Глава двадцать вторая

Вижу: солнца стрела

вершит безупречный полёт

в лоб человеку.

Когда долетела, воро́ны

собрались, будто

дыхание ночи.

Сеглора. Собачья цепь

Легкие волны лизали заваленную мусором грязь под причалом. Ночные насекомые плясали над самой водой, а у берега в исступлённом безумии откладывали яйца какие-то угри. Тысячи чёрных, блестящих созданий извивались под дрожащим маревом мошкары. Из года в год они возвращались к этому берегу, а люди не обращали никакого внимания — исключительно потому, что на вкус угри были просто ужасны.

Из темноты под причалом послышался плеск воды. Оттуда покатились волны — единственный признак того, что кто-то вынырнул из моря у самого берега.

Калам выбрался на сушу и повалился в изрытую угрями грязь. Тёплая кровь по-прежнему текла между пальцами правой руки, которая зажимала рану. Рубашки на убийце не было, а кольчуга уже покрывалась илом где-то на дне Малазанской бухты, так что Калам остался только в легинсах из оленьей кожи и мокасинах.

Чтобы избавиться под водой от доспехов, ему пришлось снять пояс и перевязь с ножами. Отчаянная потребность выбраться на поверхность и глотнуть воздуха заставила убийцу выпустить их из рук.

И оставила безоружным.

Где-то вдали корабль разрывали на куски, треск и дикий грохот далеко разносились над водой. Калам слегка удивился, но не стал задумываться. Сейчас у него были другие задачи.

Лёгкие укусы подсказали, что угри глубоко возмущены его бестактным вторжением. Стараясь умерить дыхание, он прополз чуть дальше по илистому берегу. Битые черепки врезались в тело, когда Калам выбирался на первый каменный волнорез. Он перевернулся на спину и уставился на поросшую водорослями нижнюю сторону причала. В следующий миг убийца закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Кровотечение из раны сперва замедлилось, затем вовсе прекратилось.

Через несколько минут он сел и принялся снимать с себя угрей, которые присосались, точно пиявки, и бросать их во тьму, туда, откуда доносилась возня портовых крыс. Они уже подбирались к убийце, а тот слышал довольно жутковатых историй, чтобы понимать: не знающая страха орда вполне может оказаться опасной.

Дальше ждать было нельзя. Калам поднялся на корточки, взглянул на сваи над волнорезом. В часы прилива можно было бы дотянуться до массивных бронзовых колец, вделанных в деревянные столбы на третьей четверти высоты. Сваи были покрыты чёрным дёгтем, кроме тех мест, где корабли бились о причал, оставляя неровные, пропитанные водой вмятины.

Значит, другого пути наверх нет…

Убийца прошёл по волнолому, пока не оказался напротив торгового кораблика. Пузатое судно, чуть накренившись, лежало в грязи. Толстая пеньковая верёвка тянулась с носа к одному из бронзовых колец на свае.

В обычных обстоятельствах взобраться было бы легко, но даже умения Когтя не позволили Каламу избежать кровотечения, когда он карабкался наверх по верёвке. Убийца чувствовал, что слабеет, а добравшись до кольца, вовсе остановился, дрожа, чтобы восстановить силы.

С тех пор как Салк Элан выбросил его за борт, у Калама не было времени подумать, — не было и теперь. Проклинать собственную глупость — пустое занятие. Убийцы ждут его на тёмных, узких улочках Малаза. Следующие несколько часов, скорее всего, станут последними по эту сторону Врат Худа.

Калам отнюдь не собирался стать лёгкой добычей.

Скорчившись у кольца, он снова заставил дыхание замедлиться, остановить кровотечение из раны и многочисленных укусов.

На крышах складов дозорные с усиленным чарами зрением, а у меня даже рубашки нет, чтобы скрыть тепло тела. Они знают, что я ранен, это испытание высших дисциплин — сомневаюсь, что даже Стерва в лучшие свои годы смогла бы охладить тело в таких обстоятельствах. А я смогу?

Он снова закрыл глаза. Отвести кровь от кожи, увести глубже в мускулы, ближе к кости. Всякий вздох — лёд, всякое касание к земле или камню — уравнивание температуры. Никакого следа в движении, никакого тепла за спиной. Чего они будут ждать от раненого человека?

Не этого.

Он открыл глаза, отпустил одной рукой кольцо и прижал предплечье к изъеденному коррозией металлу. Тот показался тёплым.

Пора.

До верхушки сваи было совсем близко. Калам выпрямился, медленно подтянулся и выбрался на покрытые засохшим слоем птичьего помёта доски. Перед ним открылась Передняя улица. У выходивших на улицу ворот склада теснились тележки, до ближайшей было меньше двадцати шагов.

Побежать значило бы кликать смерть, тело бы не успело приспособиться к изменению температуры, и такое тепловое пятно не заметить было бы невозможно.

Один угорь пробрался слишком далеко и собирается ползти дальше. На животе Калам двинулся вперёд, выбрался на влажные камни мостовой, прижался к ним лицом, чтобы дыхание вырывалось вниз.

Чародейство расхолаживает охотников, они ленятся реагировать на то, что не кажется очевидным — при усиленных-то чувствах. Они забывают игру теней, музыку темноты, самые тонкие и неприметные знаки… надеюсь, что так.

Он не мог поднять глаза, но знал, что на самом деле совершенно открыт, точно червяк на вымощенной крупными плитами тропинке. Где-то в душе кипело желание заорать от ужаса, но убийца его подавил. Высшая дисциплина — безжалостная госпожа его духа, тела, самого сознания.

Больше всего он боялся, что в тучах на небе образуется разрыв. Луна стала ему врагом, если она пробудится, даже самый ленивый дозорный не пропустит тень, которую Калам отбросит на мостовой.

Минуты шли, а он полз — мучительно медленно — через улицу. В городе царила мертвенная, неестественная тишина. Лабиринт ловушек, который для него заготовили охотники на случай, если жертва сможет зайти так далеко. В голове скользнула мысль — меня уже заметили, но зачем же портить игру? Охота должна давать длительное наслаждение, удовлетворить жажду мести братства. Зачем вообще готовить лабиринт, если убьёшь жертву до того, как она в нём заплутает?

Эта горькая логика впивалась в грудь раскалённым кинжалом, грозила разрушить маскировку сильнее, чем что бы то ни было. Однако Калам сумел приподняться очень медленно, задержать дыхание, прежде чем поднять глаза.

Он оказался под тележкой, коснулся темечком её дна.

Убийца замер. Они, конечно, ожидали состязания в скрытности, но ловкость рук была не единственным талантом Калама. Всегда они пригождались — другие, неожиданные умения… Убийца скользнул вперёд, оставил позади тележку, затем ещё три, и наконец оказался рядом с воротами склада.

Основные ворота для грузов представляли собой массивные раздвижные панели, которые были сейчас скреплены цепью с мощным висячим замком. Однако рядом в стене обнаружилась калитка — и ещё один замок.

Калам метнулся туда и прижался к старому дереву. Сомкнул обе руки на замке.

Не было ничего скрытного в грубой физической силе Калама. Сам замок выдержал поворот, но петли на дверце — не справились. Прижавшись всем телом к краю двери, убийца заглушил треск дерева.

Замок и петли остались у него в руках. Не выпуская их, Калам потянул дверь на себя и приоткрыл — ровно настолько, чтобы проскользнуть в темноту внутри.

Быстро осмотрев главный зал, убийца оказался у стойки с инструментами. Там он забрал клещи, топорик, джутовый мешок с обивочными гвоздями и тупой рабочий нож — с отломанным кончиком и иззубренным лезвием. Там же Калам обнаружил кожаную кузнечную рубаху и натянул её. В задней комнате нашлась дверь, ведущая в переулок за складом.

До Мёртвого Дома, по представлению Калама, оставалось примерно шесть кварталов. Но Салк Элан знает — и там они меня будут ждать. Я был бы идиотом, если бы рванул сразу туда — и это они тоже знают.

Рассовав своё импровизированное оружие в петли на рубахе, Калам отодвинул засов, приоткрыл дверь и выглянул в щёлочку. Никакого движения. Он приоткрыл её ещё на несколько дюймов, оглядел соседние крыши, затем небо.

Никого, и тучи текли сплошной пеленой. Из-за ставней нескольких окон сочился слабый свет, который только делал гуще мрак в других местах. Где-то вдалеке залаяла собака.

Убийца шагнул наружу и бочком двинулся по краю заставленного ящиками переулка.

В алькове около выхода из переулка собралось пятно ещё более густой, непроглядной темноты. Калам заметил его, присмотрелся. Вытащил нож и топорик — и молниеносно рванулся прямо во мрак.

Чародейская тьма окутала его, как только убийца оказался в алькове. Нападение было столь неожиданным, что двое Когтей внутри не успели даже достать оружие. Зазубренное лезвие ножа распороло горло одному из них. Топорик раздробил ключицу и засел в рёбрах. Калам выпустил рукоятку и закрыл ладонью рот жертве, дёрнул, так что голова с хрустом врезалась в стену. Другой Коготь — женщина — с хрипящим бульканьем осела у стены.

В следующий миг Калам уже обыскивал тела, собирал метательные звёздочки, ножи, две пары коротких, широколезвийных стилетов, гарроту и самую ценную добычу — безрёберный арбалет Когтей, винтозарядный, маленький и смертоносный, пусть и на короткой дистанции. К нему прилагались восемь стрел, железные наконечники поблёскивали ядом, который назывался «белый паральт».

Калам снял с трупа мужчины тонкий чёрный плащ, набросил капюшон с марлевыми вставками около ушей. Передняя завеса клобука тоже была из тонкой газовой ткани, позволявшей сохранять боковое зрение.

Чародейство растаяло к тому моменту, когда он закончил. Выходит, по меньшей мере один из убитых был магом. Какая халатность — они у Шика совсем размякли.

Калам выдвинулся из алькова, поднял голову и принюхался. Связь в Пятерне разорвана: остальные уже знают, что пришла беда, и сейчас медленно, осторожно приближаются.

Калам улыбнулся. Вы-то рассчитывали, что жертва побежит. Но уж простите.

И он вышел в ночь, чтобы начать охоту на Когтей.

