Глава 17. В Гардарику
Гардарика началась в устье могучей реки, которую люди кнорра купца Грани, на котором Боян и Ратмир купили себе места, называли Новая.
«Природа здесь так же неприветлива, как местный народ», – в сердцах бросил Грани. Когда на парус в очередной раз навалился влажный ветер, вместе со встречным течением толкавший корабль обратно, он приказал раздеть мачту.
К заболоченным берегам Телячьего острова, делившего реку на два потока, подошли на веслах. Здесь их ждали местные. За плату они проводили корабли на канатах против течения. Ратмир наблюдал, как светловолосые коренастые мужчины и женщины в простой некрашеной одежде надевают на себя канатные петли. Ноги в чудной, плетенной из лыка обуви с натугой месили болотную грязь.
– Их племя зовут ижора. По-фински это значит «угрюмый», – сказал стоявший рядом с Ратмиром на палубе Боян.
Тот промолчал, вглядываясь в туманную серую хмарь, где клубились собирающиеся в поход на людей тучи. Больше всего Ратмир боялся, что сейчас, у самого конца его пути, налетит буря и похоронит кнорр вместе со всеми его мечтами.
– Не бойся, – услышал он звонкий голос певца. – Наводнения здесь бывают часто. Но не сегодня.
Вскоре непогода действительно унялась, и кнорр свободно заскользил по широкой спине Новой. Гребцы отложили весла и снова подняли парус. Серое латаное полотно надул выдох попутного ветра. Среди ясно-голубых лоскутов, проступивших сквозь грязно-серую пелену, реяли белоснежные чайки. Там, где в Новую впадала небольшая речка, они горланили громче всех. Ратмир прищурился и различил на берегу крыши приземистых хижин.
– Как называется это село? – спросил он у повеселевшего от перемены погоды Грани.
– Ижора, – ответил тот.
– А та речка?
– Ижора, – сказал Грани. – Здесь все – сплошная Ижора. Поэтому мы здесь не задерживаемся. Курс на Альдейгьюборг!
Озеро Нево встретило их синими объятиями большой воды, отражавшей небо с застывшей грядой белых облаков. На скалистых берегах высились цепкие сосны. Рельеф побережья будто нарезали гигантским ножом на множество полуостровов и узких заливов. Часто попадались целые семейства островов и островков, поросших зеленым кустарником.
Со временем берег почти опустился до уровня реки. Заболоченная кромка шумела на ветру густым тростником, под которым прятались утки. Грани сам взял в руки тяжелое кормовое весло – на этом участке немудрено было напороться на мель.
Устье реки Волхов привольно раскинулось между двумя далекими берегами. Здесь было просторно и воде, и земле. «Здесь просторно и мне», – думал Ратмир, жадно вдыхая ветер Гардарики, раскрывавший легкие в груди и крылья за спиной. От полей, плавных изгибов реки и долгих холмов с мягкими дубравами веяло родным и щемящим.
«Я дома, – вдруг ясно ощутил он. – В это сложно поверить, но я вернулся домой…»
Сначала перед ними выросли высокие и грозные, словно воинство великанов, деревянные башни каменной крепости Стоюты. Твердыня-страж славянских рубежей казалась неприступной ни с воды, ни с земли. Дозорные, поблескивая шлемами на солнце, проводили их внимательными взглядами. Ничего в здешних местах не делалось без ведома князя по имени Ратибор, или Ретибура, как его называли частые гости-скандинавы.
Корабль купца Грани здесь знали давно и останавливать для проверки не стали. Командир стражи едва заметно кивнул сорвавшему в приветствии шапку с норковой опушкой купцу и махнул рукой, открывая путь.
Стройный частокол Ладоги показался совсем скоро, как миновали Стоюту. Этот город возвели для торговли и ремесел, поэтому выглядел он не так угрюмо и опасно, как Стоюта. Весело трепетали на ветру разноцветные флаги торговых кораблей со всего света, на берегу у сходней суетились экипажи, переговариваясь на разных языках, от пестроты одежд рябило в глазах.
