В апреле 1906 года старца Иосифа из-за серьезной болезни освободили от должности скитоначальника, которая по оптинской традиции была связана со старческим служением. Скитоначальником и братским духовником назначили иеромонаха Варсонофия, ученика старца Нектария, которому он по смирению своему уступил первенство. Шесть лет спустя отец Варсонофий был переведен из Оптиной настоятелем Старо-Голутвина монастыря, где через год преставился.

В 1912 году по настоянию отца Венедикта, благочинного монастырей Калужской епархии, оптинская братия собралась, чтобы избрать старца. Сначала старчество предложили архимандриту Агапиту, жившему в Оптиной на покое. Это был человек высокого духа и обширных познаний, автор лучшего жизнеописания старца Амвросия. Он решительно уклонялся от архиерейства, не раз ему предлагавшегося, и от старчества отказался. В старости он юродствовал, затем заболел. Он спасался, имея лишь несколько близких учеников, среди них был и отец Нектарий.

После кончины старца Анатолия (Зерцалова) духовником отца Нектария был старец Иосиф, по смерти которого он перешел под старческое окормление архимандрита Агапита и ходил к нему на исповедь, пребывая в полном послушании до кончины последнего. После отказа отца Агапита принять старчество братия стала просить его указать достойного занять место старца, тот назвал отца Нектария.

Отец Нектарий на соборе братии не присутствовал. Когда его избрали, послали за ним отца Аверкия. Он пришел к нему, говорит:

— Батюшка, вас просят на собрание. А отец Нектарий отказывается:

— Они там и без меня выберут кого надо.

— Отец архимандрит послал меня за вами и просит прийти.

Батюшка надел рясу и как был - одна нога в туфле, другая в валенке - пошел на собрание. Уже тогда Господь открыл ему не только то, что он будет избран старцем, но и все грядущие, скоро последующие страшные события: революцию, закрытие Оптиной, арест и смерть его на чужбине.

Когда объявили ему, что он избран старцем обители, отец Нектарий ответил: «Нет, отцы и братия! Я скудоумен и такой тяготы понести не могу». Но архимандрит Венедикт сказал: «Отец Нектарий, приими послушание». И отец Нектарий беспрекословно согласился. Так за послушание он принял на себя великий крест старчества - пророческое служение народу в тяжелейшие для страны годы.

В первое время после избрания старцем отец Нектарий усилил юродство. Приобрел музыкальный ящик и граммофон с духовными пластинками, но скитское начальство запретило ему их заводить; играл игрушками. Была у него птичка-свисток, и он заставлял в нее дуть взрослых людей, которые приходили к нему с пустыми горестями. Был волчок, который он давал запускать своим посетителям. Были детские книги, которые он раздавал читать взрослым людям.

В юродстве его часто содержались пророчества, но смысл их был мало кому понятен. Накинет, например, халатик на голое тело и ходит, сверкая босыми ногами. А в 20-е годы так ходили даже студенты, курсистки и служащие - босые, в пальто, накинутом на рваное белье. Или насобирает разного хлама: камешков, стеклышек, глины, бумажек - сложит все в шкафчик и всем показывает: «Это мой музей». И действительно, после закрытия Оптиной в скиту был музей. За полгода до революции старец стал ходить с красным бантом на груди - так он предсказывал наступающие события.

Часто вместо ответа он расставлял перед посетителями куклы и разыгрывал маленький спектакль. Куклы, персонажи спектакля, давали ответы на вопросы своими репликами. Так, владыка Феофан Калужский не верил в святость старца. Как-то приехал он в Оптину и зашел к отцу Нектарию. Т от, не обращая на него никакого внимания, играл в куклы: одну наказывал, другую бил, третью сажал в тюрьму. Владыка, наблюдая это, утвердился в своем мнении. Позже, когда большевики посадили его в тюрьму, он говорил: «Грешен я перед Богом и перед старцем. Все, что он показывал мне тогда, было про меня, а я решил, что он ненормальный».

Отец Сергий Мечев после первой встречи со старцем сказал: «Я не понимаю такого старчества. Я ему говорю о серьезном, а он мне отвечает шуточками». Но со временем общение отца Сергия с отцом Нектарием становилось все более прочным и глубоким, до конца дней старца он был его преданным духовным сыном.

