Глава 20
Cтатус «выживание»

– Командир, слушай… Дай мне пошухерить, а? Не, ну серьезно!

– Любишь эффекты, Серега? Ты же у нас скрытный боец, мастер тихой охоты. Зачем тебе такой риск?

– Блин, хочу феерии, азарта, хочу показать этим козлам, что мы, советские диверсанты, не только за спиной втихоря умеем колоть. Товарищ сержант?

– Смотри, Серега, чтобы мне живым вылез оттуда! Работай.

– Так точно, командир! Вылезу, сделаю. Есть!

Селезень с неописуемым воодушевлением стал навешивать на себя гранатомет с боекомплектом к нему. И это в придачу к навьюченному сидору с взрывчаткой и ППШ с подсумком, набитым трофейными гранатами. Парень буквально согнулся под тяжестью снаряжения, но резво утерся, подмигнул товарищам и, пригибаясь от непосильной ноши, поперся через железнодорожный путь на ту сторону.

Пешкова держала его винтовку с оптикой, обмотанную грязной ветошью, и смотрела вслед бойцу. Он оставил ей на временное хранение свое детище, решив, что в близком бою и закладке взрывчатки она будет только мешаться. Девушка нежно погладила ствол оружия, отгоняя горькие мысли, упорно лезшие в голову.

– Все, бойцы, по местам. Уже утро, скоро фрицы кофей начнут принимать. Ща мы им устроим утренний рацион! – сказал Машков, не заметив, как Сергачев перекрестил нырнувшего в кусты Селезня.

– Мальчики, только живите! Не лезьте на рожон. Мы и так справимся, без лишнего риска и мальчишества. – Лиза закусила губу, еле сдерживаясь, чтобы не пустить слезу.

– Лизок, все будет в порядке. Разбежались.

Сержант первым побрел к стоявшей на лесной дороге машине, что-то бурча под нос. Сергачев вздохнул, поправил на плече винтовку, встряхнул вещмешок за спиной, глубже засунул гранату за ремень и пошел в другую сторону. Пешкова грустно посмотрела вслед ветерану, закинула за спину оружие Селезня, подняла с земли трофейный автомат и направилась напролом сквозь кусты. Согласно выданным им индивидуальным заданиям.

Станция Радшен нисколько не отличалась внешним видом от полусотни других железнодорожных узлов Восточной Пруссии – те же и такой же архитектуры постройки, все те же красный кирпич стен и коричневая черепица на крышах невысоких зданий, облагороженные фасады, ухоженные газоны и клумбы, ровные, с твердым покрытием дорожки, ни мусора, ни забитости улиц поселения техникой или домашним скотом. Все тихо, спокойно, мирно.

И диверсанты нарушили покой спящих немцев, их благополучную ровную жизнь…

Селезень втихую снял пару заспанных часовых, охранявших станцию со стороны леса. Снова подобрал свои тяжелые пожитки и поплелся внутрь жэдэ-развязки. Опытным взглядом выцепил из трех стоявших составов наиболее внушительный и ценный, начал закладывать брикеты с толом, магнитные мины, динамит.

Пешкова будто секирой рубанула прикладом автомата фрица, вышедшего из-за последнего вагона, держа за ствол оружие, добавила еще по каске лежащего. «МП-43» выглядел внушительной дубиной в руках хрупкой девушки, орудовать ножом которую учили на базе ОМСБОНа под Москвой, но заставить действовать им в реальных условиях так и не смогли. Не принимал мозг комсомолки необходимость резать и дырявить чужое тело лезвием, пускать фонтаны крови и слушать булькающий хрип умирающего человека.

Она для проформы дела еще раз саданула немца прикладом, грозя разбить его в щепки, и обогнула эшелон с тыла. Крадучись, радистка направилась к административному зданию в поисках средств связи и начальства. Надежный пистолет был наготове. Уж с него-то Пешкова могла валить противника наверняка.

