Книга: Петля Афродиты
Назад: 17 Любви покорны все
Дальше: 19 Главная ошибка

18
Две женщины

– Ну и как, как мы будем провоцировать Валеру?
Чекин хоть и молод, а неплохой психолог, да и манипулятор тоже. Он распознал в словах Богдана Петровича протестную окраску и смягчил категоричный тон:
– Нужно создать определенные условия, при которых его прорвет.
– Ну и? Какие должны быть условия? Ваши предложения?
– Например, взять его на арапа. Берем тройку полицейских, едем к нему, задерживаем по подозрению в убийстве, привозим в следственный изолятор, предъявляем обвинение, улики, взятые от балды… И человек ломается, если виновен, он сознается.
В паузе Богдану Петровичу не нужно было говорить – и так понятно, что он думает по поводу «арапа», на физиономии все нарисовано.
– И что… этот метод практикуется? – с сомнением спросил он.
– Крайне редко. Когда на сто процентов есть уверенность, что человек преступник, но не хватает доказательств.
Добряк Богдан Петрович стал чернее самой черной тучи, еще немного – и он начнет метать молнии из глаз.
– Зверская методология, – процедил. – Если виновен, говорите, сознается? А если не виновен? Умирает?
– Насчет смертей статистики нет.
– Потому что ее скрывают. Я как врач вам скажу, предложенный вами метод антигуманный, он убийственный в прямом смысле. А те, кто пользуется им, преступники.
– Это как бы базовый пример, можно подобрать…
– Короче, я на бесчеловечный эксперимент никогда не соглашусь, моя совесть любит спать спокойно. Запомните, Ярослав, это опасная дорога: сегодня вы внедряете безумную методологию, завтра вас по ней же и прессуют. Не хотите оказаться в яме, не ройте ее другому – народная мудрость.
– По номерам Инны кто-нибудь работает? – осведомился Чекин.
– Артем. Но это бесперспективное дело, я уже понял. Подруг там много – школьные, институтские, из далекого детства… Никто не признается, что в один сентябрьский вечер Инна была у них в гостях допоздна. Большинство живет, кстати сказать, в других городах и даже странах.
Выйдя из бара, Богдан Петрович поежился от холода. Но, возможно, и не от холода, у него, как у Болотова, голова тоже шла кругом, только по другому поводу. Он теперь не располагает собой, вышел на работу, но хоть успел поженить детвору. Да, он все может, у него везде блат, как говорили раньше. Свадьба получилась без пафоса и пыли в глаза, человек десять друзей Артема собрались, дети расписались, в кафе скромно отметили без алкоголя – новомодная фишка! Богдан Петрович бегал к бару, чтобы тайком пропустить рюмку коньяка, да и скучновато ему было, а ребята веселились. Теперь молодожены пакуют чемоданы, на днях уезжают, вот тогда наступит не скука, а скучище.
За последние дни одна хорошая новость: Нюшу отпускают под залог. С Валерой связаться не удалось – не брал трубку, негодяй! Деньги внес Богдан Петрович. Он сел в машину, которую действительно отлично отремонтировали, как обещал Прохор, достал список, написанный Эллой, и надел очки.
– Что тут у нас… Ага, соли купить, яблок, зелени…
Ему позвонили, посмотрев на дисплей, удивился: это был анатом из морга. Ну, раз звонит, значит, дело срочное, Богдан Петрович поднес трубку к уху.
– Привет, Богдан, – сказал анатом. – Помнишь, ты приходил по поводу девушки с роскошным телом?
– Помню. Инна Лопатина.
– Угу, угу. Тебя еще интересовали ее кровоподтеки…
– Еще бы. Очень интересуют и сейчас. А что?
– Так вот, у нас тут идентичный случай…
– Что, серийный маньяк?
Вот было бы здорово – маньяк! Все подозрения с Болотовых сняли бы, с Валеркой отношения не наладились бы, ну и хрен с ним, а на душе как-то спокойней стало бы.
