Автолет осторожно опустился на землю рядом с «Гликкой», после чего машину подняли на борт и закрепили в люльке. Дело шло к вечеру. Винго подал ужин паломникам, недовольно ворчавшим больше, чем когда-либо. Бартхольд, согбенный старик с горящими глазами и взъерошенной копной седых волос, вопрошал: «Зачем мы торчим на этом проклятом пустыре? Что нам тут понадобилось? Каждое мгновение задержки впивается под кожу, как зазубренная колючка! Нам еще далеко лететь — ох, как далеко!»

Капитан Малуф сдержанно ответил: «В какой-то мере наше расписание всегда зависит от экспедиторов. Если груз еще не готов к отправке, приходится немного подождать. В конце концов, бизнес есть бизнес».

«Вы забываете о своих обязанностях перед пассажирами! — отрезал Детер Калаш. — Подумать только! Проходят драгоценные часы, а мы тут сидим, посреди засушливой степи, окруженные дикарями!»

Задиристый молодой пилигрим по имени Полоскун воскликнул: «А пока мы тут штаны просиживаем и считаем ворон, наши братья уже торжественно шествуют из Бесовской Высадки, распевая победные гимны!»

«А мы? Стыд и позор! — сочувственно отозвался Тунх. — Где наше торжество? Мы радуемся победе, только когда обыгрываем друг друга в дубль-моко! По правде говоря, наше терпение истощается».

«Очень сожалею, — пожал плечами Малуф. — Почему бы вам не посетить местную таверну? Как ни как — развлечение, и вам не будет угрожать опасность, если вы не разбредетесь в поисках женщин».

«Еще чего! — пробормотал Калаш. — У нас не осталось денег на такие шалости».

«За это здесь не берут никакой платы, — возразил Малуф. — Шуйи не имеют представления о целомудрии. Но если вы не будете совокупляться коллективно, с вас снимут шкуру».

Калаш отказался последовать такой рекомендации: «Мы предпочитаем заниматься такими вещами конфиденциально, так как у каждого из нас свои собственные методы, не подлежащие огласке».

«В таком случае мне нечего вам посоветовать».

«Мы не нуждаемся в подобных советах и проведем вечер на борту!»

Перед заходом солнца Винго, Шватцендейл и Мирон решили навестить таверну «Ода к радости». Оранжевое солнце Бран дрожало огромным полукругом в густом воздухе над эскарпом, изрезанное, как червоточинами, очертаниями далеких остроконечных скал. Когда они подходили к питейному заведению, Бран уже скрылся за краем обрыва, погрузив нижнюю степь в полумрак лавандового оттенка.

Астронавты вошли в таверну и оказались в длинном помещении с белеными бетонными стенами. Красочные плакаты туристических агентств, изображавшие виды далеких планет, украшали одну стену; на противоположной стене висели черепа зубастых хищников, водившихся в западных болотах. Хозяин заведения восседал за стойкой бара, наливая эль и пиво из деревянных бочонков, а напитки покрепче — из высоких черных бутылей. Грузный человек средних лет, с длинными седыми волосами, закрывавшими острые кончики ушей, он выглядел достаточно мирно. Лицо, однако, выдавало в нем представителя его племени: под широким лбом скулы сужались к острому подбородку. У него за спиной, над баром, висели три объявления для посетителей. В первом значилось:

«ВНИМАНИЕ, ТУРИСТЫ! ЗДЕСЬ ОРГАНИЗУЮТСЯ ЭКСКУРСИИ ПО ЗНАМЕНИТОМУ БОЛОТУ ГАЛАХАНГА, ГДЕ КРОВОЖАДНЫЕ БЕСТИИ ИСПОЛНЯТ ВНУШАЮЩИЙ УЖАС, ЗАВОРАЖИВАЮЩИЙ СПЕКТАКЛЬ!

БЕЗОПАСНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ.

ТРАВМЫ ПРАКТИЧЕСКИ ИСКЛЮЧЕНЫ, НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ РЕДКИ. ЗА БОЛЕЕ ПОДРОБНЫМИ СВЕДЕНИЯМИ ОБРАЩАЙТЕСЬ К БАРМЕНУ».

Второе объявление приглашало:

«ПРОБУЙТЕ НАШИ ОСОБЫЕ НАПИТКИ! ИХ ОДОБРЯЮТ МНОГИЕ ЗНАТОКИ С ДРУГИХ ПЛАНЕТ. ИХ ВКУС И АРОМАТЫ НЕПОВТОРИМЫ И ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫ. РЕКОМЕНДУЕМ КАК ШИПУЧИЙ ЭЛЬ, ТАК И НАШЕ СЛАДКОЕ ФРУКТЕРНОЕ ПИВО».

Третье объявление носило не столь гостеприимный характер:

«ВНИМАНИЕ! ТУРИСТЫ! НЕ ПОСЕЩАЙТЕ ПО НОЧАМ ДРУЗЕЙ И ПОДРУГ ИЗ НАШЕГО ПОСЕЛКА.

