Он получил крепкую оплеуху, боль утихла быстро – прежде, чем он успел осознать, что всё это значит, – осталось лишь щекочущее онемение, с которым он был готов легко скатиться обратно в бесчувственность. Но тут же получил вторую пощёчину.

Остряк приоткрыл глаза.

– Проваливай, – промямлил он и снова зажмурился.

– Ты пьян! – прорычала Скалла Менакис. – И воняешь. О, боги, одеяло всё заблевал. Так, с меня хватит, пусть хоть сгниёт здесь! Сам возись, Бук. Я пойду обратно в цитадель.

Остряк услышал удаляющийся стук сапог по неровным доскам пола в его убогой комнатушке, услышал, как дверь со скрипом раскрылась, а затем с грохотом захлопнулась. Вздохнул и перекатился набок, чтобы провалиться обратно в сон.

На лицо вдруг упала холодная, мокрая тряпка.

– Утрись, – произнёс Бук. – Ты, друг, мне нужен трезвым.

– Никому я не нужен трезвым, – пробурчал Остряк, отбрасывая тряпку. – Оставь меня в покое, Бук. Хоть ты-то можешь понять…

– Вот именно, я могу. А ну сядь, чтоб тебя!

Крепкие руки схватили Остряка за плечи, вздёрнули. Он сумел схватить Бука за запястья, но в пальцах не осталось силы, так, слабенько подёргаться. В голове загудела боль, налилась под закрытыми веками. Остряк перегнулся вперёд, его стошнило, желчь полилась изо рта и через ноздри на пол между потёртыми сапогами.

Позывы к рвоте утихли. В голове внезапно прояснилось. Сплюнув, Остряк скривился:

– Это была не просьба, ублюдок ты этакий. Ты не имеешь права…

– Заткнись.

С ворчанием Остряк уронил голову на руки.

– Сколько дней?

– Шесть. Ты свой шанс упустил, Остряк.

– Шанс? Ты о чём вообще?

– Слишком поздно. Септарх с паннионской армией перешёл реку. Вторжение официально началось. Говорят, по фортам за стенами города ударят ещё до заката. И возьмут их. Армия там немаленькая. Опытные солдаты, которые уже провели не одну осаду – и все успешно…

– Хватит. Ты слишком много болтаешь. Я не могу думать.

– Ты имеешь в виду: «не хочешь». Драсти мёртв, Остряк. Пора протрезветь и оплакивать его.

– Кто бы говорил, Бук.

– Я уже всё оплакал, друг. Давным-давно.

– Худа с два.

– Ты меня не понял. Как всегда. Я горевал, но горечь ушла. Теперь… не осталось ничего. Огромная, тёмная пещера. Пепел. Но ты не такой, как я, – может, ты и думаешь, будто такой же, но на деле – нет.

Остряк потянулся, попытался нащупать мокрую тряпку, которую сбросил на пол. Бук подобрал её и вложил ему в руку. Прижав ткань к раскалывавшейся голове, Остряк застонал.

– Бессмысленная, глупая смерть.

– Всякая смерть бессмысленна и глупа, друг. До тех пор, пока живущие не придадут ей смысл. Какой смысл ты придашь смерти Драсти? Прими мой совет, пустая пещера утешения не даёт.

– Да не хочу я никакого утешения!

– Лучше бы хотел. Нет цели более важной, уж поверь мне. Драсти был и мне другом. «Серые мечи», которые нас нашли, сказали, что ты был ранен, а он сделал то, что и должен был сделать друг – защитил тебя. Встал над тобой и принял на себя удар. И погиб. Но он добился того, чего хотел, – спас твою шкуру. И это – его награда, Остряк? Хочешь взглянуть в глаза его призраку и сказать, что дело того не стоило?

– Не должен он был этого делать!

– Но причина ведь не в этом?

В комнате воцарилась тишина. Остряк поскрёб щетину и наконец поднял взгляд на Бука.

По щекам пожилого мужчины бежали слёзы. Поймав на себе взгляд Остряка, он вздрогнул, отвернулся.

– Скалла готова тебя своими руками задушить, – пробормотал Бук, подходя к одинокому оконцу. Распахнул ставни. В комнату хлынул солнечный свет. – Она потеряла друга, а теперь, быть может, и второго.

– Она там потеряла двоих, Бук. Этот баргаст…

– Да, верно. Мы почти не видели Хетан и Кафала с самого приезда. Они завязались с «Серыми мечами» – что-то там назревает, думается мне. Об этом может больше знать Скалла – она ведь тоже живёт в цитадели.

– А ты?

– По-прежнему на службе у Бошелена и Корбала Броша.

– Ох, ну и дурак же ты, Худом мазанный.

Утерев лицо, Бук отвернулся от окна и натянуто улыбнулся.

– Добро пожаловать обратно.

– Да провались ты в Бездну, ублюдок!

Вдвоём они спустились по продавленным ступеням на улицу. Остряк тяжело опирался на своего худого спутника – кровь ревела у него в ушах, и волны тошноты сжимали пустой желудок.

У него остались лишь раздробленные воспоминания о городе, да и те затмили сначала потрясение, а затем эль, пинта за пинтой. Остряк в замешательстве огляделся по сторонам.

– Это мы где? – спросил он.

– В глухой дыре за Пленником, в Храмовом квартале, – ответил Бук. – Пойдёшь на север, до следующей улицы, а там уже роскошь да храмы с садами. Ты умудрился найти единственный грязный переулок в этом квартале, а в нём – единственный вонючий дом, Остряк.

– Наверное, уже бывал тут, – пробормотал тот, подозрительно разглядывая окружающие строения. – Придумал тогда какое-то другое оправдание, не помню, какое именно.

– Оправдание придумать легко. Это я хорошо помню.

– Ага, легко. И точно помнишь. – Остряк отметил плачевное состояние своей одежды. – Мне нужно помыться… и – где моё оружие?

– Скалла забрала. И бо́льшую часть денег тоже. Расплатилась за тебя – долгов нет, – так что можешь повернуться ко всему этому спиной.

– И уйти.

– И уйти. Я тебя провожу, до цитадели, по крайней мере…

– Чтоб я не сбежал, – криво усмехнулся Остряк.

Бук кивнул.

– Ладно, ещё пару колоколов до трясучки есть.

– Ага. Дестриант тебе с похмельем поможет, если вежливо попросишь.

Друзья повернули на юг, миновали скопление видавших виды жилых домов и подошли к широким проспектам между ограждёнными высокими стенами Лагерями. На улицах почти не было жителей, а немногие прохожие двигались украдкой, будто скользили по тонкому слою патины над паникой. Окружённый город ждал первой крови.

Остряк сплюнул в канаву.

– Что поделывают твои хозяева, Бук?

– Приобрели недавно покинутую усадьбу. Поселились там.

От внезапного напряжения в голосе Бука у Остряка встали волоски на загривке.

– Продолжай.

– Поэтому я и… пришёл к тебе. Одна из причин. Стражники-джидраты нашли вчера ночью первое тело, всего в сотне шагов от нашей усадьбы. Выпотрошенное. Все органы… пропали.

– Расскажи всё князю, Бук. Тут нечего раздумывать – рак в самом сердце осаждённого города…

– Не могу. – Он остановился и схватил Остряка за руку. – Нельзя. Ты не видел, на что они способны, если загнать их в угол…

– Их нужно выкурить отсюда, Бук. Пусть обнимаются с паннионцами – милости просим. Только тебя от них освободить сперва. И может, старого слугу тоже – Риза.

– Мы не можем.

– Ещё как можете…

Бук до боли сжал его руку.

– Нет, – прошептал он, – не можем!

Остряк хмуро окинул взглядом проспект, попытался сосредоточиться.

– Они начнут крушить стены, Остряк. Внешние стены. Уничтожат сотни солдат: выпустят демонов, поднимут трупы и нашлют их на нас. Сровняют Капастан с землёй для паннионцев. Но и это ещё не всё. Подумай о другом. Если именно паннионцы встанут им поперёк дороги…

– Им и достанется, – вздохнул Остряк и кивнул. – Да. А тем временем будут накапливаться трупы жертв. Оглянись по сторонам, Бук, люди и так уже близки к панике. Как думаешь, много им надо, чтобы перейти черту? Сколько ещё жертв? Лагеря – это общины родичей, все со всеми связаны узами крови и брака. Тут всё висит на волоске…

– Я не смогу сделать это в одиночку, – сказал Бук.

– Что сделать?