Принимал отец Нектарий в домике покойных старцев Амвросия и Иосифа, где и сам поселился. Домик этот назывался «хибаркой». Был он небольшой, аршин пять на восемь, два окна, по стенам - скамьи, в углу - иконы и картины святых мест. Светилась лампадка. Под иконами стоял стол, на котором лежали брошюры и листочки религиозного содержания. Из приемной комнаты для лиц мужского пола вела дверь в помещение самого старца. Другая дверь выходила в подобную комнату, где принимали мужчин и женщин. В нее вход был прямо из леса, с внешней стороны скита.

Отец Нектарий по великому смирению старцем себя не считал и настаивал, что посетители приходят не к нему, а к батюшке Амвросию: «Ну какой я старец, как могу я быть наследником прежних старцев? У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик. Вот старец Амвросий был небесный человек и земной ангел, а я лишь поддерживаю славу старчества».

Некоторым посетителям отвечал: «Вы об этом спросите моего келейника отца Севастиана, он лучше меня посоветует, он прозорлив». Впоследствии отец Севастиан (Фомин, †1966) стал схиархимандритом, прозорливым карагандинским старцем.

Когда шамординская монахиня Любовь хотела услышать слово старца, просила наставить ее, отец Нектарий отправил монахиню к старцу Анатолию. Она снова просит:

— Батюшка, ведь здесь же «хибарка» и вы в ней старцем, как же вы отказываетесь?

Он в ответ:

— Это одно недоразумение - я здесь поставлен только сторожем. Какой я старец, я нищий. Ко мне присмотреться надо. Это вы земные ангелы и небесные человеки, а я земнородный.

И отцу Сергию Сидорову он говорил: «Некоторые ищут меня как старца, а я, как бы вам сказать, все равно что пирожок без начинки. Ну, а батюшка отец Анатолий все равно как пирожок с начинкой».

К отцу Анатолию (Потапову), который в это же время был старцем и принимал народ в монастыре, стояли огромные толпы народа. А к отцу Нектарию вначале кроме братии скита приходили всего несколько человек.

Батюшка Анатолий был необыкновенно прост и благостен. Уже приближение человека к этому старцу давало чудесную возможность очищения и утешения. Отец Нектарий был строже, он испытывал сердца приходивших к нему и давал не столько утешение, сколько путь подвига. Он ставил человека перед духовными трудностями с великой верой в достоинство и разумение души, в великую силу благодати Божией, которая поможет и укрепит душу ищущего правды.

Надежда Павлович вспоминала: «На беседах у батюшки Анатолия у меня было такое чувство, будто льется золотой дождь, и этот дождь - благодать. Он льется независимо от тебя, и если твое счастье, ты под этот дождь попадешь. А у старца Нектария это было так: ты чувствуешь, будто огненный меч направляется к тебе, не в смысле гневном, а в смысле раскрывающем твою совесть».

Внешне старец Нектарий был невысокого роста, согбенный, с округлым лицом и небольшой клинообразной бородкой. Лицо его как бы не имело возраста - то древнее, суровое, то молодое до живости и выразительности мысли, то детское по чистоте и покою. Ходил он легкой, скользящей походкой, как бы едва касаясь земли. Лишь перед самой смертью он передвигался с трудом, ноги распухли, как бревна, сочились сукровицей - это сказалось многолетнее стояние на молитве.

В старце Нектарии была духовная проницательность, удивительная простота, даже в глубокой старости он умел как-то по-детски смеяться. Но о своеобразии батюшкиной веселости Иван Михайлович Концевич писал: «По некоторым рассказам не видевший Батюшку может вынести неправильное впечатление о нем как о весельчаке, чего в действительности не было, да и не могло быть. Редкие случаи его «веселости» были весьма своеобразны и трудно передаваемы, их можно воспроизвести только относительно, так как на бумаге не передать ни интонации голоса, ни взгляда его слезящихся глазок, ни скорбной улыбки или другого благодатного выражения его лица, свойственного только ему одному, нашему дорогому Батюшке».

В его приемной было тихо и благоговейно, никто не разговаривал. Перед большой иконой «Достойно есть» горела красная лампадка и озаряла сосредоточенные лица присутствующих.