Глава Пятерни склонил голову набок, затем вышел на открытое пространство. В следующий миг из переулка выступили две фигуры и подошли ближе, чтобы переговорить.

— Кровь пролилась, — пробормотал главарь. — Шик будет… — Он обернулся на тихий щелчок. — Ага, сейчас узнаем подробности, — сказал он глядя на приближающегося коллегу в плаще.

— Убийца пришёл сюда, — прорычал новоприбывший.

— Я бы Шику патлы повыдёргивал…

— Правильно, пора ему уже понять.

— Что…

Оба спутника главаря упали на мостовую. Огромный кулак врезался в лицо Когтю. Кости и хрящи захрустели. Главарь моргнул невидящими, налившимися кровью глазами. Носовая перегородка вошла ему в передний мозг, и Коготь повалился на землю.

Калам присел, чтобы прошептать в ухо мертвецу:

— Я знаю, что ты меня слышишь, Шик. Две Пятерни осталось. Прячься или беги — я всё равно тебя найду.

Он выпрямился и забрал своё оружие.

Труп у его ног булькающе рассмеялся, убийца опустил глаза, а из губ мертвеца послышался призрачный голос:

— С возвращением, Калам. Две Пятерни, говоришь? Уже нет, мой старинный друг…

— Напугал я тебя, да?

— Салк Элан, похоже, слишком легко тебя отпустил. Боюсь, я не буду столь снисходителен…

— Я знаю, где ты, Шик, и иду к тебе.

Последовала долгая пауза, затем труп заговорил в последний раз:

— Милости прошу, друг мой.

Имперский Путь в ту ночь стал похожим на решето — одна Пятерня за другой выходили через него в город. Один из порталов распахнулся прямо перед одиноким прохожим — и пять фигур сообщили о своём прибытии хрипом, брызгами крови и быстротечными предсмертными всхлипами. Ни один не сделал больше шага по скользкой мостовой Малаза прежде, чем его тело начало остывать во мраке ночи.

Улицы и переулки огласились криками: редкие горожане, которые осмелились выйти ночью из дому, поплатились за своё безрассудство жизнями. Когти больше не рисковали.

Калам стал в этой игре охотником, но они твёрдо решили доказать, что он — жертва.

Под ногами у них раскинулась бесконечная мозаика — разноцветные камешки складывались в невообразимый узор, который тянулся до самого горизонта. Шаги спутников гулко отдавались на нём негромким эхом.

Скрипач закинул арбалет за спину и пожал плечами.

— Зато беду мы здесь за лигу углядим, — заметил он.

— Все вы предаёте Азата! — прошипел Искарал Прыщ, наворачивая неровные круги вокруг отряда. — Яггу место под сводом корней. Такой был договор, сделка, план… — Он примолк, но затем продолжил уже другим тоном: — А какой договор? Разве получил Престол Тени ответы на свои вопросы? Разве Азат открыл своё древнее каменное лицо? Нет. Молчание было ответом — на всё. Мой повелитель мог бы провозгласить о своём высочайшем намерении испражниться на пороге Дома, но всё равно ответ бы не изменился. Молчание. Ну, разумеется, могло показаться, что это знак согласия. Возражения ведь не были озвучены? Не были! Некоторые допущения были необходимы, о да, очень необходимы. И в конце концов, случилась ведь некая победа, не так ли? Всё, кроме ягга, который остался на руках у трелля. — Он остановился, пытаясь отдышаться. — О боги, сколько же ещё идти?

— Пора отправляться в путь, — сказала Апсалар.

— Согласен, — пробормотал Скрипач. — Только вот куда идти?

Реллок встал на колени, чтобы как следует рассмотреть мозаику. Свет исходил только от неё — над головами спутников разлилась смоляная чернота. Каждая плитка была не больше половины ладони. Свет в них пульсировал в медленном, но ровном ритме. Вдруг старый рыбак крякнул.

— Отец?

— Вот тут, смотри-ка… — Он указал на одну из плиток. — Вот эта ломаная линия…

Скрипач присел рядом и посмотрел на пол.

— Если это какой-то маршрут, то очень кривой.

— Маршрут? — Рыбак поднял глаза. — Да нет же, вот здесь, смотри. Это Канское побережье.

— Что?

Старик провёл коротким ногтем по изломанной линии.

— Вот здесь Квонский берег, дальше Кан, вот Кон-Вор… А здесь — остров Картул, а вот тут, на юго-западе, в центре плитки — остров Малаз.

— Ты что, хочешь сказать, что здесь, на этой маленькой плитке у нас под ногами, изображена большая часть континента Квон-Тали? — Но не успел он договорить, а уже и сам заметил сходство, увидел то, что показывал отец Апсалар. — А что же тогда, — тихо проговорил он, — на остальных?

— Ну, они не согласуются друг с другом, если ты об этом. Есть разрывы, карты других мест, наверное. И всё вперемешку, но масштаб, как мне кажется, всюду одинаковый.

Скрипач медленно поднялся.

— Но это же значит… — Он запнулся, окинув взором бесконечный пол, который тянулся на лиги во всех направлениях.

Ох, все боги Бездны! Это что же — все Владения? Во всех мирах Дом Азатов как дома? О, Королева грёз, что же это за сила?

— По Пути Азатов, — поражённо сказал Маппо, — можно прийти… куда угодно.

— Ты уверен? — спросил Крокус. — Тут есть карты, да, но… — Он указал на плитку с изображением континента Квон-Тали. — Где же врата? Где вход?

Долгое время все молчали, затем Скрипач откашлялся.

— У тебя есть идея, парень?

Даруджиец пожал плечами.

— Карта — это карта, она могла бы и просто на столе лежать, если ты понимаешь, о чём я.

— Так что предлагаешь?

— Забыть о ней. Единственное, на что указывают эти плитки, — любой Дом в любом месте является частью общего рисунка, большой системы. Но даже зная это, не факт, что мы сможем её понять. Азаты остаются загадкой даже для богов. Мы просто потеряемся в предположениях, и такие игры разума нас ни к чему не приведут.

— Это верно, — пробурчал сапёр. — Только никак не помогает нам понять, в какую сторону идти.

— Возможно Искарал Прыщ угадал правильно, — сказала Апсалар. Её сапоги скрипнули по плиткам, когда девушка развернулась на пятках. — Но, увы, кажется, он исчез.

Крокус заозирался по сторонам.

— Будь он проклят, этот ублюдок!

Верховный жрец Тени, который долгое время бессмысленно кружил вокруг них, действительно пропал. Скрипач поморщился.

— Значит, он сообразил, только не побеспокоился с нами поделиться перед уходом…

— Постой! — воскликнул Маппо. Он уложил Икария, а затем прошёл дюжину шагов. — Здесь, — сказал он. — Сначала трудно было рассмотреть, но теперь ясно вижу.

Трелль взирал на что-то у себя под ногами.

— Что ты там нашёл? — спросил Скрипач.

— Подойди поближе — иначе практически невозможно увидеть, хотя это странно…

Остальные подошли.

На полу зияла яма, рваная дыра, в которую Искарал Прыщ попросту упал и исчез. Скрипач встал на колени и осторожно приблизился к краю.

— Худов дух! — ахнул он. Толщиной плитки пола были едва ли больше дюйма. Под ними не было земли. Под ними не было… ничего.

— Думаешь, это выход? — спросил Маппо.

Сапёр отполз обратно. Скользкие плитки вдруг показались ему тонким льдом.

— Худ меня побери, если знаю, но прыгать и проверять точно не буду.

— В этом я с тобой согласен, — прогудел трелль. Он вернулся туда, где лежал Икарий, и снова взял друга на руки.

— Эта дыра может расшириться, — сказал Крокус. — Я предлагаю идти. В любом направлении. Только подальше отсюда.

Аспалар сомневалась.

— А как же Искарал Прыщ? Может, он там где-то без сознания лежит?

— Худа с два, — ответил Скрипач. — Судя по тому, что я видел, бедолага до сих пор падает. Я одним глазком только посмотрел, и все кости тут же взвыли: «Погибель!» Думаю, тут я положусь на свои инстинкты, девочка.

— Печальная смерть, — сказала она. — А он мне почти начал нравиться.

Скрипач кивнул.

— Наш личный домашний скорпион, ага.

Крокус пошёл прочь от ямы, остальные последовали за ним. Если бы они задержались ещё на несколько минут, то увидели бы, как из зияющей бездны поднялось облачко желтоватого тумана, загустело так, что стало совсем непрозрачным. Туман ещё некоторое время висел в воздухе, а затем начал растворяться, и когда наконец исчез, пропала и бездонная яма. Мозаика снова стала цельной.

Мёртвый Дом. Город Малаз, сердце Малазанской империи. Нечего нам там делать. Более того, на то, чтобы выдумать внятное объяснение, не хватило бы даже моей искушённой изобретательности. Боюсь, нам пора уходить.

Как-то.

Но это всё для меня чересчур — этот Путь, — и хуже того, мои преступления — словно раны, которые никак не хотят закрываться. Не могу сбежать от собственной трусости. В конце концов — и все они это знают, хоть и не говорят, — мои эгоистичные желания взяли верх, посмеялись над силой характера, над моим обетом. Я ведь мог уничтожить великую угрозу, уничтожить навеки.

Как же способна дружба отвратить от подобной возможности? Как способна душевная привязанность восставать, словно божество, будто само изменение стало чем-то демоническим? Я трус. Предложение свободы, прекращение, конец жизни, посвящённой одному обету, — вот самый великий ужас для меня.

Вот простая истина… тропы, по которым мы идём очень долго, становятся жизнью, темницей в своём праве…

Апсалар прыгнула вперёд, кончиками пальцев коснулась плеча, косичек, а затем — пустота. Инерция увлекла её дальше, туда, где ещё миг назад были Маппо с Икарием. Она полетела в зияющую черноту.

Крокус закричал и схватил её за ноги. Его тоже потащило по плиткам к бездонной яме, но сильные руки рыбака ухватили его и удержали.

Вместе они вытащили Апсалар на край бездны. В дюжине шагов от них с противоположной стороны стоял Скрипач — крик даруджийца стал для него первым признаком беды.

— Они пропали! — закричал Крокус. — Просто раз — и провалились, Скрип! Вообще без предупреждения!