В ТЕМНОТЕ ПОДЖИДАЮТ ГОЛОВОРЕЗЫ — НА ВАС МОГУТ НАПАСТЬ, ВАМ МОГУТ НАНЕСТИ ТЯЖЕЛУЮ ТРАВМУ, ВАС МОГУТ УБИТЬ!

ЭТО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ВЫВЕШЕНО ПО ПРИКАЗУ МСБР».

Три астронавта уселись за стол. В трактирном зале уже собрались не меньше десятка местных посетителей, сгорбившихся над латунными кружками с небольшими раструбами сверху. Они пили жадными судорожными глотками, откинув голову назад — так, что эль струился из уголков рта по подбородку и капал на стол. Как только кружка пустела, ее обладатель с лязгом опускал ее на стол, после чего к нему походила девушка-официантка, чтобы взять следующий заказ. Девушка эта, как не преминул заметить Мирон, не походила на типичную трактирную потаскуху. Грациозная и хрупкая, она была несколько моложе Мирона и несомненно привлекательна, несмотря на молчаливо-неулыбчивое выражение лица. Каштановые кудри окаймляли ее лоб, уголки губ опустились — от скуки? От раздражения? Из-за какой-то обиды? На ней были легкое белое платье и сандалии, она повязала волосы белой лентой. Мирон пытался представить себе, руководствовалась ли официантка типичным для ее племени пренебрежением к целомудрию. Если бы представилась такая возможность, он был бы не прочь отвести ее в сторонку и задать подобающий случаю вопрос.

Через некоторое время девушка подошла к астронавтам, чтобы взять заказ. Переводя взгляд с лица на лицо, она не проявляла ни малейшего интереса. В ответ на вопрос Винго девушка сказала, что в таверне подают горький эль и сладкое темное пиво, а также импортные крепкие напитки и вино из серебристого шиповника. Говорила она тихо и сдержанно, что, по мнению Мирона, никак не вязалось с окружающей обстановкой. Странно!

Когда официантка направилась к бару, Мирон заметил — говоря скорее с самим собой, нежели с кем-нибудь другим: «Она не производит впечатление такой девушки, какую я ожидал бы здесь встретить».

Шватцендейл рассмеялся: «Девушки никогда и нигде не оправдывают ожиданий».

Мирон смотрел вслед официантке: «Может быть, она приезжая?»

«Вряд ли, — сказал Шватцендейл. — У нее заостренные уши. Скорее всего, это дочь хозяина таверны».

«Гм! Любопытно было бы узнать…» — Мирон осекся, слегка смущенный. Затем, пытаясь придать голосу самоуверенность бывалого космического волка, он выпалил: «Капитан упомянул о том, что местные девушки — как бы это выразиться? — доступны, но наша официантка вовсе не выглядит легкодоступной».

Шватцендейл скорчил одну из своих издевательских гримас, перекосив рот и растянув его до ушей: «Не осмелюсь выражать никаких мнений на этот счет! Лично я предпочитаю веселых попрыгуний. Обсуждаемую особу трудно назвать попрыгуньей. Она словно блуждает в тумане грез! Тем не менее, скорее всего, она мало отличается от других».

«Не уверен, — пробормотал Мирон. — Она так не выглядит».

«Внешность может быть обманчива», — изрек Винго.

«Пусть тебя ничто не удивляет! — наставительно заявил Шватцендейл. — Если она способна, не поморщившись, зарезать человека и содрать с него шкуру, ей ничего не стóит предварительно переспать с ним на чердаке!»

Мирон начал было находить изъяны в логике механика, но девушка уже вернулась к столу с тремя кружками эля. Она уже собралась уходить, когда Мирон решился спросить ее: «У тебя есть имя?»

Официантка с удивлением обернулась: «Конечно, у меня есть имя».

«И как тебя зовут?»

«Не скажу. Незнакомым людям опасно называть свое имя».

«Почему же? Вот я, например — Мирон, я не боюсь тебе представиться».

Девушка улыбнулась: «И теперь, когда я знаю, как тебя зовут, я могла бы тебя сглазить».

«Почему бы ты хотела меня сглазить?»

Девушка пожала плечами и взглянула в сторону бара, где трактирщик наливал эль двум посетителям. Снова повернувшись к Мирону, она торопливо проговорила: «В один прекрасный день, когда я заработаю на билет, я отсюда улечу. Надеюсь, к тому времени у меня будут какие-нибудь приятели на другой планете. Если я тебя хорошенько околдую, ты мог бы стать таким приятелем».

«Хмм! — отозвался Мирон. — Об этом следует подумать. В любом случае, однако, я предпочел бы, чтобы меня не сглазили».

«Забудь мои слова, — безразлично ответила девушка. — Все это сказки. На самом деле я ничего не знаю ни о какой ворожбе».

«Рад слышать! — заявил Мирон. — Так ты скажешь, как тебя зовут?»

«Нет. Нас подслушают», — она взяла поднос, бросила на Мирона загадочный взгляд и отошла к соседнему столу.

«Вот ты и остался с носом! — ухмыльнулся Шватцендейл. — Ни имени, ни колдовства, ничего!»

«Лиха беда начало, — возразил Мирон. — Я просто спросил из любопытства, ничего больше».

