Глава 18
Я не был уверен, что долечу до берега, все-таки спиной прыгать не так просто. Но через несколько секунд земля больно ударила в спину. Хлыст просвистел по воздуху, наша водомерка испуганно затрещала и бросилась в сторону рощи.
Жамчин грязно выругался и в ярости швырнул хлыст в воду. Стая утопленников мгновенно налетела со всех сторон, раздался жуткий, зловещий хохот, и хлыст исчез в темной воде.
По спине пробежали мурашки – воспоминания о цепких пальцах кикимор навсегда останутся со мной.
Быстро перевернувшись, я вскочил и хищно оглянулся. Изабель стоит с перепуганным лицом и таращит глаза. Я мельком оглядел себя: плащ остался закрепленным на плечах, капюшон лишь едва съехал, но не свалился. Добротно шили.
Я зарычал, как пещерный медведь, клыки уперлись в губы, приходится приоткрывать рот. Шамко стоит на коленях и потирает зад.
– Отшиб? – крикнул я, бросая взгляд на Жамчина, который с разъяренным лицом рвет усы водомерке и заставляет приблизиться к берегу.
– Вроде нет, – отозвался парень. – Но шарахнулся славно.
С тихим стоном он поднялся и выпрямился, лицо кривится, спина согнута, видимо, и правда крепко ударился.
Я проговорил сочувствующе:
– Заживет. На абергудцах тоже должно быстро заживать.
Раздался громкий всплеск. Крутанувшись на месте, я увидел, как гвардеец бросает крюк на сушу, чтобы заставить водомерку подойти к берегу.
– Спешиться решился, – подсказал Шамко, пятясь.
– Вижу, – огрызнулся я. – Смелый какой.
– В каком смысле? – не понял парень. – Хотя да. Жамчин смелый.
Я пробороздил когтями землю и сказал мрачно:
– Настолько, чтобы ломиться в открытый бой с воргом? Он же не гоблин или эльф. Они, говорят, быстрые, как блохи.
– Да? – удивился парень. – Значит, подвох.
Водомерка гвардейца жалобно затрещала, лапы натянули водяную пленку. В темной глубине мелькают синие морды с безумными улыбками и время от времени тыкаются носами в поверхность.
– Стой, ворг! – проорал Жамчин, подгоняя водомерку к самому берегу. – Или сбежишь, поджав хвост, как плешивая псина?
На глаза снова поползла красная пелена, мышцы вздулись, как перед броском на лося.
Лицо гвардейца скривилось в презрительной гримасе, он ударил водомерку по незащищенной шее, та взвизгнула и пошла быстрей.
Жамчин крикнул:
– Останься и сразись со мной, грязная тварь! Ты не продержишься и минуты. Я заберу принцессу и столкну тебя утопленникам. Они будут счастливы!
В груди заклокотало, глаза потеплели настолько, что осветили бы небольшую комнату. Горячие волны ярости покатились по телу и стали медленно перекрывать разум. Представил, с каким наслаждением сейчас вцеплюсь в глотку ненавистному гвардейцу, буду рвать и грызть, пока от него не останется лишь кучка доспехов.
Я изготовился к прыжку, чуть согнув колени, растопырил пальцы, чтобы в ударе когти зацепили как можно больше.
Из рощи показался первый гвардеец основного отряда. Звериное сознание медленно стало вытеснять человеческое, скоро красная пелена окончательно застелет глаза.
– Сейчас, – проговорил я под нос. – Сейчас до всех доберусь.
Пока во мне рос гнев, у Жамчина наконец получилось зацепиться за сушу. Он быстро перебирал руками, быстро подтягивая водомерку к берегу.
– Что, хвост трясется? – крикнул Жамчин, злорадно хохоча. – Погоди, сейчас спущусь. Тогда узнаем, чего стоят в бою ворги.
Я зарычал, как разъяренный саблезуб, только мышцы сократились, готовые в одну секунду распрямиться и кинуть меня на гвардейца.
Сквозь шум крови в ушах услышал голос Шамко.
– Не слушай его! – закричал парень что было сил. – Он специально тебя провоцирует! Время потянуть хочет!
Ярость почти заполнила сознание, только малая часть ума все еще откликается на разумные доводы. Обнажив клыки, я зло зыркнул на Шамко, но тот так боится попасть в руки гвардейцев, что моя морда его не испугала.