Сергачев подобрал кувалду, прислоненную к одному из колес локомотива, огляделся и, кряхтя под тяжестью снаряжения, полез наверх в будку машиниста. Недалеко раздалась немецкая речь патруля, идущего сменить уже мертвых часовых. В полста метрах от составов, на перроне, прогуливался полицейский, жующий бутерброд с колбасой и сыром, в кармане торчала бутылка молока, на боку коричневого мундира в кобуре покоился пистолет, лакированные сапоги бряцали подковами каблуков по поверхности тротуара.

Не обнаружив часового на оставленном пять часов назад месте, патруль стал искать его поблизости. Спешка Селезня и надежда на легкую туманную дымку не позволили молодому разведчику тщательно скрыть убитого фрица, зато дали быстро обнаружить его сослуживцам.

Сигнальный выстрел прозвучал в полной тишине как гром среди ясного неба, последовавшие за ним крики встревоженного патруля добавили адреналина в крови разведчиков. Селезень успел заложить всю взрывчатку, выхватил «парабеллум» и прицелился в мутный силуэт часового, бегущего прямо на диверсанта. Выстрел навсегда покончил с бегуном, но появился еще один, который клацнул затвором винтовки и вскинул ее в сторону врага. Селезень послал еще две пули, понял, что ранил немца, и выстрелил еще раз. Потом поскакал вдоль поезда.

Полицейский на перроне чуть не подавился бутербродом, заметался, не зная, куда ему деть завтрак, бережно собранный супругой с вечера, не понимая, что вообще предпринять. Но два глухих выстрела от стены здания вокзала навсегда покончили со всеми мыслями – пруссак упал на цветочную клумбу и затих. Молоко из разбитой бутылки белой струйкой потекло из кармана на тротуар, смешиваясь с кровью.

Лиза опустила руку с пистолетом и нырнула за угол административного корпуса, столкнулась с еще одним полицейским, дежурившим внутри помещения, влепила ему пулю в лицо, больше от неожиданности и испуга, чем намеренно, скривилась и влетела в дверной проем. Спящий вокзальчик Радшена, как и само поселение, выглядел безжизненным и опустошенным. Один лишь сотрудник станции трусливо шарахнулся от вооруженной амазонки в хаки. Лиза быстро определила, где находится комната связи, проникла туда и начала обследовать аппаратуру. Были здесь и телефон, и радиоблок, Пешкова положила пистолет на столешницу, скинула автомат и стала копошиться со средствами связи.

Сергачев исступленно долбил кувалдой по пульту управления локомотивом, разбивая все в хлам, затем принялся за уничтожение манометров, рычагов и паронагнетательных трубок.

На шум прибежал часовой, начал что-то кричать, выстрелил снизу в железную дверцу будки, попытался залезть наверх, но сорвался. Сергачев схватил «маузер», высунул его в разбитое окошко и почти не глядя пальнул. Это произвело нужный эффект – гитлеровец еще больше напугался, сжался в комок, прильнул к локомотиву и дико завертел головой, соображая, что делать и куда податься.

Изуродовав все, что можно, в кабине машиниста, ветеран выглянул из нее на другую сторону от снующего фрица, открыл дверь и стал слезать вниз. Со стороны хвоста эшелона к нему бежал охранник и на ходу стрелял, пока диверсант спускался. Но выстрел из тумана сбил гитлеровца с ног, Сергачев мысленно поблагодарил спасителя, побежал к следующему эшелону, обронил кувалду, снова подхватил ее и помчался дальше. Теперь уже не было зябко от утренней свежести – пот застил глаза, спина взмокла, стало жарко как возле работающей топки.

Селезень вовремя заметил охранника, бегущего к Степанычу, ловко снял его из пистолета и, перепрыгивая через рельсы, понесся дальше.

Где-то загудела сирена, послышалась команда офицера охраны. Ее заглушил выстрел, потом началась пальба. Гулко ухнула граната. Станция пришла в движение, пагубное многим из ее обитателей.

