Родившись на тёмном, как вино, море, ветер с воем промчался по-над пологим берегом, невысоким, усыпанным кирпичами холмом Восточной стражи, где тусклый свет факелов пробивался через старые ставни крепости. Вой перешёл в визг, когда ветер врезался в безрастворные стены города и вспрыснул солёной влагой гладкие камни. Затем ночной бриз взлетел к бойницам, просвистел меж мерлонов и скатился вниз, на извилистые, узкие улочки Капастана, где не было в тот час ни души.

У парапета угловой башни, нависавшей над старой казармой, в одиночестве стоял Карнадас – лицом к буре, кабаний плащ развивается под ударами ветра. Хотя зубцы парапета перекрывали подход с юго-востока, он мог различить отсюда предмет своего пристального внимания – в пяти сотнях шагов вдоль северной стены.

Мрачный, похожий на утёс дворец князя Джеларкана был одним из уникальных зданий Капастана. Лишённое окон строение из серого камня представляло собой хаотическое сочетание фасадов, выступов, скатов и бессмысленных с виду навесов. Дворец поднимался заметно выше обходившей его стены, и внутренним взором наёмник уже видел, как летят в него огромные валуны с поля за стенами, врезаются в здание, превращают в развалины.

Во дворце Смертный меч Брухалиан застрял на очередной встрече с князем и полудюжиной представителей Совета Масок. Командующий «Серых мечей» выдерживал подобные запутанные забеги с, как казалось Карнадасу, нечеловеческим терпением. Я бы не вынес подобной безумной пляски так долго – ночь за ночью, неделя за неделей. Тем не менее, удивительно, чего можно добиться, даже если споры не стихают ни на миг. Сколько предложений Смертного меча – и князя Джеларкана – уже приняты, хотя эти ублюдки в масках продолжают в своём невежестве ворчать и ныть, зачитывать бесконечные списки возражений и поправок. Слишком поздно, глупцы, – мы уже сделали всё, что смогли… чтобы спасти ваш треклятый город.

Перед внутренним взором Карнадаса встала тщательно раскрашенная, гибкая маска одного из жрецов в Совете – жреца, которого их отряд должен был бы считать союзником. Рат’Фэнер говорил от лица Вепря Лета – бога – покровителя «Серых мечей». Но тебя обуревают политические амбиции, как твоих соперников в Совете. Ты преклоняешь колени перед кровавым клыком Лета, но… это ведь лицемерие?

Ветер завыл – единственный ответ на безмолвный вопрос Карнадаса. Тучи над далёкой бухтой вспыхнули молнией. Рат’Фэнер был жрецом в сане Владыки скипетра, опытным в храмовой политике человеком, достигшим высшего посвящения, какое только мог получить смертный в освящённых стенах Фэнера. Но Вепрь Лета – не цивилизованный бог. Саны, чины, одеяния с заколками из слоновой кости… светская пышность, мелочная гордыня, погоня за мирской властью. Нет, я не должен ставить под сомнение веру Рат’Фэнера – он служит нашему богу по-своему.

Вепрь Лета был гласом войны. Тёмный и ужасный, древний, как само человечество. Песнь битвы – вопли умирающих и злорадная, нестройная, звенящая музыка оружия, железных щитов, тяжких ударов, свистящих стрел… И – помилуй нас всех – глас сей перерастает в рёв. Нынче не время прятаться за стенами храма. Не время для глупых политических игрищ. Мы служим Фэнеру, шагая по пропитанной тёплой кровью земле, с обнажённым для скорой расправы оружием. Мы – звон и грохот, кузнечные мехи ярости, боли и ужаса…

Рат’Фэнер не был единственным Владыкой Скипетра Бога-Вепря в этом городе. С одним существенным отличием: хотя Рат’Фэнер и имел подобные амбиции – преклонить колени перед кабаньим плащом, смиренно принять древний, давно незанятый титул Дестрианта, – Карнадас его уже получил.

Карнадас мог поставить Рат’Фэнера на место, просто дав знать о собственном статусе в жреческой иерархии. На место? Да я могу сместить этого негодяя одним жестом. Но Брухалиан запретил Карнадасу это сладостное откровение. И переубедить Смертного меча не удалось. Время для такого деяния ещё не приспело, говорил он, стоит оно ныне слишком дёшево. Терпение, Карнадас, время настанет…

Тяжело принять подобное…

– Добра ли ночь, Дестриант?

– О, Итковиан! Я вас не увидел в темноте. Нынче ночью бушует буря Вепря. Давно ли вы здесь стоите, Кованый щит?

В темноте разглядеть выражение лица было невозможно.

– Лишь несколько мгновений, Дестриант.

– Сон избегает вас, сударь?

– Нет, когда я ищу его.

Глядя на кольчугу воронёной стали под серым плащом Кованого меча, на его краги, доходящие до середины запястий, скользкие и почерневшие от дождя, Карнадас медленно кивнул.

– Я и не заметил, что рассвет уже так скоро. Долго ли вы предполагаете отсутствовать?

Итковиан пожал плечами.

– Недолго, если они и вправду перешли реку с большими силами. В любом случае я могу взять с собой лишь два крыла. Однако если мы обнаружим лишь разведывательные отряды, нанесём первые удары против Домина.

– Наконец-то, – проговорил Дестриант, морщась от очередного порыва ветра, ринувшегося сквозь бойницы.

Некоторое время оба молчали. Затем Карнадас откашлялся.

– Что же, позвольте спросить, привело вас сюда, Кованый щит?

– Смертный меч вернулся с последнего собрания. Он желает поговорить с вами.

– И он сидит и терпеливо ждёт, пока мы здесь болтаем?

– Я полагаю, да, Дестриант.

Оба «Серых меча» повернулись к винтовой лестнице, ведущей вниз. Они спустились по скользким, резным ступеням между стекавшими с обеих сторон потоками воды. На третьем сверху этаже из уст наёмников начали вырываться облачка пара. До появления «Серых мечей» в этих казармах никто не жил почти сто лет. Холод, просочившийся в толстые стены старой цитадели, никак не удавалось изгнать. Цитадель была одним из самых крупных строений в Капастане, древнее, чем Даруджийская крепость (которую называли Пленником с тех пор, как там обосновался Совет Масок), да и всякого иного здания, не считая дворца князя Джеларкана. А дворец этот возвели не человеческие руки, это наверняка. Готов поклясться в том щетиной Фэнера.

Оказавшись на первом этаже, Итковиан толчком распахнул скрипящую дверь, которая вела прямо в центральный Круглый зал. В огромном, почти лишённом мебели чертоге стоял в одиночестве Брухалиан, его неподвижная фигура у камина казалась почти призрачной, несмотря на высокий рост и крепкое телосложение. Смертный меч стоял спиной к пришедшим, его длинные, вьющиеся чёрные волосы были распущены и свисали почти до широкого ремня.

– Рат’Трейк полагает, – не оборачиваясь пророкотал командир, – что на равнинах к западу от города появились незваные гости. Демонические чудовища.

Карнадас отстегнул застёжку плаща и стряхнул с него воду.

– Рат’Трейк, вы сказали? Признаюсь, я не могу понять внезапной претензии Тигра на истинную божественность. То, что культ Первого героя сумел протолкаться в совет храмов…

Брухалиан медленно повернулся, мягкий взгляд его карих глаз остановился на Дестрианте.

– Недостойное соперничество, сударь. Пора Лета вмещает не один из голосов войны. Или яростных духов баргастов и рхиви вы также желаете отлучить от обители битв?

– Первые герои – не боги, – прорычал Карнадас, растирая лицо, вымерзшее на ветру до бесчувствия. – Они ведь даже не племенные духи, сударь. Кто-то из прочих жрецов подтвердил слова Рат’Трейка?

– Нет.

– Так я и…

– Разумеется, – продолжил Брухалиан, – они в той же мере сомневаются и в том, что Паннионский Домин собирается осадить Капастан.

Карнадас захлопнул рот. Верно, Смертный меч.

Брухалиан перевёл глаза на Итковиана.

– Вы развернули крылья, Кованый щит?

– Да, сударь.

– Вам не кажется, сударь, что было бы глупо, – заметил Смертный меч, – бездумно отбросить такое предупреждение во время разъезда?

– Я ничего не отбрасываю, сударь. Мы будем бдительны.

– Как и всегда, Кованый щит. Вы можете принять командование над крыльями, сударь. Да хранят вас Клыки Вепря.

Итковиан поклонился, затем вышел из комнаты.

– Итак, дражайший жрец, – проговорил Брухалиан, – вы готовы целиком положиться на это… приглашение?

Карнадас покачал головой.

– Нет, не готов. Я не могу распознать личность отправителя, как и его намерения – дружественные нам или враждебные.

– Однако приглашение ждёт ответа?

– Да, Смертный меч, ждёт.

– Так ответим же. Сейчас.

Глаза Карнадаса распахнулись чуть шире.

– Сударь, быть может, нам следует призвать Гриву, на случай, если мы примем врага среди нас?

– Дестриант, вы забываетесь. Я – собственный клинок Фэнера.

– Не спорю, сударь. – Карнадас вышел на расчищенное место в центре зала. Закатал мокрые рукава рубашки, затем сделал лёгкий жест левой кистью. Перед жрецом появился небольшой шар пульсирующего света. – Это послание – на нашем наречии, – сказал он, разглядывая шар, – языке Фэнерова Устава, что предполагает довольно близкое знакомство с нашим отрядом и его бессмертным покровителем. Такое знакомство – само по себе послание.

– Но вам ещё предстоит распознать его смысл.

На обветренном лице Дестрианта на миг мелькнуло мрачное выражение.

– Список возможных смыслов невелик, Смертный меч. Подобное знание указывает на гордыню отправителя либо намекает на братское соучастие.

– Открывайте приглашение, сударь.

– Как прикажете. – Карнадас вновь взмахнул рукой. Шар засветился ярче, затем начал расти, свет его ослаб, сфера стала прозрачной. Дестриант отступил на шаг, чтобы дать ей место, пытаясь скрыть тревогу из-за огромной силы, которая стояла за таким способом общения. – Сударь, там внутри души. Не две или три – дюжина, может быть, даже больше, – но все они вплетены в одну. Я никогда не видел ничего подобного.

Внутри шара проступила фигура – темнокожий мужчина, худой, в лёгком кожаном доспехе, сидит скрестив ноги. На лице незнакомца отразилось лёгкое удивление. Позади «Серые мечи» смогли разглядеть внутреннюю стенку небольшого шатра. Перед незнакомцем стояла жаровня, свет которой придавал его глазам жутковатый блеск.

– Обратитесь к нему, – приказал Брухалиан.

– На каком языке, сударь? На нашем родном, элинском?

Человек в шаре склонил голову набок, прислушиваясь к тихому разговору.

– Чудной диалект, – сказал он по-даруджийски, – явно происходит от даруджийского. Вы меня понимаете?

Карнадас кивнул.

– Да, похоже на капанский.

Незнакомец напрягся.

– Капанский? Значит, получилось! Вы в Капастане, отлично! И вы, выходит, – правители города?

Дестриант нахмурился.

– Вы нас не знаете? Ваше… послание предполагает некоторую осведомлённость о нашем Уставе…

– Ну да, данное плетение моих Путей как бы отражает мысли тех, кто его нашёл – только жрецов, конечно, для того и делалось. Я так понимаю, вы из капастанского храмового совета? Как он там называется – Совет Масок, да?

– Нет, – буркнул Брухалиан, – не из него.

– Продолжай, пожалуйста. Вот теперь я заинтригован.

– Рад это слышать, сударь, – ответил Смертный меч и шагнул вперёд. – Ваше приглашение открыл Дестриант Карнадас – он стоит рядом со мной – по моей просьбе. Я – командующий «Серых мечей»…

– Наёмники?! Худов дух! Если б я хотел выйти на кучку сверхдорогих вояк…

– Сударь. – Голос Брухалиана прозвучал тихо, но твёрдо. – Мы – армия Вепря Лета. Посвящённые Фэнера. Каждый из нас – солдат, который сам избрал этот путь. Каждый знает священные писания, благословлён дланью Дестрианта именем Клыкастого Кабана. Верно, мы – отряд… вояк. Но мы также и свой собственный храм, в котором насчитывается более семи тысяч аколитов – и число их растёт с каждым днём.

– Ладно, ладно, господин, я понял. Погоди-ка – говоришь, вас становится больше? Город дал вам разрешение набирать новых последователей?

Брухалиан улыбнулся.

– Капастан вооружён лишь наполовину, сударь. Здесь сохранились пережитки кочевого прошлого – и весьма своеобразные. Женщинам запрещено постигать искусство войны. Однако же Вепрь Лета не признаёт подобных произвольных ограничений…

– И вам это сходит с рук? – Незнакомец расхохотался.

– Новых аколитов пока всего двенадцать сотен. Поскольку многих вторых и третьих дочерей в этом городе выбрасывают на улицу, никто из правителей пока не заметил уменьшения их числа. Итак, полагаю, я дал вам достаточное представление о нас. Теперь ответьте, кто вы такой, сударь?

– Вот это было грубо с моей стороны. Я – Адаэфон Бен Делат. Чтоб было проще, зовите меня Быстрым Беном…

– Вы из Даруджистана? – поинтересовался Карнадас.

– Худа с два!.. То есть я хотел сказать, нет, не оттуда. Я с… хм, с Каладаном Брудом.

– Это имя мы слышим с тех пор, как пришли на север, – заметил Брухалиан. – Военачальник, который воюет против захватнической империи.

– Ну, эта захватническая империя… самоустранилась. В любом случае мы хотим передать послание правителям Капастана…

– Если бы это было так просто, – пробормотал Карнадас.

Смертный меч кивал.

– В таком случае вам предстоит выбрать, сударь. Совет Масок и князь города, Джеларкан, равно претендуют на это звание. В самом Совете присутствует множество фракций, что приводит к некоторым разногласиям. «Серые мечи» отвечают перед князем. Наша задача проста – сделать захват Капастана слишком дорогим предприятием для Паннионского Домина. Расширение владений Провидца завершится под стенами этого города. Посему вы можете передать послание своего военачальника мне и, таким образом, князю. Или же продолжить попытки связаться с Советом Масок.