– Лотер, – взмолился он. – Послушай, он знает, что не сможет побороть тебя. Но когда подоспеет отряд, всем конец. Бежим, пока не поздно.
Я бросил короткий взгляд на рощу, из которой один за другим выскальзывают водомерки с наездниками. У каждого по двурогой пике, на поясах кривые мечи и диски с заостренными краями. Помню, как такая штуковина рассекла стебель роцеры, а это очень непросто.
Дыхание участилось, шум в ушах стал таким сильным, что едва разбираю голос Шамко. Зато Жамчина понимаю вполне отчетливо.
– Я не могу позволить ему снова уйти, – зло проговорил я. – Надо покончить с этой болотной нечистью.
– В болоте много нечисти, – сказал парень. – Со всей не покончишь.
Я процарапал в земле еще ряд борозд и произнес:
– А он – самая мерзкая. Если сейчас уйду, тварь не оставит нас. Где-нибудь да вылезет. Так всегда бывает, когда даешь слабину и отпускаешь.
Гвардеец почти подтянулся к берегу и принялся спускаться по кривой лапе водомерки. Бедный зверь совсем измотан погоней, еще и трясется перед сушей. Сетчатые глаза покраснели, из челюстей вырываются трескучие звуки и хрипы.
– Давай, еще немного, – произнес Жамчин победно. – Скоро от тебя останется только плащ.
– Лотер, – услышал я сквозь шум крови голос Изабель. – Прошу тебя, бежим! Если ты не справишься, они заберут меня!
Красная пелена медленно стала отступать. Через пару мгновений грохот крови в голове затих, я посмотрел на гвардейца и подумал: она во мне сомневается. Я тащился в Абергуд, волок ее через болота, чуть ли не на хребте, а местами на хребте. А она не верит.
Человеческий рассудок моментально вернулся на место, я тряхнул головой и развернулся к Изабель и Шамко.
– Что стоите? – рявкнул я. – Бегом, пока при памяти!
С этими словами кинулся прочь от берега. На бегу схватил Изабель, благо, она почти ничего не весит. Шамко бросился следом, но тут же значительно отстал.
– Троллья башка, – выругался я на бегу. – Кто болотников бегать учил?
– В том-то и дело, – крикнул парень, тщетно пытаясь нагнать, – что никто.
Острое желание бросить его накатило такой волной, что я ускорился. Пыхтение Шамко быстро становилось тише, я ловил на себе взгляд Изабель, полный ужаса и презрения.
Долго выдерживать его не смог, пришлось замедлиться. Когда совсем остановился, поставил Изабель перед собой.
– Подберешь штаны, – приказал я.
Она непонимающе захлопала ресницами, но кивнула. Я распустил пояс, скидывая портки, и отвернулся, чтобы не предстать перед принцессой в непотребном виде. Полы лацерны скрыли остальное.
Чуть расслабив ворот плаща, я откинул капюшон и что было сил шарахнулся о землю.
Горизонт ушел вниз и разошелся в стороны, как если бы окосел. Через секунду все нормализовалось, зрение немного исказилось, но в целом терпимо.
Обоняние моментально рассказало, что на этом самом месте несколько часов назад кувыркались две лисицы, а Жамчин давно не мылся. Уши завертелись в разные стороны, сообщая, что гвардейцы совсем недалеко от берега, некоторые уже бросают крючки. А ненавистный Жамчин орет на остальных и бежит следом за нами. Но теперь не догнать.
Земля под копытами мягкая, но достаточно утоптанная, чтобы быстро набрать хорошую скорость.
Я сурово посмотрел на Изабель и тряхнул гривой, приглашая поскорей забираться мне на спину. К этому моменту подоспел Шамко. Весь запыхавшийся, со лба течет, волосенки растрепались, парень напоминает взъерошенного вороненка.
В первую секунду он оторопел, но быстро пришел в себя – подбежал к принцессе и стал тянуть за руку.
– Надо спешить, – проговорил он. – Гвардейцы на суше нерасторопны, но если стоять на месте, и улитка догонит.
Прежде она не видела, как я оборачиваюсь. Даже тогда на болоте постарался перекинуться так, чтоб не заметила процесса. Теперь ей довелось наблюдать настоящее таинство моей сути.
