Книга: Врата Мертвого Дома
Назад: Глава пятая
Дальше: Глава седьмая

Книга вторая
Вихрь

Я бродил по старым дорогам
Днём,
Что стали призрачными
С приходом ночи
И скрылись с глаз моих
На рассвете.
Таков был мой путь
Лиги через столетья
В одно мгновение солнца.
Пардийская эпитафия

Глава шестая

В ранний период правления Келланведа в армии Империи, особенно среди морпехов, процветали различные культы. Следует помнить, что это было также время Дассема Ультора, Первого Меча и Верховного главнокомандующего Малазана (…) человека, посвятившего себя Худу…
Дукер. «Малазанские кампании», том II
Бенет сидел за своим столиком у Булы и чистил ногти кинжалом. Ногти были безукоризненно чисты, что превращало эту привычку в манию. Фелисин уже научилась распознавать его позы и то, что за ними крылось. Сейчас Бенета обуревала ярость с явной примесью страха. Жизнь его поразили сомнения; словно личинки кровных слепней, они кишели под кожей, росли и вгрызались в саму плоть.
Лицо, лоб, крупные, покрытые шрамами запястья Бенета блестели от пота. Оловянная кружка с охлаждённым сольтанским вином стояла рядом на столе — нетронутая, по ободку круг за кругом маршировали мухи.
Фелисин не могла отвести глаз от крошечных чёрных насекомых, её вдруг сковало ужасное воспоминание. Послушник Худа, которого на самом деле не было. Рой духов смерти, принявший вид человека, жужжание крыльев, которое складывалось в слова…
— У тебя в глазах снова появился свет, девочка, — сказал Бенет. — Говорит, ты понимаешь, чем стала. Уродливый свет. — Он подтолкнул к ней через стол маленький кожаный мешочек. — Убей его.
Руки Фелисин задрожали, когда она взяла мешочек и вытащила оттуда шарик дурханга.
Бенет смотрел, как она крошит спрессованную пыльцу в чашу своей трубки.
Шесть дней прошло, а Бодэна так и не нашли. Капитан Саварк уже несколько раз вызывал Бенета к себе. Черепок перетрусили сверху донизу, патрули на Жучьей дороге и верхнем гребне удвоили — круг за кругом, как мухи — а по Утопному озеру прошлись с баграми. Но беглец, казалось, просто растаял в воздухе.
Бенет принял это на свой счёт. Его власти в Черепке был брошен вызов. Он снова позвал девушку к себе, но не из сочувствия, а потому, что больше не доверял Фелисин. Она что-то знала — что-то о Бодэне — и хуже: Бенет теперь знал, что она не та, за кого себя выдаёт.
«Бенет с Саварком говорили, — сказал Геборик в тот день, когда Фелисин ушла — когда его заботы позволили ей притвориться достаточно окрепшей, чтобы уйти. — Будь осторожна, девочка. Бенет принимает тебя обратно, но только для того, чтобы лично проследить за твоим уничтожением. То, что прежде было случайным, теперь стало нарочным, осознанным. Он получил указания».
«Откуда ты знаешь?»
«Ну да, правда, я могу только догадываться. Но побег Бодэна дал Бенету рычаг давления на Саварка, и скорее всего Бенет использовал его, чтобы выдавить из капитана твою истинную историю. Саварк дал ему больше власти, второго Бодэна не будет — этого они оба не могут допустить. У Саварка нет выбора, он должен дать Бенету больше власти… больше информации…»
Чай с дурхангом ослаблял боль в сломанных рёбрах и опухшей челюсти, но его силы не хватало, чтобы притупить мысли. Минута за минутой — она чувствовала, как подходит всё ближе к отчаянию. Уходя от Геборика, Фелисин на самом деле бежала, возвращение к Бенету стало панической необходимостью.
Он улыбнулся, когда она поднесла к дурхангу огонь.
— Бодэн ведь не был просто портовым громилой, верно?
Фелисин хмуро посмотрела на него сквозь завесу дыма.
Бенет положил кинжал на стол и крутанул. Оба смотрели, как вертится блестящий клинок. Остановившись, остриё указало на Бенета. Он поморщился и раскрутил кинжал снова. Когда клинок второй раз обратился к нему, Бенет подхватил кинжал и сунул в ножны на поясе, а затем потянулся к оловянной кружке.
Мухи разлетелись, когда он поднёс кружку к губам.
— Я ничего не знаю о Бодэне, — сказала Фелисин.
Его глубоко посаженные глаза надолго остановились на ней.
— И ты ничего не выяснила, выходит? Значит, либо ты тупая… либо очень старалась, чтобы ничего не узнать.
Фелисин промолчала. По телу уже разливалось онемение.
— Это из-за меня, девочка? Неужто это такое падение — стать моей? Я тебя хотел, Фелисин. Ты была красивой. Умной — по глазам было видно. Это я виноват, что ты стала… такой?
Бенет увидел, как она покосилась на мешочек на столе, и криво улыбнулся.
— Приказы есть приказы. К тому же ты могла отказаться.
— В любой момент, — проговорила Фелисин, отводя глаза.
— Ну, значит, моей вины тут нет.
— Нет, — повторила она. — Вся вина только моя, Бенет.
Он резко поднялся.
— Погода сегодня мерзкая. Начался ши’гай — горячий ветер — все твои страдания до сих пор были только прелюдией, девочка. С первым порывом ши’гая начинается лето. Но сегодня… — Бенет посмотрел на неё сверху вниз, однако не договорил, а просто взял за руку и вздёрнул на ноги. — Идём со мной.
Бенету разрешили собрать отряд ополчения из им лично отобранных рабов, каждого из которых вооружили дубиной. По ночам они патрулировали улочки Черепка. Тех, кого ловили снаружи после заката, теперь ждали побои и казнь наутро. Казнями занимались стражники — ополчение Бенета вовсю отрывалось на побоях.
Бенет и Фелисин присоединились к одному из патрулей — полдюжины человек, всех она хорошо знала, поскольку их преданность Бенет покупал за её тело.
— Если ночь будет тихой, — пообещал он своим людям, — перед рассветом найдём время и немножко расслабимся.
Громилы в ответ заухмылялись.
Они прошли по занесённым песком и мусором улочкам, но никого не увидели. Когда патруль оказался рядом с казино Сурука, они заметили толпу стражников-досиев. С ними был сам капитан досиев, Ганнип. Стражники проводили патруль тяжёлыми взглядами.
Бенет было задержался, словно хотел переговорить с Ганнипом, но затем тяжело выдохнул через ноздри и зашагал дальше. И положил ладонь на рукоять кинжала.
Фелисин показалось, будто она вот-вот поймёт что-то важное, словно горячий ветер добавил к ночному воздуху новый запах угрозы. Бодрый разговор ополченцев стих, и Фелисин заметила в них явные признаки тревоги. Она вытащила ещё один шарик дурханга и положила прохладный сладковатый комочек за щёку.
— Смотрю на тебя, — пробормотал Бенет, — и вспоминаю Саварка.
Она удивлённо моргнула.
— Саварка?
— Ага. Чем хуже дело, тем плотнее он зажмуривается.
С трудом выговаривая слова, она промямлила:
— А какое дело стало хуже?
Словно в ответ, сзади, от заведения Сурука раздался выкрик, а затем грубый смех. Бенет жестом приказал своим людям остановиться, а затем пошёл обратно к перекрёстку. Оттуда он мог увидеть казино Сурука — и солдат Ганнипа.
Словно призрак вдруг поднялся из земли и коснулся Бенета: в его позе читалось напряжение. В черепе Фелисин зазвенела глухая тревога. Она помедлила, затем обернулась к ополченцам.
— Что-то случилось. Идите к нему!
Они тоже смотрели на Бенета. Один из рабов нахмурился, и его рука скользнула к поясу, за который была заткнута дубина.
— Вот ничего такого он нам не приказывал, — проворчал громила. Другие закивали, беспокойно ёрзая в тени.
— Он там стоит один! — возмутилась Фелисин. — На открытом месте. На него, наверное, нацелены стрелы…
— Заткни хлебало, детка, — рявкнул ополченец. — Никуда мы не пойдём.
Бенет чуть было не отступил на шаг, затем явно взял себя в руки.
— Они идут к нему, — прошипела Фелисин.
Показались Ганнип и его досии, обступили полукругом Бенета. С запястий солдат на него смотрели взведённые арбалеты.
Фелисин резко обернулась к ополченцам.
— Да помогите же ему, чтоб вас!
— Да провались ты к Худу! — огрызнулся один из громил. Патруль разбегался, мужчины тихо уходили в тени ближайших переулков.
— Ты там одна осталась, девочка? — громко спросил капитан Ганнип. Его солдаты расхохотались. — Иди сюда, к Бенету. Мы ему просто кое-что рассказываем, вот и всё. Ничего страшного, девочка.
Бенет обернулся, хотел ей что-то сказать. Стражник-досий шагнул вперёд и с размаху ударил по лицу рукой в перчатке. Бенет пошатнулся, выругался, прижимая руку к разбитому носу.
Фелисин неловко отступила на шаг, затем развернулась и побежала, а за спиной уже щёлкнули арбалеты. Стрелы прожужжали по обе стороны от неё, но Фелисин сумела ускользнуть в узкий переулок. Позади раздался смех.
Она бежала по улочке, которая шла параллельно Ржавому уклону. В сотне шагов впереди находились Темень и казармы. Задыхаясь, она вылетела на открытое пространство между двумя малазанскими строениями. Сердце колотилось в груди так, словно ей было уже пятьдесят лет, а не пятнадцать. Постепенно до Фелисин начало доходить потрясение от того, что она увидела — Бенета ударили.
За казармами раздались крики. Застучали копыта. Из-за угла появилось два десятка рабов, которые бежали туда, где стояла Фелисин. За ними гнались полсотни досийских всадников. Нескольких человек настигли копья, и они попадали на пыльную землю. Безоружные рабы пытались сбежать, но досии уже окружили их. Слишком поздно Фелисин поняла, что ей тоже не спастись.
Я видела, как у Бенета идёт кровь. Эта мысль вызвала следующую. Теперь мы умрём.
Кони досиев топтали и мужчин и женщин без разбору. Поднимались и опускались тальвары. В безнадёжной тишине рабы погибали один за другим. Двое всадников направились к Фелисин. Она смотрела, гадая, который из них доберётся до неё первым. Один из досиев наклонил копьё, чтобы ударить её в грудь, другой высоко занёс широкий клинок, чтобы обрушить его в подходящий момент. На раскрасневшихся лицах Фелисин увидела радость и удивилась тому, насколько нечеловеческим было это выражение.
За миг до того, как всадники оказались рядом с ней, в грудь обоим с глухим звуком вошли стрелы. Солдаты покачнулись и упали с коней. Фелисин обернулась и увидела строй малазанских арбалетчиков: солдаты в первом ряду опустились на колено для перезарядки, а второй ряд сделал несколько шагов вперёд, прицелился, а затем разом разрядил оружие в толпу досийских конников. Люди и животные закричали от боли.
Третий залп сломил сопротивление досиев: оставшиеся ускакали во тьму за казармами.
Горстка рабов осталась в живых. Сержант рявкнул приказ, и дюжина солдат двинулась вперёд, проверяя тела, которыми была усыпана площадка, толкая выживших в сторону строя.
— Идём со мной, — прошипел голос рядом с Фелисин.
Она удивлённо заморгала, не сразу узнала лицо Пеллы.
— Что?
— Мы собираем рабов в конюшне — но тебе туда не надо. — Он мягко взял её за руку. — Они сильно превосходят нас числом. Защищать рабов — не самая важная задача, к сожалению. Саварк хочет, чтобы бунт подавили. Сегодня же.
Она всматривалась в его лицо.
— Что ты такое говоришь?
Сержант отвёл свой отряд на более защищённую позицию — у самого выхода из переулка. Двенадцать солдат продолжали подталкивать рабов по боковой улице в сторону конюшни. Пелла повёл Фелисин в том же направлении. Как только сержант уже не мог их видеть, он обратился к остальным солдатам.
— Трое — со мной.
Один ответил:
— Тебе Опонны мозги свернули, Пелла? И так небезопасно, а ты хочешь разделить взвод?
Другой заворчал:
— Давай просто избавимся от этих треклятых рабов и вернёмся, пока сержант не отдал приказ возвращаться к капитану.
— Это женщина Бенета, — сказал Пелла.
— Не думаю, что Бенет ещё жив, — глухо проговорила Фелисин.
— Был жив пять минут назад, девочка, — хмуро заметил Пелла. — В крови, конечно, но ничего опасного. Он сейчас собирает своё ополчение. — Сержант обернулся к остальным. — Нам нужен Бенет, Реборид, что бы там ни визжал Саварк. А теперь трое — за мной, нам недалеко идти.
С недовольной миной солдат, которого Пелла назвал Реборидом, жестом приказал ещё двоим следовать за собой.