– Мы догадывались, что не всё так просто, – вздохнул Быстрый Бен. – Мы почти ничего не знаем о вашем отряде. Точнее, очень мало знаем. Благодаря этому разговору, я уже кое-что понял. – Взгляд чужеземца метнулся к Карнадасу. – Дестриант. По Уставу Фэнера это означает «Верховный Священнослужитель», верно? Но только в военном деле – в храме на освящённой земле, то есть на поле битвы. Жрец Фэнера в Совете Масок признаёт, что ты его превосходишь по сану, как тигр – кошку?

Карнадас поморщился.

– Он не ведает о моём истинном сане, сударь. На то есть причины. Я впечатлён вашими познаниями в том, что касается жречества Фэнера. Даже не впечатлён. Поражён.

Быстрый Бен вздрогнул.

– Ага, да. Спасибо. – Он повернулся к Брухалиану. – А ты – Смертный меч бога. – Чужестранец вдруг замолк, словно только сейчас понял, что́ эти слова означают, глаза его широко распахнулись. – Ого, вот как. Думаю, Воевода одобрит моё решение передать послание вам. Да нет, я просто уверен в этом. Хорошо. – Он вздохнул, затем продолжил: – Каладан Бруд ведёт армию, чтобы освободить Капастан. Осада – уверен, вы это хорошо понимаете – не просто неизбежна, она начнётся со дня на день. В общем, хитрость в том, как нам успеть добраться к городу вовремя…

– Сударь, – хмуро перебил его Брухалиан, – насколько велика армия Каладана Бруда? Поймите, против нас выступит, вероятно, шестьдесят тысяч паннионцев – опытных солдат, не новичков. Понимает ли ваш военачальник, в какую бурю бросается ради нас?

– Ну, сравнимого числа солдат у нас нет. Но мы припасли для паннионцев несколько сюрпризов, – ухмыльнулся Быстрый Бен. – Теперь, Дестриант, нам нужно посоветоваться. Я обязан доложить обо всём Воеводе и его офицерам. Если нет возражений, я бы предложил продолжить этот разговор через один колокол.

– Возможно, сударь, было бы лучше отложить его до поздней ночи, – сказал Брухалиан. – Мои дневные часы посвящены делам – и проходят прилюдно. Как и часы князя Джеларкана.

Быстрый Бен кивнул.

– Значит, за два колокола до следующего рассвета. – Он вдруг оглянулся по сторонам. – Нужно найти шатёр побольше…

В следующий миг чужеземец пропал из вида. Сфера вновь сжалась, затем медленно растворилась в воздухе по знаку Карнадаса. Дестриант обернулся к Брухалиану.

– Какая неожиданность.

Смертный меч фыркнул.

– Мы должны правильно настроить князя, сударь. Возможно, армиям этого военачальника и удастся слегка побеспокоить силы осаждающих, но вряд ли они добьются чего-то большего. Мы должны удостовериться, что Джеларкан мыслит реалистично… если мы вообще ему расскажем.

Брухалиан спросил:

– Что вы думаете об этом Быстром Бене?

– Это человек многих тайн, сударь. Бывший жрец Фэнера, скорее всего. Его познания слишком точны.

– Вы сказали, много душ вплетены в одну?

Карнадас поёжился.

– Должно быть, я ошибся, – сказал он. – Возможно, ритуал потребовал помощи других магов, их я и почувствовал.

Брухалиан долго и пристально смотрел на своего жреца, но ничего не сказал. Через некоторое время он отвернулся.

– Вы выглядите уставшим, сударь. Поспите немного.

Карнадас медленно поклонился.

Когда заклятье рассеялось, Быстрый Бен вздохнул и покосился направо.

– Ну что?

Сидевший у боковой стены шатра Скворец наклонился вперёд, чтобы наполнить их кубки алчбинским элем.

– Они будут драться, – сказал бородатый командир. – По крайней мере, некоторое время. Командир их, похоже, знатный вояка, но, может, это всё показуха, без настоящей стали: чтобы командовать наёмниками, он должен хорошо понимать, как важно в торговле сохранять лицо и образ. Как там ты его назвал?

– Смертный меч. Но это вряд ли – когда-то, давным-давно, это был настоящий титул. Задолго до того как в Колоде Драконов появились Рыцари Высоких домов, у культа Фэнера уже были подобные им. Они к таким титулам относились крайне серьёзно. Дестриант… Худов дух, да настоящего Дестрианта в этом культе не было уже тысячу лет. Эти титулы – показуха, Скворец…

– Только вот, – перебил командир, – зачем тогда они скрывают их от жреца Фэнера в Совете Масок?

– Гм-м. Ну… А, понял! Этот жрец их сразу разоблачит, разумеется. Вот простой ответ на твой вопрос.

– Простой ответ, говоришь? А простые ответы всегда правильные, Бен?

Не обращая внимания на вопрос, маг осушил свой кубок.

– В любом случае я бы сказал, что «Серые мечи» – лучше среди тамошних вояк, хотя это не много значит.

– Поверили они в такую «случайность»?

– Думаю, да. Я сотворил заклятье так, чтобы оно отражало собственную природу отряда – алчную и жадную, или благородную, или любую другую. Признаюсь, веры и благочестия не ожидал. Но заклятье и должно было само перестраиваться, так что всё сработало.

Скворец поднялся, поморщившись, когда пришлось перенести вес на больную ногу.

– Надо бы выяснить, где застряли Бруд с Дуджеком.

– Я бы сказал, они во главе колонны, – отозвался Быстрый Бен.

– Ты сегодня – сама сообразительность, – буркнул командир, выходя из шатра.

В следующий миг сарказм Скворца просочился в мысли Быстрого Бена, и чародей нахмурился.

На другой стороне улицы, напротив ворот цитадели, за старинной бронзовой оградой раскинулось кладбище, которое принадлежало когда-то одному из племён – основателей Капастана. Высохшие на солнце глиняные колонны со спиральной нарезкой – внутри каждой покоился вертикально стоящий труп – вздымались, точно стволы в густом лесу, в центре кладбища, окружённые со всех сторон традиционными даруджийскими каменными урнами. История города была мучительной и кровавой, и заглянуть в её тайны поручили Итковиану. Чтобы быть Кованым щитом «Серых мечей», требуется не только боевое мастерство, но и прилежная учёность. И хотя многие сочли бы эти два качества взаимоисключающими, на деле всё было в точности наоборот.

История, философия, религия давали понимание человеческих устремлений, а эти устремления лежали в основе тактики и стратегии. Определённым законам подчиняются не только движения людей, но и их мысли. Кованый щит должен уметь предвидеть, предчувствовать – причём не только действия врагов, но и союзников.

До прихода с запада даруджийцев племена, которые основали Капастан, всего поколение назад перестали быть кочевниками. И оставляли своих покойников стоять. Давали им возможность свободно странствовать в невидимом мире духов. Такая беспокойная мобильность всё ещё окрашивала мысли капанцев, и поскольку общины даруджийцев были довольно закрытыми, культура их мало изменилась, хотя уже десятки поколений родились, жили и умерли в этом городе.

Тем не менее бо́льшая часть ранней истории Капастана оставалась загадкой. Итковиан задумался о том немногом, что ему удалось выяснить о давних временах, когда вёл два крыла кавалерии по широкой мощёной улице к площади Джеларкана, а оттуда – к выходившим на юг Главным воротам.

Дождь заканчивался, серо-стальной рассвет пробивался сквозь тяжёлые тучи на востоке, ветер ослаб до редких порывов.

Кварталы города назывались у капанцев «Лагерями», и каждый Лагерь представлял собой отдельное, самодостаточное поселение, обычно округлое, с собственной площадью посередине. Широкие, неровные пространства между Лагерями образовывали улицы Капастана. Такая планировка отступала лишь в окрестностях старой Даруджийской крепости (ныне – «Пленника», обители Совета Масок), в так называемом Храмовом квартале, где улицы были проложены обычной для даруджийцев решёткой.

Как подозревал Итковиан, Лагеря и были когда-то обычными лагерями. Стойбищами кочевников, кланов, накрепко связанных кровным родством.

Это место, расположенное у берегов реки Серп и часто посещаемое кораблями мореходных народов, было просто создано для торговли, которая, в свою очередь, способствовала оседлости. В результате на свет появился один из самых странных городов, какие только видел Итковиан. Широкие, открытые площади и проспекты, окружённые изгибами стен; случайно разбросанные глиняные колонны-захоронения; озерца пресной воды, окружённые песчаными карьерами; а на извилистых улицах – даруджийцы и капанцы: первые, в полном соответствии со своими традициями разнообразного кроя и орнамента, в самых различных костюмах – двух похожих не найти, а вторые, связанные принадлежностью к роду, в одеяниях цветов своего клана, таким образом поток разодетых людей на улицах сильно контрастировал с простой архитектурой некрашеных фасадов. Красота Капастана – в его народе, а не в зданиях… Даже даруджийские храмы отдавали должное местному сдержанному архитектурному стилю. Эффект возникал от непрестанного движения в статичном, просто обозначенном пространстве. Племена капанцев упивались собой, яркими цветами в бесцветном мире.

Единственными неизвестными величинами в формуле Итковиана оставались старая цитадель, которую заняли теперь «Серые мечи», и дворец Джеларкана. Цитадель возвели ещё до прихода капанцев и даруджийцев неведомые строители, причём совсем рядом с дворцом.

Здания, хотя бы отдалённо похожего на крепость Джеларкана, Итковиан никогда не видел. Она была древнее всех прочих строений, её строгая архитектура – предельно чуждой и даже отталкивающей. Несомненно, княжеский род Капастана решил занять именно это здание из-за его внушительности, а не из соображений защиты. Каменные стены были опасно тонки, а отсутствие окон или плоских крыш не позволяло защитникам получить хоть какое-то представление о происходящем снаружи. Хуже того, вход был только один – главный, за широким пандусом, ведущим во двор. Прежние князья возвели сторожевые башенки по обе стороны от главного входа, а также пристроили галерею вдоль стен. Добавления к самому зданию дворца обычно отваливались – древний камень почему-то отказывался принимать раствор, да и стены казались слишком тонкими, чтобы выдержать дополнительную нагрузку. В общем, любопытное строение.

Проехав под аркой Главных ворот – чёрное железо и тёмная кожа среди потока ярких цветов, – отряд повернул направо, проехал небольшое расстояние по караванному тракту, но съехал с него, едва лишь на западе открылась равнина. Теперь воины скакали на запад, мимо немногочисленных ферм, где разводили коз, овец и прочий скот, мимо невысоких каменных стен, в дикую прерию.

Чем дальше «Серые мечи» удалялись от реки, тем тоньше становился покров туч, а к полуденному привалу – в четырнадцати лигах от Капастана – небо над головой налилось яркой голубизной. Перекусили наскоро, тридцать солдат даже почти не разговаривали. До сих пор они не встретили никаких следов: это было странно, учитывая, что наступило самое оживлённое время года для караванов.

Когда «Серые мечи» закончили паковать свои заплечные мешки, Кованый щит обратился к воинам впервые с тех пор, как они покинули цитадель.

– Строй «Стервятник», медленный галоп. Всадница Сидлис, на двадцать отрезков впереди. Всем искать следы.

Одна из «Мечей», молодая женщина, единственная из новобранцев в отряде, спросила:

– Какие именно следы мы ищем, сударь?

Не обратив внимания на неучтивость, Итковиан ответил:

– Любые, солдат. Крылья – по коням!

Он смотрел, как солдаты одновременно вскочили в сёдла. Все, кроме новенькой, которая немного повозилась, прежде чем усесться и подобрать поводья.

На раннем этапе обучения говорили мало: считалось, что новобранец либо сам быстро начнёт подражать опытным солдатам, либо надолго в отряде не задержится. Её научили ездить верхом так, чтобы не вываливалась из седла при галопе, выдали доспехи и оружие, чтобы привыкала к их весу. Учить владению этим оружием начнут позже. Если разъезд ввяжется в схватку, двое ветеранов будут всё время защищать новенькую.

Пока что девушкой управлял её конь. Гнедой мерин знал своё место в изогнутом строе «Стервятник». Если случится беда, ему хватит выучки унести всадницу подальше от опасности.

Довольно того, что её послали с разъездом. «Учи солдата в реальном мире» – так звучала одна из заповедей «Серых мечей».

Всадники рассредоточились, Итковиан занял своё место во главе «Стервятника», все поскакали медленным галопом. Позади осталась лига, затем другая, жара становилась изматывающей.

Северное крыло внезапно замедлилось, строй развернулся, словно все кони были связаны верёвкой. Нашли след. Итковиан взглянул вперёд, увидел, что всадница Сидлис придержала своего скакуна и повернула назад, показывая, что и она сама, и её конь почуяли изменение в движении строя. Сидлис остановилась, присматриваясь.

Кованый щит натянул поводья, приближаясь к правому флангу.

– Докладывайте.

– Новенькая первой нашла следы, сударь, – сказал всадник правого крыла. – Кончик спирали. Характер других следов предполагает движение на северо-запад. Нечто двуногое, прямоходящее, сударь. Большое. Трёхпалое, с когтями.

– Только одно создание?

– Да, сударь.

– След давний?

– Оставлен сегодня утром, сударь.

Перехватив второй взгляд, Сидлис поскакала обратно к отряду.

– Теперь вы езжайте вперёд, Накалиан. Мы пойдём по следу.

– Да, сударь, – кивнул всадник. Он помолчал, затем сказал: – Кованый щит, длина шага… велика. Это создание двигалось очень быстро.

Итковиан посмотрел в глаза солдату.

– Как быстро, сударь? Рысью? Галопом?

– Трудно сказать наверняка. Я бы сказал, двойной рысью.

– Лучники на фланги. Все остальные, кроме Торуна, Фаракалиана и новенькой, копья к бою. Названные солдаты, приготовить арканы.

Теперь впереди скакал Накалиан, крылья вновь развернулись, на каждом фланге – лучники со стрелами на тетивах коротких луков. Торун и Фаракалиан ехали по обе стороны от Кованого щита с лассо в руках.

Солнце ползло по небу. Накалиан без особого труда вёл их по следу, который теперь шёл по прямой на северо-запад. Итковиан сам рассмотрел отпечатки на твёрдой земле. Огромная тварь, раз оставила такие глубокие вмятины. Учитывая скорость, Кованый щит подозревал, что «Серые мечи» не сумеют нагнать чудовище.