– Проследить за Корбалом Брошем. Когда он выходит ночью на улицы. Если мы испортим ему охоту… но не покажемся, не дадим себя опознать…

– Да ты сдурел! – зашипел Остряк. – Он же Худом деланный чародей, старик! Он тебя с первого раза вынюхает!

– Верно. Если я буду работать один…

Остряк внимательно посмотрел на друга, вгляделся в осунувшееся, худое лицо, суровые глаза над седой, спутанной бородой. Предплечья Бука покрывали шрамы от старых ожогов – он получил их тем давним утром, когда голыми руками разгребал угли на пепелище в отчаянной, безумной уверенности, что может найти… найти своих родных живыми где-то под развалинами.

Бук не выдержал этого испытующего взгляда, отвёл глаза.

– Мне не хватает хитрости, друг, – проговорил старик, отпуская руку Остряка. – Нужно, чтобы кто-то придумал способ, как это сделать. Нужен человек, которому хватит мозгов перехитрить Корбала Броша…

– Не Броша. Бошелена.

– Ну да. Только это не он ходит в город по ночам. Бошелен с терпением относится к… особым интересам Корбала. У Броша сознание ребёнка – непосредственного, злобного ребёнка. Я их знаю теперь, Остряк. Я их знаю.

– Интересно, сколько же идиотов уже пытались перехитрить Бошелена?

– Думаю, одного кладбища на всех не хватит.

Остряк медленно кивнул.

– И всё это ради чего? Чтобы спасти нескольких человек… которых потом всё равно убьют и сожрут тенескаури?

– И даже это – более лёгкая смерть, друг.

– Худ меня побери, Бук! Дай-ка я подумаю об этом.

– Я зайду сегодня вечером. В цитадель. Скалла…

– Скалла ни Худа об этом не должна знать! Если пронюхает, сама полезет убивать Броша, и про скрытность даже речи не будет…

– И они её убьют. Да.

– Боги, у меня голова сейчас просто взорвётся.

Бук ухмыльнулся:

– Тебе нужен жрец.

– Жрец?

– Жрец с силой целителя. Пойдём, я как раз знаю подходящего.

Кованый щит Итковиан стоял у ворот цитадели – в полном доспехе и латных перчатках, забрало поднято, однако нащёчники на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел сотню ударов сердца назад. Остальные опаздывали, но в этом не было ничего удивительного; как и в пунктуальности Итковиана. Он уже давно привык дожидаться Брухалиана и Карнадаса, и похоже, оба баргаста, которые должны были присоединиться к ним на встрече, так же не придавали этому особого значения.

Совет Масок примет их, несмотря на такое оскорбление, – и не в первый раз.

Кованый щит провёл утро на стенах Капастана, смотрел, как размеренно располагается под городом армия Домина. По его наблюдениям, септарху Кульпату дали под командование десять полных легионов беклитов, облачённых в красные с золотом мундиры пехотинцев в островерхих шлемах. Именно из этих беклитов состояло ядро войск Домина – то есть половина знаменитой Сотни Тысяч. Кульпатовых урдомов – элитной тяжёлой конницы – было не меньше восьми тысяч. Когда враги пробьют брешь, именно урдомы первыми хлынут на улицы города. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами, то есть средней пехотой; по меньшей мере, тремя крыльями бетруллидов, лёгкой кавалерии; а также дивизией дэсанди – инженеров и сапёров – и стрелков-скаланди. Всего около восьмидесяти тысяч солдат.

Дальше, за строго организованными лагерями армии септарха, землю покрыла клокочущая людская масса, которая скатывалась вниз, к самому берегу реки на юге, и заходила на каменистое взморье на востоке, – тенескаури, крестьянская армия, и с ней – Жёны Мёртвого Семени и их жуткое, крикливое потомство; «падальщики», отряды, созданные, чтобы выискивать старых и немощных среди своих, а вскоре – и среди беспомощных жителей Капастана. От одного вида этого безумной от голода орды разлеталась на осколки профессиональная отстранённость, с которой Итковиан смотрел на легионы Кульпата. Кованый щит спустился со стены потрясённым, разбитым – впервые в жизни.

За городом скопилась уже сотня тысяч тенескаури, и с каждым колоколом переполненные баржи подвозили всё новых и новых. Итковиан физически ощущал, исходившие от них волны зверского голода.

Капанталл – дружинники князя – стояли у бойниц бледные, как трупы, молчаливые, практически неподвижные. Поднявшись на стены, Кованый щит был поражён их страхом; спускаясь, он уже его разделял, ощущал будто холодный нож в груди. Отрядам джидратов в пригородных фортах ещё повезло – их смерть близка, неминуема и придёт от клинков профессиональных солдат. Судьба Капастана и его защитников, похоже, окажется куда ужаснее.

Тихий перезвон собранной из монет брони ознаменовал приближение баргастов. Итковиан присмотрелся к шедшей впереди женщине. Лицо Хетан, как и её брата Кафала, покрывал пепел. Они будут носить эти знаки траура столько, сколько посчитают нужным, и Кованый щит сомневался, что доживёт до того дня, когда баргасты их смоют. Даже под слоем пепла есть в этой женщине суровая красота.

– Где горный медведь и его щуплый детёныш? – грубо спросила Хетан.

– Смертный меч Фэнера и Дестриант только что вышли из здания позади вас, Хетан.

Та оскалила зубы.

– Хорошо, идём, поговорим с этими сварливыми жрецами.

– Признаться, я по-прежнему не совсем понимаю, зачем вы испросили эту аудиенцию, Хетан, – проговорил Итковиан. – Если вы собираетесь объявить о прибытии племён баргастов нам на помощь, Совет Масок – неподходящее для этого место. Жрецы немедленно попытаются использовать вас и ваш народ в своих дрязгах, затащить в бездонную, болезнетворную трясину интриг и соперничества. Если вы не желаете говорить с «Серыми мечами», я настоятельно рекомендую вам обратиться к князю Джеларкану…

– Слишком много болтаешь, волк.

Итковиан замолк на полуслове, его глаза сузились.

– В постели тебе будет не до разговоров, – добавила она. – Обещаю.

Кованый щит резко обернулся к подошедшим Брухалиану и Карнадасу. Отдал честь.

– Вы раскраснелись, сударь, – заметил Дестриант. – А со стены спустились бледней обычного.

Хетан хрипло хохотнула.

– Он скоро ляжет с женщиной – в первый раз.

Карнадас приподнял брови, глядя на Итковиана.

– Но как же ваши обеты, Кованый щит?

– Мои обеты в силе, – прохрипел солдат. – Она ошибается.

Брухалиан хмыкнул.

– Между тем, вы ведь, кажется, в трауре, Хетан?

– Скорбеть – значит чувствовать медленную смерть цветка, горный медведь. Завалить мужчину в постель – значит вспомнить яркую славу цветка.

– Придётся вам сорвать другой, – с лёгкой улыбкой сказал Карнадас. – Кованый щит, увы, дал монашеские обеты…

– Так он насмехается над своим богом! Баргасты знают Клыкастого Фэнера! В его крови есть огонь!

– Огонь битвы…

– Желания, детёныш!

– Довольно, – пророкотал Брухалиан. – Сейчас мы пойдём в Пленник. Я должен вам сообщить некоторые известия, на это потребуется время. Следуйте за мной.

Они вышли через ворота цитадели, повернули налево и пересекли площадь у южной стены города. Подобные открытые пространства – случайное наследие независимых племенных Лагерей – почти без усилий превращались в простреливаемые «мешки». На подходах соорудили укрепления – из камня, дерева и промоченных тюков сена. Когда в стенах пробьют брешь, враг хлынет на площадь – под перекрёстный обстрел. Князь Джеларкан потратил половину своей казны на стрелы, луки, баллисты, мангонели и другие орудия убийства. Сеть засад и укреплений опутывала город – в полном соответствии с планом Брухалиана, предполагавшим размеренное, организованное отступление.

Немногочисленные ярко одетые горожане быстро убирались с дороги «Серых мечей» и пепельнолицых баргастов.

Брухалиан заговорил:

– Мы с Дестриантом держали совет с Кроновыми т’лан имассами. Бек Охан сообщил, что они предлагают союз против к’чейн че’маллей. Против смертных людей они биться не станут. Далее он сообщил, что охотники К’елль собрались в лиге к северу от города, числом около восьми десятков. Это позволяет мне предположить, что они и окажутся начальным гамбитом септарха Кульпата – атакуют северные ворота. Появление подобных чудовищ посеет ужас в сердцах защитников. Ворота падут, охотники войдут в город, и начнётся бойня. Тогда Кульпат пошлёт своих урдомов на остальные ворота. К закату Капастан должен пасть. – Он помолчал, будто пробуя на вкус свои слова, затем продолжил: – Несомненно, септарх весьма в себе уверен. К счастью для нас, охотники К’елль не дойдут до северных ворот, ибо четырнадцать тысяч т’лан имассов и не меньшее число т’лан айев преградят им путь. Бек Охан уверяет, что эта преграда будет совершенной и окончательной.

