Выдержка из «Путеводителя по планетам»:

«Флютер: эпоха Жуткой смуты»

Посетителям прекраснейшего из миров, как правило, неизвестна эта темная страница истории Флютера. Когда им сообщают факты, в большинстве случаев информация воспринимается с вежливым недоверием или, с точки зрения более сведущих людей, как еще один рубец, оставшийся от раны на теле ойкуменической истории. Так или иначе, ниже приводится краткая сводка событий, происходивших на радующих глаз просторах Флютера в эти мрачные времена.

Первопоселенцы прибыли на Флютер, гонимые невыносимым столпотворением человеческих масс в их родном городе, Кореоне, заполнившем всю поверхность планеты Эргард. Постановление о контроле численности населения стало первым и самым строгим законодательным актом фляутов. Проходили столетия; жесткие ограничения постепенно смягчались, а воспоминания о Кореоне блекли. Угроза перенаселения снова надвинулась призрачной тенью на мирные зеленые холмы Флютера, и лихорадочное стремление возродить древние законы усиливалось — настолько, что теперь это движение воспринимается как массовая истерика. Первоначально, на Конклаве по вопросам коррекции народонаселения, было решительно возобновлено действие древних постановлений. Ревнители контроля рождаемости безусловно преобладали; тем, кто предлагал постепенное сокращение популяции, затыкали рот громогласными заявлениями о необходимости безотлагательных мер.

Каждому селению присвоили индекс, отражавший степень сокращения численности его обитателей, необходимую для соблюдения норм; убийства стали повседневным явлением. В первую очередь отправляли на тот свет престарелых и больных; за ними следовали слабоумные и все, кого считали ущербными в том или ином отношении. Семьи враждовали; старики и даже люди средних лет бежали в дикие просторы на свой страх и риск. Устройство засад превратилось в своего рода изощренное искусство, но больше всех страдали старики — до тех пор, пока они не объединились и не организовали устрашающие банды «седовласых призраков», бродившие по ночам в поисках детей и плачущих младенцев — схватив ребенка, они тут же разбивали ему голову о камень. Когда численность обитателей селения уменьшалась до уровня, предусмотренного индексом, необходимость в убийствах отпадала, но тайные умерщвления продолжались — по привычке и вследствие застарелой взаимной ненависти.

В конце концов равновесие восстановилось. Численность населения повсеместно поддерживалась на максимальном допустимом уровне посредством неукоснительного контроля рождаемости и фертильности, благодаря ликвидации ненормальных детей и абортам. Мало-помалу возникли те условия, что наблюдаются в поселках фляутов и по сей день.

Возникает вопрос: чем занималось в эти времена МСБР? Иные утверждают, что МСБР относилась к массовым убийствам с полным безразличием — но это не так. На самом деле МСБР могла бы действовать эффективно только в том случае, если бы ее агенты оккупировали каждый из поселков фляутов и Коро-Коро. Для этого потребовались бы армия из как минимум пятидесяти тысяч агентов и настолько широкомасштабная и сложная кампания, что на ее осуществление не было никаких надежд. Было решено, что фляуты, насытившись кровопролитиями, рано или поздно остановятся сами. Так и случилось.

В Коро-Коро агенты МСБР держались незаметно, причем в каких-либо активных действиях с их стороны обычно не было необходимости, так как для поддержания порядка и дисциплины среди фляутов в большинстве ситуаций было достаточно влияния общественных контролеров.

Общественные контролеры неоднократно требовали, чтобы МСБР полностью ликвидировало свое отделение в Коро-Коро. В конечном счете МСБР отреагировала на эти дерзкие претензии, построив новое здание своего демонстративно постоянного управления неподалеку от круглой площади О-Шар-Шан.

Малуф и Мирон направились в город по осененному деревьями бульвару Помар под гроздьями белых соцветий, испускавшими тонкий аромат. Они могли бы вскочить на площадку одного из колоритных открытых омнибусов, проезжавших по бульвару — длинных шарабанов с высокими колесами, перевозивших туристов и фляутов от космопорта до площади О-Шар-Шан и обратно. Но астронавты предпочли идти пешком.

Они миновали биржу труда — длинный открытый навес с крышей из рыжеватых пальмовых листьев. Здесь выстроились вдоль прилавка паломники, теперь уже получавшие направления к возможным работодателям. Ни у кого из них перспектива зарабатывать деньги честным трудом не вызывала ни малейшего энтузиазма. Не удовлетворенный полученным направлением, Полоскун наклонился над прилавком и выступал с какой-то высокопарной речью, гневно размахивая справкой. Взглянув на него с некоторым удивлением, служащий спокойно вернулся к выполнению своих обязанностей.

Проходя мимо туристического агентства «Тарквин», Малуф и Мирон задержались, чтобы полюбоваться на машины, заполнявшие стоянку — так же, как Винго и Шватцендейла, их заинтересовала идиосинкратическая конструкция этих транспортных средств. Автолеты из бамбука и пленки, напоминавшие растрепанных крылатых насекомых, изготовлялись, по всей видимости, из местных компонентов, за исключением импортированных силовых блоков. Каждый автолет отличался от других, отвечая вкусам и требованиям конструктора — в некоторых случаях явно любителя. Подобно автолетам, колесные экипажи — «легковушки» — проектировались индивидуально по вдохновению; распорки, рамы и перекладины устанавливались там, где, по мнению изготовителя, они приносили наибольшую пользу. В каждой машине были предусмотрены особые приборы управления — как если бы применение стандартной системы могло оскорбить в лучших чувствах отважного и опытного водителя. Трехколесные «легковушки», предназначенные для бесшабашных молодых людей, занимали отдельный участок стоянки; некоторые были устроены так, что водитель должен был сидеть высоко над двумя задними колесами, а третье, переднее, крепилось на стреле, выставленной вперед наподобие некоего орудия нападения. На тросах, натянутых между носовой стрелой и кабиной управления, висели украшения: развевающийся плюмаж из павлиньих перьев, крылатый херувим, дующий в сигнальный рожок, гротескная голова, корчившая безобразные гримасы в зависимости от того, куда и насколько круто поворачивала машина.

Такие же экипажи проезжали мимо по бульвару: высокие колеса жужжали и постукивали, водители сидели, гордо выпрямившись на высоких сиденьях и с презрением поглядывали на других таких же водителей, словно подвергая сомнению их компетенцию.

Малуф и Мирон продолжали путь, почти сталкиваясь головами и плечами с белыми гроздьями цветов, повисшими над бульваром. Дойдя до таверны Пингиса, они остановились, чтобы оценить это нескладное сооружение. «Еще рановато, конечно, — проворчал Малуф, — но я почти не сомневаюсь в том, что Винго и Шватцендейл решили тут задержаться, чтобы попробовать местный эль».

«Такая идея не могла не придти им в голову», — согласился Мирон.

Без лишних слов оба поднялись по ступеням на крыльцо и зашли в таверну. Им пришлось немного подождать у входа, чтобы глаза привыкли к полутемной атмосфере помещения. За стойкой ожидал посетителей бармен средних лет; в углу пристроилась пара старух, увлеченных какой-то настольной игрой.

Малуф обратился к бармену: «Может быть, сегодня утром к вам заглядывали наши приятели? Один — толстенький, розовый, с круглой физиономией, почти облысевший. Обычно он носит бледно-коричневый плащ. Другой — темноволосый и нервный, в рубашке с яркими зелеными и черными ромбами, как у арлекина».