Все еще цепенея, она медленно присела и подняла штаны, одиноко лежащие в сторонке.
Я дернул хвостом, который оказался непомерно длинным и густым. Удивительно, как лошади носят такое над самым нечистым местом тела. Настоящее произведение искусства. И грива. Чудесное животное, жаль, что не хищник. Хотя с такими копытами – это спорный вопрос.
Пришлось нетерпеливо потоптаться на месте, прежде чем Изабель наконец вышла из ступора и приблизилась.
Шамко подставил мне под брюхо сложенные в замок ладони.
– Давайте, принцесса, – сказал он, – обопритесь. Я подсажу.
Она молча повиновалась. Прижимая штаны к груди, вскарабкалась на спину и вцепилась в гриву. Ощутил, как шуршит лацерной, вытаскивая из-под себя.
Наконец подкатила к моей шее. Теплые ноги обхватили бока, аж мурашки по загривку пронеслись. Лошадиное тело оказалось удивительно чутким к прикосновениям. Через секунду ощутил толчок – Шамко ловко запрыгнул позади принцессы.
Каким бы большим и удобным ни был капюшон, для лошадиной башки все же маловат. Он съехал назад, чувствую, как собрался гармошкой вместе с плащом. Хорошо хоть, воротник с застежкой не душат.
– Вот это грива, – выдохнул он. – Черная, как торф. А густая, хоть рубахи вяжи.
Я недовольно фыркнул. Нечего из моей гривы рубахи вязать, обойдусь как-нибудь. Отметил про себя, что в этом облике гнев плохо ощутим. Зато реакция на пределе. От каждого звука мышцы приходят в тонус, только человечьим умом получается держать контроль.
Наконец они уселись. Людям без седла ездить не так просто, особенно тем, кто на лошадях отродясь не ездил. Даже если и объезжал водомерок.
Изабель еще раз поерзала, вызывая на загривке новую волну мурашек. Шамко уцепился за другую часть гривы и уперся пятками в бока. Я недовольно переступил копытами – нечего забываться. Он виновато похлопал по спине и ослабил давление.
Со стороны берега слышно, как ругается Жамчин, гремят доспехи гвардейцев от натужного бега. Если бы лошадиная морда могла ухмыляться, улыбнулся бы во всю морду. Но я лишь дернул хвостом и сорвался с места.
В ушах засвистел ветер, несмотря на то что прижал. Каждая мышца, даже те, что отвечают за дерганье хвостом, напряглись, наполняясь необъяснимым восторгом и радостью. Плотная земля стремительно проносится внизу. Но это я, скорее, понимаю, чем вижу, потому что глаза по бокам головы. Несмотря на слабые, по сравнению с волчьими, обоняние и слух, ощущение почвы удивительно. Будто копытами вижу дорогу.
– Они отстают! – прокричал Шамко, крепче цепляясь за гриву.
Еще бы, подумал я. Тут даже волк отстал бы. В жизни с такой скоростью не скакал. Хотя вообще раньше не скакал, потому что конем не оборачивался.
Я долго несся, взбивая из-под копыт клубы серой пыли, пока голоса гвардейцев окончательно не исчезли. Но даже тогда продолжал скакать.
Туман постепенно рассеялся, проступило долгожданное небо. Солнце катится к закату, но еще есть время, чтобы успеть дотемна. Нежить говорила, Талисман упадет через три дня. Сегодня как раз третий. Могущественный предмет явится на исходе. То есть в полночь.
Когда дымка осталась далеко позади, я замедлил бег. Мертвую степь представлял иначе, воображение рисовало горы гниющих трупов и костей. На деле степь предстала покрытой зеленью, холмистой местностью. Кое-где растут одинокие деревца и кусты не то шиповника, не то калины.
Я остановился. Мчаться с двумя наездниками на спине, пусть и легкими, занятие не простое. Мне еще повезло, а бывают такие боровы… Больше не сяду на лошадь.
Шамко сполз с правого бока и подал руку Изабель.
– Позвольте помочь, – сказал он. – Тут высоко. Ворг перекинулся каким-то очень огромным конем. В жизни таких не видел.
Я фыркнул и стукнул копытом. Он еще огрызаться будет, мелочь болотная. Можно подумать, много коней видел.
