Глава 8
К утру Маруча еще не вернулась. Глиннес предполагал, что она провела ночь с любовником. В любом случае, он был рад отсутствию матери — та не преминула бы проанализировать каждый мельчайший аспект его «непутевости», а он не был в настроении выслушивать попреки.
Глиннес лежал на кушетке — у него все болело, он вспотел от ненависти к Дроссетам. Проковыляв в ванную, он изучил в зеркале лиловое от синяков лицо. Порывшись в шкафчике на стене, Глиннес нашел болеутоляющую микстуру, выпил лошадиную дозу и еле добрался до кушетки.
Мгновенно забывшись, он проспал все утро. В полдень позвонил телефон. Шатаясь в полусне, Глиннес прошел в другой конец комнаты и, не показываясь на экране, наклонился к переговорной сетке: «Кто вызывает?»
«Маруча! — послышался отчетливый голос матери. — Глиннес, ты дома?»
«Да, я здесь».
«А почему ты не показываешься? Ты же знаешь, я не люблю говорить, когда не вижу собеседника».
Глиннес пошарил рукой около кнопки включения видеопередачи, но нажимать не стал: «Что-то заело. Теперь ты меня видишь?»
«Нет, ничего не вижу. Ладно, все равно. Глиннес, я приняла решение. Акадий давно хотел, чтобы я разделила с ним холостяцкий дом, и теперь, раз ты вернулся и наверняка скоро приведешь какую-нибудь женщину, я согласилась переехать к Акадию».
Глиннес печально усмехнулся — он представил себе гневный рев Джута Хульдена: «Желаю тебе всего наилучшего, передай поздравления Акадию».
На загоревшемся экране появилось лицо Маручи: «Глиннес! Ты как-то странно говоришь. С тобой все в порядке?»
«Все в порядке — я просто немножко охрип. Когда ты устроишься, я приеду тебя навестить».
«Ну хорошо, Глиннес. Не делай глупостей и, пожалуйста, не будь так суров к Дроссетам. Если они хотят остаться на острове, что в этом плохого?»
«Непременно учту твой совет».
«Будь здоров!» — экран погас.
Глиннес глубоко вздохнул и поморщился — боль отзывалась в ребрах. Сколько их ему переломали? Ощупывая самые болезненные участки, он никак не мог определить масштабы повреждений.
Глиннес вынес на веранду миску с холодной кашей и заставил себя есть. Дроссеты, разумеется, убрались, оставив после себя разбросанный мусор, ворох сухих листьев и убогое отхожее место, сооруженное из древесных и пальмовых ветвей. За одну ночь они заработали три тысячи четыреста озолей, и к тому же имели удовольствие наказать своего гонителя. Сегодня у Дроссетов был праздник.
Подойдя к телефону, Глиннес вызвал Эгона Римбольда, зауркашского лекаря. После того, как Глиннес частично описал свое состояние, тот согласился нанести визит.
Проковыляв на веранду, Глиннес опустился в старое плетеное кресло. С веранды, как всегда, открывался безмятежный вид. Жемчужная дымка затуманивала дали, остров Амбаль казался плывущим в воздухе волшебным кораблем. Мысли Глиннеса блуждали… Маруча, внешне выражая презрение к аристократическим церемониям, стала принцессой хуссейда, рискуя пережить мучительный позор (или торжество?) публичного обнажения в надежде выйти замуж за аристократа. Скрепя сердце она согласилась стать женой Джута Хульдена, сквайра Рэйбендерийского. Возможно, в глубине души ее манила усадьба Амбальского острова, куда Джут ни за что не желал переезжать… Джут умер, Амбаль продали, и теперь Маручу ничто не удерживало на Рэйбендери.
Для того, чтобы сохранить Амбаль, Глиннес должен был вернуть Касагейву двенадцать тысяч озолей и расторгнуть договор или доказать, что Шайра погиб, тем самым подтвердив незаконность сделки своего брата. Двенадцать тысяч — крупная сумма, а от человека, попавшего на ужин к мерлингам, не остается почти никаких следов… Глиннес привстал, чтобы посмотреть вниз на тропу, ведущую к причалу. Вот за тем кустом терновника прятались Дроссеты. Здесь, на тропе, на него напали. Вот следы, оставленные его пальцами, царапавшими землю. В двух шагах чуть плескалась мутная вода Фарванского рукава.
