Глава 29. Поединок Ратибора
После битвы на берегу викинги стали более осторожны. Выставив лучников за двумя шеренгами щитников на случай атаки из крепости, северяне неспешно начали строить лагерь. Рабы строгали колья для заграждений, копали рвы. Хирдманы поставили шатры, выстроились в цепи и, сбросив рубахи, передавали из рук в руки привезенный на драккарах скарб: мешки с запасами еды, связанные в тюки шкуры, запасные щиты и оружие.
– Эх, было б нас побольше, – бормотал князь, глядя за суетой блестящих от пота тел на берегу.
– Мы их завтра потреплем, – сказал Хравн. – Если они долгую осаду затеяли, то время против них. Покормим вылазками до зимы, а когда вымерзнут как следует и подвозов по морю лишатся, в Хель отправим.
– А если штурмовать будут? – сказал Ратмир.
– По рогам получат, – Хравн притопнул ногой. – Об эти камни не одно стадо баранов лбы разбило.
– Только эти бараны непростые, – сказал Эйнар, – и ведет их не пастушок. Гарм не только из людей армию собрал. Да что говорить, – он хмуро цыкнул плевком, – вы и сами все видели. Ярлов верных он тоже в какую-то хренотень превратил. Вернее, просто в хрень, тени-то у них уже нету, – ввернул он, наконец-то найдя повод ухмыльнуться.
– Мы и на этих управу найдем. Сам говоришь, эти чуда огня боятся. Значит, дадим им огоньку, – Хравн кивнул на приготовленные бочки с горючей смесью и лежащие рядом связки факелов.
– Меня больше этот Гарм заботит, – Ратибор Стоянович задумчиво крутил кончик седого уса, – говорят, бессмертный он. Гарм не должен умереть ни от железа, ни от огня, ни от воды, ни днем, ни ночью, ни снаружи дома, ни внутри, ни от руки человека, ни от зубов животного.
– Говорят, что кур доят, – глубокомысленно заметил допущенный на полевой совет Храбр Козленок.
Охранявший своего господина Рю ахнул от такой непочтительности. Князь удивленно посмотрел на отрока, но тот не потупился:
– Тварь эту еще не видел никто, – продолжил Храбр, – а вот что я вижу сейчас, так это то, что урмане не просто лагерь строят. Они крепость потиху в кольцо забирают. Если они крепость осадят, то и ты вместе с нами тут останешься. Нельзя тебе Ладогу оставлять, – сказал Козленок.
Ратибор Стоянович взялся за второй ус. Посмотрел на Хравна. Воевода кивнул.
– Иди в Ладогу, князь. Глядишь, кто-то из союзников все же подтянется. Ни с кем, кроме тебя, они не разговаривают, сам знаешь, – одноглазый выжидающе посмотрел на Ратибора.
Хозяин Ладоги помолчал. Молвил:
– Так и будет. Уйду в Ладогу, а наутро ударю по лагерю ладожским гарнизоном. А ты, Хравн, из крепости вылазку сделаешь. Прищемим и бросим обратно на корабли.
– Они могут начать штурм этой ночью, – сказал Ратмир. Он чувствовал, как в груди растет липкое, мутное, нехорошее предчувствие. Словно над крепостью уже нависла тень скорой беды, вот, только что за напасть поджидала, неясно было – как в тумане все…
– Стоюта выдержит сотню штурмов, – Хравн тряхнул седой гривой, – пусть приходят.
– Крепость за ночь они не возьмут, – сказал Ратибор, – а если сунутся, нам же лучше. Намаются на приступе, потеряют людей, ранеными обрастут. А тут и мы со свежими силами подтянемся.
– Иди в Ладогу, князь, – Хравн кивнул на Ратмира, – и зятя прихвати, чтоб под ногами не путался.
Он трудно усмехнулся, вдруг положил руку на плечо Ратмиру и долго смотрел ему в лицо. Стоявший рядом ронин подобрался, не спуская глаз с замершего воеводы.
– Я рад воевать за тебя, Железный Волк, – сказал Хравн и толкнул парня кулаком в грудь.
