Глава 8
Провинция Хама
Котов пришел в себя от головной боли. Ломило лицо, где-то, прямо в середину лба, будто вбили раскаленный гвоздь. А вот своего тела он не чувствовал. Почему-то сразу в сознании всплыла книга «Голова профессора Доуэля». Отрезанная голова на столике, живет автономно от тела. Котов напрягся, шевельнул плечами и понял, что это удается, значит, и плечи, и руки, и ноги на месте. Чушь какая в голову лезет, подумал он.
Разлепить глаза оказалось еще сложнее. Настолько, что капитан в голос застонал. Что-то изменилось вокруг. Какое-то шевеление, потом на лицо вдруг опустилась прохлада, оно перестало гореть, и, наконец, удалось открыть глаза. Серый потолок, серые стены. Комната какая-то. Лицо человека. Незнакомый, давно не бритый. Человек поднял руку, и на лицо полилась прохладная вода. Головная боль сразу отошла, запрятавшись где-то глубоко.
– Как вы себя чувствуете? – спросил человек почему-то по-английски. Его голос звучал издалека, хотя он сидел совсем рядом.
Котов хотел ответить, что чувствует себя хреново, но не помнил, как это перевести на английский язык, и прошептал:
– I feel bad.
Человек поднес к губам Котова кружку и приподнял ему голову. Губ коснулась живительная влага, она стекала по подбородку, по груди, и он хватал ее воспаленными губами и глотал, глотал, понимая, что делать этого не следует, что сейчас он нальет себе в желудок уйму холодной воды и ему станет еще хуже, может даже начаться рвота. Набрав в рот воды, Котов отстранился и отрицательно покачал головой. Он держал во рту воду, стараясь увлажнить слизистую оболочку, освежить и размягчить гортань, забитую, наверное, пылью.
– Простите, я не могу развязать вам руки, – снова по-английски сказал мужчина. – Нас могут за это убить.
Он подозвал кого-то еще, кажется, по-арабски. Две пары рук подняли Котова и усадили у стены. Сразу стало легче. Теперь капитан рассмотрел помещение. Это была самая настоящая тюремная камера, только не было тут нар, а была на полу просто куча драных и неимоверно грязных ватных матрацев. В углу, как и положено, унитаз и железная раковина с одиноким краном. Справа – железная решетка от пола до потолка из толстых прутьев с хлопьями отстающей масляной краски. За решеткой был коридор, но куда он вел и что было за ним, Котов не видел. Слева, на высоте около двух метров, окно, забранное сеткой и толстой решеткой.
Мужчина с лицом европейца был одет в брюки и рубашку, изодранную до предела. Из брюк торчали грязные босые ноги. Но глаза у этого человека светились энергией и умом. Второй был сирийцем. Он вернулся в угол на свой матрац и сидел там, подперев нечесаную голову кулаком и тупо глядя в пол перед собой. Картина была безрадостной.
– Ну, теперь вам легче? – спросил мужчина. – Вы, наверное, военный? Француз, русский, украинец?
– А тут есть украинцы? – удивился Котов.
– На стороне вооруженной оппозиции не воюют разве что только инопланетяне, и то я не уверен. Хотя тогда бы вас сюда не бросили. Может, провинились в чем-то?
– Вы – журналист! – рассмеялся одними губами Котов, старательно прислушиваясь к звукам снаружи и пытаясь понять, где же он находится.
– О-о, вы проницательны! – вскинул брови мужчина. – Не думаю, что меня можно узнать в таком виде, хотя я много раз давал интервью по телевидению и делал репортажи. Метью Кларк, британский ежедневник «Индепендент». К вашим услугам.
– А не ваше ли издание искало российские наземные войска на севере Латакии? – спросил Котов.
– Точно, – обрадовался журналист. – Приятно, черт подери, когда публика тебя знает. Боюсь, мне теперь предстоит поплатиться за то, что мы ваших войск там не нашли, зато написали о патриотизме и высоком боевом и моральном духе частей Асада…
– Ваших? – с иронией перебил Котов.
– Да перестаньте, – махнул рукой Кларк. – Вы же русский. Я это даже по акценту понял.
