Глава IV
Анка как спасение…

Клубок холодного воздуха, который ворвался в салон автомобиля, заставил меня проснуться. «Машенька, вставай, мы приехали», – шёпотом будила меня Анна Николаевна.

Я открыла глаза и посмотрела в раскрытые дверцы: терем! Белый терем стоял передо мной! Дорожка из какого-то серебристого камня вела к большому двухэтажному бревенчатому зданию. Во дворе – два флигеля, окаймленные кованными из железа розами и маленькими колокольчиками; пруд, в котором плавают настоящие гуси, и множество разных голых деревьев и кустарников, на которых вот-вот проклюнутся листики. «Николаевна любит зелень, – увидев моё удивление, пояснил Женька. – Тут летом, знаешь, как здорово: вишня, яблони, крыжовник, черешня, сливы, даже виноград! А вон там, глянь, там подальше качели стоят. Белые… Большие… Анка там вечера свободные коротает!»

– Машенька, ну что же ты замерла? Выходи давай. Не пугайся. Это всего лишь дача! – как будто извиняясь за своё жильё, говорила Николаевна.

«Ничего себе – дача. – подумала я. – Да я и мечтать о таком жилище не могу. А тут дача.»

– Ой, как же у вас красиво! Даже ступать неудобно! – крикнула я ей в ответ.

Она подбежала поближе и взяла Варюшку на руки: «Ну что – идём? Сегодня день отдыха! Я так решила! Женёк, тащи вещи в дом!»

Я вдыхала свежий воздух и, шагая за Николаевной, размахивала своей коричневой шапкой-плевком. «Да, а шапку-то тебе надо другую… Цвет какой-то не такой, – заметила Анка и, помолчав, добавила. – Да, и куртку тоже.»

Витиеватая лестница в центре зала на первом этаже встретила нас букетами цветов. Большие вазоны с красными розами венчали первую ступень дубовой красавицы. «Люблю цветы, – заметила Анка. – Особенно, если их дарит Лёвушка».

– Что за тайный поклонник? – посмотрела я на Николаевну.

– Да совсем и не тайный! Вот приедет, и обязательно тебе его покажу!

– Договорились, – улыбнулась я.

– Внизу у меня кухня, бар, гостиная, ну и, конечно же, мужские и дамские комнаты; на втором этаже – несколько комнат и зал для встреч, – рассказывала про свой дом Николаевна, ну, а на цокольном этаже святая всех святых – баня!

– А Варя где? – встрепенулась я.

– Так Женька взял её с собой, – вдруг вспомнила бабуля.

Мы переглянулись и обернулись на какой-то странный звук, который исходил со стороны кухни. С большой оранжевой морковкой Варька выехала к нам на ходунках и показывала её нам. Маленькие колёсики её передвижного средства так и скользили по светлому ламинату, разгоняя ходунки всё больше и больше. Малышка промчалась мимо нас. «Вот она! А мы переживали!» – всплеснули обе руками. Женька вышел из-за колонны, отграничивающей столовую от прихожей, и засмеялся: «А мы тут развлекаемся.»

«Марья, мой руки и марш за стол! Считай, что мы с Варюхой уже там!» – крикнула мне Николаевна и подхватила румяную девчонку на руки.

В белоснежной ванной было всё в зеркалах. Да в каких! В самых разных! И повсюду подсветка! И всюду огни! Я посмотрелась в одно из них… Растрепанные волосы. Опухшие глаза. Обветренные щёки. Потрескавшиеся губы. «Да. В таком виде быть счастливой просто невозможно», – проговорила я вслух. Николаевна звала меня: «Ну что ты там копошишься, Маша?!» «Умываюсь!» – кричала я. Фаянсовая ванна сияла помпезностью. Какие-то барельефные цветы обвевали её по всему контуру, а раковина для умывания была сделана в том же духе. «Как у царей.» – подумала я и, вытерев раскрасневшееся лицо белым махровым полотенцем, вышла в коридор.

«Свет там выключить не забудь», – крикнула мне Анка. Я осмотрела стены, но нигде не могла найти выключателя. «Ну что ты там возишься, малыш?» – не отставала от меня неугомонная бабулька.

– Так выключатель-то где? – переспросила я.

– Выключатель? – засмеялась Анка. – Ну ты, Маруся, прошлый век! В ладоши пару раз хлопни!

Я хлопнула, и свет погас. «Тьфу – ты! Ну я и позор! Совсем от жизни отстала», – подумала я и поплелась на кухню.

За огромным стеклянным столом восседали все наши: Анка, Женька и. Варька. Николаевна приобрела специально для неё стул. «Ну, я надеюсь, вы будете частыми гостями в моём доме?» – посмотрела она на меня.

– Николаевна, ты ангел! Как мне тебя отблагодарить? – умилялась я.

– Да никак. Просто вспоминай обо мне почаще, – ответила она.

Где-то в сумке заиграл мой мобильник, и я побежала его искать. «Алё, мама! Да, доехала. Нет. Домой сегодня не приеду. Ну, обстоятельства такие. Женщину знакомую встретила, она нас завтра в больницу свезёт. Да хорошая-хорошая. Успокойся, мама, с нами всё хорошо. Да, мама, Варя не голодная. Сухая. Ага, пока».

Я вернулась за стол. Николаевна вовсю уже кормила Варюшу. Сильно размятые овощи в супе пришлись девчонке по вкусу. Она уплетала их за обе щёки. «Вот какая умница», – комментировала Анка то, как Варюнька кушала. Маленькие комочки пищи оставались на подбородке малышки, но и им Николаевна не давала пропасть – в рот отправлялась каждая крошка.

Женька поел быстро и предложил свои услуги в качестве няньки. Я удивилась. «Пускай, пускай. Он сегодня всё равно здесь ночует. Девок в этом краю нет – ходить не по кому, – смеялась бабуля– А тут ему игрушка живая. Пусть вон играются. У нас с тобой, Маруся, другое занятие сейчас будет…» Она загадочно посмотрела на меня и спросила, доела ли я? Я кивнула.

– Ну всё тогда, выходи из-за стола – чаю не будет! – скомандовала Николаевна.

Она убежала куда-то на несколько секунд и вернулась с белыми халатами и полотенцами. «Переодевайся! – кинула она мне махровый халат – И готовься!» А сама отправилась в сторону холодильника. Коньяк, лимон, шоколад. Отлично! «Маруся, сейчас ты узнаешь, что такое жизнь! Иди за мной!» – улыбалась Николаевна.

Её тоненькие ножки семенили впереди меня. Красные, бархатные шлёпки иногда слетали со ступней, и она смешными движениями подбрасывала их, чтоб не соскользнули с маленьких ноженек окончательно и бесповоротно. «Ой, всё время мучаюсь, – бубнила она, неся в руках бутылку с фужерами. – 35-й размер! Погляди! Мне продавцы говорят, что обуваться нужно в детских магазинах! Ну, подумай! Это они мне говорят! Да где они в детских магазинах видели такие эротичные красные босоножки на шпильке или, к примеру, такие тапки, какие сейчас смеешь наблюдать на мне?! Это, правда, 36-й сейчас, потому и спадают». Она спускалась по деревянной лестнице куда-то вниз. Белые ступеньки были такими гладкими, что, казалось, одно неловкое движение, и я внизу. «Аккуратнее», – предупредила меня Анка, завидев, что я временами скольжу. «Да уж стараюсь», – ответила я.

«Баня парит – здоровье дарит», – встретила нас выжженная табличка у маленьких деревянных дверей. «Глянь какие! Это я сама такие захотела! – показывала мне вход в баню Николаевна – Мне почему-то кажется, что так теплее должно быть! Ты как думаешь?»

– Не знаю, проверить надо! – намекала я ей.

– Ну, надо, так надо, – сказала Анка. – Только сначала ещё в одно место зайдём.

Она указала на другие двери и предложила туда войти. Деревянный большой стол стоял в центре комнаты. Вокруг него располагались скамейки, обитые красной кожаной обивкой. Ярко-красные занавески закрывали широкие окна и откуда-то из углов до нас доставал приглушённый свет.

– Интим не предлагать, – засмеялась Николаевна.

– Ну, постараюсь удержаться! – подкольнула я в ответ, присаживаясь на место.

Анка открыла бутылку и налила нам коньяку. Я взяла бокал и хотела с ней чокнуться, как она прервала меня и сказала: «Погоди. Ты коньяк-то хоть пить умеешь?» «Да как-то не приходилось, – ответила я. –  Но думаю, что справлюсь».

Она отломила дольку от шоколадки и протянула её мне: «Смотри – берёшь в рот, рассасываешь, но не глотаешь! Не глотаешь! Поняла? Потом делаешь глоток коньяка и как бы запиваешь тем, что у тебя получилось во рту. Мне тут пьяные молоденькие девки ни к чему!»

– Интересная технология, – вытянула губы в трубочку я.

– Нормальная технология. Я такой всю жизнь пользуюсь. Ещё ни разу не подводила! Погоди! Я тебя ещё научу и водку пить! – смеялась Николаевна.

– Так, может, сейчас рецептом поделитесь? – упрашивала я Анку.

– Не. Не сейчас. Сейчас мы коньяк пить будем!

«Ну за встречу!» – звенели наши фужеры.

Долго сидеть Николаевна мне не дала: «Потом поговорим. Время – делу!» Она взяла меня за руку и повела в парилку. Где-то вверху в предбаннике висела кадушка с ледяной водой, далее шли бочонки с холодянкой, и стояла сама печка. Дверка стеклянная, а за ней камни. Анка посадила меня на полок, а сама куда-то ушла. Вернулась с целой бутылкой кваса. «Что за баня без запашку?» – спросила она меня и, раскрыв дверку, плеснула туда напитка. Приятный запах расплывался по всему помещению. «А? Чувствуешь? Кайф! – говорила мне Анка. – Наслаждайся». И она подкинула туда еще ковшик воды.

Моя молодая бабуля забралась на верхний полок и сняла с маленького гвоздика беленькую шапку: «Ты как хочешь, а я голову берегу». Я лежала чуть пониже и смотрела в потолок: беленькие реечки были прибиты одна к одной. И всё так чинно. Благородно. Я опустила взгляд вниз и увидела… подсветку: «Господи! Анна Николаевна, а подсветка-то в бане зачем?»

«Последний писк, Маруся! Пусть будет», – обтирая пот со лба, тихо проговорила бабулька. Капля за каплей жидкости выступала на моём полном теле. Я осматривала себя и иногда поглядывала на Николаевну. В свои почти 70 она была настолько спортивна и крепка, что мне порой становилось стыдно. «Да.» – вздыхала я на нижней полке. «Чего там вздыхаешь? Ма-ру-ся?» – доносилось сверху. «Да худеть мне надо!» – твёрдо сказала я. «А чего это? Мне так, наоборот, всё у тебя нравится! Аппетитная! Я в твоём возрасте такой же была. Это сейчас усохла. Ерунда!» – подбадривала меня подруга. «Только как худеть. На картошке да рожках много не похудеешь, а на марципаны мне не заработать. Учёбу надо как-то закончить. И угораздило же меня на последней сессии родить! Ладно хоть академку взять успела!»

– Ну видишь – нет худа без добра. Академка – это хорошо. А экзамены можно сдать и раньше – договоримся, – успокаивала меня Николаевна.

– Да уж точно! Главное, что Варька выжила! – вздохнула я.

– В смысле – выжила? – привстала на своей полочке Николаевна.

– Так мы же, когда родились, не дышали, – спокойным голосом сказала я.

– Как это?

– Так. На восьмом месяце беременности я девчонку-то свою родила. Даже и вспоминать неохота. Еле откачали. Хорошо хоть врач нормальный попался. Тогда, помню, прибежало много их всяких. И мужик один был. Так вот он до последнего за неё сражался, а бабы-то, медички, уж руки отпустили, говорили, мол, чего тут мучиться… А он, видишь, не отступился. Мы когда с Варюней там у себя дома по городку гуляли, встретили его. Он было мимо поначалу пронёсся, а потом вернулся. В коляску заглянул так и говорит: «Ну как?» Мы же месяц в областной лежали, под капельницами. А я и говорю, мол, спасибо Вам, всё хорошо у нас. Врачи сказали, что полноценный ребёнок. Он в улыбке расплылся: «Ну и слава Богу! Не зря я значит!..» Ой, Николаевна, было у меня делов-то… Потом как-нибудь расскажу. Длинная эта история. Очень длинная. И грустная. Правда, со счастливым концом, а это не может не радовать!

Николаевна спустилась ко мне и обняла меня за плечи: «Ничего, маленькая моя. Ничего, моя хорошая. Знаешь, людям иногда нужно проходить через испытания. Я не говорю о том, что так Бог повелел. Просто, если ты сам себе не докажешь, что ты способен на большее, как уважать себя будешь? Как другие уважать тебя станут? Да ведь и не зря говорят, что трудности закаляют. Хотя некоторых они, бывает, и ломают. Но мы же не из такого теста! Мы сделаны из мяса! (Она похлопала меня по плечу). А такие, как правило, не сдаются и не перед чем не преклоняют своих колен. Знаешь, все сложности, разные ситуации, в которых тебе приходится бывать, влияют не только на твой внутренний мир, но и на восприятие всего остального. Ты начинаешь что-то оценивать, быть может, не так категорично, как раньше. У тебя появляются не только чёрные и белые цвета, но ты допускаешь уже существование и полутонов, оттенков. На одну ситуацию ты смотришь с разных сторон и ищешь подходы к её разрешению. Понимаешь, всё, что с тобой происходит, это называется одним словом – жизнь. И какой бы она не была: тяжёлой или безоблачной, воспринимай её, как опыт».