«Конечно, – подумал Итковиан, увидев, как Накалиан вдруг натянул поводья, оказавшись на невысоком холме впереди, – если только демон не решит остановиться и подождать нас».

Отряд замедлил бег коней, все смотрели на солдата впереди. Внимание Накалиана было по-прежнему приковано к чему-то, видимому лишь ему одному. Солдат выхватил копьё, но явно не готовился атаковать. Конь под ним нервно вздрогнул, и когда Итковиан с «Серыми мечами» подъехал поближе, стало ясно, что животное дрожит от страха.

Всадники выехали на гребень.

Перед ними раскинулась долина, трава здесь была вытоптана широкой полосой – след, оставленный стадом диких бхедеринов, – которая рассекала равнину по диагонали. Ближе к центру, на расстоянии по меньшей мере двухсот шагов, стояло серокожее создание, двуногое, длиннохвостое, с пастью, украшенной двумя рядами острых клыков. Вместо кистей из его запястий выходили два широких клинка. Голова, корпус и хвост вытянулись почти горизонтально, чтобы создание могло удержать равновесие на двух ногах. Чудовище неподвижно смотрело на солдат.

Глаза Итковиана превратились в щёлки.

– Я бы сказал, – произнёс Накалиан, – пять ударов сердца, чтобы покрыть расстояние между нами, Кованый щит.

– Но оно не шевелится.

– С его скоростью, сударь, может и не торопиться.

– Давайте выберем подходящий момент, сударь, – сказал Итковиан. – Копейщики – бейте понизу и оставляйте оружие в ранах, попытайтесь замедлить шаг. Лучники, цельтесь в глаза и шею. Можно положить стрелу точно в пасть, если представится возможность. Проходим волной, наносим удар и уходим врассыпную, затем обнажаем мечи. Торун и Фаракалиан, – он выхватил собственный длинный меч, – вы со мной. Что ж, рысь, затем галоп на пятьдесят; раньше, если зверь среагирует.

Крылья поскакали вниз по пологому склону, опуская копья.

Чудовище по-прежнему стояло неподвижно и глядело на них. Когда до всадников оставалось около ста шагов, оно подняло клинки и медленно опустило голову, так что показался гребень за венчавшим голову странным шлемом.

На семидесяти шагах тварь обернулась лицом к «Серым мечам», расставила клинки в стороны, помахивая из стороны в сторону хвостом.

На флангах стрелки поднялись в стременах, натянули до предела свои маленькие, но мощные луки, долгий миг удерживали их, а затем выстрелили.

Стрелы устремились к голове чудовища. Зазубренные наконечники вошли в чёрные глазницы. Словно не замечая впившихся в тело стрел, тварь шагнула вперёд.

Пятьдесят шагов. Тетивы луков вновь зазвенели. Древка встопорщились по обе стороны шеи. Лучники повернули коней, чтобы сохранять дистанцию. Скакуны копейщиков вытянули шеи, и началась атака.

Тварь с невероятной скоростью рванулась вперёд. В один миг она оказалась среди «Серых мечей». Копья пронзили чудовище со всех сторон, затем сверкнули массивные клинки. Крики. Фонтаны крови. Итковиан увидел, как лошадиный круп рухнул прямо перед ним, увидел, как падает следом правая нога солдата, стопа так и осталась в стремени. Непонимающим взором уставился на круп – ноги спазматически колотили воздух, – передней части лошади не было. Разрубленный хребет, ряд выгнутых рёбер, внутренности вываливаются наружу, кровь хлещет из алой плоти.

Конь Итковиана сам взлетел в воздух, чтобы перепрыгнуть останки несчастного животного.

Алый дождь плеснул в лицо Кованому щиту, когда могучие челюсти чудовища, густо утыканные стрелами, метнулись к нему. Итковиан дёрнулся влево, едва уклонился от окровавленных клыков и на скаку наотмашь ударил своим длинным мечом. Клинок зазвенел о броню.

В середине прыжка конь закричал, когда что-то врезалось в него сзади. Упал на передние ноги, продолжая кричать, сумел сделать ещё шаг вперёд, прежде чем круп позади Итковиана осел. Понимая по содроганиям животного, что произошло нечто ужасное, Кованый щит выхватил свой нож, склонился вперёд и одним взмахом вскрыл коню яремную вену. Затем, выбросив ноги из стремян, он метнулся вперёд и влево, направив в тот же миг голову умирающего скакуна вправо.

Оба, конь и всадник, ударились оземь, покатились в разные стороны.

Итковиан перекувырнулся, замер, присев, и бросил взгляд на коня: животное молотило передними копытами воздух. Задние ноги заканчивались у самой щётки. Оба копыта были отрезаны. Мёртвый конь наконец замер.

По обе стороны от чудовища лежали тела лошадей и солдат, теперь оно медленно развернулось к Итковиану. Запекшаяся кровь покрывала длинные, кожистые руки. Рыжеватые женские волосы клоками торчали из грязных клыков твари.

Затем Итковиан заметил арканы. Оба слабо висели – один на шее, другой на правом бедре чудовища.

Земля содрогнулась, когда демон шагнул к Кованому щиту. Итковиан поднял свой меч.

Как только трёхпалая нога поднялась для следующего шага, верёвки резко натянулись – шея дёрнулась влево, бедро – вправо. Чудовище подбросило в воздух огромной силой идеально слаженных рывков в разные стороны. С сухим треском нога оторвалась от тела, а голова с таким же омерзительным звуком отделилась от шеи.

Корпус и голова с тяжким грохотом рухнули на землю.

Ни движения. Тварь была мертва.

Итковиан медленно выпрямился, его била дрожь.

Торун взял с собой трёх всадников. Так же поступил и Фаракалиан. Верёвки намотали на луки сёдел, за неимоверным рывком стояла сила четырёх боевых коней с обеих сторон, и этого хватило там, где не справилось оружие.

Двое лучников подъехали к Кованому щиту. Один из них протянул руку.

– Быстрей, сударь, стремя свободно.

Без лишних вопросов, Итковиан ухватился за предплечье солдата и взлетел на коня за спиной у всадника. И лишь затем увидел.

Ещё четыре демона – на расстоянии четырёхсот шагов – несутся со скоростью валунов, летящих со склона горы.

– Мы их не обгоним.

– Да, сударь.

– Разделимся, – сказал Итковиан.

Всадник пришпорил коня, пустил его галопом.

– Да, сударь. Мы – самые медленные: Торун и Фаракалиан вступят в бой, дадут нам время…

Конь вдруг дёрнулся в сторону. От неожиданности Кованый щит откинулся назад и свалился с седла. Он ударился о жёсткую землю так, что воздух вышибло из лёгких, покатился и остановился, уткнувшись в чьи-то ноги, твёрдые, как железо.

Моргая, ошеломлённо хватая ртом воздух, Итковиан поднял глаза и увидел низкорослый, облачённый в меха труп. Тёмно-коричневое, иссохшее лицо под украшенной оленьими рогами шапкой обратилось вниз. Пустые глазницы словно разглядывали Кованого щита.

– Твои солдаты приближаются, – хрипло произнёс мертвец по-элински. – Из этого боя… можете отступить.

Лучник всё ещё пытался успокоить перепуганного коня, сыпал проклятьями, но затем вдруг ахнул от удивления. Кованый щит нахмурился, глядя на неупокоенного воина.

– В самом деле?

– Против нежити, – ответил труп, – встаёт армия немёртвых.

Вдалеке Итковиан услышал шум битвы – никаких криков, лишь грохот оружия, немолчный, нарастающий. Со стоном Кованый щит перевернулся набок. Боль набухала в затылке, тело сотрясали волны тошноты. Скрипя зубами, он сел.

– Десять выживших, – задумчиво проговорил мертвец. – Вы хорошо справились… как для смертных.

Итковиан снова посмотрел в долину. Армия трупов, таких же как этот, окружила демонов, которых уже осталось только двое. Вокруг этих двух тварей кипела ужасная битва. Во все стороны летели куски неупокоенных воинов, но те продолжали наступать и рубить демонов на части огромными кремнёвыми мечами. Спустя полдюжины ударов сердца бой был окончен.

Кованый щит рассудил, что по меньшей мере шестьдесят облачённых в меха воинов были уничтожены. Остальные продолжали разделывать павших тварей, склоняясь всё ниже, ибо оставшиеся куски были меньше. На глазах Итковиана пыль взвилась на склонах холмов – там возникали всё новые и новые воины с каменным оружием. Целая армия – недвижная, под палящим солнцем.

– Мы не знали, что к’чейн че’малли вернулись в эти земли, – сказал укутанный в меха труп.

Подъехали выжившие солдаты Итковиана – напряжённые, скованные тревожным молчанием под взглядами стоявших повсюду мертвецов.

– Кто вы такие? – глухо спросил Итковиан.

– Я – заклинатель костей Пран Чоль, из Кроновых т’лан имассов. Мы идём на Соединение. И, похоже, на войну. Думаю, смертный, мы вам нужны.

Кованый щит взглянул на десять выживших солдат. Новенькая была среди них, но не её двое охранников. Двадцать. Солдат и коней. Двадцать… погибших. Он вгляделся в лица своих воинов, затем медленно кивнул.

– Да, Пран Чоль, нужны.

Лицо новенькой приняло цвет выбеленного пергамента. Она сидела на земле, глядела в пустоту, забрызганная кровью одного или обоих солдат, которые отдали жизни, защищая её.

Итковиан стоял рядом, молчал. Жестокость этого боя могла сломить волю капанки. Настоящая служба должна закалять, а не уничтожать. Неспособность Кованого щита верно оценить опасность превратила будущее этой женщины в мир пепла и праха. Две ослепительно внезапные смерти будут преследовать её до конца дней. Итковиан ничего не мог ни сказать, ни сделать, чтобы облегчить эту боль.

– Кованый щит.

Он взглянул на новенькую, удивляясь, что она вообще заговорила, да ещё и таким решительным голосом.

– Да, новобранец?

Женщина огляделась по сторонам, прищурилась, рассматривая легионы немёртвых воинов, стоявших неподвижно повсюду.

– Их тут тысячи.

– Да. Я бы сказал, более десяти тысяч. Т’лан имассы. Предания об этих воинах дошли до нас, – предания, которым я бы не поверил, – но это наша первая встреча с ними. Притом весьма своевременная.

– Теперь мы вернёмся в Капастан?

Итковиан покачал головой.

– Не все из нас. Не сейчас. На равнине ещё есть эти к’чейн че’малли. Пран Чоль – безоружный, какой-то их жрец или шаман – предложил совместное патрулирование, и я согласился. Я поведу восемь человек на запад.

– Приманка.

Он приподнял бровь.

– Верно. Т’лан имассы странствуют невидимо глазу и смогут окружить нас в любой момент. Если бы они оставались видимыми во время охоты, к’чейн че’малли, скорее всего, бежали бы, по крайней мере, до тех пор, пока не собрались в таком количестве, чтобы бросить вызов всей армии. Лучше убивать их по двое-трое за раз. Новобранец, я придам тебе в сопровождение одного солдата для немедленного возвращения в Капастан. Нужно доложить Смертному мечу. С вами двоими невидимо отправится взвод т’лан имассов. Эмиссары. Мне сказали, что к’чейн че’маллей на пути отсюда до города нет.

Женщина медленно поднялась.

– Сударь, с этим справится и один всадник. Вы меня возвращаете в Капастан, чтобы избавить… от чего? От зрелища к’чейн че’маллей, изрубленных на куски этими т’лан имассами? Кованый щит, в этом решении нет ни милосердия, ни сочувствия.

– Похоже, – проговорил Итковиан, глядя на огромную армию, выстроившуюся на холмах перед ними, – вы для нас не потеряны. Вепрь Лета презирает слепую покорность. Вы поедете с нами, сударыня.

– Благодарю, Кованый щит.

– Новобранец, надеюсь, вы не обманываете себя тем, что увиденная гибель ещё нескольких к’чейн че’маллей заглушит вопль внутри вас. Солдатам выдают доспехи для защиты плоти и костей, но им самим приходится ковать броню для души. Звено за звеном.

Женщина посмотрела на пятна крови на своей форме.

– Уже начала.

Итковиан некоторое время молчал, разглядывая её.

– Капанцы совершают ошибку, отказывая в свободе своим женщинам. Теперь я это вижу воочию.

Женщина пожала плечами.

– Я не одна такая.

– Займитесь своим конём, солдат. И направьте ко мне Сидлис.

– Да, сударь.

Итковиан смотрел, как она идёт к коням и оставшимся солдатам, которые проверяли подпруги, сбрую и снаряжение. Женщина присоединилась к ним, поговорила с Сидлис, та кивнула и направилась к Кованому щиту.

Пран Чол подошёл чуть раньше.

– Итковиан, наш выбор сделан. Посланники Крона собрались и ждут твоего посыльного.

– Понятно.

Рядом остановилась Сидлис.

– В Капастан, Кованый щит?

– С невидимым эскортом. Доложи непосредственно Смертному мечу и Дестрианту. Без свидетелей. Т’лан имассы должны поговорить с «Серыми мечами» и больше ни с кем. Во всяком случае, пока.

– Да, сударь.

– Смертные, – безучастно обратился к ним Пран Чоль, – Крон повелел мне сообщить вам некоторые сведения. Эти к’чейн че’малли были некогда известны как охотники К’елль. Избранные чада Матроны, рождённые для битв. Однако же они – нежить, и сила, что ими управляет, хорошо скрывается – где-то на юге, как мы полагаем. Охотников К’елль освободили из гробниц у Разрыва, в месте, именуемом Морн. Нам неведомо, носят ли теперешние карты этого материка такие древние названия…

– Морн, – Итковиан кивнул. – К югу от равнины Ламатат, на западном побережье, к северу от острова, где живут сегулехи. Наш отряд происходит из Элингарта, что граничит на востоке с равниной Ламатат. Мы не знаем никого, кто бывал в Морне, но это название переносили с древнейших карт на новые. Считается, что там ничего нет. Совсем ничего.

Заклинатель костей пожал плечами.

– Курганы, наверное, сильно засыпало. Много времени утекло с тех пор, как мы в последний раз были у Разрыва. Вероятно, охотниками К’елль командует Матрона. Мы полагаем, что она наконец сумела вырваться из собственного узилища. Таков враг, с которым вы столкнулись.