Старец выходил на благословение в шапочке, в фиолетово-малиновой ветхой епитрахили. Шел по рядам со свечой в руке, за ним келейник. Батюшка никогда не торопился на благословение и никогда не опаздывал. Он двигался медленно и осторожно. «Казалось, он нес какую-то святую чашу, наполненную драгоценной жидкостью, и крайне опасался, как бы не пролить ни одной капли из нее, - вспоминал митрополит Вениамин (Федченков), - подобно всем святым, которые хранят в себе благодать Божию и боятся нарушить ее каким бы то ни было неблагоговейным душевным движением: поспешностью, фальшивой человеческой лаской и прочим. Отец Нектарий смотрел все время внутрь себя, предстоя сердцем перед Богом. Так советует и епископ Феофан Затворник: «Сидя или ходя, или делая что-нибудь, будь непрестанно перед лицом Божиим». Все поведение старца произвело на меня благоговейное впечатление, как бывает в храме перед святынями, перед иконою, перед исповедью, перед Причастием».

После общего благословения старец переходил от одного посетителя к другому и беседовал. Он подходил к собеседнику, не глядя на него, становился около него несколько боком, в пол-оборота, и наклонял к нему ухо, как будто плохо слышал или просто давал возможность говорившему не слишком громко излагать свои нужды. Слушая его, отец Нектарий смотрел куда-то вниз, но создавалось впечатление, что он слушает вас не ухом, а каким-то другим, внутренним органом восприятия, что ему важны были не сами слова, а нечто другое, скрывающееся в вашей душе, что старец и старался уловить.

Летом 1918 года приехал к старцу Сергей Щукин, в то время служащий в одном из государственных учреждений, впоследствии протоиерей. Пришел к старцу за советом, какую выбрать службу и чем при этом руководствоваться. Отец Нектарий, беседуя с посетителями, подошел и к Сергею. «Я начал как можно короче объяснять ему мое положение, - рассказывал позже отец Сергий, - но, как часто бывает в таких случаях, краткости и ясности не получалось. Я попытался объяснить получше, но старец, уже поняв меня, начал говорить сам: «Да, да, служите, конечно, вы ведь человек ученый, но только не гонитесь за большим... а так, понемножку, полегоньку...» Вот и все, и он перешел к следующему. На первых порах показалось, что я не получил никакого ответа на мои нужды; вернее, я ожидал от старца чего-то большего, чем эти простые слова. Но я вспомнил, что старцы очень часто отвечают не прямо, а иносказательно, заставляя вдумываться в истинный смысл ответа. Действительно, размышляя далее над его ответом, я вскоре убедился, что получил вполне ясный и определенный ответ на мои сомнения. А поняв это, я сразу почувствовал необыкновенную легкость, радость и покой. Вся запутанность и противоречивость окружающей революционной обстановки перестали существовать, а мои личные проблемы стали просты и ясны... Вся моя последующая жизнь послужила непрерывным доказательством мудрого совета отца Нектария».

Для каждого человека у старца был свой подход. Порой он оставлял посетителя одного в тишине «хибарки» прочесть что-либо или просто побыть наедине со своими мыслями. Но этот молчаливый прием в овеянной благодатью келье великих старцев, немногие слова их смиренного преемника, одинокое чтение и размышление оказывали на душу высокое и благодатное действие. Был случай, когда посетил старца один протоиерей-академик. «Что же я мог ему сказать, ведь он ученый, - говорил потом старец, - я и оставил его одного в батюшкиной келье. Пусть сам Батюшка его и научит». Протоиерей же горячо благодарил старца за его прием, рассказывал, что, когда остался один, обдумал всю свою жизнь, многое понял и пережил по-новому в этой тихой старческой келье.

Случалось, что старец и посетитель долго сидели молча, не сказав друг другу ни слова, и отец Нектарий назначал ему придти в другое время.

С некоторыми старец долго и оживленно беседовал, поражая собеседника своими познаниями. После одной из таких бесед протоиерей с академическим образованием поинтересовался, какой батюшка академии? В другой раз разговаривал со студентом об астрономии и тот спрашивал, где старец окончил университет.