Она взяла мою ладонь и приложила к своей: «Смотри – одинаковые!» Она засмеялась: «Мы – люди с маленькими ладонями, можем на своём хребту вынести ещё и не то. Знаешь, моя жизнь хоть и долгая, но счастливой она была не всегда. Правду говорят, счастье надо заслужить. Ну да ладно – сейчас не об этом!» Анка взяла ковшик и зачерпнула из бочонка воды. Хлесь! И пузатые капли зашипели на горячущих камнях. Хлесь – полетел второй ковшик! «Эй, Николаевна! Успокойся давай! – сидя на корточках у самой двери просила я. „Ничего-ничего! Нас, русских баб, ничем не пронять!“ – засмеялась Анка. – Вдыхай– вдыхай! Дыши паром полезным!»

Ещё несколько минут, и мы выбежали из парилки. Капли пота капали со лба, и пока я вытирала закрытые глаза, Анка толкнула меня к стене и дёрнула за какую-то верёвочку. «А-а– а! Ты чего делаешь!» – выскочила я из-под холодянки. Деревянная кадушка была опрокинута и пуста. «Ну как?» – смеялась Анна Николаевна. «Чуть с ума не сошла! Вот как!» – выжимая воду из косы, говорила я. «Держи халат», – она кинула мне его на плечи. Я закуталась как можно скорей и перевязала себя пояском. «Дышать-то хоть можешь?» – смотрела на меня Анка.

«Могу», – подергивая носом, отвечала я. «Ну, тогда пойдём, дерябнем!» – пригласила в красную комнату меня Николаевна. «Дерябнем, так дерябнем!» – переставляя одну ногу за другой, тащилась я за ней.

Анка разлила нам по бокальчику и сказала: «Давай выпьем за нас. За сильных и женственных!» «Давай», – отламывая дольку шоколадки, сказала я. Выпили.

– Слушай, а ты по поводу Варьки-то не очень переживай. Я с Михалычем договорилась. С утра поедем. Примут.

– Да? – обрадовалась я. – Вот спасибо-то какое! Анна Николаевна!

– Да перестань! Хорошим людям надо помогать! – улыбнулась она в ответ.

– Ну что? Ещё пойдём? – звала она снова в парилку.

– По такому случаю грех не сходить! – спрыгнула я со скамейки и, задираясь, пробежала туда вперёд неё.

На большую мягкую кровать я упала без задних ног Варька уже давным давно спала с… Женькой. Да-да, они уснули вместе в другой комнате. У меня же в апартаментах всё было, как у юной девственной принцессы: в кружевах и оборочках, в белых зави– тульках и светлых тонах. «Как в сказке», – закрывая глаза, думала я.

Плюх! – кто-то резко сел возле меня. «Не спится что-то, – говорил Анкин голос. – Посиди со мной.» Я приоткрыла один глаз, который с мольбой о пощаде посмотрел на Николаевну. «Хорошо-хорошо, спи! Завтра поговорим! Спокойной ночи, дорогулечка», – сжалилась Анка. «Спокойной», – пробурчала я слипшимися губами. Потом я услышала два хлопка, после которых на комнату опустилась ночь.

Яркий луч света бросился мне в глаза. Видимо, кто-то раскрыл прочные шторы. «Вставай, ехать пора! Варю я уже покормила!» – будила меня Николаевна. «Как покормила? – мгновенно вспрыгнула я. – Вот это я вчера погуляла…» «Ничего-ничего… Раз в год себе такое позволить можно!» – оправдывала меня Анка. Я посмотрела на часы: «Сколько? Семь утра? Куда в такую рань?» «Давай, милочка, нам ещё в магазин заехать нужно», – одёрнула меня хозяйка дома.

«Надо, так надо. Поехали», – вскочила я с кровати и, забежав в ванную, хлопнула пару раз в ладоши. Свет включился: «Ну надо же! Получилось!»

Капли тёплой воды разбивались о моё лицо и стекали по подбородку. «На, вытрись, – подала мне полотенце Анка. – На кухне чай с бутербродами. Пей. Мы собираться». «Ага», – кивнула я головой и отправилась к столу. Большими глотками выпила чай, а от бутерброда смогла осилить только несколько кусочков – не могу есть по утрам. «Николаевна, вы где?» – звала я своих спасителей. «Здесь, у выхода», – отозвалось мне оттуда. Я напялила свою коричневую шапку, куртку и сапоги-дутыши. Анна Николаевна обвела меня своим прозорливым взглядом и сказала по слогам: «В магазин!..»

Мы с Варюней по обыкновению сидели на заднем сидении и миловались. Она снова пыталась со мной разговаривать, а я с ней. Женька часто посматривал на нас в зеркало и улыбался. «Хороша девчонка, – говорил он. – Мне б такую». «Свою заведи, а потом и говори! – пробурчала Николаевна. –  Нам и самим нужна». Я сидела и думала о том, что моему ребёнку не хватает отцовской любви и мужского воспитания. Наверно, поэтому она так потянулась к совсем незнакомому Женьке и даже уснула у него на руках. В тот вечер она не капризничала и не ныла, а всё выполняла, что ей предлагал… Женя. Да… а своему отцу и дела нет… Я смотрела в окно, за которым мелькали пустые деревни и сёла.

– Глянь! Всё в упадке! – переключила меня Николаевна. – Сколько колхозов раньше было! А сейчас? Будто Припять! Вымерли все!

Я качала головой, а Женька подначивал Николаевну: «Ну и что? Теперь все в городах живут! Работают в офисах!»

– Так работают! А толку что? Вот возьми да не дай Бог случись сейчас война. На что жить будем? Чем, извините меня, желудки свои набьём? Вон на Украине сейчас что творится – гляньте! Ужас же! Придумали – Майдан. Там и до революций, и до чего угодно не далеко. Так вот, не дай Бог и нас коснётся, мы чего делать будем? Картошку и ту за границей покупаем. Поглядите – все поля пустые. Сколько места! Вот бы японцы порадовались!

– И китайцы! – добавил Женька.

– А не всё ли равно? – поправляя шляпку, заметила Анна Николаевна.

– Давайте лучше музыку послушаем, хватит про политику. Говорят, когда много про это говоришь, несварение бывает, – делал Женька погромче музон.

Варюшка припрыгивала у меня на руках и пританцовывала. «Ох, и весело же едем», – говорила Николаевна. Я же припрыгивала не меньше. Только не от музыки. Я боялась встречи с онкологом. Что же он скажет?.. Мне вспомнились все мои умершие от рака родственники. Они таяли на моих глазах и затухали, как свечка: иногда медленно-медленно, а иногда – мгновенно. Я смотрела на Варюню и гнала от себя эти едкие мысли.

– Ну вот, в город въезжаем! – изрёк Женька.

– Давай в какой-нибудь торговый центр! – приказала ему Николаевна.

– Слушаюсь и повинуюсь, – с улыбкой сказал наш водитель.

– А ты с Варькой посидишь!

– Да мне в удовольствие!

– Вот и хорошо.

Притормозив у большого светящегося здания, Николаевна вывела меня за руку из машины. Она подводила меня к торговым местам и показывала разные наряды, но я ничего ей не говорила. «Ну тебе хоть что-то нравится?» – спрашивала она меня. «Так мне-то многое нравится. Только денег у меня таких нет», – стыдилась я. «Всё. Моему терпению пришёл конец. Снимай с себя шапку, куртку, сапоги. Будем меняться!» – попросила она меня. «Милочка! – крикнула она менеджера в белой блузке. – Принесите нам всё самое модное для юной красавицы!»

Юная красавица стояла за длинной ширмой и смотрелась в зеркало. Длинная коса была ниже пояса, а больше, пожалуй, никаких достопримечательностей у неё не имелось. «Машенька, примерь», – Анка сунула мне за шторку целую кучу одежды. Я начала разбирать: джинсы, кофта, ботильоны, куртка, шапка… Слов нет, чтобы передать те ощущения, которые я тогда испытала! Во-первых, непреодолимое чувство стыда. За то, что я так выгляжу неловко, за то, что не могу сама себе позволить ничего и за то, что у меня есть такой никчемный муж, которому абсолютно безразличен этот вопрос. А, во-вторых, восторг. Это чувство, правда, не перебивало первое, но было таким же сильным. Когда я примеряла все новые шмотки на себя, мне хотелось жить! Я завидовала самой себе и тем людям, которые могут без оглядки на ценник позволить купить любую вещь. Я же давно забыла, что это такое, да, впрочем, и не знала-то никогда.

– Ну, покажись! Выйди к нам, – звал меня голос из-за ширмы.

Расправив все мелкие складочки и одернув ярко-красную кофту, я вышла в центр примерочной. «Ой, какая ты!» – всплеснула руками Николаевна и приложила ладони ко рту. «Нам нравится! Берём всё! – кинула она продавщице. – По карточке можно?» Та кивнула в ответ. «Так. Я на кассу. А ты давай уложи пока свои вещи в тот большой пакет. Да, ценники мне подай. Пробить же это всё как-то нужно», – протараторила Анка.

Я стояла в недоумении. Тогда Анна Николаевна подошла ко мне и резкими движениями сорвала с каждой вещички ценники: «Ну, кулёма, тебя не дождаться!»

Я смотрелась в зеркало и не могла прийти в себя: «Как это? Я думала, такое только в фильмах бывает…»

– Э-эй, Ма-ру-ся, закругляйся! Хватит красоваться! В больницу опаздываем! – звала меня Николаевна.

– Ой, – спохватилась я. – Бегу!

Анка уже сидела в машине, когда я выходила из торгового центра. Она смотрела в окно и ждала меня. Я плавно процокала на каблуках (долой старые дутики!) и села в красную бэху! На задних креслах сидели Варюня и Женька, который так и выпучил на меня глаза: «А ведь можешь, когда захочешь! Ну ты даёшь!»

– Некогда восторгаться! Всё потом! – проговорила Николаевна и указала Жене взглядом на водительское кресло.

Высокое здание поганенького ораньжевато-коричневого цвета стояло в небольшом сквере. Вход в него оказался со стороны дороги. Именно поэтому там было шумно и грязно. Здесь же находились маленькие магазинчики со всякими разными товарами, поэтому по двору постоянно ходили люди с коробками и тележками, на которых можно было с лёгкостью наткнуться.

Я несла Варюшу на руках, а Николаевна бежала впереди меня: «Ты не торопись – не торопись. Я пока в регистратуре договорюсь». Она по привычке поправила шляпку и скрылась за дверью. «Маша, подождите!» – окрикнул меня Евгений и, догнав, забрал Варюшку к себе на руки. Я придержала двери, чтобы они могли протиснуться, и зашла после них.

В коридоре было целое столпотворение. Дети разных возрастов ходили по проходу и висли на своих мамах и папах. Присесть было некуда – всё забито и занято. «Вы к кому?» – поинтересовалась у меня девушка в белом халате. «К онкологу», – ответила я. «Ой, так это на другой этаж Вам нужно, на следующий, а там – в левое крыло», – объясняла мне она. Я поблагодарила медсестру и отправилась к Николаевне. «Вот, – протянула она мне нашу карточку. – Держи. Только всё равно очередь придётся сидеть. Примут, но по талонам.» «Так ладно. И то хорошо», – говорила я. «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – причмокнула языком о нёбо Анка. –  Талон-то у нас 42-ой…» «У-у-у, – протянула я. –  Ну, ничего не поделаешь. Пойдёмте что ли к кабинету.»

Вскоре мы нашли то самое левое крыло, а когда заглянули – ужаснулись: очередь была до другого отделения. «Простите, а это все к онкологу?» – потихонечку спросила я у одной женщины. «Да что Вы! Нет! Это ещё далеко не все! Не забывайте, дети до года вне очереди идут, так что здесь ещё столько же будет!» – жаловалась та. «Да? – обрадовалась я. –  А мы и есть до года!» «Но всё равно, через человека Вам. Так что запаситесь терпением и ждите!» – оборвала она меня.

Женька держал Варюшку на руках, а она целовала его в обе щёки. «Папа?» – спросила соседка по лавочке, на которой я сидела. «Да нет же… Наш добрый знакомый!» – улыбнулась я.

«Вот бы и мне такого доброго знакомого!» – засмеялась она. «А Вас как зовут?» – заглядывала я в глаза полной женщины. «Марина», – представилась она. «Очень приятно, – сказала я. –  А меня Маша».

Громкий звук вдруг заигравшего мобильника заставил нас обернуться. Николаевна скорей схватила трубку: «Да. Я. Что? Андрюша? Как упал? На какой стройке? В областной? Адрес! Диктуйте адрес!» Она развернулась и, ничего не говоря, побежала к выходу. Потом быстро прицокала на каблуках обратно и ошалелыми глазами посмотрела на Женьку: «Поехали. С Андреем что-то случилось!» Тот мгновенно мне подал Варюху и кинулся за ней. Я запереживала: «Что могло случиться с её внуком?»