Эгон Римбольд прибыл на узкой черной моторной лодке. «Я думал, ты свое отвоевал, — пошутил врач. — Судя по твоей физиономии, однако, война продолжается».
«Меня избили и ограбили», — сообщил Глиннес.
Римбольд взглянул на луг: «Что-то треваньев больше не видно».
«Они уехали, оставив незабываемое впечатление».
«Что ж, посмотрим, что я смогу для тебя сделать».
Пользуясь эффективными средствами аласторской фармацевтики и заживляющим пластырем, лекарь сумел добиться значительного улучшения — Глиннес почувствовал себя почти здоровым.
Упаковывая медицинские принадлежности, Римбольд спросил: «Полагаю, ты сообщил о нападении в полицию?»
Глиннес моргнул: «Честно говоря, мне это даже не пришло в голову».
«Не стал бы откладывать в долгий ящик. Дроссеты — опасная компания. Причем девчонка не лучше остальных».
«Я ими займусь, девчонкой тоже, — пообещал Глиннес. — Не знаю, когда именно и как, но они от меня не уйдут».
Римбольд жестом порекомендовал умеренность или по меньшей мере осторожность — и уехал.
Глиннес снова изучил отражение в зеркале и с мрачным удовлетворением отметил явное улучшение внешности. Вернувшись на веранду и осторожно усевшись в кресло, он погрузился в размышления, стараясь придумать наилучший способ отомстить Дроссетам. Угрозы могли дать кратковременное удовлетворение, но, учитывая все обстоятельства дела, в конечном счете не приносили никакой пользы.
Глиннес потерял покой. Ковыляя туда-сюда вокруг дома, он неприятно поражался его запущенному состоянию. Даже по представлениям нетребовательных триллей собственность сквайра Рэйбендерийского оставляла желать много лучшего. Глиннес снова разозлился на Глэя и Маручу. Как они могли не испытывать никаких теплых чувств к старому дому? Неважно — он наведет порядок, и Рэйбендери станет таким, каким он его помнил с детства.
Сегодня он был еще слишком слаб, чтобы начать работу. Не зная, чем заняться, Глиннес осторожно спустился в лодку и направил ее по Фарванскому рукаву к реке Заур, а потом, обогнув оконечность Рэйбендери, к острову Гильвег, где в старой доброй усадьбе вели веселую беспорядочную жизнь его старые добрые знакомые, Гильвеги. Оставшуюся часть дня он бездельничал, предаваясь тем самым традиционным увеселениям триллей, которые фаншеры осуждали как проявления бестолковости, неопрятности и распущенности. Глиннес, изрядно навеселе, пел рыбацкие песни под аккомпанемент гармоники и гитары, повесничал с дочерьми Гильвегов и вообще настолько пришелся всем по душе, что Гильвеги пообещали завтра же прибыть на Рэйбендери в полном составе и помочь ему уничтожить следы стойбища треваньев.
Разговор зашел о хуссейде. Глиннес упомянул лорда Дженсифера и «Флехарийских горгон»: «Пока что команда существует только на бумаге. И все-таки — вдруг ему удастся уговорить каждого, кто значится в списке? Случались и не такие вещи. Меня он хочет поставить форвардом, и я не прочь попробовать — хотя бы ради денег».
«Болтовня все это! — поставил диагноз Карбо Гильвег. — В том, что касается хуссейда, Дженсифер шерли от мерлинга не отличит. И откуда у него возьмутся озоли? Он едва сводит концы с концами, это всем известно».
«Как сказать! — возразил Глиннес. — Я с ним обедал и могу поручиться, что он себе мало в чем отказывает».
«Так-то оно так, но содержать хорошую команду — это не лакея за выпивкой гонять. Нужны не только формы и шлемы, но и казна, вызывающая интерес у противника — не меньше пяти тысяч. Сомневаюсь, чтобы из лордовых разговоров что-нибудь вышло. Кто у него капитан?»