Сапёр тихо выругался и осторожно присел на корточки. Мы здесь незваные гости… Он слыхал рассказы о Путях, где нет воздуха, где смертные сразу умирают, если решаются ступить на них. Какая гордыня — думать, будто все миры обязаны склониться перед человеческими нуждами. Незваные гости — этому владению на нас плевать, нет здесь никаких законов, которые бы требовали о нас заботиться.

Впрочем, то же самое можно сказать и о любом другом мире.

Он тихо зашипел, медленно поднялся, пытаясь подавить волну горечи, вызванной внезапной гибелью людей, которых уже начал считать друзьями. И кто следующий?

— Ко мне идите, — проворчал он. — Все трое — осторожно. — Он порылся в мешке и вытащил моток верёвки. — Нужна связка — если один упадёт, остальные его вытащат. Или все вместе пропадём. Договорились?

В ответ они с готовностью кивнули.

Да уж, мысль о том, чтобы в одиночку бродить по этому Пути, — не из приятных.

Спутники быстро перевязались верёвкой.

Четверо путников прошли ещё примерно тысячу шагов, прежде чем воздух задрожал — это был первый ветерок, который они почувствовали с того момента, как вышли на Путь. Все пригнулись — что-то огромное летело прямо у них над головами.

Скрипач запрокинул голову к небу, хватаясь за арбалет.

— Худов дух!

Но три дракона уже пронеслись мимо, не обратив на людей никакого внимания. Они мчались в небе, выстроившись клином, словно стая гусей. Все они были похожи друг на друга — чешуя охряная, размах крыльев в пять крупных повозок. Позади извивались длинные хвосты.

— Глупо было бы думать, — пробормотала Апсалар, — что только мы используем это Владение.

Крокус фыркнул.

— Видал я и побольше…

Скрипач слабо улыбнулся.

— Да, парень, это я знаю.

Драконы уже почти скрылись из виду, когда вдруг — все трое — повернули, спикировали к земле и провалились сквозь плитки пола.

Несколько минут все молчали, затем отец Апсалар откашлялся и сказал:

— По-моему, мы сейчас кое-что поняли.

Сапёр кивнул.

— Ага.

Проваливаешься, когда попадаешь туда, куда шёл — даже если толком не собирался туда попадать. Он вспомнил про Икария и Маппо. Треллю незачем было идти с ними до самого города Малаза. В конце концов, Маппо ещё нужно вылечить друга, привести его в чувство. Для этого ему необходимо найти безопасное место. Что до Искарала Прыща… Стоит небось сейчас под скалой и орёт на бхок’аралов, чтобы верёвку спустили…

— Ладно, — сказал Скрипач, выпрямляясь. — Похоже, нам просто надо продолжать идти… пока не прибудут место и время.

— Маппо с Икарием не пропали, не погибли, — сказал с явным облегчением Крокус и зашагал вперёд.

— И верховный жрец тоже, — добавила Апсалар.

— Ну-у, — протянул даруджиец, — хорошие новости не приходят без плохих.

Скрипач на миг задумался об этих трёх драконах — куда они ушли, какое задание привело их туда, но потом лишь пожал плечами. Само их появление, исчезновение и, самое важное, глубокое безразличие по отношению к четырём смертным стали отрезвляющим напоминанием о том, что мир в действительности куда больше, чем очерчивают дороги человеческой жизни, человеческие желания и цели. Фантастическое пике, в которое превратилось это путешествие, было на деле лишь крошечной последовательностью шагов, ничуть не более важных, чем возня в муравейнике.

Миры живут себе без нас — бессчётные, бесконечные истории.

Сапёру показалось, будто горизонты его сознания расступаются, растягиваются во все стороны, и чем дальше они раздвигались, тем меньше становился он сам.

Все мы — одинокие души. Полезно познать такое умаление, смирение, чтобы не погрязнуть в иллюзии самоконтроля и власти. А ведь наш вид, похоже, снова и снова упивается этой иллюзией…

Когда солнце зашло, воины Корболо Дома начали праздновать Падение Колтейна. Звуки торжества доносились за стены Арэна и наполняли воздух холодом, который не имел ничего общего с жаркой ночью.

У северных ворот города раскинулась широкая площадь, где обычно собирались торговые караваны. Теперь там теснились беженцы. Расселят их потом, прежде всего нужно было обеспечить людей водой, пищей и оказать медицинскую помощь.

Командор Блистиг поручил исполнение этих заданий своим людям, и солдаты гарнизона трудились без устали, выказывая удивительное сочувствие, будто только так могли ответить на триумф врага за стенами. Колтейн, виканцы и солдаты Седьмой отдали жизни за тех, кому сейчас помогали стражники. Добросердечие никогда не было таким искренним.

Но воздух был наполнен другими тревогами.

Последняя жертва оказалась ненужной. Мы могли их спасти, если бы только не трусость того, кто нами командует. Здесь столкнулись два долга — необходимость спасти своих, малазанских солдат, и строгая дисциплина имперской армии. И этот конфликт выбил почву из-под ног десяти тысяч живых, деятельных и отлично подготовленных воинов.

Внизу, на площади, Дукер бесцельно бродил среди толпы. То и дело перед ним возникали фигуры, смазанные лица, звучало бессмысленное бормотание, слова, которые, как каждый из них надеялся, смогут его утешить. Молодые виканцы забрали к себе Нихила и Бездну и теперь защищали так ожесточённо, что никому бы и в голову не пришло с ними спорить. Многих беженцев вернули буквально с порога Худовых Врат, в каждом чувствовалось звериное упорство — наслаждение в горящих глазах и оскаленных зубах. За тех, чья плоть не смогла вынести последнего участка пути — и, возможно, самого избавления, — боролись с твёрдой решимостью отчаяния. Худу приходилось тянуться за этими слабеющими душами, тянуться, хватать и через силу тащить в небытие, ибо целители использовали все свои умения, чтобы ему помешать.

Дукер отыскал собственное небытие глубоко внутри и совершенно не желал покидать его бесчувственные объятия. В них боль могла лишь едва заметно саднить где-то на границе сознания, и даже эти границы отодвигались всё дальше и дальше.

Иногда смысл слов просачивался внутрь: офицеры и солдаты сообщали подробности, которые, по их мнению, следовало узнать историку. Осторожные выражения были излишни, информация поглощалась без всякого чувства. Слова уже не могли причинить Дукеру боль.

«Силанда» с ранеными так и не пришла в Арэн, сказал виканский юноша по имени Темул. До прибытия флота адъюнкта Тавор осталось меньше недели. Корболо Дом, скорее всего, начнёт осаду, поскольку Ша’ик уже вышла из Рараку во главе армии вдвое большей, чем все силы Кулака-предателя. Маллик Рэл увёл Первого Кулака Пормкваля обратно во дворец. В воздухе носился план, план отмщения, до которого остались считаные часы…

Дукер заморгал, попытался сосредоточиться на лице, голосе, который настойчиво пытался донести до него эти новости. Но первые же признаки узнавания заставили историка снова отшатнуться в забытьё. Слишком много боли несли воспоминания, которые никак не получалось отделить от самого узнавания. Дукер отступил на шаг.

Человек протянул сильную руку, схватил Дукера за истрёпанную рубашку и подтащил к себе. Обрамлённый бородой рот шевелился, губы складывали слова, требовательные, раздражённые слова.

— … до тебя, историк! Это ведь допущения, понимаешь? Все сведения к нам поступили от этого аристократа — Нэттпары. Нам нужна оценка солдата — понимаешь? Проклятье, уже почти рассвело!

— Что? О чём ты говоришь?

Блистиг скривился.

— Маллик Рэл уговорил Пормкваля. Худ знает как, но уговорил! Мы собираемся нанести удар по армии Корболо Дома — меньше чем через час, пока они ещё пьяные и уставшие. Мы пойдём в бой, Дукер! Ты меня понимаешь?

Жестокость… такая жестокость…

— Сколько их там? Нам нужна заслуживающая доверия оценка…

— Тысячи. Десятки тысяч. Сотни…

— Да подумай же, будь ты проклят! Если сумеем разгромить этих ублюдков, прежде чем подойдёт Ша’ик…

— Я не знаю, Блистиг! Эта армия разрасталась с каждой Худом проклятой лигой!

— Нэттпара говорит: там не больше десяти тысяч…

— Он дурак.

— Он обвиняет Колтейна в смерти десятков тысяч невинных беженцев…

— Ч-что? — Историк зашатался и упал бы, если бы Блистиг не поддержал его.

— Не понимаешь? Дукер, без тебя — это будет единственная версия произошедшего. Она уже разошлась среди солдат, и это очень плохо. Уверенность рассыпается — жажда мести ослабевает…

Этого хватило. Историк даже вздрогнул от прилива энергии. Глаза широко распахнулись, он выпрямился.

— Где он? Нэттпара! Где…

— Уже два колокола беседует с Пормквалем и Малликом Рэлом.

— Отведи меня туда.

Поблизости зазвучал быстрый сигнал рога — сбор. Взгляд Дукера метнулся за спину командору, к солдатам, которые уже начали построение. Историк запрокинул голову — на светлеющем небе бледнели звёзды.

— Фэнеровы клыки, — зарычал Блистиг. — Может, уже слишком поздно…

— Отведи меня к Пормквалю… к Маллику Рэлу…

— Ну, пойдём.

Беженцы зашевелились, когда среди них появились солдаты гарнизона, чтобы расчистить площадь для армии Первого Кулака.

Блистиг протолкался через толпу, Дукер шёл по пятам.

— Пормкваль приказал моему гарнизону выступать вместе с ним, — бросил через плечо командор. — В арьергарде. Это противоречит моим обязанностям. Моя задача — защищать этот город, но Первый Кулак набрал свои силы из моих солдат, обескровил целые роты. У меня осталось всего человек триста, едва хватит, чтобы удержать стены. Особенно если учесть, что Красных Клинков всех арестовали…

— Арестовали?! Почему?

— Они ведь местные по крови — Пормкваль им не доверяет.

— Глупец! Это самые преданные солдаты Империи, каких я только знал…

— Согласен с тобой, историк, только моё мнение ничего не стоит…

— Будем надеяться, что моё чего-то стоит, — проворчал Дукер.

