Книга: Дом Цепей
Назад: Глава девятнадцатая
Дальше: Глава двадцать первая

Глава двадцатая

Тень вечно в осаде, ибо такова её природа. Так же, как тьма — поглощает, а свет — крадёт. Потому мы видим, как тень вечно отступает в места тайные и скрытые, но лишь чтобы вернуться в разгар войны между светом и тьмой.
Инсаллан Энура. Наблюдения о Путях
Верёвка побывала и на эдурских кораблях. Повсюду на палубе лежали уже разлагающиеся трупы. В воздухе не смолкали крики бранящихся друг с другом чаек и ворон. Резчик стоял на носу корабля, молча глядя на то, как Апсалар ходит между трупов, останавливаясь то тут, то там, чтобы рассмотреть разные детали. От её сдержанности и спокойствия даруджийца бросало в дрожь.
Они оставили шлюпку у борта корабля, и Резчик отчётливо слышал: по мере того как утренний прохладный ветерок усиливается, она всё чаще бъётся о корпус. Несмотря на освежающую погоду, и Резчик, и Апсалар чувствовали себя вяло. Им нужно было отчаливать, но вот куда именно, бог — Покровитель убийц не объяснил. Где-то там их ожидала встреча с ещё одним прислужником Тени.
Он снова опробовал свою левую руку, вытягивая её вбок и вверх. Плечо ещё пульсировало болью, но не так сильно, как вчера. Драться на ножах — дело хорошее, пока ты не окажешься лицом к лицу с закованным в броню мечником — в таком случае недостатки коротких клинков, требующих близкой дистанции, слишком очевидны.
Резчик решил, что пора учиться стрелять из лука.
А уж потом, когда он слегка усовершенствует навыки, возможно, стоит взяться за длинный нож — оружие родом из Семи Городов, сочетавшее в себе преимущества ножа и клинок длиной в три четверти длинного меча. Ему почему-то не нравилась мысль использовать настоящий длинный меч. Возможно, дело было в том, что меч — оружие солдат, лучше всего сочетающееся со щитом или баклером. Что было бы бездарным использованием левой руки, учитывая его таланты. Вздыхая, Резчик перевёл взгляд на палубу и, стараясь побороть отвращение, начал разглядывать трупы, над которыми толклись птицы.
Он увидел лук. Тетива была разрезана, а стрелы вывалились из колчана, привязанного к бедру эдура, и рассыпались вокруг. Резчик подошёл к трупу и наклонился. Круто изогнутый и укреплённый рогом лук был тяжелее, чем казался на вид. По длине он был где-то между длинным луком и тем, что используют конные воины, — для эдуров, наверное, просто короткий лук. Без натянутой тетивы он был Резчику по плечо.
Убийца начал собирать стрелы, после чего, отогнав чаек и ворон от тела, стащил с убитого привязанный к поясу колчан. Рядом он нашёл небольшой кожаный мешочек, а в нём — полдюжины пропитанных воском тетив, запасные оперения для стрел, пару кусочков сосновой смолы, тонкое железное лезвие и три зазубренных наконечника для стрел.
Выбрав одну тетиву, Резчик выпрямился. Он закинул петлю тетивы на то плечо лука, что было ближе к земле, закрепил оружие наружной частью своей правой ноги и надавил на верхнее плечо.
Сложнее, чем он думал. Напряжённый лук дрожал в руках, пока убийца пытался прокинуть вторую петлю в свободную зарубку.
Чтобы лучше оценить проделанную работу, Резчик поднял лук и натянул тетиву. От попытки удержать оружие в натянутом состоянии у него со свистом свело дыхание. Наконец, отпустив тетиву, он пришёл к выводу, что это будет та ещё задача.
Ощутив на себе взгляд, он повернулся.
Апсалар стояла рядом с главной мачтой, предплечья её были покрыты пятнами и каплями засохшей крови.
— Что это ты делала? — спросил он.
Она пожала плечами:
— Осматривалась.
Внутри чьей-то грудной клетки?
— Нам пора.
— Ты уже решил куда?
— Уверен, мы скоро узнаем ответ, — сказал он, наклоняясь, чтобы подобрать стрелы, пояс с колчаном и сумку с принадлежностями.
— Здесь витает странное… колдовство.
Он резко вскинул голову:
— Что ты имеешь в виду?
— Не уверена. Моё знакомство с Путями… оно заимствованное, не моё.
Я знаю.
— Но, — продолжила она, — если это Куральд Эмурланн, то он здесь… запятнан. Некромантией. Магия жизни и смерти врезана в саму древесину этого корабля. Будто колдуны и поплечницы провели освящение.
Резчик нахмурился:
— Освящение? Ты говоришь так, будто этот корабль — какой-то храм.
— Он и был храмом. И продолжает им быть. Кровопролитие никак не осквернило это место, что меня и смутило. Возможно, даже Пути могут погружаться в варварство.
— Тогда выходит, что те, кто использует Пути, могут влиять на их природу. Мой покойный дядюшка счёл бы эту идею увлекательной. Если это не осквернение, то тогда, значит, очернение.
Она медленно осмотрелась вокруг.
— Рашан. Меанас. Тир.
Он уловил её мысль.
— Хочешь сказать, что все Тропы, доступные людям, по сути, являются очернёнными Старшими Путями?
Затем она подняла руки:
— Даже кровь угасает.
Резчик нахмурился сильнее. Он не совсем понял, что она имела в виду, но уточнить желания не возникло. Куда проще и безопаснее просто хмыкнуть и пойти к планширю.
— Этот ветер нам на руку. Если ты тут закончила.
Вместо ответа она направилась к борту корабля и перебралась через планширь.
Резчик наблюдал за тем, как Апсалар спустилась вниз, к своему судну, и заняла место у руля. Напоследок он решил осмотреться. И застыл.
На далёком берегу Плавучего Авали стояла одинокая фигура, опираясь на двуручный меч.
Путник.
Присмотревшись, Резчик увидел вокруг него ещё полдюжины рассевшихся на корточках малазанских солдат. Среди деревьев за ними стоял сребровласый, похожий на привидение, тисте анди. Эта картина пылала в его глазах, точно касание — такое холодное, что обжигало огнём. Он вздрогнул, с трудом отведя взгляд, и быстро присоединился к Апсалар в шлюпке, прихватив с собой швартовой канат.
Он вставил вёсла в уключины и оттолкнул посудину от чёрного корпуса корабля.
— Думаю, они собираются захватить этот эдурский дромон, — сказала Апсалар.
— А как же Трон?
— На острове сейчас демоны Тени. Твой бог-покровитель явно решил принять более активное участие в защите этой тайны.
«Твой бог-покровитель». Ну, спасибо, Апсалар. А чью душу он сжимал в своих руках? В руках убийцы.
— Почему бы просто не забрать его обратно во Владения Тени?