Опираясь обеими руками на стойку, бармен нахмурился, глядя в сторону двух старух, после чего его лицо прояснилось — он вспомнил: «Утром сюда зашли два господина такой наружности. Один — плотного телосложения, с доброй физиономией. Другой будто смотрит одновременно в двух направлениях, с торчащими локтями и коленями». Бармен восхищенно покачал головой, будто его озарило чудесное видéние: «Да-да, конечно! Они выпили по три кружки «Пробивного № 3» каждый, после чего, вопреки моему настоятельному совету, заказали по четвертой и выпили снова. Теперь они отдыхают на циновках у меня в подсобной кладовой. Их можно было бы расшевелить, налив им по рюмочке «Пробивного № 4», но номер четвертый иногда производит самое неожиданное действие. Пока вы их ждете, может быть, вы тоже закажете по кружке пунша, чтобы подбодриться?»

«Не сейчас, спасибо, — отозвался Малуф. — Может быть, в следующий раз, на обратном пути. Так вы считаете, что наши друзья смогут хорошо отдохнуть?»

«В кладовой тихо и прохладно. Они спят без задних ног, им никто не помешает».

Убежденные заверениями бармена, Малуф и Мирон вышли на улицу.

Уже недалеко, в конце бульвара, виднелась круглая площадь О-Шар-Шан с радиально расходящимися от нее улицами, а за ней — чудесная терраса отеля «О Шар Шан», где туристы в самых нарядных летних костюмах сидели в тени под яркими зонтами и пили из высоких бамбуковых кружек шипучие напитки, пунш и коктейли с пальмовым соком. Приезжие собирались на террасе пораньше, чтобы посмотреть на других и покрасоваться; напустив на себя ленивое безразличие привычных ко всему завсегдатаев тропических курортов, они исподтишка наблюдали за туристами, сидевшими за соседними столиками, пытаясь определить их происхождение, общественное положение и нравственные устои.

Время от времени прямо под террасой останавливались шарабаны. Одни пассажиры выходили, другие поднимались на площадку длинного открытого омнибуса, чтобы отправиться в очередную загородную экскурсию. По площади разъезжали десятки всевозможных «легковушек» на высоких колесах с блестящими спицами, радуя глаз трепещущими цветными лентами и букетами искусственных цветов. Водители — по большей части атлетически сложенные молодые люди — выруливали, гордо расправив плечи и выпрямившись; видимо, так здесь было принято. Они внимательно следили за маневрами других водителей и начинали возмущаться, как только замечали какую-нибудь ошибку или невоздержанность. Выкрикивая критические замечания, они обгоняли друг друга или неожиданно разворачивались, беспардонно пересекая поток встречного движения, чтобы объяснить другим автомобилистам, взволнованно размахивая руками, почему тем не следовало садиться за руль — что обычно вызывало встречные замечания, сопровождавшиеся сходной жестикуляцией. Тем временем обе «легковушки» продолжали рыскать из полосы в полосу, увиливая от других машин.

В нескольких шагах перед круглой площадью перпендикулярная бульвару короткая аллея, окаймленная высокими тисами, вела к внушительному каменному зданию. Справа от входа блестело вертикальное сокращение из больших бронзовых букв: «МСБР». Как только Малуф и Мирон приблизились, дверь автоматически сдвинулась в сторону, а как только они вошли — тихо закрылась у них за спиной.

Два астронавта оказались в просторном помещении с высоким потолком, производившем, так же, как и фасад здания, впечатление присутствия непоколебимой самоуверенной власти. Пол был выложен бледно-серой плиткой, а безукоризненно белые стены ничто не украшало, кроме эмблемы МСБР — лучистой золотой звезды — высоко напротив входа.

За столом сидел человек, словно родившийся, чтобы занимать именно эту должность — еще не пожилой, с темно-золотистыми волосами и проницательными голубыми глазами. Стоявшая на столе табличка с бронзовой надписью гласила: «Коммодор Скэйхи Серле». Ожидая приближения Малуфа и Мирона, офицер поднялся на ноги, после чего сделал приглашающий жест: «Доброе утро, господа! Будьте добры, присаживайтесь».

Только после того, как посетители сели, Серле опустился в кресло за столом: «А теперь представьтесь и объясните, каким образом я мог бы вам помочь».

«Хорошо. Меня зовут Адэйр Малуф, я — владелец и капитан звездолета «Гликка», находящегося в настоящее время в космопорте Коро-Коро, а это — Мирон Тэйни, мой первый помощник. Прежде всего нам нужна информация; дальнейшее во многом зависит от того, чтó вы сможете нам сообщить».

«Пожалуйста, продолжайте».

«Мы пытаемся найти некоего Лоя Тремэйна: вполне возможно, что он находится на Флютере. Желаете ли вы, чтобы я разъяснил предпосылки наших поисков? Это не слишком приятная история».

Серле улыбнулся: «Меня трудно вывести из равновесия! Я тут ничем не занимаюсь, кроме подготовки ежемесячных отчетов — каковую обязанность я мог бы с таким же успехом поручить младшему лейтенанту Джервису».

Малуф собрался с мыслями: «Примерно год тому назад я прилетел в Трейвен на планете Морлок — по двум причинам. Мое судно, «Гликка», нуждалось в капитальном ремонте и в некоторых модификациях, а я хотел навестить своих родителей, проживавших неподалеку.

Мой отец нажил большое состояние; я ожидал, что он уже отошел от дел и приятно проводит время с моей матерью в нашей усадьбе в холмах Телемани. Вместо этого мне сообщили, что отец погиб в весьма подозрительных обстоятельствах, и что моя мать улетела с Морлока в неизвестном направлении в компании любовника, который был гораздо моложе ее.

В последние годы здоровье отца пошатнулось; он практически потерял интерес к предпринимательской деятельности и больше ничего не хотел от жизни, кроме тишины, покоя и утешения, которое ему доставляли книги. Мать, напротив, с головой погрузилась в водоворот балов и вечеринок — ветреная и уже в какой-то степени слабоумная, она отчаянно пыталась снова ощутить пылкое возбуждение молодости. Несмотря на жалобы отца, она открыла двери нашей усадьбы всем желающим веселиться, устраивая экстравагантные, почти скандальные маскарады и безудержные полуночные пьянки.

Отцу пришлось искать убежища в дачном сельском доме на озере Кристель, что позволило матери, оставшейся в усадьбе, распуститься более, чем когда-либо. Доведенный до крайнего раздражения ее выходками, отец перевел все свое состояние на счет доверительного фонда, из которого матери должны были выплачивать ежегодное умеренное содержание. Когда матери сообщили о его решении, она была возмущена, но догадалась помалкивать об изменении своего финансового положения, так как ее новые приятели, несомненно, стали бы насмехаться над ней у нее за спиной. Так или иначе, она умудрялась поддерживать иллюзорное представление о себе как об обладательнице несметного богатства.

Тем временем матушка увлеклась самодовольным молодым разгильдяем по имени Лой Тремэйн. У него была впечатляющая внешность: блестящие черные волосы, хищный горбатый нос, пронзительный взгляд пламенно-черных глаз, страстные, хотя и несколько вульгарные манеры. Находясь в его обществе, пожилые дамы, будучи без ума от колоритного мошенника, ловили каждое его слово, щебетали и прихорашивались, стараясь превзойти одна другую в использовании арсенала девичьих жеманных ужимок, но основное внимание Тремэйн уделял моей матери, так как имел все основания полагать, что та контролировала крупный семейный капитал.