 

На западном крыле Черепка разгорался пожар — где-то у Заплюйного ряда. Никто его не тушил, так что огонь распространялся быстро, отбрасывая багровые блики на нижнюю часть густых клубов дыма.
Пелла тащил за собой Фелисин, а Реборид продолжал ворчать.
— Да где же, Худовы пятки, гарнизон Бе’тры? Может, они огня не видят? Малазанские взводы патрулировали Жучью дорогу, они бы послали вестового — отряд уже должен быть здесь, чтоб его.
На улицах лежали тела, скорчившиеся, неподвижные фигуры. Маленький отряд шёл мимо, не останавливаясь.
— Худ знает, что себе думает Ганнип, — продолжал солдат. — Саварк всех растреклятых досиев на пятьдесят лиг вокруг выпотрошит и бросит гнить на солнце.
— Мы на месте, — сказал Пелла, заставив Фелисин остановиться. — Защитный строй, — приказал он остальным. — Я скоро.
Они стояли у дома Геборика. Света за ставнями было не видно. Дверь была заперта. Презрительно фыркнув, Пелла ударом ноги снёс хлипкое препятствие. Он подтолкнул Фелисин в спину, а затем шагнул следом, в темноту.
— Здесь никого нет, — сказала Фелисин.
Пелла не ответил, продолжая подталкивать её, пока они не оказались у тканой занавески, за которой скрывалась спальня бывшего жреца.
— Отодвинь её, Фелисин.
Она отбросила ткань в сторону и шагнула в крошечную каморку. Следом вошёл Пелла.
Геборик сидел на своей койке, молча глядя на них.
— Я не был уверен, — тихо произнёс Пелла, — хочешь ли ты всё ещё взять её с собой или уже нет.
Бывший жрец крякнул.
— А что ты, Пелла? Мы бы справились…
— Нет. Бери лучше её. Я должен вернуться к капитану — мы подавим этот мятеж, но для тебя время превосходное…
Геборик вздохнул.
— Да, это точно. Фэнеров пятак, Бодэн! Выходи уже из теней. Этот парень нам не страшен.
Пелла вздрогнул, когда массивная фигура вдруг отделилась от драпировки. В полумраке блеснули близко посаженные глаза Бодэна. Он ничего не сказал.
Встряхнувшись, Пелла отступил на шаг, взялся одной рукой за грязную ткань.
— Храни тебя Фэнер, Геборик.
— Спасибо, парень. За всё.
Пелла коротко кивнул и ушёл.
Фелисин хмуро посмотрела на Бодэна.
— Ты мокрый.
Геборик поднялся.
— Всё готово? — спросил он Бодэна.
Великан кивнул.
— Мы что, убегаем? — спросила Фелисин.
— Да.
— Как?
Геборик поморщился.
— Скоро увидишь.
Бодэн подхватил с пола за собой два больших кожаных бурдюка и без всякого усилия бросил один Геборику, который ловко поймал его запястьями. Звук, который издал бурдюк, дал Фелисин понять, что на самом деле это просто запечатанный пузырь с воздухом.
— Мы собираемся плыть через Утопное озеро, — сказала она. — Зачем? Там ведь на другой стороне ничего нет, только отвесная скала.
— Там пещеры, — сказал Геборик. — В них можно пробраться, если уровень воды низко… спроси Бодэна, он там прятался неделю.
— Мы должны взять с собой Бенета, — заявила Фелисин.
— Но, девочка…
— Нет! Вы мне обязаны — вы оба! Вы бы оба уже давно отправились на тот свет, Геборик, если бы не я. Про Бенета. Я его найду, встретимся на берегу озера…
— Нет, — отрезал Бодэн. — Я его найду. — Он подал Фелисин кожаный пузырь.
Она увидела, как великан выскользнул наружу через боковую дверцу, о существовании которой Фелисин даже не догадывалась, затем медленно обернулась к Геборику. Он присел, внимательно рассматривая притороченную к бурдюкам сетку.
— Вы меня и не собирались включать в свой план побега, да, Геборик?
Он поднял глаза и вскинул брови.
— До сегодняшнего дня было похоже на то, будто ты нашла в Черепке свой рай. Я не думал, что ты захочешь бежать.
— Рай? — Это слово почему-то потрясло её. Фелисин села на койку.
Глядя на неё, Геборик пожал плечами.
— При наличии Бенета.
Она смотрела ему в глаза, пока жрец в конце концов не отвёл взгляд; он поднялся с кряхтением и взвесил на руках бурдюк.
— Пора идти, — проворчал он.
— Я теперь немного стою в твоих глазах, верно, Геборик? Да и стоила ли когда-нибудь?
Фелисин из Дома Паранов, чья сестра — адъюнкт Тавор, чей брат служил адъюнкту Лорн. Знатная, избалованная девчонка. Шлюха.
Жрец не ответил и направился к отверстию в задней стене.

 

Всю западную часть Черепка объял огонь, окрасив долину зернистым, дрожащим алым цветом. Геборик и Фелисин быстро шли по Рабочей дороге и видели по сторонам следы многочисленных стычек: убитых лошадей, мёртвых малазанцев и досиев. В таверне Булы сперва забаррикадировались, затем барьеры снесли. Из тёмного дверного проёма доносились тихие стоны.
Фелисин замешкалась, но Геборик потянул её за руку.
— Ты не хочешь заходить туда, девочка, — сказал он. — Там побывали люди Ганнипа.
За пределами городка Рабочая дорога тянулась — тёмная и пустая — до самого перекрёстка Трёх доль. За камышами слева поблёскивала ровная поверхность Утопного озера.
Бывший жрец повёл её в заросли, приказал присесть, затем сделал то же самое.
— Будем ждать здесь, — сказал он, вытирая пот с широкого, покрытого татуировкой лба.
Ил под коленями был мягким, приятно прохладным.
— Значит, мы поплывём к пещере… а потом что?
— Это старая штольня, она ведёт за пределы долины, выходит на поверхность далеко за Жучьей дорогой. На другом конце нас будут ждать припасы. Оттуда пойдём через пустыню.
— В Досин-Пали?
Геборик покачал головой.
— Прямо на запад, к внутреннему берегу. Девять-десять дней. По пути есть скрытые родники — Бодэн запомнил их расположение. Нас подберёт барка и отвезёт на материк.
— Как? Кто?
Бывший жрец поморщился.
— Старый друг проявляет преданность, которая дорого ему может стоить. Но видит Худ, я не жалуюсь.
— А Пелла — связной?
— Да, какие-то дальние связи, вроде друзей отца и дяди, и друзей других друзей, что-то вроде того. Он сперва пытался выйти на тебя, между прочим, но ты не откликнулась. Поэтому он сам меня нашёл.
— Ничего такого не помню.
— Цитата, приписываемая Келланведу и записанная тем человеком, который организовал наш побег, — Дукером.
— Знакомое имя…
— Императорский историк. Он за меня заступался на суде. Затем устроил так, что его доставили в Хиссар через Путь. — Геборик замолчал, медленно покачал головой. — И всё, чтобы спасти жёлчного старика, который неоднократно называл его запись истории откровенной ложью. Если доживу до личной встречи с Дукером, нужно будет, наверное, извиниться.
Бешеное жужжание вдруг донеслось до них с затянутого дымом неба над городом. Звук становился всё громче. Гладкая поверхность Утопного озера скрылась, будто под плотным градом. Фелисин от страха пригнулась ещё ниже.
— Что это? Что происходит?
Геборик некоторое время молчал, затем вдруг прошипел:
— Кровные слепни! Их сперва приманил, а потом напугал огонь. Быстро, девочка, загребай ил — обмазывайся! И меня тоже намажь! Скорей!
Поблёскивающий рой насекомых был уже виден, он катился вперёд, словно стена тумана.
Фелисин в панике погрузила пальцы в прохладный ил между стеблями камыша и стала пригоршнями бросать его на руки, шею, плечи, лицо. В процессе она ползла вперёд, пока не оказалась по пояс в воде, затем обернулась к Геборику.
— Иди сюда!
Он подобрался к Фелисин.
— Они ныряют в воду, девочка! Выбирайся отсюда — укрой ноги илом!
— Как только закончу с тобой, — заявила она.
Но было уже слишком поздно. В следующий миг воздухом уже стало почти невозможно дышать, рой накрыл их. Кровные слепни вонзились в воду, словно дротики. Бёдра пронзила острая боль.
Геборик оттолкнул её руки, затем пригнулся.
— Занимайся собой, девочка!
Этот приказ был излишним, потому что все мысли о том, чтобы помогать Геборику, испарились после первого же укуса. Фелисин выпрыгнула из воды, зачерпнула две пригоршни ила и шлёпнула по окровавленным бёдрам. Она быстро добавила ещё слой на икры и ступни. Насекомые ползали по волосам. Всхлипывая, Фелисин ногтями выдрала их, затем покрыла илом и голову. От судорожных вздохов кровные слепни попали ей в рот и отчаянно жалили, пока она хрипела и отплёвывалась. Фелисин вдруг поняла, что прикусывает их, давит зубами, а горький яд насекомых жжётся, как кислота. Слепни были повсюду, они слепили Фелисин, собираясь комьями у глаз. Она завопила, смахнула их, затем нагнулась, нащупала ил, набрала ещё пригоршню. Фелисин погрузилась в целительную тьму, но не прекращала кричать, не могла остановиться. Насекомые пробрались в уши. Она заполнила илом и уши. Тишина.
Лишённые кистей руки вдруг обвили её. Голос Геборика донёсся словно издалека.
— Всё в порядке, девочка, всё хорошо. Ты можешь перестать кричать, Фелисин. Не нужно больше кричать.
Она свернулась клубком среди камыша. Боль от укусов сменялась онемением — на ногах, вокруг глаз и ушей, во рту. Прохладное, мягкое онемение. Фелисин услышала, как её вопль стих.
— Рой прошёл дальше, — сказал Геборик. — Благословение Фэнера им не по вкусу пришлось. Мы в порядке, девочка. Протри глаза — сама увидишь.
Она не пошевелилась. Слишком легко было просто лежать, чувствовать, как по телу растекается онемение.
— Очнись! — рявкнул Геборик. — В каждом укусе — яйцо, оно выделяет яд, который умертвляет плоть, размягчает её. Превращает тебя в пищу для личинок внутри яиц. Ты меня понимаешь, девочка? Мы должны убить эти личинки — у меня есть тинктура в сумке на поясе — но ты должна её наложить, понимаешь? Безрукий старик сам не сможет этого сделать…
Она застонала.
— Проклятье! Да очнись же!
Он её ударил, толкнул, затем пнул ногой. Фелисин выругалась и села.
— Хватит! Я очнулась! — Губы онемели, поэтому слова выговаривались невнятно. — Где эта твоя сумка?
— Вот. Глаза открой!
Веки и плоть вокруг глаз так отекли, что Фелисин почти ничего не видела, но всё вокруг освещало странное голубоватое мерцание, лившееся от татуировок Геборика. Его слепни не укусили ни разу. Благословение Фэнера им не по вкусу.
Старик указал на поясную сумку.
— Скорей! Из яиц вот-вот вылупятся личинки и начнут есть тебя — изнутри. Открой сумку… вон, чёрная бутылочка, маленькая. Откупоривай!
Фелисин выдернула пробку. И отшатнулась от горьковатого запаха.
— Одну каплю на палец, затем вдавить её в ранку, глубоко. Затем другую…
— Я… я не чувствую ранок вокруг глаз…
— Я тебе подскажу, девочка. Быстрей!
Кошмару не было конца. Тинктура — зловонная, тёмно-коричневая жидкость, окрасившая пальцы в жёлтый цвет, — не убивала новорождённых личинок, а выгоняла их наружу. Геборик направлял её руки к ранкам вокруг глаз и ушей, и из каждой, извиваясь, медленно выползала личинка. Фелисин вытаскивала их из отверстий от укусов — каждую вялую от ядовитой тинктуры личинку длиной с обрезок ногтя. По видимым укусам можно было догадаться, что́ происходило вокруг глаз и ушей. Во рту горечь тинктуры переборола яд слепней, так что у Фелисин закружилась голова, а сердце забилось очень быстро. Личинки посыпались на язык, словно зёрнышки риса. Она сплюнула.
— Мне очень жаль, Фелисин, — проговорил Геборик, когда она закончила. Он с сочувствием рассматривал укусы вокруг её глаз.
По телу Фелисин пробежал холодок.
— Что случилось? Я ослепну? Оглохну? В чём дело, Геборик?!
Он покачал головой и медленно разогнулся.
— Укусы кровных слепней… их яд убивает плоть. Ты исцелишься, но могут остаться оспины. Мне так жаль, девочка. Вокруг глаз дело плохо. Очень плохо…
Она чуть не рассмеялась, несмотря на то что голова кружилась всё сильнее. По телу снова пробежала дрожь, и Фелисин обхватила себя руками.
— Я видела. У местных. Рабов. Не один раз…
— Да. Обычно кровные слепни в рои не собираются. Должно быть, их привлёк пожар. Послушай, хороший целитель — кто-нибудь с Высшим Дэнулом — сможет убрать шрамы. Мы найдём тебе такого целителя, Фелисин. Клянусь клыками Фэнера — найдём!
— Меня тошнит.
— Это из-за тинктуры. Учащённое сердцебиение, морозит, тошнит. Это сок растения из Семи Городов. Если бы ты выпила то, что осталось в этой крошечной бутылочке, умерла бы через несколько минут.
На этот раз она рассмеялась ломким, дребезжащим смехом.
— Я бы, наверное, даже обрадовалась Вратам Худа, Геборик. — Фелисин покосилась на бывшего жреца. Голубоватое сияние начало меркнуть. — Похоже, Фэнер — бог всепрощающий.
Старик нахмурился.
— Честно говоря, я сам пока в этом не разобрался. Однако знаю многих высших жрецов Фэнера, которых хватил бы удар, услышь они, что их бог-вепрь… всепрощающий. — Он вздохнул. — Но, видимо, ты права.
— Тебе, наверное, сто́ит выказать благодарность. Принести жертву.
— Наверное, — проворчал бывший жрец и отвёл глаза.
— Какое же великое преступление отторгло тебя от твоего бога, Геборик?
Старик не ответил. Через некоторое время он поднялся и взглянул на объятый пламенем город.
— Всадники.
Фелисин села ровней, но голова всё ещё слишком кружилась, чтобы встать.
— Бенет?
Он покачал головой.
В следующий миг отряд малазанцев уже был рядом, остановился прямо напротив Геборика и Фелисин. Возглавлял всадников капитан Саварк. Досийский клинок рассёк ему щеку. Форма капитана была тёмной и мокрой от крови. Фелисин невольно отшатнулась от взгляда его холодных, как у ящерицы, глаз.
Наконец Саварк заговорил:
— Когда окажетесь на гребне… посмотрите на юг.
Геборик тихо выругался от удивления.
— Ты нас отпускаешь? Спасибо, капитан.
Лицо Саварка потемнело.
— Не ради тебя, старик. Именно такие смутьяны, как ты, и вызвали всё это. Я бы тебя, скорей, прямо на месте поднял на копьё. — Капитан будто хотел сказать что-то ещё, снова перевёл взгляд на Фелисин, но затем лишь развернул коня.
Двое беглецов молча смотрели, как отряд скачет обратно к Черепку. Солдаты ехали на битву. Это Фелисин поняла интуитивно. И тут же возникла другая уверенность, прошептала, что они все умрут. Капитан Саварк, Пелла. Все малазанцы. Она перевела взгляд на Геборика. Старик задумчиво смотрел, как отряд приблизился к городу и исчез в дыму.
В следующий миг из камышей рядом поднялся Бодэн.
Фелисин встала на ноги и шагнула к нему.
— Где Бенет?
— Мёртв, девочка.
— Ты… ты…
Слова потонули в волне боли, горя, которое потрясло её больше, чем всё пережитое прежде. Фелисин покачнулась и отступила на шаг.
Бодэн не сводил с неё маленьких, плоских глаз.
Геборик откашлялся.
— Нужно спешить. Скоро рассвет, а я, хоть и сомневаюсь, что на озере нас кто-то заметит, думаю, что лучше не выставлять наши намерения напоказ. В конце концов, мы — малазанцы. — Он подошёл к надутым бурдюкам. — По плану мы переждём день на другом конце штольни и выйдем в путь после заката. Так меньше шансов попасться на глаза какому-нибудь разъезду досиев.
Фелисин безвольно поплелась за мужчинами к кромке воды. Бодэн привязал один из бурдюков к груди Геборика. Фелисин поняла, что второй бурдюк ей придётся делить с Бодэном. Она внимательно смотрела на здоровяка, пока тот проверял крепления на последнем кожаном пузыре.
Бенет мёртв. Так он говорит. Да он его, наверное, и вовсе не искал. Бенет жив. Наверняка. Нос разбит, только и всего. Бодэн лжёт.
Вода Утопного озера смыла с кожи Фелисин остатки ила и тинктуры. Ну, хоть так.

