Глава 51

Слепцов с трудом успокоил сестру и тоже отправился к себе. После инцидента со стрелком комната показалась ему чужой, неприветливой. Вещи сдвинуты с мест, рюкзак лежит на полу… Чувствуется, что здесь побывал убийца.

Слепцов вспомнил мужчину, который держал в руке пистолет с глушителем. Он не обратил внимания на лицо стрелка и не узнал бы его, встреться тот ему на улице. Он видел только дуло, направленное на него незнакомцем, и оцепенел от ужаса. Его спас инстинкт, сработавший раньше ума.

Звуки выстрелов догнали его в темноте, он потерял сознание и пришел в себя в сарае, сидя на куче дров. Это было дежавю. Хорошо, что сарай не заперли на ночь и он смог самостоятельно выйти. Как назло, племянник закрыл входную дверь.

Слепцов поспешно задернул шторы и методично обследовал комнату. Никаких следов от пуль! Испарились они, что ли? Если он цел и невредим, значит, стрелок промахнулся. Тогда пули должны были бы застрять в стене или еще где-нибудь. Он не знаток баллистики, но в кино видел, как эксперты изучают место происшествия. Пули должны быть! А их нет.

Слепцов готов был поклясться, что в комнате еще пахнет пороховыми газами. У него не больное воображение. Кто-то пытался его убить прямо тут, в доме.

– Гильзы! – прошептал он и опустился на четвереньки. – Я их найду!.. Врешь! Я не псих!.. Убийца стрелял в меня из пистолета! Я докажу…

Он ползал по полу, стараясь не шуметь, чтобы не всполошить сестру и ее пронырливого сыночка.

– Ага… есть…

Он запустил пальцы в щель между досками и вытащил полый металлический цилиндрик размером с половину мизинца.

– Есть!.. – ликовал Слепцов, сидя на полу и разглядывая находку. – Врете!.. Я не псих!.. В меня стреляли… Вот доказательство!

Дом давно нуждался в ремонте. Половицы рассохлись, между ними образовались щели толщиной в палец. Туда и закатилась гильза. Пули Михаил не нашел и начал ощупывать себя, каким бы глупым это ни казалось. Может, его ранило, пуля застряла где-то под кожей, а он и не почувствовал?

– Мне не померещилось… не померещилось…

Так-то оно так, да только ранения он не обнаружил. Ни крови, ни каких-либо других следов. Значит, выстрел не попал в цель?

«Убийца мог забрать пулю с собой, – рассудил Слепцов. – А гильза осталась. Он ее не заметил в щели».

То, что выстрелов было несколько, он отбросил, как ошибку. Со страху и не такое послышится.

Зажав гильзу в ладони, он подумал: «Стрелок может вернуться и завершить начатое. Злодей ничего не понял, он обескуражен… сбит с толку…»

– А я-то жив, – прошептал Михаил. – Я жив! Значит, рано или поздно убийца вернется…

Он прислонился спиной к стене, и это ощущение напомнило ему ствол дерева, под которым он сидел в грозовой ливень, когда на склоне горы случился оползень. Кроме него, там были еще двое: проводник и военный, оба с ружьями. Как они называли его?

«Эй ты, летун! – прозвучал у него в ушах недовольный голос военного. – Чего рот раскрыл? Собирай золото!»

Лариса и Ренат правы, он был летчиком и погиб… в 1949 году. Но как это произошло? Они с военным привезли деньги в маленький городок, а потом… решили прогуляться в горы и заодно поохотиться. Нашли проводника, который завел их в дебри… Они случайно наткнулись на обломок каменной стелы, покрытый истертыми знаками. Среди них была руна перт! Тогда, будучи летчиком, он понятия не имел, как называется эта закорючка…

Все новые и новые подробности всплывали в его памяти, как будто у него открылся особый внутренний взор, направленный в далекое прошлое, принадлежащее человеку, которым он когда-то был. Возможно ли это?

– Золото… золото… – повторял Слепцов, вспоминая, как они с военным доставали из грязи металлические кругляшки, висюльки, браслеты и маленькие сосуды непонятного предназначения, протирали и складывали в вещмешок.

Проводник помогал им, с брезгливым ужасом косясь на человеческие останки вперемешку с золотом. Когда ему вместе с землей попадалась небольшая кость, он долго вытирал руку о штанину и бормотал что-то невнятное.

«Просил прощения у духа гор и хозяина погребения, которого мы обобрали, – догадался Слепцов. – Проводник был местным, знал обычаи, но все же соблазнился сокровищами. Интересно, он тоже погиб? А военный? Я разбился на самолете, а что произошло с ними?»

Это пока было неясно. Он вспомнил, что мешок с находками поручили нести ему.

– Бери, летун! – приказал военный, поправляя на плече ружье. – И не вздумай шутки шутить. Я глаз с тебя не спущу!

Впереди шел проводник, указывая дорогу. Летчик с мешком на спине осторожно шагал следом, хватаясь за камни и мелкий кустарник. Идти по скользкому склону было опасно. За ними топал охранник. Его приставили сопровождать деньги. А теперь, выходит, он отвечает за доставку золота.

Оползень перегородил тропу, по которой они добирались сюда. Пришлось искать обходной путь. Ноша была невероятно тяжелой, летчик задыхался и часто останавливался передохнуть. Военный отпускал колкости, проводник хмуро молчал. Никто из них не говорил о судьбе золота. Будто бы само собой разумелось, что они поделят его между собой.