Через пару минут знакомая мелодия заиграла и у меня в кармане: «Машенька, мы в областную едем. Ты там уж теперь давай сама как-нибудь. Андрюшка куда-то упал. Мне толком не объяснили. Всё. Давай!» Николаевна бросила трубку, а на экране высветилось «Вызов завершён».

Мне ничего не оставалось, как ждать: во-первых, очереди на приём к онкологу, а во-вторых, известий от Анки.

Красная лампочка над входом в кабинет врача загоралась так медленно, что, казалось, очередь совсем не двигается.

– Мариночка, а Вы-то с чем? – спрашивала я подругу по несчастью.

– Да вон у Никитки две гемангиомы нужно выжигать, – показала она мальчишке на спину и руку. – Рубашку-то не будем задирать на спине, а рукав-то загнуть можно.

Она отогнула клетчатую материю и показала тёмно-красный пупырчатый нарост: «Вот уж не первый раз приходим. Тогда ска-зали подождать, мол, если расти будет, приходите. Вот. Мы измерили – вырос. Пришлось идти. Сама больше него боюсь!»

Я отвела взгляд от руки и поблагодарила Бога, что у нас он не такой большой. «А вдруг и нам прижигать будут?» – напугалась я.

– А прижигают как? С наркозом? – обратилась я к Марине.

– Не знаю. Но говорят, что нет… – услышала я в ответ.

Я держала Варюшку на руках и прижимала к себе. Она так устала, что то и дело усыпала. В помещении становилось душно. Спёртый запах заставлял вены шуметь, и у многих уже не хватало сил, чтобы дождаться своей очереди: кто-то просто уходил.

– Ждановы? Здесь есть Ждановы? – вышла в коридор медсестра.

– Здесь мы, – привстала со скамейки я.

– За Смирновыми пойдёте. Через человека, – пробубнила она мне и скрылась в кабинете.

Перед нами сидела девчонка лет десяти, по-видимому, со своей мамой. Её нога была голой до колена, и она держала её навесу. «Мам, ну скоро мы?» – начинала канючить девчонка. «Да вот почти. Сейчас выйдут и мы пойдём», – успокаивала её мать. Я нервничала, и меня так и тянуло с кем-нибудь поговорить. «А что случилось?» – указывая на оголённую ножку девчонки, спросила я у матери. «На ступне нарост такой, что ходить не можем. Вот пришли показать», – пояснила мне она. Вскоре красная лампочка загорелась вновь, и мать, приподнимая дочь, взяла её под руки. Та допрыгала до кабинета на одной ноге.

Недолгое молчание и из-за дверей раздался громкий рёв. Мы с Мариной посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. «Прижигают», – констатировала моя знакомая. Плач ребёнка всё усиливался, и было чуточку слышно, как приговаривала её мать: «Да всё-всё, Наташа. Уже ведь не щиплет!» «Ага-а, – подвывала та. – Это у тебя не щиплет, а я теперь ходить не смогу!» «Да ладно тебе, – пыталась успокоить её мама. – Вон там какие маленькие сидят, и ничего!»

Смирновы вышли из кабинета, а я со спящей Варюшкой зашла вслед за ними.

– Пелёнку на столике расстилайте, – не отрываясь от записей, произнесла медсестра.

Одной рукой я развернула фланелевую материю с яркими красными зайчиками и уложила малышку на неё.

– Что у вас? – подошла к нам женщина-врач.

Я приподняла светлые кудряшки и показала нарост. Потом испуганно посмотрела на онколога, который, ощупав гемангиому, вынес вердикт: «Голову придержите. Прижгу сейчас». «Сейчас? – не ожидая этого, произнесла я. –  Как сейчас? Что – прямо сейчас что ли?» «Ой, мамочка, успокойтесь же! Это совсем не больно! Прижигать будем холодным азотом, – отвечала мне хрупкая тоненькая женщина небольшого роста. – Пока спит малышка, всё и сделаем. Вы только ей ручки держите и голову, чтоб она случайно мне не помешала проводить манипуляции».

Еле поборов страх, я взяла Варюшку за маленькую головку и ручки.

– Да не так, – натягивая белые стерильные перчатки на свои ладони, говорила докторша – Поверните её на бок.

Моё сердце билось, как часы, и дрожала я, как осиновый лист. «Да успокойтесь Вы! Меня начинает это раздражать! Сами увидите, что ничего страшного в этом нет!» – повышала она на меня свой звонкий голос.

Я молча положила свои пальцы ей на голову и почувствовала, как под тоненькой кожей малышки пульсирует кровь. Она продолжала спать.

Из металлической колбочки наша лечительница достала какую-то палочку, от которой исходил не то дым, не то пар и прижала её к наросту. Под инструментом всё задымилось и запахло палёным мясом. Подержав палочкой приплюснутую гемангиому несколько секунд, докторша убрала инструмент от головы малышки. Красное выжженное пятно виднелось на самой макушке. Варя резко открыла глаза и закричала навзрыд, а я заплакала вместе с ней. Я подняла её со столика и пыталась успокоить: «Всё! Всё! Больше не болит! У кошки боли, у мышки боли, а у Вари не боли!» Я ходила по кабинету и качала её. «Да ладно Вам, – говорила врач. – Это же не так уж и больно. Сравнимо с обычным уколом. Так что – всё терпимо. Подойдите ко мне. Вот – возьмите марганцовку (она подала мне бордовый пузырёк). Рану будете обрабатывать два раза в день! Сейчас пузырь снова надуется… Станете мазать. Он прорвётся, лопнет и засохнет. Потом отвалится, как обычная короста с любой ранки. Всё понятно? (я кивнула) Тогда зовите следующего».

Ошарашенная и обессилевшая от выплеска разных эмоций, я вышла с ребёнком на руках из кабинета. Марина смотрела на меня глазами, как у Пьеро: «Ну?»

– Прижгли! – выдохнула я.

– И? – ждала продолжения рассказа полная женщина.

– А чуть с ума не сошла!

– Кто?

– Я, конечно!

Марина вопросительно посмотрела на меня.

– Так знаешь, как малютку жалко! Она у меня так заплакала! А палёным как завоняло! Я думала, не перенесу.

Та заёрзала на лавочке: «Лучше бы и не спрашивала ничего! Ещё страшнее стало!»

Отойдя от шока, я вспомнила про Николаевну и Андрея и спешно начала набирать её номер. «Алё! Анна Николаевна, ну как там? Что произошло?» – тараторила я.

– Да, Маш, слава Богу, ложная тревога. Просто сотрясение небольшое. Угораздило Андрюху с лестницы упасть. Всё нормально. Ребята просто перестраховались – решили ему голову проверить.

«Да, ба! – послышался мужской голос в трубке. – Я так-то ещё и сознание потерял при падении, если что! Вечно ты всё преуменьшишь!»

– Не слушай его, Маруся, – перебивала внука Анка. – Мужчина должен быть сильным и никогда не огорчать своих родных, а он тут ещё и рассказывает нам ерунду какую-то! Нормально у нас всё. К тебе едем! Будем в очереди с тобой сидеть. Андрюху только домой сейчас закинем.

– Так всё мы.

– Как – всё?

– Так прижгли только что. Вот… из кабинета минут как пять, наверно, вышли. Я ещё даже маме позвонить не успела. Тебе первой телефоню!

– Так хоть всё там у вас нормально?

– Всё хорошо, Николаевна. Спасибо тебе и Михалычу.

– А Михалычу-то за что? – смеялась Анка – Это он пусть меня благодарит! Видела бы ты у него черепицу на крыше коттеджа!

Мы договорились, что Анка заедет за нами с Варюшей в больницу и поможет с отправкой домой. Через несколько минут красная бэха стояла у ворот здания, и Женька охотно распахивал нам дверцы. «Ой, ты моя бедненькая, – не дотрагиваясь до головы, провёл он ладонью по ребёнку– Жалко крошечку.» «Ну зато теперь всё хорошо будет! – перебила его Анка – Хорошо, что ещё так всё получилось ладно.»

– Так, Маш, нам после обеда материал должны на объект привезти, поэтому мне не уехать с тобой. Мы сейчас что сделаем?.. Женя отвезёт вас домой, а я уеду на такси.

Я замялась: «Николаевна, ты и так много для нас сделала. Добросьте нас до вокзала, а там я уж и сама справлюсь».

– Добросьте её до вокзала! – всплеснула она руками – А вещи все ты как потащишь? Может, верблюда наймём?

Анна Николаевна вышла из машины и подошла к нашим дверцам. Женя приоткрыл окно. «Так, дорогие мои, я вас целую. Всего вам доброго. Как приедете – отзвонитесь. И, да, Маш, будет трудно – номер у тебя мой есть, где живу, тоже знаешь! Спасибо за хорошую компанию!» – она помахала рукой, поправила красную шляпку и маленькими шажками побежала на тротуар. К её уху был приложен мобильник – видимо, уже вызывала такси.

Женя нажал на газ, и мы поехали: «Ну, спите, девочки, довезу наилучшим образом!»

В ярком розовом фланелевом халате нас встречала мама. «Здравствуйте. Проходите – проходите. Вас как зовут? – спрашивала она молодого человека, заносившего к ней в квартиру мои вещи – Евгений? Очень приятно. А меня Нина Константиновна.» «Да нет, я проходить не буду. Спасибо. Ехать пора», – ставил он сумки на пол. «Жень, может, хоть чаю попьёшь?» – предлагала я. «Не-не, Николаевна там с ног собьётся с этим материалом! Поеду…» – отговаривался он. «Ну, спасибо тебе большое! Чтобы без тебя мы и делали?! Никак бы не справиться!» – благодарила я доброго нового знакомого. «Давайте, девчонки! Я поехал!» – осторожно прикрывая двери, говорил Женя.

Мама уже стояла у окна с Варюхой на руках и, приоткрывая тюль, спрашивала: «Так на чём приехали-то?»

– На бэхе, мама! – усаживаясь на диван, проговорила я.

– На чё-ом? – протянула она.

– На БМВ, мам! – нетерпеливо ответила я.

– Вон на той красной что ли? – указывая на отъезжающего Женьку, переспросила мать.

– Ага, – кивнула я головой.

Мама раздела Варюшку и увидела на голове ожёг. «Маша, что это? – вскрикнула взволнованная бабушка. – Маша!» «Где?» – уставшая вскочила я с дивана. Она показала на то самое пятнышко на макушке. «Фуф, – выдохнула я – Так и с ума человека можно свести! Я ж тебе ничего не успела рассказать! Мы сегодня в больнице были, у онколога! Нам прижигание сделали!»

Мама носила Варюшку по комнате и дула ей губами на пятно. «Ой, как, наверно, ей сейчас больно. Милушка моя! Родная!..» – жалела она маленькую внучку. Та иногда постанывала и смотрела на неё уставшими от мучений глазами. Ещё бы! Маленькое чудо перенесло несколько сотен километров пути и небольшую операцию за этот ужасный день.

– Я пойду её покормлю, и ты поешь, – звала меня за собой мама.

– Да… Надо бы, – поплелась я вслед за ней.

Я уплетала за обе щёки, а мама начинала свой допрос. Её кудрявые волосы чуть поседели на висках, а на лице появились новые морщинки: «Ну как вы там жили? По телефону-то много не расскажешь. Знаю. Я смотрю, Маша, ты пополнела, да и Варя, как налетушка… На деревенских харчах?» «А сама-то как думаешь, коли молоко своё, сметана да масло – тоже, ну и с огорода. – отвечала я, откусывая от куска хлеба. – Там вам не тут! Или как там говорят ещё?» Мама маленькой ложкой скармливала Варьке кашу: «Ты погляди, как уплетает! Вот молодец! Во как проголодалась!» «Так, конечно! Дорогу такую проехала! Ты бы видела, как она в больнице плакала: слёзы-то по горошине! А и я вместе с ней! Вот как жалко её было!» – рассказывала я. «Ой, слава Богу, что я этого всего и не видела! Я бы тоже вместе с вами заревела!» – ответила мама.

«Ага! И ревели бы там все втроём! – вошла Танька. –  Когда приехали-то?!» Она подбежала к Варюшке и начала её целовать: «Ой, моя кнопочка! Здравствуй, моя плюшечка! Как мы по тебе тут все скучали! Увезла от нас тебя мамка! Ох, она нахалка! Увезла маленькую девочку!» Мама покосилась на неё и пнула под столом по ноге, мол, не начинай. Та переключилась на меня и стала рассматривать с головы до ног: «Да, Маруся, молоко-то, видать, в деревне вкусное было.» «Нормальное, не жалуюсь, – ответила я. –  А ты чего? Всё-т на диете?» «Не-ет, принцессы на диетах не сидят», – хитро улыбнулась она мне и засмеялась.

– С Вадькой приехала-то? – расспрашивала она меня.

– С Варькой, – сказала я и всем видом показала, что мне эта тема не интересна. Но Танька не хотела этого замечать. Она, как всегда продолжала со мной соперничать. Надо же! Такой случай подвернулся меня уколоть, да ещё и при маме. Мол, пусть посмотрит, что у Машеньки-то её не всё гладко.

– А твой-то где? – допытывалась она у меня.

– Да, где Вадя-то? – переспрашивала мама, будто я не понимала, о ком идёт речь.

– В деревне. Железо сдавать будет, – защищалась я.

– А что ж с вами-то не поехал? Ну и отец… – добивала меня Танька.