Астронавты занялись элем, и Мирон попытался забыть об официантке. Для этого он стал думать о девушках, которых знал в Саалу-Сейне. Он вспомнил Ролинду — темноволосую, с длинными ресницами, похожую на бесенка, исполнявшую виртуозные пассажи на клавиатуре эмоций Мирона. После нее была Беренс — невероятно очаровательная, с длинными волосами медового оттенка и с глазами необычайной голубизны. Увы! Она сочиняла загадочные стихи и хотела, чтобы Мирон сделал посреди лба татуировку в виде широко открытого глаза, на манер суфических духопровидцев. Тем не менее, сама Беренс отказывалась украсить себя таким же образом, в связи с чем их романтическая связь распалась. А еще была Анджела, восхитительная Анджела — Мирон был от нее без ума, но она вышла замуж за богатого торговца рыбой, на поверку оказавшегося скрягой. Каждый вечер он приносил домой связку непроданной рыбы и приказывал Анджеле приготовить ее на ужин. Они вскоре развелись.

Через некоторое время Мирон невольно заинтересовался разговором Шватцендейла и Винго, обсуждавших «Гликку» и стремления, каковыми, как утверждал Винго, руководствовались капитан Малуф и его команда.

Шватцендейл отказывался относиться к этому вопросу серьезно. Он рассматривал какие бы то ни было «стремления» как легкую форму помешательства, к которой у него, Шватцендейла, выработался устойчивый иммунитет: «Стремления! Не дающие спокойно спать надежды на будущее, обильно приправленные лежалым медом с дохлыми мухами. Я отважно скольжу по искристому гребню волны преходящего мига! Прошлое — кладбище сожалений и запоздалых догадок, будущее — дебри неизвестности».

«Никогда не слышал подобной чепухи! — отмахнулся Винго. — По меньшей мере с тех пор, как у тебя в прошлый раз развязался язык».

«Истинно говорю тебе! — величественно, нараспев вещал механик. — Ни у времени, ни у сознания нет измерений! Реальность бытия сосредоточена в быстротечном мгновении настоящего! Разве это не очевидно?»

«Вот именно, очевидно! — Винго насмешливо фыркнул. — Ты повторяешь, как попугай, пошлости, прозрачные вдоль и поперек, словно это разгадки каких-то космических тайн. На простака твои рассуждения могли бы произвести впечатление, но я не вчера родился».

Шватцендейл обидчиво покосился на стюарда, безмятежно глотавшего эль: «Трудно сказать, следует ли воспринимать твои слова как комплимент».

Винго пожал плечами: «Просто-напросто я считаю, что человек, не сосредоточенный на духовных ценностях — или нарочно прогоняющий свои мечты — попусту тратит драгоценную жизнь. Но о чем мы говорим? Тебя никак нельзя назвать таким человеком».

«Почему нет?»

«Достаточно упомянуть небезызвестного Проныру Монкрифа. Ты не успокоишься, пока его не обыграешь и не обчистишь до нитки! Таково твое стремление!»

Шватцендейл воздел руки к потолку: «Это не стремление! Это жажда мести, больше ничего! Стремления — совсем другое дело, они изменчивы — сейчас одно, через час другое. Стремления — призраки, манящие, как светлячки, и тут же пропадающие во мраке!»

«Даже если это верно, тебе ни в коем случае не чужды стремления, — возразил Винго. — Подсознание руководит нами днем и ночью: так же, как любого из нас, оно ведет тебя по пути, проложенному твоей внутренней сущностью — другими словами, твоими стремлениями».

«Не мудрствуй лукаво! — воскликнул Шватцендейл. — Взгляни в лицо действительности! Докажи что-нибудь, не разглагольствуй! Возьми, например, капитана Малуфа — какими «стремлениями», по-твоему, он руководствуется?»

Винго погладил розовый подбородок: «Честно говоря, он никогда не обсуждал со мной такие вопросы. Тем не менее, интуиция подсказывает, что капитан что-то или кого-то ищет и живет в надежде на удачное завершение своих поисков».

«Хммф! — Шватцендейл пожал одним плечом. — Ты излучаешь романтические бредни во все стороны. У тебя есть какие-нибудь фактические свидетельства?»

Винго пожал двумя плечами: «Ты же видел, как он часами просиживает в рубке, глядя на звезды. В его прошлом есть какая-то тайна».

Шватцендейл задумался, почти убежденный против воли: «Чтó он мог бы искать?»

«Что-то потерянное — то, что он стремится найти во что бы то ни стало. Иначе он давно прекратил бы всякие поиски, не так ли?»

«Пожалуй, — Шватцендейл наклонил голову набок. — Вполне может быть. А ты? Какие у тебя стремления? Или они покрыты завесой тайны, как стремления капитана?»

Винго усмехнулся: «Как тебе хорошо известно, у меня нет никаких тайн. Мои цели просты. Я хочу жить в мире с самим собой и в гармонии со Вселенной. Вот и все».

«Скучноватые, не слишком конкретные цели, тебе не кажется? Тем не менее, они на самом деле просты и, возможно, даже безвредны для окружающих».

