Лучи заходящего солнца окрасили горную цитадель у озера в цвет разведённой водой крови. Вокруг вились кондоры – в два раза тяжелее великих воронов, на выгнутых шеях – ошейники, взгляд прикован к толпе у стен крепости, бурлившей среди многочисленных, как звёзды, походных костров.

Одноглазый тенескаури, который был когда-то разведчиком в Войске Однорукого, с глубокой сосредоточенностью следил за их движениями, будто в полёте кондоров на фоне темнеющего неба можно было прочесть некое божественное откровение. Воистину, он уверовал – так полагали те, кто знал его в лицо. Онемел от величия Домина с того самого дня в Бастионе, три недели назад. С самого начала в его единственном глазу светился дикий голод, древний огонь, шептавший о волках в безлунной тьме. Поговаривали даже, что сам Анастер, Первый среди Детей Мёртвого Семени, приметил этого человека, приблизил его во время долгого странствия и даже дал ему лошадь, чтобы тот скакал вместе с помощниками Анастера во главе человеческого моря.

Разумеется, лица подручных Анастера сменялись с жестокой регулярностью.

Бесформенная, умирающая с голода армия ждала ныне у ног Паннионского Провидца. На заре он выйдет на балкон главной башни Обзора и поднимет руки в знак святого благословения. Животный рёв, который всякий раз вздымался в ответ на это благословение, сломил бы слабого, но Провидец, хоть и был очень стар, слабым, обычным человеком не был. А был он воплощением Панниона, Господа, единственного истинного бога.

Когда Анастер поведёт армию тенескаури на север, на другой берег реки, а оттуда – на Капастан, он понесёт с собой силу, имя которой – Провидец. И всех врагов, что осмелятся встать перед ними, изнасилуют, сожрут, сотрут с лица земли. Не было и тени сомнения в головах сотни тысяч тенескаури. Лишь убеждённость, острый, как бритва, железный меч, сжатый хваткой бесконечного, отчаянного голода.

Одноглазый продолжал смотреть на кондоров, хотя свет уже почти померк. Быть может, шептали некоторые, он сообщается с самим Провидцем и взирает не на самих птиц, а на цитадель Обзора.

Так крестьяне приблизились к правде настолько, насколько были способны. Ток Младший действительно рассматривал высокую крепость, древний монастырь, изуродованный военными пристройками: продольными стенами с бойницами для обстрела, массивными проездными башнями над воротами, глубокими окопами. Строительство продолжалось, инженеры и каменщики явно собирались работать всю ночь напролёт в свете огромных жаровен, в которых полыхал огонь.

Боль в животе стала глухой; голод затянулся узлом, сжался, стал почти неощутимым ядром нужды, нужды, что сама по себе умирала с голоду. Его рёбра остро и заметно выпирали под туго натянутой кожей. Живот распух. Суставы постоянно болели, а зубы начали шататься. Теперь он знал лишь пьянящий, горьковатый вкус собственной слюны, который время от времени смывали вода с каплей вина из бочонков на повозках или глоток из редкого кувшина эля, что приберегали для избранных подручных Первого Ребёнка.

Другие подручные – да и сам Анастер – питались хорошо. Они пожирали бесконечные трупы, которые появлялись благодаря ускоренному маршу. Их кипящие котлы вечно были полны. И в этом заключалось преимущество власти.

Ток изменился, и сам охотно это признавал. Его душа не выдержала чудовищных ужасов, которые он видел повсюду, невообразимой аморальности, рождённой голодом и фанатизмом. Ток изменился, искорёжился до неузнаваемости, превратился в нечто новое. Потеря веры – веры во что бы то ни было – и в первую очередь во врождённую доброту собственного вида – сделала его холодным, бесчувственным и жестоким.

Но Ток не ел человечины. Лучше пожирать себя изнутри, переваривать собственные мускулы, слой за слоем, растворять всё, чем я был прежде. Это – моё последнее задание, и вот оно началось. Тем не менее Ток уже начал осознавать более глубокую истину: решимость его слабела. Нет! Гони прочь эту мысль.