Блистиг приостановился, обернулся.

— Ты поддерживаешь решение Первого Кулака атаковать?

— Худов дух, нет!

— Почему?

— Потому что мы не знаем, сколько их там. Мудрее дождаться Тавор, мудрее позволить Корболо Дому бросать своих воинов на стены…

Блистиг кивнул.

— Мы их на куски порубим. Вопрос в том, сможешь ли ты убедить в этом Пормкваля.

— Ты его знаешь, — парировал Дукер, — а я — нет.

Командор поморщился.

— Идём.

Штандарты армии Первого Кулака развевались рядом с группой всадников, которая стояла на выезде с широкой улицы, выходившей на привратную площадь. Блистиг повёл историка прямо к ним.

Дукер заметил Пормкваля верхом на великолепном боевом коне. Доспехи Первого Кулака были богато украшены, так что казались скорее декоративными, чем боевыми. У бедра качалась усыпанная драгоценными камнями рукоять грисийского палаша; на полированном железном шишаке сияло выложенное золотом изображение солнца с лучами. Лицо Пормкваля казалось болезненным и бескровным.

Рядом с Первым Кулаком восседал на белой лошади Маллик Рэл в голубовато-зелёном тюрбане — по-прежнему в шелках и без оружия. Их окружали армейские офицеры — пешие и конные. Также Дукер заметил Нэттпару и Пуллика Алара.

Когда взгляд Дукера упал на аристократов, глаза ему заволокло кровавым туманом. Он ускорил шаг, обогнал Блистига, но тот перехватил историка за руку и удержал.

— Это отложи на потом. У тебя сейчас есть более насущное задание.

Дрожа, Дукер подавил ярость. И даже сумел кивнуть.

— Идём, Первый Кулак нас увидел.

Пормкваль холодно посмотрел на Дукера сверху вниз. Визгливым голосом он произнёс:

— Историк, ты явился как нельзя кстати. Сегодня перед нами стоят две задачи, и обе потребуют твоего присутствия…

— Первый Кулак…

— Молчать! Перебьёшь меня ещё раз, прикажу язык отрезать! — Он выдержал паузу, взял себя в руки и продолжил: — Прежде всего, ты лично будешь сопровождать нас в грядущей битве, чтобы засвидетельствовать правильный способ обращения со сбродом. Я не стану торговать жизнями невинных беженцев — не будет повторения прежних трагедий, прежних измен! Глупцы только сейчас легли спать — и за глупость свою они дорого заплатят, уж поверь. Затем, когда бунтовщики будут перебиты, мы перейдём к другим обязанностям: в первую очередь арестуем тебя и колдунов, известных как Нихил и Бездна — последних «офицеров» ужасного сброда Колтейна. И уверяю тебя, строгость кары будет точно соответствовать тяжести ваших преступлений. — Пормкваль взмахнул рукой, и адъютант подвёл к ним кобылу Дукера. — Увы, эта кляча никак не подходит для нашего отряда, но придётся это стерпеть. Командор Блистиг, подготовь солдат к выступлению. Мы приказываем арьергарду двигаться не ближе и не дальше трёхсот шагов позади. Надеюсь, это тебе по силам: если нет, доложи мне, и я с радостью назначу кого-нибудь другого командующим гарнизона.

— Да, Первый Кулак, это мне вполне по силам.

Взгляд Дукера метнулся к Маллику Рэлу. Историк на миг удивился удовлетворению, которое промелькнуло на лице жреца. Ну да, конечно, старые обиды. С тобой шутки плохи, верно, Рэл?

Историк молча подошёл к своей лошади и забрался в седло. Положил ладонь на тонкую, неухоженную шею кобылы и собрал поводья.

У ворот собрались первые роты средней кавалерии. За пределами города они не будут терять времени, а тотчас поскачут в разные стороны, чтобы окружить лагерь Корболо Дома, пехота же в это время выстроится в глубокие фаланги, прежде чем пойти на позиции врага.

Блистиг ушёл прочь, не оборачиваясь. Дукер посмотрел на ворота, оглядел собравшиеся войска.

— Историк.

Он повернул голову и посмотрел сверху вниз на Нэттпару. Аристократ ухмылялся.

— Тебе следовало проявлять ко мне больше почтения. Я полагаю, теперь ты уж это сам понял, хоть и слишком поздно. — Нэттпара не заметил, как сапог Дукера выскользнул из стремени. — За оскорбления, которые ты мне нанёс… за то, что осмелился поднять на меня руку, историк, ты понесёшь…

— Не сомневаюсь, — перебил Дукер. — Вот тебе последнее оскорбление.

Он ударил ногой так, что носок сапога вошёл в обвисшую шею аристократа, а затем выше, чтобы перебить трахею. Голова Нэттпары с хрустом запрокинулась, он оступился и повалился спиной на мостовую. Глаза аристократа невидящим взором уставились в бледнеющее небо.

Пуллик Алар закричал.

Солдаты с оружием наперевес сомкнулись вокруг историка.

— Милости прошу, — сказал Дукер. — Я буду только рад концу…

— Так просто ты не отделаешься! — прошипел белый от ярости Пормкваль.

Дукер вызывающе ухмыльнулся.

— Ты ведь уже записал меня в палачи. Так что мне ещё одна жертва, а? Ты, смрадный кусок дерьма! — Он перевёл взгляд на Маллика Рэла. — Что до тебя, джистал, подойди поближе — у меня есть ещё одно дело в жизни.

Историк не заметил — и никто другой тоже, — что к группе присоединился офицер гарнизона. Он хотел поговорить с Дукером, сообщить, что благополучно передал девочку её деду. Но, услышав слово «джистал», будто оцепенел, а затем поражённо распахнул глаза и отступил на шаг.

В этот момент ворота распахнулись, и отряды кавалерии хлынули наружу. По рядам пехоты пробежало волнение — все готовили оружие.

Кенеб сделал ещё один шаг назад, у него в ушах по-прежнему звенело одно слово. Он его где-то слышал, но всё никак не мог точно припомнить, где именно, хоть само воспоминание вызвало безотчётную тревогу. Внутренний голос кричал, что нужно срочно найти Блистига — Кенеб сам ещё не знал зачем, но чувствовал, что это совершенно необходимо…

Однако времени у него не осталось.

Кенеб смотрел, как армия выходит за ворота города. Приказ уже был отдан, сдержать наступление — невозможно.

Капитан отступил ещё на шаг, забыв, что хотел сказать Дукеру. Он споткнулся о тело Нэттпары, не обратил на это никакого внимания, а затем развернулся. И побежал.

Шестьдесят шагов спустя Кенеб наконец вспомнил, где слышал слово «джистал».

Вместе с руководящими офицерами Дукер выехал на равнину.

Армия Корболо Дома вроде бы обратилась в паническое бегство, но историк заметил, что солдаты не выпускали из рук оружия, когда бежали за ближайший к городу курган. Кавалерия Первого Кулака гнала коней, чтобы обогнать пехоту врага и завершить окружение. Оба крыла уже скрылись за одинаковыми холмами могильника.

Легионы Первого Кулака двигались с удвоенной скоростью — молчаливые, решительные. Не было никакой надежды нагнать бегущую армию прежде, чем кавалерия завершит окружение и отрежет все пути к отступлению.

— Как вы и предрекали, Первый Кулак! — закричал на скаку Пормквалю Маллик Рэл. — Они бегут!

— Но им не спастись, верно? — расхохотался Пормкваль, неуклюже подпрыгивая в седле.

Ох, нижние боги, Первый Кулак даже на коне сидеть не умеет.

Погоня увела их за первый курган, теперь всадники скакали среди трупов виканцев и солдат Седьмой. Ограбленные тела были разбросаны широкой полосой, которая уходила дальше на север — по маршруту отчаянной битвы Колтейна, — за следующий курган и вокруг подножия дальнего. Дукер старался не вглядываться в эти трупы, не искать знакомые лица, застывшие в незнакомых масках смерти. Он смотрел только вперёд — на бегущих бунтовщиков.

Пормкваль время от времени придерживал коня, чтобы оставаться вровень со средними подразделениями пехоты. Крылья кавалерии умчались куда-то вперёд — их до сих пор не было видно. Тем временем тысячи бегущих солдат оставались вне досягаемости малазанских фаланг, бросая по пути награбленное добро.

Первый Кулак и его армия продолжали упорно преследовать врага, выбрались в широкую долину, где скопившиеся бунтовщики уже начали подниматься на мягкие склоны. Пыль клубилась над долиной с востока и запада, а также прямо впереди.

— Окружение завершено! — закричал Пормкваль. — Смотрите на пыль!

Дукер нахмурился. Вдалеке он услышал звуки боя. Вскоре они стали затухать, а пыль сгустилась.

Пехота начала спускаться в долину.

Что-то тут не так…

Бегущие солдаты уже добрались до высоких гребней по краю долины всюду, кроме южного конца, но теперь они вдруг остановились, вытащили оружие и развернулись.

Завеса пыли поднялась ещё выше, затем за спинами солдат появились всадники — не кавалерия Пормкваля, а воины-кочевники. В следующий момент ряды пехотинцев сомкнулись — сзади к ним подходило подкрепление.

Дукер развернулся в седле. Кавалеристы Семи Городов возникли и на южных отрогах, закрывая путь к отступлению.

Вот так мы попали в простейшую ловушку. И оставили Арэн беззащитным…

— Маллик! — закричал Пормкваль, натягивая поводья. — Что происходит? Что случилось?

Жрец озирался по сторонам с отвисшей челюстью.

— Предательство! — зашипел он. Он развернул своего белого коня и впился взглядом в Дукера. — Это твоих рук дело, историк! Часть сделки, на которую намекал Нэттпара! Теперь-то я вижу чары на тебе — ты всё это время поддерживал связь с Корболо Домом! О боги, какие же мы глупцы!

Дукер проигнорировал жреца, он щурился, глядя на юг: там задние ряды армии Пормкваля развернулись, чтобы встретить новую угрозу. Было ясно, что кавалерия Первого Кулака уничтожена.

— Мы окружены! Их десятки тысяч! Нас просто перебьют! — Первый Кулак указал на историка пальцем. — Убить его! Немедленно!