Винго вздохнул: «Вот Мирон, наверное, еще не успел стать циником. Он охотно, с гордостью назовет стремления, ведущие его по жизненному пути».

«Могу ответить за него! — вызвался Шватцендейл. — В данный момент у него два важнейших стремления. Прежде всего, он стремится лишить невинности дочь хозяина таверны. Во-вторых, он стремится вернуться в свою каюту на борту «Гликки», не потеряв шкуру в процессе достижения первой цели. Во всех других отношениях Мирон — астронавт и бродяга, не отягощенный духовными заботами».

«Отчасти это верно, — признал Мирон. — Но есть и третье стремление, никогда меня не покидающее. Оно относится, главным образом, к человеку по имени Марко Фассиг и к моей двоюродной бабке Эстер, путешествующим на космической яхте «Глодвин». Всякий раз, когда я о них вспоминаю, я испытываю приступ ярости, который, как я подозреваю, вполне можно назвать «стремлением»».

«Что поделаешь! — развел руками Винго. — Довольно вспоминать старые обиды. Смотрите-ка!» Он указал на застекленный стеллаж, стоявший у стены. Над стеллажом висела табличка:

«КАМЕННЫЕ ТАБУ-АМУЛЕТЫ, ВЫРЕЗАННЫЕ ДИКАРЯМИ ЮЧЕ С ЮЖНЫХ ГОР. НАХОДЯТ ПРИМЕНЕНИЕ КАК СРЕДСТВА ПСИХИЧЕСКОГО УСТРАШЕНИЯ. ЭКСПОНАТЫ ПОХИЩЕНЫ ИЗ ПЕЩЕР С РИСКОМ ДЛЯ ЖИЗНИ! ЗА КАЖДЫМ СИМВОЛОМ ТАБУ СКРЫВАЕТСЯ УЖАСНОЕ ЗЛОДЕЯНИЕ.

ПРЕЙСКУРАНТ ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ПО ЗАПРОСУ».

Винго поднялся на ноги; Шватцендейл тоже вскочил, и они отправились разглядывать «амулеты ужаса». Мирон собрался было последовать за ними, но заметил, что девушка-официантка смотрит в его сторону. Он снова сел и поднял руку, подзывая ее. Девушка подошла: «Да, сударь? Принести еще эля?»

«Нет. Я хотел с тобой поговорить».

Официантка с сомнением улыбнулась, оглянулась через плечо в сторону бара, снова повернулась к Мирону и тихо сказала: «Похоже на то, что ты учился в колледже».

«Да, — удивился Мирон. — Откуда ты знаешь?»

«Достаточно на тебя посмотреть, услышать твой голос. Чему ты учился?»

«Как обычно, всему понемногу. Начал с экономических флуктуаций, потом занялся теоретической эстетикой, но в конце концов перешел на факультет космологии, на чем и остановился. А ты где-нибудь училась?»

Девушку этот вопрос позабавил: «Я знаю только то, про что читала. Но я хотела бы жить по-другому».

«Даже так? И как бы ты хотела жить?»

«Я хочу уехать отсюда и никогда не возвращаться! Может быть, я смогла бы учиться в колледже — так же, как ты. Разве это невозможно?»

«Не вижу, почему бы это было невозможно. Но чему бы ты хотела учиться?»

«Всему, что можно узнать».

Мирон нахмурился, не будучи уверен в том, чтó можно было на это ответить. На самом деле, конечно, осуществление надежд юной официантки следовало считать маловероятным.

Девушка словно угадывала его мысли: «Значит, мне не на что надеяться?»

«Это было бы непросто. Но все возможно!» — храбро заявил Мирон.

«Вот и я себе говорю то же самое. У меня мало денег — их не хватит, чтобы заплатить за проезд на другую планету. Не могла бы я работать на космическом корабле?»

Мирон колебался: «Бывает, что на пассажирском звездолете не хватает стюардессы или медсестры. На грузовом судне вроде нашего свободных мест обычно нет. Хотя иной капитан мог бы взять с собой хорошенькую девушку, чтобы она делала ему массаж и грела ему постель. Тебя смущает такая перспектива?»

Девушка задумалась: «Это не нанесло бы мне особого вреда. Думаю, что соглашусь, если капитан — не слишком грубый и неприятный человек». Она покосилась на Мирона и тут же отвела глаза: «А ты — капитан?»

Мирон рассмеялся: «Если бы я был капитаном, мы сегодня же улетели бы отсюда на моем корабле! Но я всего лишь суперкарго, седьмая вода на киселе».

«И ты не можешь взять меня с собой?»

«Мне не позволят. Но проезд на пассажирском звездолете стóит не так уж дорого».

«Я скопила кое-какие деньги — немного. Скорее всего, недостаточно».

«Сколько?»

«Тридцать шесть сольдо».

«За пятьдесят сольдо ты могла бы купить билет до Танджи, а там, скорее всего, нашла бы какую-нибудь работу — может быть, на борту пакетбота, и таким образом сумела бы долететь до Сарбейна, до Легенды Арктура или даже до Древней Земли».

«Это было бы чудесно! Но у меня нет таких денег».

«А отец тебе не поможет?»