Глиннес задумался: «Капитана он, кажется, так и не назвал».
«А от этого все зависит. Если он найдет именитого капитана, к нему игроки стекутся со всех сторон, даже я приду».
«Я тоже не лыком шит. Ничего ему не обещал, только любопытствовал».
«Лучше попытай счастья со старыми добрыми «Зауркашскими танчинарами»!» — посоветовал Ао Гильвег.
«И правда, нам пригодилась бы пара хороших нападающих, — подтвердил Карбо. — Защита у нас не хуже любой другой, но через ров перепрыгнуть умельцев не хватает. Становись танчинаром! Очистим префектуру Джолани до нитки!»
«А в казне-то у вас сколько?»
«Больше тысячи что-то никак не соберем, — признал Карбо. — То выиграем, то продуемся. Честно говоря, неровный у нас состав. Старикан Нероневи не вдохновляет — от державы не отходит, тактика у него азбучная. Я мог бы долго перечислять наши беды, да что толку?»
«Ты меня убедил — пойду играть за «Горгон»! — заявил Глиннес. — Нероневи уже десять лет тому назад еле ноги волочил. Вы бы еще Акадия капитаном выбрали!»
«Никому нет дела, всем все равно, — вздохнул Ао Гильвег. — Нужна встряска».
«Симпатичной шерли у нас уже два года не было, — пожаловался Карбо. — Дженлис Уэйд — глупее дохлого кавута. Когда с нее сорвали хламиду, она даже не поняла, что случилось. Барсилья Клофорет — длинная и тощая, как голодная выпь. На нее, голую, никто и смотреть-то не стал. Ушла с поля бледная от злости, не сказав ни слова».
«Тут у нас водятся симпатичные шерли, — Ао Гильвег указал большим пальцем за плечо, на своих дочерей Роланду и Беринду. — Неувязка только в том, что они норовят развлекаться не хуссейдом, а другими играми. Следовательно, потеряли квалификацию».
Вечер сменился авнессом, авнесс — сумерками, сумерки — темнотой, и Глиннеса уговорили переночевать в гостях.
Утром он вернулся на Рэйбендери и начал расчищать остатки стойбища треваньев. Любопытная деталь заставила его задуматься. Там, где горел костер, в земле осталось отверстие полуметровой глубины, похожее на яму из-под выкопанного столба. Только никакого столба там не могло быть — отверстие находилось точно посередине выжженного кострища. Глиннес не мог найти этому разумного объяснения.
В полдень прибыли Гильвеги, и через два часа на острове не осталось никаких следов пребывания Дроссетов.
Пока мужчины работали, женщины приготовили все, что можно было состряпать из продуктов, хранившихся в доме — о скудной кладовой Маручи они отозвались с пренебрежением. Вообще, Маруча не вызывала у Гильвегов особой симпатии — слишком много о себе думала.
Теперь Гильвеги были посвящены во все подробности постигших Глиннеса невзгод. Все они горячо ему сочувствовали, но советы давали самые противоречивые. Глава семьи, Ао Гильвег, пару раз встречался и говорил с Лютом Касагейвом: «Осторожный, лукавый тип, явно что-то замышляет. На Амбальский остров он переехал не в поисках деревенской тишины, помяните мое слово!»
«Все они одинаковы, хлопотуны инопланетные! — заявила его жена Клара. — Вечно у них уйма всяких дел, вечно беспокоятся, суетятся, все им не нравится, все хотят переделать по-своему. Не умеют жить по-человечески».
«Касагейв чего-то стыдится или рассеян до слепоты, — вставил Карбо. — Проезжаешь мимо на лодке, а он даже голову не повернет».
«Это от того, что он у нас большой аристократ, — фыркнула Клара. — Ему до простых смертных дела нет. Никого не пригласит, кувшин вина ни с кем не разопьет, это уж точно!»
Сестра Клары, Керранца, спросила: «А вышибалу ты его видела? Вот чудище, во сне не приснится! По-моему, он наполовину полгонийский чимпутан или еще какая помесь. Я такого бы на порог не пустила!»