– За мной, – князь не любил медлить, – друзей с собой прихвати. Верность на войне дороже оружия.
Небольшой конный отряд во главе с переодетым князем вырвался из потайных ворот. Легко разбросав пеший отряд дозорных, всадники помчались к лесным деревьям и быстро скрылись за стволами и ветвями. Ратмир на скаку оглянулся на черневшие на фоне заката остроконечные башни.
Воевода стоял на стене, глядя им вслед. Он поднял кулак с оттопыренными указательным пальцем и мизинцем и улыбнулся. Подслеповатый глаз давно не различал скрывшиеся силуэты, но Хравн почувствовал взгляд Ратмира.
Парень взмахнул рукой командующему крепостью и ударил коня пятками. Лицо хлестнул пропитанный запахом хвои ветер. Копыта глухо стучали по древесным корням.
Но куда громче билось его заходившееся от тоски и тревоги сердце.
* * *
Конный отряд на помощь Стоюте вышел из укрепленной Ладоги на рассвете. Отправив вперед разведку, Ратибор Стоянович бросал беспокойные взгляды на невеселого Ратмира, поеживавшегося под порывами холодного утреннего ветра. Наконец не выдержал:
– Ты что это голову повесил, зять? В бой веселым идти надо, чтоб перед врагом стыдно не было.
Ратмир промычал что-то невнятное.
– Да что с тобой? Неужто дочь моя плешь проела? Она такая – может. Упрямая, как я…
– Нет, – Ратмир вспомнил смеющиеся глаза Огнеяры, потеплел, – она только радует.
«Боги послали нам сына, – сказала она этой ночью, – я чувствую его в себе». Он положил руку на ее мягкий живот и различил теплую пульсацию новой жизни. Радость ударила в голову, захотелось плакать и смеяться одновременно. Он смотрел на улыбку Огнеяры и улыбался в ответ. И не было в тот миг на свете никого и ничего, кроме светящейся почки маленькой жизни, завязавшейся на ветви древа, в которое сплелись их судьбы и воли.
А потом с новой силой обступила тревога, обложила душу, словно темнотой за ладожскими стенами. И где-то далеко, в конце ночи, сияла тонкая полоска надежды на новый, хороший, ласковый день, в котором не будет войны и никто не умрет до заката.
«Боги послали сына, а я добуду победу», – сказал Ратмир, чувствуя тревогу в прикосновении ее руки. Глаза жены блестели от слез. «Мне страшно, – прошептала она, – впервые страшно, потому что не за себя сердце болит. За него…»
Ратмир осторожно вытер скатившиеся по белоснежной щеке слезы. Поцеловал припухшие губы. «Не бойся никогда», – сказал он.
Перед выездом, по древнему обычаю, Огнеяра подвела вышедшему на крыльцо Ратмиру серого в яблоках коня. «Я тебя провожаю, и чтоб я тебя на коне встретила», – прошептала вечный заговор жен на прощание, передавая ему уздечку.
Она шла за мужем до самых ворот, держась тонкой рукой за стремя. И смотрела ему в глаза своими черными глазищами, будто наглядеться не могла. Когда он наклонился поцеловать на прощание, снова заплакала.
– Море нальешь, – буркнул Ратибор Стоянович, не глядя на дочь.
– Тихо, не пыжи, – Мирослава провела ладонью по щеке мужа, обняла. Потом подошла к Ратмиру. Сверкнула синяя стеклянная лунница на груди.
– Дерись храбро, – сказала она, сжимая ему руку сильными пальцами, – как твой отец.
Мирослава отошла к дочери, крепко прижала ее к боку, как маленькую. Та приникла лицом к маминому телу, обхватила руками, Мирослава сжала в руке оберег и зашевелила губами.
Маленький ронин, восседая на коне рядом с господином, по обычаю торопливо пудрил лицо, тихо пошмыгивая носом.
Отряд выехал в светлеющие сумерки. Женщины молча смотрели вслед своим воинам. Неохотно занимался желтоватый рассвет.