– Ну а как вы сюда попали, мистер Кларк? Сепаратисты не простили вам статьи о том, что в Сирии нет российских наземных войск? Или о высоком боевом духе правительственных войск?
– Нет, нас захватили неподалеку в Латакии, – вздохнул журналист, – когда боевики отбили стратегически важную высоту у правительственных войск. Я немного опоздал, они подбили машину, и бежать мне было уже некуда. А вы? Вы как тут очутились?
– Слушайте, Кларк, вы ведь журналист?
– Да, и что?
– Вы человек с широким кругозором и, наверное, не первый день работаете в горячих точках на планете?
– Да, это так.
– Понимаете… – Котов помолчал немного и снова заговорил: – Вы только постарайтесь меня понять. Я мог бы вам и не доверять, ведь вижу вас впервые, но дело не в этом. Если я начну рассказывать, то поставлю под удар жизни других людей. И своих товарищей, и сирийцев. Большой ущерб могу нанести сирийскому правительству.
– Но вы все же русский?
– Да, русский.
– Ну, – улыбнувшись, сокрушенно покачал головой журналист, – я готов пожать вам руку, но боюсь, что за попытку развязать вас могу поплатиться жизнью. Хотя нас, наверное, и так скоро убьют.
– Где мы находимся?
– Представления не имею, – пожал плечами Кларк. – Везли меня не очень долго и не очень быстро. Думаю, что километров пятьдесят, может, сто. И думаю, что в глубь страны. Видите ли, у меня на голове был мешок. А это, – обвел он взглядом помещение, – их типичная тюрьма, еще с довоенного времени. А раз тюрьма, значит, городок не маленький.
– А если это полицейский участок?
– Возможно, – подумав, признал англичанин. – Тогда это может быть совсем небольшой населенный пункт.
– А это кто? – кивнул на сирийца в углу Котов.
– Этот уже сидел тут, когда меня привезли. На мои вопросы он не отвечает, сам не расспрашивает. Так что я о нем ничего не знаю.
– А вы владеете арабским?
– Вы же сами предположили, что я не первый день работаю в «горячих» точках, – усмехнулся журналист. – А горячее, чем в арабском мире, сейчас нигде нет. Конечно, знаю. Для работы это необходимо.
Котов, умудрившийся немного ослабить веревки на запястьях, с блаженством почувствовал покалывание под кожей, значит, к рукам возвращается кровь.
– И все же, как мне вас называть? – снова стал настаивать журналист. – Как-то неудобно в беседе не обращаться.
– Зовите меня Иваном, – улыбнулся Котов. – И считайте меня специалистом, который приехал в Сирию по приглашению правительства Башара Асада. Это сущая правда, и она никак не раскроет меня.
– Черт с вами! Буду вас звать Иваном, а вы зовите меня Метью.
Котов заметил, что сириец не просто сидит, тупо глядя под ноги, он прислушивается к собеседникам, и в глазах его явно светится мысль.
– Метью, а вы уверены, что наш сосед не понимает по-английски? – спросил капитан.
– Нет, но… – замялся англичанин и повернулся к сирийцу.
Тот быстро поднял голову, посмотрел на сокамерников и сложил руки. Теперь он уже не выглядел отчаявшимся человеком.
– Да, я говорю по-английски, – сказал он с чудовищным акцентом, но все же вполне правильно.
– Значит, вы поняли наш разговор, – улыбнулся Котов. – Ну, тогда скажите нам, кто вы и как здесь оказались.
– Я – просто солдат. Можете называть меня Музафир.
– Как вы попали в плен?
– Я понимаю, это обычное любопытство. Для вас ведь это не важно, – просто ответил сириец и неожиданно добавил: – Наверное, меня убьют вместе с вами.
– Вы хотя бы представляете место, где нас держат? – настаивал Котов.
– Да, это какой-то городок в долине Особай.
– Особай – длинная река, – покачал головой спецназовец, разминая руки за спиной.
– Да, она идет с юга и впадает в Оронт уже возле границы Латакии. Мы сейчас находимся в провинции Хама.