 

…Тяжёлое дыхание эхом отражалось от отвесного утёса. Фелисин продрогла и чувствовала, как вода пытается утащить её вниз. Она покрепче ухватилась за ремешки на бурдюке.
— Не вижу никакой пещеры, — прохрипела Фелисин.
Бодэн заворчал.
— Странно, что ты вообще хоть что-то видишь, — заметил он.
Фелисин не ответила. Плоть вокруг глаз так опухла, что остались только узкие щёлки. Уши казались кусками мяса, тяжёлыми и огромными, а дёсны во рту отекли так, что скрыли зубы. Она дышала с трудом, постоянно откашливалась, но это не помогало. Физический дискомфорт заставил Фелисин чувствовать себя оторванной от всего, словно у неё не осталось тщеславия, которое можно было бы уязвить. Это чувство принесло неожиданное облегчение, почти веселье.
Выжить — только это важно. Пусть Тавор увидит все шрамы, которыми я ей обязана, в тот день, когда мы встретимся лицом к лицу. Тогда мне даже ничего не придётся говорить, чтобы оправдать свою месть.
— Вход под водой, — сказал Геборик. — Нам придётся проткнуть бурдюки и нырнуть. Первым поплывёт Бодэн с верёвкой, привязанной к поясу. Держись за эту верёвку, девочка, иначе вода утянет тебя на дно.
Бодэн дал ей кинжал, затем положил верёвку поверх покачивающегося на воде бурдюка. В следующий миг он оттолкнулся в сторону утёса и скрылся под водой.
Фелисин крепко ухватилась за верёвку, глядя, как разматываются кольца.
— Как глубоко?
— Семь-восемь футов, — ответил Геборик. — Потом примерно пятнадцать футов по пещере, прежде чем сможешь снова вдохнуть. Справишься, девочка?
Придётся.
Над озером разнеслись далёкие крики. Последние жалкие вопли догорающего города. Всё произошло так быстро, почти бесшумно — в одну ночь Черепок постиг кровавый конец. Всё это казалось… ненастоящим.
Фелисин почувствовала, что верёвка дёрнулась.
— Твоя очередь, — сказал Геборик. — Проткни бурдюк, потом отпусти — пусть тонет, а сама двигайся по верёвке.
Она перехватила кинжал лезвием вниз и проткнула бурдюк. Наружу со свистом вырвался воздух, пузырь начал сдуваться и пошёл ко дну. Вода потянула Фелисин вниз, словно цепкие руки. Она судорожно набрала полную грудь воздуха, прежде чем скрылась под водой. В следующий миг верёвка вела уже не вниз, а вверх. Фелисин наткнулась на скользкую поверхность утёса. Кинжал скрылся внизу, когда она ухватилась за верёвку обеими руками и начала подтягиваться.
Вход в пещеру в темноте казался только ещё более тёмным пятном, вода была ледяной. От недостатка воздуха лёгкие уже горели. Фелисин почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но диким усилием воли отогнала это ощущение. Впереди сверкнул отблеск света. Бешено отталкиваясь ногами, Фелисин, рот которой уже наполнился водой, рванулась к свету.
Руки ухватили её за обшитый каймой воротник туники и легко вытащили к воздуху, к свету. Фелисин лежала на жёстком холодном камне и содрогалась от приступов кашля. Рядом с её головой теплилась масляная лампа. Чуть дальше к стене прислонились два походных рюкзака на деревянном каркасе и набухшие от воды бурдюки.
— Потеряла мой растреклятый нож, да?
— Провались ты к Худу, Бодэн.
Тот заворчал — так он смеялся, — затем начал быстро выбирать верёвку. Вскоре над водой показалась голова Геборика. Бодэн вытащил бывшего жреца на каменный приступок.
— Наверху, похоже, дело плохо, — заметил великан. — Наши припасы принесли сразу сюда.
— Понятно. — Геборик сел, судорожно глотая воздух.
— Вы двое лучше оставайтесь здесь, а я схожу, разведаю, что и как, — сказал Бодэн.
— Да. Иди уж.
Когда Бодэн исчез в глубине штольни, Фелисин села.
— Что там наверху плохо?
Геборик пожал плечами.
— Нет, — не сдавалась Фелисин. — У тебя есть подозрения.
Он поморщился.
— Саварк сказал: «Посмотрите на юг».
— И что?
— И то, девочка. Давай дождёмся Бодэна, хорошо?
— Мне холодно.
— Мы решили не тратить место на сменную одежду. Припасы, вода, оружие, кремень и огниво. Есть одеяла, но лучше их не мочить.
— Скоро высохнут, — отрезала Фелисин и подобралась к одному из рюкзаков.
Через несколько минут вернулся Бодэн и присел рядом с Гебориком. Дрожа под одеялом, Фелисин наблюдала за мужчинами.
— Нет, Бодэн, — заявила она, когда тот приготовился что-то прошептать бывшему жрецу, — говори так, чтобы все слышали.
Великан покосился на Геборика, но тот лишь пожал плечами.
— До Досин-Пали отсюда тридцать лиг, — сказал Бодэн. — Но вспышки и зарево видно хорошо.
Геборик нахмурился.
— Даже грозу с молниями не было бы видно с такого расстояния, Бодэн.
— Точно, и это не гроза. Чародейство, старик. Битва магов.
— Худов дух, — пробормотал Геборик. — Вот это сражение!
— Поднялся, значит, — буркнул Бодэн.
— Кто? — спросила Фелисин.
— Семь Городов восстали, девочка. Дриджна. Вихрь поднялся.

 