– Не пойму, – негромко сказал князю Ратмир, – почему Стоюту не атаковали. Дозорный что ночью сообщил? Что лагерь как стоял, так и стоит. Никакого штурма. Чего они ждут?
– Бес их знает, – сказал тот, – может, сопротивления такого не ожидали. Решили получше подготовиться.
Ратмир видел, что князь и сам ломает над этим вопросом голову, просто виду не подает. Вестей от дозорного разъезда не было, никаких засад на дороге. Но все равно на опасных участках, там, где лес переходил в большие поляны, крутых поворотах, у входа в перелески и в других местах, где можно было нарваться на засаду, гридни надевали шлемы, обнажали оружие и посылали вперед разведку.
Никого.
Неестественная тишина начинала давить на уши. Не было слышно ни обычного птичьего гомона, ни стрекота зеленой мелюзги из травы. Природа словно притихла в ожидании большой бури – а в небе ни облачка.
На подходе к Стоюте их ждали дозорные во главе с Эйнаром.
– Проверили со всех сторон. Шатры стоят, тихо везде, у костров дозорные, спят вроде… Из крепости ни звука, – доложил Пересмешник, едва сдерживая под собой разыгравшегося от волнения коня.
Тревожно зафыркали, замотали мордами остальные кони.
– Тихо, Черногрив, – князь почесал холку прядавшего ушами коня и поднял голову. – Спят, говоришь? Ну, сейчас разбудим.
Он быстро разделил отряд на две группы для удара по лагерю с двух сторон. В руках дружинников заблестели мечи и топоры.
– Ратмир, ты со своими берешь на себя дозорных у костра. Мы о спящих в шатрах позаботимся. В бой! – Князь пришпорил коня.
Копыта лошадей гридней ударили землю с такой силой, что слегка вздрогнул и покачнулся мир. Отряд всадников хлынул из-за сосен перелеска и разошелся на два рукава, обтекая молчаливую крепость, окруженную шатрами, железными потоками.
Первые конники с треском врезались в натянутые полотнища, рубя веревки, поддерживавшие купола. Тяжелые копыта вздыбленных боевых коней топтали обмякшую ткань, чтобы раздавить тех, кто под ней находился.
Но оружие и копыта тщетно искали жертву. Шатры и палатки оказались пусты.
– Что за… – пробормотал Ратибор, стряхивая с копья клочья растерзанной мешковины.
– Князь! – Ратмир спешил к нему с перекинутым через седло телом воина. – Дозорные у костров… Это наши! Парни из крепости.
– Что? – Князь, едва сдерживая разгоряченного коня, взглянул на залитое кровью лицо лежавшего в седле дружинника.
– Это Храбр. Вроде дышит еще. Остальные мертвы. Их переодели и положили у костров, чтобы мы за дозорных приняли.
– А что же тогда… – Князь посмотрел на крепость. Окованные железом ворота медленно и тяжело открылись.
В проеме показался огромный закованный в золоченую броню всадник в длинном черном плаще. Черты его лица разобрать было невозможно, так как на голову был наброшен длинный капюшон. В одной руке всадник сжимал гигантский топор. В другой – длинное копье, поднятое вверх. На широкое лезвие копья была насажена мертвая голова со слипшимися от крови длинными волосами. Один глаз был открыт и смотрел мутным зрачком в никуда, второй перечеркивала кожаная повязка.
– Хравн, – шевельнул побелевшими от ярости губами князь и взмахнул мечом, описывая над головой обережный круг.
Он оглушительно свистнул, ударив пятками Черногрива, конь и всадник бросились вперед, слившись в одно существо. Дружина со свистом и криками грянула за князем. Ратмир замешкался, спуская на землю раненого. Тот с трудом открыл глаза и что-то прошептал.
– Я вернусь за тобой, – Ратмир хлопнул коня по крупу, разворачивая за гриднями.
Мохноногий конек Рю скакал рядом. Ронин не отставал от своего господина ни на шаг. Глаза на белом от пудры лице превратились в два острых узких лезвия.
Из-за спины выехавшего из крепости всадника с гулом ринулась конница. Над блестящими шлемами реяло черное знамя с вышитым белыми нитями оскаленным черепом пса.
