Давно я собирался ответить тебе, преподобнейшая сестра о Господе, и брался: но неослабное прибывание новых лиц и рукописание смиряли меня. Жалуешься, что не сладишь с собою... И не можешь смириться в сердце. Да, умница ты моя хорошая, и говорил я тебе и писал: если бы ты была на деле так хороша, как в желаниях (конечно, тщеславных) твоих быть хорошею, прехорошею монахинею. Тогда б тебя сделали прямо игуменьею и заставили бы не учиться терпению, а учить других. А тебе этого могущие не поручили, а советуют самой поучиться. И учись. Понемножку. Понемножку. Еще прочти у аввы Дорофея в середине 14 поучения о лестнице. Прочти, да заруби, хорошенько заруби где-нибудь у себя. И благодушествуй. Если бы ты помнила эту лестницу, то не поспешила бы смутиться, что в сердце не можешь смириться. Ну, скажи, пожалуйста, куда ты лезешь! Ведь ты сигаешь-то целиком на верхние ступеньки. Посвящаемый во иеродиакона великий Моисей Мурин на оскорбление его сказал: «Смутихся и не глаголах!» А каширская преподобная не хочет равняться с Моисеем. Ей дай такое смирение, чтобы и в сердце не копало. Ты хоть наружно-то смирись. А то смирение постигается и достигается не горбом и ползаньем, а силою Животворящего Духа.

Вот что говорила дерзко, это неловко; но все же грех не к смерти. Сто раз еще погрешишь и сто раз встанешь, и Господь всякий раз тебя примет, и простит, и не помянет уклонений твоих, только по силе смирись.

А что матушка продолжает подозревать тебя в том, это ни в каком случае не повредит тебе. А что послужит вместо Ангела Хранителя - в этом нет сомнения. Будь же мирна. О тебе заботятся больше, чем ты думаешь. А что стыдно тебе было даже до смерти, и даже больше того: «Легче было бы мне умереть!» - это, это, матушка ты моя, Е. А., уж просто ты светская барышня. Мать от искреннего сердца - не без боли для него - говорит, кому говорит? Губернатору? Льву бульварному? Заезжему барину? Нет, говорит отцу ее: что эта матушка не сохраняет монашеского чина, не умеет смиряться! О, какой стыд! А тебе, значит, хотелось, чтобы я не знал твоих немощей? И мнение о тебе м. игумении было бы тайной? Видишь ли, родная, куда тебя увлекло тщеславие-то! Ну, аминь! Начнем исправляться! И я желаю тоже положить начало. Господи, помоги нам!

А что касается моего расположения к тебе, то после этого страшного погрома твоего, после такого унижения и уничтожения, которое показалось тебе хуже смерти_у ты, сестра, стала ко мне ближе. Да, думаю, и к Богу тоже. Бог на смиренные призирает, так и смотрит в очи, в самое дно сердечное.

Не унывай, это оттого тебе тяжело, что копнули гнездо гордостного беса; позыбыли корешок, прозябающий ввыспрь. И о сем радуйся!

Се, ныне время благоприятно. Се, ныне день спасения. Впрочем, не одному Богу и мне ты стала после посрамления любезнее: но и матушка, говоришь, изменилась. Сия измена десницы Вышнего!

Начнем с Богом, и потерпим, и смиримся! И Бог будет с нами во веки!