Изабель провела тонкими пальцами по гриве, под кожей словно сверчки запели, душа предательски заликовала.
– Спасибо, – проговорила она благодарно.
Она соскользнула со спины, сразу стало прохладно. Края лацерны съехали на бок, принцесса аккуратно закинула ее на место и расправила по бокам.
Я повернул массивную шею, так хоть правый глаз видит, где там она стоит. Девушка все еще прижимает штаны к груди. Похоже, всю дорогу так и ехала, не выпуская ни на миг. Попытался улыбнуться, но получилось странное движение губами, от которого обнажились два ряда зубов. Даже десны замерзли.
Изабель протянула руку, чтобы погладить по морде, но тут же отдернула. Словно вспомнила: я не конь, а очень даже ворг.
Закусив штанину, я вытянул портки из рук принцессы и отошел на несколько шагов. Недалеко обнаружил небольшой куст, хотел зайти за него, но в последний момент передумал.
Встав на дыбы, я с силой рухнул вниз. В лошадином облике достать головой до земли оказалось сложно, пришлось извернуться и подвернуть передние ноги. Наконец горизонт вернулся в привычное положение, усиленная чувствительность пропала. Я поднялся на ноги и громко хрустнул шеей. Почему-то у коней она очень неповоротливая.
Штаны натянул быстро. Одно дело – размеренно одеваться поутру. Другое – когда на лету суешь ноги в портки, убегая от разъяренных мужиков с вилами. Вроде можно остановиться, порешить всех. С другой стороны, это не они на всю ночь умыкнули дочку сыровара.
Я накинул капюшон и обернулся. Изабель смиренно стоит возле Шамко с опущенным взглядом. Щеки бледные, закатное солнце играет в волосах, отчего они кажутся совсем огненными. Камзол чуть перекрутился, не совсем по размеру сидит. В ложбинке между грудей сверкает зеленый кристалл, особенно яркий в солнечном свете. За спиной зеленый куст контрастирует с ее рыжестью, делая принцессу похожей на смущенный факел.
Увидев, куда я смотрю, Изабель поежилась и быстро подтянула края камзола. Я хмыкнул и сдвинул брови для суровости, чтоб не подумала, будто у меня какие-то там мысли.
Быстро перевел взгляд на Шамко. Парень, наоборот, – вытаращился во все глаза, даже рот раскрыл, разве что слюна не капает.
Проверив, не торчат ли где лишние зубы и когти, я спросил охрипшим голосом:
– Сколько им будет нужно времени, чтобы догнать?
Шамко дернулся от неожиданности и выпал из ступора.
– По суше они не станут гнаться, – сказал он, вытирая губы. – Но как вернутся в Абергуд, лорд сообщит Ильве. Весь город судачит про принцессу и темнейшество.
– Мда? – насторожился я. – Что говорят?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Только то, что она зачем-то нужна.
Он хитро подмигнул Изабель, та проигнорировала, лишь сильнее стянув края камзола.
– Понятно, – сказал я, направившись в сторону степи. – Идем. Нечего ждать, пока какая-нибудь зверина из-за кустов вылезет.
– Угу, – кивнул парень и двинулся за мной, – хотя у нас своя зверина.
Я приподнял верхнюю губу, обнажая клыки, и спросил:
– Страшно?
– Очень, – отозвался парень. – Когда в городе у тебя клыки полезли с когтями, чуть со страху не помер. И глаза, как красные фонари. Жуть берет. Не уверен, но кажется, портки бы я сменил.
Слышно, как сзади по сухой и вполне твердой земле семенит Изабель. Солнце бросает оранжевые и багровые краски на облака, степь кажется на удивление живописной. Трава растет сочная, в толстых листьях видны прожилки, кое-где из нее торчат стебли с белыми бутонами. Легкий ветерок их колышет, а те словно колокольчики, только перевернутые. Кусты, деревья тоже встречаются, хоть и маленькие.
– И чего ее мертвой назвали? – задумчиво проговорил я под нос.
Но Изабель услышала, она догнала и тихо предположила:
– Может, из-за тишины?
– Ну, кузнечиков не слышно. Это да, – согласился я так же тихо. – Но нельзя ж из-за них все мертвым называть.
– А нежить? – спросила принцесса.