О беседах с отцом Нектарием, его речи писал ученик старца монах Агапит (Таубе): «Батюшкина беседа! Что пред ней самые блестящие лекции лучших профессоров, самые прекрасные проповеди. Удивительная образность, картинность, своеобразие языка. Необычная подробность рассказа, каждый шаг, каждое движение описываются с объяснениями. Особенно подробно объясняются тексты Священного Писания. Легкость речи и плавность. Ни одного слова даром, как будто ничего от себя. Связность и последовательность. Внутренний объединяющий смысл не всегда сразу понятен. Богатство содержания, множество глубоких мыслей, над каждой из них можно думать год. Вся беседа Батюшки легко воспринимается и запоминается - это живой источник живой воды».

Часто старец просил читать вслух полученные им письма, в которых как бы случайно человек находил ответ на свой вопрос. Матушка отца Адриана Евгения вспоминала, как читала она по просьбе старца ему письма и все, что приходилось читать, подходило ей или казалось нужным отцу Адриану.

Иногда старец оставлял на столе в приемной книги, в ожидании приема посетители листали их и также находили ответы на свои вопросы. Как-то матушка Евгения, дожидаясь старца, открыла книгу писем старца Амвросия, попалось письмо, которое прямо отвечало на вопрос отца Адриана: «А если бы по какому-нибудь случаю начались разговоры о Церкви, особенно же о предложении каких-либо перемен в ней или нововведений, тогда должно говорить истину». «Как странно, что мне открылось именно это место!» - удивилась матушка.

После кончины отца Анатолия его духовная дочь Анна Шапошникова перешла к старцу Нектарию. Никак не могла привыкнуть к новому духовнику и уже собиралась сказать старцу, что не понимает его, что он не облегчает ей жизнь. Когда пришла к нему, он дал ей прочитать письмо, в котором кто-то писал, что не понимает Батюшку, что старец не облегчает ему жизнь и он собирается уйти от него.

Когда прочитала, отец Нектарий спросил:

— А ты не собиралась писать мне такое письмо?

— Нет, батюшка, писать не собиралась, а сказать то же самое хотела.

— Я тебя не отпущу, ты не можешь жить без руководителя.

— Ну тогда, батюшка, помолитесь, чтобы все наладилось.

Батюшка сел и закрыл глаза. Долго он так молился, потом беседовали и посетительница совсем расположилась к нему.

Надежда Павлович долго жила в Оптиной - никак не могла уехать от Старца, нуждалась в помощи и поддержке. Но истратила деньги, последняя горстка муки подошла к концу. Необходимо было отправляться в Москву на заработки. Вдруг с почты приходит денежная повестка. Пришла рассказать об этом батюшке. А он, не выслушав ее, дал читать о том, что если бы Господь счел нужным, Он мог бы и морскую гальку превратить в драгоценный камень и дать любящим Его.

Часто ответы в письмах и книгах, на первый взгляд, не соответствовали вопросам. Но, разобравшись глубже в прочитанном, посетитель находил в себе то, о чем прочитал, и понимал, что это действительно важнее того, с чем он пришел к Старцу, о чем настойчиво спрашивал.

Старец Нектарий был порой строг, требователен, иногда ироничен в беседах с интеллигенцией, необыкновенно добр и доступен людям простым. Один старик-крестьянин рассказывал: «Пропал у меня без вести сын на войне. Иду к батюшке. Он меня благословляет. Я спрашиваю: «Жив ли сын мой? Как скажешь молиться за него, мы уже за упокой подавать хотим». А он так прямо мне: «Нет, жив сын твой. Отслужи молебен святителю Николаю и всегда за здравие поминай сына». Я обрадовался, поклонился ему, рублик положил на свечи, и он так смиренно тоже поклонился мне в ответ».

Духовная дочь старца монахиня Елена говорила, что батюшка никогда не обличал и не наказывал ее. «Ты утешаешь меня своим приездом, - повторял ласково. - Я радуюсь за тебя - у тебя все хорошо, и печалую за себя... Ты растешь и цветешь, пройдет полгода, и ты еще вырастешь на четверть. У тебя золотой фундамент для монашества».

Но бывал отец Нектарий и строг. Вот пришла к нему Надежда Павлович радостная. Келейник говорит:

— Батюшка, она сегодня именинница.

Отец Нектарий, не поздравляя и не благословляя, строго спросил:

— А ты готовилась к именинам?

— Я не знала, что надо готовиться. Отчего же вы мне не сказали?

— А значит, своего усердия нет! Будет у тебя сегодня постный обед со слезами, а если бы приготовилась, был бы пирог.