«Нет, — она снова оглянулась через плечо в сторону бара. — Он хочет, чтобы я оставалась здесь и работала в таверне. Когда я болтаю с инопланетянами, он злится. Он думает, что я продаю себя за деньги».

Мирон вопросительно взглянул ей в лицо: «Но это не так?»

«Нет — хотя это не имеет большого значения. Ты дал бы мне денег?»

Несколько секунд Мирон не знал, что сказать. Наконец он спросил: «Зачем?»

«Чтобы помочь мне улететь с Терца — если хочешь, я могу тебе отдаться».

«Заманчивое вложение капитала! — выпалил Мирон. — Я мог бы расстаться… скажем, с пятью сольдо».

Девушка снова на мгновение встретилась с ним глазами: «Моя смена скоро кончится. Если ты не прочь поделиться со мной деньгами, ты можешь это сделать в интимной обстановке. Мне тебе нечего предложить, кроме себя, и, если тебя это устраивает, я так и сделаю. Не только из-за денег, но и потому, что ты мне нравишься — я тоже хочу чем-нибудь с тобой поделиться».

«Это меня несомненно устраивает».

«Дверь в мою комнату — средняя в том коридоре, за стеллажом. Я оставлю ее приоткрытой».

Девушка отошла, бросив еще один задумчивый взгляд через плечо. Вскоре Мирон заметил, что она положила поднос на стойку бара, обменялась парой слов с хозяином заведения и потихоньку выскользнула из трактира.

Тем временем Шватцендейл и Винго вернулись к столу. «Так-так, что тут у нас происходит? — спросил наблюдательный механик. — Если она тебя соблазняет, выбрось ее из головы. Все, что ей нужно — твой замечательный светловолосый скальп. За твою редкостную шкуру она получит кругленькую сумму».

«Чепуха! — возразил Мирон. — Мы обсуждали возможности высшего образования. Она хочет улететь с Терца, а для этого ей нужны деньги. Я согласился дать ей пять сольдо, и она согласилась отплатить услугой за услугу. Я понимаю, что все это звучит в какой-то степени вульгарно, но на самом деле это совсем не так. Возможно, она придерживается местных традиций и презирает целомудрие — что с того? Она не рассматривает такую сделку как торговлю своим телом».

«Совершенно верно! — согласился Шватцендейл. — Ей нужна твоя шкура. За нее она получит как минимум пятьдесят сольдо — может быть, даже больше».

«Не могу в это поверить! — пробормотал Мирон. — Она отчаянно хочет сбежать с этой проклятой планеты. Кроме того, кажется, я ей нравлюсь».

Механик разразился язвительным смехом: «Она принесла тебе кружку эля и влюбилась в тебя с первого взгляда. Ты действительно так думаешь?»

«Разве такого никогда не бывает?»

«Все бывает. Случаются и другие, еще более невероятные вещи. Шуйи очень сноровисто обращаются с небольшим инструментом — его достаточно воткнуть тебе в шею и повернуть, тем самым отделив спинной мозг от головного. Смерть наступает мгновенно и почти безболезненно; кроме того, шкура остается практически неповрежденной».

«У нее и в мыслях нет ничего подобного — не могут же инстинкты настолько меня обманывать! Бьюсь об заклад, что я не ошибаюсь!»

Восклицание Мирона носило чисто риторический характер — он забыл о наклонностях Шватцендейла.

«Превосходно! — оживился механик. — С тебя десять сольдо чистоганом, если она попробует снять с тебя шкуру, тем или иным способом. По рукам?»

«По рукам!» — отважно отозвался Мирон, хотя его уже начинали одолевать сомнения.

Винго возмутился: «Нельзя заключать пари на таких условиях! Жизнь Мирона будет в опасности — особенно в том случае, если у нее есть сообщники».

«Мы примем меры предосторожности, — успокоил стюарда Шватцендейл. — Я буду стоять у двери и смотреть в щелку».

«Нет, ни в коем случае! — запротестовал Мирон. — Тогда я не смогу ничего сделать».

«Хорошо, я просто буду стоять за дверью. Если мерзавка вытащит нож, Мирону стóит только позвать, и я встану на защиту своих финансовых интересов. Не сомневаюсь, что Мирон сможет о себе позаботиться. Само собой, он возьмет с собой лучемет».

«Само собой! — подтвердил Мирон. — Развлекаясь с девушкой, я буду держать лучемет в зубах».

«Неплохая идея, — поддержал Винго. — Не забывай: внезапного нападения следует ожидать именно тогда, когда ты больше всего отвлечен другими вещами».

«Совершенно верно! — заметил Шватцендейл. — Как-то раз я беззаботно обнимался с девицей и не заметил, как вошла ее мамаша с метлой в руках. Я ее увидел, когда она уже замахнулась метлой, и быстро перевернулся на спину, заслонившись девицей. В результате мамаша изо всех сил огрела метлой ягодицы собственной дочери. Я воспользовался последовавшей перепалкой, схватил штаны и унес ноги. Больше я никогда не встречался с этой девицей и, разумеется, обходил за версту ее мамашу».

«В таких случаях нельзя терять бдительность ни на минуту!» — назидательно произнес Винго.

