Глава первая

Дети из тёмного дома и дороги выбирают тенистые.

Натийская пословица

Пёс растерзал женщину, старика и ребёнка, прежде чем воины загнали его в заброшенную сушильню на краю деревни. Никогда раньше этот зверь не проявлял злости к хозяевам. С яростным рвением стерёг он земли уридов, был рядом со своими сородичами в суровых, но справедливых трудах. У него не было загноившихся ран, через которые могли бы войти в жилы духи безумия. Не коснулась его пенистая хворь. И положение пса в деревенской стае никто не оспаривал. Ничего, совершенно ничего не давало причин для этого внезапного предательства.

Воины пригвоздили рычащего, воющего зверя копьями к вогнутой задней стене глинобитной сушильни и продолжали наносить удар за ударом, пока тот не сдох. Выдернув копья, они увидели следы клыков на древках, потёки слюны и крови, погнутые наконечники.

Воины знали, что безумие может долго прятаться, скрываться в глубине, точно едва уловимый привкус, от которого кровь становится горькой. Шаманы осмотрели трёх пострадавших; двое уже скончались от ран, лишь ребёнок продолжал цепляться за жизнь.

Во главе торжественной процессии отец отнёс его к Ликам в Скале, уложил на поляне перед Семью богами теблоров и ушёл.

Ребёнок вскоре умер. Один, объятый болью перед суровыми лицами, высеченными в каменной стене.

Этого и следовало ожидать. Он ведь был слишком мал, чтобы молиться.

Всё это, разумеется, произошло много сотен лет тому.

Задолго до того, как Семь богов открыли глаза.

Год Уругала Сплетённого,

1159 год Сна Огни

То были славные рассказы. В них пылали фермы, а кони лига за лигой волочили за собою детей. Трофеи того давнего дня и поныне украшали низкие стены длинного дома его деда. Россыпь черепных крышек и маленьких, хрупких челюстей. Почерневшие от дыма и истрепавшиеся обрывки одежд из какой-то неведомой ткани. Маленькие уши, прибитые гвоздями к каждому столбу, подпиравшему соломенную кровлю.

Всё это были свидетельства того, что Серебряное озеро существует на самом деле, где-то за поросшими лесом горами, за тайными перевалами в неделе-двух пути от земель клана Урид. Дорога опасная, ибо она идёт по территории сунидов и ратидов, и рассказ о самом этом странствии достоин стать легендой. Проникнуть бесшумно и незаметно во вражеский лагерь, передвинуть камни очага, чтоб нанести глубочайшее оскорбление, ускользать от преследователей и охотников днём и ночью, пока не дойдёшь до границы тех земель и не пересечёшь её, чтоб оказаться в стране неведомой, полной неслыханных богатств.

Карса Орлонг жил и дышал рассказами деда. Яростным и непреклонным воинством стояли они перед бледным, пустым наследием Синига — сына Палька и отца Карсы. Синига, который ничего не сделал в жизни, только возился со своими конями в долине и ни разу не отправлялся в поход на вражеские земли. Синига, ставшего тягчайшим позором и для отца, и для сына.

Синиг, конечно, не раз защищал свои табуны от набегов других кланов, и защищал достойно — с благородной яростью и превосходным умением. Но того и следовало ожидать от воина уридской крови. Ведь Ликом в Скале для этого клана был Уругал Сплетённый, который считался самым яростным из Семи богов. Другие кланы не напрасно страшились уридов.

Сына своего Синиг тоже блестяще обучил искусствам Боевой Пляски. Карса не по годам хорошо владел клинком из кровь-дерева и по праву числился среди лучших воинов клана. Уриды презирали стрельбу из лука, но превосходно сражались копьями, атлатлями, зубчатыми дисками и чёрными канатами, и Синиг научил сына смертоносной точности во владении этим оружием.

Но всё равно именно такого обучения и следовало ожидать от всякого отца в клане Урид. Карса не видел здесь повода для гордости. В конце концов, Боевые Пляски — лишь предуготовление. Славу обретают после — в поединках, набегах, вечном кровопролитии родовых распрей.

Карса не будет жить, как отец. Он не потратит годы… впустую. Нет, он пойдёт по стопам деда. И куда дальше, чем кто-либо ожидает. Слишком долго слава клана обреталась лишь в прошлом. Из-за главенства среди теблоров уриды размякли. Пальк это повторял, и не раз, когда кости его болели от старых ран, а стыд за сына жёг душу огнём.

Мы вернёмся к старым обычаям. И я, Карса Орлонг, поведу всех. Со мной Дэлум Торд. Как и Байрот Гилд. Все мы входим в первый свой год обретения шрамов. Мы совершали подвиги. Убивали врагов. Крали коней. Передвигали камни в очагах келлидов и буридов.

А ныне, с восходом новой луны в год твоего имени, Уругал, мы будем ткать свой путь к Серебряному озеру. Чтобы перебить живущих там детей.

Карса стоял на коленях, склонив голову перед Ликами в Скале, зная, что обличье Уругала на каменной стене светится таким же яростным устремлением, как и остальные боги со своими кланами (кроме ’Сибалль Ненайденной, у которой клана не было), глядят на Карсу с завистью и ненавистью. Ведь никто из их детей не преклонял колени перед ними, чтобы дать такие смелые обеты.

Карса подозревал, что размякли все кланы теблоров. Загорный мир не пытался вторгнуться в их земли уже десятки лет. Странники не приходили в станы теблоров. Да и сами теблоры нынче не взирали за границы своих территорий с тёмной алчностью, как бывало в прежние времена. Последним ходил в набег на чужие земли его дед, Пальк. Он отправился к берегам Серебряного озера, где ютились, точно подгнившие грибы, фермы, да сновали, словно мыши, дети. В те времена ферм было две и ещё полдюжины строений. Карса надеялся, что теперь их стало больше. Три, может, даже четыре фермы. Бойня, которую устроил там Пальк, померкнет перед яростью Карсы, Дэлума и Байрота.

В том я клянусь, любезный Уругал. И я устрою тебе такой пир свидетельств, какой ещё никогда не чернил землю этой поляны. Такой, что освободит тебя, быть может, из самого камня, чтобы ты вновь ходил среди нас, даритель смерти для всех наших врагов.

Я, Карса Орлонг, внук Палька Орлонга, в том клянусь. И если сомневаешься, Уругал, знай, что мы выступим нынче же ночью. Поход начнётся с закатом. И как солнце всякого дня рождает солнце следующего, так будет оно взирать на трёх воинов клана Урид, что поведут своих боевых коней через перевалы в земли неведомые. И Серебряное озеро вновь, четыре сотни лет спустя, содрогнётся от поступи теблоров.

Карса медленно поднял голову, окинул взглядом изломанную скальную стену, всмотрелся в жестокое, звериное лицо Уругала. Отверстия глаз словно впились в Карсу, и тому показалось, будто в черных провалах мелькнула жадная радость. Да нет — наверняка мелькнула! Так он и скажет Дэлуму и Байроту, и Дэйлисс, чтобы она произнесла своё благословение, ибо Карса жаждал этого благословения, ждал этих холодных слов… Я, Дэйлисс, которая ещё не обрела родового имени, благословляю тебя, Карса Орлонг, на буйный набег. Да сразишь ты множество детей. Да наполнят их крики твои сны. Да распалит их кровь твою ярость. Да следует пламя по пути твоей жизни. Вернись ко мне с тысячей смертей на душе и возьми меня в жёны.

Может, именно так она и скажет. И это будет первое, зато недвусмысленное проявление её приязни. К нему, не к Байроту — с тем Дэйлисс лишь играла, как всякая незамужняя девушка, для развлечения. Разумеется, её Ночной Нож остаётся в ножнах, ибо Байроту не хватает холодного честолюбия — сам он, наверно, станет отрицать этот недостаток, но правда в том, что он не ведёт других, лишь следует, а Дэйлисс этого будет мало.

Нет, она будет принадлежать Карсе, когда он вернётся, и это станет высшим торжеством, высшей наградой за набег на Серебряное озеро. Для него и только для него обнажит Дэйлисс свой Ночной Нож.

Да сразишь ты множество детей. Да следует пламя по пути твоей жизни.

Карса поднялся. Ни единое дуновение ветра не коснулось листвы окружавших поляну берёз. Воздух казался тяжёлым — долинный воздух, который поднялся в горы следом за солнцем, а теперь, на закате, замер на поляне перед Ликами в Скале. Точно дыхание богов, что вскоре просочится в рыхлую землю.

Карса не сомневался, что Уругал был здесь, совсем рядом — как и прежде, под каменной кожей своего Лика. Его призвала мощь клятв Карсы, обетование возвращенья к славе. Здесь же парили и другие боги. Берок Тихий Глас, Кальб Бесшумный Охотник, Тэник Разбитый, Халад Великан, Имрот Жестокая и ’Сибалль Ненайденная — все пробудились вновь и алкали крови.

А я лишь ступил на этот путь. Лишь начал восьмидесятый год жизни, стал наконец истинным воином. Я слышал древнейшие слова, шепотки о том Одном, кто объединит теблоров, свяжет все кланы и поведёт в долины, чтобы начать Войну Народа. В этом шёпоте — голос обетования, и этот голос — мой.

Невидимые птицы приветствовали сумерки. Дэлум и Байрот ждали его в деревне. И Дэйлисс — молчаливая, но хранящая в сердце слова, которые скажет ему.

Байрот будет в ярости.

Облако тёплого воздуха держалось на поляне ещё долго после того, как ушёл Карса Орлонг. На мягкой, рыхлой земле всё ещё виднелись отпечатки коленей и мокасин теблора, а угасающие лучи солнца по-прежнему очерчивали жесткие лики богов, когда остальную поляну уже окутал сумрак.

Из земли поднялись семь фигур: тёмно-коричневая кожа сморщилась на иссохших мускулах и тяжёлых костях, по охряно-рыжим волосам стекала застоявшаяся, чёрная вода. У некоторых не хватало конечностей, иные стояли на сломанных, разбитых или иначе покалеченных ногах. У одной отсутствовала нижняя челюсть, у другой бровь и скула были вмяты в череп так, что пропала глазница. В каждой из семи фигур что-то было сломано. Несовершенно. Обладало изъяном.

Где-то за скальной стеной скрывалась заваленная пещера, которая уже много веков служила им гробницей, однако заключение в ней оказалось не таким уж долгим. Никто не ждал их воскрешения. Они были слишком разбиты, чтобы оставаться с родичами, поэтому их по обычаю народа просто оставили здесь. Карой за поражение была заброшенность, вечность, проведённая в неподвижности. Будь поражение почётным, их обладающие разумом останки положили бы под открытым небом так, чтобы перед ними простирался внешний мир и они могли найти покой в созерцании бега столетий. Но в поражении этих семерых не было ничего почётного. Потому их уделом стал вечный мрак гробницы. Горечи от этого они не испытывали.

Тёмный дар явился позже, пришёл из-за пределов их темницы, а с ним — шанс. Нужно было лишь нарушить клятву и принести присягу другому. А в награду — возрождение и свобода.