Ток понятия не имел, что́ увидел в нём Анастер. Ток притворялся немым, отказывался от предложенного мяса, всё, чем он проявлялся в этом мире – собственным присутствием, остротой единственного глаза, отмечавшего любую деталь, – и однако же Первый каким-то образом заметил его в толпе, призвал и сделал своим подручным, лейтенантом.

Подозрения кипели во тьме под спокойной гладью мыслей. Ток гадал, а вдруг Анастер как-то понял, кто он на самом деле. Вдруг готовится передать прямо в руки Провидцу? Возможно – в этом новом мире всё было возможно. Абсолютно всё. Сама реальность будто сдалась, отказалась от собственных законов: и мёртвые зачинали живых, животная любовь в глазах женщин, когда они осёдлывали умирающих пленников, жгучая надежда на то, что они заберут последнее семя трупа, когда уйдёт жизнь, будто умирающее тело само искало последней возможности избежать окончательного забвения, когда душа уже погружалась во мрак. Любовь, а не похоть. Эти женщины отдали своё сердце мгновению смерти. Если семя проклюнется…

Анастер был старшим в первом поколении. Бледный, долговязый юноша с желтоватыми глазами и прямыми, чёрными волосами, он вёл армию вперёд, сидя верхом на тягловой лошади. Лицо его отличалось нечеловеческой красотой, словно за совершенной маской не было никакой души. Мужчины и женщины, молодые и старые, все приходили к нему, молили прикоснуться, но Анастер отказывал всем. Близко он подпускал лишь свою мать; та гладила его по волосам, клала потемневшую от солнца, морщинистую руку на плечо.

Её Ток боялся больше всего остального, больше, чем Анастера и его непредсказуемой жестокости, больше, чем Провидца. Что-то демоническое светилось в её глазах. Она первой оседлала умирающего мужчину, выкрикивая Ночные обеты, положенные молодожёнам в первую брачную ночь, а затем завыла как деревенская вдова, когда мужчина умер под ней. Эту историю часто рассказывали. Ей было множество свидетелей. Другие женщины тенескаури жались к ней. Возможно, их привлекал этот акт власти над беспомощным мужчиной; возможно, отчаянная кража невольно пролитого семени; возможно, её безумие попросту было заразно.

Во время перехода от Бастиона армия наткнулась на деревню, которая отвергла Объятья Веры. Ток видел, как Анастер выпустил свою мать и её последовательниц, видел, как они брали мужчин и молодых мальчиков, как их ножи наносили смертельные раны, как тела сплетались над трупами – о, так не дано было и самым жутким зверям! И мысли, которые пришли к нему тогда, оказались глубоко врезаны в саму душу Тока. Они ведь были когда-то людьми, эти женщины. Они жили в деревнях и сёлах, таких же, как эта. Они были жёнами и матерями, ухаживали за домом и домашними животными. Они танцевали, плакали, молились и подносили жертвы прежним богам. Жили обычной жизнью.

Какой-то яд скрывался в Паннионском Провидце и неведомом боге, который говорил через него. Яд, который порождал сходные воспоминания. Память, способную рассечь даже самые древние узы. Быть может, преданный ребёнок. Ребёнок, которого за руку отвели… к ужасу и боли. Вот на что это похоже – всё, что я вижу вокруг. Мать Анастера, ставшая жутким чудовищем, искалеченным для кошмарной роли. Мать – не мать, жена – не жена, и женщина – не женщина.

Послышались крики – группа всадников приближалась от ворот во внешней стене Обзора. Ток повернул голову, рассмотрел гостей, пока они скакали в быстро сгущавшемся сумраке. Доспехи. Командир-урдо, по сторонам от него – два провидомина, а позади – отряд урдомов, трое в ряд, всего семь рядов.

А за последними всадниками – охотник К’елль.

Лёгким жестом Анастер призвал своих подручных к невысокому холму, который выбрал для штаб-квартиры. С остальными подошёл и Ток Младший.

Белки глаз Первого были цвета мёда, а зрачки – шиферно-серые. Отсветы факелов плясали на его алебастрово-белом лице, делали губы до странности красными. Он уже сидел – без седла – на своей крупной, усталой лошади, сгорбился, разглядывая собравшихся офицеров.