Однажды вечером Тремэйн употребил изрядное количество вина и расхвастался не на шутку. Он принялся рассказывать о своих дерзких приключениях и рискованных предприятиях в Запределье — все это были выдумки, конечно, но перезрелые дамы слушали его, затаив дыхание. Помимо прочего, Тремэйн упомянул о родной планете, каковую объявил прекраснейшим из миров Ойкумены! Он говорил об этой планете с особым искренним увлечением, превосходившим обычную тоску по родным местам. «Однажды я туда вернусь, — провозгласил Тремэйн, — как только будет устранено небольшое недоразумение, возникшее у меня с местными властями!»

На мою мать все это произвело большое впечатление. Она сказала, что тоже хотела бы странствовать по экзотическим мирам, но что ее супруг считал путешествия опасным времяпровождением, требующим неоправданных затрат. Она жаловалась на скупость отца, не позволявшую ей в полной мере наслаждаться преимуществами семейного состояния, принадлежащего ей по праву. Тремэйн сочувственно выслушал ее, но не высказал никаких замечаний. Тем не менее, уже через два дня мой отец утонул — его парусная лодка необъяснимым образом перевернулась на озере Кристель в безветренный солнечный день!

Мать явилась на похороны в сопровождении Тремэйна. Через несколько дней он, по всей видимости, убедил ее сопровождать его в поисках романтических приключений на сказочных далеких планетах Ойкумены — по меньшей мере, к этому сводилось содержание записки, оставленной матерью ее подруге. Парочка улетела с Морлока под вымышленными именами; они никому даже не намекнули, куда решили отправиться.

Прошлое Тремэйна так и не удалось установить. Но у него на шее была любопытная маленькая татуировка — наклонный крест внутри двух концентрических окружностей. Расположение и стиль этой татуировки, насколько мне известно, типичны для фляутов».

Малуф помолчал, после чего продолжил, произнося слова с подчеркнутой разборчивостью: «Такова, в общем и в целом, сложившаяся ситуация. Судя по всему, Тремэйн — уроженец Флютера. Он может находиться здесь — сию минуту — в компании моей матери. С моей стороны вполне целесообразно навести справки, и было бы очень полезно, если бы МСБР могла оказать мне содействие».

«Каковы ваши намерения в отношении Тремэйна?»

«Я все еще почти ничего о нем не знаю, — осторожно ответил Малуф. — Многое будет зависеть от того, как он будет себя вести».

Некоторое время Серле молча размышлял, после чего сказал: «Мне приказано не вмешиваться в дела местных инспекторов и контролеров постольку, поскольку они не подвергают чрезмерное число туристов — или фляутов, если уж на то пошло — наказаниям третьего уровня. В данном случае, если бы я действовал так, как считает нужным начальство, я бы посоветовал вам обратиться в городское управление общественного контроля». Коммодор откинулся на спинку кресла: «Тем не менее, я, конечно же, сделаю для вас все, что смогу — в пределах предусмотренных ограничений. Татуировка Тремэйна указывает на место его рождения. Он родился не в Коро-Коро — в таком случае у него на шее была бы семиконечная звезда. Но узнать, откуда он родом, должно быть нетрудно. Я попрошу Джервиса этим заняться». Серле нажал кнопку на столе.

Раздвинулась дверь в стене; появился молодой человек в синей с черными лацканами униформе МСБР — стройный, темноволосый, с почти военной выправкой: «Чем могу быть полезен?»

«У меня есть для вас поручение. Позвольте представить вам капитана Малуфа и его первого помощника, Мирона Тэйни. Господа, это мой ассистент, Иэн Джервис».

Малуф и Мирон вежливо привстали. Серле повернулся к Джервису: «Вы знаете, где найти татуировщика Флорио?»

«Да, его ателье напротив, с другой стороны бульвара».

Серле нарисовал символ на карточке, положил карточку в конверт и передал конверт лейтенанту: «На карточке обозначено фляутское «родимое пятно». Будьте добры, попросите Флорио объяснить, откуда может происходить человек с такой татуировкой». Джервис взял конверт и удалился.

Прошло несколько минут. Джервис вернулся в компании тощего седого субъекта. «Я показал маэстро Флорио эту карточку, — извиняющимся тоном сказал лейтенант, — и он настоял на том, чтобы поговорить с вами лично».

«Именно так! — подтвердил Флорио. — Причем с глазу на глаз. О некоторых вещах не следует объявлять во всеуслышание».

«Как вам будет угодно», — Серле провел татуировщика в соседнее помещение и закрыл за собой дверь. Джервис вежливо откланялся и удалился в свой кабинет.

Малуф и Мирон сидели в молчании. Они не хотели строить догадки — поведение старика Флорио пока что не поддавалось пониманию.

Прошло довольно много времени; наконец Флорио и Серле вернулись. Безразлично кивнув Мирону и Малуфу на прощание, Флорио ушел, а Серле снова занял место за столом.

Некоторое время коммодор сидел, задумчиво поглядывая на двух инопланетян. Наконец он встрепенулся и выпрямился в кресле: «Вы спрашиваете себя: почему Флорио согласился говорить только со мной и только с глазу на глаз? Причина очевидна. О том, что я вам скажу, не следует упоминать и даже намекать в присутствии посторонних — особенно в присутствии общественных контролеров, которых Флорио глубоко презирает.

Начнем с того, что Флорио опознал татуировку на шее Тремэйна. Это эмблема селения Кренке — то есть Тремэйн родился в Кренке. Само по себе это еще ни о чем не говорит. Важнее то, что два месяца тому назад человек, соответствующий вашему описанию внешности Тремэйна, явился в студию Флорио и поручил ему, за большую сумму наличными, заменить символ Кренке у него на шее символом Коро-Коро — семиконечной звездой. Кроме того, Флорио сделал такую же татуировку на шее сопровождавшей Тремэйна пожилой женщины. Таким образом, можно почти не сомневаться в том, что Тремэйн и ваша мать устроились где-то на Флютере. Где именно? По этому поводу нет никаких сведений».

Малуф задумался: «Если Тремэйн родился в Кренке, скорее всего, он считает, что именно там он мог бы успешнее всего скрываться от общественных контролеров».

Серле пожал плечами: «Может быть. В Коро-Коро он и его спутница действительно бросались бы в глаза».

Малуф поразмышлял еще немного: «Где находится Кренке? Что известно об этом селении?»

Серле вызвал Джервиса и поручил ему добыть все имеющиеся сведения о селении Кренке. Через некоторое время лейтенант вернулся и сообщил, что Кренке — небольшой поселок, более или менее благополучный, где туристам предлагаются более или менее приемлемые условия ночлега в гостинице под названием «Три пера».

Коммодор Серле вручил Малуфу карту, обозначив на ней координаты: «Кренке довольно далеко отсюда, но не слишком далеко. Если вы отправитесь сейчас же, вы прибудете туда сегодня вечером».

Вернувшись к своему звездолету, Малуф и Мирон обнаружили, что на борту остались они одни: все пассажиры нашли себе те или иные занятия в городе. Малуф оставил записку на столе в камбузе: «Этого должно быть достаточно на тот случай, если кто-нибудь начнет беспокоиться».

На слова Мирона, заметившего, что им не помешала бы поддержка со стороны Винго и Шватцендейла, капитан ответил: «Как-нибудь справимся сами. Кроме того, вдвоем мы будем привлекать гораздо меньше внимания, чем вчетвером». Мирон не стал возражать, но не преминул убедиться в том, что его карманное оружие было заряжено и функционировало безотказно.

Два астронавта спустили на взлетное поле судовой автолет и погрузили в багажник кое-какое оборудование. Поднявшись в воздух, они полетели к селению Кренке над безмятежными пасторальными просторами Флютера. По мере того, как внизу проплывали моря и континенты, солнце мало-помалу перемещалось по небосклону.