Кованый щит нахмурился, покачал головой и сказал:

– Угроза с юга исходит от империи, именуемой Паннионским Домином, там правит Провидец – смертный человек. Сообщения об этих к’чейн че’маллях появились лишь недавно, а Паннионский Домин захватывает новые территории уже несколько лет. – Итковиан набрал было в грудь воздуха, чтобы продолжить, но заметил, что десять тысяч иссохших лиц вдруг обратились к нему. Во рту пересохло, сердце сильно забилось.

– Итковиан, – хрипло проговорил Пран Чоль, – это слово – «Паннион». Имеет ли оно особое значение для местных жителей?

Кованый щит покачал головой, но не решился ответить вслух.

– «Паннион», – сказал заклинатель костей. – Это яггутское слово. Яггутское имя.

День клонился к вечеру, Ток Младший сидел у костра, глядя единственным глазом на спящую волчицу. Баальджагг – как там Тлен её назвал? Ай? – могла похвастаться мордой более узкой и длинной, чем у волков, которых малазанец видел в Чернопёсьем лесу, в сотнях лиг к северу отсюда. В холке она была на две-три ладони выше, чем крупные северные волки. Покатый лоб, маленькие уши, а клыки – не меньше, чем у льва или равнинного медведя. Несмотря на могучие мускулы, общее сложение волчицы говорило скорее о скорости и выносливости, чем о грубой силе. Баальджагг, судя по всему, была способна и быстро убить, и часами преследовать жертву, покрывая лигу за лигой.

Волчица приоткрыла один глаз, взглянула на Тока.

– Вы же вроде все вымерли, – пробормотал малазанец. – Исчезли в этом мире сотни тысяч лет назад. Что же ты здесь делаешь?

Сейчас волчица была единственным спутником Тока. Госпожа Зависть воспользовалась Путём, чтобы посетить город Низину в ста двадцати лигах к северо-западу и пополнить припасы. Какие ей вообще нужны припасы? Ароматические масла? Такое объяснение казалось Току сомнительным, но даже природная подозрительность не помогла ему распознать настоящую причину её ухода. Госпожа забрала с собой Гарата и Мока. Сену и Турула оставлять здесь безопасно, как я понимаю. Тлен их обоих уже одолел. И всё равно, что же заставило Зависть нарушить своё правило о «минимум трёх слугах»?

Тлен рассыпался в облачко пыли примерно полколокола назад, ушёл на охоту. Оставшиеся сегулехи пребывали в мрачном настроении и даже не подумали завязать разговор с не имеющим ранга малазанцем. Оба молча стояли в стороне. Закатом любуются? Отдыхают от навязчивого внимания?

Ток задумался о том, что происходит далеко на севере. Дуджек решил выступить против Паннионского Домина. Новая война с неведомым врагом. Войско Однорукого стало Току семьёй или, по крайней мере, тем, что заменяет семью ребёнку, рождённому в армии. Другого мира он не знал. И эту семью преследовали шакалы смерти. Какая же война ждёт их? Грандиозные, кровавые битвы или ползучие манёвры, борьба за перелески и высоты, длительные осады? Ток подавил приступ нетерпения, которое копилось день за днём на этой бесконечной равнине, копилось и грозило проломить все барьеры, которые он возвёл в своём сознании.

Будь ты проклят, Локон! Зашвырнул меня на другой конец мира! Конечно, Путь этот был полон хаоса, как и сама кукла, что использовала его против меня. Но почему Путь выплюнул меня в Морн? И куда пропали месяцы жизни? Ток уже начинал сомневаться в своей вере в совпадения, и это выбивало почву из-под ног. В Морн, к раненому Пути… в Морн, где лежал в чёрной пыли и ждал отступник-т’лан имасс – не меня ждал, по его словам, а госпожу Зависть. И не какой-нибудь т’лан имасс, а тот, с которым я уже встречался прежде. Единственный т’лан имасс, с которым я встречался прежде. А потом – сама госпожа Зависть со своими треклятыми слугами-сегулехами и четвероногими спутниками – нет, хватит об этом, Ток…

Току очень не нравилось чувство, что его используют, им манипулируют. Он уже видел, чего это стоило его другу, капитану Парану. А ведь Паран сильнее меня – я это с самого начала увидел. Он от ударов лишь вздрогнет – и пойдёт дальше. Есть у него какая-то внутренняя броня, которая позволяет сохранить рассудок.

Ток покосился на сегулехов. Похоже, друг с другом они тоже не собирались разговаривать. Сильные, молчаливые. Ненавижу таких. Раньше терпел, теперь ненавижу.

Итак… вот сижу я боги знают где, а рядом только одно вменяемое существо – вымершая волчица. Ток вновь посмотрел на Баальджагг.

– А где же твоя семья, зверюга? – тихо спросил малазанец, глядя в тёплые, карие глаза ай.

И получил ответ: марево ярких цветов внезапно вспыхнуло в мёртвой глазнице – сложилось в картину. Родичи нападают на трёх мускусных быков, охотники и жертвы погружаются в глубокую жидкую грязь, – в гибельной, безвыходной ловушке. Точка обзора низко, у самой земли, движется по кругу у края провала, снова и снова. Сознание Тока наполнило отчаяние. Скулёж. Безответная любовь. Паника в холодном воздухе.

Растерянность юной волчицы.

Бегство. Путь по солончакам и песчаным отмелям умирающего моря.

Голод.

Затем – стоящая перед ней фигура. Надвинутый капюшон, одежда из груботканой чёрной шерсти, рука – обмотанная до самых пальцев кожаными ремешками – тянется к ней. Тепло. Ласка. Физически ощутимое сочувствие, одно прикосновение ко лбу зверя. Касание Старшей богини, догадался Ток. И голос: «Ты – последняя. Самая последняя, и ты будешь нужна. В будущем… Потому я обещаю, что приведу к тебе… потерянного духа. Вырванного из тела. Подходящего, разумеется. Оттого поиск мой может занять много времени. Потерпи, малышка… а пока – прими этот дар…»

Волчица закрыла глаза, провалилась в глубокий сон – и одиночество исчезло. Она уже бежала по бесконечной тундре среди своих сородичей. Вечность прекрасных снов, исполненных радости, дар, который омрачала лишь горечь бодрствования – часов, лет, веков, тысячелетий… одиночества.

Острые, одинокие глаза Баальджагг видели больше в этом мире, чем можно постичь. Но вот наконец явился дар, оторванный дух – пришёл к её душе, они слились, стали одним целым. А в этом – новая потеря, новая боль. Теперь волчица ищет… нечто. Стремится… к восстановлению…

Связь разорвалась. Ток заморгал, откинул назад голову. Баальджагг спала рядом с ним. Дрожа, он ошеломлённо заозирался в наступивших сумерках.

В дюжине шагов стоял лицом к малазанцу Тлен, на плече у него болталась пара зайцев.

– Чего волчица хочет от тебя, т’лан имасс?

Воин склонил голову набок.

– Прекращения одиночества, смертный.

– И ты… ты дал ответ?

Тлен отвернулся, бросил зайцев на землю. Когда он заговорил, Тока потрясло неприкрытое горе, прозвучавшее в голосе т’лан имасса.

– Я ничем не могу ей помочь.

Холодный, безжизненный тон исчез, и впервые Ток увидел то, что скрывалось под мёртвым, иссушенным обликом.

– Никогда раньше не видел тебя в печали, Тлен. Я думал…

– Ты ошибся, – сказал т’лан имасс, его голос вновь прозвучал безучастно. – Ты сделал оперенье для стрел, Ток Младший?

– Да. Так, как ты мне показал. Готовы – двенадцать самых уродливых стрел, какие я только имел счастье держать в руках. Спасибо, Тлен. Глупо, конечно, но я очень горд ими.

Тлен пожал плечами.

– Они тебе послужат.

– Надеюсь, ты прав. – Ток с кряхтением поднялся. – Я приготовлю еду.

– Это работа Сену.

Ток покосился на т’лан имасса.

– И ты туда же? Они сегулехи, Тлен. Не слуги. Пока госпожи Зависти нет здесь, я буду с ними обращаться как со спутниками. И почту за честь путешествовать с ними. – Малазанец обернулся и заметил, что оба воина пристально на него смотрят. – Даже если они не пожелают говорить со мной.

Он забрал зайцев у т’лан имасса, присел на корточки у очага.

– Скажи мне, Тлен, – проговорил Ток, начав свежевать первого зверька, – ты не видел, когда ходил охотиться… следов других путников? Неужели никого, кроме нас, нет на равнине Ламатат?

– Я не видел никаких признаков присутствия торговцев или других людей, Ток Младший. Стада бхедеринов, антилопы, волки, койоты, лисы, зайцы и редкие равнинные медведи. Хищные птицы и падальщики. Разные змеи, ящерицы…

– Настоящий зверинец, – пробормотал Ток. – Так почему же я ничего не вижу, когда оглядываю горизонт? Ничего. Ни зверей, ни даже птиц.

– Равнина велика, – ответил Тлен. – К тому же сказываются эффекты Пути Телланна, который окружает меня – пусть и сильно ослабленные. Кто-то тянет из меня жизненную силу, и взял её очень много. Не спрашивай об этом. Однако силы моего Телланна всё равно отпугивают зверей. Животные стараются держаться подальше, если могут. Но за нами идёт по следу стая ай’тогов – желтошерстных волков. Впрочем, они тоже побаиваются. Однако рано или поздно любопытство победит.

Ток вновь перевёл взгляд на Баальджагг.

– Древняя память.

– Память льда. – Т’лан имасс пристально посмотрел на малазанца. – По этим и иным твоим словам я могу заключить, что нечто произошло – некое единение душ – между тобой и волчицей. Как?

– Ничего не знаю ни о каком единении душ, – ответил Ток, продолжая смотреть на спящую Баальджагг. – Мне явились… видения. Думаю, она поделилась со мной воспоминаниями. Как? Понятия не имею. В них были эмоции, Тлен, – такие, что впору отчаяться. – Через некоторое время малазанец вновь принялся свежевать зайца.

– Всякий дар – обоюдоострый.

Ток скривился, начал потрошить зверька.

– Обоюдоострый. Похоже на то. Начинаю думать, что есть какая-то правда в этом поверье – потеряешь глаз, получишь дар истинного зрения.

– Как ты лишился глаза, Ток Младший?

– Раскалённый осколок Лунного Семени – капля в смертоносном дожде, который вызвала Магическая Канонада.

– Камень.

Ток кивнул.

– Камень. – Затем остановился, поднял взгляд.

– Обелиск, – проговорил Тлен. – В древней Колоде Обителей он назывался Менгиром. Смертный, которого коснулся камень – хэн’ре арал лих’фэйл. Я даю тебе новое имя. Арал Фэйл.

– Не помню, чтобы я просил у тебя новое имя, Тлен.

– Об имени не просят, смертный. Имя заслуживают.

– Ха, то же самое говорят «Мостожоги».

– Это древняя традиция, Арал Фэйл.

– Ладно! – взорвался Ток. – Только не понимаю, чем это я заслужил…

– Тебя отправили на Путь Хаоса, смертный. Ты выжил – само по себе невероятное событие – и по медленной воронке добрался до Разрыва. Затем, когда портал в Морне должен был тебя поглотить, он вышвырнул тебя прочь. Камень лишил тебя одного глаза. И ай избрала тебя, чтоб разделить боль своей души. Баальджагг разглядела твоё великое достоинство, Арал Фэйл…

– Да не хочу я никаких новых имён! Худов дух! – Под старым, покрытым коркой пыли доспехом по его телу катился пот. Ток отчаянно пытался придумать способ сменить тему, отвести разговор от себя. – А твоё-то что значит? Онос Т’лэнн – это на каком?

– «Онос» значит «человек без клана», «Т’» – сломанный. «Лэ» – «потрескавшийся», а «энн» – кремень. Вместе «Т’лэнн» – «испорченный кремень».

Ток смерил т’лан имасса долгим взглядом.

– Испорченный кремень.

– Есть разные уровни смысла.

– Я догадался.

– От единого куска отбиваются лезвия, каждому – своё применение. Если внутри куска проходят трещины или скрыты фрагменты кристаллов, невозможно предсказать, какой будет форма осколка. Всякий удар по нему будет приносить лишь бесполезные сколы – надтреснутые, негодные. Бесполезные. Так было с семьёй, в которой я родился. Все в ней – негодные сколы.

– Тлен, я в тебе недостатков не вижу.

– В чистом кремне все зёрна расположены ровно. Все – в одном направлении. В них есть единство цели. Рука, что придаёт форму такому кремню, может бить уверенно. Я был из клана Тарада. Тарад ошибочно доверился мне. Клана Тарада больше нет. На Соединении Логроса избрали вождём кланов, рождённых в Первой империи. Он рассчитывал, что моя сестра, заклинательница костей, войдёт в число его слуг. Она отреклась от обряда, и оттого Логросовы т’лан имассы стали слабее. Первая империя пала. Мои братья, Т’бэр Тэндара и Хан’ит Ят, повели охотников на север и не вернулись. Они тоже оказались негодны. Меня избрали Первым Мечом, но я оставил т’лан имассов Логроса. Я странствую в одиночестве, Арал Фэйл, и тем совершаю самое страшное преступление, ведомое моему народу.

– Нет, постой, – возразил Ток. – Ты ведь сказал, что идёшь на второе Соединение – ты возвращаешься к своему народу…

Неупокоенный воин ничего не ответил, лишь медленно повернул голову и посмотрел на север.

Баальджагг поднялась, потянулась, затем подошла к Тлену. Огромная волчица села и, замерев, стала смотреть туда же, куда и т’лан имасс.

Ток Младший внезапно похолодел. Худов дух, куда же мы идём-то? Он покосился на Сену и Турула. Сегулехи наблюдали за малазанцем.

– Проголодались, я так понимаю? Вижу ваше нетерпение. Если хотите, могу…

Ток вдруг оказался где-то далеко, смотрел на мир звериными глазами, но на этот раз не глазами волка. И видел не образы далёкого прошлого, но текущие события, за которыми рокотал водопад воспоминаний. В следующий миг всякое чувство самости исчезло, его личность смыло потоком мыслей другого существа.

Мускулы судорожно напряглись, так что кровь хлынула из порезов и ран на шкуре. Столько крови, что она пропитала землю под его телом, потекла, окрашивая траву, вниз по склону холма.