Котов смотрел на сирийца и размышлял о том, что этот человек ни словом толком не обмолвился с англичанином, когда тот обращался к нему по-арабски, но, как только Котов обратился к нему, сразу признался, что все понимает и принялся отвечать на вопросы. Почему? Может, он тут специально сидит, чтобы слушать наши разговоры, да вот только выдал себя ненароком? Сидит для того, чтобы узнать… что? Кларк его явно не интересовал. Ждал, когда привезут меня? Но я попался в руки сепаратистов этой ночью, а журналист сидит второй день. Нет, хозяева этого Музафира, если он агент-камерник, не могли предполагать, что им в руки попадется капитан российского спецназа.
Значит, он просто не доверяет. Эта мысль немного успокоила Котова. А почему не доверяет, если он солдат армии Асада? Ему должно быть все равно. Его вина лишь в том, что он правительственный солдат. А солдат ли он на самом деле? Знает английский язык. И это возможно, ведь Сирия – страна далеко не отсталая и до войны вполне располагала довольно образованным и продвинутым населением светского государства.
Где-то рядом грохнула закрывающаяся дверь, и по коридору затопали шаги двух человек, как сразу определил Котов. Оба шли уверенно, по-хозяйски. Все, кроме сирийца, повернули головы в сторону решетки. Невысокий смуглый охранник в зеленой военной форме без знаков различия, с кобурой на ремне и высокий бородатый мужчина с седой головой, лет пятидесяти с лишним. Глаза у седовласого были нехорошими. Глумливые глаза.
Конвоир отпер замок двери в решетке и распахнул ее. Седовласый махнул Котову рукой, глядя ему в глаза, и что-то приказал по-арабски. Вполне очевидным было, что он велел встать и подойти к нему. Ладно, решил спецназовец, все какое-то разнообразие. Должна же ситуация сдвигаться с места, должно что-то меняться. Он не спеша поднялся, опираясь спиной о стену, старательно демонстрируя, что чувствует себя плохо, что ноги его держат плохо. В какой-то мере это так и было, но Котов решил немного утрировать свое состояние. Хуже не будет, если его сочтут слабым.
Седовласый схватил его за плечо и довольно грубо толкнул дальше по коридору. Котов сделал вид, что еле удержался, чтобы не упасть. Щелкнул замок, повернулся ключ, и снова тычок в спину. Охранник поспешил вперед, обогнал пленника и открыл за поворотом еще одну дверь в конце коридора. За ней была лестница, ведущая куда-то вверх.
Поднявшись на первый этаж, охранник и седовласый повели Котова по коридору безлюдного здания. Ни голосов, ни движения. На полу пыль. Да и за пределами здания тоже был далеко не центральный проспект мегаполиса. Где-то кричал ишак, а через окно виднелась лишь крона какого-то лиственного дерева. Деревья в черте города так близко к зданиям бывают только в глубинке, где нет, как правило, четкой планировки улиц на уровне общегородских утвержденных планов.
Охранник зашел в третью дверь от начала коридора. Снова на арабском коротко прозвучали два голоса, потом дверь распахнулась. Котов отметил, что седовласый не вошел в кабинет как хозяин, немного его спесь, проявившаяся в подвале, здесь поубавилась. Любопытно. Тычок в спину, и спецназовец торопливо шагнул в большой пустой кабинет. Пара столов отодвинуты к стенам. Старый сейф в углу. На стене пятно от висевшего когда-то там портрета. У окна за столом сидел спиной к двери человек и разговаривал по мобильному телефону.
Котов остановился в паре шагов от стола. Седовласый отошел к стене и уселся боком на край одного из столов. Охранник, судя по шагам, вышел в коридор и остановился там. Спецназовец в ожидании стал смотреть в окно. Была видна улица с арыком, дорога. За дорогой, увитый каким-то растением, высокий забор, а за ним крыша дома. Минута, вторая – по дороге не проехала ни одна машина. Маленький городок или дальняя окраина. Хотя полицейский участок на окраине быть не может, он обычно располагается ближе к центру обслуживаемой территории.