— Постой! — закричал Маллик Рэл. Он обернулся к Пормквалю. — Пожалуйста, Первый Кулак, позволь мне этим заняться, умоляю тебя! Поверь, я найду для него достойную кару!

— Как скажешь, но… — Пормкваль поднял глаза. — Что нам делать, Маллик?

Жрец указал на север.

— Смотри, вон скачут всадники под белым флагом — давай выслушаем предложение Корболо Дома, Первый Кулак! Что нам терять?

— Я не могу с ними говорить! — залепетал Пормкваль. — Не могу сосредоточиться! Маллик — прошу тебя!

— Разумеется, — согласился жрец-джистал. Он развернул коня, ударил шпорами и поскакал через ряды пойманной в ловушку армии Первого Кулака.

На полпути к северному склону долины всадники встретились, переговоры заняли меньше минуты, а затем Маллик поскакал обратно.

— Если мы двинемся назад, можем попробовать разбить заслон на юге, — тихо сказал Дукер Первому Кулаку. — Боевое отступление к воротам города…

— Ни слова, гнусный предатель!

Маллик Рэл подъехал, на его лице сверкала надежда.

— Корболо Дом говорит: «Довольно кровопролития». Первый Кулак, вчерашняя бойня вызвала у него отвращение!

— И что же он предлагает? — спросил Пормкваль, склонившись в седле.

— Он даёт нам единственную надежду, Первый Кулак. Вы должны приказать армии сложить оружие — сложить его у склонов, а затем отступить в центр долины. Солдаты станут военнопленными, и с ними обойдутся милосердно. Что же до вас и меня, мы будем заложниками. Когда явится Тавор, заключат сделку, чтобы нас отпустили. Первый Кулак, у нас просто нет выбора…

Странная апатия охватила Дукера при этих словах. Он понимал, что никак не сможет отговорить Первого Кулака. Он медленно спешился и начал расстёгивать подпругу.

— Что ты делаешь, предатель? — спросил Маллик Рэл.

— Освобождаю свою лошадь, — степенно ответил историк. — Врагу она не нужна — слишком измотана. Она поскачет обратно в Арэн — это всё, что я могу для неё сделать. — Дукер снял седло, бросил на землю и начал снимать уздечку.

Жрец ещё некоторое время смотрел на него, слегка хмурясь, но затем снова повернулся к Первому Кулаку.

— Они ждут вашего ответа.

Дукер подошёл к голове кобылы и погладил её по носу.

— Удачи тебе, — прошептал он. Затем отступил на шаг и шлёпнул лошадь по крупу. Кобыла отскочила, развернулась и затрусила на юг — как и предполагал Дукер.

— Какой у меня выбор? — прошептал Пормкваль. — В отличие от Колтейна, я забочусь о своих солдатах… их жизни — самое ценное… мир вернётся на эту землю рано или поздно…

— Тысячи мужей и жён, отцов и матерей будут благословлять ваше имя, Первый Кулак. Драться сейчас, искать горькой, бессмысленной смерти — ах, они бы навеки прокляли вас за это.

— Этого я допустить не могу, — согласился Пормкваль. Он обернулся к офицерам. — Сложите оружие. Передайте приказ — всем сложить оружие у склонов, затем отойти к центру долины.

Дукер пристально смотрел на четырёх капитанов, которые молча слушали приказы Первого Кулака. Бесконечное мгновение спустя офицеры отдали честь и поскакали прочь.

Дукер отвернулся.

На разоружение ушёл почти час. Малазанские солдаты сдавали оружие в гробовой тишине. Это оружие складывали в кучи рядом с фалангами, а затем солдаты отступали к центру долины, где строились тесными, беспокойными рядами.

Затем подъезжали кочевники и забирали оружие. Ещё через двадцать минут в долине стояли десять тысяч безоружных, беспомощных малазанцев.

Авангард армии Корболо Дома отделился от основных сил и подъехал к позиции Первого Кулака.

Дукер смотрел на приближавшийся отряд. Он заметил Камиста Релоя, нескольких военных вождей, двух безоружных женщин, скорее всего, чародеек, и самого Корболо Дома — приземистого полунапанца, с выбритым начисто телом, на котором змеились старые шрамы. Он улыбнулся, когда натянул поводья и остановился вместе со спутниками перед Первым Кулаком, Малликом Рэлом и другими офицерами.

— Молодец, — прорычал он, глядя на жреца.

Джистал спешился, вышел вперёд и поклонился.

— Я предаю тебе Первого Кулака Пормкваля и его десять тысяч солдат. Более того, я предаю тебе город Арэн — во имя Ша’ик…

— Ошибаешься, — хмыкнул Дукер. Маллик Рэл обернулся к нему. — Никому ты не предал Арэн, джистал.

— Что ты несёшь, старик?

— Удивлён, что ты не заметил, — сказал историк. — Слишком занят был злорадством, наверное. Присмотрись-ка к отрядам вокруг, особенно к южным…

Маллик Рэл прищурился, разглядывая легионы малазанцев. Затем он побледнел.

— Блистиг!

— Похоже, командор со своим гарнизоном решил всё-таки остаться. Не спорю, их там всего две или три сотни, но мы оба знаем, что этого хватит — на неделю, пока не прибудет Тавор. Стены Арэна высоки, укреплены по новой практике отатаралом, чтобы остановить всякое чародейство. К тому же, если подумать, я бы сказал, что сейчас на этих стенах строятся вместе с солдатами гарнизона Красные Клинки. Провалилось твоё предательство, джистал. Провалилось.

Жрец рванулся вперёд, с размаху ударил Дукера по лицу тыльной стороной ладони. Силой удара историка развернуло, а перстни на пальцах джистала рассекли щёку и едва поджившие трещины на губах и подбородке. Он тяжело рухнул на землю и почувствовал, как о грудь что-то разбилось под рубашкой.

Дукер заставил себя приподняться, по рассечённому лицу струилась кровь. Глядя на землю, он ожидал увидеть крошечные осколки стекла, но их не было. На кожаном ремешке на шее просто ничего не оказалось.

Грубые руки подхватили его, вздёрнули на ноги и вновь развернули к Маллику Рэлу.

Жрец всё ещё дрожал от ярости.

— Смерть твоя будет…

— Молчать! — рявкнул Корболо Дом. Он посмотрел на Дукера. — Ты — тот историк, который ехал с Колтейном.

— Я.

— Ты солдат.

— Как скажешь.

— Так скажу. Поэтому ты и примешь с остальными солдатами ту же смерть…

— Собираешься убить десять тысяч безоружных мужчин и женщин, Корболо Дом?

— Я собираюсь подкосить Тавор ещё до того, как она ступит на этот континент. Я собираюсь вызвать в ней такой гнев, чтобы она не смогла думать. Я собираюсь разбить холодную маску, чтобы она мечтала только о мести днём и ночью, чтобы эта страсть отравила все её решения.

— Ты себя всегда подавал как самого жёсткого Кулака в Империи, так ведь, Корболо Дом? Будто жестокость — это достоинство…

Голубокожий полководец просто пожал плечами.

— Лучше иди-ка к остальным, Дукер. Солдат армии Колтейна заслуживает, по меньшей мере, этого. — Корболо повернулся к Маллику Рэлу. — Моя милость, однако, не распространяется на того солдата, стрела которого отняла у нас удовольствие видеть Колтейна. Где он, жрец?

— Увы, он пропал. В последний раз его видели через час после самого выстрела — солдаты Блистига его всюду искали, но не нашли. Даже если они его отыскали, сейчас он, к сожалению, с гарнизоном.

Кулак-бунтовщик нахмурился.

— Сегодня меня постигло несколько разочарований, Маллик Рэл.

— Корболо Дом, господин мой! — воскликнул Пормкваль, на лице которого по-прежнему выражалось полное недоумение. — Я не понимаю…

— Это заметно, — согласился полководец и даже скривился от отвращения. — Джистал, ты задумал для этого дурня какую-то особую судьбу?

— Нет. Он твой.

— Я не могу даровать ему почётную роль жертвы, которую приберёг для солдат. Иначе, боюсь, у меня останется горькое послевкусие. — Корболо Дом ещё миг колебался, а затем вздохнул и небрежно взмахнул рукой.

За спиной у Первого Кулака взвился тальвар одного из племенных вождей. Клинок одним ударом снёс голову с плеч, так что она покатилась по земле. Боевой конь взбрыкнул и выскочил из круга солдат. Прекрасный зверь поскакал галопом к безоружным солдатам, принёс в самый центр толпы свою обезглавленную ношу. Дукер заметил, что труп Первого Кулака держался в седле с неведомой при жизни грацией, мотался туда-сюда, пока чьи-то ладони не взметнулись, чтобы остановить коня, а тело Пормкваля не сползло набок, чтобы повалиться в подставленные руки.

Возможно, это было лишь игрой воображения, но Дукеру показалось, что при этом он услышал хриплый хохот бога.

Железных кольев было более чем достаточно, но всё равно полтора дня прошло, прежде чем последнего, заходящегося криком пленника пригвоздили к последнему кедру из тех, что росли вдоль Арэнского тракта.

Десять тысяч мёртвых и умирающих малазанцев смотрели на широкую, удивительно ровную имперскую дорогу глазами невидящими или непонимающими — разницы было немного.

Дукер был последним: железные шипы вбили ему в запястья и плечи — высоко на залитом кровью стволе. Ещё несколько кольев прошли через лодыжки и мускулы с внешней стороны бёдер.

Такой боли историк никогда прежде не испытывал. Хуже было лишь знание того, что эта боль будет сопровождать его во время всего последнего странствия к окончательному беспамятству, а с нею — что ещё тяжелее — выжженные в памяти образы: почти сорок часов его гнали пешком по Арэнскому тракту, заставляли смотреть, как один за другим десять тысяч солдат становятся жертвами массового распятия, цепь страданий, которая растянулась более чем на три лиги, и каждое звено в ней — десятки мужчин и женщин, тесно прибитых к высоким, широким стволам.