Последние дни – как же давно они миновали – были исполнены хаоса.

Ритуал распался – неожиданно, непредсказуемо. Безумие охватило одиночников. Безумие раскололо самых могучих его сородичей, разбило единство во множество, породило диких, кровожадных д’иверсов. Империя сама разрывала себя на куски.

Но это было давно, так давно…

Он несколько дней выслеживал таинственных зверей, его вело неутолимое любопытство. Незнакомый запах, привкус смерти и старой крови. Бесстрашный, он думал лишь о том, чтобы принести гибель, как делал это уже так давно, не зная себе равных. Белый Шакал исчез в туманах ушедших веков, сгинул, а если и не умер, то всё равно что погиб. Трич сбросил его с обрыва в бездонную пропасть. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Гордыня тигра вошла в легенды – нетрудно было поддаться самоуверенности.

Четверо к’чейн че’маллей отступили, с холодной решимостью ждали.

Трич умирал от дюжины смертельных ран. Он уже давно должен был умереть, но цеплялся за жизнь со слепой, звериной решительностью, рождённой яростью. Четверо к’чейн че’маллей оставили его – с презрением, зная, что он уже не поднимется, лишённые представления о милосердии.

Лёжа на траве, Тигр Лета помутившимися глазами смотрел, как немёртвые враги уходят прочь, с удовлетворением заметил, как висящая на тонком обрывке кожи рука одного из них наконец оторвалась и упала на землю – и осталась валяться, хозяин просто не обратил на неё внимания.

Затем, когда к’чейн че’малли выбрались на гребень ближнего холма, его глаза вспыхнули. Гибкое, вытянутое чёрное тело возникло среди его убийц. Сила потекла, словно чёрная вода. Первый немёртвый охотник усох под её ударом.

Схватка переместилась вниз по склону холма, так что Трич уже не видел её, но звуки боя продолжали пробиваться сквозь рокот уходящей жизни. Тигр начал ползти, подтягивать себя вперёд – дюйм за дюймом.

Через несколько мгновений все звуки по ту сторону холма стихли, но Трич продолжал двигаться, оставляя позади широкий кровавый след. Он не сводил янтарных глаз с гребня холма, воля к жизни сжалась в нечто звериное, животное, неспособное уверовать в собственную гибель.

Он уже забыл, в чём смысл борьбы, зачем нужно выбраться на гребень, знал лишь, что должен это сделать, завершить последнее восхождение, увидеть, что именно лежит на той стороне.

Она возникла перед Тричем – худая, мускулистая, гладкокожая. Женщина, невысокая, но крепкая, на плечах – шкура пантеры, чёрные длинные волосы нерасчёсаны, но всё равно блестят в последних лучах умирающего света. Миндалевидные глаза, янтарные, как и у него самого. Округлое, сужающееся книзу лицо, грубоватые черты.

Женщина приблизилась, села, уложила массивную голову тигра себе на колени. Маленькие ладони стёрли кровь и засохшую пену у его глаз.

– Они уничтожены, – сказала женщина на древнем наречии, языке Первой империи. – Это было легко – ты измотал их, Беззвучный Охотник. Воистину, от легчайшего касания они просто развалились на куски.

Она улыбнулась.

– Наши дороги уже пересекались, Трич, но я не приближалась, помня твою ярость и гнев, когда мы уничтожили вашу империю.

– Имассы не могут поставить это себе в заслугу. Другие исцеляли разбитый Путь. Мы лишь перебили твой народ – тех, кого смогли найти. Это – наше особое умение.

– Да. Убивать.

– Слишком много времени прошло, Трич.

– Да. Я не владею умениями целителя.

Трич внутренне усмехнулся.

Лишь умениями убийцы.

– Лишь убийцы.

– Это говорит человек. Зверь бы никогда о таком не попросил. Куда пропало твоё упрямство, Трич? Где твоя хитрость?

– Нет. Я здесь. Как и ты. Скажи, кто же тогда третий?

– Кто освободил твою память, Трич? Кто вернул тебе – тебя? Сотни лет ты был зверем, мыслил как зверь. Из такого забвения нет возврата. Однако…

– Когда твоя жизнь уйдёт из этого мира, Трич, ты попадёшь, как мне кажется, не к Вратам Худа, а… в другое место. Ничего не могу сказать наверняка. Но я чувствую движение. Старший бог вновь действует, быть может, – самый Старший из всех. Он делает незаметные ходы. Некоторые смертные были избраны и сейчас изменяются. Зачем? Чего хочет этот Старший бог? Не знаю, но думаю, что он желает отвести смертельную – и огромную – угрозу. Думаю, началась игра, которая долго ещё будет разыгрываться.

– Не ты ли – Тигр Лета? Война, в которой, как счёл Старший бог, ты будешь нужен.

Горькое веселье затопило мысли Трича.

Я никогда не был «нужен», имасс.

– Произошли изменения. И похоже, со всеми нами.

Женщина рассмеялась низким, гортанным смехом.

– И вот – пробуждается зверь. Прощай, Трич.

В этот, последний миг она увидела то, что тигр лишь чувствовал. Тьма сомкнулась вокруг него, мир сжался. Поле зрения сузилось… из двух глаз… до одного.

Один. Он смотрел, как на широкую, укрытую травой прерию опускалась ночь, видел, как огромный тигр-оборотень устало замер над тушей могучего ранага, которую терзал прежде. Заметил парные огоньки его холодного, вызывающего взгляда. Всё это… так давно…

Затем тьма.

Затянутая в перчатку рука отвесила ему крепкую пощёчину. Ток Младший осоловело приоткрыл единственный глаз и увидел раскрашенную маску Сену.

– Ух…

– Странное время, чтобы спать, – ровным тоном произнёс сегулех, выпрямился и отошёл.

В воздухе разлился сладковатый запах жареного мяса. Ток со стоном перекатился на бок, затем медленно сел. Внутри звенело эхо воспоминаний – невыразимая печаль, полуосознанное раскаяние, бесконечно долгий последний вздох. О, боги, только не надо больше видений. Пожалуйста. Малазанец попытался собраться с мыслями, огляделся. Тлен и Баальджагг словно и не шелохнулись: оба стояли неподвижно и смотрели на север с – как вдруг понял Ток – нескрываемым напряжением. И ещё он понял почему.

– Она недалеко, – сказал он. – Быстро приближается.

С наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие; древние, такие древние глаза.

Тлен обернулся.

– Что ты видел, Арал Фэйл? Куда странствовал?

Малазанец неуверенно поднялся на ноги.

– Ох, храни меня Беру, как же я проголодался. Съел бы и сырую антилопу. – Он замолчал, глубоко вздохнул. – Что я видел? Я стал свидетелем смерти Трича, т’лан имасс. Трейка, как его в этих местах называют, Тигра Лета. Где? К северу отсюда. Недалеко. И нет, я не знаю, почему это произошло.

Тлен помолчал, затем просто кивнул и сказал:

– Хэн’ре арал лих’фэйл. Менгир, сердце памяти. – Он резко обернулся, Баальджагг внезапно вскочила, шерсть у неё на загривке поднялась.

Пантера, прихода которой ожидал Ток, наконец явилась: огромная, в два человеческих роста длиной, глаза немногим выше глаз Тока, иссиня-чёрный мех поблёскивает. Пряный запах покатился перед нею, словно мощный выдох, и одиночница начала превращаться, замерцало неверное марево, будто сама тьма проваливалась внутрь себя. Затем перед ними возникла невысокая женщина. Она смотрела на Тлена.

– Здравствуй, брат.

Т’лан имасс медленно кивнул.

– Сестра.

– Ты состарился, – заметила она и грациозно шагнула вперёд.

Баальджагг попятилась.

– Ты – нет.

Улыбка превратила грубоватое лицо в образ удивительной красоты.

– Спасибо, Онос. Я вижу, твоя спутница – смертная волчица-ай.

– Не более смертная, чем ты сама, Килава Онасс.

– Вот как? Побаивается таких, как я, разумеется. Тем не менее прекрасный зверь. – Женщина протянула руку.

Баальджагг подошла ближе.

– Я – имасс, – прошептала женщина. – Да, из плоти и крови. Как и ты. Вспоминаешь?

Огромная волчица опустила голову, подобралась к Килаве, прислонилась плечом к плечу женщины, а та зарылась лицом в шерсть зверя, глубоко вдохнула запах, затем вздохнула.

– Это нежданный дар, – прошептала она.

– И более того, – сказал Ток Младший.

Всё у него внутри перевернулось, когда женщина посмотрела на малазанца: в этом взгляде была такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг понял, что является предметом этой чувственности не больше, чем всякий другой, на кого она обратила свой взор. Вот какими были имассы прежде, до Обряда. Такими бы и остались, если бы, подобно ей, отказались от его силы. В следующий миг глаза женщины сузились.

Ток кивнул.

– Я видела тебя, – сказала Килава. – Ты выглядывал из глаз Трича…

– Из обоих глаз?

Она улыбнулась.

– Нет. Лишь из одного – того, которого у тебя больше нет, смертный. Я хочу знать, что Старший бог задумал… для нас.

Ток покачал головой.

– Я не знаю. Увы, не помню, чтобы мы встречались. Даже на ухо ничего не шепчет.

– Брат Онос, кто этот смертный?

– Я нарёк его Аралом Фэйлом, сестра.

– И дал ему каменное оружие.

– Дал. Непредумышленно.

– Ты – может быть…

– Я никакому богу не служу, – прорычал Тлен.

Её глаза вспыхнули.

– А я служу? Это не наши деяния, Онос! Кто осмелился манипулировать нами? Заклинательницей имассов и Первым Мечом т’лан имассов – вертеть так и сяк! Не побоялся нашего гнева…

– Довольно, – вздохнул Тлен. – Мы с тобой – разные, сестра. Никогда не ходили в ногу. Я направляюсь на Второе Соединение.

Она напоказ презрительно ухмыльнулась.

– Думаешь, я не слышала призыва?

– Но кто призыватель? Ты знаешь, Килава?

– Не знаю и знать не хочу. Я не приду.

Тлен вскинул голову.

– Тогда зачем ты здесь?

– Это моё дело.

Она стремится… возместить. Осознание заполнило мысли Тока, и сейчас он отчётливо понимал, что это знание принадлежит не ему, но Старшему богу, который теперь говорил с ним напрямую. Голос просы́пался в мысли малазанца, словно мелкий песок. Исправить давнее преступление, исцелить старый шрам. Ваши дороги ещё пересекутся. Впрочем, это не важно. Последняя встреча меня беспокоит, но она, скорее всего, произойдёт годы и годы спустя. Ах, я проявляю недостойное нетерпение. Смертный, дети Паннионского Провидца страдают. Ты должен придумать способ освободить их. Это трудно – и невообразимо рискованно, – но мне придется послать тебя в объятья Провидца. Не думаю, что ты меня простишь.

Ток с трудом вывел свой вопрос на первый план мыслей: Освободить? Зачем?

– Сострадание, – проговорил Ток, которого потрясло внезапное исчезновение Старшего бога. Малазанец моргнул, увидел, что Тлен и Килава уставились на него. Лицо женщины побледнело.

– Моей сестре, – сказал Первый Меч, – неведомо сострадание.

Ток пристально посмотрел на немёртвого воина, пытаясь вспомнить, что говорилось прежде – до… богоявления. И не мог вспомнить.

– Брат Онос, ты уже должен был понять, – медленно произнесла Килава, – что всё изменяется. – Женщина вновь окинула взглядом Тока, затем улыбнулась, но уже грустно. – Теперь я уйду…

– Килава. – Тлен шагнул вперёд под лёгкий скрип костей и высохшей кожи. – Обряд, который отрезал тебя от родни, рассечение кровных уз… быть может, Второе Соединение…

Выражение её лица смягчилось.

– Дорогой брат, призывателю нет до меня дела. Моё древнее преступление не смыть. Более того, подозреваю, на Втором Соединении тебя ждёт не то, чего ожидаешь. Но я… благодарю тебя, Онос Т’лэнн, за доброе намерение.

– Я сказал, что… мы не… ходим в ногу, – прошептал немёртвый воин, с трудом выталкивая каждое слово. – Я был зол, сестра, но это старый гнев. Килава…

– Старый гнев, да. Но тем не менее ты был прав. Никогда мы не ходили в ногу друг с другом. Прошлое вечно идёт за нами по следу. Возможно, когда-нибудь мы залечим общие раны, брат. Эта встреча дала мне… надежду. – Она на миг положила руку на голову Баальджагг, затем отвернулась.

Ток смотрел ей вслед, пока Килава не исчезла под покровом сумерек.

Затем он обернулся, вновь услышав тихий перестук костей под сухой кожей. И увидел, что Тлен упал на колени, опустил голову. Труп не мог бы проливать слёзы, но всё же…

Ток заколебался, затем подошёл к немёртвому воину.

– Ты солгал, Тлен, – сказал малазанец.

Мечи с шипением вырвались из ножен, Ток обернулся и увидел, что Сену и Турул приближаются к нему с оружием в руках.

Тлен поднял руку:

– Стойте! Вложите клинки в ножны, сегулехи. Меня не трогают оскорбления – даже те, что произносит человек, которого я бы назвал другом.

– Это не оскорбление, – ровным голосом возразил Ток, вновь оборачиваясь к т’лан имассу, – а наблюдение. Как ты назвал обряд? «Рассечение кровных уз». – Он положил руку на плечо Тлену. – Мне ясно, что, по сути, рассечение это не удалось. Кровные узы на месте. Быть может, в этом ты сумеешь найти утешение, Онос Т’лэнн.

Мёртвая голова поднялась, провалившиеся глазницы темнели под костяной кромкой шлема.

О, боги, я смотрю и ничего не вижу. Он смотрит и видит… что? Ток Младший судорожно пытался придумать, как поступить, что сказать теперь. Мгновения тянулись, затем он пожал плечами и протянул руку.

И был поражён, когда Тлен принял её.

С кряхтением – все мышцы взвыли – малазанец поднял т’лан имасса на ноги. Худ меня побери, это же самый тяжёлый мешок с костями, какой я только… ладно, не важно.

Молчание нарушил Сену, его голос прозвучал твёрдо:

– Каменный Меч и Каменная Стрела, придите. Трапеза ждёт нас.