Плоскодонка оказалась длиной всего в тринадцать футов. Дукер долго колебался, прежде чем забраться в неё. Шесть дюймов воды плескались меж двух досок, которые играли роль палубы. Многочисленные мелкие течи в дне были заткнуты тряпками — с разной степенью успешности. Запах гниющей рыбы просто валил с ног.
Закутавшийся в свой армейский дождевик Кальп и не двинулся с того места, где стоял на причале.
— И сколько же ты, — поинтересовался он ровным тоном, — заплатил за эту… лодку?
Историк вздохнул и поднял глаза на мага.
— Ты её не сможешь починить? Какой, ты говоришь, у тебя Путь, Кальп?
— Путь Починки Лодок, — ответил тот.
— Ладно, — сказал Дукер, выбираясь обратно на причал. — Ответ понял. Чтобы пересечь Пролив, тебе понадобится что-то более остойчивое. Человек, который мне продал эту лодку, несколько преувеличил её достоинства.
— Это святое право харалов. Лучше бы ты просто нанял судно.
Дукер хмыкнул.
— А кому я могу доверять?
— Что теперь?
Историк пожал плечами.
— Обратно в таверну. Тут нужен новый план.
Они двинулись назад по скрипучему причалу и вскоре выбрались на узкую грунтовую дорогу, которой приходилось служить ещё и главной улицей деревни. Рыбацкие хибары по обе стороны демонстрировали полное отсутствие гордости, свойственное маленьким поселениям в тени большого города. Уже стемнело, и кроме стаи собак, которые по очереди катали в пыли рыбий скелет, никого не было видно. Тяжёлые занавеси скрывали почти весь свет внутри домов. Воздух был горячим, ветер с материка продолжал теснить морской бриз.
Деревенская таверна стояла на сваях — видавшая виды одноэтажная развалюха, где стенами служила натянутая на выцветший деревянный каркас джутовая ткань, под соломенной крышей. В песке под домом ползали крабы. Напротив таверны расположился каменный блокгауз малазанского отряда Береговой охраны, который состоял из четырёх матросов из Кона и двух морпехов, чья внешность не выдавала происхождения. Для них прежние национальные различия уже не имели значения. «Новая имперская порода», — подумал Дукер, когда они с Кальпом вошли в таверну и вернулись к столу, за которым сидели прежде. Малазанские солдаты сгрудились вокруг другого, ближе к стене, где мешковину отогнули так, чтобы открылся безмятежный пейзаж — жухлая трава, белый песок и поблёскивающее море. Дукер позавидовал морпехам, потому что до них наверняка ветер доносил свежий воздух.
Солдаты ещё не подходили к ним, но историк понимал, что это только вопрос времени. В такой деревеньке путники — редкость, а люди в плащах военного образца — ещё большая редкость. Тем не менее до сих пор морпехи так и не заставили себя претворить любопытство в действие.
Кальп указал хозяину у стойки на кувшин с элем, а затем наклонился поближе к Дукеру.
— Вопросы будут. Скоро. Это первая проблема. У нас нет лодки. Это вторая. Я в моряки вообще не гожусь, это третья…
— Хорошо, хорошо, — прошипел историк. — Худов дух, дай мне подумать спокойно!
Кальп с кислым лицом отодвинулся.
Мотыльки неуклюже крутились вокруг мигающих фонарей, которыми освещался зал. Местных жителей не было, а внимание одинокого человека за барной стойкой было неотрывно приковано к малазанским солдатам. Он не отвёл от морпехов взгляда узких, тёмных глаз, даже когда поставил кувшин с элем перед Кальпом.
Глядя ему вслед, маг хмыкнул:
— Странный какой-то вечер выдался, Дукер.
— Да уж.
Где же все?
Скрип стула привлёк их внимание к старшему по чину малазанцу — капралу, судя по значку на сюрко, — который поднялся и теперь подошёл. Под блёклым жестяным значком виднелось пятно побольше — там ткань сюрко не выцвела: этот человек был когда-то сержантом.
Лицо у капрала было под стать телу — плоское и широкое, признак канской крови в роду. На бритой голове виднелись порезы от бритвы, некоторые из них до сих пор прикрывала корочка подсохшей крови. Солдат не сводил глаз с Кальпа.
Маг заговорил первым:
— Следи за языком, если не хочешь и дальше пятиться.
Солдат недоумённо моргнул.
— Пятиться?
— Сержант, потом капрал — ты в рядовые нацелился? Это я тебя предупреждаю.
Угроза не произвела на морпеха впечатления.
— Не вижу знаков отличия, — процедил он.
— Потому что не знаешь, куда смотреть. Возвращайся за свой стол, капрал, и оставь наши дела нам.
— Ты из Седьмой армии. — Солдат явно не собирался возвращаться за стол. — Дезертир.
Жёсткие брови Кальпа приподнялись.
— Капрал, ты стоишь лицом к лицу со всем магическим подразделением Седьмой. Теперь ноги отсюда уноси, пока я их тебе узлом не завязал.
Взгляд капрала метнулся к Дукеру, затем снова к Кальпу.
— Да нет же, — вздохнул маг. — Я — всё подразделение. Это мой гость.
— На задницу, значит? — Капрал упёр широкие ладони в столешницу и наклонился поближе к Кальпу. — Если я учую хоть намёк на то, что ты открываешь Путь, получишь ножом в глотку. Это мой караульный пост, чародей, и любое дело здесь — моё дело. А теперь, господин старший по званию, давай-ка объясняйся, пока я твои большие уши не отрезал, чтоб на пояс повесить.
Дукер откашлялся.
— Прежде чем это зашло слишком далеко…
— Заткнись! — рявкнул капрал, продолжая буравить взглядом Кальпа.
Его тираду прервали донесшиеся издалека крики.
— Истин! — взревел капрал. — Иди посмотри, что там снаружи.
Молодой кониец вскочил на ноги, проверил новенький короткий меч в ножнах на поясе и подошёл к двери.
— Мы здесь, — сказал капралу Дукер, — чтобы купить лодку…
Потрясённое проклятье донеслось снаружи, за ним последовал торопливый топот сапог по скрипучей лестнице таверны. Новобранец по имени Истин ввалился внутрь, лицо его побелело. Из уст юноши полился впечатляющий поток конийских портовых ругательств, закончившийся словами:
— …и вооружённая толпа снаружи, капрал! Они там не для разговоров собрались. Видел, как разделились: десяток пошёл к «Рипате».
Остальные моряки были уже на ногах. Один обратился к капралу:
— Они её сожгут, Геслер, а мы потом застрянем на этом вонючем побережье…
— Оружие к бою — и в строй, — прорычал Геслер. Он распрямился и повернулся к другому морпеху. — К передней двери, Ураган. Найди, кто там верховодит этой толпой, и влепи стрелу между глаз.
— Мы должны спасти корабль! — снова вмешался матрос.
Геслер кивнул.
— И спасём, Веред.
Морпех по имени Ураган занял место у двери, в руках у него будто из ниоткуда появился взведённый штурмовой арбалет. Снаружи крики стали громче, ближе. Толпа распалялась, чтобы набраться храбрости и ворваться в таверну. Мальчик Истин стоял в центре зала, короткий меч дрожал у него в руке, а лицо покраснело от гнева.
— Успокойся, парень, — сказал Геслер. Его взгляд упал на Кальпа. — Если ты теперь откроешь свой Путь, маг, я уже, может, и не отрежу тебе уши.
Дукер спросил:
— Ты завёл врагов в этой деревне, капрал?
Тот усмехнулся.
— Это давненько назревало. «Рипата» набита продовольствием. Мы вас можем довезти до Хиссара… наверное… нужно только сперва тут разобраться. С арбалетом справишься?
Историк вздохнул, затем кивнул.
— Будьте готовы — стрелы полетят сквозь стены, — сказал от дверей Ураган.
— Нашёл их главаря?
— Так точно, и держится он на расстоянии.
— Нельзя ждать — все к задней двери!
Хозяин, который всё это время сидел за маленькой стойкой на дальнем конце зала, теперь вышел вперёд, сгорбившись, точно краб, в ожидании первых стрел, которые пробьют стены из мешковины.
— Счёт, мезлан! За много недель! Семьдесят две джакаты…
— Сколько сто́ит твоя жизнь? — поинтересовался Геслер, жестом приказав Истину идти к другим матросам, которые уже выскальзывали наружу через пролом в дальней стене.
Глаза хозяина испуганно округлились, затем он повесил голову.
— Семьдесят две джакаты, мезлан?
— Где-то так, — кивнул капрал.
Прохладный, влажный воздух, пахнущий мхом и мокрым камнем, наполнил зал. Дукер посмотрел на Кальпа, который лишь молча покачал головой. Историк поднялся.
— У них там есть маг, капрал…
Рёв хлынул с улицы и волной врезался в таверну. Деревянный каркас прогнулся, джутовые стены раздулись, как паруса. Кальп издал предупредительный крик, сорвался со стула и покатился по полу. Дерево затрещало, ткань разорвалась.
Ураган рванулся прочь от передней стены, а затем все в комнате одновременно ринулись к задней двери. Пол под ногами накренился, когда передние сваи вырвались из земли. Столы и стулья попадали, покатились вместе со всем остальным. Верещащий хозяин скрылся под упавшими полками с винными кувшинами.
Вывалившись в дыру, Дукер рухнул в темноту и приземлился на кучу сухих водорослей. На него сверху упал Кальп — одни локти и колени, — так что у историка воздух вышибло из лёгких.
Передний край таверны продолжал подниматься под напором колдовской силы, которая вцепилась в него и давила.
— Делай же что-то, Кальп! — прохрипел Дукер.
В ответ маг поднял историка на ноги и хорошенько толкнул.
— Бежать! Вот что нам нужно делать!
Чародейство, охватившее таверну, вдруг утихло. Покачнувшись на задних сваях, здание упало вперёд. Перекрёстные балки треснули. Таверна словно взорвалась, деревянный каркас развалился. Потолок упал строго вниз, ударился об пол, подняв тучу песка и пыли.
Дукер побежал к берегу. Его сразу же нагнал Ураган и пропыхтел:
— Худ уж оплатит хозяину все счета, да? — Морпех приподнял свой арбалет. — Я здесь, чтобы вас прикрыть. Капрал ушёл вперёд — будет драчка по пути к причалу «Рипаты».
— Где Кальп? — спросил Дукер. Всё произошло так быстро, что он совсем потерял голову. — Он был рядом со мной…
— Пошёл вынюхивать этого чародея небось. Кто ж их, магов, разберёт, да? Ежели только не сбежал. Видит Худ, он пока не особо отличился, да?
Они добежали до пляжа. В тридцати шагах слева Геслер и матросы мчались на дюжину местных, которые перегородили узкий причал. Там был пришвартован низкий, вылизанный патрульный корабль с одной мачтой. Справа береговая линия плавно изгибалась и шла к далёкому Хиссару… городу в огне. Дукер споткнулся и остановился, глядя на багровое небо над Хиссаром.
— Тогговы соски! — прошипел Ураган, увидев, что так поразило историка. — Дриджна пришла. Видать, не повезём мы тебя обратно в город, да?
— Нет, — отрезал Дукер. — Я должен вернуться к Колтейну. Моя лошадь в конюшне — к демонам проклятую лодку.
— Они ей сейчас бока щупают, бьюсь об заклад. В этих краях люди ездят на верблюдах, а лошадей — едят. Забудь о ней. — Солдат протянул руку, но историк уже побежал обратно по берегу, прочь от «Рипаты» и боя, который разгорелся на причале.
Ураган замешкался, затем выругался и бросился за Дукером.
Магическое пламя вспыхнуло в воздухе над главной улицей, за ней последовал истошный крик.
«Кальп, — подумал Дукер. — Сражается или умирает».
Историк продолжал бежать по пляжу вдоль деревни, пока, как ему показалось, не очутился напротив конюшни, затем повернул прочь от моря, пробираясь через заросли на приливной полосе. Рядом возник Ураган.
— Присмотрю, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось, да?
— Благодарю, — прошептал Дукер.
— А кто ты такой-то?
— Императорский историк. А кто ты такой, Ураган?
Тот хмыкнул.
— Никто. Совсем никто.
Проскользнув за первый ряд хибар, они замедлили шаг, стараясь держаться в тени. В нескольких шагах от улицы воздух покрылся рябью и появился Кальп. Плащ его обгорел, лицо покраснело от ожога.
— Какого Худа вы оба тут делаете? — прошипел он. — Тут гуляет высший маг — Худ его разберёт, откуда и зачем взялся. Беда только — он знает, что я здесь, так что болтаться рядом со мной — небезопасно. Я едва вывернулся в прошлый раз…
— Это ты так кричал? — спросил Дукер.
— Тебя когда-нибудь заклятьем прикладывало? У меня все кости чуть не вырвало из суставов. И в штаны нагадил. Зато живой.
— Пока что, — ухмыльнулся Ураган.
— Вот спасибо за поддержку, — пробормотал Кальп.
Дукер сказал:
— Нам нужно…
Ночь вокруг внезапно расцвела сверкающим пламенным взрывом, который бросил всех троих на землю. Историк завопил от боли, ему вторили остальные. Чары впились в тело, словно ледяные когти, коснулись костей и разлились потоками агонии по членам. Его крик стал громче, когда боль достигла мозга, заволокла мир красноватым кровавым туманом, который будто кипел перед глазами. Дукер забился в конвульсиях, начал кататься по земле, но спасения не было. Заклятье убивало историка — чудовищно личное насилие, врывавшееся в каждый уголок его естества.
Затем всё кончилось. Он неподвижно лежал, прижавшись одной щекой к прохладной грязной земле. Тело ещё некоторое время продолжало подёргиваться. Он обгадился. Он обмочился. Его пот пах горечью.
Чья-то рука ухватила Дукера за ворот телабы. Горячее дыхание Кальпа коснулось уха. Маг прошептал:
— Я ему ответил. Достаточно сильно, чтобы почувствовал. Нужно добраться до корабля… Геслера…
— Иди с Ураганом, — выдохнул Дукер. — Я беру лошадей…
— Ты свихнулся?
Прикусив губу, чтобы не закричать, историк кое-как поднялся на ноги. Он зашатался, когда воспоминания о боли прокатились по рукам и ногам.
— Иди с Ураганом, чтоб тебя! Быстро!
Кальп внимательно посмотрел на Дукера и прищурился.
— Ага, притворишься досием. Может сработать…
Бледный как смерть Ураган подёргал мага за рукав.
— Геслер вечно ждать не будет.
— Да.
В последний раз кивнув Дукеру, маг двинулся за морпехом. Оба быстро побежали к берегу.
Геслеру и матросам пришлось несладко. На почерневшем песке у причала лежали тела — первая дюжина местных и двое из конийских моряков. Геслер, которого с боков прикрывали Истин и другой матрос, пытался сдержать новый отряд жителей деревни — мужчин и женщин. Они бросались вперёд в неконтролируемой ярости с гарпунами, деревянными молотками, мясницкими ножами, а некоторые — и с голыми руками. Два оставшихся матроса — оба раненые — были уже на «Рипате», пытались быстро отдать швартовы.
Ураган подвёл Кальпа примерно на дюжину шагов к месту боя, затем присел, прицелился и выстрелил в толпу. Кто-то завопил. Ураган перебросил арбалет за плечо, выхватил короткий меч и охотничий кинжал.
— Есть у тебя что-нибудь на такой случай, маг? — спросил морпех и, не дожидаясь ответа, бросился на толпу с фланга. Местные отшатнулись; никто не погиб, но многие были ужасно изувечены, когда морпех врубился в их ряды — мёртвые никому не мешали, в отличие от раненых.
Геслер остался один у края причала: Истин волок бесчувственного товарища к кораблю. Один из матросов на палубе «Рипаты» больше не шевелился.
Кальп колебался, зная, что любые чары могут привлечь сюда высшего мага. Кадровый чародей сомневался, что выдержит ещё одну такую атаку. Все его суставы кровоточили изнутри, плоть набухала от крови. К утру он уже не сможет шевелиться. Если доживу до утра. Но даже так — оставались ещё некоторые уловки.
Кальп воздел руки и пронзительно закричал. Перед ним возникла стена огня, с рёвом покатилась к толпе. Местные отступили, затем побежали. Пламя Кальпа продолжало преследовать их по берегу, но когда достигло спрессованного дёрна, угасло.
Ураган резко обернулся.
— Если ты такое мог сделать…
— Да это ерунда, — буркнул Кальп, подходя к солдатам.
— Стена ог…
— Говорю же, ерунда! Худова иллюзия это, дурень! Давайте выбираться отсюда!
Вереда они потеряли в двадцати пядях от берега: плотно засевший в груди наконечник гарпуна наконец выпустил на липкую палубу последние капли его крови. Геслер бесцеремонно перебросил мертвеца за борт. На ногах, кроме капрала, держались только молодой Истин, Ураган и Кальп. Второй матрос медленно проигрывал битву с рассечённой артерией на левом бедре — до Врат Худа ему оставалось несколько минут.
— Всем молчать, не шуметь, — прошептал Кальп. — Никакого света — на берегу высший маг.
Они задержали дыхание. Безжалостная рука закрыла рот умирающему, пока стоны не стихли.
«Рипата», на которой был поднят только штормовой парус, медленно выходила из неглубокой бухты, киль с тихим шелестом разрезал воду.
Недостаточно тихим, понял Кальп. Он открыл свой Путь, стал разбрасывать звуки в случайных направлениях: приглушённый голос тут, скрип дерева там. Раскинул, насколько мог, покров сумрака, сдерживая силу своего Пути, позволяя ему лишь дразнить, а не бросать вызов.
В шестидесяти пядях от них вспыхнули чары, привлечённые обманным звуком. Сумрак поглотил свет заклятья.
Ночь снова погрузилась в тишину. Геслер и остальные, кажется, поняли, что делает Кальп. Солдаты не сводили с него глаз, смотрели с надеждой и едва сдерживаемым страхом. Истин вцепился в рулевое весло и сидел неподвижно, не смел ничего делать, только держал парус на ветру.
Казалось, будто корабль едва ползёт. По лицу Кальпа катился пот — он весь взмок, пытаясь улизнуть от поисковых чар высшего мага. Он чувствовал, как расходятся смертоносные сети, и лишь теперь осознал, что его противником оказалась женщина, а не мужчина.
Далеко на юге гавань Хиссара превратилась в сверкающую стену багрового пламени. Истин даже не пытался повернуть туда, и Кальп, как и остальные, понял, что подмоги в городе они не найдут. Семь Городов поднялись, начался мятеж.
А мы в море. Остались ли для нас безопасные гавани? Геслер сказал, что на корабле полно припасов — хватит, чтобы добраться до Арэна? Но и там придётся пройти по враждебным водам… Вариант получше — Фалар, но он лежал в шести сотнях лиг к югу от Досин-Пали.
Другая мысль пришла в голову Кальпу, когда поисковые заклятья чародейки на берегу ослабли, а затем и вовсе исчезли. Геборик Лёгкая Рука — несчастный ублюдок сейчас направляется к побережью, если всё пошло по плану. Через пустыню — к безжизненному берегу.
— Выдыхайте, — сказал маг. — Она бросила охоту.
— Слишком далеко? — спросил Истин.
— Нет, просто надоело. Думаю, у неё есть дела поважнее, парень. Капрал Геслер.
— Да?
— Мы должны пересечь пролив. Подойти к Отатараловому берегу.
— Какого Худа мы там забыли, маг?
— Извини, на этот раз я погромыхаю званием. Исполняй приказ.
— А что, если мы тебя просто за борт выбросим? — спокойно поинтересовался Геслер. — Там дхэнраби кормятся вдоль Сахульской отмели. Будешь им десертом…
Кальп вздохнул:
— Мы должны подобрать высшего жреца Фэнера, капрал. Скормишь меня дхэнраби, и никто слезинки не проронит. Разозлишь жреца — и его гневливый бог уставится на тебя своим красным глазом. Готов так рискнуть?
Капрал откинул голову и расхохотался. Истин и Ураган тоже заухмылялись.
Кальп нахмурился:
— Вам смешно?
Ураган перегнулся через планширь и сплюнул в море. Он вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:
— Похоже, Фэнер уже на нас смотрит, маг. Мы — из Вепревой роты, расформированной Первой армии. То есть были, пока Ласиин не раздавила наш культ. А теперь — просто морпехи в составе жалкой Береговой охраны.
— Только это нам не помешало воздавать должное Фэнеру, маг, — сказал Геслер. — И даже новичков посвящать в воинский культ, — добавил он, кивнув в сторону Истина. — Так что указывай дорогу — Отатараловый берег, говоришь. Поворачивай на восток, парень, и давайте поставим парус да приготовим спинакер под утренний ветер.
Кальп медленно сел.
— Никому больше штаны постирать не надо? — спросил он.