– Нет, что ты, – разбил его мечтания в пух и прах анатом. – Просто у нас труп девицы с подобными кровоподтеками, но на вскрытии присутствовал один крутой эксперт. Я вспомнил твой случай, показал ему фото, рассказал, какие странности нас смущали тогда. И знаешь, что он сказал?
– Не томи, – громко бросил в трубку Богдан Петрович.
– Сложно убить, если силы равны и жертва оказывает сопротивление. В борьбе Лопатиной и убийцы силы были равные, понял? Другого объяснения нет. Кстати, перевес всегда на стороне нападающего, тем более с оружием в руке, но… не случилось. А случилось позже. Отсюда и пляши. Пока.
Пляши! Вот чудак! Плясать-то можно, только в какую сторону? Богдан Петрович поехал в супермаркет, затоварился и домой рванул. Естественно, по дороге ворочал извилинами и всем, что есть под черепом, – каким образом информация патологоанатома способна помочь вычислить человека, убившего Инну? Мысль не осенила его седую голову.
Дома он принял душ и зашел в кабинет. Трубку достал, табаком набил. Элла принесла чай, он пил… а мысль не приходила.
– Дядя Богдан, можно? – просунул в дверную щель голову Артем.
– Ну, заходи.
– Нет, давай ты ко мне. Что-то покажу.
– Давай… потом. Я устал…
– Нет, сейчас. Тебе будет интересно, клянусь. Очки захвати.
Пришлось идти в комнату молодоженов. Конечно, к компьютеру. Артем приставил стул к столу, сам плюхнулся в кресло.
– Смотри, дядя Богдан, что я нашел…
– Статья? Про что?
– Хе! Про сонную артерию, рассеченную острым предметом. Ваш случай с папиной… э… подругой не единственный.
– Да ну!
– Тут главное, правильно забить поисковик. Ты не представляешь, сколько выскочило сайтов! А сколько я их перелопатил… жуть! Ну, я подряд заходил, так нашел кое-что похожее… на смерть этой… папиной подружки.
– Ну-ка, ну-ка…
Богдан Петрович надел очки и начал читать. И это было интереснейшее чтиво, без сомнения, безумно полезное…
…На следующий день, ближе к вечеру, Надежда Алексеевна открыла дверь своим ключом. Ее встретил Богдаша, он же и привез домой, а сам торопился на встречу с адвокатом, потом – в поликлинику, он ведь работает. Она переступила порог дома уже другой, чем была когда-то. Когда-то – это до ареста, до следственного изолятора, до изнурительных ожиданий чуда. И вот чудо свершилось, ее отпустили под залог, деньги внес Богдаша. Не муж, а его друг. И это показатель, что свою жизнь до сегодняшнего дня она жила неправильно, глупо, а за глупость приходится платить двойную цену. Но об этом она подумает ночью, когда ляжет в чистую и пахнущую свежестью постель, обязательно откроет окно, потому что ей все время, проведенное в камере, не хватало воздуха. А сейчас, прямо с порога – ванная комната, мыло, шампунь, горячая вода…
В гостиной кто-то был, там горел свет, работал телевизор. Неужели Валера? С кем не хотелось бы сейчас встретиться, так это с мужем, который, по идее, должен быть на работе. Да делать нечего, все равно предстоит расставить точки над «i», уж лучше это сделать сразу.
Надежда Алексеевна решительно раздвинула двери и… увидела Сати. Новость! Или, скорее, наглость. Наглость мужа в первую очередь. Молодая женщина сидела в кресле, положив ногу на ногу, читала журнал. На шум открываемой двери она подняла глаза. Не смутилась. Не поздоровалась. Да и у Надежды Алексеевны не появилось желания разыгрывать из себя радушную хозяйку дома.
– Вы? Одна? В моем доме? – произнесла она тоном, после которого гость обязан попрощаться и уйти, если у него есть хоть капля самолюбия и воспитания.
– Да, одна, – сказала Сати. – Я жду Валерия Витальевича.
– Почему в моем доме, а не где-нибудь в кафе вы его ждете?
– Но это еще и его дом. Не так ли?