– Я хорошо знал лишь двух смертных людей, – проговорил Тлен. – Оба себя недооценивали, первая – настолько, что это привело её к смерти. Этой ночью, друг Арал Фэйл, я расскажу тебе, как погибла адъюнкт Лорн.

– И в этом рассказе, конечно, скрыт урок, – иронично прокомментировал Ток.

– Разумеется.

– А я-то думал провести ночь, играя в кости с Сену и Турулом.

Сену рявкнул:

– Иди и ешь, Каменная Стрела!

…Кровь залила канавы совсем недавно. Солнце и отсутствие дождя сгустили поток до черноты. Мертвенная река была такой глубокой, что скрывала булыжники, которыми был вымощен сток. Она медленно катилась к мутным водам бухты.

Живых в Низине не осталось. Подходя к городу по материковой дороге, она видела груды угля от погребальных костров и сочла, что бойня унесла по меньшей мере тридцать тысяч.

Гарат выбежал вперёд, скользнул под арку ворот. Госпожа Зависть последовала за псом неспешным шагом.

Город когда-то был красив. Крытые медью купола, тонкие минареты, поэтично извилистые улочки под сенью резных балкончиков, укрытых цветущими растениями. Лишившись заботливого ухода, маленькие садики пожухли и посерели. Когда госпожа Зависть вышла на главную улицу, под ногами зашуршала сухая листва.

Торговый город, купеческий рай. Над гаванью вдали возвышались мачты бессчётных кораблей – ни одна не шелохнулась, значит, все до единого суда затопили, посадили на илистое дно бухты.

После бойни прошло дней десять, не больше. Госпожа Зависть слышала дыханье Худа, лёгкий вздох при виде такого изобильного подношения, нервное беспокойство от понимания того, что́ это означает. Ты встревожен, любезный Худ. И это – самый дурной знак…

Гарат без тени сомнения вёл её вперёд, как и предполагалось. Старый, почти забытый переулок, неровные, потрескавшиеся булыжники мостовой под десятилетним слоем мусора. Затем покосившийся домик, камни фундамента высечены куда аккуратнее, чем те, из которых сложили стены. За дверью – единственная комната, пол выложен толстыми досками и усыпан тростником. Неказистая мебель в полном беспорядке, бронзовая плита над сложенной из кирпича печкой, догнивающие объедки. Детский игрушечный фургончик завалился набок.

Пёс начал кружить на месте в центре комнаты.

Госпожа Зависть подошла, отбросила ногой тростниковую циновку. Никакого люка. Жители и не догадывались, что́ скрывается под их домом. Она открыла свой Путь, провела рукой над досками: дерево рассыпалось в пыль, так что образовалась круглая дыра в полу. Из темноты вырвался влажный, солоноватый воздух.

Гарат подобрался к краю, затем спрыгнул и скрылся из виду. Госпожа Зависть услышала снизу поцокивание когтей.

Со вздохом она последовала за псом.

Никакой лестницы не было, а каменные плиты на полу лишь через некоторое время остановили замедленное магией падение. Обострив зрение, она огляделась по сторонам, принюхалась. Храм состоял из одного этого зала – убогого, с низким потолком, хотя балки, конечно, уже давно сгнили. Алтаря не было, но Зависть знала, что для этого Взошедшего подобную функцию выполнял весь каменный пол. В давние, кровавые дни…

– Понимаю, что́ пробудило для тебя это место, – проговорила женщина, глядя на Гарата, который уже улёгся и засыпал. – Столько крови, кровь текла вниз и капала, капала на твой алтарь. Честно говоря, мне больше нравится твоя обитель в Даруджистане. Там храм куда более величественный, почти достойный моего высочайшего присутствия. А здесь… – Она сморщила носик.

Лежавший с закрытыми глазами Гарат вздрогнул.

– Твой призыв был непривычно спутанным, К’рул. Это работа Матроны и её немёртвых охотников? Если так, звать меня сюда было необязательно. Я прекрасно осведомлена об их умениях.

– В поисках чего, позволь спросить?

– И как же называются эти жуткие убийцы-мореходы?

Женщина скрестила руки на груди.

– Ты меня разыскал, К’рул, и уж будь покоен, я не предполагала ещё хоть раз с тобой встретиться. Старшие боги ушли – и скатертью дорожка, как по мне, в том числе и моему отцу, Драконусу. Разве мы с тобой были спутниками двести тысяч лет назад? Думаю, нет, хотя признаюсь, что помню то время смутно. Не врагами, это точно. Но друзьями? Союзниками? Наверняка нет. Но вот ты пришёл. Я собрала твоих собственных невольных слуг, как ты и просил. Ты хоть представляешь себе, сколько сил у меня уходит на то, чтобы держать в узде троих сегулехов?

– Лежит без чувств в половине лиги от города. Нужно его любой ценой удерживать подальше от этого т’лан имасса – видят боги, я его с собой притащила не ради приятной компании. Но ты меня не понял, К’рул. Сегулехов невозможно контролировать. Я даже не уверена, кто над кем смеётся, когда дело касается этих трёх ужасных воинов. Мок вызовет на бой Тлена. Запомни мои слова – хоть я бы с удовольствием посмотрела на эту схватку! Тем не менее гибель любого из них не пойдёт на пользу твоим планам, как я понимаю. Турул почти сумел одолеть Первого Меча, если не знаешь. Мок его порубит в щепки…

Негромкий смех К’рула заполнил её сознание.

– Сдержанностью? Скажи, К’рул, мог ты вообразить, что Первый Сегулех пошлёт воина такого высокого ранга – Третьего! – во главе своей карательной армии?

– Остался последний вопрос. Зачем я вообще оказываю тебе услугу за услугой?

– Идиоты, которые его призвали, давно мертвы, К’рул. Отмщение – это лишь предлог. Увечный бог одержим амбициями. Жажда власти кроется внутри его прогнившего, сморщенного сердца.

– Ты? – Женщина насмешливо ухмыльнулась. – Разве ты мне хозяин, К’рул? С каких это пор…

Её сознание внезапно заполонили видения, госпожа Зависть зашаталась. Тьма. Затем хаос, дикая, бесцельная мощь, целая вселенная, лишённая смысла, контроля, значения. В этой буре летят сущности. Заблудшие, испуганные рождением света. И вдруг – боль, будто от перерезанных вен, тепло вытекает прочь – решительное установление порядка, сердце, из которого ровным, мощным потоком течёт кровь. Два предсердия – Куральд Галейн, Путь Матери-Тьмы, и Старвальд Демелейн – Путь… драконов. А кровь – поток силы – теперь мчится по венам и артериям, которые разветвляются, принизывают всё мироздание… и это принесло мысль, от которой тело женщины похолодело. Эти вены, артерии – это же Пути!

– Кто создал это? Кто?!

– Госпожа, – ответил К’рул, – ты получила ответ, и будь я проклят, если стану поощрять твою дерзость. Ты – чародейка. Клянусь Гривой Света, силу твою питает кровь моей вечной души, и в этом деле ты мне будешь покорна!

Госпожа Зависть сделала неуверенный шаг – видения оставили её, голова кружилась, сердце глухо стучало в груди. Женщина резко втянула воздух.

– Кто знает… правду, К’рул? – О том, что, шагая по Путям, мы двигаемся по твоей плоти. О том, что, когда мы зачерпываем силу Пути, зачерпываем твою кровь. – Кто?

В ответе угадывалось небрежное пожатие плечами.

Когда эти слова улеглись в её сознании, женщина похолодела.

Через некоторое время К’рул продолжил:

– По глупости мы потеряли союзников. Дассем Ультор был сломлен тем, что Худ забрал его дочь во время Сковывания – это был сокрушительный удар. Дассем Ультор, возрождённый Первый Меч…

– Думаешь, – медленно спросила она, – Худ бы не тронул её, если бы я откликнулась на призыв?

Может, это я виновата в трагедии Дассема Ультора?

– Чего ты от меня хочешь теперь, К’рул?

– А потом? По плечу мне справиться с силой, которая там обосновалась?

– Хорошо, будем импровизировать. Какая радость! Можно мне уйти? Я изнываю от желания вернуться к остальным, в особенности к Току Младшему. Он такой очаровательный.

– Что?

– Почему?

Гарат проснулся, поднялся и потянулся. К’рул исчез.

– Ничего себе, – прошептала госпожа Зависть, она вдруг покрылась потом. – Отравлена. Клянусь Бездной… мне нужна ванна. Идём, Гарат, необходимо забрать Третьего. Как думаешь, разбудить его поцелуем?

Пёс покосился на женщину.

– Представляешь, на маске две полосы – и отпечаток накрашенных губ! Кем он тогда станет – Четвёртым? Или Пятым? Как они считают губы, как думаешь? Верхнюю отдельно, нижнюю отдельно – или обе вместе? Это нужно выяснить.

…Пыль и тёмный вихрь чародейства взвились над холмами впереди.

– Кованый щит, – сказал Фаракалиан, – наши союзники уже захлопнули ловушку?

Итковиан нахмурился.

– Не знаю. Несомненно, мы выясним это, когда они сочтут нужным вернуться и сообщить нам.

– Однако, – пробормотал солдат, – там, впереди, идёт бой. И суровый, судя по явленной магии.

– С этим утверждением, сударь, я не буду спорить, – ответил Кованый щит. – Всадники, строй – обратный полумесяц, руки к оружию. Медленной рысью до зоны видимости.

Потрёпанное крыло, сменив строй, двинулось вперёд.

Итковиан прикинул, что они сейчас оказались недалеко от торгового тракта. Если эти к’чейн че’малли напали на какой-то караван, исход предрешён. Прихвати торговцы с собой одного-двух магов, мог завязаться бой, и, судя по запаху серы, который приносил ветер, именно так дело и обстояло.

Когда всадники приблизились к склону холма, на гребне поднялся ряд т’лан имассов, неупокоенные воины стояли спиной к Итковиану и его «Серым мечам». Кованый щит насчитал дюжину. Возможно, остальные были заняты в битве, место которой солдаты по-прежнему не видели. Итковиан приметил заклинателя Пран Чоля и направил своего нового коня в сторону немёртвого шамана.

Всадники выехали на гребень. Чародейские взрывы прекратились, все звуки битвы затихли.

Внизу тянулся торговый тракт. Караван состоял из двух фургонов – один был заметно больше второго. Оба уничтожены, разорваны на куски. Повсюду валялись деревянные обломки, обрывки плюшевой обивки и одежды. На невысоком холме справа лежали три фигуры, земля вокруг них почернела. Ни одна не двигалась. Около фургонов виднелись ещё восемь тел, лишь двое были в сознании – облачённые в воронёные кольчуги мужчины медленно поднимались на ноги.

Все эти подробности лишь на миг задержались в сознании Кованого щита. Среди расчленённых трупов пяти к’чейн че’маллей бродили сотни огромных, поджарых волков – с провалившимися глазами, такими же, как у т’лан имассов.

Разглядывая безмолвных, жутковатых созданий, Итковиан обратился к Пран Чолю:

– Это… ваши звери, сударь?

Заклинатель костей пожал плечами.

– На время мы с ними расстались. Т’лан айи часто сопровождают нас, но не подчинены нам… если не считать самого Обряда. – Шаман долго молчал, затем продолжил: – Мы думали, они погибли. Но, похоже, они тоже услышали призыв. Три тысячи лет мы не видели т’лан айев.

Итковиан наконец перевёл взгляд на заклинателя костей.

– Я слышу нотку радости в вашем голосе, Пран Чоль?

– Да. И печали.

– К чему печалиться? Судя по всему, эти т’лан айи не потеряли ни одного в бою против к’чейн че’маллей. Четыре, пять сотен… против пяти. Скорая расправа.

Немёртвый шаман кивнул.

– Их род хорошо умеет убивать большого зверя. Источник моей печали – ущербное милосердие, смертный. На Первом Соединении наша любовь к айям – последним оставшимся – повела нас тропой жестокости. Мы решили включить их в Обряд. Наши себялюбивые нужды стали проклятьем. Всё, что делало живых айев благородными, гордыми животными, было у них отнято. Ныне, как и мы сами, они стали лишь пустыми телами – оболочками, которые терзают мёртвые воспоминания.

– Даже как нежить они не лишены величия, – заметил Итковиан. – Как и вы сами.

– Величие есть в т’лан айях, о да. Но среди т’лан имассов? Нет, смертный. Его нет.

– Здесь мы расходимся в мнениях, Пран Чоль. – Итковиан обернулся, чтобы обратиться к солдатам. – Проверьте павших.

Кованый щит спустился по склону к двум мужчинам, которые стояли рядом с обломками большего из двух экипажей. Их кольчуги были изорваны в клочья. Из ран текла кровь, собиралась в лужицы у ног. Что-то в этих двоих встревожило Итковиана, но он решительно отбросил это чувство.

Бородатый мужчина обернулся к Кованому щиту, когда тот натянул поводья и встал рядом.

– Приветствую тебя, воин, – произнёс незнакомец с акцентом, который показался Итковиану странным. – Удивительные события только что тут произошли.

Несмотря на внутреннюю дисциплину, чувство тревоги и беспокойства усилилось. Тем не менее Кованый щит сумел сохранить ровный тон голоса:

– Истинно так, сударь. Я поражён, учитывая внимание, какое охотники К’елль проявили к вам двоим, что вы ещё стоите на ногах.

– Мы – довольно выносливые люди. – Его невыразительный взгляд скользнул по земле за спиной Кованого щита. – Увы, нашим спутникам этого качества не хватило.

Фаракалиан, переговорив с солдатами, которые присели на корточки рядом с павшими, направил коня к Итковиану.

– Кованый щит, из трёх баргастов на холме один мёртв. Другие двое ранены, но выживут, если получат необходимую помощь. Из остальных лишь один уже не дышит. Множество ран требуют ухода. Двое вполне могут умереть, сударь. Никто из них ещё не пришёл в себя. Более того, все они, похоже, погружены в необычайно глубокий сон.

Итковиан покосился на бородача.

– Вам известно что-либо об этом необычайном сне, сударь?

– Боюсь, нет. – Он повернулся к Фаракалиану. – Господин, среди живых не видел ли ты высокого, худощавого, седоватого мужчину и другого – намного ниже и старше?

– Видел. Первый, впрочем, стоит у самых врат.