«Неужели, это тот самый вещмешок, который я нашел в расселине много лет спустя? – поразился Слепцов. – Где же остальное золото? В сейфе?»

В размытой и разрушенной оползнем могиле, на которую они случайно наткнулись, лежала женщина. Об этом говорили вещи, которыми снабдили покойницу. Украшения, истлевшие куски одежды, остатки длинных волос на черепе.

Теперь, благодаря опыту археологических раскопок, Слепцов понимал, что умершая женщина была знатного рода и занималась магией. Некоторые из ее вещей имели культовое предназначение. Но тогда… в далеком 1949 году ему не приходило в голову ничего подобного. Он был глуп и жаден, как и его спутники. Блеск золота затмил рассудок и сделал всех троих жертвами собственной алчности!

– Надеюсь, мы не поубивали друг друга… – вырвалось у него.

Эта слабая надежда таяла с каждой минутой мучительных воспоминаний. Мокрые, грязные, едва живые от усталости, они как-то вышли к самолету, который стоял на каменистой площадке, и перегрузили добычу в пустой сейф. Дождь еще лил, но гроза закончилась. В темноте мерцали огни городка.

– Надо выпить, – предложил военный и достал припрятанную в кабине баклажку со спиртом. – Будете?

Проводник отказался. Его трясло, но не от холода, а от страха.

– Вам не кажется, что нас кто-то преследует?

– А ты перекрестись! – хохотнул военный. – Умеешь? Давай, покажу!

Летчику было не до смеха. Он так выдохся, что едва ворочал языком. Ноги подкашивались, в горле пересохло. От запаха спирта его стошнило.

– Слабаки, – потешался над ними охранник. – Небось, пороха не нюхали? Вас бы на фронт!

– Война закончилась, – буркнул проводник.

Бравада военного пугала его не меньше, чем неведомый преследователь. Охранник был возбужден и с интересом рассматривал маленькую розовую штуковину, похожую на грецкий орех.

– Что это?

– Череп! Я возьму его себе! Вы не против? Буду носить, как талисман. В войну я носил с собой осколок от снаряда, может, поэтому и выжил.

На его ладони лежал искусно вырезанный из камня череп. Глазницы, носовое отверстие, приоткрытые челюсти. Бр-ррр!

– Я нашел его в грязи, между костей. Занятная вещица.

Он бережно завернул череп в тряпицу и сунул в нагрудный карман.

Должно быть, в этом черепе таилась грозная некротическая сила, потому что с военным начало твориться неладное. Он изменился в лице, замкнулся, в его глазах вспыхивали недобрые искорки.

Тогдашний летчик не придал этому значения, а нынешний археолог догадался, что «череп» служил для отправления древних ритуалов. Призывать энергию мертвых умели немногие, и женщина из размытого захоронения, по-видимому, была одной из них…

– Куда ты собираешься?

Вопрос матери застал Маришу в сенях, где она надевала кроссовки.

– Пойду, прогуляюсь…

– Ты что? Темень на улице, хоть глаз коли! Не пущу!

– Мне к больному надо, – солгала девушка. – Он тут недалеко живет, на Кирова. Доктор велел проведать.

– Совести у него нет, у доктора твоего. Подумал бы, как ты на ночь глядя одна пойдешь. Прямо маньяку в лапы?!

– Что ж мне теперь, с работы уволиться?

– У тебя сегодня выходной. Какое он имеет право дергать тебя в выходной день? Ишь, командир нашелся!

– Люди в любые дни болеют…

– Пусть «скорую» вызывают! – не унималась мать. – Почему бы твоему доктору самому своих больных не проведывать? Они, небось, ему деньги платят, не тебе. Он с тобой хоть делится?

– Делится, делится, – Мариша решительно шагнула к дверям, на пороге обернулась и с сожалением вздохнула. – Не волнуйся, ма! Ничего со мной не случится. Я быстро, туда и обратно. Телефон со мной, если что, позвоню.

Глаза матери наполнились слезами, она поджала губы и молча вышла из сеней в кухню. Будет в одиночестве пить чай, сокрушаться, что вырастила дочь, которая ее ни в грош не ставит.

Мариша чувствовала угрызения совести. Она не собиралась никого проведывать. Ей захотелось срочно увидеть доктора. Мать этого не поймет, начнет стыдить, поучать. Девушка-де должна знать себе цену, иметь гордость.

Марише было плевать на гордость, когда речь шла о Бортникове. Он не такой, как все, и подход к нему нужен другой. Сегодня он ни разу ей не позвонил и не отвечал на ее звонки. Что бы это могло значить?

Потерянный на пустыре шарф, которым задушили официантку из кафетерия, не давал ей покоя. В голову приходили самые дикие мысли. От них на душе становилось муторно. В таком состоянии лучше любое действие, чем бездействие.

Девушка шла по улице, прислушиваясь к каждому звуку, приглядываясь к каждому прохожему. Она чувствовала спиной чужой взгляд, словно за ней кто-то следит. Ей было страшно, но еще страшнее сидеть дома и медленно сходить с ума.

Мариша миновала проулок и ускорила шаг. Сзади мелькал какой-то силуэт, но когда она оборачивалась, силуэт как сквозь землю проваливался. Вот и дом Зинаиды Петровны, у которой поселился доктор. Девушка торопливо скользнула в дырку между штакетинами.

В комнате, где Бортников обычно вел прием, горел свет. Мариша покрутила головой в поисках, на что бы встать, – ничего подходящего во дворе не оказалось. Пришлось залезть на старую яблоню. Нижняя ветка оказалась надежной, и вся комната стала видна как на ладони…