И ничего не подарил, только благословил.

Как-то духовной дочери старца Нектария не хотелось идти к нему на благословение, решила пойти сразу в храм ко всенощной, чтобы там захватить место получше, рядом со скамейкой и посидеть. На другой день Старец принял ее и заставил долго-долго стоять, так что у нее колени заболели. И говорит: «Что ж, вчера посидела, так нынче постояла».

Вспоминали и случаи суровости старца. Вот в «хибарке» неутешно плачет женщина. У нее один за другим умирали дети, похоронила последнего. Старец выходит на общее благословение, проходит по рядам, женщина с плачем падает ему в ноги. Он, не останавливаясь, говорит ей: «Это наказание за грехи».

Однажды старец благословлял пришедших к нему и была среди них девица, которая жила в Оптиной и самовольно юродствовала: пела мирские песни, бессмысленно смеялась, ругалась. И она стояла, ожидая благословения. Вдруг старец поднял руку и с грозным, отстраняющим жестом стал отступать от нее. Когда он скрылся за дверью, девица упала в судорогах.

Благословение старца всегда приводило к успеху, ослушание никогда не проходило даром. Монахиня Анна попросила батюшку, чтобы он позволил привезти в Оптину ее сестру, которая ослепла и жила в богадельне в Москве. Старец не благословил, только велел одной из своих духовных дочерей навестить ее, передать посылку от матушки Анны и попросить отца Сергия Мечева причастить больную.

Позже, в Оптиной, батюшка рассказывал: «Видишь ли, я благословил ее идти в монастырь, она не послушала, вот и ослепла». Затем обернулся к матушке Анне и добавил: «Она скоро умрет, но перед смертью прозреет и последние дни будет жить очень хорошо, и похоронят ее самым лучшим образом». Действительно, так и случилось, умерла она в том же году.

Когда монахиня Нектария вынуждена была работать, старец благословил ее давать уроки детям. Было у нее шесть учеников, все как на подбор верующие, умные, способные. Мать двоих из них попросила матушку Нектарию выяснить у старца, в какое учебное заведение им лучше поступить. Он ответил: «Никуда не надо их отдавать. Достаточно того, чему ты их учишь». Матушке Нектарии неловко было передавать эти слова старца. Малознакомая женщина могла подумать, что она говорит так с целью оставить у себя этих учеников. Так и вышло. Мать только пожала плечами и отправила этих детей в школу, вопреки благословению старца. Там они попали в дурную компанию, оказались в числе малолетних преступников.

Монастырский канонарх Петр все мечтал о подвиге, просил батюшку благословить его уйти в лес и там где-нибудь в дупле жить. Старец не благословил, но тот все-таки ушел. Устроился там в дупле, а через неделю его лесники забрали. «Отец Нектарий тогда так смеялся»,- вспоминала Лидия Васильевна Защук, петербургская журналистка.

Как бы следуя завету святого Антония Великого, что «нельзя без конца натягивать тетиву лука», старец перемежал свои наставления и строгие требования шуткой, веселой историей или сказкой.

У батюшки был кот, который его необыкновенно слушался, и батюшка любил говорить: «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев, а мы малы и у нас - кот». И рассказывал сказку о том, как кот спас Ноев Ковчег. Когда нечистый вошел в мышь и пытался прогрызть дно, в последнюю минуту кот поймал эту зловредную мышь.

Шуткой великие старцы как бы намеренно, из смирения снижали высоту своего подвига, своей жизни. Духовная дочь старца монахиня Любовь гостила как-то в Свято-Сергиевом скиту у игумена Герасима. Тот однажды надевает камилавку и спрашивает матушку Любовь:

— А что означает камилавка?

— Батюшка, как же я могу отвечать вам? Это вы должны сказать мне.

А он:

— Я не знаю. А ты спроси в Оптиной у батюшки Нектария. И что он тебе скажет, ты мне напиши.

По приезде в Оптину она спрашивает об этом у отца Нектария, а он отнекивается:

— Об этом надо подумать и ответ можно будет дать через годок.

Матушка Любовь настаивает, тогда он посылает ее к старцу Анатолию, а тот смеется:

— Нашли у кого спрашивать.