– Мы бы не хотели его потерять, нужно сделать абсолютно всё возможное…

Итковиан вмешался:

– Солдаты «Серых мечей» искусны в ремесле целителей, сударь. Они сделают всё, что в их силах, большего нельзя требовать.

– Разумеется. Я… очень огорчился.

– Это понятно. – Кованый щит обратился к Фаракалиану: – Обратитесь к силе Дестрианта, если потребуется.

– Слушаюсь, сударь.

Итковиан посмотрел вслед подчинённому.

– Воин, – заговорил бородач, – меня зовут Бошелен, а моего спутника – Корбал Брош. Хочу спросить, эти ваши немёртвые слуги – четвероногие и иные…

– Не слуги, Бошелен. Союзники. Это т’лан имассы. Волки – т’лан айи.

– Т’лан имассы, – прошептал тоненьким голоском тот, кого назвали Корбалом Брошем; глаза его внезапно вспыхнули, когда он всмотрелся в фигуры на гребне холма. – Нежить, порождённая самым великим некромантическим ритуалом в истории! Я хочу с ними поговорить! – Он обернулся к Бошелену. – Можно? Пожалуйста!

– Как пожелаешь, – ответил Бошелен, равнодушно пожимая плечами.

– Погодите, – воскликнул Итковиан. – Вы оба ранены, и этим ранам нужен уход.

– В этом нет необходимости, Кованый щит, однако я благодарю тебя за заботу. Мы исцелимся… быстро. Прошу, обрати свои усилия на наших спутников. Кстати, удивительное дело – наши волы и лошади не пострадали – видишь? Это удачно: пригодится, когда я закончу ремонтировать наш фургон.

Итковиан оглядел обломки, на которые теперь обратил внимание Бошелен.

– Сударь, мы должны незамедлительно вернуться в Капастан. У нас не будет времени… ремонтировать… ваш экипаж.

– Это не займёт много времени, обещаю.

Внезапный вскрик заставил Кованого щита обернуться к холму – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Корбал Брош катится вниз по склону, получив удар тыльной стороной ладони от Пран Чоля. Чародей грохнулся о землю и скатился к подножию.

Бошелен вздохнул.

– Увы, ему недостаёт хороших манер, – проговорил он, глядя на спутника, который неуверенно поднимался на ноги. – Виной тому замкнутость, даже не так – изоляция в детстве. Надеюсь, т’лан имассы не слишком оскорбились. Скажи, Кованый щит, эти немёртвые воины долго помнят обиды?

Итковиан позволил себе внутренне улыбнуться.

– Это мне не ведомо, сударь.

Из обломков меньшего фургона соорудили три волокуши. Т’лан имассы сделали кожаную сбрую для т’лан айев, которые потащат их. Лошадьми караванщиков занялись женщина-новобранец и Фаракалиан.

Итковиан увидел, что Корбал Брош ведёт волов к «отремонтированному» фургону. Кованый щит заметил, что избегает смотреть на это сооружение: то, ка́к происходила починка, заставило его покрыться мурашками. Бошелен использовал для ремонта кости расчленённых к’чейн че’маллей. Магически впаянные в каркас повозки, кости напоминали диковинный скелет, который Бошелен укрыл полосами серой, чешуйчатой кожи. Получился жуткий экипаж.

Рядом с Кованым щитом возник Пран Чоль.

– Наши приготовления завершены, солдат.

Итковиан кивнул, затем тихо произнёс:

– Заклинатель, что ты скажешь об этих двух чародеях?

– Скопец безумен, но второй представляет бо́льшую опасность. Мы им не рады, Кованый щит.

– Скопец? – Итковиан непонимающе прищурился. – А! Евнух! Да, конечно. Они некроманты?

– Да. Скопец пашет хаос на границах владений Худа. У другого более сокровенные интересы – он призыватель, притом могущественный.

– Однако мы не можем их тут бросить.

– Твоя воля. – Заклинатель костей заколебался, но затем сказал: – Кованый щит, раненые смертные все как один видят сны.

– Сны?

– Знакомый запах, – добавил т’лан имасс. – Их… защищают. Я жду их пробуждения, в особенности жреца. Ваши солдаты выказали заметное искусство в целительстве.

– Наш Дестриант владеет Высшим Дэнулом – мы можем обращаться к его силе в час нужды, но думаю, сейчас он не в лучшем настроении. Утомлён, зная, что потребовалось исцеление, но не более. Карнадас не любит неопределённости. Как и Смертный меч – Брухалиан. – Итковиан подобрал поводья, выпрямился в седле. – Евнух завершил своё дело. Мы можем выступать. Мы поскачем ночью, сударь, чтобы встретить рассвет у врат Капастана.

– А что до присутствия т’лан имассов и т’лан айев? – поинтересовался Пран Чоль.

– Передвигайтесь скрытно, с вашего позволения. Кроме тех айев, что тянут волокуши. Они должны провезти раненых по городу в наш гарнизон.

– У тебя есть на то причина, Кованый щит?

Итковиан кивнул.

Повернувшись спинами к заходящему солнцу, отряд выступил в путь.

Сложив руки на коленях, Дестриант с сочувствием взглянул на князя Джеларкана. Нет, даже больше, учитывая, насколько этот человек был измотан… это было глубокое сопереживание. Голова у Карнадаса раскалывалась. Его Путь, Дэнул, казался опустошённым, укрытым слоем пепла. Если бы Дестриант положил руки на стол, все бы увидели, как они дрожат.

Позади него расхаживал по залу Смертный меч.

Итковиан выехал с двумя крыльями на западную равнину, и что-то там случилось. Тревога чувствовалась в каждом беспокойном шаге за спиной Дестрианта.

Глаза князя Капастана были плотно закрыты, пальцы поглаживали виски под кованым медным венцом, который служил ему короной. Джеларкану едва исполнилось двадцать два, но осунувшееся, морщинистое лицо могло принадлежать сорокалетнему. На бритом темени виднелась россыпь родимых пятен, указывавших на принадлежность к правящий фамилии: словно кто-то брызнул на князя кровью, а та запеклась и потемнела. Тяжело вздохнув, Джеларкан заговорил:

– Совет Масок не переубедить, Смертный меч. Они настаивают на том, чтобы их джидраты заняли укреплённые форты за городом.

– Они окажутся отрезаны от основных сил, как только начнётся осада, князь, – пророкотал Брухалиан.

– Знаю. Мы оба это знаем. Их отрежут, возьмут штурмом, всех солдат перебьют… а затем изнасилуют. Жрецы возомнили себя великими стратегами. Война-то религиозная как-никак. Первый удар должны нанести элитные войска храмов.

– С этим-то они наверняка справятся, – буркнул Брухалиан. – Но только с этим.

– Только с этим. Может, организовать коридоры, несколько вылазок за стены, чтобы обеспечить путь к отступлению…

– Это приведёт лишь к бо́льшим потерям, князь, и вряд ли что-то даст. Мои солдаты не пойдут на самоубийство. И прошу вас, не пытайтесь на меня давить в этом вопросе. По контракту мы обязаны удержать город. Согласно нашему разумению, лучше всего это сделать со стен. Форты послужат врагу лучше, чем нам, – станут штабами, укреплёнными опорными точками. Джидраты сдадут им укрепления в зоне поражения. Как только там установят осадные орудия, мы окажемся под постоянным обстрелом.

– Совет Масок не ожидает падения фортов, Смертный меч. С учётом этого их верования, все подобные опасения становятся в глазах жрецов бессмысленными.

Наступила тишина, нарушаемая лишь шагами Брухалиана – такое волнение было ему несвойственно. Князь наконец поднял карие глаза, оценил текучую, кошачью походку Смертного меча. Джеларкан нахмурился, снова вздохнул и рывком поднялся.

– Мне нужен контраргумент, Смертный меч. Найдите мне его – и поскорей. – Князь повернулся и направился к дверям зала, у которых стояли двое телохранителей.

Как только массивные створки захлопнулись, Брухалиан резко обернулся к Карнадасу.

– Они продолжают черпать ваши силы, сударь?

Дестриант покачал головой.

– Уже некоторое время – нет. Прекратили вскоре после неожиданного появления князя. В любом случае, сударь, они взяли всё, что я мог дать, и пройдут дни, прежде чем я полностью оправлюсь.

Брухалиан медленно, напряжённо выпустил воздух из лёгких.

– Что ж, мы предполагали вероятность схватки. Можно заключить, что паннионцы перебросили силы за реку. Вопрос – сколько?

– Похоже, довольно, чтобы разбить два крыла.

– В таком случае Итковиан должен был воздержаться от боя.

Карнадас внимательно посмотрел на Смертного меча.

– Это недостойно, сударь. Кованый щит знает, что такое осторожность. Если бы была возможность уйти, он бы ею воспользовался.

– Да, – проворчал Брухалиан. – Знаю.

Мужчины одновременно услышали голоса у внешних ворот цитадели. Стук копыт по мостовой.

Зал наполнился внезапным напряжением, однако оба сохраняли молчание.

Двери распахнулись, на пороге появилась Сидлис, глава сопровождения Итковиана. Женщина сделала два шага, затем остановилась и склонила голову:

– Смертный меч. Дестриант. Я принесла вести от Кованого щита.

– Вы вступили в бой, сударыня, – пробормотал Брухалиан.

– Вступили. Погодите, судари. – Сидлис повернулась и тихо закрыла двери. Затем вновь посмотрела на командира и жреца. – По равнине разгуливают демоны, прислужники Паннионского Провидца, – сообщила Сидлис. – Мы обнаружили одного и атаковали. Была избрана подходящая тактика, мы действовали безупречно и нанесли врагу жестокие повреждения. Однако чудовище оказалось нежитью – поднятым трупом. Мы обнаружили это, когда отступать было слишком поздно. Зверь оказался практически неуязвим для нанесённых нами ран. Тем не менее мы сумели уничтожить демона, пусть и дорогой ценой.

– Всадник Сидлис, – вмешался Карнадас, – битва, которую вы описываете, должна была произойти заметное время назад – иначе вы бы здесь не оказались, – однако потребность в моих целительных силах исчезла лишь недавно.

Сидлис нахмурилась.

– Выжившим в том бою не требовались ваши силы, сударь. С вашего позволения, я закончу рассказ, и, быть может, появится возможность… выяснить что-то ещё.

Приподняв бровь в ответ на такое странное заявление, Брухалиан пророкотал:

– Продолжайте.

– После уничтожения демона мы перегруппировались, но в тот же миг обнаружили, что явились ещё четверо подобных созданий.

Дестриант вздрогнул. И как вы тогда вообще выжили?

– Тогда, к счастью для нас, – продолжала Сидлис, – прибыли неожиданные союзники. Всех немёртвых демонов быстро уничтожили. Вопрос такового союза, разумеется, требует формального закрепления. На данный момент совместные действия продиктованы признанием общего врага: я полагаю, они продолжаются и сейчас, поскольку Кованый щит с отрядом отбыл вместе с нашими благосклонными спутниками, чтобы продолжить охоту на этих злобных демонов.

– Судя по измученному виду Дестрианта, – заметил Смертный меч, – демонов они нашли.

Сидлис кивнула.

– Это всё, сударыня? – спросил Карнадас.

– Сударь, меня сопровождают эмиссары наших потенциальных союзников. Кованый щит рассудил, что подобные переговоры должны проходить исключительно между «Серыми мечами» и нашими гостями; и что всякое решение об огласке перед князем или Советом Масок должно приниматься лишь после обсуждения между вами, судари.

Брухалиан одобрительно хмыкнул.

– Эмиссары ждут в цитадели?

Ответ на его вопрос поднялся в вихре пыли слева от всадницы. С каменного пола восстали три иссохших, облачённых в шкуры фигуры. Прогнившие меха, тёмно-коричневая кожа, массивные, широкие плечи, увитые мускулами руки.

Дестриант вскочил с кресла и неуверенно сделал шаг назад, глаза его широко распахнулись.

Брухалиан не двинулся с места. Прищурившись, он смотрел на трёх мертвецов.

В воздухе внезапно запахло подтаявшей грязью.

– Они называют себя Кроновыми т’лан имассами, – спокойно объявила Сидлис. – Кованый щит счёл, что их воинство насчитывает около четырнадцати тысяч.

– Т’лан имассы, – прошептал Карнадас. – Это весьма тревожное… схождение.

– Если мне позволено будет представить, – продолжала Сидлис, – это заклинатели костей – шаманы. Крайний слева, со шкурой снежного медведя на плечах, – Бек Охан. Рядом с ним, в мехах белого волка, – Бендал Хоум. Заклинатель рядом со мной, в шкуре равнинного медведя, – Окрал Лом. Я отмечаю род шкур, потому что они указывают прямо на их… облик одиночников. Так, во всяком случае, они мне сказали.

Тот, кого назвали Бендалом Хоумом, шагнул вперёд.

– Я принёс привет тебе, смертный, от Крона из Кроновых т’лан имассов, – сказал он тихим, спокойным шёпотом. – К тому же я принёс свежие вести от кланов, которые сопровождают вашего Кованого щита и его солдат. Они нашли к’чейн че’маллей, охотники К’елль напали на караван. Они были уничтожены. Ваши солдаты исцелили раны выживших караванщиков. Все они ныне возвращаются в Капастан. Новых схваток по пути не ожидается, и прибытие их совпадёт с рассветом.

Дрожа, Карнадас вновь сел в кресло. Он заговорил, с трудом выталкивая слова из внезапно пересохшего горла:

– К’чейн че’малли? Немёртвые?

– Благодарю вас, Сидлис, – сказал Брухалиан. – Вы можете идти. – Он обернулся к Бендалу Хоуму. – Правильно ли я понимаю – Крон желает заключить союз против Паннионского Домина и этих… к’чейн че’маллей?

Заклинатель костей склонил голову, его длинные, белёсо-седые волосы свесились из-под шлема из волчьего черепа.

– Такая битва – не главная наша задача. Мы пришли в эту землю, ибо услышали призыв. Присутствие к’чейн че’маллей было неожиданным – и недопустимым. Более того, нас интересует тот, кто зовётся Паннионом – мы подозреваем, что он вовсе не смертный человек, каким вы его считаете. Крон решил, что наше участие в вашем конфликте необходимо – пока что. Мы, однако, должны предупредить вас: та, что призвала нас, приближается. С её прибытием начнётся Второе Соединение т’лан имассов. С того момента она будет решать, что нам делать. Более того, возможно, мы станем для вас… менее ценными союзниками… по завершении Соединения.