– Если принять на веру эти утверждения, – проговорил Итковиан, когда они подошли к Старому Даруджийскому кварталу, – септарху Кульпату придётся на ходу менять свой план.

– В спешке и замешательстве, – добавил Карнадас.

Брухалиан кивнул.

– И предугадывать его решения выпало нам.

– Он не узнает, что т’лан имассов интересуют лишь к’чейн че’малли, – заметил Кованый щит. – По крайней мере, узнает не сразу.

– И это ограничение будет лишь временным, – сказал Дестриант. – Когда произойдёт Соединение, т’лан имассы могут посвятить свои усилия иной, новой цели.

– Что нового мы узнали о призывательнице?

– Она сопровождает армию Бруда.

– Как далеко они?

– В шести неделях пути.

Хетан фыркнула.

– Не торопятся.

– Это небольшая армия, – проворчал Брухалиан, – и движется она осторожно. Я не вижу ничего предосудительного в избранном темпе марша. Септарх собирается взять Капастан за один день, но ему отлично известно, что крайний срок осады – шесть недель. Когда его первая попытка не принесёт успеха, он отступит, чтобы подумать. И вероятно, будет размышлять довольно долго.

– Мы не продержимся шесть недель, – прошептал Итковиан. Он окинул взором ряд храмов, стоявших на главной улице Старого Даруджийского квартала, его взгляд задержался на стенах древней крепости, которая называлась ныне Пленником.

– Мы должны, сударь, – твёрдо ответил Брухалиан. – Кованый щит, прошу вас дать свой совет. Во время осады Сетты у Кульпата не было к’чейн че’маллей. Сколько она продолжалась?

– Три недели, – немедленно отозвался Итковиан. – Сетта – более крупный город, чем Капастан, и защитники там были хорошо организованы под единым руководством. Они сумели растянуть на три недели осаду, которая в иных обстоятельствах продлилась бы не более семи дней. Сударь, Капастан меньше, защитников у него меньше – и эти защитники в раздоре друг с другом. Более того, со времени взятия Сетты число тенескаури возросло вдвое. И, наконец, беклиты и урдомы закалились в тяжёлых боях. Шесть недель, сударь? Это невозможно.

– Мы должны сделать невозможное возможным, Кованый щит.

На скулах Итковиана заиграли желваки. Он промолчал.

Когда впереди показались высокие ворота Пленника, Брухалиан остановился и обернулся к баргастам.

– Вы слышали нас, Хетан. Если кланы Белого Лица поднимут копьё войны, сколько воинов пойдут в бой? Как скоро они прибудут сюда?

Женщина ухмыльнулась так, что блеснули зубы.

– Кланы никогда прежде не объединялись ради войны, но если бы объединились, воинов Белого Лица было бы семьдесят тысяч. – Она заухмылялась шире – холодно, вызывающе. – Сейчас они этого не сделают. Не пойдут. Не помогут. Вам надежды не дадут.

– Вслед за Капастаном жадный взор Домина остановится на вашем народе, Хетан, – сказал Итковиан.

Та пожала плечами.

– Какова же тогда, – пророкотал Брухалиан, – цель вашей аудиенции в Совете Масок?

– Когда настанет пора ответить, я отвечу жрецам.

Итковиан заговорил:

– Мне дали понять, что вы отправились на юг, чтобы узнать о природе к’чейн че’маллей.

– Не было нужды болтать о задании, волк. Мы исполнили одно задание из тех, что дали нам поплечники кланов. Настала пора исполнить второе. Теперь – вы нас представите этим дурням или нам придётся идти самим?

Просторный Зал Совета укрывал полукруглый купол деревянных террас, обращённых к главному входу. Когда-то купол украшала позолота, от которой ныне почти ничего не осталось. Барельефы, которые подчёркивало золото, потемнели и утратили форму, но на них ещё можно было различить процессию человеческих фигур в церемониальном облачении. Пол был выложен яркими, геометрически-правильными плитами, из которых не складывался никакой явный узор, а в центре чернел диск из полированного – и весьма истёртого – гранита.

Укреплённые высоко на каменных стенах факелы горели желтоватым огнём и испускали клубы чёрного дыма, разносимого по залу сквозняками. По обе стороны от входа и перед каждой из четырнадцати дверей на террасах неподвижно стояли стражи-джидраты в шлемах с забралами и полной чешуйчатой броне.

Четырнадцать жрецов Совета Масок сидели в ряд на самой высокой из трёх террас – мрачные фигуры в балахонах, безмолвные под резными подвижными масками своих богов. Изображения были различны, но все как одно – ужасны, карикатурные черты способны были передавать выражение, хотя сейчас все они застыли в безразличном внимании.

Эхо подхватило звук шагов Брухалиана, когда тот вышел вперёд и остановился в центре чертога, прямо на огромном диске, который довольно уместно именовался Пупом.

– О, Совет Масок, – размеренно произнёс Смертный меч, – позвольте представить вам Хетан и Кафала, эмиссаров от баргастов Белого Лица. «Серые мечи» почтили просьбу о представлении, ныне же, когда оно завершено, мы покинем это собрание. – Он отступил на шаг.

Рат’Дэссембрей подняла худую руку.

– Подожди, Смертный меч, – сказала она. – Покуда мы ничего не знаем о намерениях баргастов, мы просим вас оставаться здесь, ибо есть дела, которые нам следует обсудить по завершении этой аудиенции.

Брухалиан склонил голову.

– В таком случае мы должны подчеркнуть, что держимся в стороне от баргастов и их неведомого прошения.

– Разумеется, – прошептала женщина, печальное выражение бога на её маске сменилось лёгкой усмешкой.

Итковиан смотрел, как Брухалиан возвращается ко входу, где стояли они с Карнадасом.

Хетан с братом вышли вперёд и заняли место в гранитном круге. Женщина окинула жрецов взглядом, затем вскинула голову и громко выкрикнула:

– Белолицые скорбят!

На парапет с грохотом опустился кулак. Рат’Д’рек вскочил на ноги, лик богини на маске Червя Осени скривился.

– Опять?! Клянусь Бездной, вы сейчас решили выставить претензии своего племени? Те же слова! То же идиотское утверждение! Ответ был «нет» в первый раз, «нет» во второй – и останется «нет»! Аудиенция окончена!

– Ты смеешь обращаться к нам в таком тоне…

– Смею, вонючий недомерок!

Округлившимися глазами Итковиан уставился на Хетан, затем на Совет. Воительница широко развела руки в стороны.

– Услышьте мои слова! Или пропустите мимо ушей – себе на беду!

Кафал затянул тихое песнопение. Воздух взвихрился вокруг дикарей-баргастов.

Повсюду в зале и на террасах джидраты хватались за оружие.

Итковиан чуть не упал, когда Карнадас промчался мимо него – с такой скоростью, что жреческое одеяние развевалось у него за спиной.

– Прошу вас! – закричал Дестриант. – Святые братья и сёстры! Неужели вы хотите смерти своим верным воинам? Неужели хотите, чтобы Пленник был разрушен и погрёб вас всех под своими развалинами? Вглядитесь в природу этих чар, умоляю вас! Это не простая шаманская магия – смотрите! Духи баргастов собрались. Братья и сёстры, духи баргастов здесь! В этом зале!

Наступила тишина, которую нарушало лишь низкое песнопение Кафала.

Брухалиан подобрался ближе к Итковиану:

– Кованый щит, знаете ли вы, сударь, что-либо обо всём этом?

– Такая вероятность даже не приходила мне в голову, – прошептал Итковиан. – Это очень старое прошение. Я не думал…

– Чего они просят?

Он медленно покачал головой.

– Признания, сударь. Этот город выстроен на землях баргастов – так они, во всяком случае, утверждают. Судя по архивам, все прежние аудиенции заканчивались тем, что их, в некотором смысле, посылали прочь пинком под зад. Смертный меч, я даже вообразить не…

– Слушайте, сударь. Женщине позволили говорить.

Жрецы и жрицы вняли словам Дестрианта, теперь они все вновь уселись, на масках застыли разнообразные выражения ярости и возмущения. Не будь положение столь отчаянным, Итковиан бы не преминул ухмыльнуться от такой очевидной… озабоченности богов.