— Я не сомневаюсь, что он бы так и поступил, будь у него такая возможность, — ответила девушка. — Но когда Аномандр Рейк привёл свой род защищать эту тайну, он также оплёл Трон чарами. И Трон не сдвинется с места.
Резчик опустил вёсла в воду и начал поднимать парус.
— Значит, Престолу Тени нужно просто прийти сюда и усадить свою костлявую задницу на трон?
Ему не понравилось, с какой улыбкой она ответила:
— Чтобы никто другой больше не смог претендовать на его силу или на место Короля Высокого дома Тени. Если, конечно, не убить прежде самого Престола Тени. Какой-нибудь отважный и обладающий безграничным могуществом бог мог бы усадить свою костлявую задницу на Трон и навсегда прекратить любые притязания. Но Престол Тени уже однажды сделал это под именем Императора Келланведа.
— Правда?
— Он присвоил себе Первый Престол. Престол т’лан имассов.
Ого.
— К счастью, — продолжила Апсалар, — как Престол Тени он не проявил особого желания воспользоваться своим положением Императора т’лан имассов.
— Ну, тогда и переживать не стоит. Если он займёт Трон, никто больше не найдёт и не присвоит его, но в первую очередь важно то, что, пока Престол Тени не использует его силу, никто и не узнает, что Трон — у него. Боги, я уже говорю как Крупп! В любом случае это кажется мне умным, а не трусливым решением.
Некоторое время она молча разглядывала его:
— Я об этом не подумала. Конечно! Ты прав. В конце концов, использование силы ведёт к схождениям. Кажется, Престол Тени вынес урок из пребывания в Мёртвом доме. Возможно, даже сделал это лучше, чем сам Котильон.
— Ну, да, такова ведь тактика Азатов, верно? Отказ от силы предотвращает её выплеск. Представься такая возможность, он захватит все Троны, до которых доберётся, и ничего не будет делать с обретённой силой. Вообще ничего.
Её глаза медленно округлились.
Выражение лица Апсалар заставило Резчика нахмуриться. И вдруг его сердце стало биться сильнее. Нет. Я ведь пошутил. Это не просто амбиции, это — безумие! Он никогда не смог бы такое провернуть… а если всё же смог бы?
— Все игры богов…
— Могут серьёзно… сократиться. Крокус, неужели ты нащупал истину? Только что постиг грандиозный замысел Престола Тени? Его удивительный гамбит в надежде заполучить абсолютную власть?
— Только если он и впрямь безумен, Апсалар, — ответил даруджиец, качая головой. — Это невозможно. Он никогда не преуспеет. Даже близко не подберётся.
Как только парус развернулся, Апсалар облокотилась на румпель, и шлюпка рванулась вперёд.
— На два года, — сказала она, — Танцор и Император пропали. Оставили Империю в руках Стервы. Краденая память о том времени ещё расплывчата, но я точно знаю: то, что случилось с ними за эти два года, навсегда изменило обоих. И дело не в одном лишь мире Тени, который, без сомнения, был их основной целью. Произошли другие вещи… они узнали правду, проникли в тайны. И одно, Крокус, я знаю точно — почти два года Танцор и Келланвед были не в этом мире.
— Тогда где, Худа ради, их носило?
Она покачала головой:
— На этот вопрос у меня нет ответа. Но чувствую, что они шли по следу, ведущему через все Пути — и в миры, куда не приведёт ни один из ведомых нам Путей.
— По какому следу? По чьему?
— Подозрения… след имеет какое-то отношение к, кхм, Домам Азатов.
Воистину «проникли в тайны». Ведь Азаты — самая большая тайна из всех.
— Тебе стоит знать, Крокус, — продолжила Апсалар, — им было известно о том, что Стерва ждала их. И о том, что она им уготовила. И тем не менее они вернулись.
— Глупость какая-то.
— Нет, если только она не сделала именно то, чего они от неё хотели. В конце концов, мы оба знаем, что покушения провалились — ей не удалось убить ни одного из них. И встаёт вопрос: к чему привёл весь этот бардак?
— Это вопрос риторический?
Она удивлённо вскинула голову:
— Нет.
Резчик потёр щетину и пожал плечами:
— Ладно. Он привёл к тому, что Стерва оказалась на малазанском троне. Родилась Императрица Ласиин. И Келланвед лишился своего мирского престола. М-м-м. Давай перефразируем вопрос. Что, если бы Келланвед и Танцор возвратились и успешно вернули себе имперский трон? Но в то же время они бы владели миром Тени. Таким образом, у них была бы в руках Империя, охватывающая два Пути. Империя Тени, — он сделал паузу и медленно кивнул. — Они бы этого не потерпели — другие боги. Все Взошедшие навалились бы на Малазанскую империю. Втоптали бы её и двух её правителей в пыль.
— Скорее всего. И ни у Келланведа, ни у Танцора не хватило бы сил, чтобы как-то защититься от столь длительной атаки. Ведь они ещё не укрепили свои притязания на Владения Тени.
— Именно, поэтому они и подстроили свои смерти — чтобы тайно править Тенью так долго, как это возможно, и всё это время усердно работать над возобновлением своих грандиозных планов. Что ж, звучит очень правдоподобно, только вот как-то зловеще. Но разве от этого становится проще понять, какие у них сейчас планы? Я совсем запутался.
— С чего вдруг? Котильон завербовал тебя, чтобы ты узрел истинный Трон Тени на Плавучем Авали, и то, чего он добился в итоге, — лучшее из возможного для него и Престола Тени. Дарист мёртв, Отмщенье попало в руки странника с тёмной судьбой. Эдурская экспедиция уничтожена, а это значит, что тайна остаётся тайной и ещё некоторое время никто её не потревожит. Конечно, пришлось вмешаться самому Котильону, чего он, несомненно, хотел бы избежать.
— Не думаю, что ему пришлось бы беспокоиться лично, если бы Гончая не ослушалась меня.
— Что?
— Я прибегнул к помощи Бельма — ты тогда уже была без сознания. И одному из эдурских магов хватило одного слова, чтобы Гончая съёжилась.
— Ах, значит, Котильон узнал ещё одну важную вещь — его Гончие ненадёжный инструмент в борьбе с тисте эдур. Псы до сих пор помнят своих первых хозяев.
— Наверное. Неудивительно, что он так разозлился на Бельмо.
Они бы продолжили беседу, и Резчик бы по полной воспользовался внезапной разговорчивостью Апсалар, если бы небо внезапно не потемнело, а тени не выросли со всех сторон, сжимаясь и поглощая их — а затем последовал оглушающий удар…