«И то правда! — горячо подтвердила Клара. — Вылитый громила. При том не забывайте: с кем поведешься, от того и наберешься. Лют Касагейв не лучше своего слуги, вот увидите!»
Ао Гильвег с упреком воздел руки: «Полно, будет вам! Расшумелись! Подумайте головой-то, а не другим местом! Нет никаких доказательств того, что эти двое в чем-то замешаны — их даже ни в чем не обвиняют».
«Он мошенник! Хульденов надул и занял Амбаль. Этого тебе мало?»
«Может, его самого надули, откуда ты знаешь? Ни в чем не повинный человек тоже не прочь выгодно вложить деньги».
«Ни в чем не повинный человек вернул бы незаконно присвоенную землю!»
«Несомненно! Вдруг Касагейв так и сделает? — Ао повернулся к Глиннесу. — Ты с ним самим обсуждал этот вопрос? Нет? Я так и думал».
Глиннес с подозрением смотрел в сторону Амбальского острова: «Пожалуй, следовало бы с ним поговорить. В одном сомневаться не приходится: даже ни в чем не повинный человек потребует назад свои двенадцать тысяч озолей, а у меня их нет».
«Он заплатил их Глэю, пусть к нему и обращается, — посоветовал Карбо. — Прежде чем заключать сделку, нужно было убедиться в том, что недвижимость принадлежит продавцу».
«Странно это с его стороны, очень странно… Если он не знал наверняка, что Шайра мертв… а тогда напрашиваются гораздо худшие подозрения».
«Ну, вот еще! — огорчился Ао Гильвег. — Возьми быка за рога, поезжай, поговори с ним. Скажи, чтобы он освободил остров и забрал свои деньги у того, кто их получил — то есть у Глэя».
«Клянусь пятнадцатью дьяволами, ты прав! — провозгласил Глиннес. — Все ясно и понятно — даже придраться не к чему! Завтра же с ним объяснюсь».
«Не забудь про Шайру, — напомнил Карбо Гильвег. — Касагейв может вести себя несдержанно».
«Лучше взять оружие, — согласился Ао Гильвег. — Ничто так не учит хорошим манерам, как направленный на тебя восьмиствольный бластер».
«Где я возьму оружие? — вздохнул Глиннес. — Треваньи обчистили меня, как жукоед коробку с наживкой. Разбойники! Не думаю, однако, что оружие понадобится — надеюсь, Касагейв достаточно цивилизован и поймет мое положение».
От Рэйбендерийского причала остров Амбаль отделяли лишь несколько сот метров спокойной воды — Глиннес пересекал этот плес несчетное число раз. Никогда еще путь не казался ему таким долгим.
На Амбальском берегу никого не было — присутствие Касагейва выдавал только небольшой серый катер. Глиннес пришвартовался и вспрыгнул на причал с резвостью, болезненно отозвавшейся в заживающих ребрах. Как того требовал этикет, он прикоснулся к кнопке звонка прежде, чем подняться по дорожке.
Амбальская усадьба, высокое белое сооружение экстравагантной планировки, во многом походила на усадьбу лорда Дженсифера. Из стен выступали застекленные выступы-фонари, крыша — четыре купола молочно-белого стекла и центральный золоченый шпиль — опиралась на каннелированные пилястры. Трубы не дымились, из дома не доносилось ни звука. Глиннес нажал кнопку дверного звонка.
Прошла минута. За окнами фонаря-вестибюля что-то промелькнуло. Дверь открылась, из нее выглянул Лют Касагейв — субъект значительно старше Глиннеса, тонконогий, сутулый, в свободном сером габардиновом костюме инопланетного покроя. Блеклые серебристые волосы обрамляли продолговатое землистое лицо — длинный костлявый нос, впалые щеки и светло-серые глаза, тусклым блеском напоминавшие кремни. Умное, суровое и настороженное, лицо это не свидетельствовало о способности пожертвовать двенадцать тысяч озолей во имя абстрактной справедливости.