Наконец человек завершил телефонный разговор и отключился, повернулся к пришедшим, и на Котова глянули с прищуром глаза Ахмеда Шалуба. Ну, этого следовало ожидать, подумал спецназовец, стараясь не выдать своих эмоций.
– Так, так! – произнес Шалуб на хорошем английском. – Вот и наш русский герой. Супермен. Человек-паук. Нет, ты человек-клещ, решивший присосаться, и уже начал раздражать меня. Кто ты?
В словах Шалуба явно слышалась угроза.
– Я человек-клещ, – ответил в тон ему Котов.
– Фамилия, имя, звание?
– Воспитанные люди сначала представляются сами, – ответил капитан. – Кто вы такой? Почему я связан, нахожусь за решеткой, на каком основании с меня тут требуют ответов на вопросы?
– А вы хорошо держитесь, – кивнул араб. – Только на что вы рассчитываете? На наступление армии Асада и свое освобождение? Не успеют. На очередную головокружительную операцию вашего подразделения? Так от него ничего не осталось, и ваше руководство даже не знает, что произошло и почему вы перестали выходить на связь.
– Не понимаю, – пожал плечами Котов. – Комиксов начитались? Люди-пауки, люди-клещи, секретные подразделения, секретные операции. Вы у врача не наблюдаетесь?
Шалуб захохотал, откинувшись на спинку кресла и задрав подбородок. Отсмеявшись, он чуть откатился от стола и задрал на него ноги. «Очень по-американски, – подумал Котов, – хочет показать себя всемогущим, мол, у него за спиной вся армия и все спецслужбы США. Да вертел я тебя на дудочке от чайника! Пижон! И не надо ездить мне по ушам. Кто там моих ребят уничтожил? Замучаешься уничтожать, там и живых у тебя никого не осталось».
– Ну, вы правы, – наконец сказал Шалуб, – какое мне действительно дело до вашего имени и вашего звания. Пока никакого. Важнее сейчас другое. Откуда вы узнали о центре в Аш-Абасе? Операция была задумана хорошо, начали вы ее профессионально, но финал был бездарен. Вас всех уничтожили, а вы вот стоите передо мной.
– Вы думаете, вам от этого будет легче? – парировал Котов. – Какая разница, кто и где стоит? О центре знают те, кому следует, кому он мешает. Центр уничтожен. А пара людей во всей этой мясорубке на Ближнем Востоке значения не имеют.
– Не имеют значения? Вы так равнодушны к своей жизни? Не боитесь смерти? А ведь мы вас можем казнить. Казнить на камеру, как русского военнослужащего, воюющего на территории Сирии. А потом распространим это видео по всем каналам и в сетях Интернета.
– И что? Если я умру, то мне все равно, где будет информация обо мне. Вас что, тешит сама ситуация? Значит, вы – садист, и снова спрошу вас: вы у врача не наблюдаетесь?
Удар в область печени, нанесенный сзади, был довольно сильным, но спецназовец уловил движение за спиной и успел немного компенсировать силу удара движением корпуса в сторону, однако согнулся пополам, как от настоящей боли. И второй удар сверху, который последовал за первым, не был для Котова неожиданностью. Он снова подыграл седовласому и послушно рухнул на колени. Седовласый схватил его за волосы и прижал к горлу холодное лезвие ножа.
Повинуясь, Котов поднялся на ноги под пристальным взглядом Шалуба, думая при этом, что все происходящее – лишь дешевая эстрада. Хотели бы убить, уже убили бы. Значит, пока он им нужен, и нечего ломать комедию.
– Еще раз ударишь, и я тебя убью, – процедил он сквозь зубы по-английски.
Седовласый изрыгнул какое-то ругательство, надавил лезвием на горло, но сдержался под властным взглядом Шалуба. Одно движение брови, и седовласый отпустил русского. Шалуб рассматривал пленника, продолжая оценивающе щуриться. Спокойствие Котова произвело на него впечатление.
– Развяжи его! – приказал араб.
Заскрипел нож по веревкам, и руки спецназовца освободились. Он тут же начал разминать кисти, сжимать и разжимать пальцы, растирать их друг о друга. Собственно, они у него и так уже успели отойти, но не стоило в этом признаваться.