 

Единственным объектом, выделяющимся на фоне плоской равнины, была огромная черепаха, которая неуклюже ползла по дну древнего моря с бесконечным упорством, присущим лишь неразумным тварям. По бокам от неё возникли две тени.
— Как жаль, что она всего одна, — заметил Трулл Сэнгар, — будь их две, мы бы скакали по-королевски.
— Думается, — ответил Онрак, замедляя шаг, чтобы идти в одном темпе с черепахой, — он тоже об этом жалеет.
— И оттого предпринял своё грандиозное странствие… да что там, отчаянный поход к заветной цели. И я ему в некотором роде сочувствую.
— Стало быть, ты скучаешь по своим сородичам, Трулл Сэнгар?
— Это слишком обобщающее заявление.
— А — потребность в продолжении рода.
— Едва ли. Мои потребности никак не связаны с тем, чтобы нарожать детёнышей с моими волосами или, упасите боги, моими ушами. — Он протянул руку к пыльному панцирю черепахи и похлопал по нему. — Как и у нашего друга, у меня нет времени думать о всех тех яйцах, которые я никогда не отложу. Единственная цель — вне времени, вне всех омерзительных последствий, которые неизбежно настигнут ту несчастную девочку-черепашку, на которой умудрится попрыгать наш решительный друг.
— Они не умеют прыгать, Трулл Сэнгар. На самом деле этот акт — куда более неуклюжее действие…
— Разве не у всех так?
— Могу сказать по личному опыту…
— Хватит об этом, Онрак. Или ты думаешь, я хочу слушать о твоих акробатических достижениях? Признаюсь, я ещё не возлежал с женщиной. И потому предоставлен лишь своему довольно скудному в этом плане воображению. Молю, не посвящай меня в самые сочные детали.
Т’лан имасс медленно повернул голову:
— В традициях вашего народа воздерживаться от подобного рода действий до брака, не так ли?
— Так. А разве у имассов не было такой традиции?
— Ну, в каком-то роде да, была. Но ею пренебрегали при первой же возможности. Да и — как бы там ни было — я ведь уже говорил, у меня была супруга.
— Которую ты оставил, потому что влюбился в другую женщину.
— Оставил, Трулл Сэнгар? Нет. Которую я утратил. И утрата эта была не единственной. Как всегда и бывает. Учитывая всё тобой сказанное, осмелюсь предположить, что ты ещё относительно юн.
Тисте эдур пожал плечами:
— Можно и так сказать, особенно если принять во внимание мою нынешнюю компанию.
— Давай же предоставим этому существу идти его дорогой, чтобы оно лишний раз не служило тебе напоминанием о возрасте.
Трулл Сэнгар окинул т’лан имасса взглядом и ухмыльнулся:
— Хорошая идея.
Они ускорили шаг и вскоре оставили черепаху далеко позади. Оглянувшись, Трулл Сэнгар вскрикнул.
Онрак замер и развернулся.
Черепаха заходила на длинный круг своими короткими и толстыми ножками, чтобы развернуться.
— Что он делает?
— Он наконец-то нас увидел, — ответил Онрак, — и теперь убегает.
— Ох, значит, сегодня ночью бедняга останется без постельных утех?
— Спустя некоторое время он решит, что опасность миновала, и продолжит своё странствие, Трулл Сэнгар. Мы для него — лишь кратковременное препятствие.
— Ох, унизительное напоминание.
— Как скажешь.
На небе не было ни тучки, от старого морского дня волнами поднимался жар. Через несколько тысяч шагов вновь начинались травянистые степи одана. На покрытой соляной коркой земле не оставалось следов, но Онрак всё ещё мог отыскать признаки того, что тут прошли шестеро беглых т’лан имассов — где-то царапина, где-то потёртость. Один из них подволакивал ноги, другой неравномерно распределял вес. Все они, без сомнения, были серьёзно ранены. Обряд, несмотря на отмену самого Обета, ещё имел остаточную силу, однако прослеживалось что-то ещё: размытые нотки хаоса, неизвестных или, возможно, изувеченных до неузнаваемости Путей. Среди этой шестёрки, как подозревал Онрак, был заклинатель костей.
Олара Этил, Килава Онасс, Монок Охем, Хентос Ильм, Тэм Бенасто, Ульпан Нодост, Тенаг Ильбай, Ай Эстос и Абсин Толай — заклинатели костей Логросовых т’лан имассов. Кто из них потерян? Конечно же, Килава, но так было всегда. И Хентос Ильм, и Монок Охем, в свою очередь, оба принимали участие в охоте. Олара Этил ищет другие армии т’лан имассов, ведь призыв был слышен нам всем. Бенасто и Ульпан остались с Логросом. Ай Эстос была потеряна здесь, в Ягг-одане, ещё во время последней войны. И я ничего не знаю о судьбе Абсина Толая. Остаётся Тенаг Ильбай, которого Логрос отправил на помощь Крону в войне за Лейдерон. Таким образом, это либо Абсин Толай, либо Тенаг Ильбай, либо же Ай Эстос.
Конечно, не было повода полагать, что отступники были из воинов Логроса, но их присутствие на этом континенте предполагало это, ведь пещеры и тайные закладки с оружием существовали не только тут. Такие же тайники можно найти на любом материке, но отступники пошли за своим оружием именно в Семь Городов, на место рождения Первой империи. И именно войску Логроса было велено удерживать родину.
— Трулл Сэнгар?
— Что?
— Что ты знаешь о культе Безымянных?
— Только то, что они преуспевают в своём деле.
Т’лан имасс вскинул голову.
— Что ты имеешь в виду?
— Что их существование было для меня тайной. Впервые о таких слышу.
Ясно.
— Логрос приказал убрать Первый престол с этой земли потому, что Безымянные уже почти сумели вызнать, где он находится. Они догадались, что есть способ заполучить его силу и заставить т’лан имассов склонить головы и служить тому смертному, кто воссядет на него.
— И Логрос не пожелал, чтобы этим смертным оказался один из Безымянных. Но почему? Какую ужасающую цель они преследуют? И прежде чем ты ответишь, Онрак, хочу тебя предупредить — когда я говорю «ужасающую цель», я имею в виду что-то зловещее и угрожающее и твоему, и моему роду.
— Я понимаю, Трулл Сэнгар, и это действительно важный момент. Безымянные служат Домам Азатов. Логрос уверен, что если жрец этого культа займёт Первый престол, его первым и единственным приказом, отданным т’лан имассам, будет добровольное принятие вечного заключения. И мы исчезнем с лица этого мира.
— И потому Трон перевезли.
— Да, на континент к югу от Семи Городов. Там его нашёл маг — Келланвед, Император Малазанской империи.
— И теперь он правит т’лан имассами? Неудивительно, что Малазанская империя кажется такой сильной, но, с другой стороны, она бы уже могла захватить весь мир, призови он на помощь в войнах т’лан имассов.
— Использование Императором Трона было… скромным. На удивление ограниченным. А потом его убили. Новая Императрица не командует нами.
— Почему она просто не заняла Первый престол сама?
— Заняла бы, сумей она его найти.
— Ах, так, значит, вы снова свободны.
— Кажется, что так, — ответил Онрак спустя миг. — Есть и другие… обстоятельства, Трулл Сэнгар. Келланвед некоторое время жил в Доме Азатов…
Они добрались до холма за покрытой солью долиной и начали взбираться по склону.
— В этих вещах я смыслю мало, — сказал тисте эдур. — Вы боитесь, что Император был одним из Безымянных или как-то связан с ними. Если так, почему он не отдал вам тот единственный приказ, который вы так боитесь получить?
— Мы не знаем.
— И как вообще он умудрился найти Первый престол?
— Мы не знаем.
— Ладно. И какое всё это имеет отношение к тому, что мы сейчас задумали?
— Подозрительное, Трулл Сэнгар, учитывая куда направляется эта шестёрка т’лан имасских отступников.
— Куда-то на юг, кажется. Ох, я понял.
— Если среди них есть соплеменники Логроса, то им известно, где находится Первый престол.
— Скажи, а ты сильно отличаешься от других т’лан имассов? Ты не думал, что другие твои сородичи тоже начали подозревать нечто подобное?
— В этом я не уверен. У нас с отступниками есть что-то общее, что отличает нас от других, Трулл Сэнгар. Как и они, я не обременён. Свободен от ритуального Обета. Это приводит к определённому раскрепощению мышления. Монок Охем и Ибра Голан преследуют добычу, а разум охотника всегда поглощён мыслями о добыче.
Они добрались до первой возвышенности и остановились. Онрак обнажил свой меч и вонзил его остриё в землю так сильно и глубоко, что меч остался стоять прямо, когда его хозяин отошёл. Пройдя десять шагов, он вновь остановился.
— Что ты делаешь?
— Если ты не возражаешь, Трулл Сэнгар, я подожду Монока Охема и Ибру Голана. Они и, в свою очередь, Логрос должны узнать о моих подозрениях.
— И ты считаешь, что Монок уделит минутку на светскую беседу? Насколько я помню, при последней встрече всё было не так радушно и совсем не приятно. Я бы чувствовал себя комфортнее, стой ты чуточку ближе к своему мечу.