Сначала рванула цистерна с рапсовым топливом, но не произвела должного эффекта – огонь вяло захватывал соседние платформы и вагоны, не торопясь пожирать их синеватым пламенем. А вот взорвавшийся вагон другого состава вздыбился и обрушил фонтан щепок и какого-то желтого порошка на округу. Химия заполонила пути и ядовитым облаком разлетелась в стороны. Потом громыхнула платформа с колесно-гусеничным бронетранспортером, далее взорвались баки с вином, приготовленные местным населением для отправки на фронт. На путях и всей станции создался невообразимый кавардак, хаос охватил спешащих покинуть опасную зону служащих и солдат, разведчики же продолжали наносить точечные удары по врагу.

Машков, сидящий за рулем «Хорьха» в ожидании товарищей, смекнул, что противник вот-вот подтянет резерв из городка и возьмет станцию в клещи. А подъезд к вокзалу на машинах только со стороны главной улицы, не будут же машины с фрицами портить колеса, преодолевая рельсы и шпалы, насыпь и кюветы. Он захлопнул дверцу автомобиля, завел его и поехал к площади, граничащей с улицей и вокзалом.

Сержант угадал – гитлеровцы выслали подмогу бедствующей охране станции и пожарный расчет. Первой могла встрять Пешкова, находящаяся внутри вокзала. Два мотоцикла и один грузовик с солдатами прибыли на площадь, за ними тащилась автоповозка с местными пожарными. Машков развернул «Хорьх» так, чтобы он стал преградой между немцами и разведчиком. Вскинул гранатомет и выстрелил. Никогда ранее не использовавший такое оружие, сержант отпрянул и сел на попа от отдачи и резкого шума выстрела. Немного оглушило и даже обдало горячей волной от залпа. Он проследил за летящим снарядом, угодившим не в борт грузовика, как целился, а в переднее колесо. От взрыва погибли только водитель и сидящий рядом с ним унтер-офицер, пару солдат ранило. Отделение стало выскакивать из покореженной и дымящейся машины, буквально вываливаясь из нее наземь оглушенными и обезумевшими. Мотоциклы сноровисто развернулись в боевой порядок и открыли огонь по афишной тумбе и укрывшемуся за ней офицерскому лимузину. Очереди пулемета и треск трех винтовок выглядели неуверенными и редкими, потому что гитлеровцы недоумевали, как из дорогой и представительской машины может им наносить урон кто-то из своих, боялись повредить авто.

Машков зарядил новый выстрел в трубу гранатомета и запустил его в ряды немцев. И еще раз, последний. Бросил ненужное уже оружие, вытащил из машины «МП-43» и открыл огонь, морщась от боли в боку.

До истечения установленного командиром срока в полчаса оставались считаные минуты, когда диверсанты поняли, что уже нужно ретироваться из опасного района. Уничтоженная техника, потери врага до взвода, вконец проснувшийся городок и стекающиеся к месту боя военные и полицейские – все указывало теперь на то, что нужно уходить. «Хорьх» рванул с места с одним простреленным колесом, посигналил возле здания вокзала, подобрал выскочившую из него радистку и скрылся за углом. Вслед неслись пули и крики немцев.

Сергачева с Селезнем товарищи забрали за перроном, автомобиль осторожно съехал с тротуара на грунт и, проехав вдоль путей метров сто, уткнулся в густые заросли кустарника. Перебраться на другую сторону железнодорожного полотна не представлялось возможным, возвращаться – тоже, сержант с досадой стукнул по рулю. Он, конечно, отвлек противника на площади и вывез группу с места боя, но теперь угодил в тупик и не знал, что предпринять.

– Газуй прямо, сквозь кусты, – крикнул Селезень, – я тут пробирался к станции, ям и кочек нет, только кустарник густой, думаю, не увязнем сразу.

– Вася, давай, жми-и!

– Другого пути все равно нет. Вперед, сержант.

– Ну, смотрите, кролики! – Машков глубоко вздохнул и надавил акселератор.