– Вести, – хрипло прошептал Анастер.

Ток никогда не слышал, чтобы он говорил громче. Вероятно, юноша просто не мог повышать голос из-за врождённого дефекта гортани или языка. А может, никогда не считал нужным.

– Мы с Провидцем беседовали силой мысли, и теперь я знаю больше, чем даже придворные в святых стенах Обзора. Септарх Ультентха из Коралла был призван к Провидцу, что породило много досужих вымыслов.

– Какие вести, – спросил один из подручных, – с северной границы, о Славный Первый?

– Подготовка практически завершена. Боюсь, дети мои, мы придём слишком поздно, чтобы принять участие в осаде.

Со всех сторон послышались встревоженные вздохи.

Боюсь, голод наш не отступит. Вот что значили на самом деле слова Анастера.

– Говорят, Каймерлор, городок на востоке, не принял Объятья Веры, – сказал другой офицер. – Возможно, о Славный Первый, нам…

– Нет, – отрезал Анастер. – За Капастаном нас ждут баргасты. Как нам сообщают, их сотни тысяч. Меж ними раздор. Они слабы в вере. Мы обретём всё, чего ищем, дети мои.

Мы не доживём. Ток это знал наверняка, как и все остальные. Наступила тишина.

Анастер не сводил глаз с подъезжавших солдат.

– Провидец, – сказал он, – приготовил для нас подарок. Он понимает, что нам нужно питаться. Похоже, – спокойно продолжил он, – жители Коралла оказались… недостойны. Вот истина превыше всех выдумок. Нам нужно лишь пересечь спокойные воды Ортналова Разреза, чтобы наполнить животы, и этот прибывший урдо несёт нам весть о том, что нас уже ждут суда для переправы.

– И тогда, – зарычал один из подручных, – будем пировать!

Анастер улыбнулся.

Пировать. О, Худ, прошу, прими меня… Ток чувствовал, как в нём поднимается голод, чувственное, животное желание, которое, как он понял, одолеет волю, сломит все преграды. Пировать – о, боги, как же я изголодался!

– Это ещё не все вести, – продолжил миг спустя Первый. – Урдо получил и второе задание. – Болезненный взгляд юноши упал на Тока Младшего. – Провидец потребовал привести к нему Отказника, того, что с одним глазом – глазом, который – ночь за ночью – менялся на нашем пути из Бастиона, хоть сам он того и не заметил. Отказник станет гостем Провидца. Отказник с волчьим глазом, что светится в темноте. Ему не понадобится странное каменное оружие – я лично его сохраню.

Стрелы с обсидиановыми наконечниками и кинжал мгновенно забрали у Тока и передали Анастеру.

Подъехали солдаты.

Ток подошёл к ним, упал на колени перед конём урдо.

– Ему выпала честь, – сказал Анастер. – Забирайте его.

Ток испытывал искреннюю благодарность, облегчение гудело в его истончившихся венах. Он не увидит стен Коралла, не увидит, как десятки тысяч жителей разорвут на куски, не увидит изнасилований, не увидит себя в толпе, которая будет пожирать плоть, свою законную награду…

Над растущими укреплениями трудились рабочие, их грязные, пыльные фигуры казались демоническими в свете пламени. Ковыляя позади боевого коня урдо, Ток смотрел на их лихорадочную деятельность с циничным равнодушием.

Камень, земля и дерево не были препятствием для колдовства госпожи Зависти, которое он уже видел в деле в Бастионе. Как в древних легендах, сила её катилась широкой волной, вырывала жизнь из всего, чего касалась, поглощала строй за строем, улицу за улицей, оставляя позади сотни остывающих тел. Она ведь была, напомнил себе Ток с какой-то пламенной гордостью, дочерью Драконуса – Старшего бога.

