…

Она взглянула на Бланта и неожиданно топнула ногой.

– Почему вы так смотрите на меня – как будто не можете в это поверить? Возможно, я и воровка, но сейчас я настоящая. Я больше не лгу. Я не притворяюсь той девушкой, которая вам нравится, – молодой, невинной и бесхитростной. И мне все равно, если вы больше не захотите меня видеть. Я ненавижу и презираю себя, но вы должны понять одну вещь – если бы правда могла помочь Ральфу, я сказала бы всю правду. Но я все время видела, что положение Ральфа от этого не улучшится, а, наоборот, может стать еще тяжелее. А тем, что я продолжала повторять свою ложь, я никак ему не вредила.

– Ральф, – произнес Блант. – Везде и всюду один Ральф.

– Вы ничего не поняли, – сказала Флора с безнадежностью в голосе. – И никогда не поймете. – Она повернулась к инспектору: – Я признаюсь во всем. Я с ума сходила – так мне нужны были эти деньги. Я больше не видела своего дядю после того, как он встал из-за обеденного стола. Что же касается денег, то вы вольны предпринять любые шаги на ваше усмотрение – хуже все равно уже не будет!

Неожиданно в ней опять что-то сломалось, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

– Что ж, – сказал инспектор ровным голосом. – Такие вот дела.

Было видно, что он не знает, что делать дальше.

Блант сделал шаг вперед.

– Инспектор Рэглан, – негромко произнес он, – эти деньги мистер Экройд передал мне для одного дела. Мисс Экройд до них никогда не дотрагивалась. И если она говорит обратное, то лжет, пытаясь прикрыть капитана Пейтона. Я сказал вам чистую правду, и я готов повторить это под присягой.

Он неловко поклонился, резко повернулся и вышел из комнаты.

Пуаро быстрее молнии бросился вслед за ним. Он нагнал его в холле.

– Месье, умоляю вас, будьте так добры, подождите секундочку.

– Что вы хотите, сэр? – Было видно, что терпение Бланта на пределе.

– Дело вот в чем, – быстро заговорил Пуаро. – Ваша маленькая фантазия меня ничуть не обманула. Абсолютно. Деньги взяла именно мисс Флора. Но то, что вы выдумали, вполне могло произойти, – так что я доволен. Вы совершили настоящий поступок – вы быстро принимаете решения и претворяете их в жизнь.

– Меня совершенно не волнует ваше мнение, сэр, увольте меня от него, – холодно ответил майор Блант.

Он еще раз попытался пройти, но Пуаро, совсем не обидевшись, положил ему руку на плечо.

– И тем не менее вы должны меня выслушать. У меня есть еще что сказать. Вчера я говорил о том, что все что-то скрывают. Так вот, я уже давно вижу, что скрываете лично вы. Мадемуазель Флора – вы любите ее всем сердцем. С того самого момента, как увидели ее впервые, правильно? Послушайте, давайте не будем стесняться этих слов – почему все в Англии думают, что о любви надо говорить как о какой-то постыдной тайне? Вы любите мадемуазель Флору, но хотите скрыть этот факт от всего света. Очень хорошо, так и должно быть. Однако послушайтесь совета Эркюля Пуаро – не скрывайте этого от самой мадемуазель.

Блант уже давно открыто демонстрировал свое нетерпение, но последние слова Пуаро его явно заинтересовали.

– Что вы имеете в виду? – резко спросил он.

– Вы считаете, что она любит капитана Ральфа Пейтона, но я, Эркюль Пуаро, говорю вам, что это не так. Мадемуазель Флора приняла капитана Пейтона, чтобы доставить удовольствие своему дяде и потому что в этой свадьбе она видела свой шанс убежать от здешней жизни, которая, говоря по правде, стала для нее совершенно невыносимой. Он ей нравится, и между ними была взаимная симпатия и взаимопонимание. Но не любовь! Мадемуазель Флора любит совсем не капитана Пейтона.

– Что, черт возьми, вы несете?

Я видел, что под загаром майор побагровел.

– Вы слепец, месье. Слепец! Эта малышка – очень верный человек. Ральф Пейтон попал в беду, и честь заставляет ее быть сейчас на его стороне.

Я почувствовал, что настало время вмешаться и вставить пару фраз в поддержку того, что говорил Пуаро.

– Прошлым вечером моя сестра сказала, – произнес я бодрым тоном, – что Флору Ральф Пейтон никогда ни на йоту не интересовал и не заинтересует. А в таких делах моя сестра знает толк.

Блант полностью проигнорировал мои добрые намерения. Он говорил только с Пуаро.

– Вы действительно думаете, что… – сказал майор и замолчал.

Он был одним из тех неразговорчивых людей, которым трудно выражать свои мысли словами.

Пуаро же таких проблем никогда не испытывал.

– Если вы не верите мне, то спросите об этом ее саму, месье. Но, может быть, вас это больше не волнует – все эти денежные недоразумения…

Блант издал звук, который мне показался злобным смехом.

– Вы думаете, что на меня это произведет какое-то впечатление? Роджер всегда был не совсем нормален в том, что касалось денег. Она попала в передрягу и побоялась сказать об этом ему. Бедняжка. Бедная, одинокая девочка…

Пуаро задумчиво посмотрел на боковую дверь.

– Мне кажется, мадемуазель Флора вышла в сад, – чуть слышно пробормотал он.

– Я был совершеннейшим идиотом во всех отношениях, – резко заявил Блант. – Странная у нас тут с вами беседа получается. Похожа на эти датские пьесы. Вы отличный парень, месье Пуаро, благодарю вас.

Он взял детектива за руку и так сжал ее, что маленький сыщик заморгал от боли; после этого широкими шагами вышел через боковую дверь в сад.

– И совсем не во всех отношениях, – прошептал Пуаро, нежно поглаживая пострадавшую конечность, – а только в любви.