Я кивнул:
– Угу. Нежить. Все, к чему они прикасаются, можно смело называть усопшим.
Я замолчал, погрузившись в думы о главном. Ильве зачем-то нужна принцесса. Насколько понял, Талисман всемогущ и все в таком духе. Почему тогда рвется заполучить именно ее? Шаманы говорили, мол, иди в Абергуд, спасай. Ну, спас, и чего? Снова двигаюсь, как весенняя улитка по навозу.
Шамко что-то рассказывает про Абергуд и гвардейцев, слушаю вполуха. Говорит, они не слишком проворны на сухой земле из-за водомерок. Без ездовых тварей беспомощны.
Изабель молчит, лишь изредка постанывая, когда спотыкается.
– Думал, меня прям под стеной покромсают, – трещал парень. – Они так быстро приближались, я уже начал возносить молитву Великой Жабе. Жамчин, между прочим, один из опытных гвардейцев. Его многие знают. Он бежал впереди всех, размахивая мечом, и швырял диски. Ну и рожа у него была.
Я глухо зарычал, лапа механически цапнула траву, на когтях остались несколько белоснежных бутонов.
Он продолжал:
– А остальные, остальные-то! Все замахивались. В меня два раза чуть диски не прилетели. Едва увернуться успел. Не думал, что с собой возьмешь. Когда услышал, как зовешь, возблагодарил не только Великую Жабу, но даже болотника. Старики верят: он помогает выбраться из топей, если видит, что у путника чистое сердце. Надо подношение ему сделать. Не иначе как, он уговорил Великую Жабу мне помочь.
От его болтовни загудела голова. Я покосился на него, успел мельком заглянуть в рот, где наверняка трепыхается язык без костей.
– Слушай, – сказал я резко. – Ты не жабу должен благодарить.
– А тебя? – с надеждой спросил парень.
– Даже не меня, – отозвался я. – Будь моя воля, бросил бы в городе, полыхай оно все Изумрудным лесом. Скажи спасибо Изабель и ее принцессовскому сердцу.
Шамко как-то сразу притих и осунулся. Краем глаза заметил, как опустились плечи, он печально вздохнул и отстал.
Я лязгнул зубами и снова попытался сосредоточиться на делах. В голове забегали мысли, но такие хаотичные, что не могу ни одну даже за хвост ухватить.
– Что там он говорил? – пробормотал я, надеясь, если проговорю вслух, ум очистится.
Изабель снова услышала, она чуть приблизилась и напомнила робко:
– Болотник помогает тем, у кого чистое сердце.
– Странные у него понятия о добросердечии, – проворчал я. – Если считает отрывание голов, потрошение и прочие бесчинства благими поступками, то ладно. Тогда у нас взаимопонимание.
– Ты ему понравился?
Я пожал плечами и произнес:
– Выходит, что так, раз отогнал своих кикимор. Шаманы тоже хороши, могли бы хоть намекнуть, чем ему так услужил. Если они и правда не привиделись. Мало ли что от болотных газов померещится…
Я механически хлопнул по груди. Пальцы нащупали мягкое, на веревочке.
– Нет, – сказал я. – Не привиделись.
Паренек за спиной грустно вздыхает, шаркая ногами по непривычно твердой для него земле. Посапывает, как брошенный волчонок, пинает ногами коренья.
– Ладно, – бросил я через плечо, сорвав на ходу жменю ягод. – Не такой уж ты бесполезный. Вообще-то, даже наоборот. Вон как лихо с водомеркой управлялся.
Сзади не видно, но спиной почувствовал, как просиял Шамко.
– Я… я… – стал он заикаться, – я пригожусь!
Ягоды на ладони небольшие, красные, похожи на тонкокорые пузырьки. На некоторых остались черешки. Зажав одну между пальцами, посмотрел через шкурку на солнце. Свет прошел сквозь багровую мякоть, делая ягоду похожей на рубин.
– Уже пригодился, – ответил я, принюхиваясь к горстке в ладони. – Вообще-то думал, что сбежишь.
Послышался топот, он поравнялся со мной.
– Ты как пригрозился выследить, – затараторил он, – я успел с жизнью попрощаться. У нас легенды знаешь какие про воргов ходят?
– Какие? – спросил я терпеливо и лизнул одну ягоду.