– Примите это как знак доброй воли, – сказал Шалуб. – Я не думаю, что вы хотите умереть. Это ненормально. Человек хочет жить всегда. Это его животная натура, древняя как протоплазма. И я вам могу предложить жизнь.
– В обмен на какую-нибудь подлость с моей стороны? – усмехнулся Котов.
– Перестаньте! В XXI веке иные ценности, человек перестает быть продуктом одной системы, он становится человеком мира, он волен выбирать среду обитания, род занятий, вкус пищи и запах воздуха, которым хочет дышать. Государства – пережиток прошлого века. Даже корпорации, финансовые институты, и те уже перестали быть структурами национальными. Они уже наднациональные. Таким следует быть и человеческому индивидууму.
– Как вы? – спокойно спросил капитан.
– Почему нет? Все в этом мире товар, все имеет свою цену.
– И вы? Какая у вас цена?
– И я! – неожиданно легко согласился Шалуб. – Я – очень хорошо продающийся товар, и за меня очень хорошо платят. Вы тоже можете стать таким товаром. Немного привлекательной упаковки, немного маркетинга, и вы будете куплены. За вас отдадут большие деньги. Столько, сколько вы сразу не сможете потратить. А за вас будут снова и снова платить. Поверьте, это очень удобно, когда платят больше, чем успеваешь истратить.
– Я не продаюсь, – снисходительно посмотрел в глаза арабу Котов. – Но вам этого не понять. Для меня важнее такие понятия, как «родина» и «честь».
– А родина от вас отвернется. Мы умеем это делать. И чести у вас не будет. Мы лишим вас ее. Как? Да очень просто. Ваше руководство получит неопровержимые доказательства вашей измены за деньги. Страшной измены. Такой измены, которой вам никогда не простят ни руководители, ни родные и близкие. Вас посмертно разжалуют, вас лишат всех наград. На вашу могилу будут плевать те, кого вы предали. И, умирая, вы будете это знать и понимать.
– Человеку, который знает, что сейчас умрет, глубоко плевать, что там будет после его смерти, – усмехнулся Котов. – Я – материалист и не верю в бессмертие души. Моему холодному телу будет все равно, потому что разум исчезнет вместе с дыханием.
– И вы не хотите даже ради любопытства узнать, что я вам предлагаю? Каких денег вы лишаетесь, от какой жизни отказываетесь?
– Я не любопытный. И я не дурак, поэтому прекрасно понимаю, что такие огромные деньги, о которых вы мне говорите, не будут платить за простую уборку улицы у коттеджа вашего начальника. От меня потребуют серьезной работы во вред моей родине. Вот я и не спрашиваю.
– Как же я устаю от таких, как вы! – покачал головой араб. – От таких вот узколобых, с примитивным мышлением, сторонников ложных инфантильных ценностей. Тяжело с вами работать. На вас приходится тратить много времени.
– Я рад, – спокойно ответил Котов.
– Чему? – медленно поднял одну бровь араб.
– Тому, что хоть как-то сумел доставить вам неприятности, хоть как-то помешал работать.
– Скоро у вас и следа от радости не останется. Вам предстоит глубоко пожалеть о том, что вы отказались от моего предложения…
Котов слушал и смотрел в окно. В черный «Ленд Круизер», который подъехал к зданию пять минут назад, двое сирийцев укладывали вещи. Явно дорожные сумки. Шалуб, продолжавший угрожать, тоже бросил взгляд в окно и как-то быстро закруглился со своей речью.
– Впрочем, могу вас слегка успокоить. Если вы в какой-то момент вдруг захотите купить себе жизнь, то поспешите. Помните, что каждый миг задержки может означать, что вы опоздали. Каждый миг вашей уже ничтожной жизни может стать окончательно необратимым.
Котов открыл рот и демонстративно зевнул. Шалуб посмотрел на него, и спецназовец понял, что сумел вывести из себя матерого шпиона по кличке Хасан. Лицо араба зло заострилось, кожа побледнела, хотя ни стиснутых зубов, ни шевелящихся желваков на скулах не было. Он повернулся к своему подручному и сказал по-английски:
– Все, теперь это твоя добыча. Развлекайся. Ты же любишь свежее мясо, – и, не глядя на русского, вышел из комнаты.