– Так некогда. Я сама сказала, что справлюсь. Чего деньги на билеты переводить, да и Николаевна до меня дозвонилась, – врала я. –  У меня всё даже очень удачно сложилось.

– М-м-м, – промычала Танька, заметив тут подвох. Мама тоже покосилась на меня и ухмыльнулась.

– Ой, Машка, и побьёшь ты с ним ещё масла! – качала головой мать, – А если ещё и Варька, не дай Бог, в него пойдёт, так и вообще!

Слушая своих родственников, я закипала с каждой минутой всё больше и больше. Чтобы не наговорить лишнего, мне пришлось выйти из-за стола.

– Чего сразу встала-то? – задевала меня Танька. – Ещё-то поешь.

– Да уж спасибо! Уже сыта по горло! – крикнула я из комнаты.

Летние месяцы я прожила в своей деревянной халупе наедине с ребёнком и со всеми проблемами, так неожиданно свалившимися на меня.

Поздним вечером, таким, когда льёт проливной дождь и выходить на улицу совсем не хочется, я решила вновь побродить по просторам Интернета. Хорошо хоть денег кинула на него недавно – выкроила из детского пособия. Варька была уже большенькая и сидела не только на смесях и кашах – мы начинали питаться нормальной едой. А это значило, долой дорогие смеси с иностранными неудобочитаемыми названиями, привет – супы, пюре и даже мясо! Благо им со мной поделилась свекровь – послала со своими родственниками целое эмалированное ведро. Про запас.

Громкий звук, оповещающий, что устройство включилось, подозвал меня к ноутбуку. Я блуждала по разным сайтам в поисках развлечений и спасения от одиночества. Что такое друзья, я уже давно забыла и решила, что это понятие для меня осталось в далёком детстве. Сейчас есть только приятели и знакомые. Не больше. А дружба… Дружба – это что-то виртуальное… Как тот же самый интернет. Он, вроде бы, есть, а, вроде бы, его и нет. Я заходила «В контакт», просматривала 500 своих друзей и понимала, что некоторых из них я видела только раз. Многих не удаляла попросту, чтоб они были. Но, чем больше я зависала на своей странице, тем чаще мне хотелось поудалять их к чёртовой бабушке. Иногда я проводила такие мероприятия! Ох! Какое же это, однако, увлечение. Я сладострастно нажимала на кнопку «удалить из друзей» и отписывалась от их новостей. У меня быстро вылетали все девушки, так походившие на кукол Барби, мужчины с непонятной внешностью и разные нелепые сущности, которые в принципе из себя ничего не представляли.

Список друзей сокращался примерно до ста, а как подрастал на несколько десятков, я старалась снова производить их чистку. Радовало только одно – там можно было отвлечься от всех своих забот.

Меня настолько увлекал интернет, что я не могла прожить без него и дня. Я зарегистрировалась на многих сайтах и стала общаться с людьми из разных стран. Пусть я знала только русский и немного немецкий, а ломано читая английские слова, могла только догадываться об их значении, всё-таки это доставляло мне массу удовольствий. Я могла открыть сайт и пообщаться с кем-нибудь из Уругвая, Саркарьи, Линкольна, Лос-Анджелеса! В скором времени я нашла в Интернете онлайн-переводчик, который мне в этом помогал.

На какой-то период моя жизнь стала совсем виртуальной. В реальном мире меня держали только хлопоты по дому, да и те, чтобы содержать в порядке Варвару. Я исправно готовила завтраки, обеды и ужины, делала влажную уборку и проводила зарядку и массажи с ребёнком. У меня даже хватало сил на то, чтобы почитать малышке стихи. Ведь она слушала только их. А когда наступала ночь, я была предоставлена сама себе…

«Чпонькс!» – открывался скайп. «О-о-о! – я потирала ладони – Неужели я вспомнила пароль?! Ух, ты!» В окне контактов высветились несколько имён. Минута – и вот он – первый звонок! Нажимаю «ответить»!

– Машка! Здорово! – во весь рот мне улыбалась моя университетская подруга Юлька. – Ну как ты? Где ты!

– Да тихо ты! Не ори! Дома я! – шёпотом уговаривала я Юльку.

– А! Точно! Варюха спит? – прижав голову к плечам, спросила она.

– Ага-а… Только заснула. Если разбудишь – полночи с ней маяться буду.

– Ну ладно-ладно. Молчу.

– Чего с учёбой-то делать будешь? – спрашивала она у меня.

– Так, а чего? В июне экзамен пересдам Чугуновой, а в июле – с очниками ГОСЫ и диплом, а там прощай, ненавистный университет!

– Ну ты, Машка, оптимистка! А чего ж ненавистный-то?

– А знаешь, мало там людей… Буквально несколько!

– Это ж ты о чём?

– Да по пальцам пересчитать можно!

Юлька смотрела на меня с экрана монитора и хмурила брови, стараясь понять, к чему это я веду.

– Э, голова в моём ноутбуке! – громко шепнула я Юльке (та рассмеялась). – Ты вообще у меня на коленях сидишь! Так что не бухти! Я-то, знаешь, к чему веду?

Юлька вопросительно кивнула.

– К тому, что настоящих учителей, ну, в смысле преподавателей, я видела совсем немного! Я говорю о тех, которые не только заставляют тебя учить свой предмет, но и интересуются твоей судьбой, жизнью, проблемами. У нас же в университете как? Большинство преподов – женщин, ушедших с головой в науку, считают, что прежде всего нужно выучиться, а лишь потом создавать семьи и рожать. В какой-то мере я их даже понять могу. Но не забывают ли они, моя дорогая, о том, что, когда создавались заочные отделения, в первую очередь они и предполагались вот именно для таких, как я. Для тех, кто хочет и учиться, и работать, и создавать славную ячейку общества. А тут, как рабы, получаемся. Есть у нас жрецы в универе, которые диктуют свои условия, а о тебе никто и не подумает. Я-то ничто. Трудности для меня – дело плёвое. Я когда шла учиться, примерно представляла, что меня ждёт, и была готова к этому. Да в принципе, Юлька, ты же меня знаешь: я к урокам была готова всегда. Но, извини меня, не ставить зачёт только потому, что я была беременна? Ну уж извините! Не поверишь, так в ушах и стоит, как наша преподша мне говорит: «Вы или рожайте, или учитесь! Выбирайте, милочка!»

– А ты ей что? – внимательно меня слушала Юлька.

– Так, а что? Ты разве эту историю не помнишь? Я ей сказала, мол, я и так уже выбрала: на заочном учусь.

– А да-да, она ещё тогда тебе сказала, что это не ответ! – вспомнила подружка.

– Ну и вот! А ты спрашиваешь, почему я говорю, что ненавижу универ…

– А с Вадькой чего? – перешла она на больную для меня тему.

– А чего с ним станется? Живёт в деревне. Я как несколько недель назад оттуда уехала, так его больше и не видела. Звонил тут, правда, пару раз, но я трубку не беру.

– А почему?

– А жить по-человечески не умеет.

– А мама твоя как?

– Да ничего. Работает. Иногда к нам заходит, иногда мы к ним.

Варя заныла, и мне пришлось отключить Юльку.

Я сбегала в комнату и погладила малышку по голове, чтобы та успокоилась. Она снова заснула. Я пришла на кухню, села на маленький диванчик и взглядом обвела помещение: как меня раздражали старые, задрипанные обои, замасленные у плиты и треснувшие в нескольких местах; старая люстра, закопчённая от вечно дымящей печки и замызганная ковровая дорожка совдэповских времён! «Неужели тут можно жить?» – спрашивала себя я и переводила взгляд на входную дверь, которая вела с улицы: перекосившиеся косяки какого-то коричнево-оранжевого цвета венчали её и создавали ещё более уродливый вид. Ещё когда мы въезжали в квартиру, я хотела, чтобы кухня была яркой-яркой, и попросила Вадика покрасить светло-оранжевым цветом пол и дверь, купила яркие обои и думала, что всё будет, как я хочу. Но вышло совсем по-другому: пока я была на очередной сессии, он умудрился уйти в очередной запой и попросил соседей-алкоголиков заняться ремонтом у нас дома. В итоге печки приобрели противный тёмно-фиолетовый оттенок, а пол и двери – ненавистный оранжевый. «Эх! – вздохнула я. –  Надо же! Ни на кого надеяться нельзя. Смешно даже: всю жизнь прожила в благоустроенной квартире – и на тебе! Правильно говорят, самый главный экзамен для женщин – это хорошо выйти замуж… Ну, а коли у меня это не совсем получилось, буду горбиться и волочить свою ношу дальше. Правда, и это можно делать по-разному. Говорят, нужно относиться ко всему проще и не обращать внимания на трудности. Слова, конечно, словами, но смогу ли так я?»

«Ну, давай разберёмся, – говорила я сама с собой. – Маме с Танькой жить и без меня нелегко. Свекрови нужен только сын и ничего кроме сына. Друзей как таковых у меня нет. Есть только подруги, которые могут забежать на пару секунд, спросить как дела, и, не дожидаясь моего ответа, убежать. Есть, конечно, и такие, которые вспоминают обо мне в тяжёлые моменты жизни. Правда, не в мои. Как там говорят? Помоги человеку в трудную минуту, и он вспомнит о тебе. В следующую трудную минуту. Жаль, что я со своим придурковатым характером помчусь спасать всю планету, неважно ночь то будет на дворе иль день. Людей в моём окружении с такими же принципами, пожалуй, не найти. И именно поэтому, когда помощь нужна мне, как правило, я её не нахожу. Так и получается, что надеяться я могу только на себя и, пожалуй, на Бога».

Я лежала на диване и размышляла про себя. Мой внутренний диалог шёл бы долго и непрерывно, если бы в дверь, не постучались. Тихий, еле слышный звук, заставил посмотреть меня на деревянное перекосившееся оранжевое уродство. Была глубокая ночь, и я уже никого не ждала. Я продолжала оставаться лежать на диване, как из общего коридора донеслось: «Пусти». Я подбежала к дверям, сбросила крючок с замка и толкнула двери от себя! Из темноты в квартиру вошёл муж. Он посмотрел на меня виноватыми глазами и прошептал: «Я соскучился!»

Мне не хотелось слушать его очередные оправдания, потому что я знала каждое слово, которое он заготовил для меня, интонацию, с какой он будет их произносить, и чем всё закончится. Я пристально посмотрела на него пренебрегающим и осуждающим взглядом, закрыла ноутбук и легла в свою постель. Повернувшись к стенке, заснула с мыслью о том, что теперь снова всё будет по-прежнему: он продолжит свои гулянки и попойки, а я буду вынуждена всё это терпеть и плюс ко всему работать на него в качестве домашней обслуги. Почему бы не бросить его? Ну как же! Нельзя! Моей Вареньке нужен отец!

Вадим лёг спать на кухне. В этот вечер мы решили не говорить. Желание было обоюдным. Я не знаю, спал ли он, но свет у него горел всю ночь.

Утро следующего дня было длинным и тяжёлым. Во-первых, потому что мы снова выясняли отношения, которые, казалось, уже давно пришли к их логическому завершению, а, во-вторых, мы всё-таки решили делать ремонт.

Из кладовки достали банку белой краски, которая ушла на печку, а обои собирали по родственникам: у кого что осталось. В итоге целый день ушёл на преображение кухни, и ремонт был закончен глубокой ночью. Уставшие и изнемождённые, мы сидели на маленьком диванчике и озирали великолепие своего мастерства.

– Здорово, да? – смотрел на меня Вадим.

– Ну да… Получше, чем было-то… – отвечала я и, указывая на пустое место, говорила. – А сюда надо бы цветок повесить!

– Ты-то сегодня вообще умаялась, – продолжал муж. – И готовка, и уборка, и тут ещё дел столько!

– Хорошо хоть ты Варьку спать уложил! – радовалась я.

Оказывается, ничто так не влияет на настроение, как обстановка, в которой ты живёшь! Даже дышать стало легче. Я где– то слышала, что один мужик жил в старом захолустном доме и уже собирался умирать. Заболел сильно. А жена у него была молодая, несмышлёная. Ничего не понимала. Свекровь её, как узнала, что сын в тяжёлом состоянии находится, в раз примчалась и за три дня переклеила в их квартире все стены. Странное дело – мужик поправляться начал! Вот бы и нам от хандры избавиться! А что? Чем чёрт не шутит? Я не против! А вот бы хорошо: раз и не стал бы Вадька пить; раз – и на работу бы устроился; раз – и дома бы стал помогать! Да. Оптимизма во мне хоть отбавляй, правда, не здорового…

День чередовался ночью, а ночь – днём. Иногда я не спала сутками: то Варя не давала, то Вадька гулял. Жизнь не становилась радостней, и даже, несмотря на ремонт, моя халупа бесила меня всё больше и больше. И дело, наверняка, даже было не в ней. Дело было в нас, в тех, кто в ней жил. Казалось, что квартира наполнена орами, склоками, нервными выпадами, и каждый её миллиметр находился под напряжением. Когда муж входил в комнату, я напряжённо смотрела на него и ждала новых выходок. Но наступило время, когда они перестали меня волновать. Дома почему-то стало тихо. Быть может, потому что муж перестал тут бывать? Он пропадал на несколько дней, а иногда не навещал нас по неделям. Вскоре это вошло в привычку не только для него, но и для меня. Я не ждала его ночами, не ныла в подушку, умываясь слезами, а даже иногда радовалась, что могу просто лечь спать, и никто меня не оскорбит унизительным словом и не замахнётся огромной рукой.