Сородичи отметили место их захоронения резными лицами, которые вперялись во внешний мир пустыми, слепыми глазами. Сородичи же произнесли их имена, чтобы завершить обряд связывания, — имена, которые по сей день клубились здесь силой, достаточной, чтобы извратить мысли шаманов народа, нашедшего убежище в этих горах и на древнем плато Лейдерон.

Сумрак сгущался, а семеро стояли на поляне — безмолвно и неподвижно. Шестеро ждали, пока заговорит седьмой, но он не спешил. Свобода была для него бурным, животным наслаждением, пусть она и ограничивалась этой поляной. Скоро, очень скоро они вырвутся из последних цепей — взгляда, ограниченного глазницами в каменной стене. Служение новому господину обещало множество странствий, целый неизведанный мир и множество жизней, которые следует прервать.

Уруал, чьё имя означало Мшистый Костяк, известный теблорам как Уругал, наконец заговорил:

— Он подойдёт.

Син’б’алль — Болотный Лишайник, или ’Сибалль Ненайденная, — даже не пыталась скрыть сомнение в голосе.

— Ты слишком полагаешься на этих падших теблоров. Теблоры! Они не ведают ничего, даже своего истинного имени.

— Радуйся, что не ведают, — заметил Бер’ок, голос его хрипом вырывался из разбитой гортани. Сломанная шея и свёрнутая набок голова заставили его повернуться всем телом, чтобы посмотреть на скальную стену. — И всё равно, у тебя есть собственные дети, Син’б’алль. Дети, что хранят истину. Для остальных — забытую историю, которую лучше не вспоминать. В наших интересах. Их невежество — наше лучшее оружие.

— Мёртвый Ясень говорит правду, — согласился Уруал. — Мы бы не смогли так извратить их веру, помни они о своём наследии.

Син’б’алль презрительно пожала плечами.

— Предыдущий, Пальк… тоже «подходил». По твоему мнению, Уруал. Достойный предводитель для моих детей, как казалось. Но он не подошёл.

— Наша вина, не его, — прорычал Харан’алль. — Мы были нетерпеливы, слишком уверены в своём могуществе. Нарушение Обета отняло у нас много сил…

— Но что новый хозяин дал нам взамен, Летний Рог? — возмутился Тэк Ист. — Лишь самую малость.

— А чего ты ждал? — тихо спросил Уруал. — Он ещё не оправился от своих злоключений, как и мы — от наших.

Зазвучал шелковистый голос Эмрот:

— Так ты, Мшистый Костяк, веришь, что этот внук Палька прорежет нам путь к свободе?

— Да.

— А если и он нас разочарует?

— Начнём сначала. С ребёнка Байрота во чреве Дэйлисс.

Эмрот зашипела:

— И ждать ещё век! Будь они прокляты, эти теблоры-долгожители!

— Век — ничто…

— Ничто и всё, Мшистый Костяк! И ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Уруал разглядывал женщину, когда-то получившую столь подходящее ей имя Клыкастая Кость, вспоминал о тех наклонностях, что пробуждались в ней в форме одиночницы, о её голоде, что привёл их к поражению давным-давно.

— Вновь пришёл год моего имени, — проговорил он. — Из всех нас — кто увёл целый клан теблоров дальше по нашему пути, чем я? Ты, Клыкастая Кость? Болотный Лишайник? Длинное Копьё?

Все молчали.

Затем Мёртвый Ясень издал звук, похожий на тихий смех.

— Мы все молчим, как Алый Мох. Дорога откроется. Так обещал наш новый господин. Он обретает силу. Избранник Уруала уже ведёт за собой два десятка убитых душ. Теблорских душ. Вспомните, что Пальк ушёл в поход один. У Карсы — два могучих спутника. Если он умрёт, останутся Байрот или Дэлум.

— Байрот слишком умён, — проворчала Эмрот. — Весь в Палькова сына, своего дядю. Хуже того, устремления его — лишь для него самого. Притворяется, будто следует за Карсой, а сам держит руку у него за спиной.

— А я — у него спиной, — проговорил Уруал. — Скоро ночь. Нужно возвращаться в гробницу. — Древний воин повернулся. — Клыкастая Кость, следи за ребёнком во чреве Дэйлисс.

— Она уже пьёт молоко из моей груди, — отозвалась Эмрот.

— Девочка?

— Лишь по плоти. То, что я создаю внутри, не будет ни девочкой, ни ребёнком.

— Хорошо.

Семь фигур ушли обратно в землю, когда первые звёзды мигнули на небе. Мигнули и уставились вниз на поляну, где не было никаких богов. Никогда не было никаких богов.

Деревня раскинулась на каменистом берегу реки Ладери. Ледяной горный поток рассекал поросшую хвойным лесом долину и мчался дальше, к далёкому морю. Стены домов на каменном фундаменте сложили из грубо обтёсанных кедровых брёвен, покатые камышовые крыши давно покрылись мхом. Вдоль берега стояли тонкие рамы, на которых сушилась рыба. В ближайшем лесу некоторые участки расчистили и превратили в выпасы для лошадей.

За деревьями сверкнули приглушённые туманом огни, когда Карса подошёл к дому отца, минуя табун в дюжину голов, стоявший — беззвучно и неподвижно — на ближайшей поляне. Опасность грозила животным лишь от набежчиков, ведь это были породистые боевые кони, и горные волки уже давно не пытались охотиться на столь грозных противников. Иногда из горной берлоги спускался красногривый медведь, но обычно это происходило в время нереста лосося, и зверям не было нужды нужды бросать вызов деревенским коням, собакам и бесстрашным воинам.

В краале Синиг чистил Погрома, своего лучшего боевого коня. Карса почувствовал исходивший от скакуна жар, хотя тот казался лишь чёрным пятном во тьме.

— Красноглаз всё ещё ходит неосёдланный, — проворчал Карса. — Ты что, совсем ничего не сделаешь для родного сына?

Отец продолжил чистить Погрома.

— Я тебе уже говорил: Красноглаз слишком молод для такого странствия…

— Но он — мой, и поэтому я на нём поеду.

— Нет. Ему недостаёт независимости, и он ещё не скакал вместе с конями Байрота и Дэлума. Так ты только всадишь ему шип в узду.

— Так что же мне — пешком идти?

— Я дам тебе Погрома, сын. Я взнуздал его и выгонял рысью. Иди и собирайся быстро, пока он не слишком остыл.

Карса промолчал. Он был потрясён до глубины души. Молодой теблор развернулся и зашагал к дому. Отец повесил его заплечный мешок на столбе у входа, чтобы не пропитался влагой. Меч из кровь-дерева вместе с перевязью висел рядом, тщательно пропитанный маслом, на его широком клинке был заново нарисован боевой герб уридов. Карса снял меч и приладил перевязь на плечи так, чтобы обтянутая кожей двуручная рукоять торчала за левым плечом. Мешок поедет на плечах Погрома, привязанный к ремням, на которых держатся стремена, так, чтобы бо́льшая часть веса приходилась на колени Карсы.

Теблоры ездили без сёдел; воин скакал на голой спине коня, с высоко подтянутыми стременами, чтобы основной вес оказался сразу за плечами животного. Среди трофеев, добытых у нижнеземельцев, были и сёдла, которые, если пристроить их на спину маленькой нижнеземельской лошадки, давали явное смещение веса к крупу. Но истинному боевому коню негоже нагружать задние ноги, ведь он должен быстро и сильно лягаться. И воину следует защищать шею и голову своего скакуна — мечом, а если придётся, предплечьями в наручах.

Карса вернулся в крааль, где ждали Погром и отец.

— Байрот и Дэлум ждут тебя у брода, — сказал Синиг.

— А Дэйлисс?

Карса не смог разглядеть выражения лица отца, когда тот ровно ответил:

— Когда ты отправился к Ликам в Скале, Дэйлисс дала своё благословение Байроту.

— Она благословила Байрота?

— Да.

— Похоже, я её недооценил, — проговорил Карса, хотя горло его сжала непривычная судорога.

— Это легко, она ведь женщина.

— А ты, отец? Благословишь меня?

Синиг передал Карсе повод и отвернулся.

— Пальк тебя уже благословил. Удовлетворись этим.

— Пальк — не мой отец!

В темноте Синиг помолчал, подумал, затем сказал:

— Верно. Не он.

— Так ты благословишь меня?

— Что ты предлагаешь мне благословить, сын? Семерых Богов, которые на деле обманщики? Славу, на деле пустую? Думаешь, я буду рад тому, что ты устроишь бойню среди детей? Возрадуюсь трофеям, которые привяжешь к поясу? Мой отец, Пальк, до блеска полирует свою молодость, ибо таковы его годы. Каким было его благословение, Карса? Он пожелал, чтобы ты превзошёл его подвиги? Сомневаюсь. Подумай над его словами хорошенько, и, сдаётся мне, ты поймёшь, что ему они несут больше чести, чем тебе.

— «Пальк, Первопроходец Пути, по которому ты пойдёшь, благословляет тебя в дорогу». Такими были его слова.

Синиг опять помолчал, а когда заговорил, сын почувствовал в его голосе мрачную усмешку, которой не мог увидеть во мраке.

— О чём я и говорил.

— Мама бы меня благословила, — сорвался Карса.

— Как и следует матери. Но с тяжёлым сердцем. Иди, сын. Спутники ждут тебя.

С рычанием Карса взлетел на спину коню. Погром качнул головой, почуяв непривычного седока, затем фыркнул.

В темноте послышались слова Синига:

— Он не любит возить гнев. Успокойся, сын.

— От боевого коня, который боится гнева, нет никакого проку. Придётся Погрому усвоить, кто теперь на нём скачет. — Затем Карса чуть отодвинул ногу и лёгким ударом повода заставил коня развернуться на месте. А затем одним движением руки пустил его вперёд по тропе.

Вдоль дороги к деревне возвышались четыре кровавых столба: каждый — в память о принесённых в жертву братьях и сестре Карсы. В отличие от других, Синиг не стал украшать столбы; только вырезал знаками имена своих трёх сыновей и одной дочери, отданных Ликам в Скале, а затем окропил древесину родовой кровью, которую смыл первый же дождь. Вместо кос, что обычно обвивали столб высотой в человеческий рост и скрывались под украшенным перьями убором, старое дерево обнимали лозы, а плоскую верхушку пятнал птичий помёт.

Карса считал, что память его родных требует большего, и решил хранить их имена на губах, когда ринется в атаку, чтобы убивать врагов, когда звук этих имён разорвёт воздух. Когда настанет час, голос Карсы станет их голосом, вопль Карсы — их воплем. Слишком долго они страдали от пренебрежения родного отца.

Тропа расширилась, пообок появились старые пни и низкий можжевельник. Впереди мелькали проблески очагов, в дыму проглядывали очертания низких, конических домов. У одного из очагов ждали два всадника. Рядом — третья, пешая фигура куталась в меха. Дэйлисс. Благословила Байрота Гилда, а теперь пришла проводить.

Карса подъехал к ним медленной, размашистой рысью. Он — предводитель, и это всем должно быть ясно. В конце концов, это его ждали Байрот и Дэлум, это он из них троих ходил к Ликам в Скале. Дэйлисс благословила подчинённого. Может, Карса себя слишком высокомерно вёл? Но таково бремя властителей. Она должна была это понять. Глупость какая-то.