Когда солнце уже начинало опускаться к горизонту, впереди показались коттеджи Кренке, озаренные сонливыми золотистыми вечерними лучами. Малуф медленно облетел поселок по кругу. С востока сюда вела дорога, пересекавшая спокойную реку по чугунному мосту и становившаяся главной улицей селения. Неподалеку от моста на той же улице находилась гостиница «Три пера», а в ста метрах дальше дорога выходила на площадь, после чего поворачивала и скрывалась под плотной листвой высоких деревьев. Перед мостом, на противоположном гостинице берегу реки, обширный луг был загроможден всевозможной сельскохозяйственной техникой, самоходными подводами и телегами; тут же можно было заметить несколько «легковушек», явно нуждавшихся в ремонте, и пару древних автолетов, настолько прохудившихся, что они напоминали крылья высохших мотыльков. Малуф нашел свободный участок на дальнем краю этого поля и опустил автолет на траву как раз в тот момент, когда последний луч солнца скрылся за горизонтом, оставив после себя неразбериху облаков, тлеющих киноварным, янтарным и золотистым огнем.

Когда Малуф и Мирон шли по мосту через реку, уже смеркалось. Впереди темнела гостиница «Три пера» — громоздкое сооружение из бревен и камня, с длинной остроконечной крышей. Вывеской над входом служила старинная узорчатая чугунная рама со вставленными в нее тремя чугунными перьями, раскрытыми веером. Открыв тяжелую дверь, Малуф и Мирон зашли в трапезный зал.

Они оказались в просторном помещении почти величественных пропорций. Сучковатые поперечные балки покоились на бревенчатых столбах; этими балками поддерживались продольные стропила и потемневшие от времени потолочные доски. Вдоль левой стены были расставлены столы; вдоль правой тянулась стойка бара. За столами ужинали местные жители: принарядившиеся по такому случаю мужчины, женщины и несколько детей. Их обслуживала мрачноватая сухопарая особа средних лет, с длинными костлявыми руками и ногами, торопливо сновавшая между столами и кухней размашистыми пружинистыми шагами. На ней было свободное платье в коричневую и зеленую полоску, настолько длинное, что оно почти волочилось по полу. Волосы ее были собраны в пирамиду, скрепленную на вершине булавкой со скромным голубым цветком. Посетители часто и громко обращались к ней с капризными требованиями: «Дина! Нужно больше соуса!», «Дина! Принеси еще баррачей, со свежим уксусом!», «Дина! Хлеб почти высох! И у нас кончилась острая приправа!»

Когда открывалась дверь на кухню, там можно было заметить низенькую толстенькую повариху с покрасневшим взмокшим лицом, поглядывавшую на едоков с выражением хронической ярости.

Над стойкой бара сгорбились за деревянными кружками и ворчливо о чем-то бормотали больше десятка мужчин — одни в рабочих блузах, другие — в несколько более притязательных костюмах торговцев. За стойкой прытко танцевал из стороны в сторону круглолицый бармен; наваливаясь выдающимся пузом на прилавок, он перезаполнял кружки, вытирал разлитое пиво и поругивал клиентов, привычно отвечавших безразличными взглядами.

Малуф и Мирон уселись на табуретах в конце стойки и стали ждать.

Бармен Йодель заметил новоприбывших и продвинулся к ним бочком вдоль всего прилавка: «Что вам будет угодно, господа?»

«Мы только что прибыли из Коро-Коро, — сообщил Малуф. — Мы хотели бы у вас переночевать, поужинать и позавтракать с утра».

«Никаких проблем! — пыхтя, развел руками Йодель. — Вот ведомость — распишитесь, и с формальностями будет покончено».

«Очень хорошо — если мы можем позволить себе ваши расценки».

Йодель беззаботно махнул рукой: «Не беспокойтесь, наши цены считаются умеренными».

«Но каковы они в числовом выражении?»

Йодель пожал плечами: «Как хотите. Скажем, четыре сольдо за комнату на двоих и по пятьдесят грошей за ужин и за завтрак с каждого. То есть, шесть сольдо в общей сложности».

«Мы не возражаем, — уступил Малуф, — если вы не взимаете без предупреждения дополнительную плату — например, за чистое белье или за горячую воду».

«Включена стоимость всех услуг! — заявил Йодель. — Тем не менее, мы предпочитаем взимать плату вперед, по вполне понятным причинам практического характера. Иные постояльцы встают ни свет ни заря, уплетают роскошный завтрак и уносят ноги, не рассчитавшись».

«У нас нет таких привычек, — заверил его Малуф. — Тем не менее, мошенников следует остерегаться. В Коро-Коро нам встретился некий Лой Тремэйн, пытавшийся нас обмануть. Кстати, как ни странно, Тремэйн упомянул, что он родом из Кренке».

Йодель с сомнением покачал головой: «Здесь что-то не так. В Кренке ни о каких Тремэйнах слыхом не слыхивали. Наверное, вы спутали название поселка».

«Возможно», — согласился Малуф.

«Скорее всего, он просто вам сказки рассказывал, — размышлял вслух пузатый бармен. — Всего лишь недели три тому назад к нам заехал торговец дикими ягодами. Пока мы приценивались к его товару, он заманил девчонку за подводу и уже успел задрать ей юбку на вершок! Она завопила, все сбежались к ней на подмогу. Коробейника увели на мельницу, и там ему пришлось два дня танцевать на валках, чтобы не свалиться под жернов. Все содержимое его подводы конфисковали. Когда этот похабник потащился на пустой подводе обратно в Лилянск, он представлял собой жалкое зрелище, скажу я вам!

Но теперь вам следует взглянуть на свою комнату. Когда вы спуститесь в трапезную, вам подадут ужин». Опираясь руками и пузом на стойку, бармен наклонился и посмотрел по сторонам. Не будучи удовлетворен результатом своих поисков, он задрал голову и прокричал в потолок: «Бунтя! Бунтя! Скорей иди сюда! Где ты пропала?» Прислушавшись, Йодель позвал опять, еще громче: «Бунтя! Ты что, оглохла? Бунтя! Почему не идешь, когда тебя зовут?»

В трапезную со всех ног ворвалась, размахивая руками, девочка лет четырнадцати в длинной юбке, развевавшейся на бегу так, что похотливый наблюдатель мог бы рассмотреть как минимум нижнюю часть ее щиколоток. Малуф и Мирон скромно отвели глаза. Почти плоскую грудь девочки туго обтягивала розовая блузка; ее просторная черная юбка почти подметала пол. Так же, как у Дины, волосы ее были собраны в пирамидку на макушке, скрепленную воткнутой наискось булавкой с цветком, оставлявшей сверху маленький залихватский хвостик. Остановившись напротив Йоделя, запыхавшаяся Бунтя выпалила: «Перестань орать, папа — я уже здесь!»

«Тебя не дождешься! Вечно ты где-то прячешься! Чем ты там занималась?»

Девочка страстно закричала в ответ: «Почему я должна отчитываться за каждую минуту своей личной жизни? Если тебе так хочется знать — когда ты позвал, я была в туалете! Не могла же я вскочить и прибежать сюда, у всех на глазах, в чем мать родила! Ты этого хочешь?»

«Вот еще! — пробормотал Йодель. — Такими делами надо заниматься в свободное время. Ты там баклуши бьешь, а эти господа ждут, чтобы ты соблаговолила им помочь. А теперь быстренько отведи их в номер. И проверь, чтобы там все было в порядке».

Бунтя смерила глазами Малуфа и Мирона, неодобрительно опустив уголки губ: «Они явно с другой планеты. А тот, что помоложе, вообще подозрительно выглядит».