Намек на близкие отношения с ее мужем просто топорный. Если бы Надежда Алексеевна услышала бесстыдные слова до того, как попала в СИЗО, она выставила бы эту дрянь в два счета, не исключено, что применив силу. Сейчас все воспринималось через призму отдаленности, словно не касалось ее. Тем не менее свободную во всех отношениях девицу следовало мягко поставить на место, чтоб она не смела вторгаться в законное пространство Надежды Алексеевны.
– Давайте договоримся, милая… – Хозяйка дома присела на подлокотник кресла, намереваясь поставить условия наглой девочке и уйти в ванную комнату. – Вы уже считаете этот дом вашим? Не возражаю. Но! Хочу я или нет, хотите вы или нет, а мне предстоит жить по этому адресу до конца следствия вопреки нашим желаниям. И пока буду жить здесь, видеть вас не хочу. А позже, за услугу не видеть вас все обозначенное время, я подарю вам этот дом вместе с Болотовым. Надеюсь, мы с вами договорились?
Довольная собой Надежда Алексеевна поднялась, однако Сати и не думала последовать ее примеру, не думала убраться вон, напротив, она медленно, томно откинулась на спинку кресла, после сказала:
– Ваше предложение заманчиво. Впрочем, в вашем доме я не нуждаюсь, у меня есть свой и гораздо больше, чем эта квартира. Мне ведь все равно придется ждать Валерия Витальевича здесь, мы так условились… И пока мы одни, я готова немного развлечь вас.
– Меня? Развлечь? – хохотнула Надежда Алексеевна. – Шутите?
– Нет. Хочу рассказать занимательную историю про девочку, которую звали… как бы ее назвать… например… Лиза! Хорошее имя, правда? Вы садитесь, Надежда Алексеевна, это очень интересная история и долгая.
Заподозрив дьявольские козни, Надежда Алексеевна, не сводя немигающих глаз с Сати, вернулась в кресло и задала на первый взгляд глупый вопрос:
– Вы кто?
– Человек, – ответила с улыбкой Сати.
У нее прелестная улыбка, располагающая, даже Надежда Алексеевна вынуждена это признать про себя, но не говорить же комплименты новой пассии мужа. А Сати тем временем продолжила своим баюкающим голосом сирены, увлекающей несчастных моряков в морскую пучину:
– Я обыкновенный человек, собирающий истории… нет, не так. Я вынимаю из шкафов скелеты, которых некоторые тщательно прячут. Не знаю, как это мне пригодится, может быть, когда-то напишу толстую книгу и назову ее… «Скелеты из шкафов».
– Вы любите чужие тайны? – проскрипела Надежда Алексеевна, ей не нравилось начало, это было заметно.
– Чужие тайны? – переспросила Сати, приподняв одну бровь. – Пожалуй, люблю. А что в этом предосудительного? Если человек прячет скелет в шкаф, он должен быть готов, что однажды чудовище вылезет оттуда. К тому же тайны зачастую бывают и преступлениями, отчего же в них не покопаться? Вы готовы слушать? Правда, история местами мелодраматична, но этот жанр оттеняет серые будни. Итак, жили-были мама с дочкой, и была у них маленькая девочка по имени… Как мы назвали ее? Лизой? Итак, девочку звали Лизой… Лизонькой…

 

Четыре года – это уже возраст, когда в сознании просыпается такая необходимая функция, как запоминание. И самые яркие впечатления своей пока еще короткой жизни маленький человечек откладывает в память на всю жизнь. Он помнит оттенки интонаций, лица людей, обстановку вокруг, являющуюся неотъемлемой частью событий, и, конечно же, свои переживания.
Лизоньке исполнилось четыре года несколько дней назад. Был торт, был подарок – куколка, и было почему-то невесело. «Невесело» – не абстрактное понятие, «невесело» представлялось маленькой девочке чем-то живым, как человек, только невидимым. Оно поселилось в их квартире на шестом этаже задолго до четвертого дня рождения Лизоньки, но ее это как будто не касалось. А касалось мамы и бабушки, это к ним прибилось «невесело». В своей комнате Лиза играла, на удивление кроха умела себя занять. Отвлекалась малышка, когда бабушка ругала маму, тогда девочка беспокойно прислушивалась к перепалкам, но о чем шла речь, разумеется, не понимала. Ее пугал резкий голос бабушки, которая часто говорила девочке: «Горе ты мое». Что такое горе, Лиза не знала, но догадывалась: это что-то приятное, потому что бабушка обычно гладила ее по голове или обнимала, когда произносила эти загадочные слова, а потом частенько давала конфету.