Карса остановил коня перед ними, не говоря ни слова.

Байрот был крупным мужчиной, хотя и не таким высоким, как Карса или даже Дэлум. Было в нём что-то от медведя, молодой теблор сам это понимал и даже по-своему гордился. Сейчас он повёл плечами, словно разминал их перед дорогой, и ухмыльнулся.

— Смело начинаешь, брат, — пророкотал он. — Украл коня у собственного отца.

— Я не украл его, Байрот. Синиг дал мне разом Погрома и своё благословение.

— Видно, это ночь чудес. А Уругал тоже вышел из камня, чтобы поцеловать твоё чело, Карса Орлонг?

При этих словах Дэйлисс прыснула.

Если бы он и вправду вышел на смертную землю, то застал бы в святилище лишь одного из нас. На колкость Байрота Карса ничего не ответил. Он медленно перевёл взгляд на Дэйлисс.

— Ты благословила Байрота?

Та презрительно пожала плечами.

— Скорблю, — проговорил Карса, — что тебе не хватило отваги.

Девушка перехватила его взгляд, и в её глазах внезапно сверкнула ярость.

С улыбкой Карса вновь обратился к Байроту и Дэлуму:

— «Звёзды идут по небу. Поскачем же!»

Однако Байрот не обратил внимания на ритуальные слова и вместо того, чтобы провозгласить традиционный ответ, проворчал:

— Дурно ты решил — срываться на ней из-за уязвлённой гордости. Когда мы вернёмся, Дэйлисс станет мне женой. Если бьёшь её, бьёшь меня.

Карса замер.

— Байрот, — глухо и ровно проговорил он, — я бью того, кого пожелаю. Недостаток отваги расходится, точно мор: может, её благословение легло на тебя проклятьем? Я — предводитель. Лучше брось мне вызов сейчас, пока мы не уехали из дома.

Плечи Байрота напряглись, когда он медленно наклонился вперёд.

— Мою руку, — прохрипел он, — сдерживает не недостаток отваги, Карса Орлонг…

— Рад это слышать. «Звёзды идут по небу. Поскачем же!»

Байрот нахмурился, когда Карса перебил его, хотел добавить что-то ещё, затем передумал. Он бросил взгляд на Дэйлисс и кивнул, словно беззвучно подтвердил какое-то тайное знание, а затем нараспев ответил:

— «Звёзды идут по небу. Веди нас, предводитель, к славе!»

Дэлум, молча и безо всякого выражения наблюдавший за происходящим, эхом повторил:

— Веди нас, предводитель, к славе.

Вслед за Карсой оба воина проехали через всю деревню. Старейшины племени не одобрили этого похода, так что никто не вышел с ними проститься. Но Карса знал: все слышат, знал: однажды все они пожалеют, что узнали в эту ночь лишь глухой и тяжёлый стук копыт. И всё же ему очень хотелось, чтобы их вышел проводить ещё хоть кто-нибудь, кроме Дэйлисс. Однако даже Пальк не явился.

Но я чувствую, за нами следят. Видно, Семеро. Уругал, взошедший на высоту звёзд, верхом на колесе потоков, взирает на нас. Услышь меня, Уругал! Я, Карса Орлонг, убью для тебя тысячу детей! Тысячу душ возложу к твоим стопам!

Где-то рядом заскулила в тревожном сне собака — но так и не проснулась.

На склоне к северу от деревни, у самой кромки леса, стояли и молча провожали взглядом Карсу Орлонга, Байрота Гилда и Дэлума Торда двадцать три фигуры. Точно недвижные призраки, они маячили во мраке среди деревьев ещё долго после того, как три воина скрылись из виду на восточной дороге.

Всех их, урождённых уридов, которых затем принесли в жертву богам, связывало с Карсой, Байротом и Дэлумом кровное родство. На четвёртом месяце жизни каждого из них отдали Ликам в Скале: перед закатом матери уложили собственных детей на поляне и ушли. И по воле Семерых дети исчезали к рассвету. Оказывались в объятьях новой матери.

Становились чадами ’Сибалль Ненайденной, одинокой богини, единственной из Семи, у кого не было собственного племени. Оттого она сотворила себе тайное племя из тех, кого отдали в жертву шесть других кланов, обучила каждого его родословию, чтобы связать с оставшейся в деревнях роднёй, поведала об их особом призвании, предназначении, что принадлежало лишь им одним.

Она нарекла их своими Найдёнышами, и они сами называли себя лишь этим именем, именем их собственного тайного племени. Невидимо жили они среди родичей, и остальные теблоры даже не догадывались об их существовании. Найдёныши знали, что кое-кто мог что-то заподозрить. Например, Синиг, отец Карсы, который относился к памятным кровным столбам с пренебрежением и, может, даже с презрением. Такие теблоры обычно не представляли настоящей угрозы, но порой, когда риск становился велик, приходилось идти на жестокие меры. Как это случилось с матерью Карсы.

Двадцать три Найдёныша, которые стали свидетелями того, как начался поход трёх воинов, были кровными братьями и сёстрами Карсы, Байрота и Дэлума, хотя никогда с ними не встречались — что, впрочем, сейчас мало значило.

— Выживет лишь один, — произнёс старший брат Байрота.

Сестра-близнец Дэлума в ответ пожала плечами и сказала:

— Мы будем ждать здесь, когда он вернётся.

— О да.

Ещё кое-что объединяло всех Найдёнышей. ’Сибалль отмечала своих чад ужасным шрамом, срывала кожу и мускулы с левой стороны лица — от виска до челюсти, и поэтому их лица были плохо приспособлены к выражению эмоций. Черты слева навсегда изогнулись книзу, будто в вечном горе. Удивительным образом телесная рана лишила выразительности и голоса Найдёнышей, хотя, может, такое влияние оказала на них ровная, холодная речь самой ’Сибалль.

Поэтому слова надежды, лишённые живого чувства, казались им настолько лживыми, что их не стоило и произносить.

Выживет лишь один.

Возможно.

Когда за спиной Синига открылась дверь, тот как раз помешивал рагу на огне. Одышка, шарканье, стук клюки о косяк. Затем — резкий вопрос, почти обвинение:

— Ты благословил сына?

— Я отдал ему Погрома, отец.

Пальку удалось вложить в одно-единственное слово и презрение, и отвращение, и подозрение:

— Почему?

Синиг так и не обернулся, но услышал, как его отец с трудом доковылял до ближнего к очагу стула.

— Погром заслужил свой последний бой, которого я бы уже не смог ему подарить. Вот поэтому.

— Так я и думал. — С натужным кряхтеньем Пальк умостился на стуле. — Всё ради коня — не ради сына.

— Голоден? — спросил Синиг.

— Не откажу тебе в возможности проявить любезность.

Синиг позволил себе мимолётную горькую улыбку, затем потянулся за второй миской и поставил её рядом со своей.

— Он горы свернёт, — проворчал Пальк, — лишь бы ты хоть на соломинку сдвинулся.

— Он делает всё не для меня, отец, — для тебя.

— Он понимает, что лишь самой неслыханной доблестью можно добиться необходимого — искупления позора, которым стал для нас ты, Синиг. Ты — бесформенный куст меж двух высоких дубов, сын одному, отец второму. Поэтому он и потянулся ко мне, потянулся, а ты — дрожишь ли в холодной тени между мной и Карсой? Зря, выбор у тебя всегда был.

Синиг наполнил обе миски, выпрямился, чтобы передать одну отцу.

— Шрам на старой ране ничего не чувствует, — сказал он.

— Бесчувствие — не доблесть.

С улыбкой Синиг сел на другой стул.

— Расскажи мне, отец, как бывало прежде, о днях, что настали после твоего триумфа. Расскажи о детях, которых убил. О женщинах, которых зарезал. Расскажи о горящих домах, о криках волов и овец в пожарище. Хочу снова увидеть, как это пламя вспыхнет в твоих глазах. Повороши пепел, отец.

— В последние годы, сын, я слышу в твоих словах лишь голос этой проклятой женщины.

— Ешь, отец, чтоб не оскорблять меня и мой дом.

— Поем.

— Ты всегда был вежливым гостем.

— Верно.

До самого конца трапезы оба молчали. Затем Синиг отставил миску, поднялся, забрал миску у Палька, а затем повернулся и швырнул её в огонь.

Отец широко распахнул глаза. Синиг сурово посмотрел на него:

— Ни один из нас не доживёт до возвращения Карсы. Мост между нами смыло. Если вновь придёшь к моему порогу, отец, я убью тебя.

Синиг протянул руки и силой поставил Палька на ноги, затем подтащил плюющегося старика к двери и без церемоний вышвырнул наружу. За хозяином последовала и клюка.

Ехали по старой тропе, которая шла вдоль хребта. Тут и там старые осыпи полностью скрыли дорогу, потащили ели и кедры вниз, к долине. В таких местах смогли закрепиться кусты и широколиственные деревья, так что пройти было трудно. В двух днях и трёх ночах пути лежал край ратидов, с которыми уриды враждовали сильней всего. Многочисленные набеги и жестокие убийства опутывали кланы вековой сетью ненависти.

Карса не намеревался пробираться по землям ратидов тайно. Он хотел клинком мести прорезать кровавый след в ткани настоящих и воображаемых обид и при этом привязать к своему имени два десятка теблорских душ — или даже больше. Карса знал, что его спутники ожидали скрытного подхода. Их ведь было всего трое.

Но с нами Уругал и год Его имени. И мы покажемся — во славе этого имени и в крови. Грубо разворошим осиное гнездо, и ратиды научатся бояться Карсы Орлонга. А затем и суниды.

Кони осторожно ступали по каменистой осыпи, оставшейся после недавнего обвала. Прошлой зимой выпало много снега, больше, чем Карса мог припомнить за всю жизнь. Давным-давно, задолго до того, как Лики в Скале пробудились и сообщили старейшинам во снах и трансах, что победили прежних теблорских духов и требуют теперь поклонения; задолго до того, как собирание душ стало для теблоров единственным достойным устремлением, духи, что правили народом и землёй, были костями камня, плотью земли, щетиной и шерстью леса и дубравы, а дыханье их — ветром всякого времени года. Зима приходила и уходила с жестокими бурями высоко в горах, с дикими плясками духов в их извечной войне друг с другом. Лето и зима были едины: неподвижны и сухи, но в последней являлось истощение, а в первом — ледяной, хрупкий мир. Поэтому теблоры смотрели на лето с сочувствием к утомлённым битвою духам, а зиму презирали за слабость Взошедших бойцов, ибо иллюзия мира и покоя ничего не стоила.

Меньше десяти дней осталось до конца весны. Бури утихали, приходили всё реже. И хотя Лики в Скале давным-давно истребили старых духов, а сами казались равнодушными к извечному круговороту времён года, Карса тайно воображал себя и своих спутников предвестниками последней бури. О да, их мечи из древесины кровь-дерева отзовутся на эхо древней ярости среди ничего не подозревающих ратидов и сунидов.