– Принято, – прорычала Хетан, презрительно разглядывая членов Совета. – Что было прежде просьбой, теперь – требование. Я перечислю ваши прежние доводы, чтобы отклонить наше прошение, и вновь повторю наши ответы. Может, теперь вы, голосуя, прислушаетесь к разуму. Если не прислушаетесь, я применю силу.

Рат’Худ коротко хохотнул, склонился вперёд.

– Силу? Девочка моя, этот город и все в нём находятся в нескольких колоколах от гибели. Ты угрожаешь нам? Ты и вправду такая дурочка, какой себя выставляешь?

Улыбка Хетан напоминала оскал.

– Ваши прежние доводы. Древнейшие даруджийские хроники говорят, что земля эта была ничейной. Если не считать заброшенных зданий, которые построили явно не баргасты. Немногочисленные записи скотоводов из Лагерей подтверждают это. Баргасты жили к северу, на склонах гор и в самой Гряде. Да, поплечники совершали паломничества в эту землю, но редко и ненадолго. Пока согласны? Хорошо. На эти доводы мы прежде давали простой ответ. Баргасты не живут на священной земле – в местах захоронения своих предков. Разве вы сами живёте на своих кладбищах? Нет. Мы тоже. Первые племена капанцев нашли здесь лишь курганы баргастов. Срыли их и вместе с даруджийцами выстроили город на нашей священной земле. Это святотатство не исправить. Прошлое неизменно, и мы не столь глупы, чтобы такое отрицать. Нет, мы просили о малом. О формальном признании нашего права собственности и права совершать паломничества. Вы отказывали нам – вновь и вновь. Жрецы, наше терпение лопнуло!

Рат’Престол Тени каркающе рассмеялся. Воздел руки горе.

– Воистину! Великолепно! Прекрасно! Братья и сёстры, давайте дадим баргастам всё, чего они пожелают! Какая изысканная ирония: по доброй воле отдать то, что вскоре потеряешь! А учтут ли это паннионцы? – Маска презрительно ухмыльнулась. – Не думаю.

Хетан покачала головой.

– Я сказала, что наше терпение лопнуло, жук-под-камнем. Прежние наши прошения уже не принесут пользы. Этот город падёт. Паннионцы нас не впустят. Однако желания паломников следует удовлетворить. Так. – Она скрестила на груди руки.

Молчание затягивалось.

Затем Рат’Королева грёз ахнула. Хетан прямо посмотрела на неё.

– А! Вы знаете правду!

Маска выражала задумчивость, которую портили только возбуждение и страх, сквозившие в позе и жестах жрицы. Она откашлялась.

– Не все среди нас. Некоторые. Очень немногие. – Она повернула голову, оглядела своих братьев и сестёр. Первой отреагировала Рат’Огнь, её дыхание с шипением вырвалось через прорезь маски.

Затем хмыкнул Рат’Худ.

– Ясно. Вот уж неожиданное решение…

– Очевидно! – взвизгнул Рат’Престол Тени, ёрзая в кресле. – Никакого тайного знания тут не нужно! Тем не менее необходимо всё обдумать! Что мы потеряем, отдав? Что приобретём, отказав?

– Нет, – сказала Хетан. – Отказ не заставит нас защищать эту землю. Хумбролл Тор, мой отец, верно предугадал извив ваших мыслей. Если так, мы признаем своё поражение. Однако в случае отказа мы с братом убьём всех в этом зале, прежде чем уйти. Готовы вы признать своё поражение?

Долгое время все молчали, затем Рат’Королева грёз снова откашлялась.

– Хетан, позволь задать тебе вопрос.

Пепельнолицая женщина кивнула.

– Как вы собираетесь переправлять… то, что ищете?

– Что это у вас за секреты?! – заверещал Рат’Опонн. – У тебя с Рат’Огнь и Рат’Худом! О чём вы говорите? Остальные тоже должны знать!

– Воспользуйся мозгом, уж каким бы небольшим тот ни был, – ядовито процедил Рат’Престол Тени. – Чему идут поклоняться, что хотят почтить паломники?

– Ну… реликвии? Иконы?

Рат’Престол Тени изобразил поощрительный кивок терпеливого, заботливого учителя.

– Очень хорошо, брат. И как же положить конец паломничествам?

Рат’Опонн уставился на него, на его маске застыло недоумённое выражение.

– Перевезти реликвии, кретин! – завопил Рат’Престол Тени.

– Постойте-ка! – воскликнул Рат’Беру. – Это ведь подразумевает, что мы знаем, где они? Но все курганы сровняли с землёй, да? Бездной клянусь, сколько же усадеб и гостиных домов в Лагерях нам придётся перерыть, чтобы найти какую-нибудь баргастскую урну на полке? Нам что, все дома в городе обыскивать?!

– Нам не важны сосуды, – пророкотала Хетан.

– В этом-то и секрет! – заверещал Рат’Престол Тени, качая головой из стороны в сторону. – Наши сёстры и брат знают, где зарыты кости! – Он обернулся к Рат’Королеве грёз. – Верно, дорогуша? Некий дурак или мудрец собрал их много сот лет назад и сложил в одном месте, там они и покоятся, верно? Кончай корчить из себя скромницу в постели, женщина, покажи товар лицом!

– Пошляк! – зашипела жрица.

Ссора разгорелась с новой силой, так что Итковиан перестал слушать. Он с пристальным вниманием смотрел на Хетан. Жаль, не видно глаз, иначе бы он смог уловить подтверждение тому, что заподозрил.

Она дрожала. Едва заметно, так слабо, что вряд ли кто-то другой это увидел. Дрожала… и, кажется, я знаю, почему.

Краем глаза он заметил движение. Карнадас вновь отступал в сторону Брухалиана. Дестриант неотрывно смотрел на братьев и сестёр в Совете, особенно на молчаливую, тонкую фигуру Рат’Фэнера, который сидел возле правого края террасы. По напряжению в спине и плечах Карнадаса – и тому, что он явно избегал смотреть на Хетан – Итковиан заключил: Дестриант пришёл к тому же выводу, от которого сердце Кованого щита так колотилось в груди.

«Серые мечи» не имели к этому делу никакого отношения. Они должны были оставаться незаинтересованными наблюдателями, но Итковиан невольно направлял свою безмолвную волю в помощь делу Хетан.

Дестриант оказался рядом с Брухалианом, небрежно бросил взгляд через плечо, на миг встретился глазами с Итковианом.

Кованый щит ответил едва заметным кивком.

Глаза Карнадаса округлились, затем он вздохнул.

Кланы Белолицых баргастов знали, что Домин придёт к ним, когда падёт Капастан. И будет настоящая война. Но никогда прежде кланы не объединялись – всегда их подтачивали изнутри кровные распри и родовые раздоры. Хумбролл Тору нужны эти древние святые останки. Чтобы сделать из них знамя. Чтобы сплавить кланы – заставить позабыть прежние ссоры.

Его мысли нарушил голос Рат’Королевы грёз.

– Хорошо. Хетан, дочь Хумбролл Тора, мы исполним твою просьбу. Мы возвращаем тебе смертные останки твоих предков. – Она медленно поднялась и жестом отдала приказ капитану джидратов. Солдат приблизился, и жрица стала нашёптывать ему на ухо какие-то распоряжения. Вскоре капитан кивнул и вышел через дверь в задней стене зала. Жрица в маске вновь повернулась к баргастам. – Потребуются некоторые усилия, чтобы… добраться до места захоронения. С твоего позволения, тем временем мы бы поговорили со Смертным мечом Брухалианом о вопросах, касающихся защиты города.

Хетан нахмурилась, затем пожала плечами.

– Как хотите. Но мы не будем долго ждать.

Маска Королевы грёз улыбнулась.

– Ты сама сможешь следить за извлечением, Хетан.

Воительница сошла с Пупа.

– Подойди, Смертный меч, – провозгласил Рат’Худ. – Только на сей раз держи меч в ножнах.

Итковиан удивлённо заметил, что его командир, шагая вперёд, ответил на странное предупреждение высшего жреца холодной улыбкой. Рат’Престол Тени склонился к балюстраде.

– Знай, Смертный меч: Совет Масок наконец признал то, что нам с тобой было очевидно с самого начала – неизбежное разрушение Капастана.

– Вы ошибаетесь, – ответил Брухалиан, его глубокий голос отозвался эхом под высоким сводом. – Нет ничего неизбежного в грядущей осаде, если только все мы приложим усилия к объединённой защите…

– Внешние форты будем держать столько, сколько возможно, – огрызнулся Рат’Беру.