Историк онемел от шока, когда пришла его очередь — последнего солдата в человеческой цепи. Его подтащили к дереву, вздёрнули на подмостки, прижали к жёсткой коре, насильно развели в стороны руки. Он почувствовал сперва холод прижатых к коже кольев, а затем, когда молоток опустился, взрыв боли, от которой Дукер непроизвольно опорожнил кишечник и начал извиваться на дереве в крови и нечистотах. Но самая великая боль пришла, когда подмостки выдернули и весь вес тела лёг на вбитые шипы. До этого момента он и вправду верил, что познал предельную агонию, доступную человеку.

Он ошибался.

Вечность спустя, когда бесконечный вопль изорванной плоти затопил в нём всё остальное, откуда-то поднялась прохладная, спокойная ясность, и в угасающем сознании пронеслись мысли — несвязанные и несвязные.

Призрак яггута… почему я о нём теперь думаю? О вечности, полной горя? Кто он мне? Кто или что вообще что-либо для меня значит? Я наконец-то жду Врат Худа — время воспоминаний, сожалений и осознаний миновало. Пойми же это, дед. Там тебя ждут твоя безымянная воительница, и Бальт с капралом Листом, и Сон, и Сульмар, и Глазок. И Кальп с Гебориком, скорее всего. Ты уходишь из мира чужих людей туда, где тебя ждут старые спутники и друзья.

Так говорят жрецы Худа.

Это последний дар. Хватит с меня этого мира, ибо я в нём одинок. Одинок.

Перед его внутренним взором возникло клыкастое лицо, которого он никогда не видел прежде, но сразу понял, что яггут нашёл его. В нечеловеческих глазах плескалось мучительное сострадание, сострадание, которого Дукер не мог понять.

Зачем горевать, яггут? Я не буду мучиться вечно, как ты. Я не вернусь сюда, не буду вновь переживать все страдания, которые терпит смертный при жизни. Скоро Худ благословит меня, яггут, — не нужно горевать…

Эти мысли ещё миг отдавались эхом, пока искажённое лицо яггута таяло во тьме, что окутала историка, сомкнулась и поглотила его.

И в ней — иссякла всякая мысль.

Глава двадцать третья

Ласиин послала Тавор

За бурное море

Сжать руку Колтейна,

Но ухватили пальцы

Кость, вороньём обглоданную.

У. Мятеж Ша’ик

Калам упал в тень под невысокой, полуразвалившейся стеной, а затем подтянул к себе ещё тёплое тело. Он опустил голову, замер без движения, стараясь замедлить дыхание.

Через несколько мгновений на мостовой послышались лёгкие шаги. Тихий голос отдал приказ остановиться.

— Они гнались за ним, — прошептал другой охотник. — А он им устроил засаду — здесь. Боги! Да что же это за человек такой?

Заговорила женщина — третий Коготь.

— Он не мог уйти далеко…

— Конечно, он рядом, — прошипел главарь, который приказал Пятерне остановиться. — У него ведь нет крыльев, верно? Он не бессмертный, не защищён от чар наших клинков — чтоб я такого больше не слышал, ясно вам обоим? Разделимся. Ты идёшь туда, а ты — вон туда. — Калама коснулось холодное дыхание магии. — А я останусь посередине, — добавил главарь.

Ага, в невидимости. Значит, ты будешь первым, ублюдок.

Калам услышал, как двое Когтей поспешили прочь. Он знал эту тактику: двое по бокам выходят вперёд, главарь под покровом чар остаётся позади, глаза мечутся между двумя охотниками, проверяют подворотни и крыши, в каждой руке — по арбалету. Калам выждал ещё мгновение, затем медленно, беззвучно выскользнул из-под трупа и приподнялся на четвереньки.

Беззвучно ступая босыми ногами, он крался по улице. Если знать, что ищешь, вполне можно различить пятно неестественной тьмы в двадцати шагах впереди. Такое заклятье нелегко удерживать, поэтому оно обычно слабее сзади: Калам мог даже различить абрис фигуры, скользившей за пеленой сумрака.

Одним стремительным прыжком, словно леопард, Калам сократил дистанцию. Удар локтя в основание черепа убил главаря на месте. Убийца подхватил один арбалет прежде, чем тот упал на мостовую, но другой выскользнул и со стуком покатился по земле. Беззвучно выругавшись, убийца помчался дальше, свернул направо — в переулок, оказавшись в двадцати шагах позади Когтя.

Он кувыркнулся на бегу под тихий щелчок арбалета и почувствовал, как стрела прошила плащ. В следующий миг он уже катился по узкому переулку, оскальзываясь на гнилых овощах. Крысы прыснули во все стороны, а Калам вскочил на ноги и метнулся в глубокую тень.

Слева темнела ниша, убийца вжался в неё и вытащил собственный арбалет. С оружием в обеих руках он стал ждать.

В поле зрения показалась фигура и замерла точно напротив него — всего в шести футах.

Женщина пригнулась и вывернулась, как только Калам выстрелил, — и убийца сразу понял, что промахнулся. Но её нож попал в цель. Вылетевший из руки женщины клинок вошёл ему под правую ключицу. Второе метательное оружие — железная звёздочка — со стуком впилось в деревянную дверь совсем рядом с лицом Калама.

Он нажал спусковой рычажок на втором арбалете. Стрела попала ей в живот. Женщину отбросило назад, но белый паральт убил её прежде, чем тело коснулось земли.

Калам был жив — клинок, торчавший из груди, оказался чистым. Он сполз на землю, положил рядом арбалеты, а затем поднял руку и выдернул нож из раны.

Остальное оружие Калам уже израсходовал, хотя оставались ещё щипцы и мешочек с гвоздями.

Последний охотник был где-то рядом, ждал, когда Калам решится на следующую перебежку, — и этот человек отлично знал, где прячется жертва. Лежавшее напротив тело служило тому ярчайшим указателем.

И что теперь?

Рубаха с правой стороны стала мокрой и липкой, Калам чувствовал, как по телу струится тёплая кровь. Это была уже третья небольшая рана за ночь — во время предпоследней стычки метательная звёздочка попала ему в спину. Такое оружие никогда не смазывали ядом — слишком опасно для самого метателя, даже если он носит перчатки. Грубая кожа поглотила бо́льшую часть силы удара, а саму звёздочку он выковырял о стену.

Все высокие техники, которые позволяли останавливать ток крови, уже не спасали. Он терял силы. Стремительно.

Калам посмотрел наверх. Прямо над головой, примерно в семи с половиной футах от земли, виднелся деревянный балкончик на двух покрытых растрескавшейся краской балках. Можно подпрыгнуть и уцепиться за одну из них, но это дело шумное, и даже в случае успеха убийца останется беззащитным перед врагом.

Калам вытащил из петли клещи. Зажав в зубах окровавленный нож, он выпрямился и потянулся клещами. Зубцы сомкнулись на балке.

А выдержит она мой вес?

Крепко вцепившись в рукоятки, Калам напряг плечи, подтянулся на дюйм, затем другой. Балка даже не скрипнула — он догадался, что деревянный брус, наверное, уходит глубоко в каменную стену. Убийца подтянулся ещё выше.

Сложность заключалась в том, чтобы сохранять тишину, ведь любой шорох или шум могли привлечь внимание охотника. Руки и плечи дрожали, однако Калам подтянул ноги, а затем очень быстро просунул правую в треугольный зазор над балкой.

Зацепившись ногой, он смог наконец немного расслабить руки и плечи.

Некоторое время Калам висел неподвижно.

Когти обожают выжидать. Они всегда обходят соперников в состязаниях на терпение. Охотник, кажется, решил, что это ровно такое состязание, и вознамерился его выиграть.

Ну, незнакомец, я по твоим правилам не играю.

Он разжал клещи, освободил их и потянулся к полу балкона. Это был огромный риск, поскольку Калам понятия не имел, что находится на самом балконе. Он засунул клещи так далеко, как только смог, и оставил их там.

Нож был по-прежнему зажат в зубах и наполнял рот Калама привкусом его собственной крови. Освободив обе руки, убийца ухватился за настил, постепенно перенёс вес с балки и подтянулся. Перебирая руками, поднялся по ограде, перекинул ноги и в следующий миг уже сидел пригнувшись на балкончике, рядом с клещами.

Калам огляделся. Глиняные горшки с травами, на другом конце — литая хлебная печь на кирпичном основании. Жар от неё достиг холодного от пота лица убийцы.

Закрытый лаз, вползти в который было можно только на четвереньках, был единственным входом в комнату.

Осмотр завершился тем, что Калам встретился глазами с маленькой собачкой, сидевшей в противоположном от печки конце балкона. Животное чёрной масти, крепко сбитое, с лисиной мордочкой и ушами увлечённо грызло половину крысиной тушки, но при этом следило за каждым движением Калама пронзительным, чёрным взглядом.

Калам едва слышно вздохнул. Вот ещё одна сомнительная гордость города Малаза: малазанский крысобой, славится и разводится за бесстрашное безумие. Невозможно было предсказать, что сделает пёс, когда решит, что трапеза завершена. Может, руки полижет, может, нос откусит.

Калам видел, как пёс понюхал лежавший между лапами кусок мяса, затем проглотил его, тщательно разгрызая, но не сводя глаз с Калама. Потом собака сожрала и крысиный хвост — чуть поперхнувшись в конце, но тихо, будто шёпотом.

Крысобой облизал передние лапы, сел, склонил голову, чтобы полизать бок, а затем поднялся и уставился на истекающего кровью убийцу.

Громкий лай взорвал ночной воздух, крысобой вошёл в такой раж, что аж подпрыгивал от натуги.

Калам запрыгнул на перила балкона. Внизу, в переулке метнулась размытая тень. Убийца прыгнул к ней, сжимая в левой руке метательный нож.

Ещё в воздухе Калам понял, что ему конец. Одинокий охотник нашёл себе союзников — полную Пятерню.

Чародейство вспыхнуло навстречу Каламу, словно мощный кулак. Нож вылетел из онемевших пальцев. Магический удар сбил траекторию, поэтому убийца промахнулся мимо цели и тяжело рухнул левым боком на мостовую.

Маниакальный лай наверху всё не стихал.

Удачливая жертва Калама бросилась на него с блестящими клинками в руках. Убийца поджал ноги и ударил, но противник лёгким движением уклонился. Ножи скользнули по рёбрам Калама с обеих сторон. Лбом охотник врезался ему в нос. Перед глазами убийцы вспыхнул ослепительный свет.