Я могу слушать музыку сколько хочу, смотреть программы, которые нравятся мне, готовить пищу, которую любим мы с Варей, и прибирать по дому, чтобы порядок сохранялся на несколько дней, а не минут. Поначалу меня это даже устраивало. Как будто небольшой отпуск от вечных его проблем, которые каждый раз становились нашими общими. Странное дело, надо же, как у нас повелось: если трудности у меня, то они только мои, а, если же случается что-то с ним, то это плавно и уже закономерно перетекает ко мне. Наверно, я сама беру на себя многое, но даже, если женщина сильна, нельзя же на неё сваливать всё, что только можно! Ан, нет! Кто везёт, на того и наваливают…

Однажды я проснулась ночью от холода. Мурашки бегали взад и вперёд по моему телу. И сколько бы одеял я не наваливала на себя, не могла согреться. Я встала с постели, оделась и начала ходить по небольшой квартирке. Варя мирно спала в своей кроватке, а я не могла найти себе места. Пустой диван на кухне не давал мне покоя. Да, мы давно спали в разных кроватях, и это считалось нормой. Но хотя бы я знала, что он дома.

Свой телефон муж давно потерял, а другой возможности найти его не было. Сам он не звонил и не приходил. Целую ночь я пребывала в метаниях и не знала, как поступить. В следующую минуту мне стало нечем дышать – так сильно я разнервничалась. Открыла окно, но форточка была настолько мала, что резкого потока нового воздуха ожидать не приходилось. Я выбежала на крыльцо в одной рубашке и хотела глубоко вдохнуть, как забыла, зачем оказалась на улице: на деревянной скамейке, приставленной к соседской сарайке, сидел муж. Он не шевелился и молчал. Я подошла к нему поближе и заглянула в глаза. «Да ты опять пьяный! – зло крикнула я. – Это когда-нибудь закончится?!» Но он не грубил мне, как раньше, а почему-то молчал. Присмотревшись к нему, я поняла, что, вроде, это вовсе и не алкоголь. Он был, как вата или пластилин, – сидел, расплывшись по скамейке, и не понимал, что с ним происходит.

– Вадик, что с тобой? – пыталась я выведать у него ответ. – Пошли домой! (тормошила его я)

– А можно? – спросил он тихим глухим голосом.

– Пошли, пока зову! – топталась я около него.

Он встал со скамейки, но тут же покачнулся и рухнул обратно. «Не можешь?» – оглянулась я на него. Тот утвердительно кивнул. Я подняла двухметрового амбала со скамейки и повела домой. Еле переставляя ноги, он добрался до своего дивана. На кухне было светло от новой лампы, и он щурился. Мутные глаза ничего не понимали. Муж посмотрел на меня отстранённым взглядом и отвёл его в сторону. Я тяжело вздохнула и ушла в свою комнату.

Следующий день мы с дочкой провели не дома: целый день гуляли и ходили по гостям. Я хотела отвлечься от той обстановки, которая ждала меня там, в месте, где мне приходилось находиться сутками. На улице всё зеленело и цвело. Природа оживала, и так хотелось ожить вместе с ней! Но балласт, который хранился в моём доме, мне не давал этого сделать. Казалось бы, так просто от всего этого отстраниться, отказаться и убежать… И надо-то: разорвать отношения! Но каждый раз, как я подходила к этому решению, в моей жизни происходило что-то такое, что заставляло меня отложить этот вопрос на неопределённый период времени. Давая ему очередной шанс на восстановление отношений, я давала время себе. Время жить, ничего не меняя. Жить, как привыкла. Да, пусть тяжело. Причем стабильно тяжело. Но всё же мне казалось, что это лучше, чем неизвестность. Я уже знала, как мне справляться со сложными моментами, и даже не очень пыталась их избежать. Это стало моей жизнью. Рутинной. Страшной. Беспросветной.

Гуляя с ребёнком вдоль озера и наблюдая за семейными парами и просто влюблёнными, я молча им завидовала. Там было всё: страсть, нежность, забота, искренность… Я же не могла рассчитывать ни на одно из этих определений. В моём словаре давно были другие слова: боль, одиночество, разочарование и чувство долга и огромной ответственности. Я даже мужа не могла бросить только потому, что, мне казалось, без меня он пропадёт. Знаете, это как из той китайской мудрости: мы в ответе за тех, кого приручили. К сожалению, по какому-то неизвестному закону я давным-давно применила эту пословицу к себе и стала жить по ней. Да, это было далеко неверное решение, но поступить иначе я не могла.

Вернувшись с прогулки и войдя в квартиру, первое, что я увидела, мой ноутбук, усыпанный двумя горками какой-то травы. Было понятно сразу, что это не крапива и даже не подорожник. На диване валялись кульки из бумаги, набитые доверху той самой травой. Звук внезапно открывшейся двери заставил меня оглянуться. Вадя стоял в недоумении и не знал, что сказать. Его зрачки были сильно расширены, а глаза бегали из стороны в сторону. Я сообразила быстро и, схватив все кульки, высунула их в форточку и развеяла их содержимое по ветру. Мой провинившийся суженный стоял, выпучив глаза: «Что ты делаешь? Это не моё! Где я возьму столько денег, чтобы за это заплатить?»

Я разочарованно посмотрела на него, взяла из угла метёлку и быстрыми движениями скинула с клавиатуры ноутбука всю труху в совок. Эта партия ушла в печку. «Собирай свои шмотки, и чтоб духу твоего здесь не было! – спокойным голосом скомандовала я. – На такое я подписываться не собираюсь. Мне проблемы не нужны. Ты взрослый мужик и отвечай за себя сам. А у меня ребёнок!»

Никакие вещи он, конечно же, собирать не стал, а лёг на кухонный диванчик и уснул сном младенца. Я же, в свою очередь, раскрыла все двери и окна, дабы выветрился тот стойкий запах, который преобладал в нашей маленькой деревянной квартирке, налила в таз воды и стала протирать всё, что мне казалось пыльным. «Господи! Дожили!» – негодовала я. Если раньше я молила Бога, чтобы он перестал шляться и пить, то теперь меня ждало новое испытание. Да, оно в большей степени всё-таки ждало меня, а не его. Ведь его-то как раз всё устраивало. Никаких проблем. Море позитива и обкуренная реальность. Каждый день муж приходил в сильно расслабленном состоянии и вёл себя, как растение: ел, пил, спал. Хотя нет. Он не ел. Он жрал. Целыми сковородками. Я не успевала готовить. Тем более что и готовить-то было не особо из чего. Иногда он ел, не раздеваясь. С захода. Этот укуренный шёл напрямик к плите, и бывало, что мы с Варенником не успевали даже и попробовать приготовленных мною блюд. В такие моменты мы попросту уходили к маме и ели там.

В один из таких дней моё терпение не выдержало и я, психанув, собрала вещи и ушла жить к маме. С Варькой! В родительском доме нас приняли хорошо и каждодневно продолжали вести беседы о моём разводе. Мол, долго ли ещё ждать, да и когда ж я решусь-то наконец! В моей голове появилась новая мысль, которую не только поселили во мне, но и разжигали всё с новой и новой силой. Я не могла находиться рядом со своими любимыми родственниками, так как любая встреча с ними (за кухонным столом, просмотром фильмов и передач) приводила к раздору. Хотелось оградиться от всех и убежать. Но убегать было некуда, да и нельзя – у меня на руках маленькая Варя. Поэтому спасение я нашла в… ноутбуке, а точнее в Интернете.

Булькающий звук скайпа не давал мне покоя. Как только я открывала ноутбук, синий значок сразу выскакивал на моём экране и показывал, что кто-то уже мне написал. «О! Ничего себе! – я увидела в графе контактов того самого знакомого из далёкой Турции. – В онлайне!» Улыбка не сходила с моего лица и, казалось, что губы лопнут от натуги. «Мерхаба, Мариам!» – летели мне смс-ки. Я пыталась что-то отвечать и общаться с тем черноволосым турком. Правда, делать я это могла только по ночам. Когда все спали и не могли помешать такой своеобразной дружбе…

Летний день подходил к концу и перетекал в ночь. Мама смотрела какой-то фильм по своему огромному телевизору, под монотонное говорение которого Варька благополучно уснула, а Танька с Юлькой так и вовсе уже давным давно спали – всё– таки огородная страда уже давно началась, устали они. Я на цыпочках прокралась на кухню и с наслаждением открыла чёрный ноутбук, включила и первым делом мне выскочил скайп! Азим уже давно ждал меня там. Он сразу звонил мне и почти на пальцах объяснял, что хочет сказать. Вдруг из комнаты послышался Варькин рёв и нервный крик моей мамы: «Машка! Нахалка! Где шляешься!» Я по-быстрому свернула окно, которое таило того самого жгучего мужчину, и бегом понеслась в комнату. Варя всхлипывала во сне. Я погладила её по голове, отчего она снова уснула. Мама же продолжала меня пилить: «Могла бы и не уходить от девки! Сказано тебе – спать ложись! Вот и слушай мать!» Я лежала молча и ждала, когда послышится тяжёлый храп. Ну вот! Наконец-то! Громкое сопенье на разный манер и мотив разносилось по комнате, и я, спустив одну ногу с кровати, замерла на месте: «Вдруг проснётся?» Даже не знаю, кого в тот момент я боялась больше: Вари или мамы. Убедившись, что спят обе, я как кошка, кралась на кухню.

Нащупав стрелкой на нижней панели своего ноута тот самый синий значок, я кликнула по нему разочек, и моему взору предстал кудрявый Азим. Его волосы были настолько блестящи, что это даже завораживало меня. Хотя длинную шевелюру у русских парней я не приняла бы никогда. Как-то по-девичьи что ли.

А тут… мне даже нравилось! Он раскрывал широко свои карие глаза и пристально-пристально на меня смотрел. «Машка! – вдруг крикнула меня мать снова. – Что ты там делаешь?! Ну-ка в кровать! Варька проснулась!» Я нажала на кнопку, которая подавала команду свернуть окно и ринулась снова к ней в комнату. Варя лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Я погладила её по голове и пыталась сделать, чтоб она уснула. Но мама продолжала что-то гневно говорить и я не выдержала: «Да, мама! Она же спала! Не твой бы ор, дак всё бы хорошо было!» Она же, услышав, что я даю ей ответы, привстала с кровати и села на край: «Вот как с маткой-то! Да? Ну хорошо же!» Она спрыгнула с постели и быстрыми шагами пошла на кухню. Я лежала, затаив дыхание. С одной стороны успокаивала себя, что в компьютерах она ничего не смыслит и наверняка не поймёт, чем это я себя там развлекаю, а с другой – понимала, что закон подлости – это единственный закон в мире, который действует всегда. Какие-то секунды заставили моё сердце биться с усиленной скоростью, и только мамин крик смог меня остудить: «Эй! Эй! Турок! Я тебе покажу сейчас турка! Ты чего там – с дубу рухнула что ли?!» Я прибежала на кухню и увидела картину маслом: над ноутбуком стояла моя мама. Злая. Взлохмаченная. В ситцевой сорочке, лямка от которой съехала с её пышного плеча. Не понимая, что этот самый турок её видит, она брызгала слюной и кричала на меня. Я представляю, что пережил он: сидит такой, ждёт меня, а тут – на тебе, пожалуйста! В ноутбуке появляется злая-презлая тётка, которая начинает орать на тебя на непонятном тебе языке. Как только я представила всю эту картину, сразу же захлопнула крышку ноутбука и зло произнесла маме: «Не лезь!»

«Ах, не лезь, значит! Нахалка! Ну всё! Сломаю я твой ноутбук, и не увидишь его больше!» – горячилась мать. Но я её уже не слушала. Обняв Варю, я делала вид, будто очень крепко сплю, и никто не может помешать моему сну. Даже она. На самом же деле я сгорала от стыда: перед мамой – за то, что обманывала её, а перед Азимом – за поведение моей родительницы.

Засыпала я в расплывшейся улыбке: всё-таки смешно всё вышло. Даже очень. Правда, в тот момент даже и не думала о том, что этот звонок от иностранца будет… последним.

Рано утром мы проснулись от громкого стука в дверь.

«Иди! Твой, поди, пришёл!» – проговорила мне мать. Еле раскрыв глаза, я поплелась к двери: «Кто?» Неуверенное Вадьки – но «я» послышалось с другой стороны двери.

– Зачем пришёл? У нас все дома! – переминаясь с ноги на ногу на холодном линолеуме, говорила я.

– К Варе я. Открой! – просился он.

– Так спит она, – сказала я и увидела, как голенькое чудо прискакало к дверям и стояло в ожидании.

Дверь пришлось открыть. «Па!» – вскрикнула малютка и вцепилась в своего отца.

– Только тебя здесь и не хватало! – сквозь зубы процедила я. –  Только Варька тебя и спасает.

– А ты чего ж так похорошела? – интересовался он у меня.

– А жизнь стала замечательной. Не нервничаю теперь вот… – крутилась перед зеркалом в прихожей я – Да ты проходи– проходи. Можешь недолочко-то и посидеть.