Брухалиан медленно повернулся к Карнадасу.

– Сударь? Есть у вас вопросы к тому, кто зовётся Бендал Хоум?

– Столь много, что я даже не знаю, с которого начать, Смертный меч. Заклинатель, чем является это Соединение, о котором ты говоришь?

– Это дело т’лан имассов, смертный.

– Ясно. Что ж, так закрылась дверь к одной области расспросов. Насчёт же Паннионского Провидца – он воистину смертный человек. Я сам его видел, и не было ни тени иллюзии на его плоти или костях. Он – старик, ничего больше.

– А кто прячется в его тени? – прохрипел заклинатель по имени Бек Охан.

Дестриант моргнул.

– Никто, насколько я могу судить.

Трое т’лан имассов молчали, но Карнадас подозревал, что между ними происходит беззвучный разговор, а возможно – и беседа с далёкими родичами.

– Смертный меч, – тихо проговорил жрец, – мы расскажем об этом князю? А Совету Масок?

– Воистину нам следует посоветоваться, прежде чем принять такое решение, сударь, – ответил Брухалиан. – По меньшей мере мы дождёмся возвращения Кованого щита. Более того, сегодня ночью нас ждёт ещё один разговор, не так ли?

– Воистину так.

Бендал Хоум заговорил:

– Смертный меч Брухалиан, твой солдат Итковиан решил, что прилюдный въезд в город – с ранеными караванщиками – будут сопровождать шесть т’лан айев, которые ныне сопровождают наших родичей.

– Т’лан айев? – переспросил Карнадас. – Этого названия я прежде не слышал.

– Волки из давным-давно минувшей эпохи льдов. Как и мы, они – нежить.

Брухалиан улыбнулся.

В следующий миг заулыбался и Карнадас.

– Князь просил дать ему… контраргумент, верно, Смертный меч?

– И он его получит, сударь.

– Именно так.

– Если мы вам понадобимся этим вечером, – сказал Брухалиану Бендал Хоум, – просто позовите нас.

– Благодарю вас, судари.

Три т’лан имасса рассыпались облаком пыли.

– Как я понимаю, – пробормотал Дестриант, – предлагать нашим гостям ночлег не нужно.

– Очевидно, нет. Пойдёмте со мной, сударь. Обсудить нужно многое, а времени мало.

Карнадас поднялся.

– Сна этой ночью нам не видать.

– Увы.

За два колокола до рассвета Брухалиан стоял в одиночестве в своей комнате. Тяжёлая усталость навалилась на него, как промоченный дождём плащ, но Смертный меч не собирался ей покоряться. Скоро должен был прибыть Кованый щит со своими солдатами, и Брухалиан твёрдо намеревался его дождаться – таков долг командира.

Одинокая лампа рассеивала мрак в комнате, отбрасывая на стены призрачные тени. В центральном очаге серели холодные угли и пепел. В комнате было очень холодно, только это и не давало Брухалиану уснуть.

Чародейская встреча с Быстрым Беном и Каладаном Брудом, несмотря на поверхностную учтивость, прошла натянуто – Смертному мечу и Карнадасу было равно понятно, что далёкие союзники что-то скрывают. Скользкие формулировки в том, что касается их окончательных намерений, и подчёркнутая сдержанность, пусть и понятная в таких обстоятельствах, заставили двух «Серых мечей» нервничать. Похоже, основной целью союзников было отнюдь не освобождение Капастана. Они, конечно, попытаются снять осаду, но Смертный меч начал подозревать, что дело ограничится обманными манёврами и небольшими схватками – если они вообще поспеют вовремя, – и никакого прямого столкновения не будет. Всё это вынуждало Брухалиана счесть, что хвалёная армия Каладана Бруда, измотанная годами войны против Малазанской империи, либо утратила волю к битве, либо оказалась настолько потрёпана, что почти потеряла боеспособность.

Тем не менее он знал, как извлечь пользу даже из таких союзников. Часто довольно было даже одного предчувствия надвигающейся угрозы… если мы сумеем так хорошо ударить по септарху, что он потеряет самообладание, узнав о приближении освободительной армии Бруда. А если защита города будет прорвана, союзники смогут организовать коридор для отступления «Серых мечей». Вопрос в том, когда Смертный меч сумеет по чести заявить, что поставленные контрактом цели более недостижимы? При гибели князя Джеларкана? Когда враги прорвутся за стены? Когда захватят большу́ю часть города?

Брухалиан почувствовал, как воздух позади него вдруг разорвался, – звук был тихий, будто разошлась тончайшая ткань. Его коснулось дыхание безжизненного ветра. Смертный меч медленно повернулся.

Из сероватого портала появилась высокая, худощавая фигура. Бледная, морщинистая кожа, выступающие кости, глаза, глубоко посаженные в глазницах, блеск клыков над нижней губой. Рот незнакомца изогнулся в кривой, издевательской ухмылке.

– Смертный меч Фэнера, – сказал он по-элински тихим, низким голосом, – я принёс тебе привет от Худа, Владыки Смерти.

Брухалиан хмыкнул, промолчал.

– Воин, – продолжил жутковатый незнакомец через некоторое время, – твоя реакция на моё появление весьма… лаконична. Ты и вправду столь спокоен, как хочешь показать мне?

– Я – Смертный меч Фэнера, – ответил Брухалиан.

– Да-а, – протянул яггут, – это я знаю. Я же – Вестник Худа, известный некогда как Гетол. История, что привела меня к теперешней… службе, более чем достойна эпической поэмы. Или даже трёх. Тебе не любопытно?

– Нет.

На лице яггута отобразилось напускное отчаяние, затем глаза его вспыхнули.

– Как неизобретательно, Смертный меч. Ладно же! Услышь тогда без утешительной преамбулы слова моего повелителя. Хотя никто не отрицает вечного голода Худа, как и радости, с которой он предвкушает будущую осаду, некоторые осложнения в бо́льшей картине привели моего повелителя к тому, чтобы послать приглашение смертным солдатам Фэнера…

– Тогда вам следовало обращаться к самому Вепрю, сударь, – проворчал Брухалиан.

– Но, увы, это оказалось более невозможным, Смертный меч! Внимание Фэнера отвлечено чем-то иным. На самом деле твоего владыку оттянули вопреки его же воле к самому краю его владений. – Вестник прищурился. – Фэнеру грозит великая опасность. Потеря силы вашего покровителя неминуема. Худ решил, что пришло время для жеста милосердия, выражения истинно братских чувств, которые связывают вашего владыку и моего.

– Что же предлагает Худ, сударь?

– Этот город обречён, Смертный меч. Однако вашей могучей армии не обязательно участвовать в давке у Врат Худа. Такая жертва была бы бессмысленна и, более того, невосполнима. Паннионский Домин – не более чем один, довольно незначительный элемент большей войны – войны, в которой примут участие все боги… все они объединятся… против врага, который стремится ни много ни мало уничтожить всех до единого соперников. Потому Худ предлагает свой Путь – как выход для тебя и твоих солдат. Однако решаться следует быстро, ибо врата Пути не выдержат прибытия паннионских сил.

– То, что вы предлагаете, сударь, требует от нас нарушить контракт.

Вестник презрительно расхохотался.

– Как я уже давно и решительно доказываю Худу, вы, люди, – жалкие создания. Контракт? Буковки на пергаменте? Условия предложения моего повелителя не обсуждаются!

– И прими мы Путь Худа, – тихо проговорил Брухалиан, – изменится лицо нашего покровителя, так? Отсутствие Фэнера сделало его… помехой, слабым звеном. И оттого Худ действует быстро, желает прибрать к рукам смертных слуг Вепря Лета, предпочтительно живыми, чтобы они затем служили ему – и ему одному.

– Глупый человек! – ухмыльнулся Гетол. – Фэнер станет первой жертвой в войне с Увечным богом. Вепрь падёт – и никто не может его спасти. Покровительство Худа, смертный, не предлагают всем подряд. Это великая честь…

– Честь? – перебил Брухалиан, его голос прозвучал так, будто железный клинок чиркнул по камню, глаза вспыхнули странным светом. – Позвольте от имени Фэнера, – глухим шёпотом продолжил Смертный меч, – высказаться на тему чести.

Широкий меч Брухалиана со свистом вылетел из ножен, клинок взлетел вверх и ударил в лицо Вестника. Хрустнула кость, брызнула тёмная кровь.

Гетол отшатнулся на шаг, усохшие руки метнулись к изуродованному лицу.

Брухалиан опустил оружие, в глазах его пылала глубинная ярость.

– Подходите, Вестник, и я продолжу свой комментарий.

– Я не могу одобрить… – прохрипел разорванными губами Гетол, – … твой тон. Мне остаётся лишь ответить на том же языке – и не от имени Худа. Уже нет. Это будет мой ответ – и только мой.

В каждой из затянутых в перчатки рук Гетола появилось по длинному мечу, клинки блестели, будто жидкое золото. Глаза Вестника сверкнули, будто отражая свет оружия. Он сделал шаг вперёд.

И вдруг остановился, поднял мечи для защиты.

За спиной у Брухалиана прозвучал тихий голос:

– Мы приветствуем тебя, яггут.

Смертный меч обернулся и увидел трёх т’лан имассов, каждый казался до странности нематериальным, будто замер за мгновение до того, как принять иной, новый облик. За мгновение, понял Брухалиан, до того как принять свой звериный лик. В воздухе разлился затхлый пряный запах.

– Этот бой – не ваше дело, – прошипел Гетол.

– Бой с этим смертным? – переспросил Бек Охан. – Не наше. Но ты, яггут, – наш.

– Я – Вестник Худа! Вы осмелитесь бросить вызов слуге Владыки Смерти?

Сухие губы т’лан имасса растянулись, обнажив зубы:

– Отчего нам колебаться, яггут? Теперь спроси у своего хозяина, посмеет ли он бросить вызов нам?

Гетол хрюкнул, когда невидимая сила дёрнула его назад, бросила в портал, который тут же захлопнулся. В воздухе на его месте ещё некоторое время вертелся маленьких вихрь, затем улёгся.

– Видимо, нет, – заметил Бек Охан.

Брухалиан со вздохом вложил меч в ножны и обратился к трёх заклинателям т’лан имассов:

– Ваше появление лишило меня удовлетворения, судари.

– Мы это понимаем, Смертный меч. Вы несомненно стоили друг друга. Однако мы давно охотимся за этим яггутом и обязаны были… вмешаться. Он не утратил своего умения ускользать от нас – и пошёл даже на то, чтобы преклонить колени на службе богу. Презрение к Худу делает тебя достойнейшим спутником.

Брухалиан поморщился.

– Хотя бы в том смысле, что увеличит ваши шансы подстеречь этого яггута, я так понимаю.

– Воистину.

– Значит, мы понимаем друг друга.

– Да. Похоже, что понимаем.

Ещё некоторое время Смертный меч пристально смотрел на трёх немёртвых шаманов, затем отвернулся.

– Я полагаю, мы можем счесть, что Вестник не почтит нас повторным визитом нынче вечером. Прошу простить мне неучтивость, судари, однако я бы желал вновь побыть в одиночестве.

Т’лан имассы по очереди поклонились, затем исчезли.

Подойдя к очагу, Брухалиан вновь обнажил меч. Он поставил затуплённый конец среди углей, медленно поворошил пепел. Вспыхнуло пламя, угли ожили, замерцали. Пятна и полоски крови яггута на клинке зашипели, почернели, а затем выгорели, будто их и не было.

Брухалиан долго всматривался в очаг, и несмотря на проявленную мощь освящённого клинка, Смертный меч видел перед собой лишь пепел.

Вверх, прочь из тьмы, отчаянная, заполошная борьба. Взрывные приступы боли, будто стена огня встаёт перед глазами, дрожащее эхо ран, разорванной, пробитой плоти – его собственной плоти.

Глухой стон – собственный – заставил его прийти в себя. Он лежал на наклонной плоскости, чувствовал под собой туго натянутую шкуру. Было движение – ложе подпрыгивало, покачивалось, цеплялось за что-то, но это движение уже стихло. Он открыл глаза и увидел, что лежит в тени. Слева виднелась каменная стена, рядом, можно дотянуться. В воздухе чувствовался запах лошадей, пыли и – совсем рядом – пота и крови.

Солнечный свет омывал здание слева, поблёскивал на размытых фигурах, которые там двигались. Солдаты, кони, невероятно огромные, поджарые волки.

Гравий захрустел под сапогами, и тень вокруг стала глубже. Моргая, Остряк поднял взгляд.

Лицо Скаллы осунулось, было покрыто пятнами засохшей крови, волосы свисали толстыми, неряшливыми верёвками. Она положила руку ему на грудь.

– Мы добрались до Капастана, – дрожащим голосом сказала Скалла.

Он с трудом кивнул.

– Остряк…

В её глазах появилась боль, и он внутренне похолодел.

– Остряк… Драсти погиб. Они… они его бросили, похоронили под камнями. Они его бросили. И Неток… Неток, тот милый мальчик… такой удивлённый, такой невинный. Я его сделала мужчиной, Остряк, – хоть это, по крайней мере. Умер – мы их обоих потеряли. – Она резко отодвинулась, пропала из поля зрения, но Остряк слышал быстро удаляющиеся шаги.

Появилось новое лицо – незнакомое: молодая женщина в шлеме, ласковое выражение.

– Мы теперь в безопасности, сударь, – проговорила она с капанским акцентом. – Вас магически исцелили. Я скорблю о ваших потерях. Все мы скорбим – «Серые мечи». Будьте покойны, сударь, демонам за вас отомстили…

Остряк перестал слушать, отвёл глаза, уставился в чистое голубое небо над головой. Я тебя видел, Драсти. Ублюдок этакий. Бросился наперерез этой твари, встал между нами. Я видел, будь ты проклят.

Труп под камнями, лицо во тьме, вымазанное пылью, никогда больше не улыбнётся.

И новый голос:

– Капитан.

Остряк повернул голову, с трудом выдавил слова из сведённой судорогой глотки:

– Всё, Керули. Ты на месте. Сделано. А теперь, Худ тебя побери, убирайся прочь с глаз моих.

Жрец склонил голову, попятился от бурлящей ярости Остряка, отодвинулся, затем исчез.