Теблоры разобрали завал. Тропа впереди вилась и уходила в неглубокую долину, где открывался в ярком свете послеполуденного солнца высокогорный луг.

За спиной Карсы прозвучал голос Байрота:

— Нам следует разбить лагерь на другом конце этой долины, предводитель. Коням нужен отдых.

— Видно, твой конь притомился, Байрот, — ответил Карса. — Слишком часто ты пировал. Надеюсь, наш поход снова сделает из тебя настоящего воина. Слишком часто ты валялся на соломе в последнее время.

А Дэйлисс на тебе скакала.

Байрот рассмеялся, но больше ничего не сказал.

Дэлум заговорил:

— Моему коню тоже нужно отдохнуть, предводитель. На этом лугу можно разбить удобный лагерь. Здесь водятся кролики, и я расставлю на них силки.

Карса пожал плечами.

— Значит, тянут меня к земле две тяжёлые цепи, а не одна. Боевые кличи ваших желудков оглушили меня. Что ж, будь по-вашему.

Разводить костёр было нельзя, поэтому пойманных Дэлумом кроликов съели сырыми. В прежние времена это было бы рискованно: кролики часто разносили болезни, по большей части смертельные для теблоров. Но с появлением Ликов в Скале хвори покинули племена теблоров. Безумие, впрочем, по-прежнему поражало их, но к сумасшествию ни еда, ни питьё не имели никакого отношения. Старейшины иногда говорили, мол, бремя, возложенное на того или другого теблора Семью богами, оказалось слишком тяжким. Разум должен быть силён, а сила обретается в вере. Для слабого человека, для того, кто поддался сомнениям, обряды и ритуалы становились клеткой, застенком, заключение в котором вело к безумию.

Воины сидели вокруг небольшой ямки, выкопанной Дэлумом для кроличьих костей, и за едой почти не разговаривали. Небо над их головами померкло, и звёздное колесо вновь пришло в движение. В скорых сумерках Карса прислушался к тому, как Байрот обсасывает кроличий череп. Гилд всегда заканчивал трапезу последним, ни кусочка не оставлял, а завтра даже снимет тонкий слой жира, оставшийся на шкурке. Наконец Байрот бросил череп в ямку и облизал пальцы.

— Я, — сказал Дэлум, — обдумал дальнейший путь через земли ратидов и сунидов. Нам лучше не выбирать дороги, которые выведут нас против чистого неба или голых скал. Потому нужно идти нижними тропами. Но они подведут нас ближе всего к стойбищам. Думаю, теперь стоит путешествовать не днём, а ночью.

— Тогда лучше напасть, — кивнул Байрот. — Передвинуть камни очага, украсть перья. Может, прибрать несколько душ спящих воинов.

Карса сказал:

— Если будем прятаться днём, не увидим дыма и не поймём, где расположены стойбища. По ночам ветры переменчивы, они не помогут нам найти очаги. Ратиды и суниды — не глупцы. Они не будут разводить огонь под природным навесом или у голых скал — отблесков пламени на камне мы не увидим. К тому же наши кони лучше видят днём и реже спотыкаются. Поскачем днём, — закончил он.

Некоторое время Байрот и Дэлум молчали. Затем Гилд откашлялся:

— Это будет война, Карса.

— Мы полетим через лес, точно ланидская стрела, что меняет направление на каждом сучке, ветке и камне. Мы соберём ревущую бурю душ. Война? Да. Ты боишься войны, Байрот Гилд?

Дэлум сказал:

— Нас трое, предводитель.

— Да, мы — Карса Орлонг, Байрот Гилд и Дэлум Торд. Я сражался с двадцатью четырьмя воинами и всех их убил. В боевой пляске я не знаю себе равных — будешь это отрицать? Даже старейшины говорили обо мне с почтением. А ты, Дэлум, носишь восемнадцать языков у пояса. Тебе по силам разглядеть след призрака, услышать, как камешек упадёт в двадцати шагах. И Байрот: во времена, когда мышцы твои ещё не заплыли жиром, разве не ты голыми руками сломал хребет одному буриду? Не ты ли повалил наземь боевого коня? Жестокая ярость дремлет в тебе, и наш поход её разбудит. Будь на нашем месте иные три воина… да, им бы следовало проскользнуть по тёмным, извилистым тропам, перевернуть камни в очагах, своровать перья да сломать шею-другую посреди лагеря спящих врагов. Такая слава достойна любого другого воина. Но нас? Нет. Ваш предводитель сказал своё слово.

Байрот взглянул на Дэлума и ухмыльнулся:

— Давай поднимем головы и взглянем на звёздное колесо, Дэлум Торд, ибо мало таких зрелищ нам осталось.

Карса медленно поднялся:

— Ты должен идти за своим предводителем, Байрот Гилд. Без лишних вопросов. Твоя трусость может отравить всех нас. Верь в победу, воин, или возвращайся домой.

Байрот пожал плечами и откинулся на спину, вытянув ноги в меховых сапогах.

— Ты — великий предводитель, Карса Орлонг, но глух к шуткам. Я верю, что ты снискаешь ту славу, которой ищешь, и мы с Дэлумом воссияем рядом с тобой, — как меньшие луны, но всё равно воссияем. Для нас и того довольно. В этом можешь не сомневаться больше, предводитель. Мы здесь, с тобой…

— И оспариваете мою мудрость!

— О мудрости мы вообще ещё не говорили, — ответил Байрот. — Мы — воины, как ты и сказал, Карса. И мы молоды. Мудрость — удел стариков.

— Да, старейшин, — фыркнул Карса, — которые отказались благословить наш поход!

Байрот рассмеялся:

— Такова наша правда, и нам нести её в наших сердцах — неизменную и горькую. Но когда вернёмся, предводитель, мы увидим, что эта правда изменилась за время нашего отсутствия. И окажется, что благословение всё же было дано. Подожди, сам увидишь.

Глаза Карсы широко распахнулись:

— Старейшины солгут?

— Разумеется, солгут. И потребуют от нас признать эту новую правду, и мы признаем — должны признать, Карса Орлонг. Слава нашего успеха должна сплотить народ — жадно хранить её лишь для себя не просто глупо, но смертельно опасно. Подумай об этом, предводитель. Мы вернёмся в деревню лишь со своими рассказами. Да, конечно, мы принесём какие-то трофеи в подтверждение своих слов, но если мы не разделим с ними славу, старейшины позаботятся о том, чтобы наши рассказы познали яд недоверия.

— Недоверия?

— Да. Они поверят, но лишь если смогут приобщиться к нашей славе. Поверят, если мы, в свой черёд, поверим им — уверуем в изменённое прошлое, в не данное благословение, ставшее данным, в то, что вся деревня провожала нас в поход. Все до единого пришли, так они скажут и в конце концов сами в это поверят, запечатлят эту сцену в памяти. Тебе по-прежнему непонятно, Карса? Если так, лучше нам больше не говорить о мудрости.

— Теблоры презирают игры обмана, — прорычал Карса.

Байрот некоторое время молча разглядывал его, затем кивнул:

— Верно. Всё так.

Дэлум забросал ямку землёй и камнями.

— Пора спать, — сказал он, поднимаясь, чтобы ещё раз проверить стреноженных коней.

Карса смотрел на Байрота. Ум его, точно ланидская стрела в лесу, но поможет ли это ему, когда мы обнажим клинки и со всех сторон зазвучат боевые кличи? Вот что бывает, если мышцы зарастают жиром, а к спине прилипает солома. Умение биться словами ничего тебе не даст, Байрот Гилд, разве что язык твой не так быстро высохнет на поясе ратидского воина.

— Не меньше восьми, — пробормотал Дэлум. — И скорей всего, один юнец. Два очага. Они убили седого пещерного медведя и несут добычу.

— Значит, они зазнаются, — кивнул Байрот. — Это хорошо.

Карса нахмурился, глядя на Байрота:

— Почему?

— Нужно знать мысли врага, предводитель. Они себя чувствуют непобедимыми, это делает их беспечными. Есть у них кони, Дэлум?

— Нет. Седые медведи уже знают, что значит конская поступь. Если они и брали на охоту псов, то ни один не выжил.

— Ещё лучше.

Некоторое время назад теблоры спешились и теперь сидели на корточках у самой кромки леса. Дэлум уходил вперёд, чтобы разведать расположение лагеря ратидов, — прокрался по высокой траве среди невысоких пней так, что ни один лист не шелохнулся.

Солнце сияло высоко в небе, в сухом, горячем воздухе — ни ветерка.

— Восемь, — проговорил Байрот и ухмыльнулся Карсе. — И юнец. Его нужно убить первым.

Чтобы выжившие были опозорены. Он считает, что мы проиграем.

— Оставьте его мне, — сказал Карса. — Я брошусь в атаку и окажусь потом на другой стороне лагеря. Все выжившие воины обернутся ко мне. Тогда в бой вступите вы двое.

Дэлум удивлённо моргнул:

— Ты хочешь, чтобы мы ударили в спину?

— Да, чтобы уравнять число. Затем каждый вступит в свой, равный поединок.

— В атаке будешь уклоняться и пригибаться? — спросил Байрот. В глазах его появился блеск.

— Нет, я буду бить.

— Тогда они остановят тебя, предводитель, и ты не сможешь добраться до другого конца лагеря.

— Меня не остановят, Байрот Гилд.

— Их девять.

— Тогда узри, как я спляшу.

Дэлум спросил:

— Почему нам не поскакать на конях, предводитель?

— Я устал от разговоров. Следуйте за мной, но медленно.

Байрот и Дэлум обменялись взглядами, затем Байрот пожал плечами:

— Мы станем тебе свидетелями.

Карса отстегнул кровь-деревянный меч, обеими руками взялся за обтянутую кожей рукоять. Древесина была багровой, почти чёрной, блеск масла создавал иллюзию того, что боевой знак парит в пальце от клинка. Кромка казалась прозрачной там, где загустело втёртое в волокна кровь-масло. На лезвии не было ни единой зарубки, лишь волнистые углубления там, где сами собой затянулись следы прежних битв, ибо кровь-масло помнило прежнюю свою форму и не терпело повреждений. Карса поднял перед собой меч, а затем скользнул в высокую траву и, ускорив шаг, вошёл на бегу в боевую пляску.

Добравшись до кабаньей тропы, которую указал Дэлум, он пригнулся и ступил на плотно утоптанную землю, не сбившись с шага. Широкое, листовидное остриё словно вело его вперёд, прорезало свой собственный бесшумный путь через колодцы света и тени. Карса побежал быстрее.

В центре ратидского лагеря трое из восьми взрослых воинов сидели на корточках вокруг куска медвежьего мяса, которое только что извлекли из свёртка оленьей кожи. Ещё двое сидели рядом, положив оружие на колени, и втирали в клинки густое кровь-масло. Оставшиеся трое стояли и беседовали друг с другом всего в трёх шагах от кабаньей тропы. Юнец остался на дальнем конце.