Вместо него вошел все тот же охранник. Запястья снова пришлось заводить за спину. Но теперь на них защелкнулись холодные наручники. Снова тычок в спину, и спецназовец послушно двинулся в обратный путь по коридору. Бежать один он не хотел. Как-то очень давно, еще с первых шагов своей армейской жизни, Борис Котов как-то отчетливо осознал, что погоны на плечах накладывают на него одно очень важное обязательство – защищать гражданское население. Это его долг, его служба, его святая обязанность. А для чего же еще нужны солдаты, как не для этого. И сейчас он не мог даже и подумать о том, чтобы бросить на произвол судьбы двух человек, томящихся в камере внизу.
Сириец – личность темная, думал спецназовец, спускаясь по лестнице следом за охранником и чувствуя на спине нехороший взгляд седовласого. Солдат он там или не солдат, неизвестно. И держится он особняком, но это же не повод, чтобы отказать ему в помощи, чтобы не попытаться спасти его от смерти. А уж журналиста точно надо вытаскивать. Он честный человек. И издание у них честное. Это Котов знал хорошо. Без русского капитана Кларк тут погибнет.
Последняя ступенька, коридор, поворот и знакомая решетка. Журналист стоял посреди камеры и выжидающе смотрел на русского. Кажется, он уже не ожидал его увидеть живым. Даже сириец поднял глаза и посмотрел на Котова. Капитан показал Кларку глазами на охранника, который шел впереди. Сейчас был самый удобный момент. Когда охранник откроет дверь, они будут настороже, и охранник, и седовласый. Только сейчас. Не раньше и не позже.
– Кларк, – не очень громко, но значительно произнес Котов по-английски, моля, чтобы седовласый за его спиной не знал языка. Хотя бы в такой степени, чтобы все понять и успеть отреагировать. – Кларк, помогите! Держите охранника!
И с этими словами он с разворота нанес страшный удар ногой охраннику в спину, в область левой лопатки. Ботинок выброшенной вверх и в сторону ноги впечатался с такой силой, что тело в зеленой куртке отбросило на решетку. Не опуская ноги, Котов тут же присел на одну ногу и крутнулся на пятке, далеко вынося вторую ногу. Подсечка удалась. Ударом под щиколотки седовласому, и тот, взмахнув руками, грохнулся на пол, звучно ударившись головой о каменный пол. Капитан оттолкнулся ногами, одним прыжком оказался рядом с оглушенным падением седовласым, упав на бок, обхватил шею своего противника ногами, скрестил их и стал давить что есть силы. Седовласый хрипел, хватал пальцами ноги русского, царапал ногтями. Котов смотрел на решетку, где Кларк успел-таки поймать охранника за куртку и притянуть к себе. Музафир подскочил к нему и хладнокровно, причем явно умело, сдавливал пальцами шею охранника. Хрипы и тихая борьба продолжались около минуты. Потом оба тела затихли.
Музафир пошарил по карманам мертвого охранника, пока Кларк держал его из последних сил. Потом тело рухнуло на пол, а пленники уже вставляли ключ в замочную скважину с наружной стороны решетки.
– В правом кармане у него ключ от наручников, – подсказал Котов, когда дверь камеры распахнулась. – Давайте быстрее!
– Что, опасность? – взволнованно спросил Кларк, роясь в карманах куртки мертвого охранника. – Могут другие прийти?
– Могут уйти, а это хуже, – заявил спецназовец, глядя на Музафира, вытаскивающего из кобуры охранника пистолет. – Мне нужен один человек, а он только что уехал.
– Какой, к черту, человек, нам бежать надо отсюда, – отпирая наручники на запястьях Котова, сказал англичанин.
– Я помогу вам убраться отсюда, а потом вы спрячетесь где-нибудь и свяжетесь со своими друзьями.
– Вы сумасшедший! – опешил журналист. – Что вы сможете в одиночку?