Однажды мама привезла Лизу в большой-пребольшой дом. Они шли по длинным коридорам и пришли в странную комнату, где стояли стулья, стол – за ним сидела красивая тетя и… все. Мама поставила на пол забитый до отказа старый чемодан и села на стул, Лизу усадила рядом. Было очень скучно. Девочка то и дело порывалась спрыгнуть со стула и побегать, но мама догадывалась о ее намерениях и строго приказывала:
– Лиза, сиди смирно.
Оставалось только болтать ногами в воздухе, рассматривая красивую тетю, которая что-то писала и лишь изредка поглядывала исподлобья на молодую мать с дочерью. Наконец мама подхватилась, со стула спрыгнула и Лиза, это же такая мука – просто сидеть на стуле. Ладошка девочки оказалась в маминой руке, обе вошли в другую комнату – больше, с тяжелыми шторами, портретами строгих бородатых и усатых дяденек, развешанных по стенам. Здесь тоже стоял стол и стулья. Больше ничего, если не считать огромных напольных часов в углу и всяких мелочей на полках в шкафах. За столом тоже сидела тетя, но старая, в роговых очках, с поджатыми губами и до того тонкими, что их как бы и не было вовсе. Она немножко напугала Лизу, потому что похожа на доктора, только без белого халата, а в темном костюме.
– Садитесь, – нахмурилась тетя.
Мама присела на самый краешек стула, выпрямила спину, ее лицо стало напряженным и красным. А Лиза осталась стоять, ежась под пристальным взглядом старой тети. Очень не понравилась девочке тетка в очках, ну очень не понравилась. Тикали напольные часы. Громко тикали. А тетка все смотрела то на Лизу, то на маму. Мама достала из сумочки гибкую папку, несмело, словно боялась, что ее отругает за каждое лишнее движение старая тетя, положила на полированный стол.
– Здесь все документы? – спросила тетка в очках. Мама несколько раз быстро кивнула. – И все же вы еще раз подумайте, это же ваш ребенок.
– Нет, нет, – хрипло сказала мама, прокашлялась в кулак, извинилась. Лиза все хорошо запомнила, даже то, что у мамы дрожали руки. – Мы все обдумали… я обдумала… и решили… я решила… У меня просто нет выхода… Его нет… Это правда.
– Выход всегда есть, но вы не хотите…
– Я заберу, – пылко воскликнула мама. – Через два-три месяца!
– Ай, бросьте.
Тетка в очках отвернула от них лицо и задумалась. Пауза затянулась. Лизонька дернула маму за рукав пальто, та наклонилась к ней.
– Когда мы пойдем домой? – шепотом спросила малышка.
Мама не ответила. Она снова выпрямилась и впилась глазами в старую тетю, которая почему-то сердилась на нее, как показалось малышке.
– Мне пора на поезд, – выдавила из себя мама с трудом. – В сумке вещи… на первое время и… и игрушки. Любимые.
Тетя встала из-за стола, подошла к ним, вдруг присела на корточки перед Лизой и улыбнулась:
– Хочешь, я познакомлю тебя с девочками и мальчиками?
– Нет, – отказалась Лиза, заподозрив подвох.
– У нас много маленьких девочек, как ты, – уговаривала тетя сладко-сладко. – Твоя мама тоже хочет с ними познакомиться.