В следующий миг охотник подвинулся назад, оседлал Калама и занёс оба ножа, но тут ему на голову приземлился рычащий чёрный сгусток. Охотник завопил, когда длинные, острые, как бритва, клыки располосовали ему пол-лица.

Калам перехватил запястье, сломал его и выдернул нож из судорожно подрагивавших пальцев.

Охотник отчаянно, но безуспешно попытался достать крысобоя другим ножом, а затем уронил оружие и потянулся к беснующемуся псу.

Калам вонзил нож прямо в сердце охотнику.

Оттолкнув тело в сторону, он с трудом поднялся — и обнаружил, что окружён.

— Можешь отозвать своего пса, Калам, — сказала женщина.

Он посмотрел на собаку — та и не думала останавливаться. Кровь заливала мостовую вокруг головы и шеи мертвеца.

— Увы, — проворчал Калам, — это не мой… хоть я бы и не отказался от сотни таких зверьков. — Боль пульсировала в сломанном носу. Слёзы текли из глаз, смешивались с кровью из разбитых губ и подбородка.

— Ох, Худа ради! — Женщина обернулась к одному из охотников. — Убейте же проклятую тварь…

— Не надо, — сказал Калам. Он наклонился, схватил собаку за шкирку и забросил обратно на балкон. Крысобой взвизгнул, пролетая над перилами, и скрылся из виду. Приземление обозначилось нервным скрежетом когтей.

Из-за заслонки в стене послышался дрожащий голос:

— Цветочек, малыш, успокойся. Ну, мой хороший мальчик.

Калам посмотрел на предводительницу.

— Ладно, — сказал он. — Заканчивай.

— С удовольствием…

Сила арбалетной стрелы бросила предводительницу на руки Каламу с такой силой, что его самого чуть не проткнул зазубренный наконечник, выросший из груди охотницы. Четверо оставшихся Когтей нырнули в разные стороны, чтобы найти укрытие, не зная, чего ждать, — и тогда в переулке раздался топот конских копыт.

Калам ахнул, увидев, как на него несётся его собственный жеребец, а на нём, натягивая «козьей ножкой» армейский арбалет, скачет Минала.

Ещё миг — и убийца оказался бы под копытами, но он шагнул в сторону и ухватился за седло, позволив силе животного забросить себя за спину к Минале. Она сунула в руки Каламу арбалет.

— Прикрывай!

Обернувшись, он увидел четырёх преследователей. Калам выстрелил. Все охотники одновременно упали на землю. Стрела отскочила от стены и укатилась во тьму.

Переулок вывел их на улицу. Минала повернула налево. Подкованные копыта заскользили по мостовой так, что посыпались искры. Конь выправился и помчался вперёд.

Портовый квартал Малаза представлял собой запутанный лабиринт узких, извилистых улочек и переулков, по которым, казалось, просто невозможно скакать галопом посреди тёмной ночи. Следующие несколько минут запомнились Каламу на всю жизнь — такой бешеной скачки у него ещё не было. От верховых навыков Миналы просто захватывало дух.

Некоторое время спустя Калам наклонился к ней поближе.

— Куда ты нас везёшь, во имя Худа? Тут весь город кишит Когтями, женщина…

— Да знаю я, будь ты проклят!

Жеребец проскакал по деревянному мосту. Убийца увидел впереди верхний квартал, а за ним тёмную громаду: утёс, и на нём — Паяцев замок.

— Минала!

— Ты же Императрицу искал, да? Так вот она, ублюдок, прямо там — в Паяцевом замке!

Ох, Худова тень!

Плитки подались без единого звука. Холодная чернота окутала четырёх путников.

Падение прервалось внезапно — костоломным ударом о гладкие истёртые камни.

Со стоном Скрипач сел, ранец со взрывчаткой по-прежнему висел у него за плечами. В падении он повредил едва зажившую лодыжку, боль была невыносимая. Сжав зубы, сапёр огляделся. Остальные, похоже, были целы и медленно поднимались на ноги.

Они оказались в круглой комнате, абсолютно такой же, как в Треморлоре. Несколько мгновений сапёр даже боялся, что они попросту вернулись туда, но затем почувствовал в воздухе запах соли.

— Мы на месте, — заявил он. — В Мёртвом Доме.

— С чего это ты так уверен? — возмутился Крокус.

Скрипач подполз к стене и, опираясь на неё, поднялся. Осторожно перенёс вес на ногу и поморщился.

— Я чую запах Малазанской бухты — и чувствую, насколько воздух здесь пропитан влагой. Это не Треморлор, парень.

— Ну а почему не любой другой Дом в любом месте рядом с морем…

— Может, и другой, — согласился сапёр.

— Это довольно легко проверить, — рассудительно сказала Апсалар. — Ты опять повредил ногу, Скрипач.

— Ага. Жаль, что здесь нет Маппо с его эликсирами…

— Идти сможешь? — спросил Крокус.

— Выбора-то нет.

Отец Апсалар подошёл к лестнице и посмотрел вниз.

— В доме кто-то есть, — сообщил он. — Я вижу свет лампы.

— Великолепно, — проворчал Крокус, обнажая кинжалы.

— Спрячь, — посоветовал Скрипач. — Либо мы тут гости, либо — мертвецы. Пойдём поздороваемся, что ли?

Спустившись на первый этаж — Скрипач тяжело опирался на плечо даруджийца, — они прошли через открытую дверь в коридор. В нишах по всей его длине горели лампы, и отблески огня вырывались из-за распахнутых двойных дверей напротив входа.

Как и в Треморлоре, массивные доспехи были выставлены в алькове в середине коридора, и эта броня знавала суровые битвы.

Спутники задержались на миг, чтобы молча посмотреть на неё, а затем вошли в распахнутые двери.

Вслед за Апсалар они оказались в главном зале. Огонь в камине горел без дров, а тонкая чёрная кайма по краям выдавала в нём портал, открытый на Путь вечного пламени.

Спиной к вошедшим стояла фигура и смотрела в огонь. Одетый в выцветший охряный балахон мужчина был широкоплеч, крепок, росту в нём было не меньше семи футов. Длинные волосы с проседью спускались по спине и были перевязаны на пояснице тонкой цепочкой.

Не оборачиваясь, хранитель заговорил низким, рокочущим голосом:

— То, что вы не передали Икария, не осталось незамеченным.

Скрипач заворчал:

— В конечном итоге это было не нам решать. Маппо…

— О да, Маппо, — перебил хранитель. — Трелль. Похоже, он слишком долго странствовал рядом с Икарием. Бывает долг превыше дружбы. Старшие ранили его глубоко, когда уничтожили целое поселение и возложили вину на Икария. Они думали, этого будет достаточно. Отчаянно, срочно требовался Сторож. Тот, кто прежде исполнял этот долг, покончил с собой. Долгие месяцы Икарий ходил по земле один, опасность была слишком велика.

Когда Скрипач осознал эти слова, всё у него внутри перевернулось. Нет! Маппо верит, что Икарий уничтожил его дом, убил родных, всех, кого он знал. Нет! Как же вы могли совершить такое?

— Азаты готовили эту передачу очень долго, смертные. — Мужчина обернулся. Из-под нижней губы тонкого рта торчали два мощных клыка. Зеленоватый оттенок морщинистой кожи делал его похожим на призрака, несмотря на тёплый свет камина. На спутников оценивающе смотрели глаза цвета грязного льда.

Скрипач пригляделся и сначала не поверил — сходство было неоспоримым, каждая черта — словно эхо другого лица. Сапёр опешил.

— Моего сына нужно остановить. Гнев его — это яд, — сказал яггут. — Бывает долг превыше дружбы, превыше даже зова крови.

— Нам очень жаль, — тихо проговорила Апсалар после долгой паузы, — но эта задача оказалась нам не по плечу, не по силам тем, кого ты видишь здесь.

Холодные, нечеловеческие глаза взглянули на неё.

— Возможно, ты права. Теперь мой черёд просить прощения. Я очень… надеялся.

— Но почему? — прошептал Скрипач. — За что Икарий так жестоко проклят?

Яггут склонил голову набок, затем резко повернулся обратно к огню.

— Раненые Пути — опасная вещь. А ранить Путь — ещё опаснее. Мой сын хотел освободить меня из Азата. Он не преуспел. И… пострадал. Он не понимал — а теперь уже никогда и не поймёт, — что я удовлетворён жизнью здесь. Во всех мирах не так уж много мест, где яггут может обрести покой, во всяком случае, такой покой, какой мы способны принять. В отличие от вашего рода, мы ищем одиночества, ибо только в нём наша безопасность. — Он вновь повернулся к спутникам. — Для Икария, разумеется, ирония судьбы заключается в другом. Лишённый памяти, он ничего не знает о том, что прежде побуждало его к действию. Он ничего не знает о раненых Путях или тайнах Азатов. — Внезапно яггут улыбнулся, и в этой улыбке чувствовалась боль. — И обо мне ничего не знает.

Апсалар вдруг подняла голову:

— Ты ведь Готос, не так ли?

Тот не ответил.

Взгляд Скрипача привлекла скамья у ближней стены. Он доковылял до неё и сел. Прислонился головой к тёплому камню, закрыл глаза. Боги, все наши усилия — ничто, все наши шрамы — царапины. Будь благословен, Худ, за дар смертности. Я бы не смог жить так, как эти Взошедшие — я бы не смог так терзать собственную душу…

— Вам пора уходить, — пророкотал яггут. — Если вас беспокоят раны, у входной двери найдёте ведро с водой — эта вода обладает целебными свойствами. Сегодня ночью на улицах города полно неприятностей, будьте осторожны.

Апсалар повернулась и перехватила взгляд Скрипача, который открыл глаза и заморгал, чтобы смахнуть слёзы. Ох, Маппо, Икарий… так переплетены судьбы…

— Нам пора, — сказала она.

Сапёр кивнул и рывком поднялся на ноги.

— Я бы этой водички хлебнул, — пробормотал он.

Крокус в последний раз оглядел комнату: выцветшие гобелены, резные скамьи, кусочки камня и дерева на полках… и многочисленные свитки, сваленные на письменном столе у дальней стены напротив входа. Со вздохом даруджиец пошёл обратно. За ним последовал отец Апсалар.