Котов наклонился к трупу седовласого, похлопал по карманам, вытащил пистолет и запасную обойму. Он размышлял, говорить или не говорить этим людям о своих целях, и решил, что, наверное, сказать надо, иначе это будет просто нечестно по отношению к ним. Они подумают, что он их просто бросает.
– Я попал сюда потому, что охотился на одного человека. Его зовут Ахмед Шалуб, он работает на американскую разведку и сейчас помогает сепаратистам в диверсионной борьбе с сирийским народом. За ним числится много грязных дел, он едва не устроил много крови и огня в Дамаске. Если вы не знали, то за тем, что сейчас творится в арабском мире, за всеми этими революциями, за падением Ливии, за кровью в Египте, за войной в Сирии стоят США. Так же, как они стояли за войной в Ираке.
– Они что-то говорили о том, чтобы поссорить Россию и Францию, – вдруг сказал Музафир.
– Они? – Котов подошел вплотную к сирийцу. – Вы о чем?
– Я слышал, что они хотят сорвать переговоры в Женеве. Там пытаются собрать участников противостояния в Сирии и дать возможность договориться мирно, а они хотят обязательно свалить Башара Асада и посадить кого-то из своей оппозиции, которую они кормят и вооружают.
– Кто вы такой, Музафир? – спросил Котов.
– Странник. По-арабски «эль-музафир» – это странник. Большего вам знать не надо. Я возьму с собой англичанина и помогу ему спрятаться. У меня здесь есть друзья, и скоро тут все изменится. Не беспокойтесь за журналиста. Делайте свое дело.
– Ладно, – кивнул спецназовец, – пошли за мной.
– Стойте, Иван! – схватил его за локоть Кларк. – Я теперь понял. После того как Музафир сказал про французов, я понял, о чем они говорили. Видите ли, они нас не особенно стеснялись, считая нас уже мертвыми.
– Ну, быстрее! – нетерпеливо перебил англичанина спецназовец.
– Они говорили о каком-то адмирале и французском флоте.
– Имя адмирала называлось?
– Нет, просто «адмирал» и все. И еще прозвучало название, я думаю, какого-то населенного пункта, кажется Гурум-Асат.
Котов схватил Кларка за ворот рубашки и, глядя ему в глаза возбужденным взглядом, тряхнул со всей силой:
– Гурум-Асат? Точно?
– Да… А вы знаете, где это? – опешил от такой реакции русского Кларк.
Неужели это не просто совпадение? Одна группа пришла оттуда в центр, где планировалась масштабная акция в Дамаске. Хасан имеет свои группы, своих преданных и надежных людей. Он собрал агентуру и боевиков со всех баз Сирии для важного дела в столице. Это естественно для такого матерого шпиона. Он сразу отказался от услуг ненадежного Гияса Турая, но прокололся на одном лишь молодом и неопытном боевике, который необдуманным шагом провалил все его дело. Ведь Назими тоже дело рук Хасана, и оно не закончено. А у северных берегов стоит французская военно-морская группировка во главе с авианосцем, и оттуда они летают бомбить террористов.
– Так, ладно. – Котов отпустил журналиста и с улыбкой похлопал его по плечу: – Я иду первым, за мной Кларк, замыкаете вы, Музафир. Наша задача – тихо завладеть машиной и выбраться из этого населенного пункта. Дальше решим, кто и куда движется. Ясно? Пошли!
Провинция Хомс, окраина города Аш-Абас. Территория заброшенного нефтеперерабатывающего завода
– Парни, это Сова! – прозвучало в коммуникаторе.
Зимин сразу почувствовал, что с голосом сержанта Савичева не все в порядке. Лейтенант повернулся и посмотрел на Ларкина. Оба спецназовца бросились к двери, за которой недавно скрылись их командир и Савичев.
– Ты где, Сова? Это Лимон! Отвечай!
– Выше… по лестнице. Тамбур перед вторыми воротами…
Ларкин мгновенно обогнал переводчика, взбежал по лестнице, поводя по сторонам стволом автомата. Вот и дверь. Ударом ноги он распахнул ее, дождавшись лейтенанта, скользнул в проем и сразу вправо к стене. Зимин, уже зная тактику таких опасных проходов, наклонился и одним движением бросил тело вперед и влево от дверного проема. Ларкин включил фонарь и повел лучом.