Я свела их в комнату, где уже все встали, и оставила наедине. Сама же перешла в спальню и стала ждать, что будет дальше. До ужаса хотелось прийти к ним и сидеть вместе со всеми. Но нужно было выдержать паузу и показать, мол, всё – баста! Больше вместе нам не бывать никогда. На этот раз у меня такое выходило легче – ведь в моей голове теперь жили мысли о Турции, а точнее о турке. Что скажешь – сказка! Конечно, сказка, но, когда в твоей жизни происходит всё по законам мелодрамы, так хочется чего-то необычного. А говорят, что ежели чего-то очень сильно хочется, то это что-то обязательно произойдёт. «Куда-то собираешься?» – спрашивал у меня бывший муж, заглядывая ко мне и видя, что я крашу глаза. «Тебе-то что? А Вы, простите, кто?» – ёрничала я. «Хватит, Маша! Я волнуюсь!» – напрягая лоб, говорил Вадим. «А волноваться раньше надо было. Не теперь», – отодвинув маленькое зеркальце в сторону от своего лица, посмотрела на него и я.

– А чего Варя носки не даёт одевать? Кричит сразу? – спросил он вдруг меня.

– Как это не даёт? Мне так всё даёт! – торжествовала я.

В комнату вошла мама: «Машка, ты видела, что у девки на ноге?»

– А что там? – отбросив всё в сторону, метнулась я к своей малышке.

Варя показывала пальчиком на ножку и говорила «Бо-бо». Ярко-красный уголок большого пальчика багровел и горел. Я попробовала дотронуться до него, как малышка сразу отвела от меня ногу и заплакала. Я стала её уговаривать, мол, только посмотрю и всё. Но уговоры мои на ребёнка совсем не действовали. Она только стонала и прятала ножку. Я присела на корточки и стала рассматривать нарыв издали. «Надо к врачу!» – сказала мама. «Надо! Но ведь суббота же сегодня!» – смотрела я на неё. «И что? Идите на Скорую! Вон, Вадика бери, и идите!» – как обычно командовала мать. Я посмотрела на мужа и уловила лёгкую ухмылку. «Ну, ладно! – подумала я. – Сходить-то с тобой, я схожу! Но дальше ничего не обещаю. Ребёнок всё-таки общий». Муж вызвал такси, на котором мы добрались до Скорой.

Медсестра оглядела пальчик и сказала: «Подстригать надо было аккуратнее!» «Так не даёт! Вообще ногти не даёт подстригать! С такой нервотрёпкой каждый раз эту процедуру выполнять приходится…» – оправдывалась я. «Во сне надо!» – резко ответила мне женщина зрелого возраста.

Она посмотрела на ноготь и сказала: «Ну, ничего-ничего. Ерунда какая! Сейчас мазью намажем, и всё пройдёт!» Достав из белого шкафчика упаковку с каким-то лекарством, она попросила подержать Варьке ножку. Но это было нелегко. Ребёнок всё время убирал её и пытался спрятать под попой. Тогда медсестра посмотрела на Вадика и взглядом показала, чтобы малышку взял он. Муж сел на табуретку и посадил Варюшку к себе на колени. Та не сопротивлялась. Ей спокойно намазали пальчик и забинтовали ногу. «Завтра снова придёте! – скомандовали нам на Скорой. – Ещё перевязку сделаем».

Варюшка, красная от неумолимого плача, сидела на руках у мужа. «Вот ведь! – думала я. – Любит же она его. Сразу успокоилась. Свой отец, он и есть свой. Какой бы ни был. Для неё– то он хороший!» Я шла позади них и смотрела, как он гладил её по головушке и говорил малышке ласковые слова. И так тяжело мне было: вроде, так подумаешь, ведь всё может быть хорошо, что мешает-то? Дочь он любит, она его – тоже. А на деле что?

Два выходных дня прошли в заботе о Варином пальчике. Она не вступала на него и всё время хныкала. Моему терпению приходил конец. Вадя приходил часто, но мне его было не надо. Он мне мешал. Помощи от него – с гулькин нос… Мы прошли две перевязки, но нарыв становился только больше. На Скорой ничего сказать не могли, а только продолжали мазать и перебинтовывать.

Как только наступил понедельник, я взяла в охапку обоих: Варьку и Вадьку, и отправилась на приём к хирургу. Молодой доктор оглядел маленькую, пухленькую ножку и вынес страшный для меня вердикт: «Резать надо. Тут закрывать вообще было нельзя. Под ногтем уже загнило всё. Нужно срезать уголок ногтевой пластины. Прочистить и забинтовать.» Он встал со стула и подошёл к раковине, чтобы помыть руки. Мы с мужем испуганно посмотрели друг на друга, и Вадик изрёк: «Что? Сейчас что ли?» «А когда же ещё? – развёл руками врач. – Тут надо ножку спасать. Да побыстрее».

Мы перешли в процедурную комнату, где нас уже ждала медсестра. Она расстилала на операционном столе какую-то дезинфицирующую салфетку и шёпотом проговорила: «Сюда только в бахилах!» Варя смотрела на нас округленными глазами и не понимала, что происходит. Из её уст попеременно вырывалось только «ма» и «па». Врач, зайдя в помещение, сразу стал нами командовать: «Давайте определимся, кто будет помогать держать ребёнка. Медсестра одна не справится!» Я немедленно выдвинула вперёд мужа, который посмотрел на меня сверху вниз, на что я ему ответила: «Ты-ты! Иди сам! Я и так боюсь!»

Он взял Варюшку и посадил на стол. «Не! Не!» – пыталась кричать она и вырываться ко мне. «Мама! Мама!» – тянула малышка ко мне свои ручки. Её крик был настолько сильным, что я не могла этого слышать. Моё сердце разрывалось на части, а муж, еле сдерживая эмоции, пытался удержать одну ногу, другую держала медсестра. Оказывается, в такие моменты ребёнок становится очень сильным. Инстинкт самосохранения действует как никогда. Варюшка вытягивалась, выпрямлялась и изгибалась. Она хотела убежать из этого места, где на неё смотрели дяди и тёти с маленьким ножичком в руках, а свой любимый папка держал, чтобы ей делали больно.

«Ма-ма! Ма-ма! – слышался истошный, надрывный вопль! – А-а-ай!»

Врач обработал пальчик и хотел приступать к операции. Он нарисовал контур, по которому должен был провести скальпелем, и долго-долго прицеливался. Малышка в исступлении дёргала ногой и вырывалась, что было сил! Мужчина со скальпелем в руках нагибался над маленькой ножкой моей Варюшки, приподнимал брови, отчего лоб его хмурился ещё больше и на образовавшихся на нём брёвнышках выходил обильный пот, и пытался что-то сделать. Но как только он подносил тончайший ножичек к ногтю, Варя выгибалась и отдёргивала ногу. Вымотались все: врач, медсестра, Вадимка. Я стояла, закрыв свой рот ладонями, и не выдержав дикого ора ребенка, выбежала в коридор.

Вдруг протяжный плач сменился громким воем и надрывным коротким криком на всю больницу «МА-А-А!» Я стояла в нескольких метрах от дверей операционной, и не могла сдвинуться с места. Плач раздавался всё сильнее и сильнее. Мне уже казалось, что скоро она обессилит и охрипнет. Но нет же. Рёв перешёл в истерику, которой не было предела. Я, представляя, как нож разрезает пальчик моей крошки, и какая-то маленькая металлическая ложка выскребает оттуда весь гной, от чего ребёнку причиняется острая боль, которую она не в силах терпеть, чуть не потеряла сознание. Чтобы выстоять, мне пришлось уйти в другой коридор. Затем на лестничную площадку. Потом спуститься этажом ниже. Но куда бы я ни уходила, мне был слышен этот истошный вопль моей малышки! Это длилось несколько минут. Быть может, двадцать. Но за это время я чуть не поседела. Вернувшись к дверям операционной, я увидела, как они открываются, и оттуда выходит Вадя с обессилившей и багряного цвета Варюшей. Она поникла как завядшее растение. Её губы посинели, а в глазах был виден каждый мельчайший залитый кровью сосуд. Щёки иссохли от солёных слёз, и казалось, что кожа в этих местах вот-вот потрескается. «Бедная моя», – я протянула к ней свои дрожащие руки. «Мамочка!» – вскрикнула она и протянула ко мне свои маленькие ручонки. Она вцепилась в мою шею так крепко, что, если бы кто-то захотел её забрать от меня, у него бы это не вышло. Я еле дышала, но держала её на руках. Её маленькие ножки болтались из стороны в сторону, одна из которых была забинтована до колена.

На улице нас по-прежнему ждало такси, залезая в которое Вадька кинул водителю: «Спасибо, Сань!» «Да не за что! – ответил тот – У самого такая же растёт». Мы сели с Варей на заднее сиденье, и она уткнулась своим носиком в мою грудь.

Дома, положив её на диван, я села рядом с ней и не могла сдержать слёз. Маленькая, беззащитная, утомлённая отболи, она лежала на подушке и еле пилькала глазами. Ещё несколько секунд, и она уснула. «Утомилась», – всхлипывая, сказала я. «Да уж… – выдохнул Вадя. – И я устал. А про врача так и говорить нечего. Брызгалов – хирург от Бога. Видела бы ты, как она извивалась! Да ладно-ладно! Чего уж теперь-то плакать?.. Успокаивайся, давай!» Я же гладила Варюшку по руке и не могла остановиться: «Надо же! Маленькая такая, а уже операция! То гемангиома, то капельницы, теперь вот это! И когда всё это закончится!..»

После пары недель перевязок и разного рода прижиганий с ужасным нарывом было покончено. Что ни говори, а нет худа без добра. Видимо, этот случай заставил встряхнуться и меня, и мужа. Мы стали более заботливы и обходительны друг с другом, и я уже даже было поверила, что он бросил курить. Впереди было другое испытание, которое у студентов называется госэкзаменами. Правда, чтобы до них допустили, нужно было сдать последний экзамен. Экзамен, который заставил меня изрядно поволноваться. Я сдавала современный русский язык. Раздел «Синтаксис». Его преподавал 75-летний профессор, который в жизни признавал только две вещи: русский язык и женщин. И только в такой очерёдности.

Оставив ребёнка с мамой, я со спокойной душой отправилась в другой город. Ведь меня ждал… университет! Я добиралась туда на автобусе, в котором во время поездки кто-то открыл люк. Подол моего голубенького тоненького платьица так и развевался на ветру и будто подзадоривал меня. «Ха! В город еду! Одна! Вот счастье-то!» – радовалась я тому, что впервые мне не нужно ни за кем следить, а можно думать только о себе. К экзамену я была готова. Поэтому особо волноваться было не о чем.

Жёлто-коричневое здание моего универа было окружено зелёным парком. Запах свежести так и манил туда. Тем более что рядом текла река. Но, нет! Первым делом – экзамен.

Я вбежала на второй этаж, заглянула в общее расписание, и нашла аудиторию, в которой в то время находился тот самый препод. Он вёл лекцию. Я не стала ждать долго, а, постучав, вошла в аудиторию. По инерции вся группа обернулась на меня, и профессор, заметив меня, громко сказал: «Жданова?!» Было видно, что он был рад моему визиту. Владимир Иванович вышел со мной в коридор и поинтересовался, чего именно я хочу.

– Пересдать! – отчеканила я.

– А готова? – заглядывал он мне в глаза.

– Конечно, готова!

– Так, и последний вопрос…

Я подняла на него взгляд, а он продолжил:

– Как родила?

– Родила-то нормально, потом намучилась. Но сейчас всё хорошо, – отрапортовалась я, светясь улыбкой.

– Ну-ка, зайди обратно в кабинет! – сказал он мне таинственным голосом.

Я повиновалась.

Там, как обычно, уже все повернулись и смотрели на входящих. Владимир Иванович обвел студентов взглядом и проговорил: «Видите?» Все не понимали, что происходит, и я в том числе. Тогда он сказал: «Вы видели, на стендах, расположенных напротив нашего кабинета, висят фотографии преподавателей?» Все кивнули. «А видели ли Вы на их лицах улыбки?» – продолжал профессор. Ребята ничего не говорили и только слушали, что будет дальше. Тогда он сказал: «Не видели! Ничего вы не видели! И видеть не могли, так как нет на лицах у тех замученных наукой женщин улыбок! Их попросту там нет! Есть только какие-то ужимки. Не больше!» После этого он указал рукой в мою сторону и спросил у присутствующих: «Видите?.. Посмотрите! Посмотрите, как светится женщина, у которой есть ребёнок?! Это же совсем другая улыбка! Она настоящая!» Я стояла и улыбалась, как дурочка и не понимала, как себя вести. А тем временем ребята начали мне аплодировать! «Да не нужно, ребят! Не нужно!» – переминаясь с ноги на ногу, бубнила я себе под нос. «Нужно, Машенька, нужно!» – громко сказал профессор и, подойдя поближе, попросил подождать, когда у него закончится урок, после которого он примету меня экзамен.

Я вышла за двери и села на скамеечку. «Ну надо же!» – улыбалась я.