Как он слышал, Паннионский Провидец уже бросал против неё чародеев, но магия им не помогла. Госпожа Зависть легко отбила их атаки, разбила силы, а затем спустила на магов Гарата и Баальджагг. К’чейн че’малли пытались добраться до неё, но погибали под напором чародейства. Пёс Гарат играл с теми, кого упускала госпожа, обычно один, а иногда – в компании Баальджагг. Оба были заметно быстрее немёртвых охотников и куда умнее. Рассказывали, что случились уже три яростные битвы, в которых легионы паннионских бетаклитов при поддержке конных бетакуллидов и стрелков-скаланди, а также доминского аналога отряда кадровых магов выступили против горстки врагов так, будто это была равная по силам армия. В этих битвах родились шепотки – истории о т’лан имассе – создании, о котором паннионцы ничего не знали и которого называли просто Каменным Мечом, – и сегулехах, двух в первых битвах, но уже трёх – в последней. Каменный Меч держал один фланг, а сегулехи – другой. В центре стояла госпожа Зависть, а Гарат с Баальджагг скользили, точно изодранные плащи ночи, всюду, где только хотели.

Три битвы, три разгромленные армии, тысячи погибших, остальные пытались бежать, но всех их настигал неумолимый гнев госпожи Зависти.

Ток не жалел, что оставил их. Оставшись с ними, он бы не выжил.

Когда они приблизились к укреплениям у внешних ворот, Ток увидел провидоминов у бойниц – огромных и молчаливых. Даже взвод в полдюжины таких воинов представлял заметную угрозу, а здесь их было несколько десятков. Им под силу не просто замедлить сегулехов. Эти способны остановить их. Вот последняя линия обороны Провидца…

К внутренним воротам Обзора вела единственная насыпь – крутая и узкая. Во рвах по обе стороны от неё виднелись человеческие кости. Пришедшие поднялись наверх. Через сотню шагов – миновали арочный свод врат. Урдо приказал своему отряду ставить лошадей в стойла, затем спешился. Стоя между двух провидоминов, Ток видел, как охотник К’елль вошёл в ворота, тяжело топая и низко опустив руки-клинки. Чудовище бросило на малазанца взгляд безжизненных глаз, а затем заковыляло куда-то прочь по неосвещённому деревянному коридору, который шёл вдоль стены.

Урдо поднял забрало шлема.

– Отказник, слева от тебя вход в башню Провидца. Он ждёт тебя внутри. Ступай.

А может, и не пленник. Может, просто диковинка. Ток поклонился офицеру, затем, устало переставляя ноги, вошёл в темный дверной проём. Хотя, скорее всего, Провидец просто знает, что ему не стоит меня бояться. Я уже – в тени Худа. Осталось совсем недолго.

Весь нижний этаж башни состоял из одного зала с высоким сводом, потолок представлял собой перевёрнутый, запутанный лабиринт из упоров, балок и арок – обычных и декоративных. Из центра вниз спускалась до высоты ладони над полом бронзовая винтовая лестница, которая медленно, со скрипом крутилась на месте. Зал был погружён во мрак, который разгоняла лишь единственная жаровня, стоявшая у стены напротив входа, – тем не менее, Ток без труда разглядел невзрачные каменные блоки стен и полное отсутствие мебели. Его шаги сразу же отозвались гулким эхом, когда малазанец пересёк зал, шлёпая по неглубоким лужицам.

Ток положил руку на перила лестницы. Массивный кованый пролёт неудержимо потащил его за собой, продолжая вращаться, так что малазанец чуть не упал. Поморщившись, он запрыгнул на первую ступеньку. Этот ублюдок – наверху небось, в качающейся комнате. Да у меня сердце разорвётся на полпути туда. А он будет сидеть и ждать аудиенции, которая не состоится. Да уж, вот так шуточка, сам Худ ей ухмыляется. Ток начал подниматься.

Сорок две ступени спустя он оказался на втором этаже. Малазанец осел на холодную бронзу лестничной площадки. Руки и ноги горели огнём, мир болезненно покачивался перед единственным глазом. Он положил мокрые от пота руки на неровную, изрытую поверхность металлического листа, моргая и пытаясь сосредоточиться.