– Я здесь, – простонал Савичев.
Спецназовец сидел у ворот и перетягивал ногу в верхней части бедра бинтом. Штанина у него была темная от крови. Ларкин и Зимин подбежали к нему.
– Черт, где командир? – выкрикнул переводчик. – Что тут произошло?
– Машина. Двое уходили на машине отсюда… из тамбура. Капитан первым выскочил, я прикрывал сзади. Он стал стрелять и бросился наружу. Потом грохнул взрыв, меня ранило. Пока я доковылял, машина уже удалялась, а Барс висел на заднем борту. Я не мог стрелять, в него случайно попал бы.
– Куда машина поехала? – спросил Ларкин и принялся постукивать по микрофону и вызывать Котова.
– Макс, не дергайся! – простонал Савичев и бросил другу в руки скобу коммуникатора, которая удерживала на голове наушник и микрофон.
– Это… это капитана?
– Да, тут валялось.
– Я за машиной! – взвился Зимин. – Ларкин, помоги Максиму.
– Стоп, товарищ лейтенант! – схватил переводчика за руку Савичев. – У нас приказ! Командир выпутается, а у нас приказ. Магнитные носители с информацией…
– Но Котов? – Зимин с пылающим лицом смотрел на контрактников с непонимающим видом. – Он же в опасности?
– Мы не знаем этого, – покачал головой Савичев, посмотрел на друга и вдруг повысил голос, злясь и шипя от боли: – А ты что молчишь, Лимон? Какого хрена мы тут делаем? Нас зачем послали? Задачу никто не снимал!
Зимин взглянул на отплевывающегося и морщившегося от боли Савичева, на хмуро молчавшего и смотревшего в сторону Ларкина и вдруг осознал, что он единственный офицер в группе, что они находятся на задании на территории, подконтрольной террористам, и что они только что разгромили какой-то координационный разведцентр. Они выполнили лишь половину приказа. Вторая половина заключалась в том, чтобы доставить на свою базу все данные, которые можно здесь собрать. И, как бы страшно это ни звучало, несмотря на потери, задачу нужно выполнять. Это война, это бой, а в бою часто бывает так, что кто-то погибает.
– Так, слушайте приказ, – угрюмо сказал лейтенант, и Ларкин тут же повернул голову к нему. – Я возвращаюсь вниз, собираю жесткие диски и другие носители информации. Лимон! Сделай укол Сове, перевяжи, и ко мне вниз. Сова!
– Я, товарищ лейтенант.
– Как самочувствие? Сознание не теряешь?
– Нормально, продержусь.
– Тогда остаешься здесь и ведешь наблюдение. Связь держать постоянно. Все звуки, малейшее подозрение – сразу сообщать мне. Закончим работу, пригоним машину и эвакуируемся. Вопросы?
– Все ясно, товарищ лейтенант, – отозвался Ларкин.
– Работайте, я прикрою, – кивнул Савичев.
Зимин поднялся, посмотрел еще раз на спецназовцев и, стиснув зубы, побежал назад к двери, думая на бегу: «Это называется взвалить на себя всю ответственность. А как все-таки приятно, несмотря на опыт, когда решение принимает кто-то другой. Ларкин даже обрадовался, что не ему принимать решение. И Савичев прав, что подтолкнул меня. А я ведь сейчас к ним обращался на «ты». Как Котов. Они приняли, с охотой подчиняются. Эх, командир… Но ведь в Ракке он же выбрался в прошлый раз. Мы улетали на вертолете, а он не успевал, прикрывал наш отлет с важными материалами, с разведданными, и мы ушли без него. И он все равно вывернулся и вернулся. Может, и в этот раз. Но есть же предел человеческим возможностям даже у спецназовца. И Сидорину о ЧП не сообщить, аппарат спутниковой связи остался у Котова. И помощи не попросить. Надо самому, надо командовать, надо доводить до конца операцию. И у меня еще раненый, которого надо вытаскивать отсюда. Вот работенку я себе нашел…»