Тисте эдур нашёл ближайший булыжник, на которой можно было присесть, и долго рассматривал Онрака, прежде чем продолжить:
— И как они воспримут то, что ты сделал в пещере, где ещё работал этот ваш Обряд Телланна? — Он указал на новую левую руку Онрака и другие дополнения в тех местах, где тот получил повреждения. — Очевидно, что эта рука короче, чем твоя родная, знаешь ли. Очень заметно. И что-то подсказывает мне, что ты не должен был делать того… что сделал.
— Ты прав… Точнее, был бы прав, если бы я ещё был связан Обетом.
— Понятно. А будет ли Монок Охем так же невозмутим, когда увидит, что ты сделал?
— Я от него этого не жду.
— Разве ты не дал клятву служить мне, Онрак?
Т’лан имасс поднял голову:
— Дал.
— А что, если я не хочу, чтобы ты подвергал себя — и меня, стоит добавить, — такому риску?
— Ты сделал верное замечание, Трулл Сэнгар, я об этом не подумал. Тем не менее вот что я хочу у тебя спросить. Эти отступники служат тому же хозяину, что и твой народ. Если благодаря им кто-то из твоего смертного рода займёт Первый престол и получит власть над т’лан имассами, можешь ли ты представить, чтобы он распоряжался этими армиями так же осмотрительно, как это делал Император Келланвед?
Тисте эдур некоторое время ничего не говорил, после чего вздохнул:
— Ладно, но ты заставляешь меня гадать, если Первый престол так уязвим, почему вы сами не выберете кого-то надёжного на роль его владыки?
— Чтобы занять Первый престол, нужно быть смертным. Какому смертному мы могли бы доверить такую ответственность? Мы даже не выбирали Келланведа — нам повезло, что он так воспользовался своей силой. Кроме того, это скоро может стать несущественным. Т’лан имассов призвали — и это слышали все, независимо от того, связывал ли их Обет. В далёких землях появилась новая, смертная заклинательница костей.
— И вы хотите, чтобы она заняла Первый престол?
— Нет. Мы хотим, чтобы заклинательница освободила нас всех.
— От Обета?
— Нет, от оков существования, Трулл Сэнгар, — тяжело пожал плечами Онрак. — Или, по крайней мере, об этом попросят Связанные Обетом, если ещё не попросили. Как ни странно, но я не чувствую, что всё ещё разделяю это желание.
— Как не разделяют и другие, избавившиеся от Обета. В таком случае я думаю, что эта новая смертная заклинательница костей в смертельной опасности.
— И потому — под защитой.
— И ты способен противостоять её призыву?
— Я… волен выбирать.
Тисте эдур вскинул голову:
— Мне кажется, Онрак, что ты уже свободен. Пусть и не в том смысле, что может предложить тебе эта заклинательница костей, но даже так…
— Да, но предоставленная мне альтернатива недоступна тем, кто связан Обетом.
— Будем надеяться, Монок Охем не очень злопамятен.
Онрак медленно повернулся.
— Сейчас узнаем.
Из травы на краю уступа вихрем поднялась пыль, разделившись на две колонны, которые приняли обличья заклинателя костей Монока Охема и вождя клана Ибры Голана. Последний занёс меч и направился прямо к Онраку.
Трулл Сэнгар встал у воина на пути:
— Постой, Ибра Голан. У Онрака есть вести, которые вы захотите выслушать. Особенно ты, заклинатель костей Монок Охем. Отзови вождя. Сначала выслушайте его, а потом решайте, заслужил ли Онрак кару.
Ибра Голан остановился, после чего сделал шаг назад и опустил меч.
Онрак рассматривал Монока Охема. И хотя когда-то связывавшие их духовные цепи уже лопнули, враждебность заклинателя костей — ярость Монока — была физически ощутима. Онрак знал длинный список своих преступлений и безобразных поступков, но последний — кража частей тела другого т’лан имасса — было доселе самым безобразным и ужасным осквернением сил Телланна.
— Монок Охем, отступники намереваются привести своего нового владыку к Первому престолу. Они перемещаются по Путям Хаоса. Я пришёл к выводу, что они намерены усадить на Престол смертного тисте эдур. Новый правитель т’лан имассов, в свою очередь, будет приказывать новой, смертной заклинательнице костей — той, что призвала нас.
Ибра Голан медленно повернулся лицом к Моноку Охему, и Онрак ощутил, как они оба сосредоточились.
Онрак продолжил:
— Сообщите Логросу, что я, Онрак, и тот, кому я ныне присягнул, — тисте эдур Трулл Сэнгар — разделяем вашу тревогу. Мы будем действовать сообща с вами.
— Логрос слышит вас, — прохрипел Монок Охем, — и принимает ваше предложение.
Скорость ответа удивила Онрака, и он задрал голову. Воина посетила тревожная мысль.
— Сколько стражей охраняют ныне Первый престол?
— Ни одного.
Трулл Сэнгар выпрямился:
— Ни одного?
— Остались ли т’лан имассы на континенте Квон-Тали? — спросил Онрак.
— Нет, Онрак Разбитый, — ответил Монок Охем. — Намерение, о котором ты сказал… неожиданно. Армия Логроса собрана тут, в Семи Городах.
Онрак никогда раньше не ощущал такого волнения, пробиравшего его изнутри. Не сразу, но он определил эту эмоцию как потрясение.
— Монок Охем, почему Логрос с армией не ответил на призыв?
— Мы отправили своих представителей, — ответил заклинатель костей. — Логрос держит свою армию здесь в ожидании неизбежной нужды.
Нужды?
— И нет возможности кого-то выделить?
— Нет, Онрак Разбитый. Никого нельзя выделить. Как бы там ни было, мы ближе всего к отступникам.
— У меня есть повод думать, что отступников шестеро, — сказал Онрак. — И один из них — заклинатель костей. Монок Охем, даже если мы успешно перехватим их, нас слишком мало…
— По крайней мере, дайте мне подыскать достойное оружие, — пробубнил Трулл Сэнгар. — В конце концов, может случиться так, что мне придётся сражаться против собственного народа.
Ибра Голан сказал:
— Каким оружием ты владеешь, тисте эдур?
— Копьём. Я сносно стреляю из лука, но в битве я предпочитаю… копьё.
— Я достану для тебя копьё, — сказал вождь клана. — И лук тоже. Но мне интересно — в тайнике, от которого вы недавно держали путь, были, помимо прочего, и копья. Почему ты не раздобыл себе там оружие?
Ответ Трулла Сэнгара был тихим и спокойным:
— Я не вор.
Вождь клана повернулся к Онраку и сказал:
— Ты сделал правильный выбор, Онрак Разбитый.
Знаю.
— Монок Охем, не делился ли Логрос с тобой мыслями о том, кем может быть заклинатель костей отступников?
— Тэнаг Ильбай, — незамедлительно ответил Монок Охем. — Скорее всего, он выбрал себе новое имя.
— Логрос в этом уверен?
— Все остальные учтены, не считая Килавы Онасс.
Которая сохранила свою смертную плоть и потому не может быть среди отступников.
— Родившийся в клане Бана Рэйла, тэнаг-одиночник. Прежде чем стать клановым заклинателем костей, он был известен под именем Харан ‘Алле, рождённый летом Великой Смерти Карибу. Он был преданным заклинателем костей…
— Пока не потерпел поражение в Л’ейдеронских войнах против форкрул ассейлов, — перебил его Монок Охем.
— Как и мы, в свою очередь, потерпели поражение, — прошептал Онрак.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Монок Охем. — В чём мы потерпели поражение?
— Мы решили рассматривать поражение как предательство, заклинатель костей. Но в нашем суровом осуждении павших собратьев мы сами совершили акт предательства. Тэнаг Ильбай стремился преуспеть в свой задаче. Его поражение не было выбором. Скажи, мы хоть раз преуспели в сражении с форкрул ассейлами? Исходя из этого, Тэнаг был обречён с самого начала. И всё же он согласился с тем, что было ему приказано. Отлично зная, что его уничтожат и потом осудят. Я осознал это, Монок Охем, и подумал, что тебе стоит сказать это Логросу и всем т’лан имассам: эти отступники — дело наших рук и наших ошибок.
— Тогда и расправиться с ними — наша обязанность, — прорычал Ибра Голан.
— А что будет, если мы потерпим неудачу? — спросил Онрак.
На это ни один из т’лан имассов не ответил.
Трулл Сэнгар вздохнул:
— Если мы планируем перехватить этих отступников, пора отправляться в путь.
— Мы пойдём по Пути Телланна, — сказал Монок Охем. — Логрос разрешает вам присоединиться к нам.
— Щедро с его стороны, — пробормотал Трулл Сэнгар.
Готовясь открыть Путь, Монок Охем остановился на миг и вновь окинул Онрака взглядом.
— Когда ты… починил себя, Онрак Разбитый… куда делись останки тела?
— Я не знаю, их… забрали.
— И, что самое важное, кто их уничтожил?
И впрямь вызывающий беспокойство вопрос.
— Я не знаю, Монок Охем. И ещё одно меня встревожило.
— Что же?
— Отступницу рассекли пополам одним ударом.