Света в комнате не было, но единственный глаз Тока мог различить все детали: открытые подставки с пыточными инструментами, низкие койки из грязных, толстых досок, кучу тёмных, задубевших тряпок под одной из стен и – на каждой стене, будто искусно вышитые гобелены – человеческие кожи. Полные, вплоть до кончиков пальцев и ногтей, растянутые в жуткие, огромные подобия людей, плоские лица, лишь камень стены подсказывал, где раньше были глаза. Ноздри и рты были зашиты, волосы сбиты набок и свободно подвязаны.

По телу Тока побежали волны невыносимого отвращения, страшные, обессиливающие судороги. Он хотел закричать, выпустить ужас наружу, но мог лишь хватать ртом воздух. Дрожа, малазанец заставил себя встать, посмотрел на уходившие вверх ступени и вновь начал подниматься.

Комнаты сменялись комнатами, обстановка тонула в серых тенях, а он продолжал карабкаться вверх по бесконечной лестнице. Время для него исчезло. Башня, которая теперь стонала и скрипела со всех сторон, покачиваясь на ветру, стала восхождением всей его жизни, тем, ради чего он родился, единственной жизненной целью смертного. Холодный металл, камень, слабо освещённые комнаты, сперва встающие перед глазами, затем уходящие вниз, словно восходы и закаты тусклого солнца. Шли эоны, цивилизации рождались и умирали, и всё это ради иллюзии славы.

Его лихорадочный разум терял связи, одну за другой, скатывался всё глубже в колодец безумия, но тело продолжало из последних сил карабкаться, ступень за ступенью. О, милый Худ, найди меня. Умоляю. Забери от ног этого больного бога, положи конец этому позорному разложению – когда я предстану перед ним наконец, я превращусь в ничто…

– Лестница кончилась, – сказал ему старческий, дрожащий и высокий, голос. – Подними голову, я хочу взглянуть в твоё пугающее лицо. У тебя нет сил? Позволь мне.

Чужая воля просочилась в тело Тока, энергия незнакомца наполнила здоровьем и силой каждый мускул. Однако вкус у неё был отвратительно-водянистый. Ток застонал, попытался бороться, но воля подвела его. Дыхание выровнялось, сердцебиение замедлилось, и малазанец поднял голову. Он стоял на коленях на последней площадке кованой бронзовой лестницы.

В деревянном кресле сидел – сгорбленный и неестественно изогнутый – труп старика. Его глаза светились, будто были лишь тонкой бумагой, прикрывавшей свет фонаря, – грязной, изорванной. Паннионский Провидец был мёртв, но внутри безжизненного тела обитало существо, приводившее его в движение, существо, которое Ток воспринимал как похожую на человека ауру силы.

– Ах, теперь я вижу, – проговорил голос, хотя губы трупа не шевелились. – Действительно, это не человеческий глаз. Воистину волчий. Примечательно. Мне сказали, ты не разговариваешь. А теперь заговоришь?

– Если хочешь, – ответил Ток, и его голос прозвучал с непривычки так хрипло, что он сам его не узнал.

– Прекрасно. Я так устал слушать лишь самого себя. Твой акцент мне незнаком. Ты наверняка не житель Бастиона.

– Малазанец.

Суставы трупа заскрипели, когда тело наклонилось вперёд, глаза загорелись ярче.

– Действительно. Дитя этой далёкой, могущественной империи. Но ты явился с юга, хотя мои шпионы сообщают, что армия твоих соотечественников идёт от Крепи. Как же ты так потерялся?

– Я ничего не знаю об этой армии, Провидец, – сказал Ток. – Теперь я – тенескаури, лишь это важно.

– Смелое заявление. Как тебя зовут?

– Ток Младший.

– Давай пока забудем о малазанской армии, хорошо? До недавнего времени с юга моему государству ничего не угрожало. Но всё изменилось. Меня раздражает новый, упрямый враг. Эти… сегулехи… и их вызывающие беспокойство, пусть и счастливо немногочисленные союзники. Они – твои друзья, Ток Младший?

– У меня нет друзей, Провидец.

– Даже среди других тенескаури? А как же Анастер, Первый Ребёнок, который однажды поведёт в бой целую армию Чад Мёртвого Семени? Он сказал, что ты… уникален. А как же я? Разве я не твой повелитель? Разве не я распахнул тебе объятья?