– Их просто перебьют, кретин! – завизжал Рат’Престол Тени. – Сотни жизней пойдут в топку! Жизней, разбрасываться которыми мы не можем себе позволить!

– Хватит! – не выдержала Рат’Королева грёз. – Не этот вопрос мы должны обсуждать. Смертный меч, многие видели возвращение отряда Кованого щита. И заметили появление… огромных волков. По рассказам они… несколько поизносились. Этих созданий никто не видел с…

Внутренняя дверь распахнулась, чтобы впустить шеренгу безоружных солдат-джидратов с кирками. Они пересекли зал и разошлись полукругом, начали разглядывать щели между крайними плитами пола. Брухалиан откашлялся.

– Этот вопрос, Рат’Королева грёз, предполагает присутствие князя Джеларкана…

Появление рабочих лишь на миг отвлекло высшую жрицу, она вновь обернулась к Брухалиану.

– Мы уже побеседовали с князем об этом деле. Он высоко оценил свои знания и попытался в обмен на них выбить у Совета уступки. Мы не потерпим подобной мелочной и грубой торговли, Смертный меч. Мы желаем знать природу и значение этих зверей, и ты дашь нам ответ.

– Увы, в отсутствие нашего нанимателя, – сказал Брухалиан, – мы не можем подчиниться. Если князь отдаст нам соответствующие распоряжения…

Работники начали стучать кирками по полу. Осколки керамической плитки градом посыпались к их ногам. Итковиан заметил, как Хетан подобралась на шаг ближе к джидратам. Кафал продолжал выпевать заклинание, но уже шёпотом, едва различимым за шумом в зале, но баргаст тоже не сводил блестящих глаз с работников.

В ответ на слова Брухалиана Рат’Престол Тени фыркнул:

– Да ну сколько можно? Это нам ничего не даст. Кто-нибудь – пошлите за князем. Кованый щит, среди спасённых были два мага: быть может, эти немёртвые волки – их собачки, а? Как мы понимаем, упомянутые чародеи поселились здесь, в Даруджийском квартале. Как, впрочем, и ещё один член этого каравана; более того, он даже купил небольшой дом и испросил у Совета разрешение на ремонт и восстановление. Вот ведь странные типы! За стенами стоят сто тысяч людоедов, а они недвижимость покупают! И выгуливают немёртвых волков! Что на это скажешь, Итковиан?

Кованый щит пожал плечами.

– В ваших рассуждениях есть некоторая логика, Рат’Престол Тени. Что до чародеев и действий торговца, я, увы, не могу разделить их оптимизм. Вероятно, вам лучше поинтересоваться у них напрямую.

– Так я и сделаю, Кованый щит, так и сделаю.

Как оказалось, плиткой были покрыты более крупные, квадратные каменные плиты. Работники сумели поднять одну и теперь оттащили её в сторону, так что показались просмолённые деревянные балки. Они пересекались крест-накрест над подземной камерой, из которой наружу хлынул затхлый воздух. Когда первую плиту убрали, дело пошло дальше быстрей.

– Я думаю, – проговорил Рат’Худ, – нам следует перенести беседу со Смертным мечом, поскольку, согласно желанию Хетан, в зале скоро не останется пола. На следующей встрече мы попросим присутствовать и князя Джеларкана, чтобы он мог подержать Смертного меча за ручку в этот тревожный момент. А сейчас мы наблюдаем историческое событие, которое отвлекает на себя всё наше внимание. Пусть так и будет.

– О, боги, – прошипел Рат’Престол Тени, – ну и болтливая же ты Маска Смерти. Но ладно, этот совет можно принять. Быстрей, треклятые лентяи! Снимайте пол! Давайте поглядим на косточки!

Итковиан подобрался поближе, остановился рядом с Хетан.

– Отлично сыграно, – прошептал он.

От напряжения она неглубоко, часто дышала и явно не доверяла своему голосу настолько, чтобы ответить.

Работники отволокли в сторону ещё несколько каменных плит, нашли и заправили фонари на жердях, но пока подземелье под полом продолжала окутывать темнота.

Кафал закончил песнопение и подошёл к Итковиану с другой стороны.

– Они здесь, – пророкотал он. – Окружают нас.

Кованый щит понимающе кивнул. Духи, которых призвало в наш мир песнопение. Прибыли. Томятся. Жаждут. Даже я их чувствую…

Джидраты открыли внушительных размеров пролом с неровными, но геометрически правильными краями, – примерно семь шагов в длину и чуть меньше в ширину, он доходил до центрального круга, который, похоже, венчал каменную колонну. Жрецы и жрицы Совета поднялись с мест и теперь спустились вниз, чтобы посмотреть поближе. Одна из фигур, отделилившись от толпы, приблизилась к «Серым мечам».

Итковиан и Брухалиан поклонились, приветствуя Рат’Фэнера. Щетинистая, клыкастая маска жреца ничего не выражала, а человеческие глаза в прорезях бесстрастно разглядывали Карнадаса.

– В своих поисках я дошёл, – тихо и размеренно проговорил Рат’Фэнер, – до самых копыт Господа нашего. Я постился четыре дня, проскользнул сквозь тростник и оказался на пропитанном кровью берегу Владений Вепря. Когда, сударь, вы в последний раз совершали подобное странствие?

Дестриант улыбнулся.

– И что же вы узнали там, Рат’Фэнер?

– Тигр Лета мёртв. Плоть его гниёт на равнине далеко к югу отсюда. Его убили прислужники Паннионского Провидца. Но взгляните на Рат’Трейка – его обуяла невиданная бодрость, даже не так – тихая радость.

– Похоже, – сказал мгновение спустя Карнадас, – повесть о Трейке ещё не закончена.

Рат’Фэнер прошипел:

– Неужели это истинный гамбит, чтобы обрести божественность? Есть лишь один бог войны!

– Возможно, сударь, нам стоит больше внимания уделять своим делам, – прошептал Дестриант.

Жрец в маске фыркнул, затем резко отвернулся и пошёл прочь.

Итковиан некоторое время смотрел ему вслед, затем наклонился к Карнадасу.

– Вы неуязвимы для потрясения и печали, сударь? Вы знали об этом?

– О смерти Трейка? – Брови Дестрианта медленно поползли вверх, он по-прежнему не сводил глаз с Рат’Фэнера. – О да. Мой собрат совершил далёкое странствие, чтобы оказаться у раздвоенных копыт Фэнера. А я, сударь, оттуда и не уходил. – Карнадас повернулся к Брухалиану. – Смертный меч, теперь уж наверняка пришло время сорвать маску с этого помпезного интригана и изобличить его претензии на превосходство…

– Нет, – пророкотал Брухалиан.

– От него несёт отчаянием, сударь. Нельзя позволять такому человеку находиться среди нашей паствы…

Брухалиан повернулся к Карнадасу.

– А последствия такого шага, сударь? Вы собираетесь занять своё место в Совете Масок?

– Это могло бы оказаться ценно…

– Этот город – не наш дом, Карнадас. Слишком рискованно впутываться в его паутину. Мой ответ всё тот же: «нет».

– Хорошо.

Джидраты зажгли фонари на жердях и начали медленно, осторожно опускать их в провал. Всеобщее внимание внезапно оказалось приковано к тому, что открылось внизу.

Земляной пол подземной камеры отстоял менее, чем на человеческий рост от перекрёстных балок. Пространство между ними заполнял чёрный как смоль и покрытый искусной резьбой деревянный нос открытого морского судна, изогнувшийся от времени и, вероятно, от веса земли и камней, которыми его некогда засыпали. Со своего места Итковиан разглядел похожее на паутину переплетение ветвей, которые тянулись к шлюпке.

Трое работников спустились в камеру с фонарями в руках. Кованый щит подошёл ближе. Судно вырезали из цельного ствола дерева длиной более десяти шагов, весь корпус теперь сплющился и скрутился винтом. Рядом Итковиан разглядел другой корабль, неотличимый от первого, а за ним – ещё один. Весь тайный подпол зала Совета был заполнен судами. Итковиан и сам не знал, чего ожидал, но уж точно – не этого. Баргасты ведь не мореходы… больше. Нижние боги, этим кораблям, наверное, тысячи лет.

– Десятки тысяч, – прошептал рядом голос Дестрианта. – Даже сохранявшие их чары уже начали таять.