Вылетев на поляну, Карса достиг предела скорости. До семидесяти шагов теблор мог бежать вровень с идущей галопом лошадью. Он ударил как гром. Мгновение назад восемь воинов и юнец отдыхали после охоты, а теперь головы двоих снёс один горизонтальный взмах. В сторону полетели обрывки кожи и обломки костей, кровь и мозги плеснули в лицо третьему ратиду. Тот пошатнулся и отпрыгнул влево, только затем, чтобы встретиться с обратным взмахом меча Карсы: удар пришёлся ратиду под подбородок. Удивлённо распахнутые глаза ещё успели увидеть, как внезапно завертелась поляна, а затем вспыхнула тьма.

Не сбавляя шага, Карса подпрыгнул, чтобы не споткнуться о голову воина, которая с глухим стуком покатилась по земле.

Те ратиды, что втирали в клинки масло, уже вскочили и подняли оружие. Они разделились и бросились вперёд, чтобы напасть на Карсу с разных сторон.

Урид расхохотался и прыгнул к трём воинам, которые ещё сжимали в окровавленных руках разделочные ножи. Поставив меч в позицию ближней защиты, он низко пригнулся на бегу. Все три малых клинка попали в цель, пронзили рубаху, кожу, мускулы. Инерция потащила Карсу дальше, так что ножи вырвались из ладоней ратидов, оставшись в теле. Он развернулся, взмахнул мечом, отсёк пару рук и завершил удар подмышкой, так что вырвал плечо вместе с лопаткой — плоская лиловая кость, обвитая сетью пронизанных венами связок, вместе с конвульсивно сжатой рукой взмыла к небу.

Один из врагов с рычанием рухнул под ноги Карсе и крепкими руками обхватил его бёдра. Продолжая хохотать, предводитель уридов резко опустил меч, так что рукоять с хрустом врезалась воину в затылок. Руки разжались.

Справа свистнул меч, направленный в горло Карсе. Не опуская лезвия, воин крутанулся на месте и встретил вражеский клинок своим. Столкнувшись, оба меча громко зазвенели.

Карса услышал за спиной шаги другого ратида, почувствовал движение воздуха, который рассекал клинок, направленный ему в левое плечо, и молниеносно бросился на землю, накренившись вправо. И в полёте вытянул руки, рубанув мечом наискось. Клинок прошёл точно над оружием врага, рассёк пару толстых запястий, вспорол живот от пупка и ниже, вырвался наружу между рёбрами и тазом.

Продолжая вращаться в полёте, Карса возобновил удар, потерявший силу при столкновении с костями и плотью, вывернул плечи вслед за клинком так, чтобы тот прошёл под телом урида и вынырнул с другой стороны. И обрубил ногу последнего ратида на уровне лодыжки. Затем земля молотом врезалась в правое плечо Карсы. Он перекатился, прикрываясь мечом, но не смог полностью отразить нисходящий удар — боль огнём вспыхнула в правом бедре — и оказался вне пределов досягаемости воина, который затем завопил и неуклюже отступил назад.

Инерция переката позволила Карсе оказаться в приседе, отчего кровь хлынула из раны на правой ноге, и боль пронзила левый бок, спину под правой лопаткой и левое бедро, откуда по-прежнему торчали ножи.

И тут он оказался лицом к лицу с юнцом.

Не больше сорока лет от роду, ещё даже не достиг полного роста, тонкорукий и тонконогий, как и многие Неготовые. В глазах застыл ужас.

Карса подмигнул ему, а затем развернулся, чтобы сойтись в бою с одноногим воином.

Тот завопил неистово, отчаянно, и Карса увидел, что подоспели Байрот и Дэлум. Воины включились в игру: их клинки отсекли ратиду вторую ногу и обе руки. Вражеский воин извивался на земле между ними, поливая кровью смятую траву.

Карса оглянулся и увидел, как юнец исчезает в лесу. Предводитель улыбнулся.

Байрот и Дэлум нагнали отползавшего ратида и принялись отрубать новые куски от его рук и ног.

Разозлились, понял Карса. Он ведь никого им не оставил.

Не обращая внимания на жестокую забаву своих спутников, предводитель выдернул разделочный нож из бедра. Кровь потекла, но не рывками, так что артерию удар не задел. В боку клинок отскочил от ребра и застрял межу кожей и слоями мускулов. Карса выдернул его и отбросил в сторону. Последний нож — в спине — достать было труднее, потребовалось несколько попыток, чтобы как следует ухватиться за окровавленную рукоять и вытащить его. Будь клинок чуть длиннее, достиг бы сердца. Из всех мелких ран эта будет самой докучливой. Меч рассёк ему бедро и врезался в ягодицу — это уже серьёзнее. Рану придётся тщательно зашить, некоторое время скакать верхом и ходить будет больно.

Расчленённый ратид замолк — то ли из-за потери крови, то ли из-за последнего, смертельного удара, и Карса услышал тяжёлую поступь Байрота. Новый крик — Дэлум принялся проверять других павших.

— Предводитель.

Голос урида дрожал от гнева. Карса медленно повернулся.

— Да, Байрот Гилд.

Лицо здоровяка потемнело.

— Ты позволил юнцу сбежать. Теперь нам придётся его ловить, и это будет нелегко, ибо он, а не мы дома в этих землях.

— Он и должен был сбежать, — ответил Карса.

Байрот нахмурился.

— Ты ведь умён, — заметил Карса, — почему это тебя так удивляет?

— Он вернётся в деревню.

— Да.

— И расскажет о нападении. О трёх воинах-уридах. Вспыхнет ярость, все схватятся за оружие. — Байрот едва заметно кивнул, прежде чем продолжить. — Начнётся охота на трёх уридских воинов. Пеших. В этом юнец уверен. Будь у них кони, верхом бы и атаковали. Трое против восьмерых — поступить иначе было бы безумием. И вот охотники уверят себя в том, что знают, кого и как нужно искать. Трёх пеших воинов-уридов.

Подошёл Дэлум и теперь безо всякого выражения смотрел на Карсу. Тот сказал:

— Пусть скажет Дэлум Торд.

— Скажу, предводитель. В голове юнца ты посеял образ. Там он укоренится, краски его не поблекнут, но расцветут. Эхо предсмертных криков будет звучать всё громче в ушах. Знакомые лица, искажённые вечной болью. Этот юнец, Карса Орлонг, станет взрослым. И не согласится следовать за другими, но поведёт. Должен вести; и никто не осмелится бросить вызов его ярости, сверкающему клинку в его руках, маслу его воли. Карса Орлонг, ты создал уридам врага, какого мы никогда не знали прежде.

— Однажды, — провозгласил Карса, — этот предводитель ратидов преклонит передо мной колени. В этом я клянусь. Клянусь на крови его сородичей.

В воздухе вдруг разлился холод. Поляну окутала тишина, которую нарушало лишь приглушённое жужжание мух.

Глаза Дэлума широко распахнулись, на лице застыл страх. Байрот отвернулся.

— Этот обет погубит тебя, Карса Орлонг. Ни один ратид не встанет на колени перед уридом. Разве что труп к дереву прислонить. Ты желаешь невозможного, и это — путь к безумию.

— Лишь одна клятва среди многих, — бросил Карса. — И все я исполню. Узри, если осмелишься.

Байрот отвлёкся от осмотра шкуры и очищенного от плоти черепа седого медведя — ратидских трофеев — и оглянулся на Карсу.

— А у нас есть выбор?

— Пока дышишь — нет, Байрот Гилд.

— Напомни мне, чтобы я как-нибудь рассказал тебе, Карса Орлонг.

— О чём рассказал?

— Как это — жить в твоей тени.

Дэлум шагнул к Карсе:

— Твои раны нужно обработать, предводитель.

— Да. Но пока — лишь ту, что оставил меч. Мы должны вернуться к лошадям и скакать быстро.

— Как ланидская стрела.

— Верно, именно так, Дэлум Торд.

— Карса Орлонг! — окликнул его Байрот. — Я соберу для тебя трофеи.

— Благодарю, Байрот Гилд. Шкуру и череп мы тоже забёрем. Их вы с Дэлумом можете оставить себе.

Дэлум обратился к Байроту:

— Возьми их, брат. Седой мех больше пойдёт тебе, чем мне.

Байрот благодарно кивнул, затем указал на расчленённого воина:

— Его уши и язык твои, Дэлум Торд.

— Да будет так.

Из всех теблоров ратиды разводили меньше всего коней; несмотря на это, между полянами они проложили широкие тропы, по которым могли скакать Карса и его товарищи. На одной из полян уриды застали врасплох одного взрослого и двух юнцов, которые пасли шестерых боевых коней. На полном скаку с обнажёнными мечами воины смели ратидов и задержались, только чтобы собрать трофеи и коней — каждый повёл в поводу двух скакунов. За час до наступления темноты уриды подъехали к развилке, проскакали около тридцати шагов по нижней из двух троп, затем выпустили поводья и погнали ратидских коней вперёд. Они набросили своим коням на шею, чуть выше ключицы, одну короткую верёвку и, осторожно направляя шаги животных, повели их задом наперёд, пока не вернулись к развилке, откуда поскакали по верхней тропе. Отъехав на полсотни шагов, Дэлум спешился и вернулся, чтобы скрыть следы копыт.

Когда в небе уже проявилось звёздное колесо, уриды сошли с каменистой тропы и выбрали для ночлега небольшую прогалину в лесу. Байрот отрезал для всех по куску медвежьего мяса. Затем Дэлум отошёл, чтобы почистить коней мокрым мохом. Скакуны устали, поэтому на ночь их не стали стреноживать, чтобы звери могли погулять по прогалине и размять шеи.

Осмотрев свои раны, Карса обнаружил, что они уже начали затягиваться. Такова была природа теблоров. Удовлетворённо кивнув, предводитель уридов вытащил флягу с кровь-маслом и принялся чинить свой клинок. Как только Дэлум вернулся, они с Байротом тоже принялись править оружие.

— Завтра, — проговорил Карса, — уйдём с этой тропы.

— Спустимся на широкие, лёгкие пути в долине? — уточнил Байрот.

— Если поторопимся, — заметил Дэлум, — можем за один день проехать все земли ратидов.

— Нет, поведём коней выше, по козьим и овечьим тропам, — ответил Карса. — И всё утро будем двигаться назад. Затем снова спустимся в долину. Байрот Гилд, когда погоня покинет деревню, кто останется в ней?

Здоровяк расправил свой новый медвежий плащ и закутался в него, прежде чем ответить:

— Юнцы. Женщины. Старики и калеки.

— А псы?

— Нет, их тоже заберут в погоню. Значит, предводитель, мы нападём на деревню.

— Да. А затем пойдём по следу погони.

Дэлум набрал полную грудь воздуха и долго не выпускал его.

— Карса Орлонг, деревня наших жертв — не единственная в этих землях. Только в первой долине ещё по меньшей мере три поселения. Пойдёт молва. Все воины возьмутся за мечи. Всех псов отвяжут и пустят в лес. Воины нас, может, и не найдут, но псы — отыщут.

— А нам останется, — пророкотал Байрот, — преодолеть ещё три долины.

— Малых долины, — уточнил Карса. — И мы пересечём их по южному краю, откуда день или даже больше ехать до северных отрогов и сердца ратидских земель.