Шватцендейл поднялся на ноги: «Так что же, Мирон, ты готов?»

«Готов», — мрачно отозвался Мирон.

«Еще пара полезных советов. Обыщи ее хорошенько и убедись в том, что она не прячет нож — не забудь заглянуть также под подушку. А если она спросит про лучемет, скажи, что капитан строго приказал тебе держать его при себе».

«Да-да, — пробормотал Мирон. — Все это не так романтично, как хотелось бы. Пойдем, что ли? Не наступай мне на пятки. И будь так добр, не спрашивай через дверь, как у меня идут дела!»

«Можешь на меня положиться!»

Мирон пересек трактирный зал и углубился в полутемный коридор; Шватцендейл следовал за ним. Они миновали туалет и остановились у приоткрытой двери — коридор пересекала полоска света, проникавшего через щель. Мирон растворил дверь пошире и потихоньку проскользнул в комнату. Остановившись, он осторожно прикрыл дверь за спиной, не защелкивая замок — так, чтобы край двери лишь слегка притерся к раме. Он оказался в относительно просторном помещении, меблированном роскошнее, чем он ожидал. Оштукатуренный белый потолок был окружен по периметру лепным декоративным фризом, раскрашенным в светлые голубые и охряные тона. На паркетном полу из полированного темного дерева лежала широкая чистая циновка, сплетенная из пучков сухой травы. У левой стены, рядом с небольшим стеллажом, стоял сервант с шестью нижними ящиками; на полках стеллажа наклонились, опираясь одна на другую, несколько книг; там же лежала пачка довольно-таки потрепанных журналов. Справа, на круглом деревянном столе, красовались лампа с абажуром и ваза с пучками перистых листьев розовато-лиловой, черной и яркой прозрачно-коричневой окраски. У противоположной входу стены ютилась кровать, аккуратно застеленная стеганым голубым одеялом с белым орнаментом. Правую стену украшала большая карта Древней Земли, а на длинной полке над кроватью стояла дюжина небольших красочно наряженных кукол.

В воздухе чувствовался приглушенный аромат: деликатный, чуть щекочущий ноздри и — как показалось Мирону — в какой-то мере экзотический. Помимо этого запаха, кукол и карты, здесь ничто не говорило о характере девушки, сидевшей на краю кровати — не было никаких фотографий, побрякушек или сувениров. Бросив быстрый взгляд на Мирона, она опустила голову, словно задумчиво изучая свои руки, сложенные на коленях. Она сбросила сандалии — ее босые ноги были обнажены до бедер.

Мирон смотрел на нее, не двигаясь с места; у него в голове копошились всевозможные противоречивые мысли. Его продолжали беспокоить циничные замечания Шватцендейла: можно ли было им доверять? Могло ли такое грациозное, хрупкое существо, полное мечтательного очарования, таить в себе кровожадные помыслы, которые приписывал официантке корабельный механик?

Девушка подняла голову, взглянула на Мирона и тихо спросила: «Ты сожалеешь о том, что пришел?»

«Нет, — Мирон напряженно усмехнулся. — Но, пожалуй, я немного нервничаю».

«Не хочешь оставаться — не оставайся».

«Дело не в этом. Сегодня, на верхнем плоскогорье, в Меле, мальчишка пытался заманить меня в тень, чтобы зарезать. Воспоминание об этом приключении все еще вызывает у меня дрожь».

Девушка улыбнулась: «Мы внизу, в Шоло. Я не мальчишка, и у меня нет ножа».

«Понятное дело — но тот паренек тоже казался совершенно безобидным. Причем друзья не забыли мне напомнить, что моя шкура позволит тебе купить билет до Танджи».

Улыбка девушки стала натянутой: «И все же, несмотря на опасения, ты пришел».

«Пришел. Мне хотелось бы познакомиться с тобой поближе. Еще больше мне хотелось бы, чтобы мы встретились где-нибудь в другом месте».

Девушка снова опустила глаза к рукам, сложенным на коленях: «Мне тоже хотелось бы оказаться где-нибудь в другом месте. Именно поэтому я спросила, не хочешь ли ты ко мне придти. Но я подумала и решила, что не хочу брать у тебя деньги. Не хочу, чтобы ты считал, что я готова себя продать за пять сольдо — ведь больше ты не можешь заплатить? За пятьсот сольдо — да! За тысячу сольдо — с радостью, отдамся кому угодно!»

Мирон рассмеялся: «Увы, я даже представить себе не могу такое богатство! Но я хотел бы все же внести свою лепту, чтобы ты могла скорее купить билет до Танджи — даже если я могу предложить не больше пяти сольдо». Он выложил монеты на полку серванта.

Девушка поднялась на ноги: «Спасибо». Подойдя к серванту, она открыла верхний ящик, небрежным движением ладони сбросила в него деньги, с улыбкой повернулась к Мирону и протянула к нему руки: «Не бойся! Посмотри внимательно — где ты видишь нож?»

Мирон пригляделся; в руках девушки, обнаженных до плеч, ничего не было.