Хетан ловко спрыгнула вниз и замерла рядом с первым кораблём. Итковиан видел, что она тоже удивлена, потянулась к борту, но не коснулась, так что рука замерла в воздухе, подрагивая от неуверенности.

Один из джидратов протянул жердь так, что фонарь оказался прямо над судном.

Все ахнули.

Корабль был заполнен телами: их набросали без всякого порядка, каждое в покрытой красными пятнами парусине, причём все конечности были обёрнуты отдельно; грубая ткань укрывала каждый труп с головы до пят. Никаких признаков усыхания под повязками не было видно.

Рат’Королева грёз сказала:

– Ранние записи нашего Совета говорят, что такие долблёные челны нашли… в большинстве курганов, срытых во время строительства Капастана. В каждом лежало несколько тел вроде тех, что вы сейчас видите, и большинство кораблей развалились, когда их попытались убрать. Тем не менее некоторое уважение к мёртвым было проявлено – тела, которые не были непреднамеренно уничтожены во время раскопок, собрали и погрузили на сохранившиеся челны. Внизу, под нами, – продолжала она в наступившей тишине, – лежат девять кораблей и более шестидесяти тел. Учёные того времени предположили, будто захоронения не принадлежат баргастам. Думаю, теперь вы сами понимаете, почему они пришли именно к такому выводу. Вы также можете заметить, что тела крупнее – по телосложению почти как у тоблакаев – и это тоже косвенно указывало, что они не принадлежат баргастам. Хотя следует признать, что в облике Хетан и её народа также присутствуют некоторые тоблакайские черты. Лично я бы предположила, что тоблакаи, баргасты и трелли имеют общих предков, но у баргастов больше человеческой крови, чем у двух других. У меня, к сожалению, нет иных доказательств для этой гипотезы, кроме простого наблюдения физических характеристик и образа жизни этих народов.

– Это наши Духи-Основатели, – сказала Хетан. – Истина вопиёт во мне. Истина сжимает железные пальцы на моём сердце.

– Они обретают силу, – пророкотал Кафал, склонившийся над краем пролома.

Карнадас кивнул и тихо проговорил:

– Воистину так. Радость и боль… экзальтация, закалённая печалью о тех, кто ещё блуждает впотьмах. Кованый щит, ныне мы стали свидетелями рождения богов.

Итковиан подошёл к Кафалу, положил руку ему на плечо.

– Сударь, как вы вывезете эти останки из города? Паннионцы всех богов, кроме своего, считают заклятыми врагами. Они попытаются уничтожить всё то, что вы нашли.

Баргаст перевёл взгляд своих жёстких, маленьких глаз на Кованого щита.

– У нас нет ответа, волк. Ещё нет. Но не бойся. Не сейчас, никогда впредь.

Итковиан медленно кивнул.

– Хорошо, – сказал он с полным пониманием, – ощутить себя в объятьях своего бога.

Кафал оскалил зубы.

– Богов, волк. У нас их много. Первые баргасты, что пришли в эту землю. Самые первые.

– Ваши предки Взошли.

– Да. Кто ныне осмелится бросить вызов нашему достоинству?

– Тебе следует извиниться, – сообщила Скалла Менакис, выйдя из круга для тренировок и схватив тряпку, чтобы утереть пот с лица.

Остряк вздохнул.

– Ага. Прости, девочка…

– Не передо мной, идиот! Что толку извиняться за то, чем ты был и всегда будешь? – Она замолчала, разглядывая узкое лезвие своей рапиры, нахмурилась, увидев зазубрину на внутренней стороне, на расстоянии ладони от острия, и бросила взгляд на женщину-новобранца из «Серых мечей», которая осталась в круге и теперь ждала нового соперника. – А она, конечно, зелёная, но быстро учится. Извиниться же, олух, ты должен перед мастером Керули…

– Он мне больше не хозяин.

– Он наши шкуры спас, Остряк, и твою, в частности.

Скрестив руки на груди, Остряк приподнял бровь.

– Да? И как он это сделал? Вырубился при первом же наскоке – чудное дело, я как-то не заметил ни громов, ни молний от его Старшего бога, этого его злобного Господа…

– Мы все попадали, кретин! Нам бы пришёл конец. Но этот жрец выдернул наши души и унёс так далеко, что для чувств к’чейн че’маллей мы и были мёртвыми. Ты что, не помнишь снов? Снов! Он нас выдернул прямо на Путь этого Старшего бога. Я всё в точности помню…

– Ну, думаю, я был слишком занят – помирал взаправду, а не во сне, – огрызнулся Остряк.

– Да, умирал! И от этого Керули тебя тоже спас. Свинья ты неблагодарная! Меня подбросил в воздух какой-то к’чейн че’малле, а потом я очнулась… в каком-то другом месте… и надо мной стоял огромный призрачный волк. И я поняла – мгновенно поняла, Остряк, – что этот волк никого ко мне не подпустит. Он охранял… меня.

– Какой-то прислужник этого Старшего бога?

– Нет, у него нет слуг. Зато у него есть друзья. Не знаю, как ты, но понять это – как я поняла тогда про гигантского волка, – понять, что бог может искать друзей, а не безвольных рабов… проклятье, я с ним, Остряк, душой и телом. И я буду за него сражаться, потому что знаю, что он будет биться за меня. Ужасные Старшие боги – ха! Да как по мне, он стоит больше всех этих сопливых, склочных дураков со своими храмами, сокровищницами и обрядами.

Остряк ошеломлённо уставился на Скаллу.

– Похоже, у меня продолжаются галлюцинации, – пробормотал он.

– Забудь обо мне, – сказала Скалла, вкладывая рапиру в ножны. – Керули и его Старший бог спасли тебе жизнь, Остряк. Поэтому сейчас мы пойдём к нему, и ты извинишься, а если мозгов хватит, поклянёшься стоять рядом с ним в будущих событиях…

– Вот Худа с два! Нет, поизвиняюсь, конечно, не вопрос, но ни с какими богами я дела иметь не хочу – Старшими там или помладше, а значит, и со жрецами тоже…

– Ну, я знала, что мозгов тебе не хватает, но должна была предложить. Пошли. Куда подевался, Бук?

– Не знаю. Он, хм, просто привёл меня сюда.

– Старший бог и его спас. И Манси. Видит Худ, этим двум некромантам было глубоко плевать, выживут Манси с Буком или умрут. Если ему мозгов хватит, Бук разорвёт этот контракт.

– Ну, Скалла, из всех нас только тебе мозгов на всё хватает.

– Уж это я знаю.

Они вышли из цитадели. Остряк по-прежнему страдал от похмелья, но живот, наполненный едой, а не вином и элем, равно как и целебное воздействие жреца «Серых мечей» Карнадаса, сделали его походку более уверенной и притупили головную боль. Ему пришлось шагать шире, чтобы угнаться за стремительной Скаллой. Красота воительницы, конечно, привлекала внимание, но решительный шаг и мрачный взгляд расчищали дорогу в толпе, и немногочисленные, запуганные жители Капастана спешили убраться с её пути.

Они обошли кладбище, оставив вертикальные глиняные гробы по правую руку. Следующий некрополь уже маячил впереди, склепы и погребальные урны отличались там даруджийской архитектурой, которую Остряк хорошо знал по Даруджистану, и Скалла свернула налево, в узкий, неровный переулок между низкой стеной кладбища и внешним краем площади Тура’ла. В двадцати шагах за ней находилась открытая площадка поменьше. Они пересекли её и оказались на восточном краю Храмового квартала.

Остряку наконец надоело тащиться за Скаллой, будто собачка на поводке.

– Слушай, – зарычал он, – я же только что из этого квартала. Если Керули поселился где-то рядом, почему ты за мной просто не зашла, чтоб не бегать лишнего?

– Я зашла, но ты вонял, как трактирный сортир. В таком-то виде ты хотел показаться на глаза мастеру Керули? Тебе нужно было почистить одежду и поесть, а я всё это время нянчиться с тобой не собиралась.

Остряк поутих, но продолжал бормотать что-то себе под нос. О, боги, как бы я хотел, чтоб в мире были одни только нежные да щебечущие женщины. Он подумал ещё немного и нахмурился. С другой стороны, это был бы какой-то кошмар. Мужчине пристало раздувать из искры пламя, а не гасить его…

– Рот закрой, размечтался тут, – рявкнула Скалла. – Пришли.

Остряк заморгал, вздохнул, затем уставился на маленькое ветхое здание – грубые, изъеденные каменные блоки, с которых практически везде обвалилась штукатурка; плоская крыша на прогнувшихся от старости балках; чтобы пройти в дверной проём, им со Скаллой пришлось бы согнуться в три погибели.