Дэлум сказал:

— Такой гнев воспылает в сердцах, что они пойдут за нами даже в долины сунидов, предводитель.

Карса перевернул клинок на коленях, чтобы заняться другой стороной.

— На это я и надеюсь, Дэлум Торд. Ответь мне, когда суниды в последний раз видели урида?

— Когда видели твоего деда, — сказал Байрот.

Карса кивнул:

— А мы хорошо знаем ратидский боевой клич, верно?

— Ты хочешь развязать войну между ратидами и сунидами?

— Да, Байрот.

Воин медленно покачал головой:

— Мы ещё не справились с ратидами, Карса Орлонг. Твои планы заходят слишком далеко, предводитель.

— Узри, как они сбудутся, Байрот Гилд.

Байрот поднял с земли медвежий череп. Нижняя челюсть всё ещё держалась на куске хряща. Урид отломил её и отбросил в сторону. Затем вытащил из мешка моток кожаных ремешков и принялся крепко обматывать череп по скулам, оставляя длинные концы внизу.

Карса с любопытством смотрел на его усилия. Даже для Байрота череп оказался бы слишком тяжёлым шлемом. К тому же пришлось бы выламывать снизу самые толстые кости — вокруг отверстия, в которое входил хребет.

Дэлум поднялся:

— Лягу спать, — объявил он и пошёл прочь.

— Карса Орлонг, нет ли у тебя ремешков? — спросил Байрот.

— Конечно, бери, сколько хочешь, — ответил Карса, поднимаясь. — Выспись сегодня, Байрот Гилд.

— Обязательно.

Первый час после рассвета уриды слышали лай псов где-то внизу, в долине, но когда воины вернулись назад по узкой тропе над обрывом, он постепенно стих. Когда же солнце приблизилось к зениту, Дэлум высмотрел извилистый спуск, по которому и двинулись спутники.

Вскоре после полудня они вышли на просторную вырубку и почуяли в воздухе запах дыма от деревенских очагов. Дэлум спешился и скрытно скользнул вперёд.

Через некоторое время он вернулся:

— Всё, как ты и предполагал, предводитель. Я видел одиннадцать стариков, втрое больше женщин и тринадцать юнцов — совсем молодых, старшие, наверное, тоже отправились в погоню. И ни коней, ни собак.

Дэлум вновь забрался в седло.

Все трое взяли мечи на изготовку. Затем извлекли фляги с кровь-маслом и нанесли по несколько капель у самых ноздрей своих скакунов. Кони вскинули головы, мышцы их напряглись под шкурой.

— Я зайду справа, — сказал Байрот.

— А я — поеду посередине, — объявил Карса.

— Я тогда — слева, — согласился Дэлум, затем нахмурился. — Они разбегутся перед тобой, предводитель.

— Сегодня я щедр, Дэлум Торд. Эта деревня принесёт славу вам с Байротом. Следите, чтобы никто не ушёл.

— Ни один не уйдёт.

— А если увидите, что какая-нибудь женщина пытается поджечь дом, чтобы дать знак воинам, убейте её.

— На такую глупость они не пойдут, — заметил Байрот. — Если не окажут сопротивления, получат наше семя, зато будут жить.

Все трое сняли поводья с коней и обвязали вокруг пояса. Передвинулись ближе к плечам скакунов и подтянули колени.

Карса продел запястье в темляк у рукояти меча и один раз крутанул клинок в воздухе, чтобы затянуть кожаный ремешок. Остальные последовали его примеру. Погром задрожал под седоком.

— Веди нас, предводитель, — сказал Дэлум.

Лёгким движением коленей Карса пустил Погрома вперёд, через три шага перешёл на медленный карьер и быстро пересёк усыпанную пнями поляну. Чуть свернув налево, конь и всадник выскочили на главную тропу. Карса поднял меч так, чтобы его видел Погром… и скакун перешёл на галоп.

Всего семь скачков — и они оказались в деревне. Спутники Карсы уже разъехались в разные стороны за домами, оставив его одного на главной улице. Прямо впереди он увидел фигуры. Жители поворачивали головы на шум. Послышался крик. Дети бросились врассыпную.

Меч метнулся вниз, легко перерубил молодые кости. Карса бросил взгляд вправо, и Погром повернул, повалил и растоптал старика. Конь и всадник неслись вперёд, настигали, убивали. За домами и отхожими канавами тоже раздались крики.

Карса оказался на другом конце деревни, увидел одинокого юнца, который со всех ног бежал к деревьям, и поскакал за ним. В руках ратид сжимал тренировочный меч. Услышав рядом тяжёлый стук копыт Погрома, юнец понял, что не успеет скрыться в лесу, и резко развернулся.

Клинок Карсы рассёк сперва тренировочный меч, затем шею. Погром ударил головой и отшвырнул обезглавленное тело.

У меня так двоюродный брат погиб. Ратид его убил. Отрезал язык и уши. Тело за ногу на ветке подвесил. А голову оставил внизу и дерьмом измазал. За то отмщение. Отмщение.

Погром замедлил шаг, затем развернулся.

Карса вновь взглянул на деревню. Байрот и Дэлум уже перебили всех мужчин и теперь сгоняли женщин на площадку вокруг главного деревенского очага.

Погром пошёл рысью, понёс предводителя уридов обратно в деревню.

— Женщины вождя — мои, — объявил Карса.

Байрот и Дэлум кивнули. По лёгкости, с которой они отказались от такой чести, предводитель понял, что его воины пребывают в отличном расположении духа. Байрот повернулся к женщинам и взмахнул мечом. Симпатичная женщина средних лет вышла вперёд, следом — её юная копия, девушка, ровесница Дэйлисс. Обе разглядывали Карсу так же внимательно, как и он их.

— Байрот Гилд и Дэлум Торд, выбирайте первых из тех, что остались. Я буду на страже.

Воины заухмылялись, спешились и устремились в толпу женщин, чтобы выбрать себе по одной. За руку увели их в соседние дома.

Карса смотрел на них, приподняв брови.

Жена вождя фыркнула:

— Твои воины заметили, что они обе были совсем не против.

— Их воины, будь то отцы или мужья, такой охоте не порадуются, — заметил Карса. Вот уридские женщины никогда бы…

— Они не узнают, предводитель, — ответила жена вождя, — если только ты сам им не скажешь, а это вряд ли. Они тебе не оставят времени, чтобы хвастаться, просто убьют на месте. О, как я вижу, — добавила она, вглядываясь в лицо Карсы, — ты раньше верил, будто уридские женщины другие, а теперь понял ошибку. Все мужчины — глупцы, но ты сейчас, видно, стал немного мудрее, раз серцем принял правду. Как тебя зовут, предводитель?

— Ты слишком много болтаешь, — прорычал Карса и расправил плечи. — Я — Карса Орлонг, внук Палька…

— Палька?

— Да, — ухмыльнулся Карса. — Вижу, ты его помнишь.

— Я была ребёнком, но да — он хорошо нам известен.

— Он всё ещё жив и спит спокойно, вопреки проклятьям, которые вы наложили на его имя.

Женщина рассмеялась:

— Каким таким «проклятьям»? Пальк низко склонил голову, выпрашивая разрешения пройти по нашим землям…

— Лжёшь!

Она внимательно посмотрела на Карсу, затем пожала плечами:

— Как скажешь.

В одном из домов закричала женщина, и в этом крике наслаждения было больше, чем боли. Жена вождя повернулась на звук:

— Сколько женщин примут ваше семя, предводитель?

Карса слегка расслабился.

— Все. По одиннадцать на каждого.

— И сколько дней это займёт? Нам что, придётся вас ещё и кормить?

— Дней? Ты мыслишь, как старуха. Мы молоды. И если потребуется, у нас есть кровь-масло.

Она широко распахнула глаза. Другие женщины начали перешёптываться у неё за спиной. Жена вождя развернулась и взглядом заставила их замолчать, а затем вновь посмотрела на Карсу.

— Ты никогда прежде не использовал так кровь-масло, верно? Воистину, пламя войдёт в твои чресла. И ещё несколько дней не будешь знать вялости. Но ты не представляешь, что случится с нами, женщинами. Я — представляю, предводитель, ибо тоже была когда-то молодой и глупой. Даже силы моего мужа не хватило, чтобы удержать мои зубы от его горла, там по сей день красуются шрамы. Более того. Что для вас продлится меньше недели, для нас затянется на месяцы.

— Значит, — ответил Карса, — если мы не убьём ваших мужей, вы сами справитесь, когда они вернутся. Я доволен.

— Вам троим не пережить эту ночь.

— Интересно, — улыбнулся Карса, — кому из нас с Байротом и Дэлумом первому понадобится масло, верно? — Он обратился ко всем женщинам: — Всем вам советую разгореться желанием, чтобы не оказаться первой, кто нас подведёт.

На улице вновь появился Байрот, кивнул Карсе. Жена вождя вздохнула и жестом приказала дочери подойти.

— Нет, — сказал Карса.

Женщина удивлённо замерла.

— Но… разве ты не хочешь получить ребёнка? Первой достанется больше всех твоего семени…

— Верно. А ты разве уже не способна родить?

После долгой паузы жена вождя покачала головой:

— Карса Орлонг, — прошептала она, — мой муж наложит на тебя проклятье. Сожжёт кровь на губах самой Имрот.

— Да, скорее всего. — Карса спешился и подошёл к ней. — А теперь веди меня в свой дом.

Женщина отшатнулась:

— В дом моего мужа? Предводитель… прошу тебя, давай войдём в другой…

— В дом твоего мужа, — прорычал Карса. — Я всё сказал. И ты — тоже.

За час до заката Карса повёл в дом свою последнюю добычу — дочь вождя. Ни ему, ни Байроту, ни Дэлуму так и не понадобилось кровь-масло. Байрот утверждал, что это — свидетельство уридской мужской силы, но Карса подозревал, что в том заслуга решимости и отчаянной изобретательности ратидских женщин, но и так последние из них для воинов были уже не в радость.

Карса втащил молодую женщину в сумрачный дом, освещённый лишь отблесками затухающего очага, захлопнул дверь и закрыл на задвижку. Девушка повернулась, взглянула на него, с любопытством склонив голову.

— Мать сказала, что ты удивительно нежен.

Карса рассматривал её. Похожа на Дэйлисс, но не совсем. Нет в ней той тёмной черты. Разница… большая.

— Раздевайся.

Девушка быстро выскользнула из цельношитой кожаной туники.

— Если бы я была первой, Карса Орлонг, стала бы домом для твоего семени. Такой сегодня день на моём лунном колесе.

— И ты гордилась бы?

Она испуганно посмотрела на предводителя уридов, затем покачала головой:

— Вы сразили всех детей, всех стариков. Пройдут века, прежде чем наша деревня оправится, если это вообще случится, ибо ярость может толкнуть воинов друг на друга и даже на нас, женщин… если вы убежите.

— Убежим? Ложись, сюда, где лежала твоя мать. Карса Орлонг не собирается убегать. — Урид шагнул вперёд и замер над девушкой. — Ваши воины не вернутся. Жизни этой деревни пришёл конец, и во многих из вас останется семя уридов. Идите все в наши земли и живите среди моего народа. А вы с матерью идите в деревню, где я родился. Ждите меня. Растите своих детей, моих детей, как уридов.