Длинный автомобиль выбросил струю земли из-под колес, пустил черное облако выхлопа и нырнул в заросли. Были и ухабы, и травяные кочки, ветки хлыстами лупили треснувшее стекло лимузина, колеса увязали в гуще кустов, но машина медленно и грубо пробиралась дальше и дальше. Еще почти сотню метров удалось выиграть у природы и преследующего врага, когда движок авто не выдержал усиленных оборотов и заглох, а колеса и подвеска вконец увязли в растительности и мягкой почве.

– Все наружу, уходим пехом! Быстро.

Но команды сержанта и не нужно было дожидаться – бойцы и так рванули дырявые дверцы машины и полезли из нее, прихватывая оружие и вещмешки.

– Где твой артзапас? – бросил сержант, мельком взглянув на Селезня.

– Использовал весь. По вагонам. А твой где?

– Покормил фрицев на площади.

– Командир, я не смогла выйти на связь, – доложила Пешкова, тяжело дыша и покраснев от натуги, вытаскивая снаряжение из автомобиля, – телефония только местная, между станциями провинции, а радиоузел сломанный у них. Вроде педанты такие, обязательные и правильные, а аппаратуру держат сломанной, не чинят.

– Ага, спецом для тебя бы и починили! – съязвил Селезень, усмехнувшись. – Товарищ Пешкова?! Пожалуйста, стучите, мы починили для вас рацию. Да, Лизка?

– Иди ты!

– Отставить хохмы, быстро в лес, – буркнул сержант, ковыляя прочь от «Хорьха».

Разведчики поспешили покинуть это место, недалеко уже стреляли преследователи, разыскивая беглецов и следы машины. Снова рвануло на путях, видимо, очередной вагон или цистерна получили огненный запал. Станция дымила и часто шумела треском и хлопками сгорающих товаров и припасов.

Группа углубилась в лес, поддерживая друг друга и помогая раненому сержанту. Радшен остался позади, а буква «Р» оказалась в списке разведчиков.

Им повезло оторваться от противника, занявшегося тушением пожара и сбором трупов и раненых, а жалкий отряд солдат не сумел охватить район поиска диверсантов. Наконец-то разведчики очутились в обширных и достаточно густых лесах провинции, не боясь больше быть замеченными местным населением или вездесущими патрулями.

Но рана Машкова сильно досаждала ему, постоянно кровоточила и грозила загноиться. Обессиленный болью, потерей крови и прошедшим боем сержант начал впадать в беспамятство, бредить, тянул грузом вниз и тормозил группу.

– Что будем делать, народ? – первым не выдержал мучений друга Селезень. – Не ходок он больше, да и жилец с него никакой, судя по ране. Лиза, ты сечешь по медицинской части, что с ним, как быть?

– Ему нужен врач. Профессионал. Желательно хирург.

– Но это значит, что нужно снова лезть в поселение, выуживать оттуда медика, рисковать всеми нами и операцией?! – отозвался Сергачев, опершись о ствол сосны.

– Значит, так и сделаем. Я терять командира и друга… да еще так глупо совсем не желаю! – раздраженно ответил Селезень. – Будем думать, смотреть карту, вычислять врача или, на худой конец, ветеринара или фельдшера в деревне ближайшей. А сейчас еще рывок дальше в лес, в чащу. Там отдохнем, освоимся, перекусим да воды поищем, совсем в глотке сухо, а в канистрах пусто.

– Сергей, ты за командира, что ли? – Пешкова недовольно посмотрела на рядового. – У нас имеются еще действующий сержант и техник-лейтенант Сергачев. Хотя ты и верно все говоришь. Ну, что? Идем, поднажмем еще чуток?

– Давайте.

Невысокого роста снайпер передал часть снаряжения товарищам, а сам водрузил на спину раненого и заковылял в глубь леса.

– Степаныч, помоги ему, если что, – сказала Пешкова, навешивая оружие на свои хрупкие плечи, – я чуть отстану, прикрою вас и следы засыплю тем, что у фрау Марты натолкли. Эх-х, сейчас бы снова в ее душ и пирожков!

– Хорошо.

Разведчики растянулись на несколько десятков метров, выбирая наиболее просторный и ровный путь среди зарослей и постепенно теряясь в гуще бора.