– Вот здесь? Худов дух, жалкое местечко.

– Он – скромный человек, – процедила Скалла, уперев руки в бока. – Его Старший бог невысоко ценит помпезность и церемонии. Как бы там ни было, учитывая недавнюю историю, дом стоил гроши.

– Историю?

Скалла нахмурилась.

– Чтобы освятить землю для этого Старшего бога, нужно пролить кровь. В этом доме вся семья покончила с собой меньше недели назад. Керули…

– Обрадовался?

– Сдержанно обрадовался. Он, разумеется, скорбел о безвременной смерти жильцов…

– Разумеется.

– А затем предложил цену на аукционе.

– Конечно.

– В общем, теперь это храм…

Остряк вдруг обернулся к ней.

– Постой-ка. Я же не вляпаюсь ни в какую секту, когда войду, да?

Скалла самодовольно ухмыльнулась.

– Как сам пожелаешь.

– И я не желаю! Понятно? И лучше бы Керули это тоже понять. И его старому божку, кстати! Никаких коленопреклонений, и даже алтарю не кивну, а если так нельзя, то я лучше тут постою.

– Расслабься, никто от тебя ничего не ждёт, Остряк. С чего бы?

Он постарался не обращать внимания на издевательский вызов в глазах Скаллы.

– Ладно, веди меня, женщина.

– Как всегда. – Скалла подошла к двери и потянула её на себя. – Местные меры безопасности: эти двери не высадить, они все открываются наружу и по размеру больше проёма. Хитро, да? «Серые мечи» собираются сражаться за каждый дом, когда стены падут – паннионцам несладко придётся.

– Защитники Капастана ожидают того, что утратят контроль над городскими стенами?! Оптимистично, нечего сказать. Все мы в смертельной ловушке, а этот фокус Керули с вроде бы мёртвыми телами мало нам поможет, когда тенескаури решат поджарить нас на второе.

– Какой же ты унылый вол, а!

– Такова цена ясного взгляда на вещи, Скалла.

Та пригнулась, чтобы попасть внутрь, и жестом позвала Остряка за собой. Он помедлил, затем нахмурился и вошёл.

Они оказались в крошечной прихожей: голые стены с несколькими нишами для ламп, глиняный пол и ряд железных крючков без одежды. Напротив – ещё один дверной проём, завешенный кожаным фартуком. Пахло щелочным мылом с лёгкой примесью желчи.

Скалла расстегнула застёжку плаща и повесила его на крючок.

– Жена выползла из жилой комнаты, чтобы умереть здесь, – сказала она. – Внутренности волочились по полу следом. Возникло подозрение, что её самоубийство не было добровольным. Ну или она потом передумала.

– Может, торговец козьим молоком постучал в дверь, – предположил Остряк, – и она спешила отменить заказ?

Скалла некоторое время молча смотрела на него, будто оценивая, затем пожала плечами.

– Какое-то слишком сложное объяснение, но кто знает? Возможно.

Скалла отвернулась и скользнула во вторую комнату под шелест кожи.

Остряк вздохнул и пошёл следом.

Главная комната занимала всё остальное пространство дома; заднюю стену разделяли несколько альковов – кладовых и похожих на камеры-одиночки спален, сводчатый коридор вёл от неё в сад во дворе. В одном из углов комнаты сгрудились лавки и сундуки. Прямо перед ними располагался открытый очаг в углублении и горбатая хлебная печь, от которых исходил сильный жар. В воздухе стоял густой запах свежего хлеба.

Мастер Керули сидел, скрестив ноги, на плиточном полу слева от очага. Жрец склонил голову, на лысине блестели крупные капли пота.

Скалла шагнула вперёд и упала на одно колено.

– Мастер?

Керули поднял голову, на его круглом лице появилась улыбка.

– Я очистил их таблички, – проговорил жрец. – Они обрели мир. Их души выстроили достойный мир-сон. Я слышу, как смеются дети.

– Твой бог милосерд, – прошептала Скалла.

Закатив глаза, Остряк подошёл к сундукам.

– Спасибо, что спас мне жизнь, Керули, – пробурчал он. – Извини, что я так это воспринял. Припасы твои, похоже, не пострадали. Это хорошо. Ладно, теперь я, пожалуй, пойду…

– Подожди, капитан.

Остряк повернулся.

– У меня есть кое-что, – сказал жрец, – для твоего друга, Бука. Это… поможет… в его деле.

– Да? – Остряк избегал подозрительного взгляда Скаллы.

– Вон там, во втором сундучке. Верно, железном. Да, открывай. Видишь? На мотке тёмно-серого войлока.

– Глиняная птичка?

– Да. Пожалуйста, скажи ему, чтобы размолол её в порошок, затем смешал с остуженной водой, которая кипела по меньшей мере сотню ударов сердца. А затем Бук должен её выпить – всю до капли.

– Ты хочешь заставить его пить грязную воду?

– Глина облегчит боли в животе, а также предоставит иные преимущества, которые он обнаружит в должное время.

Остряк заколебался.

– Бук не самый доверчивый человек, Керули.

– Скажи, что иначе добыча ускользнёт от него. Легко. Скажи также, что, дабы добиться того, чего он хочет, ему понадобятся союзники. Вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по этому поводу. Другие союзники найдут его – со временем.

– Ладно, – буркнул Остряк, пожимая плечами. Он взял глиняную птичку и положил в поясной кошель.

– О чём это вы говорите? – тихо поинтересовалась Скалла.

Остряк весь напрягся от этого мягкого тона, поскольку обычно он предшествовал разрушительному взрыву её темперамента, но Керули лишь улыбнулся шире.

– Это частное дело, милая Скалла. У меня есть и для тебя поручение – потерпи, пожалуйста. Капитан Остряк, отныне между нами нет долгов. Иди с миром.

– Ага. Спасибо, – растерянно проворчал тот. – Я сам найду выход.

– Мы ещё с тобой потом поговорим, Остряк, – пригрозила Скалла. – Правда ведь?

– Конечно, девочка моя.

Через несколько мгновений он уже стоял на улице и чувствовал себя до странности подавленным доброй, милосердной натурой старика. Некоторое время капитан стоял неподвижно, глядя на спешивших мимо местных жителей. Будто муравьи в разбитом муравейнике. А скоро и вовсе муравейника не останется…

Скалла посмотрела вслед Остряку, затем обернулась к Керули.

– Ты сказал, есть для меня поручение?

– Нашему другу, капитану, предстоит пройти тяжёлой дорогой.

Скалла нахмурилась.

– Остряк не ходит «тяжёлыми дорогами». Едва запахнет жареным, он тут же бежит в другую сторону.

– Иногда выбора нет.

– И что мне с этим делать?

– Его время почти настало. Уже скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с ним.

Она нахмурилась сильнее.

– Это уж от него зависит. У него просто дар пропадать без следа.

Керули повернулся к печи.

– Я полагаю, – прошептал он, – этот дар ему скоро изменит.

Рассеянный солнечный свет и отблески факелов очертили долблёные челны и замотанные в ткань трупы. Работники открыли всю камеру, для этого пришлось разобрать бо́льшую часть пола Пленника – только в центре осталась одинокая гранитная колонна с круглым навершием. И открылись корабли – разбитые, раскиданные, будто улов некоего древнего урагана.

Хетан стояла на коленях, склонив голову, у самого первого челна. Уже некоторое время она не двигалась.

Итковиан спустился вниз, чтобы лично осмотреть останки, и теперь осторожно бродил по подземной камере. За ним бесшумно следовал Кафал. Внимание Кованого щита привлекла резьба на носах кораблей, всюду разная, но в изображениях был заметен общий мотив – сцены битв на море, легко узнаваемые баргасты в своих низких долблёных челнах бьются с врагами, что сидят на высокобортных кораблях, – с высокими, гибкими созданиями, наделёнными угловатыми чертами лица и большими миндалевидными глазами.

Когда Итковиан присел, чтобы получше рассмотреть одну из таких битв, Кафал позади прошептал:

– Т’истен’ур.

Кованый щит оглянулся.

– Сударь?

– Враги наших Духов-Основателей. Т’истен’ур, Серокожие. В старейших легендах это демоны, которые отрубают головы, но сохраняют жертвам жизнь… головы никогда не спят, тела неустанно трудятся. Т’истен’ур: демоны-что-живут-в-тенях. Духи-Основатели бились с ними в Голубых пустошах… – Кафал замолчал, по его лбу пробежали морщины, затем продолжил: – Голубые пустоши. Мы не знали, что это за место. Поплечники считали, что это – наша Родина. Но теперь… это ведь было море, океан.