Парень всплеснул руками и прижал ладони к груди.
– Говорят, вы страшные звери, – проговорил он с опаской. – Крадетесь в ночи, похищаете детей из колыбелей, нападаете на одиноких путников. На неодиноких тоже нападаете. Еще очень жестокие. Ну, так говорят. Никого не щадите, даже слабых воргов в собственной стае убиваете. Ну и оборачиваться можете в кого угодно.
Я отправил в рот одну ягоду. Сладко-горький сок растекся по языку. Почти спелая, хотя до холодов еще долго. Прожевал, проглотил. Несколько секунд прислушивался к ощущениям. Вроде рога не прорастают, зрение в норме, душа в теле. Не мертвячьи кости, конечно, но есть можно.
– В общем-то, – сказал я, протянув горсть ягод принцессе, – правдивые легенды у вас.
Она вздрогнула, увидев перед лицом широкую ладонь, секунду непонимающе смотрела на ягоды. Затем полные губы растянулись в благодарной улыбке.
– Спасибо, – произнесла она скромно и сгребла пальцами калину.
– Ешь, – сказал я. – Неизвестно, когда получится нормально подкрепиться. В Абергуде ты голодовку устроила, на чем вообще держишься?
Она отправила сразу несколько ягод в рот. Нос скривился от горечи, даже глаз задергался, но принялась упорно жевать.
– Вкусно, – соврала она.
Я не удержался и хохотнул. Истинная леди, даже когда очевидная гадость.
– Вкусно будет, – проговорил я, довольно скалясь, – когда кабана зажарим. Ну, это тебе будет. А мне сырого положено.
Изабель улыбнулась, второй раз за все время. От этой улыбки будто солнце в груди засияло, а по венам пустили медовый настой.
– Не переживай за меня, – произнесла она, отправляя в рот очередную порцию ягод. – Я хоть не ела, но успела подремать несколько минут. Даже ты приснился.
– Серьезно? – изумился я.
– Да, – сказала она. – Странно так. Я была какой-то маленькой. И все вокруг чужое, непонятные блестящие горы, какой-то портал. А потом пришел ты, погладил меня по голове, и все стало хорошо. Еще там был кто-то злой, но ты победил его. Не видела, но точно знаю, что победил.
От собственной откровенности щеки принцессы покраснели так густо, что даже на шею поползло. Она замолчала, делая вид, что сосредоточена на пережевывании горьких ягод.
Пока она боролась со смущением, я соображал, как это все могло произойти. Мысли с треском давно не смазанных шестеренок завертелись в голове, невидимые жернова пошли по кругу.
Я тряхнул головой, сильнее натягивая капюшон. Шестеренки и жернова мигом исчезли, вместо них появилась мордочка рыжей кошки. Она шевельнула усами и растворилась в потоке бессвязных мыслей.
Справа послышалось неуверенное покашливание. Я покосился. Шамко мнет пальцы, рожа любопытная, но заговорить не решается.
– Ну что? – спросил я, давая понять, что голову отрывать не стану и даже не укушу.
Он неуверенно промычал:
– Я спросить хотел.
– Спрашивай, – разрешил я, перешагивая кротовью горку.
– Ворг в любого зверя может перекинуться? – наконец поинтересовался он.
Я кивнул, Шамко нерешительно продолжил:
– А почему не перекинулся в водомерку? Ты мог такую скорость развить, гвардейцы даже понять бы ничего не смогли.
Я глянул на клонящееся к закату солнце. Раскаленный диск медленно ползет к горизонту, заливая степь оранжево-желтым светом. На востоке небо стало лиловым, когда светило скроется, оттуда поползет тьма.
Глядя на сияющий горизонт, я пояснил:
– Потому, что водомерка не зверь.
– Это как? – не понял Шамко и вытаращил глаза.
– А так, – проговорил я терпеливо. – Она козявка, хоть и очень большая. В козявку не перекинуться. Ну разве что с помощью магии. Но это не ко мне. Это, наверное, эльфы умеют. Или людские маги.
Парень снова замолчал. Видимо, обдумывает, чем козявка отличается от зверя. Я не стал объяснять, в чем разница, пускай подумает – ему полезно.
– А правда, что в полнолуние вы в чудовищ превращаетесь? – спросил он снова.