— Клятвы твои — внушительные, Карса Орлонг.

Урид начал стаскивать кожаные штаны.

— И не только клятвы, похоже, — заметила девушка. — Кровь-масло, видно, не потребуется.

— Кровь-масло мы с тобой прибережём до моего возвращения.

Глаза дочери вождя широко распахнулись, когда Карса оказался над ней. Очень тихо она спросила:

— Ты не хочешь узнать моё имя?

— Нет, — прорычал он. — Я буду звать тебя Дэйлисс.

И не заметил тени стыда, который залил её юное, красивое лицо. Не почуял тьмы, которая из-за этих слов угнездилась в душе девушки.

В ней, как и в её матери, семя Карсы Орлонга обрело дом.

Запоздавшая гроза спустилась с гор, укрыв звёзды. Верхушки деревьев бились на ветру, который даже не пытался коснуться нижних ветвей, так что на оглушительный рёв в небе отзывалась странная тишина среди валунов на земле. То и дело вспыхивали молнии, но голос грома сильно запаздывал.

Около часа они скакали в темноте, затем нашли старый лагерь рядом с тропой, по которой ушли преследователи. Ратидских воинов обуяла такая ярость, что они не слишком старались скрыть свои следы. Дэлум рассудил, что в этом отряде было двенадцать взрослых и четверо юнцов верхом, всего — около трети всех воинов деревни. Псов уже спустили, чтобы своры охотились сами по себе, так что собак с этой группой не было.

Карса был очень доволен. Осы вырвались из гнезда, но летели вслепую.

Они ещё раз поели лежалого медвежьего мяса, затем Байрот вновь распаковал внушительный череп и принялся наматывать на него ремешки, — на этот раз охватывая нос и затягивая узлы между клыками. И снова он оставлял длинные — в полтора локтя — свободные концы. Карса наконец понял, что задумал Байрот. Для изготовления такого оружия брали обычно два или три волчьих черепа — лишь такой тяжёлый и сильный воин, как Байрот, смог бы использовать подобным образом череп седого медведя.

— Байрот Гилд, то, что ты ныне готовишь, вплетёт яркую нить в нашу легенду.

Тот хмыкнул:

— Мне нет дела до легенд, предводитель. Но скоро против нас выедут ратиды на боевых конях.

Карса лишь улыбнулся во мраке и промолчал.

Лёгкий ветерок подул вниз вдоль склона.

Дэлум поднял голову и бесшумно поднялся.

— Чую мокрую шерсть, — проговорил он.

Дождя до сих пор не было.

Карса снял перевязь с мечом и положил на землю.

— Байрот, — прошептал предводитель, — оставайся здесь. Дэлум, возьми с собой метательные ножи, а меч оставь. — Он поднялся и взмахнул рукой. — Веди.

— Предводитель, — пробормотал Дэлум. — Эту свору согнала с высокогорных троп гроза. Псы нас ещё не унюхали, но уши у них чуткие.

— Думаешь, — спросил Карса, — они бы не завыли, если бы услышали нас?

Байрот фыркнул:

— Дэлум, в рёве грозы они ничего не услышали.

Но Торд покачал головой:

— Звуки бывают высокие и низкие, Байрот Гилд, и несут их разные потоки. — Воин обернулся к Карсе. — На твой вопрос, предводитель, мой ответ: видно, нет, если бы не поняли толком, уриды мы или ратиды.

Карса ухмыльнулся:

— Так даже лучше. Веди меня к ним, Дэлум Торд. Я много думал о ратидских псах, о спущенных сворах. Веди меня к ним и держи метательные ножи под рукой.

Погром и остальные кони тихонько отступили к воинам за время этого разговора, и теперь все смотрели на склон, насторожив уши.

Помедлив, Дэлум пожал плечами, пригнулся и направился к лесу. Карса двинулся следом.

Через двадцать шагов склон стал круче. Троп здесь не было, и воинам пришлось медленно, с трудом пробираться среди поваленных стволов; к счастью, широкие полосы мха позволяли теблорам двигаться практически бесшумно. Они выбрались на плоский уступ около пятнадцати шагов в ширину и десяти в длину, напротив темнела высокая отвесная скальная стена. К ней прислонились несколько посеревших от времени, мёртвых деревьев. Дэлум осмотрел склон и уже собрался шагнуть к узкой, забитой песком расселине у левого края скалы, потому что там начиналась звериная тропа, но Карса удержал его рукой. И склонился ближе:

— Сколько ещё?

— Полсотни ударов сердца. Нам хватит времени, чтобы взобраться…

— Нет. Расположимся здесь. Засядешь с ножами наготове на выступе справа.

Дэлум был явно озадачен, но подчинился приказу. Выступ располагался примерно посередине скалы. Через считаные мгновения урид оказался на месте.

Карса направился к звериной тропе. Сверху упала мёртвая сосна, ствол замер слева, в полушаге от расселины. Карса подобрался к нему и потрогал — древесина ещё крепкая. Предводитель быстро взобрался на сосну и, утвердив ноги на ветках, развернулся так, чтобы оказаться лицом к плоскому выступу скалы. Звериная тропа начиналась от него на расстоянии сажени, а валун и скала остались позади.

Карса принялся ждать. Со своего места он, не наклонившись вперёд, не мог видеть Дэлума, а такое движение запросто могло столкнуть сосну вниз со склона, и дерево вместе с уридом ожидало бы громкое, вероятно, болезненное падение. Оставалось надеяться, что Дэлум поймёт замысел Карсы и в свой срок поступит соответственно.

На тропе послышался хруст мелких камешков.

Псы начали спускаться.

Карса медленно набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание.

Вожак не пойдёт первым. Скорее, вторым, на один-два удара позади разведчика.

Первый пёс промчался мимо Карсы, разбрасывая в стороны мелкие камешки, сучья и песок, по инерции вылетел на полдюжины шагов вперёд на широкий уступ и остановился там, принюхиваясь. Шерсть на загривке зверя встала дыбом, он осторожно двинулся к краю уступа.

По тропе спустился другой пёс, крупнее первого, от него в стороны разлетелось ещё больше мусора. Как только Карса увидел его покрытые шрамами голову и плечи — сразу понял, что вычислил вожака своры.

Зверь выбрался на плоскую площадку.

А разведчик начал вертеть головой из стороны в сторону.

Карса прыгнул.

Руками обхватил вожака за шею, повалил, перевернул на спину, левой рукой сжал горло, а правой перехватил судорожно дёргавшиеся передние лапы.

Пёс яростно извивался под теблором, но Карса не ослаблял хватки.

Одна за другой по звериной тропе спускались собаки — и рассыпались полукругом в тревоге и замешательстве.

Вожак перестал рычать и заскулил.

Острые клыки разорвали запястье Карсы прежде, чем урид сумел перехватить горло повыше, под самой челюстью. Зверь отчаянно метался, но он уже проиграл, и оба это понимали.

Как и остальные псы своры.

Наконец Карса обвёл взглядом окруживших его собак. Когда он поднял голову, звери попятились — все, кроме одного. Молодой, мускулистый самец пригнулся и пополз вперёд.

Ножи Дэлума вонзились в зверя: один вошёл в горло, другой — в тело за правым плечом. С натужным хрипом пёс припал к земле, потом неподвижно замер. Остальные собаки отступили ещё дальше.

Вожак под Карсой перестал дёргаться. Оскалив зубы, урид опустился так, что почти прижался щекой к челюсти пса. И прошептал в ухо звёрю:

— Слышал предсмертный крик, друг? Это был твой соперник. Радость тебе, так? Теперь ты сам и твоя свора принадлежите мне.

Произнося эти слова тихим, успокаивающим тоном, воин медленно ослаблял хватку на горле пса. В следующий миг урид отодвинулся, перенёс вес на ноги и вовсе отнял руку, а затем отпустил и передние лапы зверя.

Пёс неуверенно поднялся на ноги.

Карса выпрямился, шагнул к вожаку и улыбнулся, увидев, как тот поджал хвост.

Дэлум спустился со своего выступа.

— Предводитель, — сказал он, подходя, — я узрел это.

Он выдернул из тела собаки свои ножи.

— Дэлум Торд, ты узрел и участвовал, ибо я видел твои ножи, и они полетели точно в цель в самый нужный миг.

— Соперник вожака решил, что пробил его час.

— И ты это понял.

— Теперь у нас есть свора, и псы будут драться за нас.

— Да, Дэлум Торд.

— Тогда я вернусь к Байроту. Коней нужно будет успокоить.

— Мы дадим тебе немного времени.

У самого края уступа Дэлум приостановился и оглянулся на Карсу:

— Я больше не страшусь ратидов, Карса Орлонг. И сунидов. Теперь я и вправду верю, что Уругал идёт с тобой по этому пути.

— Тогда, Дэлум Торд, узнай вот что: мне мало стать величайшим воителем уридов. Однажды все теблоры склонят предо мной колени. Наш поход во внешние земли — разведка, чтоб оценить врага, с которым нам предстоит однажды столкнуться. Наш народ спал слишком долго.

— Карса Орлонг, я не сомневаюсь в тебе.

Ответная ухмылка Карсы была холодна.

— Но сомневался прежде.

Дэлум лишь пожал плечами, затем повернулся и начал спускаться по склону.

Карса осмотрел изорванное клыками запястье, затем взглянул на пса и рассмеялся:

— Ты попробовал моей крови, зверь. Уругал уже готовится схватить твоё сердце, и в том мы — ты и я — едины. Ступай, пойдёшь рядом. Я нарекаю тебя Клык.

Свора состояла из одиннадцати матёрых особей и ещё троих недорослей. Все покорно пошли за Карсой и Клыком, оставив павшего сородича единственным властителем скального уступа. Пока не прилетели мухи.

Ближе к полудню трое воинов-уридов со своей сворой спустились в общую часть трёх небольших долин, продолжая двигаться по землям ратидов на юго-восток. Преследователи явно отчаялись, раз решились так далеко отойти от своей деревни. Не менее ясно было, что охотники-ратиды избегали всяких контактов с другими поселениями. Неспособность настигнуть уридов стала для них гнетущим позором.

Карса был этим слегка разочарован, но утешался мыслью, что молва об их деяниях всё равно разойдётся и обратный путь через земли ратидов станет для небольшого отряда задачей куда более интересной и опасной.

Дэлум прикинул, что преследователи обогнали их едва ли на треть дневного перехода. Ратиды двигались медленно и высылали разъезды, пытаясь выйти на след, которого ещё не существовало. Однако Карса не стал злорадствовать по этому поводу: оставались ещё два отряда, вероятно, пеших воинов-ратидов, которые шли по лесу крайне осторожно, не оставляя почти никаких следов. И вот они в любой момент могли выйти на след уридов.

Свора шла рядом, с подветренной стороны, крупные псы без особого труда держали скорость конской рыси. Байрот лишь покачал головой, услышав рассказ Торда о подвиге Карсы; но о высоких устремлениях предводителя Дэлум почему-то умолчал.