Их хватило только на полкилометра пути, когда Селезень бессильно опустился на ковровое покрытие дерна, закрыл глаза и тяжело задышал, расстегнув ворот комбинезона. В голове неясными очертаниями проносились лица родных и дворовых дружков, тренировки на базе ОМСБОНа, торжество присяги, перекошенные мины врагов, забрызганные кровью, мертвое лицо лейтенанта Неупокоева, подмигивание старшины Васюкова. Потом поплыли воспоминания последних дней и часов, как переодевались в немецкую форму до начала авторейда, потом, проехав порядком по полям и лугам, снова надели свою привычную, защитного цвета экипировку. Как били фрицев в Ауловенене и на станции Радшен.

– Мои рожки сгодятся для твоего ППШ? – спросил дошедший до привала Сергачев и грузно повалившийся на мох.

– Степаныч, тебе че, спросить больше нечего? Какие, на хрен, рожки?

– Я же свой автомат сломал при десантировании, а другого нет. Боезапас остался, несколько магазинов к ППС, а у нас только один ствол ППШ. Сгодятся мои патроны для твоего автоматика?

– А-а, ты про это?! Конечно, подойдут. Ни одного патрона мимо, ни одной пули. Все для дела, все в гадов этих пустим! – устало проворчал Селезень, разминая кисти рук.

Добралась до друзей и Лиза, плюхнувшись на поваленное дерево. Вымотавшись, девушка не могла даже слова промолвить, но все же сообщила, что хвоста нет, антисобачьим составом посыпала следы, в округе все тихо.

Бойцы лежали вповалку и молчали до тех пор, пока не застонал Машков. Бледность на его изможденном лице говорила о невероятных мучениях, переносимых сержантом. Он закатил глаза и страдальчески застонал снова.

– Я не могу больше терпеть его муки! – вдруг выпалил Селезень, вскакивая и сжимая кулаки. – Че, так и будем смотреть, как он корчится и помирает?

– Давай карту, Серый, – подсказал Сергачев, – усаживаясь удобнее. – Будем искать нужное поселение и строить план.

Все трое сгрудились вместе, рассматривая измятую, видавшую виды бумагу с топосъемкой, горячо обсуждали и даже спорили. Ближе всех городков оказался Писсален, но если там нечаянно шумнуть, пленяя врача из местной больницы, то буква «П» неудачно впишется в фамилию агента Абвера, а газеты через сутки растрезвонят об этом. Поэтому Писсален отпадал, нужно было каким-то образом вызволять из него доктора и ловить его на дороге, или чесать на юго-запад аж до знакомого диверсантам поместья, чтобы и аббревиатуру секретного слова выгадать, и врача сыскать.

– Чего делать бум? – выпрямился Селезень, искоса поглядывая на лежащего сержанта.

– Я так понимаю, чтобы добраться до нужного нам пункта, нужен транспорт. А потому снова облачаться в форму вермахта. Она у нас в сидоре грудой лежит, вся мятая-перемятая.

– Я ее складывала вообще-то.

– Ну, конечно, прям отутюжена и со стрелочками вся! Может, еще и гувернантку с утюгом у местного барона или главы округа отобьем?! – съязвил Селезень.

– Блин, вот фигня какая! Все не то и не так…

Неожиданно за спинами бойцов раздался хриплый голос Машкова:

– Не нужно парить мозги, как меня вытащить! Ловите попутку и валим в Инстербург. Отлежусь пару часиков и отойду. А сейчас… сейчас всем отдыхать, стираться, а то воняете как партизанские портянки… ей-богу! Слышали? Выполнять! Я пока еще здесь командир…

– Вась, ты как?

– Сержант, очнулся, ешкин кот!

– Вколоть чего или воды, говори…

Народ бросился к Машкову, окружил, стал трогать и сочувственно пялиться на него.