– Я не знаю наверняка, – глухо сказал Ток, – кто из вас распахнул мне объятья.

Сущность и труп одновременно отшатнулись при этих словах Тока, марево образов резануло глаз. Два существа, живое прячется за мёртвым. Сила прибывала, нарастала так, что Току начало казаться, будто мёртвое тело вот-вот рассыплется в прах. Руки и ноги спазматически подёргивались. Вскоре яростная волна схлынула, и тело вновь замерло.

– Не только волчий глаз, раз ты видишь столь ясно то, что никто другой пока не сумел различить. О, чародеи смотрели на меня, переполненные до краёв своими прославленными Путями, и не заметили ничего подозрительного. Мой обман был непроницаем. Но ты…

Ток пожал плечами.

– Я вижу то, что вижу.

– Которым глазом?

Он вновь пожал плечами. На этот вопрос ответа у него не было.

– Но мы говорили о друзьях, Ток Младший. В моих святых объятьях смертный никогда не будет одинок. Анастер, я вижу, обманулся.

– Я не сказал, что мне одиноко, Провидец. Я сказал, что у меня нет друзей. Среди тенескаури я – единое целое с твоей святой волей. Но что мне женщина, которая идёт рядом, усталый ребёнок, которого я несу, мужчины вокруг… если они умрут, я съем их. Не бывает друзей в такой компании, Провидец. Только будущая еда.

– Однако ты отказываешься есть.

Ток молчал.

Провидец вновь наклонился вперёд.

– Но теперь ведь не откажешься, верно?

– Если хочу жить.

– А жизнь важна для тебя, Ток Младший?

– Не знаю, Провидец.

– Так давай проверим, ладно? – Иссохшая рука взметнулась вверх. Перед током затрещал разряд чар. Маленький столик появился перед малазанцем, на нём – дымящиеся куски варёного мяса.

– Вот пища, которая тебе нужна, – провозгласил Провидец. – Сладкая плоть. Приобретённый вкус, так мне сказали, во всяком случае. Ага, вижу, голод вспыхнул в твоём волчьем глазу! Действительно внутри тебя зверь – какое ему дело до происхождения этого мяса? Тем не менее советую тебе есть медленно, иначе сжавшийся желудок может отвергнуть всё, что ты ему предложишь.

С тихим стоном Ток повалился на колени подле столика, протянул руки. Зубы заболели, когда он начал жевать, к соку мяса примешивался вкус собственной крови. Ток проглотил кусочек, почувствовал, как желудок сжался вокруг него. Усилием воли малазанец заставил себя остановиться, подождать.

Провидец поднялся с кресла, неуклюже подошёл к окну.

– Я выяснил, – проговорило древнее существо, – что смертные армии не способны справиться с угрозой, которая приближается с юга. И вот я отвёл войска и займусь этим врагом собственноручно. – Провидец обернулся и внимательно осмотрел Тока. – Говорят, волки избегают человеческой плоти, если у них есть выбор. Не думай, что я лишён милосердия, Ток Младший. Мясо, что лежит перед тобой, – оленье.

Я знаю, ублюдок. Похоже, у меня не только глаз волчий, но и чутьё тоже. Малазанец взял ещё кусочек.

– Это уже не важно, Провидец.

– Прекрасно. Чувствуешь, как сила возвращается в твоё тело? Я позволил себе исцелить тебя – медленно, чтобы уменьшить травму для духа. Ты мне нравишься, Ток Младший. Хотя мало кто это знает, я могу быть добрейшим господином. – Старик вновь посмотрел в окно.

Ток продолжал есть, чувствуя, как жизнь возвращается к нему, и не сводил взгляда единственного глаза с Провидца. Он прищурился, заметив силу, которая начала собираться в одержимом трупе старика. Холодное оно, это чародейство. Запах льда на ветру – это память, древняя память, но чья?