Уриды вышли в долину: всюду темнели крупные валуны, вросшие в землю среди берёз, чёрных елей, осин и ольхи. Среди мхов и гниющих пней журчала умирающая речка, по течению то и дело встречались чёрные озерца неведомой глубины. Многие из них скрывались среди валунов и поваленных деревьев. Дальше уриды двигались медленнее, осторожно выбирая путь в лесу.

Вскоре они наткнулись на первый из бревенчатых, укреплённых глиной мостков, которые давным-давно соорудили и до сих пор временами чинили — хоть и спустя рукава — местные ратиды. Стыки поросли густой травой, а значит, этими мостками никто не пользовался, однако направление подходило воинам-уридам, так что они спешились и повели коней в поводу. Мостки скрипели и проседали под общим весом коней, теблоров и псов.

— Лучше нам разойтись подальше и на коней не садиться, — заметил Байрот.

Карса присел и внимательно осмотрел грубо отёсанные брёвна.

— Древесина ещё крепкая, — заявил он.

— Но опоры вкопаны в илистый грунт, предводитель.

— Не в грунт, Байрот Гилд. В торф.

— Карса Орлонг прав, — согласился Дэлум, запрыгивая на спину своему боевому коню. — Настил, может, и шатается, но нижние распорки его удержат. Поедем посередине один за другим.

— Мало толку идти этой дорогой, — сказал Байроту Карса, — если мы будем ползти по ней улитками.

— Опасность в том, предводитель, что здесь нас слишком хорошо видно.

— Значит, лучше нам двигаться побыстрее.

Байрот скривился:

— Как скажешь, Карса Орлонг.

Во главе с Дэлумом они поскакали неспешным карьером по самой середине мостков. Псы последовали за конями. С обеих сторон до уровня глаз всадников поднимались лишь мёртвые берёзы, их безлистые ветви опутывала паутина паучьих гнёзд. Пепельно-зелёная листва живых деревьев — осин, вязов и ольхи — едва ли доходила уридам до груди. Вдали виднелись более высокие чёрные ели, но в большинстве своём они казались мёртвыми или близкими к смерти.

— Старая река возвращается, — заметил Дэлум. — И лес здесь медленно тонет.

Карса хмыкнул, затем сказал:

— Эта долина смыкается с другими, и все ведут на север до самой Буридской расселины. Пальк был там с другими теблорскими старейшинами шестьдесят лет назад. Река льда в Расселине внезапно умерла и начала таять.

Позади послышался голос Байрота:

— Мы так и не узнали, что́ старейшины всех племён там нашли, и даже не ведаем, обнаружили ли они там то, что искали.

— Не знал, что они вообще что-то конкретное искали, — пробормотал Дэлум. — О смерти реки льда услышали сотни долин, включая нашу. Я думал, они отправились к Расселине, просто чтобы выяснить, что произошло…

Карса пожал плечами:

— Пальк рассказал мне о бессчётных зверях, которые много столетий провели во льду, но теперь уже стали видны в трещинах и разломах. Шерсть и мясо прогрелись, небо почернело от ворон и горных стервятников. Они нашли слоновую кость, но по большей части бивни слишком изломаны, чтобы сгодиться хоть на что-то. У реки льда было чёрное сердце, которое открылось с её смертью, но то, что томилось в нём, либо скрылось, либо погибло. Однако всё равно старейшины увидели следы древней битвы. Кости детей. Сломанное оружие — из камня.

— Я такого никогда не… — начал Байрот и вдруг замолк.

Мостки, которые и прежде вибрировали от стука копыт, внезапно загудели глубокой, громовой синкопой. В сорока шагах впереди дорога поворачивала и скрывалась за деревьями.

Псы начали щёлкать зубами, тихо предупреждая хозяев об опасности. Карса обернулся и увидел в двух сотнях шагов позади дюжину пеших воинов-ратидов. Клинки поднялись с безмолвной угрозой.

И топот копыт — Карса вновь взглянул вперёд и увидел, как из-за поворота выскочили шестеро всадников. Воздух разорвали боевые кличи.

— Дайте место! — заревел Байрот, пришпорил коня и обогнал сперва Карсу, а затем Дэлума. Медвежий череп вылетел в воздух, щёлкнули, натянувшись, кожаные ремешки, и Байрот начал обеими руками вращать огромный оплетённый череп над головой, поджав колени к самым плечам своего коня. Рассекая воздух, череп издавал глубокий, тягучий звук. Конь урида рванулся вперёд.

Всадники-ратиды мчались галопом — по двое в ряд, так что до края мостков с обеих сторон оставался едва ли локоть.

Когда до врагов было меньше двадцати шагов, Байрот отпустил медвежий череп.

Когда так метали два-три волчьих черепа, целились обычно в ноги, чтобы сломать их. Но Байрот метил выше. Череп врезался в боевого коня слева с такой силой, что проломил животному грудь. Изо рта и носа скакуна хлынула кровь. Падая, он сбил соседа — лишь раз толкнул копытом в плечо, но и того хватило, чтобы конь резко крутанулся и свалился с мостков. Ноги его переломились. Всадник-ратид перелетел через голову своего скакуна.

Воин, сидевший на первом коне, с отвратительным хрустом ударился о брёвна мостков под самыми копытами скакуна Байрота. И эти копыта, одно за другим, опустились на голову теблора, так что осталось лишь кровавое месиво.

Атака ратидов захлебнулась. Ещё один конь споткнулся о бившегося в конвульсиях зверя, заржал и упал, окончательно перегородив мостки.

Испустив боевой клич уридов, Байрот погнал коня вперёд. Неимоверный прыжок перенёс их через первого убитого скакуна. Всадник второго только-только поднялся и вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть клинок Байрота, который затем врезался ратиду в переносицу.

Внезапно позади товарища возник Дэлум. Два ножа просвистели в воздухе справа от Байрота. Звонкий треск — тяжёлый ратидский меч отбил один из ножей, затем — булькающий хрип, когда второй вонзился воину в горло.

Впереди осталось лишь двое врагов — по одному для Байрота и Дэлума, так что можно было вступить в одиночные поединки.

Увидев последствия первого натиска Байрота, Карса развернул коня. Выхватил меч, поднял его так, чтобы Погром увидел клинок, и погнал боевого коня по мосткам на пеший отряд.

Свора расступилась, чтоб уклониться от тяжёлых копыт, затем помчалась вслед за всадником и конём.

Впереди — восемь взрослых и двое юнцов.

Кто-то рявкнул приказ, и юнцы отступили к краям мостков, а затем спрыгнули. Взрослые воины хотели освободить пространство, и, глядя, как они самоуверенно выстроились клином во всю ширину мостков, Карса расхохотался.

Ратиды ожидали, что предводитель уридов нацелится в самый центр клина, дабы сохранить скорость и напор Погрома, зато останется уязвимым для боковых атак. В предстоящем бою скорость была очень важна. Ратиды верно рассчитали, именно так и поступил бы любой их противник — но только не Карса Орлонг.

— Уругал! — заревел он, высоко поднимаясь на плечах Погрома. — Узри!

Карса воздел остриё клинка над головой коня и вперил взор в крайнего воина-ратида на левом крыле клина.

Погром почуял, что фокус внимания седока сместился, и чуть изменил направление атаки за миг до столкновения, так что копыта боевого коня прогремели по самой кромке мостков.

Передний ратид успел отступить на шаг и взмахнул из-за головы двуручным мечом, целясь в голову Погрому.

Карса принял этот удар своим клинком и одновременно выбросил правую ногу вперёд, а левую — назад. Погром развернулся под всадником, прыгнул к центру моста.

Клин рассыпался, и все ратиды оказались слева от Карсы.

Погром понёс седока по диагонали через мостки. Радостно вереща, Карса рубил и кромсал, его клинок находил плоть и кости не реже, чем оружие врагов. Рядом с противоположным краем Погром остановился и взбрыкнул одновременно обеими задними ногами. По меньшей мере одно из копыт попало в цель, и изломанное тело полетело вниз с мостков.

А потом подоспела свора. С рычанием псы бросались на воинов-ратидов, которые в основном повернулись к Карсе — и подставили зверям спины. Воздух разорвали крики.

Карса вновь развернул Погрома. Конь и всадник опять врубились в строй врагов. Двое ратидов сумели отбиться от псов и теперь отступали по мосткам. С их клинков капала кровь.

Проревев слова вызова на бой, Карса погнал скакуна на воинов.

И был совершенно потрясён, когда увидел, что оба спрыгнули с мостков.

— Бескровные трусы! Я свидетель! Ваши юнцы свидетели! Эти треклятые псы — свидетели!

Вскоре предводитель уридов вновь увидел воинов: уже без оружия они торопливо ковыляли прочь по болоту.

Подъехали Дэлум и Байрот, спешились и добавили гнев своих клинков к отчаянной ярости, с которой псы продолжали рвать и трепать павших ратидов.

Карса отвёл Погрома в сторону, не сводя глаз с убегавших воинов, к которым уже присоединились юнцы:

— Я узрел! Уругал урзел!

Клык, чёрную с сединой шерсть которого было трудно разглядеть под подсыхающей маской крови, подошёл и остановился рядом с Погромом. Мышцы пса дрожали, но ран на нём не было. Карса обернулся и увидел, что у них осталось четверо собак: пятая потеряла переднюю лапу и теперь ковыляла по кругу, оставляя за собой алый след.

— Дэлум, перевяжи ей лапу — вечером прижжём.

— Что толку от трёхногой собаки, предводитель? — тяжело дыша, спросил Байрот.

— Даже у трёхногой собаки есть уши и нос, Байрот Гилд. Когда-нибудь она ещё будет лежать — седая и толстая — у моего очага, в том клянусь. Ладно, из вас кто-нибудь ранен?

— Царапины.

Байрот пожал плечами и отвернулся.

— Я потерял палец, — сообщил Дэлум, вытащил кожаный ремешок и направился к раненой собаке, — но не очень нужный.

Карса ещё раз взглянул на отступавших ратидов. Они уже почти добрались до ряда чёрных елей. Предводитель послал им последнюю презрительную ухмылку, затем положил ладонь на лоб Погрому.

— Отец мой сказал правду, Погром. Никогда я не скакал на таком коне, как ты.

В ответ на эти слова приподнялось ухо. Карса наклонился и коснулся губами лба зверя.

— Мы с тобою, — прошептал он, — становимся легендой. Легендой, Погром.

Выпрямившись, он оглядел трупы на мосту и улыбнулся:

— Пришло время собирать трофеи, братья мои. Байрот, твой медвежий череп уцелел?

— Думаю, да, предводитель.

— Твой подвиг даровал нам победу, Байрот Гилд.

Здоровяк обернулся, прищурился и внимательно посмотрел на Карсу:

— Ты всегда удивляешь меня, Карса Орлонг.

— А меня удивляет твоя сила, Байрот Гилд.

Теблор помолчал, затем кивнул:

— Я готов следовать за тобой, предводитель.

Всегда был готов, Байрот Гилд, и в том — различие между нами.

Назад: Книга первая Лики в скале

Дальше: Глава вторая