Лиза взглянула на маму и получила подтверждение – кивок, только при этом у нее лицо было незнакомое, какое-то темное. Наверное, она не хотела, чтобы дочка знакомилась с чужими детьми, и малышка теснее прижалась к матери. На самом деле Лизе очень хотелось познакомиться с девочками, очень-очень. Дома ее никуда не выпускали. Иногда бабушка выходила с ней погулять, но гуляли они до аптеки или магазина, а это так скучно. Настоящий праздник был, если ехали на базар – сначала на трамвае, потом шли пешком через парк, где на обратном пути Лиза каталась на качелях.
Ее привели в комнату, где на ковре посередине ползали, бегали, играли дети, повсюду было много-много разнообразных игрушек. Ей разрешили поиграть – вот радость. А потом, через время, Лизонька обнаружила: мамы нет в комнате! Девочка подумала, что она и старая тетя в толстых очках разговаривают в коридоре. Неспокойно без мамы, девочка кинулась к двери.
– Лиза, ты куда? – воскликнула толстенькая тетя, которую малышка не заметила поначалу, а та все время была здесь.
То, что некрасивая толстуха знала ее имя, а также то, что она спешила к ней, переваливаясь, как уточка в мультике, напугало девочку. Незнакомая обстановка, разрешение поиграть с детьми (чего никогда не случалось дома), чужие тетки, и рядом не стало мамы – все это было слишком необычно, чтобы не напугать. Лиза успела выскочить в коридор раньше, чем толстуха поймала ее. Здесь никого не было. Только незнакомая бабушка в синем халате елозила по полу шваброй.
И мир вокруг внезапно стал враждебным, потому что ребенок остался с ним один на один и понял это. Не умом понял, а сердцем, душой, затрепетавшей в маленьком тельце, как только потерялась связь с матерью. Лиза побежала по коридору, надеясь найти маму и заодно убегая от толстухи. Вдруг она услышала визгливый голос:
– Алексеевна! Ловите ребенка!
Лиза догадалась: ловить будут ее. Она ловко обогнула старуху со шваброй, но задела ведро, оно упало набок, вода разлилась по полу, а бабка заголосила:
– А-яй!.. Да куда ж ты несешься, глупая!..
– Ловите же ее! – кричала толстуха. – Я не могу бросить детей!
– Да что я вам, нанялась бегать? У меня тут своя работа…
А Лиза уже была на лестнице и шагала по ступенькам: шаг – приставила вторую ножку, шаг – приставила… Внизу выход – ей туда. А перила такие высокие – еле достать, ступеньки тоже высокие…
Но у выхода мамы не было, значит, она на улице, ждет свою дочь. Внезапно перед малышкой, словно ее соткала рука колдуна, возникла старая тетя в толстых очках. Очки сверкали, в них отражался свет лампочек, а Лизе тогда казалось, будто это злобные огни вылетают из глаз тетки. Она нависла над девочкой – такая огромная и темная, как туча. Из-за ее спины выглянула еще одна… но и она не была мамой. Девочка остановилась, она растерялась.
– Лиза, ты куда? – спросила очкастая тетя.
– Где моя мама?
– Твоя мама ушла на работу. Пойдем к детям?
– Я хочу к маме… – захныкала Лиза.
– Ты уже большая девочка, наверное, знаешь, что мамы работают, а детей оставляют взрослым, чтобы они следили за малышами. Успокойся, Лизанька, у нас хорошо, весело… Пойдем со мной?
Маленькая Лиза ничего не поняла из сказанного, кроме того, что ей лгут. И так стало страшно, так страшно… Здесь же все-все чужие, окружили ее, может, даже хотят что-то плохое сделать. Она расплакалась. Громко и горько расплакалась, чувствуя бессилие, испытывая жуткий страх. Куда ж ей справиться с такими большими тетями?! Мама не могла уйти без нее. А тут еще тетка в очках начала сердиться. Лизу это не остановило, наоборот, она плакала громче, ошибочно полагая, что на нее все рассердятся и отпустят. На улице она найдет дорогу домой.
– Кира Игоревна, чего вы ждете? – раздраженно обернулась к молодой женщине директриса. – Успокойте ребенка, у вас это неплохо получается.
Кирочка, худенькая и похожая на подростка, с мальчишескими чертами остренького личика, присела на корточки и попыталась обнять горюющую малышку. Та вырвалась и заревела во весь голос, прижимаясь к стене спиной и растирая кулачками слезы.