Боян наблюдал за суетой с безучастной улыбкой, с наслаждением подставив лицо свежему ветру и любовался белоснежными чайками, утопавшими в небесной синеве.
– И как тебе это удается? – сказал Ратмир.
– Что? – повернулся к нему спутник.
– Радоваться. Все время. Я ни разу не видел, чтобы ты повесил голову.
– А я три секрета знаю, – прищурился бродячий музыкант. – Хочешь, с тобой поделюсь, не жалко. – Ратмир кивнул. – Знаешь, почему ты часто грустишь?
– Ну?
– Ты слишком часто думаешь, что жизнь к тебе несправедлива.
Ратмир усмехнулся и промолчал.
– Не волнуйся, ты ошибаешься. Жизнь несправедлива не только к тебе. А ко всем. У кого-то хлеб черствый, у кого-то жемчуг мелкий, но страдают одинаково.
Боян тронул струну Симаргла. Та издала долгий печальный звон.
– Почему-то многие с детства уверены, что жизнь должна быть легка, как облако. Для счастья человеку нужно лишь добыть много золота и купить много добра. Стать знаменитым. Подняться над всеми. И тогда его жизнь станет легкой. И он крутится, извивается, вертится, как уж на адской сковородке, самостоятельно превращая окружающий мир, набитый чудом, красивыми песнями, женщинами и бухлишком, в пекло преисподней.
Глаза Бояна затуманились. Похоже, он представил себе, сколько еще прекрасного ждет его впереди.
– И однажды человек вдруг понимает. Жизнь проходит, а легкости все нет…
– И что не так? – с досадой бросил Ратмир.
– Все не так. Если бы человек умел не смотреть, а видеть, он бы не спрашивал. Вот тебе мой первый подарок: «Жизнь – это страдание». Болезни, боль, старение, смерть – пряди одной косы. Прими жизнь такой, какая она есть. И всегда помни, что жизнь – это удар, от которого можно упасть. А тот, кто готов упасть, не разобьется. Он встанет и пойдет дальше.
– Но зачем тогда жить, если кругом одно страдание?
– Держи второй подарок: «Все меняется». Ночь сменяется днем, боль радостью, смерть жизнью, – Боян тронул вторую струну.
– И как получить удовольствие от радости, если все время думать, что она пройдет?
– Осознание того, что радость скоро пройдет, усилит ее вкус. Как перец.
– А как же страдание?
– Рано или поздно радость вернется – а что еще так увеличивает аппетит, как не ожидание?
Боян дернул третью струну, зазвеневшую чисто и громко.
– Когда ты освоишь два первых подарка, то будешь готов принять третий: «Живи лишь здесь и сейчас». Прошлого уже нет. Будущее еще не настало. У человека нет ничего, кроме текущего мгновения.
Боян положил детскую ладошку задумавшемуся Ратмиру на плечо.
– Потом лобик поморщишь. Веди, – улыбнулся он, склонив голову и прислушиваясь к приветственным крикам на берегу. – Они уже знают.
У длинных, далеко уходивших в тело реки сходней толпился народ, в толпе мелькали светлые, русые и черные головы, сияли начищенные овальные застежки плащей, серебрились на шеях лунницы, позванивали височные кольца на головных уборах замужних женщин. Несмотря на непохожесть серебряных и золотых украшений, на шее каждой девы искрились бусы из разноцветного стекла и коричневого сердолика – в городе работала большая стеклянная мастерская.
Не успели они покинуть борт корабля, как певца окружил народ. Береговые стражники тщетно расталкивали людей и требовали разойтись. Десятки рук тянулись к Бояну, сотни глаз жадно смотрели на него.
Толпа сама собой образовала круг, в центре которого оказались Боян и Ратмир. Слепой улыбнулся и снял с плеча мешок с инструментом. Пальцы легли на струны, и полилась мелодия, чистая, синяя и светлая, словно здешние воды.