Я покосился на него, хотел гаркнуть, чтоб глупостей не говорил, но лицо парнишки искреннее и открытое.
– Ты с оборотнями перепутал, – ответил я, смягчившись. – Это они бесконтрольные. Вроде проклятых или заколдованных. А ворги – это раса такая. Усек?
Шамко кивнул, лицо приняло задумчивое выражение.
Уши уловили глухой скрежет, не сразу понял – откуда. Мои спутники ничего не заметили, похоже, звук может различить только зверь. Через несколько секунд земля впереди вспучилась, появилась маленькая горка.
Слева донесся встревоженный вздох Изабель. Едва ли от такого крошечного холмика будет вред, но тут земля нежити – пес его знает, что здесь водится. На всякий случай отодвинул принцессу за спину.
Из вершины горки показался белый кончик, затем высунулась вся черепушка. По виду напоминает крысиную, только эта чуть приплюснута, значит, крот. Точнее, раньше был кротом.
Скелетик поднял костяные лапки и принялся усердно разгребать вход в нору. В провалах глаз мерцает еле заметный голубоватый огонек. Под местом, где должен быть нос, блестят два ряда резцов. По бокам клыки, такие длинные, что палец перекусить может.
Рядом обеспокоенно запыхтел Шамко. Так обеспокоенно, что мне тоже стало не по себе.
– Ты много знаешь о Мертвой степи? – спросил я паренька, обходя усердного скелетика.
Шамко скривился, как если бы уличили в том, что вместо выпаса водомерок весь день валялся на сеновале. Или на мхе, на чем-то же в Абергуде должны валяться.
– Не то чтобы… – нехотя проговорил парень. – Но если из земли вылезают скелеты, значит, уже прошли границу. А тут можно и на охотников наткнуться.
Я оторопело посмотрел на него, даже капюшон приподнял.
– Кого-кого?
– Не удивляйся, – произнес Шамко, на ходу вытирая нос рукавом. – Ильва трясется за каждый шаг своей земли. Потому границы охраняют охотники. Зачарованная лично ею нежить.
– Сильно зачарована? – спросил я с сомнением.
Парень кивнул и сказал:
– Почти не убиваема.
У меня даже брови на лоб вылезли, пришлось собрать волю в кулак, чтобы не рассмеяться в лицо парнишке.
– Гм, – выдавил я. – Нежить, которую нельзя сожрать, это… Гм… Почему их никто не видел?
Земля снова вспучилась, выпуская на поверхность очередного крота-скелета. На этот раз существо оказалось под ногами у паренька. Тот недовольно пробурчал что-то под нос и пнул взрыхленную землю. Скелета благоразумно не задел – вдруг за сапог тяпнет.
– Дело в том, – начал пояснять парень, – что охотники не такие, как остальная нежить. Они зачарованы и не могут покинуть пределы Мертвой степи. Охотники патрулируют границы земель Ильвы, ловят чужаков. Их, сам понимаешь, немного. Сюда мало кто суется, а кто решается – не выбираются.
Солнце опустилось еще ниже, залив закатными лучами изумрудно-зеленую траву. Небо стало похоже на дощечку художника, где тот разводит краски. Оранжевые и красные цвета ближе к востоку превращаются в бледно-голубые, а затем и вовсе – в синие. Кротовьи холмики появляются все чаще, словно с приближением вечера выбираются на прогулку.
Редкие кусты поблескивают голубоватыми огоньками. Сначала думал – светляки, потом присмотрелся, оказалось, сами листья переливаются свечением. Тоже какая-то магия нежити.
Я глубоко вздохнул. Значит, охотники. Неуязвимая чудо-нежить, которая бродит где-то неподалеку, если парень, конечно, не выдумал.
Резкий кислый запах ударил в нос, я инстинктивно пригнулся, увлекая вниз принцессу и Шамко.
– Здесь кто-то есть, – сказал я, принюхиваясь.
Запах незнакомый и тревожный, даже шерсть под плащом дыбом встала. Ветер дует с запада, чутьем нас не обнаружить. Приблизившись к мерцающему кусту, я вслушался в вечернюю степь. До ушей донеслись глухие звуки шагов. Такие могут издавать лишь ноги, лишенные не только обуви, но и мяса.
– Что ты там говоришь об охотниках? – спросил я Шамко.