– Истинная Родина баргастов.

– Да. Духи-Основатели изгнали Т’истен’ур с Голубых пустошей, сбросили демонов обратно в их нижний мир, в Лес Теней, который, говорят, лежит далеко на юго-востоке…

– Может, это иной континент?

– Может быть.

– Вы узнаёте истину, скрытую в ваших древнейших сказаниях, Кафал. У меня на родине, в Элингарте, далеко к югу отсюда, тоже есть легенды о далёком континенте, который якобы находится в указанном вами направлении. На этом материке якобы растут гигантские ели и пихты – первозданный лес, корни которого укрывает вечная тень, а населяют его смертоносные призраки… – Итковиан помолчал, затем продолжил, вновь разглядывая резьбу: – Как Кованый щит, я книжник в той же мере, что и воин. Т’истен’ур – у этого имени любопытный отзвук. Тисте анди, Живущие во Тьме. И куда реже упоминают, да и то боязливым шёпотом, их родичей из тени – тисте эдур. Серокожие, как считается. Вымершие – и хорошо, что так, ибо это название связано со смертным ужасом. Т’истен’ур – первый твёрдый приступ означает прошедшее время, да? Тланы, а ныне т’ланы – это указывает на родство вашего языка с наречием имассов. Близкое родство. Скажите, вы понимаете по-морантски?

Кафал хмыкнул.

– Моранты говорят на языке баргастских поплечников – святом наречии – языке, который вырос из бездны тьмы, откуда впервые вышли все мысли и слова. Моранты претендуют на родство с баргастами – называют нас своими Павшими Родичами. Но это они пали, а не мы. Они нашли себе тенистый лес для жизни. Они стали использовать алхимию Т’истен’ур. Они заключили мир с демонами давным-давно, обменивались тайнами, прежде чем ушли в свои горные крепости и скрыли навеки лица под масками насекомых. Не спрашивай меня о морантах, волк. Они пали и не раскаялись. Довольно.

– Хорошо, Кафал. – Итковиан медленно выпрямился. – Но прошлое отказывается почивать в могиле – как вы сами видите здесь и сейчас. Прошлое скрывает также и неприкаянные истины – равно горестные и радостные. Если вы уже начали их познавать… сударь, пути назад нет.

– Я обрёл это понимание, – прорычал воин-баргаст. – Как и предупреждал нас отец: в успехе мы отыщем семена отчаяния.

– Хотел бы я когда-нибудь познакомиться с Хумброллом Тором, – прошептал Итковиан.

– Мой отец может, сжав в объятьях взрослого мужчину, раздавить ему грудную клетку. Может сражаться с крюк-мечами в каждой руке и убить десять воинов за несколько ударов сердца. Но больше всего пугает кланы ум военного вождя. Из всех десяти детей Хетан более всех подобна ему в хитрости.

– Она производит впечатление особы весьма прямолинейной.

Кафал снова хмыкнул.

– Как и наш отец. Предупреждаю тебя, Кованый щит, она направила на тебя копьё и посмотрела поверх него. Ты не сбежишь. Она тебя завалит на ложе вопреки всем твоим обетам, а потом ты будешь принадлежать ей.

– Вы ошибаетесь, Кафал.

Баргаст оскалил подпиленные зубы и промолчал.

В дюжине шагов от них Хетан поднялась и обратилась к кольцу жрецов и жриц, которые окружили провал в полу:

– Можете вернуть на место каменные плиты. Извлечение останков Духов-Основателей следует отложить…

Рат’Престол Тени фыркнул:

– До каких пор? Пока паннионцы не разрушат город до основания? Почему не призвать твоего отца со всеми кланами баргастов? Пусть снимет осаду, а тогда вы с роднёй сможете перевезти эти кости куда пожелаете, с миром и нашим благословением!

– Нет. Сражайтесь сами на собственной войне.

– Паннионцы сожрут вас, когда нас не станет! – взвизгнул Рат’Престол Тени. – Идиоты! Ты, отец твой! Кланы ваши! Все – идиоты!

Хетан ухмыльнулась.

– Я вижу на лике твоего бога панику?

Жрец вдруг сгорбился, проскрежетал:

– Престол Тени никогда не паникует.

– Значит, это смертный человек под маской, – торжествующе закончила Хетан.

Рат’Престол Тени зашипел, резко развернулся и бросился вон из зала, протолкавшись через толпу собратьев и громко топая сандалиями по остаткам пола.

Хетан выбралась наверх.

– Я закончила. Кафал! Возвращаемся в цитадель!

Брухалиан протянул руку, чтобы помочь Итковиану подняться из ямы, а когда Кованый щит выпрямился, Смертный меч подтянул его поближе к себе.

– Сопроводите этих двоих, – прошептал он. – Они что-то задумали, чтобы вывезти…

– Возможно, – перебил Итковиан, – но сказать по правде, сударь, я не понимаю как.

– Так подумайте над этим, сударь, – приказал Брухалиан.

– Подумаю.

– Все средства хороши, Кованый щит.

По-прежнему стоя вплотную, Итковиан посмотрел прямо в тёмные глаза Брухалиана.

– Сударь, мои обеты…

– Я – Смертный меч Фэнера, сударь. Этого знания требую не я, а сам Вепрь. Кованый щит, это требование, рождённое страхом. Наш бог, сударь, перепуган. Вы понимаете?

– Нет! – отрезал Итковиан. – Не понимаю. Но приказ ваш услышал, сударь. Да будет так.

Брухалиан отпустил руку Кованого щита, чуть повернулся, чтобы обратиться к Карнадасу, который стоял – бледный и неподвижный – рядом с командиром.

– Свяжитесь с Быстрым Беном, сударь, любыми средствами…

– Не уверен, что смогу, – ответил Дестриант, – но попытаюсь, сударь.

– Эта осада, – прорычал Брухалиан, и глаза его помутнели от какого-то внутреннего видения, – это кровавый цветок, и ещё до заката он распустится перед нами. А взявшись за стебель, мы обнаружим шипы…

Все трое повернулись навстречу жрецу Совета. Спокойные, сонные глаза смотрели сквозь прорези полосатой, кошачьей маски.

– Господа, – сказал он, – нас ждёт битва.

– Действительно? – сухо ответил Брухалиан. – А мы-то и не догадывались.

– Наши боги окажутся в самом её сердце. Вепрь. И Тигр. Взошедший в беде, и дух, готовый пробудиться к истинной божественности. Вы не думали, господа, о том, чья это война на самом деле? Кто осмелился скрестить клинки с нашими покровителями? Но есть и ещё кое-что любопытное во всём этом – чьё лицо скрывается за судьбоносным восхождением Трейка? Какова была бы ценность двух богов войны? Двух Повелителей Лета?

– Сударь, – протянул Дестриант, – это не исключительный титул. Мы никогда не возражали против того, что Трейк тоже его носит.

– Ты не смог скрыть тревоги, вызванной моими словами, Карнадас, но я закрою на это глаза. Однако задам последний вопрос. Когда, скажи, ты сместишь Рат’Фэнера по праву истинного Дестрианта Фэнара? – а этот титул никто не получал по праву уже тысячу лет… кроме тебя, конечно… И кстати, почему Фэнер вдруг решил восстановить этот – наивысший – уровень посвящения именно сейчас? – Выждав некоторое время, жрец пожал плечами. – Что ж, ладно, как хочешь. Рат’Фэнер вам не союзник, как и вашему богу – это вы должны знать. Он чувствует угрозу, которую вы для него представляете, и сделает всё от него зависящее, чтобы уничтожить ваш отряд и тебя лично. Если тебе понадобится помощь, найди меня.

– Но ты ведь сказал, что ты и твой Повелитель – наши соперники, Рат’Трейк, – прорычал Брухалиан.

Маска тигра сложилась в хищную улыбку.

– Так только кажется, Смертный меч, в данный момент. Я покину вас. Прощайте, друзья.

Долгое молчание сковало «Серых мечей», пока они смотрели вслед уходившему жрецу, затем Брухалиан встряхнулся.

– Идите, Кованый щит. Дестриант, с вами я ещё должен переговорить…

Потрясённый, Итковиан повернулся и отправился вслед за двумя баргастами. Земля ушла у нас из-под ног. Мы потеряли равновесие за миг до того, как прольётся кровь, и опасность окружает нас со всех сторон. О, Клыкастый Бог, избавь нас от неуверенности. Молю тебя. Сейчас не время…