Все смолкли, слушая Бояна. Волшебный звон последней ноты медленно угасал в золотистом воздухе вместе с лучами клонившегося к закату солнца.
– Я приготовил тебе кров, вещун, и любые яства, какие пожелаешь, – пробасил выступивший вперед человек такого роста, что казалось, он подпирает головой облака. Драгоценный ярко-синий кафтан, расшитый дорогой тесьмой, роскошные сапоги из мягкой кожи и украшенный золотом пояс говорили о немалом достатке своего хозяина. – Бери с собой друга, и идем со мной.
Боян повернул голову.
– Не торопись, певец! – раздался звонкий голос с другой стороны, что принадлежал коренастому широкоплечему парню с быстрыми, задорными глазами. Он был одет поскромнее, его пояс украшали не драгоценные накладки, а дорогой меч, два ножа и большая секира с золотой проволокой. Видно было, что их хозяин преуспел не в торговом, а военном деле. – Идем лучше ко мне в гости. Стол Храбра по прозвищу Козленок не то чтобы очень богат, но за ним можно услышать множество славных историй!
Пока Ратмир пытался сообразить, с кем из них опаснее ссориться, купец сдвинул брови и кивнул. Из-за его плеч показались два вооруженных человека. Они положили руки на топоры за поясом, и вид их не предвещал ничего хорошего. На это Храбр Козленок лишь усмехнулся и неспешно достал сверкнувший на солнце меч.
Обе стороны уступать не привыкли. Дело грозило обернуться кровавой дракой. Заинтересованных зрителей вокруг значительно прибавилось.
– Вещун пойдет со мной, – прогудел купец.
– Пока яйцо не снес, не кудахтай, Полюд, – ответил его соперник.
– Не стоило тебе это говорить, – сказал тот.
Воины Полюда бросились на Храбра. Козленок легко увернулся от свистнувших в воздухе секир и поднял меч. После двух следующих ударов на землю упала пара срубленных топорных лезвий.
– Следующими будут ваши головы, – сказал Козленок. Он весело улыбался. Удовольствием от драки лучилось не только его лицо, но и блестевшие на солнце редкие светлые усы, гладко бритый подбородок и будто бы поднявшиеся дыбом короткие волосы, обритые над висками.
Люди Полюда достали из-за поясов длинные кинжалы. Козленок взвизгнул от радостного ожидания и приготовился к бою. Толпа взволнованно зашумела, и кто-то уже начал принимать ставки.
– А может, братки, вы сначала меня спросите? – сказал Боян, но его слова утонули в человеческом гуле.
– Остыньте, – раздался негромкий голос, удивительным образом перекрывший гомон целой толпы.
В наступившей тишине люди почтительно расступились перед всадником в кольчуге и красном плаще. На поясе горело яблоко золоченого меча в широких кожаных ножнах, из-под шлема серебрились седые волосы. На изборожденном морщинами и шрамами лице чернела повязка, скрывавшая искалеченный глаз. Второй смотрел прямо и твердо.
Человек взглянул на Бояна, задержался взглядом на лице Ратмира.
– Рассуди нас, воевода, – почтительно обратился к нему Полюд. – Спор у нас вышел, к кому певец жить пойдет. Я первый сказал, что…
Воевода поморщился, и Полюд тут же умолк. Одноглазый повернулся к притихшему Козленку:
– Почему покинул пост?
– Так я рядом тут совсем… – тихонько пробормотал он.
– За свое козлиное непослушание, – отчеканил тот, – неделю горшки в гриднице мыть будешь.
Люди Полюда заржали и осеклись под взглядом единственного глаза.
– Всем разойтись. А вы, – воевода посмотрел на Бояна и его спутника, – со мной пойдете. Разберемся, что за птицы. Не успели на берег сойти, уже народ смущают.
– Мы просто… – начал было Боян.
– За мной, – сказал, не оборачиваясь, воевода.
Ратмир сжал руку товарища. С воеводой лучше было не спорить.