– Лизонька, не плачь, – уговаривала Кира. – Маме нужно уехать, она работает, а тебя не с кем оставить…
Как это – не с кем! Мама уезжала часто, точнее, часто приезжала, а жила в другом городе, но Лизу не отдавали совершенно чужим тетям, даже с соседями не оставляли. Она и возразила, перестав реветь:
– У меня есть бабушка.
– Бабушка тоже уехала. Иди ко мне, моя хорошая.
Девочку словно ударили: и бабушка уехала?! Как же так? Почему не взяли Лизу? Она чувствовала себя несчастной, обманутой, обиженной. А Кира, сидя на корточках, тихонько подкрадывалась к ней:
– Мама придет. Она обещала. Не плачь, моя хорошая…
У нее были добрые глаза, ласковый голос и нежные ладони. Напуганная Лиза несмело прильнула к Кире и всхлипывала, всхлипывала… Молодая женщина взяла ее на руки, прижимала к себе и бормотала на ушко:
– Вот увидишь, все будет хорошо, ты зря так расстроилась.
– Мама правда придет? – всхлипнула Лиза.
– Конечно. А мы будем ждать ее. Будем?
Лиза кивнула, но выглядела такой потерянной и напуганной, такой несчастной, что у Киры на глазах выступили слезы. Она поцеловала девочку в щечку и снова прижала к себе.
– Кира Игоревна, – сухо сказала директриса Мария Павловна, – не стоит обещать то, что никогда не сбудется. И второе: если вы будете так переживать за каждого брошенного ребенка, до старости не доживете. Девочка поплачет и забудет. У детей потрясающая способность сохранять себя.
– Я побуду сегодня с ней? – предложила Кира.
– Побудьте. Сегодня и завтра. А потом – на общих основаниях.
– Хочешь, Лизонька, я угощу тебя конфетой? – сказала Кира, идя с малышкой на руках вверх по лестнице. – У меня есть потрясающая конфета – большая и вкусная. «Гулливер» называется.
Конфета и правда оказалась гигантской, девочка не смогла ее осилить. Да и нужна ли конфета, когда мама ушла, а Лизу оставила? Весь день грустная малышка была под присмотром Киры, которая работала в детском доме воспитательницей. Вечером она отвела девочку в спальню и сидела рядом, пока кроха не уснула.
На самом деле Лиза не спала, а притворилась спящей. Первый раз в своей короткой жизни она прибегла к обману, еще не зная – зачем. Наверное, в тот миг хотела поплакать, но чтобы никто ее не утешал, а может, понять своим детским умом, что случилось. Когда добрая Кира Игоревна ушла на цыпочках, Лиза не плакала. Она открыла глаза и смотрела в темноту. В этой комнате было много кроваток, дети мирно сопели, видя свои сны. Что это за дети, почему они здесь все вместе? Лиза не могла ответить. Но хорошо, что они спали в одной с ней комнате, потому что иначе было бы очень-очень страшно. Злой ветер бросался на окно, и голые ветки стучали по стеклу – они словно угрожали Лизе, а защитить малышку было некому.
Уснула она незаметно для себя, а очнулась уже утром. Дети еще спали, ведь было рано, в комнате лишь чуть-чуть посветлело. Девочка сразу все вспомнила, все, что с ней приключилось, и решила убежать домой. Этот большой дом пугал кажущейся пустотой, вот выйдет Лиза отсюда, и страхи пройдут. Она быстро оделась и побежала вниз. Догадываясь, что взрослые где-то рядом, малышка торопливо спускалась по лестнице и оглядывалась.
Дверь не удалось открыть. Лиза всхлипнула, но вдруг вспомнила, что добрая тетя Кира обещала: мама придет. Может, даже уже идет. Тогда она подставила стул к окну, взобралась на подоконник и села, скрестив по-татарски ноги, ждать маму. Она смотрела туда, где серость постепенно наполнялась светом.
Назад: 17 Любви покорны все
Дальше: 19 Главная ошибка