 

Извилистый путь, ведущий на засыпанный валунами склон, выглядел настолько знакомым, что Лостара Йил ощутила, как лицо морщится в гримасе. Жемчуг держался в нескольких шагах позади, бурча под нос всякий раз, когда из-под её ботинок вырывались и катились вниз камни. Она слышала, как Коготь разразился проклятьями, когда один из булыжников врезал ему по голени, и почувствовала, как губы растягиваются в улыбке.
Холёная маска этого ублюдка сходила, обнажая неприглядные черты, и Лостара находила в этом одновременно объект для насмешки и странную безвкусную привлекательность. Она была слишком взрослой, чтобы мечтать о совершенстве. Вместо этого Лостара начала находить определённую привлекательность в пороках, а у Жемчуга в них не было недостатка.
Больше всего он раздражался от потери главенства, но эта местность принадлежала Лостаре и её воспоминаниям. Прямо перед ними лежал древний выщербленный пол храма, где она выпустила стрелу прямо в лоб Ша’ик. И если бы не те двое телохранителей — особенно тоблакай, — это был бы день величайшего триумфа, когда «Красные клинки» вернулись бы в Г’данисбан с головой Ша’ик на копье. Закончив восстание ещё до его начала.
Столько бы жизней было спасено, случись всё так, сложись всё в реальности так, как она множество раз представляла себе. Такая мелочь — и судьба всего континента свернула на ужасающую, непоправимую тропу, залитую кровью.
Этот проклятый тоблакай. Со своим проклятым деревянным мечом. Каким был бы этот день, если бы не он? Что точно — нас бы здесь не было. Фелисин Паран не потребовалось бы пересечь все Семь Городов, спасаясь от разъяренных повстанцев, желающих ей смерти. Колтейн был бы жив, нещадно топча имперскими сапогами каждый тлеющий уголёк сопротивления прежде, чем вспыхнул бы пожар. А Первый Кулак Пормкваль отвечал бы перед Императрицей за свои прегрешения, коррупцию и некомпетентность. Всё из-за одного вонючего тоблакая…
Она миновала огромные валуны, за которыми они тогда скрывались, затем тот, к которому она подкралась вплотную, чтобы убедиться, что выстрел был смертельным. И там, в десяти шагах впереди на полу храма были разбросаны останки последних «красных клинков», павших при отступлении.
Лостара ступила на каменный пол и остановилась.
Жемчуг подошёл и встал рядом, с интересом оглядываясь по сторонам.
Лостара указала рукой.
— Вон там она сидела.
— Стражники не стали возиться с погребением «красных клинков», — отметил он.
— С чего бы им?
— Зато, — продолжил Коготь, — с Ша’ик они повозились.
Он подошел к затемнённому месту между двумя опорами древних арочных ворот.
Лостара следовала за ним, сердце отчего-то колотилось в груди.
Крошечная фигурка, завёрнутая в истрёпанную грубую ткань. Чёрные волосы отросли — и росли ещё долго после смерти, так что зрелище — Жемчуг наклонился и отбросил ткань, обнажив иссохшее лицо и череп, — было ужасающим. Дыра, проделанная арбалетной стрелой во лбу, позволила черепу наполниться песком. Глазницы, ноздри и раскрытый рот трупа были щедро засыпаны мелкой крупой.
— Рараку берёт своё, — прошептал Жемчуг чуть погодя. — И ты уверена, что это была Ша’ик, дорогая?
Она покачала головой:
— Как я и говорила, Книгу Дриджны передали ей в руки. В ней было предсказано, что случится возрождение и что ответом ему станет явление Вихря, Апокалипсис… восстание.
— Опиши мне ещё раз этих телохранителей.
— Тоблакай и второй, известный как Леоман Кистень. Самые близкие телохранитени Ша’ик.
— Может статься, что восстанию не нужны ни Ша’ик, ни Вихрь. Всё затевалось, ещё когда Фелисин прибыла на место. Так что же тогда случилось? Ты полагаешь, телохранители просто… ждали? Здесь? Ждали чего?
Лостара пожала плечами:
— Возможно, возрождения. Прелесть пророчеств в том, что они легко поддаются бесчисленному количеству толкований, выбирай по вкусу. Дураки ждали и ждали…
Нахмурившись, Жемчуг выпрямился и осмотрелся:
— Но возрождение произошло. Вихрь явился, положив начало, породив яростное сердце восстания. Всё случилось так, как было предсказано. Интересно…
Лостара наблюдала за ним из-под полуприкрытых век. Она отметила некоторое изящество его движений. Элегантность, которая смотрелась бы женственной в исполнении кого-то менее смертоносного. Он был похож на пустынную змею — спокойный, самодостаточный… до броска.
— Но взгляни на неё, — сказала она. — Не было никакого возрождения. Мы зря теряем здесь время, Жемчуг. Возможно, так и Фелисин задержалась здесь, прежде чем двинуться дальше.
— Ты намеренно строишь из себя дурочку, дорогая, — пробурчал Жемчуг, разочаровав её тем, что не заглотил наживку.
— Разве?
Улыбка, которой он её одарил, вызвала в Лостаре ещё одну вспышку гнева.
— Ты совершенно права в том, что из этого трупа ничего не могло возродиться. Отсюда можно сделать лишь один вывод. Ша’ик, пребывающая в добром здравии в самом сердце Рараку, не та же самая Ша’ик. Эти телохранители нашли… замену. Самозванку. Кого-то, кто смог как следует вжиться в роль, и в этом им прекрасно помогла гибкость в толковании пророчеств, о которой ты недавно упомянула. Возрождённая. Прекрасно. Моложе с виду, да? Так ведь старуха не может повести армию на войну. И что важнее, старой женщине может оказаться сложнее убедить всех, что она переродилась.
— Жемчуг.
— Что?
— Я отказываюсь в это верить. Да, я знаю, о чём ты думаешь. Но это невозможно.
— Почему? Только это объясняет…
— Мне плевать, что там объясняет! Это всё, на что годны мы, смертные? Жертвы уродливой иронии, увеселяющие безумную стаю богов?
— Стая ворон, стая богов — мне это по нраву, милая. Что до уродливой иронии — больше похоже на изящную шутку. Ты не думаешь, что Фелисин с радостью ухватилась за возможность стать инструментом возмездия против своей сестры? Против Империи, отправившей её на каторгу? Судьбоносное сочетание обстоятельств может возникнуть само собой, но за возможности нужно хвататься изо всех сил, со всей жадностью. Тут куда меньше случайностей или совпадений, чем своевременного схождения желаний и необходимости.
— Мы должны вернуться к адъюнкту, — заявила Лостара.
— Увы, между нами — Стена Вихря. В зоне её действия я не могу ускорить наше передвижение Путями. А обход займёт слишком много времени. Не бойся, мы постараемся добраться до Тавор вовремя и принести эти ужасные откровения. Но нам ещё предстоит пройти через Вихрь и через саму Рараку, причём осторожно и тихо. Если нас обнаружат… что ж, последствия могут быть фатальными.
— И тебя это радует, не так ли?
Его глаза расширились — она осознала, что теперь Коготь выглядит ещё более довольным, и это её разозлило.
— Несправедливо, дорогая моя Лостара Йил. Меня радует, что загадка разгадана, что наше задание — определить судьбу Фелисин — исполнено. Насколько это возможно сейчас. Вот и всё.
— А что же с твоей охотой на Главу Перстов?
— О, думаю, и в этом вопросе я вскоре буду удовлетворён. По сути, всё складывается как нельзя лучше.
— Я так и знала, что ты доволен!
Он развёл руками:
— Ты предпочла бы, чтоб я рвал на себе волосы от отчаяния? — Он пристально с подозрением уставился на её приподнятую бровь, затем выдохнул и продолжил: — Наша миссия почти окончена, милая. Вскоре мы сможем наконец насладиться прохладным вином в уютном шатре, предаваясь на досуге размышлениям о совершённых открытиях.
— Жду не дождусь, — едко ответила она, скрестив руки на груди.
Жемчуг обернулся лицом к Вихрю. Воющий, свистящий ураган бушевал в небе, закручивая бесконечный песчаный поток.
— Конечно, вначале нам придётся миновать защиту богини незамеченными. В тебе течёт пардийская кровь, так что ты ей без надобности. Я же, с другой стороны, на четверть тисте анди…
Она остановилась перевести дух:
— Да?
Он удивлённо оглянулся:
— Ты не знала? Моя мать была с Плавучего Авали, красивая светловолосая полукровка — ну, так мне говорили, сам-то я ничего не помню, ведь она покинула моего отца, едва отлучив меня от груди.
Воображение Лостары нарисовало образ Жемчуга, сосущего материнскую грудь, и эта картинка ей не понравилась.
— Так ты живорождённый?
И усмехнулась в ответ на его обиженное молчание.