 

Закутавшись в телабу, Дукер ехал прочь от деревни. По обе стороны береговой дороги возникали фигуры, почти неразличимые в слабом лунном свете. Казалось, в прохладном воздухе пустыни таится примесь песчаной бури, иссушающего глотку морока. Добравшись до перекрёстка, историк натянул поводья. Береговая дорога вела дальше на юг, к Хиссару. Торговый тракт сворачивал на запад, в глубь континента. В четверти мили по этому тракту разбила лагерь армия.
Никакого порядка в ней не было. Тысячи шатров хаотически растянулись вокруг огромного центрального загона, окутанного подсвеченной факелами тучей пыли. Над песками неслись песни кочевников. Не дальше пятидесяти шагов от Дукера взвод малазанских солдат беспомощно извивался на «скользких койках» — так местные называли четыре длинных копья, вкопанных в землю: жертву клали на острия у плеч и верхней части бёдер. В зависимости от веса и силы воли, позволявшей не шевелиться, кровавый путь вниз мог растянуться на часы. Если Худ будет милостив, утреннее солнце приблизит смерть несчастных. Историк почувствовал, как сердце в груди холодеет от гнева.
Дукер знал, что ничем не может им помочь. Просто оставаться в живых на этой охваченной жаждой крови земле — уже было нелёгким делом. Но день воздаяния придёт. Если будет на то воля богов.
Над Хиссаром разлилось магическое пламя, ослепительное и — на таком расстоянии — беззвучное. Жив ли ещё Колтейн? Бальт? Седьмая? Прозрел ли Сормо вовремя то, что сейчас случилось?
Дукер ударил каблуками в бока коня и поехал по береговой дороге. Появление армии мятежников его потрясло. Она возникла будто из ниоткуда, и, несмотря на хаос в лагере, там были также командиры, полные кровожадной воли и способные добиться своего. Это не спонтанный бунт. Кальп сказал — высший маг. Кто же там ещё? У Ша’ик были долгие годы, чтобы собрать свою армию Апокалипсиса, разослать агентов, распланировать эту ночь — и всё, что за ней последует. Мы знали, что это происходит. Ласиин следовало давным-давно отрубить голову Пормквалю. Опытный Первый Кулак смог бы раздавить мятеж в зародыше.
— Досий, ким’арал!
Три фигуры в плащах поднялись из сточной канавы с материковой стороны дороги.
— Ночь славы! — откликнулся Дукер, не останавливая коня.
— Погоди, досий! Апокалипсис готов принять тебя в объятья! — Человек указал рукой на лагерь.
— У меня родичи в хиссарской гавани, — ответил историк. — Я скачу, чтобы разделить с ними богатства освобождения! — Дукер вдруг натянул поводья и развернул коня. — Если только Седьмая не отбила город — не эти ли новости ты несёшь?
Мятежник расхохотался.
— Они раздавлены. Убиты в своих постелях, досий! Хиссар свободен от проклятых мезланов!
— Тогда я поскачу туда!
Дукер снова пришпорил коня. Он задержал дыхание, но воин его так и не окликнул. Седьмая уничтожена? Неужели Колтейн сейчас лежит на «скользкой койке»? Трудно поверить, но, может, правда. Нападение было внезапным, с поддержкой чародеев… а я уволок из города Кальпа именно в эту ночь, Худ побери мои кости. Сколько бы в нём ни было жизней, Сормо И’нат — всего лишь мальчик, его плоть вряд ли готова к таким испытаниям. Он, конечно, мог расквасить несколько носов вражеским чародеям. Рассчитывать или надеяться на что-то большее неразумно. Они все дрались бы храбро. За Хиссар пришлось бы заплатить высокую цену.
Тем не менее Дукер должен всё увидеть своими глазами. Это самое меньшее, чего требует долг императорского историка. Более того, он может некоторое время ехать с мятежниками — это уникальная возможность. Пусть и чрезвычайно рискованная. Он соберёт всю возможную информацию, пока не вольётся в ряды малазанской карательной экспедиции, которая сумеет обратить его знания в смерть. Иными словами, станешь шпионом. Вот она, объективность историка, Дукер. Но вставший перед глазами образ малазанских солдат на «скользких койках» вдоль дороги быстро выжег эту отвлечённую мысль.
Чародейство полыхнуло в рыбацкой деревне в полумиле позади. Дукер поколебался, но затем поехал дальше. Кальп — человек упорный и опытный, и, судя по виду солдат Береговой охраны, с ним бок о бок сражаются ветераны. Маг уже сталкивался с могучими заклятьями и умел спасаться от того, чего не мог победить. Солдатские дни самого Дукера остались в далёком прошлом, теперь его присутствие стало бы обузой, а не помощью. Без него им будет лучше.
Но что теперь предпримет Кальп? Если хоть кто-то из Седьмой выжил, место кадрового мага — рядом с ними. А какая судьба ждёт Геборика? По крайней мере, я сделал, что мог, для этого несчастного безрукого ублюдка. Да хранит тебя Фэнер, старик.
Беженцев на дороге не было. Похоже, фанатики призвали к оружию абсолютно всех — все до одного провозгласили себя воинами Дриджны. Старухи, рыбачки, дети и седые деды. Тем не менее Дукер ожидал увидеть малазанцев или, по крайней мере, следы их пути, места, где попытки бежать увенчались кровью. Но насыпная военная дорога была пуста и казалась призрачной в серебристом свете луны.
Пламя далёкого Хиссара привлекло пустынных накидочников: мотыльки порхали и кружились, словно кусочки пепла — каждый шириной с ладонь. Накидочники питались падалью и направлялись в ту же сторону, что и Дукер, — в огромных количествах.
Через несколько минут ночь ожила: бесшумные, призрачные мотыльки со всех сторон окружили историка. Дукер старался подавить нараставший в груди леденящий ужас. «Предвестников смерти в мире много, и вид их разнообразен». Он нахмурился, пытаясь припомнить, где же слышал эти слова. Наверное, в одной из бесчисленных литаний Худу, которые жрецы поют во время Поры Гниения в Унте.
Первые трущобы города показались в расступившемся сумраке впереди, узкий квартал лачуг и ветхих домишек, прилепившихся к утёсу над морем. В воздухе клубился дым, он нёс запах горелого крашеного дерева и сожжённой ткани. Запах разрушенного города, запах ярости и слепой ненависти. Всё это было слишком знакомо Дукеру, и он вдруг почувствовал себя старым.
Двое детей перебежали улицу, скрылись за лачугами. Один из них рассмеялся, и в смехе прозвучала нотка безумия, слишком изощрённого для такого юного существа. Историк проехал мимо, но по коже побежали мурашки. Он был потрясён тем, что испытал страх — боишься детей? Ох, старик, тебе здесь не место.
Небо светлело над проливом по левую руку от Дукера. Накидочники летели в город, исчезали в густых клубах дыма. Дукер натянул поводья. Береговой тракт здесь разделялся: одна дорога шла прямо и превращалась в главную улицу города, другая, справа, обходила город и вела к Имперскому гарнизону. Историк посмотрел туда и прищурился. Чёрные столбы дыма поднимались в полумиле впереди над казармами, изгибались высоко в небе, где ветер пустыни гнал их к морю.
Убиты в постелях? Такая возможность вдруг показалась историку вполне реальной. Он поскакал к гарнизону. По правую руку от него, в тенях, порождённых рассветным солнцем, пылал город Хиссар. Балки переламывались, кирпичные стены рассыпались, камни трескались от чудовищного жара. Дым затянул всё вокруг смертоносной, горькой вуалью. То и дело в глубине города раздавались крики. Стало ясно, что разрушительная жестокость мятежа обратилась против самой себя. Бунтовщики обрели свободу, потеряв всё остальное.
Дукер добрался до утоптанного участка земли, где раньше стоял лагерь торговцев, — там, где они с Сормо видели прорицание. Лагерь был в спешке покинут, скорее всего, лишь несколько часов назад. Теперь только стая городских собак рылась в оставленном мусоре.
Напротив, на другой стороне Фаладханской дороги, высилась укреплённая стена малазанского гарнизона. Дукер пустил лошадь шагом, затем и вовсе остановил. Чёрные полосы испещрили те части выцветшей стены, что ещё не обрушились. Чародейство проломило укрепления по меньшей мере в четырёх местах, и всюду проломы были настолько широки, что внутрь могла бы войти целая фаланга. В проломах, среди разбитых камней густо лежали тела. Доспехов почти не было видно, а разбросанное вокруг оружие состояло из пёстрого набора — от древних пик до мясницких тесаков.
Седьмая сражалась отчаянно: нападавших встречали у каждого пролома; перед лицом дикого чародейства солдаты изрубили десятки врагов. Никого не застали спящим в постели. Эта мысль вызвала в сердце историка робкую надежду.
Он взглянул на обрамлённую орешником, мощёную улицу. Здесь, совсем рядом с внутренними воротами гарнизона явно развернулась кавалерийская атака. Среди дюжин тел хиссарцев лежали две лошади, но никого из копейщиков Дукер не увидел. Либо им повезло и они никого не потеряли во время атаки, либо хватило времени подобрать раненых и убитых товарищей. Здесь чувствовалась твёрдая рука и строгая дисциплина. Колтейн? Бальт?
Живых на улице не было. Если битва и продолжалась, она переместилась. Дукер спешился и подошёл к одному из проломов в стене гарнизона. Он перебрался через развалины, избегая скользких от крови камней. Большинство нападавших убили из арбалетов. Многие тела оказались просто утыканы короткими, тяжёлыми стрелами. Расстояние было безвыходно малым, последствия — смертельными. Обезумевшая, неорганизованная толпа плохо вооружённых хиссарцев не имела никаких шансов против такого концентрированного огня. За обломками камней Дукер уже не увидел трупов.
Гарнизонный плац был пуст. Тут и там возвели валы, чтобы обеспечить смертоносный обстрел с разных сторон, если не удастся защитить проломы — но ни знака того, что это понадобилось.
Дукер сошёл с груды разбитого камня. Малазанский штаб и казармы подожгли. Теперь историк уже начал гадать, не сделали ли это сами солдаты Седьмой. Объявив всем, что Колтейн не собирается прятаться за стенами, Седьмая и виканцы выступили, развернув порядки. Что же было дальше?
Дукер вернулся к своей лошади. Из седла он увидел густой дым, который поднимался над малазанским Усадебным кварталом. Рассвет принёс странное затишье. Город казался вымершим, почти иллюзорным, словно разбросанные на улицах тела были лишь пугалами с празднества урожая. Накидочники их нашли и покрыли трупы полностью, огромные крылья пирующих насекомых медленно подрагивали.