Касагейв никак не приветствовал Глиннеса, но молча уставился на незваного гостя, ожидая разъяснений.
Глиннес начал вежливо: «Боюсь, у меня для вас плохие новости, Лют Касагейв…»
«Обращайтесь ко мне как положено: лорд Амбаль!»
«Лорд Амбаль?» — Глиннес растерялся.
«Предпочитаю представляться именно так».
Глиннес с сомнением покачал головой: «Все это замечательно — пусть ваша кровь голубее любой другой на Труллионе. Но лордом Амбалем вы быть не можете, потому что остров Амбаль вам не принадлежит. В этом и заключаются плохие новости».
«Вы кто такой?»
«Глиннес Хульден, сквайр Рэйбендерийский — Амбаль принадлежит мне. Вы вручили моему брату деньги в обмен на землю, но Глэй не позаботился вам сообщить, что это не его земля. Возникла неприятная ситуация. Само собой, я не собираюсь брать с вас деньги за аренду усадьбы, но, боюсь, вам придется переселиться в другое место».
Брови Касагейва сдвинулись, глаза превратились в щелки: «Вздор! Я прямой потомок лорда Амбаля, пытавшегося незаконно ликвидировать наследственные владения. Первоначальный договор о передаче собственности недействителен — Хульдены никогда не имели прав на этот остров. Скажите спасибо, что получили двенадцать тысяч — я ничего не должен был платить».
«Постойте, как же так! — возмутился Глиннес. — Остров купил мой прадед, сделка зарегистрирована вельгенским архивариусом и расторжению не подлежит!»
«Не могу разделить вашу уверенность, — Касагейв строго приподнял голову. — Глиннес Хульден? Ваше имя мне ничего не говорит. Я приобрел остров у Шайры Хульдена, причем ваш брат, Глэй, выступал в роли посредника».
«Шайра погиб, — стоял на своем Глиннес. — Вы стали жертвой мошенничества. Рекомендую вам потребовать от Глэя возвращения переданной ему суммы».
«Откуда вам известно, что Шайры нет в живых?»
«Он мертв — скорее всего, убит и выброшен в воду на поживу мерлингам».
«Скорее всего? В юридической практике нет места таким понятиям. Остров Амбаль продан. Договор о продаже остается в силе, пока вы не сможете доказать обратное — или пока вы не умрете, в каковом случае вопрос отпадает сам собой».
«Я не собираюсь умирать!» — заявил Глиннес.
«Никто не собирается умирать. Тем не менее, так или иначе это происходит со всеми».
«Как это понимать? Вы мне угрожаете?»
Касагейв ответил сухим смешком: «Находясь на моей земле, вы нарушаете закон. Даю десять секунд на то, чтобы вы удалились без принуждения».
Голос Глиннеса задрожал от ярости: «Условия буду ставить я! Даю вам три дня на выселение — ни минуты больше!»
«Пройдет три дня — и что дальше?» — язвительно поинтересовался Лют Касагейв.
«Увидите! Убирайтесь с Амбаля, чтобы духу вашего здесь не было!»
Касагейв пронзительно засвистел. Послышались поспешные тяжелые шаги — за спиной Глиннеса вырос двухметровый верзила, весивший, наверное, килограммов сто пятьдесят, с кожей цвета мореного дуба и шапкой плотных, как шерсть, черных волос. Касагейв указал большим пальцем на причал: «В лодку или в воду!»
У Глиннеса все болело от недавнего избиения — он не хотел рисковать еще одним. Повернувшись на каблуках, он гневными шагами спустился по дорожке. Лорд Амбаль? Курам на смех! Вот зачем, оказывается, Касагейв занимался генеалогией.
Вернувшись в лодку, Глиннес медленно проплыл вокруг Амбальского острова, любовно приглядываясь к берегам — никогда еще они не были так дороги его сердцу. Касагейв, несомненно, проигнорирует угрозу и через три дня положение не изменится. Что тогда? Глиннес устало опустил голову. Попытка выставить самозванца силой приведет к столкновению с местной полицией — если не удастся доказать, что Шайра мертв.