«Не распускай язык! — строго сказал Йодель. — Постояльцы как постояльцы. Проведи их в номер шестой и спроси, чтó еще им может понадобиться».

Скорчив гримасу, Бунтя смирилась, заложила руки за спину и спросила Малуфа: «Где ваш багаж?»

«У нас с собой только небольшие походные сумки, мы их носим сами».

Лицо девочки оскорбленно вытянулось: «Как вам будет угодно! К вашему сведению, если вы принимаете меня за воровку, вы заблуждаетесь. Меня нисколько не интересуют ваши драгоценные пожитки».

Малуф начал было извиняться, но Бунтя его игнорировала: «Пойдемте, я проведу вас в номер».

«Постойте-ка, постойте! — воскликнул Йодель, хлопнув ладонью по стойке. — Прежде, чем вы сделаете еще один шаг, я хотел бы видеть шесть блестящих монет, аккуратно выложенных на прилавок».

Как только капитан выплатил требуемую сумму, Бунтя указала на узкую лестницу, ведущую наверх. Малуф и Мирон вежливо ждали, чтобы пропустить ее вперед, но девочка испуганно отпрянула: «Вы меня за деревенскую дурочку принимаете? Знаю я ваши инопланетные штучки! Ничего у вас не получится — идите вперед!»

«Как хочешь», — вздохнул Малуф. Астронавты поднялись по лестнице; Бунтя следовала за ними на безопасном расстоянии. На верхней площадке она торопливо проскользнула вперед, демонстративно держась подальше от Мирона. Открыв дверь с закрепленным на ней номером «6», она с подозрением обернулась к Малуфу и Мирону, после чего быстро заглянула в комнату и тут же отскочила в коридор: «Заходите, там все готово».

«Один момент! — остановил ее Малуф. — Ты должна была внимательно проверить, чтобы все было в порядке. Вы постелили свежие простыни?»

«И как насчет полотенец и мыла? — спросил Мирон. — Тебе следовало бы прежде всего заглянуть в ванную».

«Там все готово, — упрямо повторила Бунтя. — Если увидите каких-нибудь грызунов, выгоняйте их в коридор».

Девочка убежала и, стуча башмаками, спустилась по лестнице. Осмотрев комнату, Малуф и Мирон не нашли никаких поводов жаловаться. Массивная, надежная мебель стояла здесь, судя по всему, с незапамятных времен. Боковая дверь вела в старинную затейливую ванную.

Минуту-другую они постояли у окна, глядя на поселок. К тому времени на улице уже зажглись редкие качающиеся фонари, создававшие островки подрагивающего бледного света. На центральной площади несколько молодых людей что-то передвигали и устанавливали, подготавливая какое-то мероприятие. Отвернувшись от окна, астронавты спустились в трапезную и уселись за свободным столом, ожидая, что их обслужат.

Дина расшагивала мимо, взад и вперед, но в конце концов остановилась. Когда Малуф попросил ее показать меню, Дина явно удивилась и, едва сдерживая презрительную усмешку, объяснила: «У нас нет и не бывает никаких таких документов, сударь».

«Тогда чтó же вы можете предложить на ужин?»

«Это зависит от того, чтó для вас приготовит Виллика».

«Даже так!» — обернувшись в сторону кухни, Малуф и Мирон взглянули на приземистую краснолицую кухарку, угрожающе стоявшую в дверном проеме с деревянной поварешкой в руке.

Дина пояснила: «Повариха на вас разозлилась. Бунтя сообщила ей, что ваш молодой приятель хотел заманить ее в ванную, чтобы изнасиловать, и что ей пришлось защищаться самыми отчаянными способами».

«Какая чепуха! — возмутился Малуф. — Будьте добры, попросите Виллику подойти, чтобы мы могли обстоятельно опровергнуть выдумки взбалмошной девчонки. Подобную безобразную клевету невозможно оставить без внимания!»

Дина покачала головой: «Я сама ей все объясню, и она успокоится. Всем известно, что Бунтя позволяет себе подростковые фантазии — возможно, Виллика не поверит ей на слово. В крайнем случае я могу принести вам вяленой рыбы и немного сухарей с почечным салом».

Дина направилась на кухню и закрыла за собой дверь. Через некоторое время она вернулась с двумя мисками горячего острого супа и поставила их перед Малуфом и Мироном. Поглядывая на кухню, она заметила: «Виллика вроде бы больше не бесится. Насколько я понимаю, сегодня вечером на площади будет потеха. Бунтя еще никогда не шалила с сорванцами — боится раньше времени свалиться на спину, задрав ноги. Так или иначе, ужин вам приготовят».

Когда астронавты покончили с супом, Дина принесла им блюдо пареной рыбы с остряком и небольшими корнеплодами — впрочем, это могли быть вареные желуди; на десерт им подали вареники с фруктовой подливкой.

Утолив голод, Малуф и Мирон сидели с кружками травяного чая в руках. Им еще не хотелось спать, и местным жителям тоже. Наблюдая за входящими и выходящими посетителями, они не замечали ничего любопытного. Здесь все вели себя с мрачноватой сдержанностью и разговаривали вполголоса. Йодель суетился за стойкой, скользя пузом по прилавку; на его круглом лице застыло выражение, напоминавшее улыбчивую гостеприимность. Никто не обращал внимания на двух инопланетян.

В конце концов астронавты встали из-за стола, направились к выходу, открыли тяжелую дверь и вышли под вечернее небо.

Малуф и Мирон стояли перед входом в гостиницу; чугунная вывеска слегка покачивалась у них над головами, потревоженная блуждающими порывами ветра. Небо еще не полностью потемнело; крыши коттеджей по обеим сторонам улицы выделялись черными контурами на фоне серого полумрака.

Два астронавта прошлись по главной улице, ускоряя шаг на освещенных фонарями участках. Там, где улица выходила на площадь, они остановились, чтобы посмотреть на развлечения, устроенные сельской молодежью — судя по всему, веселье только начиналось. Вдоль одного края площади собралась группа парней, главным образом подростков шестнадцати-восемнадцати лет. Напротив устроилась стайка девушек примерно того же возраста — может быть, на год или на пару лет младше. Они болтали, смеялись, сумасбродно жестикулировали и бегали одна за другой, создавая впечатление веселой непосредственности, но в то же время исподтишка поглядывая на парней; те, по большей части, сидели тихо и откровенно глазели на девиц.

Заинтересованные происходящим, Малуф и Мирон присели на скамье под высокой плюмерией и стали ждать дальнейшего развития событий. Вскоре молодые люди, разделившись на группы и пользуясь какими-то специальными орудиями, разметили ряд параллельных линий, тянувшихся поперек всей площади и образовавших череду полос примерно полтора метра шириной каждая.

Закончив эту работу, юноши и девушки сразу разбежались в разные стороны, выбирая ту или иную полосу, причем многие девушки поспешно перемещались из одной полосы в другую, если замечали на другом конце партнера, который им не особенно нравился. Тем временем еще несколько молодых людей — судя по всему, музыкантов — поднялись на низкую эстраду в дальнем конце площади и занялись установкой и настройкой инструментов. На них были особые наряды странного покроя и странной расцветки: туго облегающие тело рубахи из фосфоресцирующей ярко-синей ткани, с открытым воротом и глубокими вырезами спереди, обширные шаровары, перевязанные под коленями — матово-красные, лимонно-зеленые или черные — а также белые башмаки с длинными острыми носками. Через несколько минут все музыканты одновременно надели причудливые длиннорылые маски и внезапно превратились в коварно переглядывающуюся бесовскую шайку.