Так и велел написать батюшке Герасиму. Рассказывали, когда старцу Герасиму передали письмо, он умилился и порадовался:

— Ах, как я рад, что великие старцы вспомнили обо мне!

Однажды игумен Герасим приехал погостить в Оптину Пустынь. О встрече с ним отец Нектарий рассказал матушке Любови. Та только успела подумать: «Ах, если бы можно было поглядеть, как дивные старцы общаются». А батюшка улыбается и говорит: «Я предложил отцу Герасиму сесть со мной рядом на диван, и он сел. Потом он молчал, а я слушал его добродетель. Так и сидели, пока келейники не потеряли терпения и не стали стучаться, говорить, что другие посетители меня требуют».

С каждым днем посетителей в «хибарке» старца Нектария становилось все больше. Люди убеждались, что слово святого старца всегда имело действенную силу: наставляло, помогало, укрепляло в вере.

Духовных чад своих старец вел по-разному, для каждого человека у него была «своя мера». Отец Нектарий часто разъяснял: «Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы, каждому человеку надо давать по его мерке, нельзя всем одинаково». Старец Нектарий, будучи духовным руководителем человека, не был поводырем его, он верил в разумный выбор самого человека: «Аз возжегох светильник, а о фитиле позаботьтесь сами».

Батюшка предупреждал о великой постепенности духовного пути, напоминал о том, что никакое дело не делается сразу, везде нужно терпение. Монахиня Нектария вспоминала, что отец Нектарий в духовном руководстве избегал крайностей во всем, в том числе и в подвигах. Как-то она попросила у него благословение класть по сто поклонов в день.

— А усердие есть? - спросил.

— Есть, - ответила.

Он разрешил, а через два дня послал ее говеть за пятьдесят верст. В пути у нее разболелись ноги и она не в состоянии была положить ни одного поклона. С тех пор не просила разрешения ни на какие подвиги.

Но главным в духовном пути старец считал любовь к ближнему, ибо пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (1 Ин. 4, 16). «Прежде всего, - повторял старец, - надо ближнего возлюбить, но возлюбить искренно, а не с расчетом. Любовь - это самое прекрасное, самое святое. Это такая красота! Но люди исказили ее, а она должна быть как у Христа, когда он за нас пострадал». Всегда предостерегал от осуждения ближних: «Как только придет в голову осуждение, так сейчас же со вниманием обратитесь: «Господи, даруй мне зрети мои согрешения и не осуждати брата моего». И на вопрос: «Как возлюбить Христа?»- старец отвечал: «Взять урок у Самого Христа: ...да любите друг друга, как Я возлюбил вас...( Ин. 13, 34). «Прежде всего надо ближнего возлюбить, - наставлял старец, - а с ближнего любовь перейдет и на Христа».

Одним из проявлений любви к ближнему называл и милостыню. Но заповедовал подавать ее с рассуждением. Келейник батюшки рассказывал, что сам отец Нектарий всегда, прежде чем дать человеку денег, хотел знать его нужду, «зря не любил давать, а если давал, то щедро на целые штиблеты или даже на корову или лошадь». Одной духовной дочери старца нужны были деньги, она попросила их у него. Старец с улыбкой вынес скомканную пачку: «Вот, сосчитай эти тряпочки».

Жадность людей всегда обличал, помогал выявить ее, если она была скрытой, тайной страстью, и преодолеть. Так, у Феклы Ткачевой однажды спросил:

— Есть у тебя деньги?

— Есть, - ответила.

— Сколько?

— Десять рублей.

— Одолжи их мне.

И вдруг она, всегда щедрая и нерасчетливая, почувствовала, что ей жалко отдать деньги:

— Батюшка, простите, я не знала, что я такая жадная!

«А если вас обокрадут, - советовал старец, - не скорбите, а считайте, что дали милостыню, и Господь вернет в десять раз».

«Творите добро ближнему, - постоянно напоминал старец, - делайте внешнее, а когда оно будет в исправности, то и внутреннее образуется. Но, сделав добро, не гордитесь, а благодарите Господа: «Твоим благословением, Господи, совершил я это». Помните завет: ...без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15, 5).

И каждый человек, приходивший к отцу Нектарию, чувствовал силу его любви, о которой он

сам сказал однажды: «Чадо мое! Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь - любовь-однодневка, наша и сегодня и через тысячу лет - все та же».