Два потока яростных конников сошлись с грохотом и лязгом. Клинки забарабанили в щиты беспорядочно и часто, будто тяжелые капли железного дождя. Над оскаленными лицами взвились мечи, рычание, крики воинов и визг боевых лошадей, хватавших друг друга крепкими желтыми зубами.
Ратибор Стоянович бросил щит в хрястнувшее под кованым ободом лицо дренга с забранной в две косицы бородой. Взяв тяжелый меч двумя руками, он рубился тяжело и страшно, валил врагов, будто кряжистые деревья. Булат рассекал щиты пополам, кромсал кричавшие от боли тела до костей вместе с кольчугами. Князь рвался вперед, пытаясь прорубиться сквозь строй к убийце воеводы. Налитые кровью глаза искали блеск золоченых доспехов среди орущей круговерти из бури мечей.
– За князем! Быстро! – крикнул Ратмир, принимая щитом вскользь удар тяжелого копья.
Противник провалился вперед всем телом и коротко вскрикнул под сверкнувшим мечом Рю, всадившего ему лезвие под мышку. Король Тигров полоснул шею, отделив голову, которая с глухим стуком покатилась под месившие кровавую землю копыта.
Ронин кивнул, направляя коня за господином. Движения его двух мечей были скупы, но всегда точны, а сталь рубила доспехи с той же легкостью, что и вражеское мясо.
«Берсерк! Берсерк!» – бежал ропот по толпе врагов. От хрипевшего и пускавшего изо рта пену князя пятились всадники, теряя земное мужество перед древней магией, связанной с чарами богов. Попытки сопротивления становились слабее, вымостивший дорогу из трупов князь продолжал двигаться вперед. Широкую спину в простой кольчуге прикрывали яростно рубивший направо и налево Мстителем Ратмир, со спокойным, как камень, ронином, превратившим свои мечи в две короткие серебристые молнии.
Под ногами визжавших от боли и ярости коней хлюпала пропитанная кровью и мозгом убитых земля. Копыта скользили в вязкой жиже, кони падали вместе с седоками, и те, выползая из-под тяжелых крупов, снова сцеплялись в схватке, теперь уже в рукопашной, больше не видя ничего вокруг.
Из-за расступившихся дренгов неторопливо выехал воин в капюшоне. Стряхнул голову с копья и направил большое острие на хрипящего и бешено вращавшего зрачками князя. Тот взревел и направил Черногрива на витязя в позолоченных доспехах. Задние ряды пехоты, прикрывавшей вход в крепость, почтительно попятились, освобождая место для поединка.
– Князь! Подожди! – выкрикнул Ратмир. – Возьми другой меч!
Не слыша никого и ничего, Ратибор с шумом втянул широкими ноздрями запах битвы и отвел меч для сокрушительного удара. На руках в лохмотьях посеченных рукавов вздулись толстые жилы. Бешено разогнавшись, он рубанул едва успевшего поднять щит всадника, обрушив всю свою мощь и скорость.
Коротко треснул разлетевшийся на обломки щит. Булатное лезвие разрезало капюшон, обнажая голову, и Ратмир похолодел, увидев показавшийся желтоватый череп с остатками волос. Это был тот самый демон, которого он видел в своем сне про корабль из ногтей мертвецов.
Сталь княжеского меча со звоном врезалась в кость, с громким скрежетом скользнула по невредимому черепу и, покрываясь ржавчиной на глазах, разлетелась в бурую труху.
Ратибор вскрикнул от ярости и вырвал из-за пояса за спиной два длинных боевых ножа. Всадник, размахнувшись, всадил копье ему в грудь. Блеснули упавшие в красную грязь клинки из ослабевших рук. Всадник с костяным лицом, действуя одной рукой, с нечеловеческой силой поднял на копье грузное тело и швырнул его далеко за человеческий котел кипевшей битвы.