– Кончайте уже баюкать меня! Харэ… Как младенца, ексель-моксель. Все… Серега, установи очередность, начиная с Лизки… чистите перышки, братцы… Дежурство не забы…

Сержант опять вырубился, склонив голову. Пешкова стала копошиться в сидоре. Селезень махнул Сергачеву первым встать в охранение с той стороны, откуда они сюда пришли, и глядеть в оба. Сам забрал у него все снаряжение, кроме винтовки, и начал складывать его вместе со своим и радистки в кучу. Проводить ревизию.

– Лизок, давай дуй на юг, тут низинка виднеется, там может оказаться ручей. Да хоть что. Лужа, озерцо, родник. Займемся гигиеной, потом похаваем, я пока раскладку по БК проведу. Нехай сержант спит. Ему отдых нужен. Ишь как сегодня навоевался раненым!

– Я с ним побуду…

– … Я сказал, дуй в ложбину! Ищи воду, а потом хавчик готовь. Что там у нас осталось харчей?

Пешкова встала и поплелась к черным елям, прихватив свой вещмешок.

– Гранаты оставь. Хватит тебе и пистолета от пауков отбиваться.

– Шутник, блин!

Девушка выложила пару гранат, прихватила две фляжки товарищей и скрылась в ельнике. Селезень продолжил осмотр и подсчет боезапасов.

Спустя час, помывшиеся кое-как в местном ручье бойцы, раздетые почти догола, не стесняясь друг друга, за обе щеки жевали сухпаек и грели на легком костерке тушенку.

– Короче, дело к ночи! – начал Селезень. – С оружием у нас пока нормалек, но не мешало бы еще захватить. Поистрепались порядком. Один ППШ и семь магазинов к нему. Включая БК Степаныча. Два «МП-43» и пять рожков. Два «МП-38/40» и пять магазинов. Россыпью пара коробок патронов. Четыре пистолета с обоймами. Одна винтовка «маузер» с небольшим БК и моя винтовка с оптикой. Гранат наших семь и трофейных девять. Ножи. Все. Ни тола, ни шашек, ни пулемета.

– Неплохо бы «МГ-42» захватить, – удивила всех Лиза, оторвавшись от фляжки, – да и вообще… грузовик бы нам. Чтобы не в тесноте и не в обиде. Желательно снабжения или медиков часть оприходовать. Или, наоборот, эсэсовцев нагнуть, да в их форме с пропуском и на колесах.

– Ниче ты, Лизок, даешь стране угля! – ехидно хмыкнул Селезень, закинул кусок тушенки с ножа в рот и стал выразительно жевать его.

– У нас, блин, не группа, а полбойца, – заметил Сергачев, смакуя сухарь, – из меня никакой диверсант, Лиза – девчонка молодая, Василий лежачий. Ты один у нас вояка, Сережка!

– Э-э, Степаныч, ты тут в штанишки не клади котлетки! – снайпер перестал жевать и сморщил недовольную гримасу. – Извини, батя, но тут ты не прав. В последнем бою все себя показали молодцами, орлами, мляха муха! И ты вона наворотил немцам проблем, теперича долго никуда не смогут поехать на своих паровозах. А раненый Васек бился за целое отделение! Наша Лизка еще фрицам вмажет по самое «не балуй» и нос утрет любому из нас! Не-е, брат, ты тут неверно чешешь. Мы гвардия советской разведки, мы ее оплот. И мертвыми биться будем.

– Типун тебе, паря!

– Сейчас доедим, пойду в разведку. Если все пучком, тихо-спокойно, то поспим пару часочков… ну, если сержант позволит, протянет… а то совсем грузит меня сон, прям подушка в глазах и перина фрау Марты.

– Степаныч, ты ложись, отдыхай, я в дозоре побуду, – предложила Пешкова, вставая.

– Спасибо, девонька! Совсем я чего-то расклеился. Покемарю немного. Благодарю!

Сергачев не заметил, как вырубился беспробудным сном на еловых лапах, сваленных в кучу рядом с сержантом. Лиза ушла в охранение, кивнув Селезню. Снайпер вооружился и отправился в противоположную сторону, накинув привычный маскхалат.

Тянулся еще один день в немецком тылу. День привычной рутины диверсантов. День настоящих героев…