Наверно, не стоит говорить о том, что за экзамен я получила самый крепкий «зачёт», который только мог существовать. Нет, не надо думать, что мне всё сошло с рук. Свой билет я отвечала долго и объясняла по нему (и не только по нему) всё довольно обстоятельно. Ведь у этого преподавателя получить «автомат» было практически невозможно. Он каждый раз проверял тебя на прочность. Поэтому вымученная и опустошённая, с заполненной зачёткой и свалившимся грузом с плеч, я пошла в место, куда меня тянуло в тот момент больше всего! В столовую!

Очередь была не такая большая, как в обычные сессии: всё– таки пора экзаменов. Я подошла к кассе и по обыкновению заказала себе второе и чай с плюшкой. Заняв своё место у окна, я поставила поднос на стол и вспомнила, что не купила хлеба. Вернувшись к грузной кассирше, заказала кусочек чёрного и пошла уже обратно, как сзади меня что-то громко дзынькнуло. Я обернулась – профессор стоял с пустым подносом, а у его ног валялась разбитая тарелка, которая ещё пару секунд назад была наполнена супом… Он заметил, что я увидела его оплошность и сконфузился. «Наверно, дико не вкусный был?» – пошутила с ним я. «Наверно! – рассмеялся профессор – Пойду ещё один такой куплю». Он повернул в сторону к кассе, а я занялась своей трапезой.

В сумке заиграл мобильник. «Николаевна! – обрадовалась я. – Привет!» «Ты чего там чавкаешь?» – с ходу спросила она меня.

– Так я в столовке.

– О-о… И давно ты по столовкам стала ходить? Чего – дома уже не естся?

– Дак в том-то и дело, что я не дома. В универе я.

– Ты в Вологде и не позвонила?

– Да, Николаевна! Я сразу с автобуса да на экзамен. Не успела. Думала, поем и брякну, а ты опять опередила.

– Так. Ты там тогда дожёвывай, а я сейчас подъеду.

Я ничего не успела ответить, так как по своему обыкновению Анка уже давно бросила трубку и, бьюсь об заклад, уже была в пути.

Я снесла пустую тарелку и стакан на стол для грязной посуды, закинула сумку на плечо и ринулась к выходу. Долго ждать мне не пришлось. Красная бэха уже стояла на остановке. Анка манила меня рукой. Я запрыгнула на заднее сиденье и увидела, что присесть-то там особо было и некуда. «Это Варьке свезёшь!» – скомандовала Николаевна и указала пальцем на пакеты со всякой всячиной. «Что там?» – поинтересовалась я у неё. «Что-что… Подарки! Дома посмотрите!» – услышала я в ответ.

«Женя, останови у той кафешки», – Николаевна указала своему водителю на красивый домик. «Но я же только что покушала», – проронила я. «А кто там собирается есть? Мы кофе зайдём попить». – сказала мне Анна Николаевна.

Заказав по чашечке латэ и необыкновенному пирожному, Анка на этом не остановилась. Позднее нам принесли пиццу. Потом, немного подумав, она вспомнила, что вообще-то сегодня почти ничего не ела, а лишь иногда перехватывала на ходу несколько бутербродов, она решила заказать комплексный обед и «поесть, как надо». Я смотрела на неё и не могла понять, как в такую худенькую женщину всё это помещается. Она, увидев, как я наблюдаю за ней, сказала: «Ну чего? Раз-то в месяц я могу поесть, как хочу?» Я кивнула. «И ты бери!» – снова проснулся в ней тот командный тон.

Я начала откусывать от большого куска пиццы, как вдруг она вспомнила про мою учёбу. «Давай доедай и поедем обратно в универ!» – сказала мне она. Я вопросительно посмотрела на неё, а она продолжила: «Ты экзамен свой сдала?»

– Сдала.

– Диплом написан?

– Давно уже!

– Госы сдавать собираешься?

– Так-то да.

– Не так-то да, а собираюсь! – нахмурив брови, проговорила Анка. –  Собирай свои монатки и поехали к декану. Будем говорить о твоей защите вместе с очниками.

– Ага, Николаевна, думаешь, это так легко? – не верила я.

– У Анки всё легко! – поправила она свою красную шляпку и завышагивала гордой походкой к дверям. –  У Анки везде знакомые…

– Ты помнишь того главного врача? – продолжала Николаевна.

– В областной-то? Конечно, помню! – обрадовалась я.

– А ты знаешь, кто у него жена? – допытывалась у меня она.

– Не-ет, – протяжно отвечала я.

– А я тебе скажу! Твоя деканша и есть его жена! Да-да! Та самая Ольга Тимофеевна!

Я выпучила глаза: «Вот как мир-то тесен!»

– Тесен – это даже не то слово!

– Ну и причем тут их семейные связи?

– Ах, милочка! Какая ты ещё глупая! Причём здесь их семейные связи? – передразнивала меня Анка. – Да притом! Он поговорит с ней, и тебе разрешат!

– А, может, мне самой с ней поговорить?

– Ты, милая, плохо знаешь эту даму. Она там не просто так сидит! Ты думаешь, за просто так она тебе поможет?

Я молчала.

– Нет! Как говорил, не помню кто, мы пойдём другим путём! Известным. И проторенным!

Вытащив из красной сумочки пару купюр, Анка бросила их на стол, и, не дожидаясь, когда их заберут и отсчитают сдачу, рванула к выходу. Я бежала за ней и думала, что делать дальше: и обязанной быть никому не охота, и по-другому никак. Николаевна уже сидела на переднем сидении и кричала мне в окно: «Ну, долго ты там?» Я открыла заднюю дверку бэхи и, спихнув все пакеты в сторону, шмякнулась на кресло: «Фу! Ну и жара!»

– Женя, поехали! – приказала Анка водителю.

– Куда? – спросил тот.

– Положи, где взял! – скомандовала она снова.

Двигатель новенькой бэхи завёлся с пол-оборота, и мы были уже в пути. Старинные здания, памятники архитектуры примерно девятнадцатого века мелькали за окном и исчезали за поворотом, а на смену им приходили новые картины разнообразных площадей, парков и памятников. Красота!

– Машка! Хватит в окно пялиться! – окликнула меня Анка.

– А чего опять? – удивилась я.

– А то! Дела делать сейчас будем. Природой потом полюбуешься! – оборвала она меня и переключилась на водителя: Женька! Ты-то чего молчишь? Не туда же едем-то?!

– Как это не туда? – всполошился Евгений.

– Нам надо в больницу областную, к Михалычу, а ты нас в универ везёшь!

– Ну уж, извините! Куда сказали, туда и везу. Я о ваших планах не разумею… – протараторил Женька и стал разворачивать автомобиль.

Николаевна, нажав несколько кнопок на своём мобильнике, завела с кем-то разговор: «Привет, дорогой! Ну, как ты там? Чего новенького? Да как не соскучилась?! Даже очень! (смеялась она) Ты знаешь, я совершенно случайно оказалась рядом с твоей работой. Ну как? На чай пригласишь? Тогда хорошо. Жди!»

Она положила трубку и повернулась ко мне: «Ну вот! Считай, дело в шляпе! Ты, Машенька, в машине пока посиди. Я недолго!»

Женька затормозил у девятиэтажки, и Николаевна сразу побежала ко входу. Я сидела в автомобиле и ждала, что же будет дальше. Женька повернулся ко мне и начал меня отвлекать:

– Да не волнуйся ты так! Николаевна знает, что делает.

– Надеюсь. – сомневалась я.

– Не дрейфь! Она знаешь, какая! С такими людьми переговоры вела, мама не горюй! Думаешь, всё, что она имеет, так просто досталось? Вот уж нет! Это ещё заработать всё надо! А без связей в этом деле никак. Славик этот, главврач-то. Он ведь не только черепицу у нас заказывал.

Я вопросительно посмотрела на Женьку.

– А что ты смотришь так? Просто так ничего не бывает. Помнишь, про Лёвушку Анка тебе говорить начинала? Мол, новый у неё ухажёр-то. Так ничего он и не новенький. Хотя, конечно, это как посмотреть. Как там про моду-то говорят: все новое – хорошо забытое старое? Так и тут: Лёва этот – дед Андрюшкин родной. По молодости они с ним гуляли. Да и не плохо так. Анка родила тогда от него, а его в армию забрали, так тот даже и не знал, что она беременна. Сама сказать не успела, а письма потом написать было некуда – служил он в секретной части. Потом так сложилось, что уехал он жить в другой город. Судьба свела через 30 лет, считай. Дочка их, Татьяна, умерла, когда Николаевне сорок с небольшим было – при родах. Андрюшку она сама, почитай, и воспитала. Так что она ему и за отца, и за мать… Это так… лирическое отступление всё. Я это к чему всё веду-то? Лёва Анкин много лет прокурором отработал. Было это в недалёком городке, я толком и названия его не знаю. Знаю только, что Славик этот там начинал в качестве хирурга работать.

– И? Причём тут Лёва? – встревала я в его монолог.

– Да погоди ты перебивать-то! – занервничал Женька. –  Слушай, дальше, что скажу. Пропали в той больнице ампулы с наркотиками. А ключи к сейфу, в котором они хранились, были у Михалыча да у главврача. Главный на Славкино место своего свояка пристроить хотел, а этого-то уволить было не за что: на дежурства ходит, со всеми почтителен, обходителен, да и по работе специалист толковый. Думал, видно, думал, да и придумал! В общем, написал он заявление тогда на Славика и в ментовку, и в прокуратуру. Если бы делу этому ход дали, потом бы парня не в одно медицинское учреждение не взяли на работу, да ещё бы и срок, поди-ка, впаяли! (Женька достал сигарету и закурил) Лёва же у нас человек обстоятельный, дотошный такой. Вызвал к себе Михалыча и понял, что дело-то тут не чисто. Стал копать. Ну, и вышел на главного. В итоге Славик сейчас и сам до верхов дослужился, а так бы пропал, как пить дать.

– А с тем что было? – интересовалась я.

– Да не знаю, что с тем. Знаю только, что с тех пор Лёва с Михалычем сдружились. Он одно время вообще часто в гости к нашим приезжал. Только после женитьбы на твоей деканше его визиты прекратились. Не любит она по гостям, важная вся такая. А Николаевна таких не терпит. Высокомерие она презирает.

По лобовому стеклу нашей бэхи стали биться крупные капли дождя. «Вот ливак-то! Глянь! – проговорил Женька. – Недолго она… Таки осени тут дождёмся!»

Я сидела и помалкивала, а Женя продолжал свой рассказ.

– Знаешь, Маш, Анка же тоже не всегда так жила. Ты бы её послушала! Ох, и намаялась она с Андрюшкой-то! Сама представь – без матери, без отца ребёнок рос. Ей и работать надо, и с ним заниматься. Да и по Таньке поначалу тосковала сильно. Кровнику единственную похоронила. Ужас! Для Андрюшки только и жила. Думаешь, почему она тебе помогает? Себя в тебе увидела! Тоже ведь билась также! Никто не помогал. То в одни ворота стучалась, то в другие. Это уж потом, когда образование получила, на подъём пошла. Работала и главным бухгалтером, и управляющим. Потом молодая какая-то в их конторе появилась, да ушлая такая! Эх, подсидела она Николаевну! Наша – женщина гордая, юлить, хитрить не будет! Да и преклоняться пред людьми не умеет, да и не позволит себе. И в тебе она такое увидела. Сердобольная же. Кстати, ту девку молодую потом уволили, а у Николаевны уже своя организация была открыта. Андрюха как раз строительный закончил, вот они по этой отрасли и пошли. Теперь фирму «Кров» знают по всему северо-западу и даже есть партнёры за рубежом. Так что нашей Анке палец в рот не клади, по локоть откусит! Она у нас прошаренная.

Я внимательно слушала Анкиного водителя и не понимала, откуда он это знает, раз сам работает у неё только несколько лет.

– Жень, неужели она тебе это сама рассказала? – поинтересовалась я у него.

– А кто же! – выпучив глаза, спросил он. – Она дама весьма открытая и откровенная. Не со всеми, правда. Хотя меня-то ей стесняться совсем не приходилось! Они с моей мамкой хорошо дружили. Она у меня в магазине работала, а та ходила туда постоянно. Мы ж с Андрюхой-то её, считай, одного возраста почти. (Он закурил снова). Немногим я его постарше. Мне было пятнадцать, когда у матери обнаружили рак. Мать мне сразу сказала, мол, Жень, так и так, надо готовиться. Я, конечно, в шоке был. А что? Она без обеда работала и выходных… Чего она там ела-то?

Женька закашлялся то ли от дыма, то ли от спазмов в горле. Всё-таки тяжело говорить о таких вещах. Он смотрел в запотевшее от дождя окно и, изредка делая затяжки, продолжал свой рассказ.

– Вот желудок и заболел. Сначала думали, что язва. Потом – раз и третья стадия уже! Николаевна и тогда договорилась, чтобы матери операцию сделали. Маме тогда полжелудка отрезали. Вроде, даже и на поправку поначалу пошла. Мы обрадовались, помню! (Женька вытер слезу) А потом всё заново: худеть начала – есть-то не могла. Рак же – это ведь голодная смерть. Я ей наготовлю всего, думаю, хоть бы уж чего-нибудь съела, а она в рот возьмёт, да и обратно всё! А боли какие были! Всю её эта болезнь поганая измотала. Скорая уж на вызовы к нам не ездила. Я позвоню, а мне: «Были уже у вас!» Так Николаевна сама научилась уколы делать – приходила к нам по три раза на дню. А потом, когда обезболивающие помогать перестали, Анка стала наркотики добывать. А они, суки, дорогие были! Та тогда в долги даже влезла! Я в грудь себя бил, мол, как смогу, всё отработаю. А она меня по голове гладила и говорила: «Не надо, Женечка, не надо. Кто вам кроме меня ещё поможет!» А ведь просто знакомая была! У меня у мамки брат есть, так даже на похороны не приехал! А тут – чужая, считай, баба! Чужая! И помогла! А как мать похоронили, Анка меня к себе забрала. Так с Андрюхой и росли мы вместе. Ты не смотри, что я водителем работаю. Не думай, что не образованный. У меня тоже вышка есть. Только Анка меня никуда от себя не отпускает. Тревожиться сильно, да и я уж привык, когда она рядом.