Пока историк ехал к малазанским Усадьбам, он то и дело слышал крики и далёкие вопли, лай собак и рёв мулов. Шум пожара накатывался и спадал, словно бьющиеся об утёс волны, нёс жар по переулкам, шипел и трещал в грудах мусора.
В пятидесяти шагах от Усадеб Дукер обнаружил первую сцену настоящей бойни. Хиссарские бунтовщики атаковали малазанский квартал с неожиданной яростью, вероятно, в то же время, когда другой отряд штурмовал гарнизон. Дома торговцев и знати бросили вперёд личную стражу, отчаянно пытаясь защититься, но стражников оказалось слишком мало, им недоставало сплочённости, поэтому их заслон быстро и жестоко смели. Толпа ворвалась в квартал, выбивала двери усадеб, вытаскивала на широкую улицу семьи малазанцев.
Там, когда конь Дукера осторожно искал путь среди мёртвых тел, историк увидел настоящее безумие. Мужчинам вспороли животы, внутренности вытащили наружу и намотали на женщин — жён, матерей, тёток, сестёр, — которых изнасиловали, а затем задушили кишками. Историк видел детей с разбитыми черепами, младенцев, которых насадили на шампуры уличных торговцев. Но многих дочерей помоложе нападавшие захватили, продвигаясь в глубину квартала. Этих несчастных ждала судьба ещё более страшная, чем та, что постигла их родню.
Глядя по сторонам, Дукер чувствовал подступающую отрешённость. Ужасная мука и боль словно висели в воздухе отравой, готовой свести с ума. Чтобы спастись, его душа забивалась всё глубже и глубже. Оставалось лишь наблюдать, холодно, бесчувственно — расплата придёт потом, это Дукер хорошо знал: трясущиеся руки, ночные кошмары, медленное угасание веры.
Ожидая застать лишь новые знаки бойни, Дукер подъехал к первой площади квартала. Увиденное потрясло его: на площади хиссарские мятежники попали в засаду, на земле лежали десятки трупов. Убившие их стрелы вытащили из ран, но тут и там виднелись сломанные древка. Историк спешился и подобрал обломок. Виканцы. Теперь Дукер начал понимать, что произошло на самом деле.
Гарнизон взяли в осаду. Предводители хиссарцев хотели не дать силам Колтейна нанести удар в глубь города и, судя по уровню использованной магии, собирались полностью уничтожить малазанскую армию. Но это им не удалось. Виканцы прорвали окружение и поскакали прямо к Усадьбам — где, как они знали, уже давно началась резня. Всадники не успели предотвратить первое нападение у Квартальных ворот и изменили маршрут, обошли разъярённую толпу мятежников с фланга и устроили засаду на площади. Одержимые жаждой крови хиссарцы побежали через площадь, даже не потрудившись выслать вперёд разведчиков.
А затем виканцы их перебили. Люди Колтейна не опасались ответного удара, так что даже успели собрать свои стрелы. Перекрыли пути к отступлению, а затем хладнокровно и споро истребили всех до единого хиссарцев на площади.
Дукер обернулся на приближавшийся топот копыт. В ворота позади въехал отряд мятежников. Всадники были хорошо вооружены: в руках — пики, у пояса — тальвары. Под красными телабами виднелись кольчуги. На головах воинов поблёскивали остроконечные бронзовые шлемы городской стражи.
— Ужасная бойня! — завыл Дукер, налегая на досийский акцент. — Нужно отомстить!
Сержант, который командовал взводом, подозрительно оглядел историка.
— На твоей одежде пыль пустыни, — сказал он.
— Да! Я приехал от воинов высшего мага на севере. Племянник мой в портовом квартале живёт. Хочу найти его…
— Если он ещё жив, старик, — марширует сейчас с армией Релоя.
— Мы изгнали мезланов из города, — добавил другой солдат. — Их мало, много раненых да ещё и десять тысяч беженцев на шее…
— Молчать, Гебурах! — рявкнул сержант. Он прищурился и снова посмотрел на Дукера. — Мы едем к Релою. Скачи с нами. Всех хиссарцев ждёт благословение, когда перережем последних мезланов.
Насильно тянут в армию. Неудивительно, что вокруг ни души. Все теперь в священном войске — по своей воле или против. Историк кивнул.
— Поскачу. Я поклялся защищать своего племянника…
— Клятва очистить Семь Городов от мезланов — сильнее, — прорычал сержант. — Дриджна взимает твою душу, досий. Апокалипсис пришёл — войска собираются по всей нашей земле, и всякий должен услышать зов.
— Вчера ночью я помогал проливать кровь мезланской береговой охраны — моя душа ещё тогда отошла к ней, хиссарец, — высокомерно ответил молодому сержанту Дукер. Чти старших, мальчик.
В ответ солдат лишь согласно кивнул.
Ведя коня в поводу, Дукер последовал за взводом по улицам Усадебного квартала. Сержант объяснил, что армия Камиста Релоя собиралась на равнине к юго-западу от города. Три оданных племени сохраняли контакт с ненавистными мезланами, теребили длинную вереницу беженцев и немногочисленных солдат, которые их охраняли. Мезланы хотели добраться до Сиалка, другого портового города в двадцати лигах к югу от Хиссара. Чего эти глупцы не знали, с мрачной улыбкой добавил солдат, так это того, что Сиалк тоже пал и уже сейчас тысячи мезланских богачей с семьями гонят по северной дороге. Мезланскому командиру скоро придётся оберегать вдвое больше беженцев.
Тогда Камист Релой окружит врага, которого превосходит числом семь к одному, и устроит бойню. Битва должна состояться через три дня.
Слушая сержанта, Дукер только согласно ворчал и хмыкал, но мысли его неслись вскачь. Камист Релой — Высший маг, который, как считалось, погиб десять лет назад в пустыне Рараку, когда пытался оспорить право Ша’ик возглавить Апокалипсис. Теперь очевидно: вместо того, чтобы убить соперника, Ша’ик смогла заслужить его преданность. Слухи о смертоносном соперничестве, распрях и личной вражде хорошо помогли Ша’ик убедить малазанцев в слабости и неорганизованности своего восстания. Всё это оказалось ложью. Мы обманулись, а теперь платим сполна.
— Армия мезланов — словно большой зверь, — сказал сержант, когда они добрались до окраины города, — раненный бессчётными ударами, с боками, залитыми кровью. Зверь ковыляет вперёд, ослеплённый болью. Через три дня, досий, зверь падёт.
Историк задумчиво кивнул, вспоминая ежегодную охоту на вепря в лесах на севере Квон-Тали. Лесник рассказал ему, что большинство охотников погибали уже после того, как вепрь получал смертельную рану. Последний, неожиданный рывок, смертоносный удар вопреки хватке Худа. Предвкушение скорой победы лишало охотников осторожности. В словах мятежника Дукер услышал нотки самоуверенности. Зверь истекает кровью, но ещё жив.
Когда солнце начало подниматься, они поскакали на юг.

 

Вогнутый, словно миска, пол покрывал толстый, как войлок, слой пыли. Чтобы добраться до этого зала, нужно было пройти почти треть лиги по коридорам, уводившим всё глубже в каменное сердце горы. Грубо отёсанные стены потрескались, словно стекло, трещины змеились сверху вниз от свода к полу. В центре зала лежала на боку рыбацкая лодка. Неубранный парус свисал с единственной мачты, будто клочья старой паутины. Сухой горячий воздух выгнал наружу скрепы, доски ссохлись, прогнулись под собственным весом лодки.
— Тоже мне сюрприз, — проворчал Маппо, остановившись в дверях.
Губы Икария чуть изогнулись, затем он шагнул вперёд, обошёл трелля и осмотрел лодку.
— Лет пять? Не больше — я всё ещё чувствую запах соли. Не знаешь, где такие делают?
— Проклинаю себя за то, что никогда не интересовался кораблестроением, — вздохнул Маппо. — Воистину, следовало предвидеть, что сей момент настанет, — и о чём я только думал?
— Мне кажется, — медленно проговорил Икарий, положив руку на нос лодки, — Искарал Прыщ хотел, чтобы мы нашли именно это.
— А я-то полагал, что целью «героического поиска» была метла, — пробормотал трелль.
— Не сомневаюсь, метла отыщется в свой час. Нам следует ценить не цель поиска, но сам путь к ней.
Поначалу Маппо подозрительно нахмурился, но затем посмотрел на друга и обнажил клыки в улыбке.
— И всегда так, верно? — Он последовал за яггом в зал. Ноздри трелля широко раздувались. — Я никакой соли не чую.
— Быть может, я несколько преувеличил.
— Спору нет, непохоже, чтобы она тут столетия провалялась. Но в чём смысл, Икарий? Мы нашли рыбацкую лодку в подземном зале, посреди пустыни на расстоянии тридцати лиг от любой лужи крупнее родника. Верховный жрец загадал нам загадку.
— Именно.
— А сам ты узнаёшь работу?
— Увы, я столь же невежественен в морских делах и судах, сколь и ты, Маппо. Боюсь, мы уже не оправдали ожиданий Искарала Прыща.
Трелль хмыкнул, а Икарий внимательно осмотрел лодку.
— Здесь сети, искусно сплетённые. Какие-то засохшие комки, которые, видимо, были когда-то рыбой… ага! — Ягг наклонился. Раздался стук дерева о дерево. Икарий выпрямился и обернулся к Маппо с метлой жреца Тени в руках.
— Будем теперь зал подметать?
— Я полагаю, наша задача — вернуть её законному владельцу.
— Лодку или метлу?
Брови Икария приподнялись.
— А вот это уже интересный вопрос, друг мой.
Маппо нахмурился, затем пожал плечами. Если в его вопросе и было что-то умное, то лишь случайно. Трелль был раздражён. Слишком долго под землёй, слишком долго ничего не делал, оказался впутан в интриги сумасшедшего старика. С большим трудом он заставил себя сосредоточиться на загадке и, честно говоря, вообще не думал, что дело того стоит. Через минуту он вздохнул.
— Тень накрыла эту лодку и её хозяина, выхватила и перенесла сюда. Может, это лодка самого Прыща? Только, как по мне, не похож он на рыбака. Я от него не слышал ни одного портового ругательства, ни одной солёной метафоры, ни одного ядрёного присловья…
— Значит, это судно не принадлежало Искаралу Прыщу.
— Ага. И остаётся…
— Только мул или Слуга.
Маппо кивнул. Потёр щетинистый подбородок.
— Не стану спорить, лодка с мулом, который тянет сети по мелководью, — картинка достаточно забавная, чтобы привлечь любопытство бога и заставить забрать обоих в коллекцию.
— Да, но какова же будет ценность приобретения без озера или пруда для полного вида? Нет, думаю, мы должны исключить мула из списка. Это судно принадлежит Слуге. Припомни, как споро он взобрался по верёвке…
— Припомни ужасный суп…
— Это была стирка, Маппо.
— Вот именно, Икарий! Но ты прав. Слуга когда-то рассекал волны на этой лодке.
— Значит, здесь мы сходимся во мнениях.
— Ага. Не очень-то повезло бедолаге с карьерой.
Икарий отряхнулся и воздел над головой метлу, словно боевой штандарт.
— Вот и новые вопросы к Искаралу Прыщу. Что ж, отправимся в обратный путь, Маппо?