«Этого недостаточно! Ты должен меня обыскать!» — продолжала она. Заметив колебания Мирона, она сказала: «Не робей! Разве я не предлагаю то, чего ты хотел?»

«Тебе это может показаться смешным… — в смятении выдавил Мирон. — Но мальчишка с его шкуросъемным ножом — и предупреждения бывалых астронавтов… Никак не могу избавиться от опасений».

«Так обыщи меня! — настаивала девушка. — Ощупай все мое тело, ищи! Тебя это смущает?»

«В какой-то мере. У нас в Саалу-Сейне считалось бы невежливым обыскивать девушку, прежде чем ложиться с ней в постель». Запинаясь, покрасневший Мирон прибавил: «Конечно, у разных народов свои обычаи».

Девушка отвернулась, лицо ее напряженно застыло: «Делай, что хочешь — убедись в том, что на мне нет ни пружинной бритвы, ни игольчатого кинжала, ни шкуросъемного ножа».

Мирон встал у нее за спиной и осторожно ощупал все ее тело, не пропуская ни одного места, где она могла бы спрятать нож. Наконец он отступил на шаг, тяжело дыша — у него дрожали руки: «Я тебя внимательно обыскал, но не нашел ничего, кроме теплой девичьей кожи. Прикосновения к тебе опьяняют, у меня зубы стучат — надо полагать, от похоти».

Девушка обернулась: «Так что же? Что ты стоишь, как восковая фигура?»

«Честно говоря, я вспотел от страсти, но никак не могу забыть, что я в Шоло, среди охотников за шкурами».

Девушка вздохнула, но ничего не сказала, когда Мирон направился к кровати и заглянул под подушку. Там не было ни ножа, ни какого-нибудь другого оружия. Под туго натянутой наволочкой не мог скрываться даже какой-нибудь опасный шнур.

Мирон отступил от кровати, чувствуя себя глупо и раздраженный этим обстоятельством. Он не смог обнаружить ничего зловещего — никаких следов крови, ничего, что позволяло бы предположить, что здесь кого-нибудь когда-нибудь зарезали. По сути дела, его ничто не беспокоило, кроме девушки как таковой. Она продолжала за ним наблюдать без всякого выражения, кроме какого-то намека на усмешку — по-видимому, его поведение ее забавляло. Почему он не вызывал у нее никакого отвращения или хотя бы раздражения? Любой другой девушке, даже проститутке, такой посетитель показался бы оскорбительно брезгливым! Здесь что-то было не так. Девушка проявляла непостижимую терпимость. Она давно уже должна была выгнать его в шею, насмехаясь над его малодушием! Но настроение девушки не менялось — она продолжала быть уступчивой, даже если не совершенно безразличной. Может быть, она настолько невинна, что ее просто озадачивала его чрезмерная осторожность? В таком случае можно было считать, что десять сольдо Шватцендейла у него в кармане — что тоже было бы неплохо.

Девушка слегка пожала плечами, словно смирившись с причудами инопланетянина. Она подошла к столу, села на один из стульев и, протягивая руку к полке, поставила на стол жестяную коробку, бутыль и высокий граненый бокал из толстого черного стекла. Налив в бокал что-то из бутыли, она открыла коробку, опустила в нее руку и, порывшись в содержимом жестянки, достала из нее глазированную вафлю. Откусив кусочек вафли, она пригубила темную жидкость из бокала, покосилась на Мирона и сказала: «Садись, если хочешь».

Мирон присел за стол. Девушка снова приложила к губам бокал и заметила: «Если тебе хочется пить, тебе придется пить из этого бокала — у меня другого нет».

Мирон взял у нее бокал. Темная жидкость попахивала незнакомыми острыми эссенциями. Мирон поморщился и вернул девушке бокал: «Не думаю, что это придется мне по вкусу».

«Ты напрасно всего боишься! — девушка подняла бокал и сделала пару глотков. — Эта настойка называется «Сафринет», она вкуснее, чем может показаться по запаху. На Терце ее считают лучшим местным напитком».

«Не сомневаюсь, — сказал Мирон, — но я не большой любитель настоек из местных трав».

Девушка снова подняла крышку жестяной коробки: «Возьми одну из вафель! Их пекут из сладких семян, пропитанных маслом мармареллы. Нет? Ну хотя бы попробуй! У них очень приятный вкус».

«Спасибо, но сейчас мне не хочется сладкого печенья».

Девушка задумчиво опустила руку в жестянку, вынула еще одну сладкую вафлю и съела ее. «Хватит напитков и закусок! — сказала она Мирону. — Приступим!» Она встала и посмотрела ему в глаза: «Я готова».

Мирон медленно поднялся на ноги. Воздух наполнился напряжением неизбежности. У него сильно и часто билось сердце. Девушка повернулась к нему спиной: «Расстегни мне платье».