Сквозь залитые водой стёкла виднелось приближающееся красное пятно. Во внезапно открывшуюся дверь влетел запах сырой прохлады. «Фу! – Анка шлёпнулась на кресло. – Всё!»

Мы перевели на неё свои взгляды. «Всё говорю! Договорились! – кивала она нам головой. – При мне позвонил своей и всё порешали! Значит, слушай, Машка! Через неделю ты должна будешь свой диплом для рецензии её заму представить, а потом со всеми остальными защищаешься, и всё в обычном порядке! Поняла?»

Я так обрадовалась, что кинулась на шею к Николаевне. «Спасибо-спасибо-спасибо! – тараторила я. –  Дорогая моя, без тебя бы у меня ничего не вышло!» «Успокойся… Всё хорошо. Считай, что я это для себя делаю! – засмеялась Анка. –  Вот погоди.» Женька громко включил музыку в салоне и так и не дал дослушать мою спасительницу.

– Ну что? Махнём до Маруси? – послышалось сквозь звуки музыки.

Николаевна повернулась ко мне и переспросила: «Ты не против?»

– Да, конечно, поехали! Спрашиваешь! – сказала я.

Мы повернули в сторону дома и ехали под проливным дождём. Дворники на лобовухе ходили из стороны в сторону и еле успевали справляться с большим наплывом воды. Я поглядывала то в окно, то на груду подарков, приготовленных Анкой для Вари, и меня не переставала терзать мысль о том, как я покажу Николаевне своё жилище. Хибару, в которой я живу.

Николаевна пошарила рукой в бардачке и достала оттуда бутылку коньяка. «Это дело надо обмыть!» – предложила она. Я согласилась. Откуда-то сразу же появилась молочная шоколадка, и именно такая, какую я люблю… «Марусь, за тебя! – поднося бутылочку ко рту, проговорила Анна Николаевна. –  Чтоб всё у тебя было хорошо!» Заметив, что она забыла откусить дольку шоколадки, как это делала всегда, я открыла свой рот, чтобы напомнить об этом. Но было уже поздно – Анка, сильно зажмурив глаза, отхлебнула из пузырька и схватилась за сладкую закуску. «А чего ж не рассосала-то вначале?» – спрашивала я у неё. Она, передёрнув носом, с выдохом произнесла: «Да разнервничалась и забыла! Ну, с кем не бывает!» Николаевна протянула мне спиртное: «Давай ты!» Я, как она и учила меня когда-то в бане, отломила дольку шоколадки и, рассосав, запила её коньяком.

– Да, хорошая из тебя ученица, Маруся! – засмеялась Анка.

– А то! – улыбнувшись, ответила я.

Женька только поглядывал на нас изредка и подмигивал мне в зеркало заднего вида, мол, видишь, как оно всё бывает-то!.. А я смотрела на Николаевну и восхищалась ей: надо же, какая сильная женщина! Да и мало того, что сильная, она ещё и вон отзывчивая какая.

На улице не переставал идти дождь, а тучи всё сильнее провисали над нами. Казалось, что своей серой тяжестью они задавят нас. Деревья так сильно качали большими кронами, что создавалось ощущение, будто их сейчас выдернет с корнем и понесёт по воздуху. В лобовуху красной бэхи так и летели коричневые ошметки грязи.

– Да. Тут быстро не поедешь. –  Промямлил себе под нос Женька. –  Вон, как погода лютует.

– Ой! Это что! – начала Анка. – Вот мы раньше в такие ураганы попадали… И не на такой машине! Помню, с Лёвкой на природу решили выбраться. А чего там было-то по семнадцать, наверно. Нашёл он у кого-то мопед, который по дороге в ту сторону и обсох. Кто ж о бензине-то думал? Нам ребята сказали, что хватит, ну мы и не проверяли. Конец июля был. Жара такая стояла. И главное, день-то солнечный такой. А тут – раз! Тучи небо всё заполонили, ветер начал рвать и метать и знаете, пошёл дождь. Да не так, как мы привыкли – с неба разом на всю землю, а стеной надвигался. Помню, идём с Лёвиком. Мопед-то уже в кустах оставили, чего его тащить-то. Идём. А Лёвка так назад оглянулся, за руку меня схватил и кричит: «Бежим! Бежим, Анютка!» Уж тут я тоже обернулась. Гляжу, а там. стена! Серая! Плотная! Большая! Из дождя! Мы, как припустили! А ведь везде дачные участки и на некоторых из них домики стояли. Так в одном женщина крылечко подметала. Голову-то она подняла и увидела, как там хлещет, да как закричит нам: «Быстрей! Быстрей сюда!» Мы на голос-то и ринулись. Как в дом забежали, она дверь за нами захлопнула сразу. Стоим мы в коридорчике и слышим, как каплищи по земле мимо нас прочеканили. Вот такого дождя я больше ни разу не видела. А тут что? Можно сказать, грибной.

Мы с Анкой поочерёдно отпивали из бутылочки приятного напитка, а я не переставала думать, как я представлю их взору свою халупу.

У Николаевны зазвонил телефон, и она, быстро найдя его в сумке, ответила: «Да, Лёвушка, алё! Только о тебе вспоминали. Нет. Не в Вологде. Машутку домой везём. Как в больнице? А что случилось? Ты это точно знаешь? Они же совсем не собирались. Хорошо. Постараюсь побыстрее». Она положила трубку и повернулась ко мне: «Гости отменяются!» Не показывая вида, я почувствовала облегчение. «Инга у нас в больнице, – продолжила Анка. –  Лёва сказал, что она беременна и попросил приехать в центральную. Что случилось, как обычно не объяснил.»

«А Инга – это жена Андрея?» – пыталась я уточнить. «Ну, типа того, – сказала Анка. – Не знаю, о какой беременности идёт речь… Этой пигалице и детей-то отродясь никогда не хотелось. Фигуру она свою, видите ли, бережёт…»

Николаевна поочерёдно поглядывала в окна, на дисплей мобильника и на часы. «Далеко ещё?» – спросила она Женю.

«Да нет, километров пять однако», – взглянув на Анку, ответил Женя.

Она вздохнула. Было видно, что начала переживать – без конца ёрзала по сиденью, да и коньяк отпивала уже большими глотками. «Да не волнуйся, Николаевна, всё будет хорошо!» – пыталась я подбодрить подружку. «Не думаю. Лёва бы так просто звонить не стал!» – поджав губы, сказала Анка.

По моей просьбе меня выгрузили у маминого дома и, расцеловав, оставили у крыльца. Я помахала рукой уезжающим и, закинув, мешок с подарками на плечо, вошла в квартиру.

«Тихо, – прижав палец к губам, сказала мама. – Варька спит». Я поставила сумки на пол. «А это что?» – показывая на груду, сваленную у дверей, спрашивала мама. «Да и сама не знаю», – начинала потихоньку я разбирать пакеты. «Та-ак… Здесь йогурты и соки. Печенье. Шоколад, конфеты. – перебирала я один и бралась за следующий: А здесь.» Из жёлтого пакета я достала маленькие джинсы, сарафан, яркие футболки. Мама смотрела на меня и не понимала: «Откуда это всё?» Я, сидя на полу и разбирая одежду, подняла взгляд вверх: «Так. Николаевна подарила. Сказала, дома посмотришь. Вот – смотрю!» «Ой, Марья, и не стыдно-то тебе! Насобираешь, где только можешь!» – напирала на меня мать. «Так она же от души», – пыталась я оправдываться перед ней. Правда, это было уже ни к чему, так как после своих язвительных слов она ушла в комнату, и было слышно, как проскрипел диван – прилегла, значит. «Что у нас в следующем?..» – продолжала я разбирать подарки. Сверху лежал чёрный пакет, из-под которого виднелась какая-то серая материя. Я убрала шелестящий полиэтилен и неожиданно для себя вынула оттуда. металлического цвета юбку-карандаш и белую блузку, к которой была прикреплена записка: «На госы пойдёшь в этом». Я запихала скорей это обратно и запаковала таким же способом, как у Николаевны – дома посмотрю. Чего мать зря расстраивать.

«Машка! Иди сюда», – пыталась шёпотом подозвать меня к себе мама. Я приоткрыла двери в ее комнату и, заглянув, кивнула головой: «Чего?» «Иди, расскажи – что там у тебя? Как съездила?» – переживала она и, готовясь слушать меня долго, уселась поудобнее на диване.

«Ма! Вот мне повезло-то! Николаевна всё устроила! Экзамен у меня итак приняли, а вот с госами труднее дело стало – Анке пришлось договариваться!» – объясняла я. «Маша… Мы в неоплатном долгу перед ней. И даже странно – почему она тебе помогает? У неё что – своих детей разве нет?» – размышляла вслух мама.

«Да как нет – даже двое: один родной, другой – почти», – отвечала я ей. «А как это – «почти»? – не понимала она. «Ой, да долгая история. Потом как-нибудь расскажу. Вон уж и Варька просыпается. – говорила я. – Надо уж и домой собираться.» «Вечно ты! Ничего до конца не договоришь», – ждала продолжения мама.

У меня зазвонил телефон, и я выбежала из комнаты.

– Алё, Николаевна, алё! Ну, наконец-то! – обрадовалась я Анке. –  Ну, что у вас там? Что? Как Инга?

– Инга? – запыхавшись, говорила разъярённая Николаевна. –  Идиотка эта Инга!

– В смысле?

– В прямом! Наелась таблеток противозачаточных!

– Так Лёва ж твой сказал, что она беременна.

– Была! Месяц целый! Михалыч по своим связям пробил! В платную клинику ходила наблюдаться. Поначалу хотела оставить, а там, как полнеть немного начала, решила избавиться. Купила какую-то таблетку. Выпила. На кровь вся изошла. Еле откачали. Её Лёва и нашёл-то. Заехал к Андрею по делу. Стучался – стучался, а дверь оказалась открытой. Вошёл, а эта дурочка молоденькая вся в крови у дверей лежит. Калачиком свернулась. Под ней – лужа крови, а сама вся синяя. Тот её на руки да к Славику. Тот там быстро скомандовал. Ой, Маруся, ужас какой-то! Не живется по-настоящему-то, а?

– Ну, держись, Николаевна… Держись. А Андрей чего?

– Чего Андрей? Чуть с ума не сошёл. Примчался сюда. А что теперь сделаешь? Врач сказал, пришлось чистку делать. Дето-родные органы пострадали. Так что сможет ли она иметь детей в дальнейшем – это о-очень большой вопрос, – протянула Анка. – А Андрюха злится на неё. Он-то ребёнка хотел. Плачет вон сидит.

– Ой, дорогая, даже не знаю, что в таких случаях и говорить-то…

– Да ничего не говори. Главное, живы все. Остальное – наживное. Береги себя. Потом позвоню, – она положила трубку.

Я стояла с мобильником в руках и смотрела в одну точку: «Как так-то? Кто-то всю жизнь мечтает забеременеть и живет в надежде, что это когда-то случится, а какая-то Барби так просто отказывается от материнского счастья и своими же руками убивает малыша.»

– Что там? – спрашивала меня мать.

– Что? – опомнилась я.

– Я откуда знаю! Это же ты у нас, как истукан стоишь, а не я! – кричала она.

– Что-что. Несправедливость. Вселенская несправедливость, – говорила я ей.

– Машка, когда же ты поймёшь, что справедливости никогда не было, нет и не будет. Причём так во всём. Какая же ты у меня ещё маленькая, раз этого не понимаешь! Весь мир состоит из несправедливости! Знаешь, сколько её у тебя ещё будет! Помотаешь сопли-то на кулак! Только помни – на всё внимания никогда не обращай. Легче жить будет. Жалей лучше себя, а не других.

– Мам, я вот думаю. Я Варьку восьмимесячную родила, в больнице сколько с ней выстрадала, только бы она жила! Только бы всё хорошо с ней было. А тут – таблетку выпила и всё!

– Какую еще таблетку? Ты о чём?

– Да у Николаевны невестка, или кто там она ей есть, чтобы не рожать выпила таблетку какую-то, сейчас в больнице её выхаживают.

– Ой, и глупая же ты! Может, у неё обстоятельства!

– И какие же?

– Денег нет, чтоб прокормить. Это у тебя и я, и Танька, а у неё-то кто?

– Мама, ты сегодня спала?

– Спала, а чего?

– А такой бред несёшь, будто не выспалась. У Андрея своя фирма! Он ребёнка давным-давно хотел, а тут на тебе – аборт! Без его согласия. Чтоб фигуру не потерять…

– Ну, это да. Идиотизм полный. Я согласна.

– Вот и Николаевна так сказала.