Напряжение возрастало — казалось, в воздухе проскакивали электрические разряды. Юноши и девушки принялись подпрыгивать и кружиться, взбрыкивая ногами — сначала застенчиво и неуверенно, но мало-помалу все смелее и развязнее. Подбоченившись, они то и дело взмахивали руками, словно протыкая воздух, и вертели ладонями, оттопырив большие пальцы. На далекой эстраде ударник подвесил вереницу трубчатых колоколов над огромным басовым барабаном и прошелся бамбуковой метелкой по пустотелому деревянному резонатору, после чего встал навытяжку — на площади тут же воцарилась тишина. Театральным жестом вытянув вверх руку с зажатым в ней молоточком, барабанщик ударил по цилиндрическому гонгу. Другие музыканты тут же принялись пиликать и дудеть, производя внезапный оглушительный гвалт воющих и дрожащих глиссандо, случайных пассажей и арпеджио, подгоняемых судьбоносными гулкими ударами громадного барабана.

Сумбурный звуковой шквал застал Малуфа и Мирона врасплох: почему-то оба они ожидали, что музыка будет более упорядоченной и мелодичной. Тем не менее, они продолжали внимательно слушать.

«Я знаю, в чем дело! — заявил Мирон. — Мы не понимаем их музыку, потому что нам незнакомы и непонятны ее сложные закономерности».

«Надо полагать, так оно и есть», — допустил Малуф.

Юноши и девушки, находившиеся на разных концах расчерченных полос, реагировали на музыку с энтузиазмом, дергаясь в такт ударам большой литавры, корчили всевозможные гримасы, извиваясь всем телом, поднимали согнутые в коленях ноги и броском распрямляли их вперед, вытягивая носки. Мирон не преминул заметить, что девушки привязали длинные юбки к туфлям, чтобы не слишком обнажать щиколотки, хотя самые отважные провокационно демонстрировали на мгновение вершок-другой своей ноги, сразу исчезавший под юбкой.

Ритм барабана становился все настойчивее, пируэты и прыжки танцоров — все неистовее, нервное напряжение достигло критического уровня. Юноша и девушка, плясавшие на разных концах одной из полос, стали сближаться — подбоченившись, кружась и брыкаясь. Они встретились посередине полосы и резко остановились, все еще поводя плечами и бедрами в такт грохочущему ритму, после чего, развернувшись спиной друг к другу, быстро наклонились так, чтобы их ягодицы столкнулись, и разбежались на прежние позиции, опять торжествующе подпрыгивая, кружась и брыкаясь.

Гвалт на эстраде не умолкал, огромный барабан непрерывно гремел. Еще одна пара сорвалась с места, двинулась навстречу и повторила ритуальное столкновение; вслед за ней это проделали еще две пары.

Мирон вдруг что-то заметил, нагнулся и протянул руку, указывая вперед: «Смотрите, смотрите! Четвертая девушка, если считать от нас!»

«Ага! Это наша Бунтя — и пляшет не хуже остальных!»

«Давай, давай!» — с энтузиазмом поддержал ее Мирон, когда Бунтя двинулась навстречу своему партнеру, выделывая пируэты с энергией, не уступавшей пылу ее подруг.

Все полосы площади неожиданно наполнились движением сходившихся и разбегавшихся пар; каждый участник ритуала демонстрировал свой особенный стиль: одни вышагивали важно и многозначительно, другие — суматошно и легкомысленно, подобно вертлявым насекомым. Время от времени парень или девушка начинали двигаться к середине полосы, кривляясь и приплясывая изо всех сил, но обнаруживали, что никто не стремился им навстречу с противоположного конца площади. Такое положение дел явно считалось унизительным. Подвергнувшаяся оскорблению персона останавливалась и, опустив плечи, уныло возвращалась к началу полосы — или, поддавшись порыву раздражения, продолжала пляску до середины полосы и там выполняла ритуал столкновения в одиночку, надеясь устыдить обидчика нелепым извращением общепринятых поз и телодвижений.

Через некоторое время танцы закончились. Ударник стал быстро перебирать молоточками по колоколам, рыгорог испустил дикое воющее глиссандо, прогремела последняя прощальная дробь барабана — и наступила тишина. Музыканты сняли маски, спрыгнули с эстрады и пропали в темноте. Юноши и девушки, снова игнорируя друг друга, собрались небольшими болтливыми группами, обсуждая события вечера. Одни были радостно возбуждены и праздновали свои успехи. Другие, огорченные результатами состязания в популярности, бродили вокруг и ни с кем не разговаривали.

«Вот таким образом, — подвел итог Малуф, — развлекается молодежь в поселке Кренке. Мы засвидетельствовали немало мимолетных триумфов и сбывшихся надежд — и столько же маленьких трагедий».

Мирон серьезно кивнул: «Интересно, что будет дальше? По-моему, они еще не готовы разойтись по домам».

Предположения Мирона были вскоре опровергнуты. Парни гурьбой удалились с площади по главной улице, а оттуда разошлись в разных направлениях. Из глубоких теней по краям площади появились, как по мановению волшебной палочки, родители девушек и бесцеремонно увели каждую домой по той же главной улице.

Через несколько минут темная площадь опустела — только в какой-то конторе напротив еще горел одинокий огонь.

«Кто-то работает по ночам», — заметил Мирон. Поднявшись на ноги, он пригляделся: на стенде у входа в контору предлагались в продажу газеты и журналы.

«Скорее всего, какое-то агентство новостей, — сказал он Малуфу. — Если допустить, что в Кренке может существовать такое предприятие».

Малуф тоже встал, и они вдвоем пересекли площадь. Подходя к конторе, они увидели над дверью вывеску с золочеными буквами на черном фоне:

«ОБОЗРЕНИЕ КРЕНКЕ

УЛЬВИН ФАРРО, ИЗДАТЕЛЬ»

Малуф постучал в дверь. Послышался спокойный голос: «Заходите!»

Астронавты зашли в небольшую опрятную контору; кроме стола и нескольких стульев, здесь не было никакой мебели. Одну из стен полностью покрывали фотографии, изображавшие мужчин, женщин и детей всевозможных возрастов и во всевозможных позах, хотя в большинстве случаев они просто смотрели в объектив без всякого выражения. На других стенах, безукоризненно побеленных, не было никаких сувениров или украшений.

За столом сидел бледный молодой человек ничем не впечатляющей внешности. Лоб его обрамляли пепельно-серые светлые локоны, а в его физиономии тоже не было ничего достопримечательного, если не считать прозрачных, словно светящихся серых глаз. Он представился: «Как вы могли догадаться, я — Ульвин Фарро. У вас есть ко мне какое-то дело?»

«Нет, ничего особенного, — отозвался Малуф. — Мы просто проходили мимо, заметили вашу вывеску и решили заглянуть, исключительно из любопытства».

Фарро разглядывал посетителей — у него они тоже вызывали любопытство: «Надо полагать, вы — те самые инопланетяне, что прилетели сегодня вечером и остановились в «Трех перьях»?»

«Совершенно верно», — подтвердил Малуф.

«В Кренке слухи распространяются быстро», — с иронической усмешкой прибавил Мирон.

Фарро безразлично пожал плечами: «Так или иначе, я благодарен вашему прибытию — теперь у меня есть хоть какой-то злободневный материал. Не желаете ли присесть?»

«Спасибо, — астронавты уселись на стулья с прямыми спинками. — Я — Адэйр Малуф, владелец космического судна «Гликка», а это Мирон Тэйни, мой первый помощник».