Ратмир отбросил щит и вытащил из ножен на спине лунный меч. Пустые глазницы мертвой головы посмотрели на него. Всадник тяжело двинулся навстречу, с явным трудом двигаясь в чуждом мире живых. Раздалось потрескивание, казалось, вокруг него от напряжения начал плавиться воздух.
Враг отбросил копье и поднял для удара топор. Их клинки встретились со звоном и искрами. Ратмир сделал ложный выпад и наискось рубанул костяное лицо. Тот отпрянул от неожиданности, когда сталь легко разрубила голову пополам. Ратмир взревел, меч снова туго прогудел в воздухе, разваливая тело до самого седла. Сталь врезалась в стальную бляху, по руке разошлась вспышка дикой боли. Ратмир вздрогнул и подался назад, перехватывая меч, чуть не выпавший из ослабевших пальцев, левой рукой.
А потом раздался смех. Он прозвучал с разных сторон, громкий до тяжелого звона в ушах, и утих. Силуэт разрубленного всадника заколебался, превращаясь в клубящуюся тучу. Сгусток темноты разом ушел в землю и снова вырвался из нее, стремительно плотнея. В воздухе появился кокон, охваченный черным огнем, который, загустев, лег на широкие плечи ступившего из лопнувшего кокона невредимого всадника складками плаща.
– Он неуязвим. Ему помогает бездна, – проговорил Рю, ухватив за руку подавшегося вперед, тяжело дышавшего от ярости Ратмира. – Это Гарм. Мы не знаем, как с ним сражаться…
– Мне плевать, – процедил сквозь зубы Ратмир, не отрывая взгляда от врага. Мертвое лицо снова скрывал капюшон, костяные руки сжимали копье и меч.
«Сегодня я выпью из твоего черепа за свою победу», – прошипел в голове ледяной голос.
Ратмир взмахнул мечом и вдруг покачнулся от удара сзади по голове. Уткнулся в шею коня лицом, теряя сознание.
– Прости меня, господин, – тихо сказал ронин, укладывая обмякшее тело перед собой, – но в этом самоубийстве нет смысла.
Он гортанно вскрикнул, разворачивая и ускоряя коня. Злобно взвыл Конунг Полуночи, увидев, что добыча ускользнула прямо из-под носа.
На стенах показались лучники. На конников Ратибора пролился ливень из стрел. Рю подхватил с земли щит и перекинул его на спину, закрывая телом господина.
– Отступаем! Отступаем! – прокатилась команда над дружиной.
Всадники, прикрываясь от стрел щитами, пятились под защиту деревьев. Дренги не спешили лезть под град своих же стрел. В крепости простонал рог, викинги стали разворачивать коней. Спотыкаясь о трупы, всадники возвращались в захваченную Стоюту.
Гридни увозили с собой раненых, гнали понурых коней погибших дружинников. К Рю подъехал пошатывавшийся от усталости, вымазанный с ног до головы засохшей кровью Эйнар. Взглянул на лежавшего поперек седла Ратмира:
– Убит?
– А вот хрен вам, – простонал тот, открывая глаза. – В голову откуда-то прилетело… А ведь я его почти достал…
Ратмир с помощью ронина сполз на землю. Пересмешник ухмыльнулся, осторожно коснулся плеча раненого:
– Мы их хорошо приложили. Хорошо, но мало. Крепость штурмовать мы пока не готовы. Надо возвращаться. Похоже, они сами скоро в Ладогу пожалуют.
Ратмир улыбнулся, но вспомнил что-то, снова потемнел:
– Князь…
– Убит, – ответил Эйнар. – Ты главный.
Ратмир промолчал. Кто-то из гридней подвел ему могучего вороного коня с густой мохнатой гривой.
– Черногрив, – Ратмир коснулся морды коня разбитыми пальцами. Тот ткнулся ему в грудь. Из глаз коня упали две горячие слезы.
Потрепанная дружина, оставив дозоры за крепостью, двинулась в Ладогу. Вполголоса говорили о неожиданном захвате Стоюты и всаднике с костяным лицом, убившем князя. Настроение воинов было мрачным, как густевшие у небокрая тучи, отражавшиеся в реке темно-синими валами небесных крепостей.