 

Они направились вниз по тропе в сторону низины, где яростная буря Вихря ярилась, не стихая ни на миг; по мере приближения она нависала над ними, вздымаясь словно башня. Дело шло к закату. Еды практически не осталось, зато у них было вдоволь воды, набранной в ручье у развалин храма. Сапоги Лостары разваливались на ногах, а мокасины Жемчуга нынче больше напоминали изорванные тряпки. Швы одежды истёрлись и выгорели на бесконечном солнцепёке. Кожа потрескалась, а железные пластины после прохода через Путь Тирллан покоробились и покрылись патиной и пятнами ржавчины.
Лостара выглядела измождённой и потасканной; ей казалось, что с виду ей лет на десять больше, чем на самом деле. Ещё больше причин для всё возрастающей ярости и недоумения при виде свежего гладкого лица Жемчуга с ясными, сияющими глазами странной формы. Лёгкость его походки вызывала у неё желание огреть его по голове мечом плашмя.
— Как ты собираешься остаться незамеченным для Вихрь, Жемчуг? — спросила она, когда они приблизились к Стене.
Коготь пожал плечами:
— У меня есть план. Который, может, и сработает.
— Как типично для твоих планов. Скажи же мне, что за рискованную роль ты уготовил для меня?
— Рашан, Тир и Меанас, — ответил он. — Вечная война. Сама богиня не до конца понимает лежащий перед нами фрагмент Пути. Неудивительно, ведь она начинала, будучи крошечным невесомым духом. Я же, как ни крути, могу осмыслить… точно лучше неё.
— Ты вообще умеешь отвечать кратко? «Ноги натёр?» — «О, пути Моккра, Рашан и Омтоз Феллак, откуда отходят все боли ниже колен…»
— Ладно. Прекрасно. Я намерен укрыться в твоей тени.
— Что ж, к этому я уже привыкла, Жемчуг. Но не могу не указать на то, что Стена Вихря довольно плотно закрывает закат.
— Верно, но она от этого никуда не девается. Я просто буду ступать осторожно. Всё получится, если, конечно, ты не станешь делать резких неожиданных движений.
— В твоём обществе, Жемчуг, мне это и в голову не приходило.
— О, чудесно. Я, в свою очередь, чувствую необходимость указать на то, что ты упорно раздуваешь некое напряжение между нами. Несколько, ну, непрофессиональное. Довольно странно, но оно нарастает с каждым новым оскорблением в мой адрес. Некое особое кокетство…
— Кокетство? Безмозглый мужлан. Да я бы лучше посмотрела, как тебя повалит лицом вниз богиня и отлупит до полусмерти, просто ради удовлетворения…
— Вот именно об этом я и говорил, дорогая.
— Правда? То есть соберись я полить тебя кипящим маслом, ты в перерывах между криками требовал бы не трогать ничего у тебя в проме… — Она резко закрыла рот.
Жемчуг мудро промолчал.
Мечом плашмя? Нет, лучше насквозь.
— Я хочу убить тебя, Жемчуг.
— Я знаю.
— Но пока что я потерплю тебя в своей тени.
— Спасибо. А теперь просто иди вперёд ровным бодрым шагом. Прямо в стену песка. И не забудь прикрыть глаза, не хотелось бы повредить эти пламенные очи…

 

Она ожидала встретить сопротивление, но дорога оказалась лёгкой. Шесть шагов по безрадостному, охристому миру, затем на истощённую равнину Рараку, мерцающую в тусклом дымчатом свете. Ещё четыре шага по гладким камням, затем она развернулась.
Жемчуг с улыбкой поднял вверх руки с раскрытыми ладонями. Стоя в шаге от неё.
Она сократила дистанцию. Одна затянутая в перчатку рука потянулась к его затылку, вторая же, когда она приблизила свои губы к его губам, направилась куда ниже.
Несколько ударов сердца спустя они уже срывали одежду друг с друга.
Никакого сопротивления.

 