Фарро вежливо кивнул: «Что привело вас в наш отдаленный от столичной суеты поселок? Следует ли рассматривать вас как туристов — или у вас что-то другое на уме?»

«Если вы надеетесь опубликовать в «Обозревателе» интригующую статью, посвященную нашему приезду, не слишком увлекайтесь этой идеей. На Флютере мы — всего лишь туристы и блуждаем с места на место скорее по прихоти, нежели следуя какому-то определенному плану».

«Допустим! — откинувшись на спинку стула, Ульвин Фарро немного помолчал, подвергая посетителей задумчивой инспекции. — Если бы я позволил себе откровенное замечание, я мог бы сказать, что ни один из вас не похож на типичного праздного туриста. Тем не менее, трудно представить себе, с какой целью вы могли бы оживить своим присутствием такую сонную захолустную дыру, как Кренке. Поистине, ваш приезд — своего рода загадка! Должен тут же оговориться, что мои умозаключения — не более чем полет фантазии, и, конечно же, не будут опубликованы».

Малуф задумался и ответил не сразу. Наконец он сказал слегка назидательным тоном: «Судя по всему, вы — человек проницательный и сообразительный. Позвольте предложить на ваше рассмотрение еще один «полет фантазии» — а именно возможность того, что на самом деле мы хотели бы получить информацию по интересующему нас вопросу, но только с тем условием, что предоставление таких сведений ни в коем случае не станет достоянием гласности».

Фарро наклонился вперед: «Давайте определим ситуацию в менее расплывчатых выражениях. Вы хотите, чтобы я предоставил вам информацию, а затем никоим образом и никому ни словом не упоминал о содержании нашего разговора. Я правильно вас понимаю?»

«Именно так. Если причина нашего приезда станет общеизвестной, это существенно ограничит свободу наших действий».

«Очень хорошо! — Фарро выпрямился. — Я согласен соблюдать ваши условия — если то, что я от вас услышу, не свидетельствует о какой-нибудь кошмарной угрозе или катастрофе, о которой я буду вынужден предупредить население».

Малуф мрачно усмехнулся: «Ни о каких катастрофах и катаклизмах вы не услышите. Могу ли я продолжать?»

«Да, — кивнул Фарро, — продолжайте».

«Несколько лет тому назад в Трейвене, на планете Морлок, появился молодой человек, представлявшийся под именем «Лой Тремэйн». Его основное занятие состояло в том, чтобы очаровывать богатых пожилых женщин и мошеннически избавлять их от бремени благосостояния. Будучи обладателем гипнотической внешности, он вел себя исключительно нагло. У него на шее была татуировка — нам удалось узнать, что таким символом обозначают тех, кто родился в Кренке. Находясь в Трейвене, Лой Тремэйн утверждал, что он отчаянно тосковал по Флютеру и хотел бы во что бы то ни стало вернуться в родные места, но что для этого ему нужно было утрясти кое-какие проблемы с общественными контролерами. В конце концов он совершил убийство и соблазнил богатую вдову своей жертвы покинуть Морлок вместе с ним, обещая ей чудесные приключения на далеких планетах — но при всем при том намеревался вернуться на Флютер.

Позавчера «Гликка» приземлилась в космопорте Коро-Коро. Мы знали, что Тремэйн скрывается где-то на Флютере. В Коро-Коро мы его не нашли и предположили, что он нашел убежище в Кренке. Поэтому мы сюда и приехали».

Фарро покачал головой: «Здесь что-то не так. В Кренке никогда не было никаких Тремэйнов. Возможно, вы неправильно истолковали его татуировку».

«Нет, мы не ошиблись. Эту татуировку видел и определил специалист, который переделал ее, по просьбе Тремэйна, в семиконечную звезду уроженца Коро-Коро».

«В таком случае нет никаких сомнений в том, что человек, которого вы ищете, скрывается под другим именем. Как он выглядел?»

«Ха! — лицо Малуфа подернулось нервной гримасой. — Однажды увидев, его ни с кем не спутаешь. Это высокий, сильный человек. У него театрально-горделивая походка, как у кавалера, танцующего старомодный шебардиган. На лоб его спускаются темные кудри, у него аристократический горбатый нос, близко посаженные черные глаза напряженно сверлят собеседника. Он любит притворяться бесшабашным сорвиголовой и рассказывать выдумки о своих похождениях, сопровождая их мелодраматической жестикуляцией».

«Подождите-ка, подождите! — воскликнул Ульвин Фарро. — Я знаю, о ком вы говорите! Его зовут Орло Кавке! Но, уверяю вас, в Кренке вы его не найдете».

«Почему же?»

«Он не посмел бы показаться здесь, где его могут узнать! Орло Кавке совершил в Кренке ряд отвратительных преступлений, но избежал наказания.

Его поступки тошнотворны. Он похитил трех девушек, одну за другой. Он уводил их по ночам на Кручу Меллами. В Кренке наступили тяжелые времена, все мужчины подозревали друг друга. Орло Кавке насиловал девушек всеми доступными воображению способами — и даже, пожалуй, способами, не сразу поддающимися воображению. Он безумно издевался над бедными девочками, наказывая их за то, что они не желали делиться с ним своей красотой. Его схватили, заковали в цепи и притащили в поселок, но он сбежал, после чего нам сообщили, что Кавке каким-то образом умудрился улететь с Флютера. Он вернулся, вы говорите? Это просто потрясающе!»

«Вы проливаете новый свет на тайну Лоя Тремэйна, — пробормотал Малуф. — Впрочем, теперь его следует называть «Орло Кавке»».

Журналист задумчиво разглядывал капитана: «И что вы теперь намерены делать?»

«Не знаю. Многое зависит от обстоятельств».

Фарро обратился к Малуфу настойчиво-серьезным тоном: «Если вы его найдете, надеюсь, вы привезете его обратно в Кренке. Кавке нанес местным жителям такой ущерб, что его сможет в какой-то мере возместить только его публичное наказание».

Малуф печально покачал головой: «Не могу ничего обещать. Моя мать у него в руках, и нам придется использовать любые возможности». Капитан задумался, после чего спросил: «Не найдется ли у вас фотография Орло Кавке?»

Фарро поколебался, но выдвинул ящик стола, вынул из него пару фотографий и положил их на стол перед Малуфом.

«Благодарю вас».

Рассмотрев оба снимка, Малуф передал их Мирону.

На первой фотографии был изображен высокий темноволосый человек впечатляющей внешности, закованный в цепи и стоявший спиной к каменной стене. Кавке уставился в объектив с почти осязаемым, звериным бешенством. На второй фотографии Кавке повернули в профиль; в таком ракурсе он напоминал какого-то древнего демонического героя. Его вызывающая поза свидетельствовала только о презрении к окружающим.

Фарро спросил: «Когда вы уезжаете?»

«Завтра утром. В Кренке нас больше ничто не удерживает».

Малуф и Мирон встали, снова поблагодарили издателя и вышли на темную площадь; Фарро, безутешно смотревший им вслед, остался за столом.

Вернувшись к гостинице «Три пера», астронавты зашли в трактирный зал. За стойкой еще сидели два любителя пива, продолжавших неспешную беседу с Йоделем. Посреди ряда опустевших столов стояла и смотрела в ночное окно Дина, погрузившаяся в какие-то свои невеселые мысли. Дверь в кухню была закрыта, скрывая от посторонних глаз раздражительную Виллику — если та все еще расхаживала среди кастрюль и сковородок, угрожая невидимым врагам увесистой поварешкой.