Непослушные пальцы Мирона разъединили застежку в нижней части ее шеи; легкое белое платье соскользнуло на пол, обнажив все ее тело, за исключением узкой полоски, прикрытой почти незаметными трусиками. Она обернулась, глядя на него сияющими глазами: «Теперь я помогу тебе раздеться». Приблизившись почти вплотную, она подняла руки: «Сначала рубашка. Если хочешь, можешь меня обнять». Пальцы девушки почти прикоснулись к застежке на вороте рубашки Мирона. Мирон успел заметить краем глаза, что средний палец правой руки девушки был согнут — это никак не вязалось с ее намерением взяться за застежку. Прежде чем она успела приложить ладонь к его горлу, Мирон схватил ее за правую кисть так сильно, что девушка вскрикнула от боли. Мирон медленно повернул к себе ее ладонь. К первой фаланге среднего пальца приклеился мешочек, наполненный жидкостью. Из маленькой круглой прокладки посреди наружной поверхности мешочка торчала короткая игла.

Мирон заглянул девушке в лицо. Она неподвижно смотрела ему в глаза все теми же горящими глазами, но без всякого выражения. Она прилепила к пальцу мешочек, когда в последний раз опустила руку в жестянку с вафлями. Мирон глухо сказал: «Я не зря тебя боялся».

Девушка ответила шепотом: «Все это неважно. Ты победил — возьми меня. Делай со мной все, что хочешь».

В ушах у Мирона шумело, в нем медленно разгоралась дикая ярость. Малейшее промедление, малейшая потеря бдительности — скорее даже малейшее невезение — стоили бы ему жизни, и сейчас он лежал бы на полу, умирая для того, чтобы остроухая молодая шуйя могла снять с него драгоценную светловолосую шкуру!

Глядя ему в лицо, девушка испугалась. Он воскликнула «Ты делаешь мне больно!» и попыталась выдернуть руку. Мирон крепко держал ее. Девушка присела и, со стоном выкручивая руку, вырвалась из его хватки. Тут же выпрямившись, она размахнулась, чтобы шлепнуть его ладонью по лицу, но Мирон снова успел схватить ее за руку и, продолжая начатое движение, согнул руку девушки в локте, направляя ее от себя и вверх — так, что ладонь с ядовитым шприцем легла на шею девушки около плеча. Бессознательно, движимый страхом и гневом, Мирон плотно прижал средний палец девушки к ее шее — игла проникла сквозь кожу. Почувствовав укол, она издала дикий вопль, полный безнадежного отчаяния. Мышцы ее руки безвольно обмякли; взглянув на ядовитый мешочек, Мирон увидел, что тот опорожнился.

Девушка произнесла тоном безмерного удивления: «Ты меня убил! Я умираю!»

«Вполне возможно. Тебе лучше знать».

Девушка бормотала: «Не хочу вечно глазеть на живых с картины на стене!»

«Но ты хотела, чтобы это сделали со мной! Сама виновата, мне тебя не жаль. Кроме того, из-за тебя я проиграл десять сольдо».

«Нет, нет! Я отдам твои деньги!»

«Какая разница? Теперь тебе все равно».

У девушки начали подгибаться колени. Она подвывала от ужаса — эти странные звуки словно прокатывались жесткими волнами по нервам Мирона.

Дверь распахнулась — наклонив голову набок, Шватцендейл сделал быстрый шаг в сторону и оказался внутри помещения, спиной к стене и с лучеметом наготове. С мрачной усмешкой он наблюдал за тем, как Мирон отнес слабо дергающуюся девушку на кровать, где она застыла, лежа на спине, раскинув руки и глядя в потолок.

«Я решил, что тебя пора спасать», — сказал Шватцендейл.

«Ты опоздал, — отозвался Мирон. — Я сам себя спас».

Механик подошел к Мирону; оба смотрели на бессильное тело девушки. Та произнесла сбивчивым полушепотом: «Я боюсь! Что со мной будет?»

«Думаю, что сейчас ты умрешь», — ответил Шватцендейл.

Глаза девушки закрылись. Она поморщилась, после чего ее лицо стало безмятежным.

«М-да, — нарушил молчание Шватцендейл. — Даже в этой ситуации можно найти положительную сторону: теперь ты мне должен десять сольдо».

Мирон медленно кивнул: «Что поделаешь? Придется платить». Взглянув на сервант, он подошел к нему и открыл верхний ящик. С лежавшего в нем подноса он взял пять сольдо и положил их себе в карман, отсчитал еще десять монет и передал их механику: «Насколько я понимаю, мы в расчете».

«Конечно, почему нет? Деньги есть деньги, откуда бы они ни взялись».

Мирон накрыл тело девушки лоскутным одеялом, и два астронавта вернулись в трактирный зал. Винго мирно сидел за столом, поглощая третью кружку эля. Шватцендейл спросил его: «Пойдем отсюда, что ли?»

«Пойдем. Тем более, что эль у них так себе».

Винго встал, и все трое покинули «Оду к радости».

Пока они возвращались к звездолету, Мирон обратился к стюарду: «Сегодня вечером ты фотографировал какие-нибудь «настроения»?»

«А как же! У них в трактире царит неповторимая атмосфера. Думаю, мне удалось в какой-то мере ее уловить».

«А девушку-официантку ты снимал?»

«Да, разумеется! Хорошенькие девушки придают непостижимо вдохновляющий характер любому снимку. Это известно любому фотографу, даже новичку-любителю».

Мирон ничего не ответил; остаток пути они проделали в молчании.