 

Три часа спустя уставшие путники нашли верховного жреца Тени за столом в библиотеке. Искарал Прыщ сгорбился над Колодой Драконов.
— Вы опоздали, — проворчал он, не оборачиваясь. — Колода звенит от бешеной энергии. Мир снаружи пришёл в движение — ваша любовь к невежеству не стоит таких судьбоносных времён. Войдите в расклад, странники, или продолжайте блуждать на свой страх и риск.
Возмущённо фыркнув, Маппо подошёл к полке, на которой стояли кувшины с вином. Похоже, даже Икарий не нашёлся с ответом на слова верховного жреца: уронил метлу на пол и отодвинул стул напротив Искарала Прыща. Ягг был раздражён, так что вечер явно не располагал к спокойным беседам. Маппо налил две чаши вина, затем вернулся к столу.
Верховный жрец поднял колоду обеими руками, закрыл глаза и прошептал короткую молитву Престолу Тени. Он начал спиральный расклад, выложив сначала центральную карту.
— Обелиск! — проскрипел Искарал и нервно заёрзал на стуле. — Я так и знал! Прошлое-настоящее-будущее, здесь, сейчас, тогда, затем…
— Худов дух! — выдохнул Маппо.
На стол легла вторая карта, её верхний край перекрыл правый нижний угол Обелиска.
— Узел Тени — Покровитель убийц, за! — Все последующие карты падали на стол быстро, одна за другой, Искарал Прыщ называл их, словно остальные были слепыми или невеждами: — Опонны, Брат вверху, судьба, что тащит, дурная удача, невезение, просчёт, неблагоприятные обстоятельства… Скипетр… Престол… Королева Высокого дома Жизни… Пряха Высокого дома Смерти… Солдат Высокого дома Света… Рыцарь Жизни, Каменщик Тьмы… — Затем последовала ещё дюжина карт, а после верховный жрец откинулся на спинку стула, глаза — узкие щёлки, рот — широко открыт. — Обновление, воскрешение, минуя врата Худа. Обновление… — Он посмотрел прямо в глаза Икарию. — Ты должен отправляться в путь. Скоро.
— Ещё один героический поиск? — спросил ягг так тихо, что у Маппо тревожно поднялись волоски на загривке.
— Да! Неужели ты не видишь, глупец?
— Чего именно? — прошептал Икарий.
Искарал Прыщ, который явно не понимал, что жизнь его висит на волоске, вскочил и картинно указал на расклад.
— Всё же у тебя перед носом, идиот! Так ясно, как только может сказать мой повелитель, Владыка Тени! Да как ты вообще столько прожил? — В ярости жрец вцепился в редкие космы седых волос у себя на голове и принялся дёргать их во все стороны. Он даже подпрыгивал на месте. — Обелиск! Ты что, не видишь? Каменщик, Пряха, Скипетр, Королевы и Рыцари, Короли и Шуты!
Икарий молниеносно перегнулся через стол и обеими руками ухватил жреца за шею, поднял в воздух и потащил к себе по столешнице. Искарал Прыщ захрипел, выпучил глаза и слабо засучил ногами.
— Друг мой, — заговорил Маппо, который боялся, что придётся вмешаться, и пытался оторвать руки Икария от горла жертвы, прежде чем случилось непоправимое.
Ягг отбросил старика прочь, ему явно самому было не по себе от этой вспышки гнева. Икарий глубоко вздохнул.
— Говори яснее, жрец, — спокойно произнёс он.
Искарал Прыщ ещё немного покорчился на столе, сбрасывая на пол деревянные карты, затем притих. Поднял на Икария широко раскрытые и полные слёз глаза.
— Ты должен выступать в путь, — прохрипел он. — В Священную пустыню.
— Почему?
— «Почему»? «Почему»?! Ша’ик мертва!

 

— Приходится признать, — медленно проговорил Маппо, — что неумение отвечать — это у него в крови, наследственное. Не может просто, как водой дышать.
Оба сидели в прихожей, где поселили трелля. Искарал Прыщ исчез через несколько минут после того, как провозгласил свою весть, а Слугу друзья не видели с самого возвращения из зала с рыбацкой лодкой.
Икарий кивал.
— Он говорил о воскрешении. Это следует обдумать, потому что внезапная смерть Ша’ик идёт вразрез со всеми пророчествами, если только «обновление» не означает возвращение из врат Худа.
— А Искарал Прыщ ждёт, что мы явимся на это перерождение? Как легко он нас впутал в свою безумную паутину. Лично я рад, что ведьма умерла, надеюсь, на том свете она и останется. Восстания — это всегда кровь. Если её смерть оттолкнёт страну, которая уже стоит на грани мятежа, то вмешиваясь, мы подвергнем себя большой опасности.
— Ты боишься гнева богов?
— Я боюсь, как бы нас подспудно не использовали, Икарий, — они сами или их слуги. Кровь и хаос — вино и мясо для богов. Ну, для большинства из них, по крайней мере. Особенно для тех, что любят вмешиваться в дела смертных. Я ничем не хочу им помогать.
— Я тоже, друг мой, — сказал ягг, со вздохом поднимаясь со стула. — Тем не менее я бы хотел увидеть подобное воскрешение. Каким обманом возможно вырвать душу из лап Худа? Все ритуалы воскрешения, о каких я только слышал, неизбежно имели чудовищную цену. Даже если Худ и отпускает душу, он всегда обставляет дело так, чтобы выиграть при обмене.
Маппо прикрыл глаза и наморщил широкий, покрытый шрамами лоб. Друг мой, что мы здесь делаем? Я вижу твоё отчаяние, ты готов пойти любой тропой в надежде обрести откровение. Если бы я мог говорить с тобой открыто, я бы предостерёг тебя от поисков истины.
— Это древняя страна, — тихо проговорил трелль. — Мы даже гадать не можем, какие силы вкладывались в камень, песок и землю. Поколение за поколением. — Он встревоженно поднял глаза. — Всякий раз, когда мы ходили по окраинам Рараку, Икарий, я чувствовал, будто мы шагаем по тоненькой нити паутины, которая тянется от горизонта до горизонта. Древний мир лишь дремлет, и я чувствую, как он беспокойно ворочается во сне — сейчас сильней, чем прежде.
Не буди эту землю, друг мой, иначе она пробудит тебя.
— Что ж, — сказал Икарий после долгого размышления, — я отправлюсь туда в любом случае. Пойдёшь ли ты со мной, Маппо Трелль?
Не отрывая глаз от каменных плит пола, Маппо медленно кивнул.

 

Стена песка поднималась до самого охряного свода неба. Где-то внутри этого яростного, безумного вихря скрывалась Священная пустыня Рараку. Скрипач, Крокус и Апсалар сидели на взмыленных лошадях у начала тропы, которая вела вниз по склону холма и уходила в пустыню. В тысяче шагов впереди мир попросту исчезал.
До них доносился слабый, шипящий рёв.
— Я так понимаю, — тихо проговорил Крокус, — это не самая обычная песчаная буря.
Он пребывал в дурном расположении духа с самого утра, когда, проснувшись, обнаружил, что Моби опять исчез. В зверьке явно пробудились дикие инстинкты, и Скрипач сомневался, что они снова его увидят.
— Когда при мне говорили про Вихрь, — продолжил даруджийский вор, — я думал, это… ну… в переносном смысле. Образ, состояние — в таком роде. Так скажите мне, мы сейчас смотрим на настоящий Вихрь? Гнев богини?
— Как же восстание может родиться в сердце такой бури? — спросила Апсалар. — Тут даже глаза открыть — сложное дело, не говоря уж о том, чтобы подготовить мятеж, который охватит весь континент. Если, конечно, это не стена, за которой скрывается зона покоя.
— Похоже на то, — согласился Крокус.
Скрипач хмыкнул.
— Выбора у нас нет. Поедем вперёд.
Преследователи-гралы отстали от беглецов всего на десять минут и продолжали погонять своих не менее измученных коней. Воинов было не меньше двух десятков, и даже учитывая богоданные умения Апсалар и запас морантской взрывчатки в рюкзаке Скрипача, перспектива сражаться с гралами выглядела малопривлекательно.
Сапёр покосился на своих спутников. Ветер и солнце обожгли их лица, оставив лишь белёсые полоски в уголках глаз. Голодные, измученные жаждой, молодые люди едва держались в сёдлах от усталости, да и сам Скрипач наверняка выглядел не лучше. Хуже скорее всего, если учесть, что юношеским запасом сил он не располагал. А ведь Рараку уже отметила меня когда-то. Давным-давно. Я знаю, что нас ждёт там.
Юноша и девушка будто почувствовали колебания сапёра и ждали его решения с чем-то вроде почтения, несмотря на топот копыт, который уже раздавался на тропе за спиной.
Наконец Апсалар заговорила:
— Я хочу узнать больше… об этой пустыне. Её силе…
— Узнаешь, — проворчал Скрипач. — Лица прикройте. Поедем, поприветствуем Вихрь.

 