Меньше чем в четырёх лигах к юго-востоку с наступлением темноты неожиданно проснулся мокрый от пота Калам Мехар. Мучительные сны всё ещё отдавались эхом в его сознании. И вновь эта песня… наверное. Перерастающая в рёв, который разрывает глотку мира… Он медленно поднялся и сел, вздрагивая от уколов боли в мышцах и суставах. Когда ютишься в тесной сумрачной расселине, сон не приносит отдохновения.
И голоса, поющие эту песню… странные, но знакомые. Будто голоса друзей… никогда в жизни не певших. Ничего умиротворяющего дух — нет, эти голоса поют песнь войны…
Он нащупал флягу и щедрым глотком смыл с языка вкус пыли, затем потратил немного времени на проверку оружия и снаряжения. Когда закончил, сердцебиение улеглось, а дрожь покинула руки.
Каламу казалось: маловероятно, чтобы богиня Вихря могла ощутить его присутствие, ведь он не упускал возможности идти сквозь тени. И он хорошо знал, что в известном смысле ночь — не более чем тень. Если хорошо прятаться днём, есть надежда добраться до лагеря Ша’ик незамеченным.
Закинув мешок за спину, он двинулся в путь. Носившаяся в воздухе пыль почти закрывала звёзды. Несмотря на дикий и запущенный вид, Рараку была испещрена множеством троп. Многие вели к ложным или отравленным ручьям; иные — к верной смерти в песчаных пустошах. Из-под путаницы следов и старых клановых захоронений порой выглядывали остатки береговых дорог, уходящих на вершины гребней, бывших когда-то цепочкой островов вдоль обширного мелководного побережья.
Калам размеренным шагом двигался через унылый каменный пейзаж мимо полудюжины корабельных остовов. Окаменевшее дерево в сумраке напоминало серые кости, разбросанные по потрескавшейся земле. Вихрь поднял в воздух полотнище песков, обнажив древнюю историю Рараку, останки давно забытых цивилизаций, поглощённых тьмой прошедших тысячелетий. Было в этом что-то тревожное, словно шёпот из кошмаров, отравлявших его сны.
И эта проклятая песня.
Убийца шёл, и под ногами у него трещали кости морских обитателей. Воздух был неестественно неподвижен, не тронут и дуновением ветерка. Через две сотни шагов дорога вновь пошла в гору, карабкаясь на древнюю раскрошившуюся насыпь. Калам глянул вверх на гребень и застыл. Пригнувшись, он схватился за рукояти своих длинных ножей.
По насыпи двигался отряд солдат. Опущенные забрала шлемов, мерцающие в сумраке пики. Многие тащили раненых товарищей.
Калам насчитал около шести сотен. В середине колонны реял штандарт. На верхушке древка красовалась человеческая грудная клетка, рёбра были перевязаны двумя кожаными ремнями с притороченными черепами. Ниже по древку до самых бледных рук знаменосца были приторочены рога.
Солдаты маршировали в полной тишине.
Худов дух. Это призраки!
Убийца медленно распрямился. Шагнул вперёд. Он поднимался по склону, пока не остановился на обочине, словно зевака, наблюдая за марширующей мимо армией — так близко, что мог бы коснуться их рукой, будь они из плоти и крови.
— Он вышел из моря.
Калам вздрогнул. Язык был ему незнаком, но он понимал слова. Взгляд назад — пройденная им пустошь превратилась в водную гладь. Пять низко сидящих в воде кораблей уходили на вёслах от берега, три были охвачены огнём, за ними тянулся след из пепла и обломков. Из двух оставшихся один быстро тонул, второй же казался безжизненным — на палубе и снастях валялись тела.
— Солдат.
— Убийца.
— Слишком много призраков на этой дороге, друзья. Неужто мало нам проклятий?
— О да, Дессимбелакис бросает на нас бесчисленные легионы. И скольких бы мы ни уложили, Первый Император присылает ещё.
— Нет уж, Куллсан. Пятерых из Семи Защитников больше нет. Разве это ничего не значит? А теперь, когда мы изгнали самого чёрного зверя, шестому уже не оправиться.
— Интересно, мы и вправду изгнали его из этого мира?
— Если Безымянные говорят правду, то да…
— Меня смущает твой вопрос, Куллсан. Разве мы не уходим из города? Разве не одержали мы победу?
Чем дальше солдаты уходили, тем слабее доносился до него разговор, но Калам ещё услышал неуверенный ответ Куллсана: «Отчего тогда наш путь заполонили призраки, Эретал?»
«Что ещё интересней, — прибавил про себя Калам, — почему они заполонили мой?»
Он дождался, пока последние воины пройдут мимо, затем двинулся вперёд по древней дороге.
Чтобы увидеть на противоположной стороне сухощавую высокую фигуру в выцветшем оранжевом балахоне. Чёрные провалы на месте глаз. Призрак опирался на резной спиральный костяной посох так, словно лишь на нём и держался.
— Прислушайся к ним, призрак из будущего, — прохрипело существо, поднимая голову.
Теперь Калам услышал. Призрачные солдаты начали петь.
Пот катился по тёмной коже убийцы. Я уже слышал когда-то эту песню… или нет… что-то похожее. Подобие…
— Во имя бездны… Ты, таннойский духовидец, объясни…
— «Духовидец»? Таким именем меня нарекут? Это почётное звание? Или признание проклятия?
— О чём ты, жрец?
— Я не жрец. Я танно, одиннадцатый и последний сенешаль Йарагхатана, изгнанный Первым Императором за изменнический союз с Безымянными. Знаешь, что он желал сделать? Мог ли кто-то из нас догадаться? Разумеется, Семь Защитников — но и более того, о, куда более… — Медленным шагами призрак вышел на дорогу и побрёл вслед за колонной. — Я дал им песнь, чтобы отметить их последнюю битву, — прохрипел он. — Я дал им хотя бы это.
На глазах у Калама фигура растаяла в темноте. Он огляделся по сторонам. Море исчезло, вновь обнажив торчащие из низины кости. Его пробрал озноб. Почему я вижу всё это? Я точно уверен, что всё ещё жив… хоть это, может, и ненадолго. Это предсмертные видения? Он слышал о подобных вещах, но не особо верил. Объятья Худа были слишком случайны, чтобы связывать их с судьбоносными явлениями… если только уже не угодил в них. Таким, во всяком случае, было его мнение профессионального убийцы.
Он потряс головой и пересёк дорогу, соскользнув с насыпи на усеянную камнями равнину. Раньше, до Вихря, здесь были дюны. Этот участок оказался выше пройденного им морского дна — примерно на два человеческих роста. Здесь, меж валунами, скрывались остатки фундамента города. Равнину прорезали глубокие каналы, и он догадался, что раньше там и сям стояли мосты. Обломки некоторых стен доставали убийце до колена, а отдельные строения, похоже, были огромными — не меньше зданий в Унте или Малазе. В глубоких ямах, видимо, стояли цистерны, где хранили, опресняли и очищали от песка солёную морскую воду. Развалины террас указывали на множество городских садов.
Он шагал вперёд и вскоре обнаружил, что движется по тому, что раньше было главной улицей, ведущей с севера на юг. Земля под ногами была щедро усыпана глиняными черепками, выбеленными и затёртыми песком и солью. Теперь и я как призрак, последний путник на этой улице, где все стены прозрачны и все тайны обнажены.
И тогда он услышал конский топот.
Калам бросился в ближайшее укрытие — под полузасыпанные ступени, что когда-то вели в подземную часть просторного здания.
Стук копыт раздавался всё громче, приближаясь со стороны одной из боковых улочек в противоположной части главной улицы. Убийца пригнулся ещё ниже, завидев первого всадника.
Пардиец.
Руки на поводьях, напряжён, оружие наготове. Затем — жест. Появились ещё четверо пустынных воинов, за которыми следовал пятый пардиец. На сей раз шаман, решил Калам, глядя на спутанные волосы мужчины, множество амулетов и плащ с козьей головой. Оглядевшись, шаман вытащил длинную кость и раскрутил над собой. Глаза его пылали внутренним огнём. Опустив голову, он с шумом втянул воздух.
Калам медленно вытянул клинки из ножен.
Шаман что-то прорычал, затем развернулся в высоком пардийском седле и соскочил на землю. Приземление вышло неудачным — он подвернул ногу и некоторое время прихрамывал, проклиная всё вокруг и брызгая слюной. Солдаты покинули сёдла с куда большим изяществом, и Калам успел заметить на лице одного из них мимолётную ухмылку.
Шаман начал притоптывать по кругу, бормоча что-то себе под нос, время от времени топорща свободной рукой волосы. В его движениях Калам опознал начало ритуала.
Что-то подсказывало убийце, что эти пардийцы были не из Воинства Апокалипсиса Ша’ик. Слишком уж они таились. Он медленно вытянул перед собой длинный нож из отатарала и устроился поудобнее в своём укрытии, готовясь ждать и наблюдать.
Бормотание шамана перешло в ритмичные причитания, затем он вытащил из кожаной сумки пригоршню мелких вещичек, которые стал рассыпать, продолжая расхаживать по кругу. Чёрные блестящие предметы со стуком и треском сыпались на землю, будто только вытянутые из огня. Из ритуального круга потянуло едкой вонью.
Калам так никогда и не узнал, было ли задумано заранее то, что произошло; но, несомненно, завершение обряда таким не планировалось. Покрывавшая улицу тьма судорожно полыхнула, и воздух разорвали крики. Два огромных чудовища явились из ниоткуда и напали на пардийцев. Будто сама тьма обрела плоть. Они двигались с такой невероятной скоростью, что лишь отблеск на лоснящихся шкурах выдавал их присутствие — да ещё фонтаны крови и хруст костей. Шаман завизжал, когда одно из чудищ приблизилось к нему. Огромная чёрная голова мотнулась, челюсти распахнулись, и голова шамана исчезла в пасти. С влажным чавканьем пасть закрылась.
Гончая — Калам наконец понял, кто это был, — сделала шаг назад и с грохотом уселась. Обезглавленное тело шамана рухнуло на землю.
Вторая Гончая принялась трапезничать телами пардийских воинов; процесс сопровождался тошнотворным звуком ломающихся костей.
Теперь, когда Калам мог хорошо их рассмотреть, стало ясно, что это не Гончие Тени. Они были ещё крупнее, массивнее и больше смахивали на медведей, чем на собак. Насытившись человеческой плотью, они двигались со свирепой грацией, первозданной, дикой и смертоносной. Лишённые страха и удивительно уверенные, будто это странное место, куда они попали, было их привычными и давно известными охотничьими угодьями.
От одного их вида у убийцы побежали мурашки по коже. Сохраняя неподвижность, он замедлил сперва дыхание, а затем и сердцебиение. Других вариантов не было, следовало дождаться, пока псы уйдут.
Вот тольк они, очевидно, никуда не спешили — и устроились разделывать длинные кости, обгрызать суставы.
Эти твари голодны. Любопытно, откуда они взялись… и куда теперь направятся.
Один из Псов поднял голову и втянул воздух. Второй продолжил обдирать человеческое колено, безразличный к внезапному порыву своего товарища.
Даже когда тварь уставилась в сторону укрытия Калама.
И мигом оказалась рядом с ним.
Калам прыжком выбрался на стёртые ступени, придерживая одной рукой полы телабы. Резко развернувшись, он рванул вперёд, бросив последнюю пригоршню дымных алмазов — собственные, не Искарала Прыща припасы — в сторону чудовища.
За спиной немедленно схлопнулись челюсти, и он бросил тело в сторону, перекатившись через плечо, а Пёс приземлился в то место, где он только что был. Убийца кувыркнулся ещё раз и, оказавшись на ногах, судорожно дёрнул свисток у себя на шее.
Пёс скользнул по пыльным камням, широко расставив расползающиеся ноги.
Быстрый взгляд. Вторая Гончая равнодушно продолжала жевать добычу посреди улицы.
Калам зажал зубами свисток. Он описал полукруг, чтобы метнуть россыпь алмазов между собой и атакующим Псом.
И изо всех сил дунул в костяную трубочку.
Из древней каменной мостовой поднялись пять демонов-азалов. Казалось, они ни на миг не растерялись, поскольку трое из пяти немедленно рванули к ближайшей Гончей, а оставшиеся двое, яростно размахивая руками, промелькнули с обеих сторон от Калама и бросились к Псу, что лежал посреди улицы. Тот наконец поднял голову.
Было бы любопытно посмотреть на битву титанов, но Калам не стал тратить время зря. Он бежал на юг зигзагами, перескакивая через остатки стен, окаймлявших чёрные глубокие ямы, — прямо к возвышенности на расстоянии ста пятидесяти шагов.
Рычание, щелчки зубов и удары камней свидетельствовали о продолжающейся у него за спиной битве. Уж прости, Престол Тени… но хоть один из твоих демонов протянет достаточно долго, чтобы сбежать. В таком случае тебе сообщат о новой угрозе, выпущенной в этот мир. И ещё подумай вот о чём — если здесь двое, то, может быть, есть и больше?
Он бежал через ночь, пока звуки за спиной не стихли.