Комната вдруг поплыла, растворилась перед глазами. Баальджагг… Размашисто бежит вперёд, косится одним глазом налево, туда, где в дюжине шагов идёт госпожа Зависть. Позади трусит огромный Гарат, бока его покрыты шрамами, из которых ещё сочится кипучая, ядовитая кровь – кровь хаоса. Слева от Гарата шагает Тлен. Мечи вычертили новую карту на теле т’лан имасса, расщепили кости, рассекли сухую кожу и мускулы – Ток никогда не видел настолько сильно повреждённого т’лан имасса. Казалось невозможным, что тлен способен стоять, не то что ходить.

Воскресшая память… это яггутские чары…

…Ток моргнул. Он был в башне, на коленях перед столом с мясом. Провидец стоял к нему спиной, окутанный яггутским чародейством – теперь создание внутри трупа старика стало отчётливо видимым: худой, высокий, безволосый, с зеленоватой кожей. Но нет, не только это. Серые корни обвивали ноги фигуры, сила хаоса уходила вниз через каменный пол, дрожала от боли или экстаза. Яггут использует другую магию, более древнюю, куда более смертоносную, чем Омтоз Феллак.

Провидец повернулся.

– Я… разочарован, Ток Младший. Неужели ты думал, что сможешь потянуться к своей волчьей родне так, чтобы я не узнал? Значит, тот, кто живёт в тебе, готовится к её возрождению.

– Увы, – продолжил Провидец, – Звериный Престол пуст – ни ты сам, ни звериный бог в тебе не сравнится со мной в силе. Но даже коли так – я был слеп, ты мог бы и преуспеть, убить меня. Ты врал!

Последнее обвинение он выкрикнул, и Ток вдруг увидел перед собой не старика, но ребёнка.

– Врун! Врун! И за это ты будешь страдать! – Провидец бешено размахивал руками.

Боль охватила Тока Младшего, железными полосами обвила тело, руки, ноги, подбросила его в воздух. Кости треснули. Малазанец закричал.

– На куски! Я тебя разломаю на куски! Но не убью, нет, не сейчас, ещё долго, долго не убью! Ой, смотри, как заизвивался. Да что ты знаешь о настоящей боли, смертный? Ничего. Я тебе покажу, Ток Младший. Я тебя научу… – Провидец вновь взмахнул рукой.

Ток вдруг оказался в абсолютной тьме. Мучительное давление не исчезло, но и не стало сильнее. Хриплое дыхание малазанца отзывалось эхом в тяжёлом, затхлом воздухе. Он – он прогнал меня. Мой бог прогнал меня… и теперь я одинок. По-настоящему одинок…

Что-то шевельнулось рядом, что-то огромное, чешуя царапнула по камню. Ушей Тока коснулось скуление, затем оно стало громче, ближе.

Вопль, затем кожистые руки обхватили малазанца, заключили в удушающие, отчаянные объятья. Прижатый к отвислому, чешуйчатому животу, Ток заметил, что рядом с ним находится два десятка трупов в разных стадиях разложения, все – в жадных объятьях огромных рук рептилии.

Сломанные рёбра тёрлись в груди Тока. Его кожа стала скользкой от крови, но целительная магия, которой его одарил Провидец, работала, медленно сращивала, сплавляла тело – лишь затем, чтобы кости вновь ломались в диких объятьях создания, которое его теперь держало.

В голове зазвучал голос Провидца. Остальные мне наскучили… но тебя я заставлю жить. Ты достоин занять моё место в нежных объятьях мамочки. О, она безумна. Потеряла всякий рассудок, но ещё сохранила искру нужды. И какой нужды. Берегись, не то она пожрёт тебя так же, как пожрала меня – пока я не стал настолько зловонен, что она меня выплюнула. Когда нужда подчиняет себе, она становится ядом, Ток Младший. Она искажает, извращает любовь, и так же она извратит, погубит тебя. Твою плоть. Твой разум. Чувствуешь? Уже начала. О, милый малазанец, чувствуешь?

Ток не мог вдохнуть достаточно воздуха, чтобы закричать, но сжимавшие его руки почувствовали дрожь тела Тока и сжались сильнее.

Тихие всхлипы заполнили камеру, два голоса – Тока и его мучительницы.