Буря обняла их, как гигантское крыло. Летящий песок словно обладал собственной волей, он неуклонно пробивался через складки телаб, будто тысячи загрубевших пальцев царапали кожу. Широкие полы плащей и концы кушаков устремились вверх, хлопая в тревожном ритме. Рёв наполнил воздух, зазвучал уже внутри головы.
Рараку пробудилась. Всё, что Скрипач чувствовал, когда в прошлый раз ехал по этой пустыне, ощущал как подспудное беспокойство, призрачное обещание кошмара под тонким слоем песка, теперь вырвалось на волю и упивалось свободой.
Пригнув головы, лошади медленно ступали вперёд, покачиваясь под порывами наполненного песком ветра. Под копытами открылась земля — плотно утрамбованная глина и каменное крошево — когда-то их укрывал слой мельчайшего белого песка, но он теперь пел в воздухе, и вместе с этим покровом с пустыни слетели и терпеливые, всеукрывающие века.
Путники спешились, закутали головы лошадям, затем повели их в поводу.
Под ногами появились кости. Проржавевшие части доспехов, колёса колесниц, останки коней и верблюдов, куски кожи, округлые камни, служившие фундаментом стен. Ранее безликая, пустыня ныне обнажила свои кости, и земля была усыпана ими так щедро, что Скрипачу оставалось только дивиться. Он и шагу не мог сделать так, чтобы под ногой что-то не хрустнуло.
Неожиданно дорогу преградил увенчанный камнями склон, который поднимался ступенями заметно выше голов спутников. Скрипач надолго остановился, а затем покрепче взялся за узду лошади и начал подъём. Оступаясь и скользя по крутому склону, путники наконец забрались наверх и оказались на дороге.
Она была вымощена искусно высеченными плитами так ровно и гладко, что между камнями едва можно было заметить тончайшие трещинки. Ошеломлённый Скрипач присел и стал разглядывать полотно дороги — это было нелегко, поскольку ветер нёс по камням потоки мелкого песка. Определить возраст дороги сапёр не смог. Он не сомневался, что даже под покровом песка на плитах должны были появиться следы износа, но не сумел их найти. Более того, инженерное искусство здесь намного превосходило всё, что Скрипачу доводилось видеть в Семи Городах.
В обе стороны дорога уходила вдаль — прямая, как стрела, насколько сапёр мог увидеть, щурясь от ветра. Она возвышалась, словно огромный волнолом, неприступный даже для такой чародейской бури.
Крокус наклонился к Скрипачу.
— Я думал, в Рараку нет дорог! — прокричал он, стараясь перекрыть пронзительный вой ветра.
Сапёр покачал головой: ответа у него не было.
— Пойдём по ней? — спросил Крокус. — Тут ветер не такой сильный…
Насколько мог судить Скрипач, дорога уводила на юго-запад, глубоко в сердце Рараку. На северо-востоке она, видимо, достигала Пан’потсунских холмов на расстоянии десяти лиг — если отправиться туда, можно выйти к холмам примерно на пять лиг южнее того места, где спутники свернули в пустыню. Особого смысла в том не было. Скрипач снова посмотрел на дорогу справа. В сердце Рараку. Говорят, там лежит оазис. В котором устроили лагерь Ша’ик и её мятежники. Сколько до него добираться? Можно ли найти воду по пути? Наверняка дорогу через пустыню прокладывали так, чтобы она проходила мимо источников пресной воды. Думать иначе — безумие, а строители этой дороги явно были слишком искусны, чтобы оказаться дураками. Треморлор… если будет на то воля богов, этот тракт приведёт нас к легендарным воротам. У Рараку есть сердце, говорил Быстрый Бен. Треморлор, Дом Азатов.
Скрипач сел на гральского мерина.
— Поедем по дороге! — прокричал он своим спутникам и указал рукой на юго-запад.
Те без возражений забрались в сёдла. Подчинились приказу, понял Скрипач, потому что оба ничего не знали об этой земле. И полностью положились на него. Худов дух, они думают, будто я знаю, что делаю. Сказать им сейчас, что идея найти Треморлор основана исключительно на вере, будто он вообще существует? И на том, что предположения Быстрого Бена обычно верны, хоть он и не любит объяснять, откуда что узнал? Сказать, что мы там скорее всего просто погибнем — если не от жажды, так от рук Ша’ик и её прихвостней-фанатиков?
— Скрип! — закричал Крокус и указал рукой на дорогу за спиной.
Сапёр обернулся и увидел, как группа гральских воинов взбирается по обочине не больше чем в пятидесяти шагах от маленького отряда. Преследователи разделились, выказывая не больше страха перед колдовской бурей, чем сам Скрипач и его спутники. В следующий миг гралы вывели коней на плоскую вершину, увидели добычу и испустили еле слышный боевой клич.
— Бежим? — спросила Апсалар.
Гралы уже взлетели в сёдла и доставали короткие копья.
— На беседу они, похоже, не настроены, — пробормотал сапёр. И добавил погромче: — Их оставьте мне! Скачите вперёд оба!
— Что, опять? — Крокус соскользнул с коня. — А какой смысл?
Апсалар последовала его примеру. Она шагнула к Скрипачу и заглянула ему в глаза.
— Если ты погибнешь, какие у нас шансы выжить в этой пустыне?
Да примерно такие же, как и со мной. Скрипач поборол желание сказать это вслух, просто пожал плечами и натянул арбалет.
— Я не собираюсь тут устраивать длинную битву, — заявил он, укладывая на ложе стрелу с морантской «руганью».
Гралы развернули коней на дороге. Опустив копья, замолотили пятками по бокам скакунов и помчались вперёд.
Вопреки всему Скрипачу стало невыносимо жаль этих гральских коней, но он прицелился и выстрелил. Стрела ударилась о каменное покрытие в трёх шагах перед атакующими всадниками. Раздался оглушительный взрыв, волна багрового пламени отбросила во все стороны летящий по ветру песок, смела гралов вместе с конями, словно рука бога, отбросила назад на дорогу и в стороны. Взметнулась кровь, и покрасневший песок градом посыпался на землю. В следующий миг ветер сдул прочь пламя и дым, оставив лишь извивающиеся в агонии тела.
Бессмысленная погоня, а теперь бессмысленная смерть. Я не грал. Стали бы вы за мной гнаться, если бы знали, что я только притворяюсь? Хотел бы я это у вас спросить, воины.
— Они нас, конечно, уже два раза спасли, — проговорил Крокус, — но эта морантская взрывчатка — ужасна, Скрипач.
Молча, сапёр зарядил ещё одну стрелу, набросил кожаный ремешок на костяной спусковой рычажок, чтобы закрепить его, а затем забросил тяжёлый арбалет за плечо. Взобравшись в седло, он собрал одной рукой поводья и сурово посмотрел на спутников.
— Не расслабляемся, — сказал Скрипач. — Мы можем внезапно напороться на другой отряд. Если так случится, попытайтесь пробиться через них.
Он легонько пришпорил мерина и поехал вперёд. Ветер ворвался в уши хохотом, в котором словно звучала радость при виде бессмысленного насилия. Этот хохот требовал продолжения. Вихрь пробудился — эта богиня безумна, совсем сумасшедшая — кому же по силам её остановить? Скрипач продолжал щуриться, вглядываясь в дорогу впереди, монотонную реку каменных плит, ведущую всё дальше в охряную воющую мглу. В пустоту.
Скрипач прорычал проклятье, пытаясь побороть чувство тщетности, завладевшее его мыслями. Нужно поскорее найти Треморлор — прежде чем Вихрь проглотит их целиком.

 

Аптор тёмной тенью маячил в тридцати шагах слева от Калама, легко и неутомимо шагал навстречу несущему песок ветру. Убийца уже почти радовался буре — каждый раз, когда ему удавалось как следует разглядеть этого нежеланного спутника, нервы натягивались, как струна. Калам уже сталкивался с демонами: на поле боя и на объятых войной улицах городов. Нередко в битву их бросали малазанские маги, так что демоны были своего рода союзниками, хоть и исполняли только приказы своих хозяев, не обращая внимания на всё остальное. Значительно реже, к счастью, убийца сталкивался с демонами, которых призвал враг. В этих случаях Калам заботился только о том, чтобы выжить, а для этого следовало бежать. Демоны состояли из плоти и крови — когда-то убийца даже слишком хорошо рассмотрел внутренности одного чудовища, которое разорвала «ругань» из арбалета Вала — но только дураки будут пытаться встать против холодной ярости и нерушимой целеустремлённости демона.
«В боях гибнут, — заметил как-то Скрипач, — только дураки и невезучие». Схватиться один на один с демоном — одновременно и глупость, и невезение.
При этом сам вид аптора резал Каламу глаза, словно железный клинок, скребущий гранит. Стоило чуть дольше сосредоточить взгляд на демоне, к горлу подкатывал ком тошноты. Убийца был совсем не рад подарку Ша’ик. Подарок… или шпион. Она разбудила Вихрь, и богиня взнуздала её, считай что одержала. Это скорее всего сильно разбавляет благодарность. Вдобавок, даже Дриджна не стала бы запросто отправлять такую мощь, как демон-аптор, просто для охраны. Выходит, друг Апт, доверять тебе нельзя.
За последние несколько дней Калам пытался оторваться от зверя: бесшумно уходил из лагеря за час до рассвета, нырял в самое густое марево песчаной бури. Обогнать демона было невозможно — тот мог дать фору в скорости и выносливости любому земному животному, и несмотря на все усилия, Апт шёл за Каламом, словно хорошо натасканный пёс — спасибо ещё, что держался на расстоянии.
Ветер впивался в каменистые холмы с ненасытной яростью, цеплялся за трещины и расселины, словно жаждал утащить в небо каждую крохотную песчинку. Гладкие, округлые купола выжженного солнцем известняка, обрамлявшие неглубокую долину, по которой ехал убийца, старели на глазах, покрываясь бесчисленными морщинами и шрамами.
Шесть дней тому Калам оставил позади холмы Пан’потсуна, пересёк невидимую границу и оказался рядом с другой грядой холмов, которые назывались Анибадж. Земли столь далеко к югу от Рараку были уже не так хорошо известны убийце. Иногда он забредал сюда по нахоженным торговым тропам, которые огибали эти холмы с востока. На Анибадже не жило ни одно племя, хоть и ходили слухи про скрытые в холмах монастыри.
Прошлой ночью Вихрь выкатился из Рараку: затмевающая звёзды приливная волна чародейства потрясла Калама, хоть он и ожидал её неминуемого появления. Дриджна пробудилась в таком голоде, что даже убийца ужаснулся. Он уже опасался, что пожалеет о своей роли в этом деле, и каждый новый взгляд на Апта только усиливал это предчувствие.
Никаких признаков жизни — открытой или тайной — на Анибадже Калам не замечал. Изредка попадались развалины крепостей, которые намекали, что прежде тут обитали люди, но — ничего больше. Если аскеты и монахини действительно таились в этой пустоши, благословения их богов надёжно укрыли их от смертного ока.
И всё же, сгорбившись в седле под неустанно бьющим в спину ветром, Калам не мог отделаться от чувства, что за ним следят. Чувство перешло в уверенность за последние шесть часов. Кто-то был там — человек или зверь — за пределами видимости, каким-то образом шёл по следу. Калам знал, что запах — его и лошади — ветер несёт только вперёд и наверняка развеивает уже в десяти шагах. И следы копыт тоже существовали лишь несколько секунд. Если только преследователь не отличался заметно лучшим зрением, чем убийца, во что Калам не верил, тот мог оставаться невидимым и не сбиться со следа лишь при помощи… чародейства, Худ его дери. Этого-то мне и не хватало.
Убийца покосился налево и различил грузную фигуру Апта, его странную механическую походку, позволявшую не отставать от всадника. Демон не выказывал признаков тревоги — а если и наоборот, как узнать? — но это совершенно не утешило Калама, напротив, в груди крепло тяжкое подозрение, что демон приставлен к нему отнюдь не для защиты.
Ветер внезапно стих, рёв сменился шипением опадающего песка. Крякнув от удивления, Калам натянул поводья и оглянулся через плечо. Граница бури стояла ровной стеной в пяти шагах позади. Из вихря летел песок и складывался в зубчатые дюны вдоль чуть изогнутого рубежа, уходившего к горизонту на запад и на восток. Небо над головой посветлело и приобрело оттенок начищенной бронзы. Солнце висело в часе перед закатом, словно шар литого золота.
Убийца проехал ещё дюжину шагов, затем снова остановился. Апт не вышел из-за стены бури. По телу Калама пробежал тревожный холодок, и убийца потянулся к арбалету, висевшему на луке седла.
Коня вдруг обуял страх, и животное дёрнулось вбок, подняв голову и прижав уши. В воздухе повис сильный пряный запах. Калам скатился с седла в тот миг, когда что-то мелькнуло в воздухе рядом. Выпуская из рук незаряженный арбалет, убийца обнажил оба длинных ножа в полёте, ещё до того, как врезался правым плечом в мягкий песок, перекатился и, пригнувшись, встал на ноги. Нападавший — громадный пустынный волк — не смог перебраться через отшатнувшуюся лошадь и теперь пытался спрыгнуть с перекошенного седла, не сводя янтарных глаз с Калама.
Убийца ринулся вперёд, нанося удар узким клинком в правой руке. Слева на него прыгнул другой волк — тяжкая груда мускулов, разинутая пасть — и повалил Калама на землю. Левая рука оказалась прижата к земле весом зверя. Длинные клыки впились в кольчугу на плече. Звенья с треском разлетелись, зубы коснулись плоти.
Калам вытянул правую руку и вогнал остриё длинного ножа в бок волку, так что клинок прошёл под хребтом перед бедром животного. Пасть распахнулась; взвизгнув, волк попытался отскочить. Когда убийца попытался высвободить клинок, он почувствовал, как лезвие упёрлось в кость. Арэнская сталь согнулась… и сломалась.
Волк завыл от боли, отпрыгнул, выгнув спину, завертелся, словно пытаясь ухватить собственный хвост, потянулся клыками к торчавшему из раны обломку.
Сплюнув песок, Калам перекатился на ноги. Лошадь дико взбрыкнула и сбросила с себя первого волка. Тяжёлое копыто угодило ему в голову. Теперь зверь стоял, покачиваясь, в дюжине шагов от убийцы, из носа лилась кровь.
Другие волки оставались где-то за стеной бури, их рычание, визг и лай слегка приглушил ветер. Они сражались с кем-то — это было понятно. Калам вспомнил, что Ша’ик говорила о д’иверсах, которые напали на аптора — но отступили — несколько недель назад. Похоже, оборотень решил попробовать ещё раз.
Убийца увидел, как его лошадь рванулась прочь по тропе, на юг. Он резко обернулся к двум волкам, но те уже исчезли, только два кровавых следа уводили обратно за стену бури. Внутри Вихря все звуки боя стихли.
В следующий миг показался Апт. По его бокам струилась кровь и капала с тонких, как иглы, клыков, жутко подчёркивая врождённую улыбку демона. Апт повернул вытянутую голову и смерил Калама взглядом чёрного, умного глаза.
Калам нахмурился.
— Я сильно рискую и без твоих проклятых свар, Апт.
Демон щёлкнул челюстью, змеиный язык метнулся вперёд, чтобы слизнуть кровь с зубов. Калам заметил, что демон дрожит — одна из ран на шее выглядела глубокой.
Со вздохом убийца добавил:
— Тобой займёмся, когда найдём мою лошадь. — Он потянулся к небольшой фляжке у пояса. — Но, по крайней мере, я могу хоть раны тебе промыть. — Калам шагнул вперёд.
Демон отпрянул, угрожающе склонив голову. Калам остановился.
— Ну, нет, так нет.
Он нахмурился. Было что-то странное в демоне, который стоял на низком выбеленном валуне, склонив голову, раздувая ноздри и принюхиваясь. Калам нахмурился сильнее. Что-то… Через минуту убийца снова вздохнул, взглянув на сломанный нож в правой руке. Почти всю свою взрослую жизнь Калам носил парные клинки, в них, точно в зеркале, отражались две его верности. Которую из них я теперь потерял?
Он смахнул пыль со своей телабы, подобрал арбалет, повесил на плечо, а затем зашагал на юг по тропе, ведущей к дальней долине. Рядом, теперь уже ближе, двигался Апт, низко склонив голову и взбивая единственной передней ногой тучки пыли, которая в лучах закатного солнца горела красным.
Назад: Глава пятая
Дальше: Глава седьмая