 

Вечер неожиданностей. В ювелирной лавке в Г’данисбане, во время роскошного праздничного обеда, что торговец Калеффа разделил с дражайшей супругой одного из своих не менее дражайших клиентов. И в Эрлитане, посреди злосчастного собрания торговцев живым товаром и убийц, планирующих кару для малазанского приспешника, который направил секретное приглашение флоту адмирала Нока — что сейчас кружит в Отатараловом море по пути на зловещую встречу с одиннадцатью судами из Генабакиса — приспешника, который с большой вероятностью следующим утром проснётся не только в добром здравии, но и вне всякой угрозы физического уничтожения. И в прибрежном караване в двадцати лигах к востоку от Эрлитана, где ночная благодать будет нарушена криками ужаса — достаточно громкими и отчаянными, чтобы разбудить одинокого однорукого мужчину, живущего в смотровой башне и наблюдающего за Отатараловым морем, — прежде чем он повернётся на другой бок и вновь погрузится в тяжелый сон.
Далёкий, практически беззвучный свист — и бесчисленные дымные алмазы, купленные у торговца на рынке в Г’данисбане, рассыпались в пыль — в запертых сундуках, в кольцах на пальцах, в подвесках или в тайниках хитроумных торговцев. И из этой пыли встали демоны-азалы, проснувшиеся куда раньше предначертанного срока. И это их вполне устраивало.
У всех до единого были свои задачи, требующие некоего уединения, по крайней мере, вначале. Нужно было заставить замолчать всех свидетелей, что азалы и сделали с удовольствием. Быстро и умело.
Для тех же, что явились в разрушенном городе в Рараку, оказалось довольно неприятно обнаружить двух существ, воспоминания о которых почти истёрлись из расовой памяти демонов. Очень быстро стало ясно, что Псы не намерены отдавать свою территорию — и точка.
Это была яростная и затяжная битва, неудовлетворительно завершившаяся для пятерых азалов, которые в конце концов откатились назад — истерзанные, истекающие кровью. Они пытались отыскать наитемнейшие тени, чтобы скрыться от наступающего дня. Скрыться и зализать раны.
А в мире, известном как Тень, некий бог сидел неподвижно на своём бесплотном троне. Его разум, отошедший от потрясения, работал всё быстрее.
Всё быстрее.

 

Скрежет и хруст расщеплённого дерева, с которым сломалась мачта, потащив за собой весь такелаж, — и сильный удар потряс всё судно. Затем остался лишь звук капающей на каменный пол воды.
Со сдавленным стоном Резчик поднялся на ноги.
— Апсалар?
— Я здесь.
Голосам вторило эхо. Стены и потолок были рядом, они оказались в комнате.
— Скрытность на высоте, — пробормотал даруджиец, пытаясь разыскать среди обломков свою сумку. — У меня есть фонарь. Я сейчас.
— Я никуда не денусь, — ответила она откуда-то со стороны кормы.
У неё был такой несчастный голос, что его пробрал озноб. Юноша суетливо нащупал сумку и подтянул её к себе. Руки шарили внутри, пока он наконец не отыскал маленький фонарь и коробок. Даруджистанский набор для разжигания огня состоял из кремня, брусочка железа, щеп-фитилей, воспламеняющегося порошка, волокнистого материала из древесной коры и долгогорящей субстанции, которую городские алхимики добывали из особых пещер с газом под городом. Трижды он выбил искру, прежде чем порошок с шипением занялся, выпустив дымок и пламя. Затем последовали волокна, а после Резчик смочил в субстанции фитили и поджёг. И перенёс огонь в фонарь.
Окружность света залила комнату, явив жалкие обломки шлюпки, грубо сложенные каменные стены и сводчатый потолок. Апсалар всё ещё сидела у расколотого руля, свет едва освещал её, и оттого она больше смахивала на призрак, чем на человека из плоти и крови.
— Я вижу дверь вон там, — сказала она.
Резчик обернулся и поднял фонарь.
— Отлично. Значит, мы хотя бы не в могиле. Больше похоже на кладовку.
— Пахнет пылью… и песком.
Он медленно кивнул, затем нахмурился от внезапного подозрения.
— Давай-ка осмотримся, — буркнул он, собирая свои вещи, в том числе и лук. Дребезжащий звук со стороны двери заставил его застыть. Он поднял глаза и в отраженном свете фонаря увидел множество глаз. Они окружали дверной проём со всех сторон, даже сверху. Резчик заподозрил, что существа висят вверх ногами.
— Бхок’аралы, — сказала Апсалар. — Мы вернулись в Семь Городов.
— Знаю, — ответил даруджиец, сдерживая желание сплюнуть. — Мы почти год продирались через проклятую пустошь, а теперь оказались там, откуда начали.
— Можно сказать и так. Ну что, Крокус, по нраву ли тебе быть игрушкой бога?
Он решил, что нет смысла отвечать на этот вопрос, и предпочёл направиться к двери, пробираясь по замусоренному полу.
Бхок’аралы юркнули в стороны с тихим визгом, растворившись во тьме за дверью. Резчик замер в проходе и обернулся.
— Идёшь?
В сумраке Апсалар пожала плечами, затем двинулась вперёд.
Коридор вёл вперёд и прямо на двадцать шагов, затем сворачивал направо, пол там переходил в странный извилистый скат, ведущий вверх, на следующий уровень. По сторонам не было ни проходов, ни комнат, пока они не достигли полукруглого чертога, в котором запертые двери в стенах намекали на скрытые за ними склепы. На одной из резных стен между двумя подобными дверями виднелся альков с лестницей.
На нижней ступени скорчилась знакомая фигура, обнажив зубы в широкой ухмылке.
— Искарал Прыщ!
— Соскучился, мальчик мой? — жрец выскочил вперёд боком, будто краб, затем вскинул голову. — Нужно успокоить его теперь, их обоих, да. Приветственные слова, широкие объятья, старые друзья, да, счастливый повод для воссоединения. И неважно, что за испытания ждут нас в грядущие дни и ночи. Как будто мне нужна помощь — Искаралу Прыщу ничьё содействие не нужно. Хотя вот она-то могла бы и оказаться полезной, но, судя по виду, не слишком-то рвётся помогать, верно? Многие познания принесли ей многие печали, так, девочка моя? — Он привстал, застыв в полуприседе. Неожиданно широкая улыбка растеклась по его лицу. — Друзья мои дорогие! Добро пожаловать!
Резчик навис над жрецом:
— У меня нет на это времени, треклятый ты хорёк…
— Нет времени? Конечно, есть, мальчик мой! Столько всего нужно сделать — и столько времени! Приятно — для разнообразия, правда? Торопиться? Это не о нас. Нет, мы можем слоняться без дела! Разве не прекрасно?
— Что Котильону от нас нужно? — с нажимом спросил Резчик, заставляя себя разжать пальцы.
— Ты спрашиваешь меня, чего от вас хочет Котильон? Откуда мне знать? — он пригнулся. — Верит он мне?
— Нет.
— Что нет? Ты совсем утратил разум, мальчик мой? Здесь ты его точно не найдёшь! Разве что моя жена может — она вечно прибирается да вещи перекладывает, ну, точнее, я так думаю. Хотя она отказывается прикасаться к подношениям — мои маленькие бхок’аралы оставляют их всюду, где я прохожу. Я уже привык к запаху. Так о чём бишь я? Ах, да, милейшая Апсалар, не пофлиртовать ли нам? Ну, не нужно так злобно шипеть и зыркать! Хе-хе-хе!
— Я лучше пофлиртую с бхок’аралом, — ответила она.
— Хоть бы и так. Ты будешь рада услышать, что я не ревнивый, девочка моя. Здесь их множество, есть из кого выбрать. Что ж, вы голодны? Мучает жажда? Надеюсь, припасы у вас с собой. Просто идите вверх по ступеням, и, если она спросит, вы меня не видели.
Искарал Прыщ сделал шаг назад и исчез.
Апсалар вздохнула:
— Надеюсь… его жена будет более гостеприимна.
Резчик взглянул на неё. Что-то я сомневаюсь.
Назад: Глава девятнадцатая
Дальше: Глава двадцать первая