Проходя мимо, астронавты вежливо пожелали Дине спокойной ночи, но она их почти не заметила. Поднявшись по лестнице к себе в номер, Малуф и Мирон по очереди помылись, устало бросились на кровати и вскоре заснули.

Утром небо над поселком затянула унылая пелена облаков, надвинувшаяся с северных холмов — из окна селение казалось еще более промозглым, безрадостным и подавленным тяжестью столетий.

Два астронавта молча оделись, размышляя о полученных вчера неутешительных сведениях, и спустились в трактир. Дина вышла им навстречу и провела их в продолговатое полутемное помещение, которое она назвала «утренним салоном»; в «салоне» попахивало плесенью и влажным камнем. Маленькое окно в торцевой стене пропускало водянистый серый свет, едва достаточный для того, чтобы можно было что-либо разглядеть на столе.

«Виллика в хорошем настроении, — сообщила им Дина. — Она соблаговолила сварить вам самую лучшую кашу и приготовила фруктовый десерт».

Астронавтам подали хлеб с хрустящей корочкой, мармелад, густую горячую кашу, сдобренную кусочками соленой рыбы, и миски с вареным инжиром в пряном медовом сиропе. Малуф и Мирон съели столько, сколько смогли, обильно запивая завтрак травяным чаем, после чего вернулись в трактирный зал.

За стойкой уже горбились над кружками пива три субъекта средних лет.

Йодель жизнерадостно приветствовал постояльцев: «Вы уезжаете? Еще только рассвело!»

Малуф задержался: «Мы приятно провели время в Кренке, но теперь нам пора возвращаться в столицу».

«Конечно, конечно, вам виднее! — развел руками бармен. — Но, может быть, вы подождете еще несколько минут? Эти господа хотели бы с вами познакомиться».

«Неужели?» — Малуф наклонился к Мирону и пробормотал ему на ухо: «Фарро разболтался. Видимо, он решил, что мы привезли достаточно ужасные и катастрофические вести».

«Неудивительно! — отозвался Мирон. — По сути дела, ему ничего другого не оставалось».

Переводя взгляд с одного астронавта на другого, Йодель встревожился: «Нет никаких причин для беспокойства. Мои сегодняшние гости пользуются самой высокой репутацией, я могу за них поручиться».

Три местных жителя спустились с высоких табуретов и повернулись лицом к чужеземцам. Они походили друг на друга: суровые люди с загрубевшими лицами, крепко сколоченные, широкоплечие; их темные волосы были стянуты под затылком кожаными ремешками. На них были длинные черные плащи, расширявшиеся в бедрах, черные панталоны, подвязанные под коленями, длинные черные чулки и башмаки с длинными острыми носками.

Йодель произнес, осторожно и почтительно: «Позвольте мне представить присутствующих». По очереди похлопывая по плечу каждого из селян, бармен называл их: «Дерль Моун. Эверн Глистер. Мадриг Каргус». Смущенно улыбнувшись, Йодель покосился на Малуфа: «Боюсь, я запамятовал ваши имена».

«Неважно. Я — Адэйр Малуф, а это — Мирон Тэйни. Мы оба работаем на борту звездолета «Гликка», приземлившегося в космопорте Коро-Коро. Что мы могли бы для вас сделать?»

Дерль Моун заговорил первый, хрипло и напряженно — ему явно стоило большого труда соблюдать правила приличия: «Вы проявили необычный интерес к личности некоего Орло Кавке. Как вам известно, Кавке — преступник, избежавший правосудия. Мы решительно намерены исправить нашу оплошность и наказать негодяя по заслугам».

«Вполне понятное намерение, — ответил Малуф. — Вчера вечером мы узнали, что Орло Кавке — или Лой Тремэйн, как он называл себя на моей планете — совершил ряд дополнительных преступлений, о которых мы даже не догадывались».

Моун едва сдерживал гнев: «Почему вы ищете Кавке?»

«Он убил моего отца, сделал мою мать своей заложницей и живет на ее деньги».

Моун неопределенно хмыкнул и отвел глаза, после чего спросил: «И что вы намерены делать теперь?»

«В данный момент мы не имеем ни малейшего понятия о том, где он находится. Тем не менее, мы его найдем — скорее всего проследив, каким образом, где и кому выплачивается ежегодное содержание моей матери. Если бы она не получала деньги, Кавке давно бы ее бросил. Не думаю, что он рассматривает глуповатую старуху как подходящую спутницу жизни».

Моун издал мрачный звук, напоминавший рычание: «Орло известен другими наклонностями — он предпочитает невинных хорошеньких девочек, едва достигших подросткового возраста. Его первой жертвой стала Лалли Глистер. Он отвел ее в лесную берлогу и делал с ней невероятные вещи. Когда она умерла, он похоронил ее в рыхлой земле на прогалине. Через некоторое время он похитил мою дочь, Мёрси, и подверг ее таким же пыткам. К этому времени весь поселок был объят ужасом, и никто не проклинал неизвестного насильника яростнее, чем Орло Кавке! Прошло несколько недель, и он подкараулил Сэли Каргус. То, что он с ней сделал, не поддается представлению! Но на этот раз Кавке допустил оплошность. Фермерский сын, паренек по имени Тиннок, работавший на участке по соседству с грядками Кавке, заметил, что Орло не заботился о своем огороде. Если он уходил из поселка на весь день, но не собирал урожай — где он был, спрашивается? На участке Кавке никто не окапывал грядки, все заросло сорняками. Тиннок поделился с нами своими подозрениями. Мы закрепили миниатюрный передатчик в каблуке башмака Кавке и проследили мерзавца до его лесного убежища.

Мы выкопали из-под плесневеющего гумуса то, что осталось от наших дочерей, и попросили Орло объяснить, каким образом их могилы оказались рядом с той пещерой, куда он наведывался. Орло только улыбнулся и пожал плечами.

Мы притащили его в поселок и заковали его в кандалы. Пока мы спорили о том, какой приговор послужит для него достаточным наказанием, Орло умудрился как-то вывернуться из цепей и убежал в лес. Мы упали ничком на землю, колотя ее кулаками, и грызли щебень, проклиная свою непроходимую тупость. Был объявлен пятидневный траур: один день поминовения погибших девочек, три дня самобичевания в наказание за побег Орло и последний день — день отвержения единого всемогущего бога, допустившего такое извращение. С тех пор мы считаем бога предателем. Теперь вы понимаете, почему ваши поиски вызывают у нас такой интерес».

Малуф не мог не согласиться: «Ваши побуждения мне вполне понятны, и я им сочувствую».

Каргус нарушил молчание: «Сочувствия мало! Вы говорите, что найдете Кавке. Может быть, так оно и будет — но когда он окажется у вас в руках, вы должны вернуть его в Кренке, а мы уж тут по-своему отпразднуем возвращение блудного сына!»

Малуф с сожалением покачал головой: «Никак не могу взять на себя обязательства, выполнение которых невозможно гарантировать. Могу сказать одно: если Кавке нам попадется и у нас будет такая возможность, мы передадим его вам. Любые другие обещания бессмысленны».

Три фермера молча повернулись к стойке бара, осушили пивные кружки, промаршировали к выходу и покинули трактир.

Малуф и Мирон задержались еще немного, чтобы вежливо попрощаться с пузатым Йоделем, после чего тоже вышли на улицу. Остановившись под вывеской «Трех перьев», они взглянули в сторону центральной площади, после чего направились к реке, пересекли ее по чугунному мосту и прошли по стоянке сельскохозяйственной техники туда, где их ждал автолет.

Машина поднялась в воздух и пробилась через пелену туч к солнечному свету. Малуф и Мирон полетели над просторами Флютера обратно в Коро-Коро.