Они вернулись в коридор и подошли к выходу. Рядом стояло ведро, над ним, на крюке висел простой деревянный ковш.

Апсалар сняла его, зачерпнула воды и протянула Скрипачу.

Он напился, а затем крякнул от боли, когда чудовищно быстрое исцеление коснулось лодыжки. В следующий миг боль утихла. Сапёр сник, его вдруг пробил пот. Остальные не спускали с него глаз.

— Худовы Врата, — выдохнул Скрипач, — не пейте, если вам это до смерти не нужно.

Апсалар повесила ковш на место.

Дверь открылась от первого же касания, показались ночное небо и заросший двор. Выложенная каменными плитами тропинка вела к арке ворот. Дом и двор окружала низкая каменная стена. Рядом высились жилые дома с наглухо закрытыми ставнями.

— Ну что? — спросил Крокус, оборачиваясь к Скрипачу.

— Он. Город Малаз.

— Уродливый какой-то.

— Это точно.

Опробовав ногу и не почувствовав ни единого укола боли, Скрипач пошёл по тропинке к воротам. Из глубокой тени под аркой он оглядел улицу.

Ни звука. Ни движения.

— Не нравится мне всё это.

— Чары опутали этот город, — объявила Апсалар. — И я узнаю их вкус.

Скрипач хмуро взглянул на неё.

— Когти?

Апсалар кивнула.

Сапёр перебросил ранец на грудь и откинул клапан.

— Выходит, дело может дойти до рукопашной.

— Если нам не повезёт.

Он вытащил две шрапнели.

— Ага.

— Куда? — прошептал Крокус.

Худ меня бери, если знаю.

— Давай заглянем к Зубоскалу — это таверна, которую мы с Каламом оба хорошо знаем.

Они вышли за ворота.

Огромная тень раскрылась перед спутниками, выпуская исполинскую, нечеловеческую фигуру. Апсалар в последний момент перехватила руку Скрипача со шрапнелью.

— Нет, постой.

Демон склонил к ним вытянутую голову, осмотрел единственным серебристым глазом. Затем у него из-за плеча выглянула другая фигура. Мальчишка, покрытый высохшей кровью. Его лицо казалось человеческим отражением морды демона.

— Аптор, — приветственно сказала Апсалар.

Клыкастый рот мальчика распахнулся, и послышался хриплый голос.

— Вы ищете Калама Мехара.

— Да, — ответила Апсалар.

— Он приближается к крепости на утёсе…

Скрипач удивился.

— В Паяцев замок пошёл? Зачем?

Всадник склонил голову набок.

— Он ведь хочет увидеть Императрицу?

Сапёр резко развернулся, вперился в темнеющую громаду крепости. Тёмное знамя развевалось на шпиле под флюгером.

— Худ нас всех побери, она здесь!

— Мы вас проведём, — сказал всадник с жутковатой улыбкой. — Через Тень — мимо Когтей.

Апсалар улыбнулась в ответ.

— Ведите.

Скачка не замедлилась, даже когда они подъехали к основанию широкой лестницы, ведущей вверх по склону утёса. Калам схватил Миналу за руку.

— Помедленнее бы…

— Держись лучше, — проворчала она. — Не так тут и круто.

Не так круто? Фэнеровы…

Жеребец прыгнул. Однако прежде чем его копыта коснулись камня, мир вдруг подёрнулся бесформенной серой дымкой. Конь заржал и попятился, но было слишком поздно. Путь поглотил их.

Копыта бешено застучали где-то внизу. Калама бросило вбок, он задел плечом стену и свалился. Навстречу убийце взметнулся полированный пол, вышиб воздух из лёгких. Арбалет выскочил из рук и отлетел в сторону. Хватая ртом воздух, Калам перевернулся.

Они оказались в пыльном коридоре, и это совершенно не обрадовало жеребца. Высокий сводчатый потолок отстоял меньше чем на сажень от головы коня. Минала каким-то чудом удержалась в седле. Она попыталась успокоить жеребца и быстро добилась успеха, наклонившись вперёд и положив ладонь на нос коня, прямо над дрожащими ноздрями.

Калам со стоном поднялся на ноги.

— Где мы? — прошипела Минала, оглядывая длинный пустой коридор.

— Если не ошибаюсь, в Паяцевом замке, — пробормотал убийца, подбирая арбалет. — Императрица знает, что мы идём, — и, похоже, заждалась…

— Если ты прав, Калам, нам конец.

Он вовсе не собирался с этим спорить, но промолчал, обошёл коня и уставился на дверь в дальнем конце коридора.

— Кажется, мы в Старой крепости.

— Понятно, откуда столько пыли, но всё равно вонь — как в конюшне.

— Само собой — тут половину строения отдали именно под стойла. Но Главный зал не тронули. — Убийца кивнул на дверь. — Туда.

— Других входов нет?

Он покачал головой.

— Не осталось. Да и в любом случае, она всегда может сбежать на Путь.

Минала хмыкнула и слезла с седла.

— Думаешь, она за нами следила?

— Магически? Возможно. А ты хочешь понять, знает она о тебе или нет. — Калам поразмыслил и вручил ей свой арбалет. — Давай сделаем вид, что не знает. Держись позади — я проведу внутрь жеребца.

Минала кивнула и взвела оружие. Калам глянул на неё.

— Как ты вообще сюда попала?

— На имперском транспорте, который вышел в море на следующий день после «Затычки». Такому коню оказалось самое место среди Пормквалевых производителей. Нас тоже захватил этот проклятый шторм, но особых проблем не было, пока не настала пора высаживаться в бухте. Больше я так плавать не хочу. Никогда.

Убийца поражённо распахнул глаза.

— Худов дух, женщина! — Он отвёл взгляд, затем снова посмотрел на неё. — Почему?

Она оскалилась.

— Ну неужели ты настолько тупой, Калам? И как бы там ни было, я что, ошиблась?

Были стены, которые убийца никогда и не надеялся пробить. То, как быстро они рассыпались, лишило его присутствия духа.

— Ну, ладно, — сказал наконец Калам, — только учти, я особой нежностью не отличаюсь.

Она картинно вскинула брови.

— Надо же! А я-то поверила.

Калам снова обернулся к двери. Он был вооружён лишь ножом и потерял слишком много крови. Не в самой лучшей форме, чтобы убивать Императрицу, но уж придётся использовать что есть… Не сказав Минале больше ни слова, он скользнул вперёд и собрал поводья коня. Копыта жеребца звонко цокали по камню, когда они приближались к двустворчатой двери.

Убийца прижал ладонь к дереву. Тёмные доски были покрыты конденсатом. За ними кипит чародейство. Могучее чародейство. Он отступил на шаг, посмотрел в глаза Минале, которая стояла в десяти шагах позади, затем медленно покачал головой.

Она пожала плечами, поднимая в руках арбалет.

Калам снова повернулся к двери и взялся за кольцо на левой створке. Оно бесшумно подалось.

Калам толчком открыл дверь.

Наружу потекла чернильная тьма — и ледяной холод.

— Входи, Калам Мехар, — проговорил женский голос.

Выбора у него не оставалось. Для этого он и пришёл, хотя конечную расстановку выбрал бы, разумеется, другую. Калам шагнул в темноту, ведя за собой жеребца.

— Довольно. В отличие от Шика и его Когтей, я не недооцениваю тебя.

Калам ничего не видел, а голос шёл, казалось, со всех сторон одновременно. Дверь за спиной — чуть-чуть приоткрытая — слегка рассеивала мрак, но света хватало едва ли на пару шагов, прежде чем чернота поглощала его.

— Ты пришёл, чтобы убить меня, «мостожог», — холодным, сухим голосом сказала Ласиин. — Почему?

Этот вопрос его огорошил. В её голосе прозвучало жёлчное веселье:

— Не могу поверить, что тебе сложно найти ответ, Калам.

— Предумышленное убийство «мостожогов», — прорычал он. — Объявление вне закона Дуджека Однорукого. Покушение на убийство Скворца, меня и остальных солдат Девятого взвода. Старые исчезновения. Возможное соучастие в гибели Дассема Ультора. Убийство Императора и Танцора. Некомпетентность, невежество, предательство… — Он прервал перечисление.

Долгое время императрица Ласиин молчала, затем тихо проговорила:

— И ты должен стать моим судьёй. И палачом.

— Примерно так.

— А позволено ли мне говорить в свою защиту?

Калам оскалил зубы. Голос звучал со всех сторон — кроме одной, тишина царила в углу, как казалось убийце, всего в четырёх шагах от него.

— Можешь попробовать, Императрица.

Худов дух, я еле на ногах держусь, а у неё наверняка магические щиты. Как говорит Быстрый Бен, когда нет ничего на руках — блефуй…

Голос Ласиин прозвучал жёстко.

— Действия Высшего мага Тайшренна в Генабакисе были необоснованны. Истребление «мостожогов» не входило в мои намерения. В вашем взводе находилась молодая женщина, одержимая богом, который хотел убить меня. Адъюнкт Лорн должна была с ней разобраться…

— Это я знаю, Императрица. Зря тратишь время.

— Не думаю, что зря, учитывая, что это, возможно, всё время, которое у меня осталось в этом смертном мире. Что же до остальных твоих обвинений… Приговор Дуджеку — временная мера, обман, уловка. Мы оценили угрозу, которую представляет Паннионский Домин. Дуджек, однако, считал, что не сможет справиться с ней в одиночку. Нам нужно было сделать врагов союзниками, Калам. Нам необходимы ресурсы Даруджистана, необходим Каладан Бруд и его рхиви и баргасты, нам необходим Аномандр Рейк и его тисте анди. И нам нужно было отвязаться от Багровой гвардии. Все эти силы не чужды прагматизму, все они прекрасно видят угрозу, которую представляет Паннионский Провидец и его новорождённая империя. Однако проблематичным оставался вопрос доверия. Я согласилась на план Дуджека — спустить его самого и его Воинство с поводка. Оказавшись вне закона, они достаточно отдалились от Малазанской империи и её желаний — это наш ответ, если угодно, на вопрос о доверии.

Калам задумчиво прищурился.

— И кто знает об этой «уловке»?

— Только Дуджек и Тайшренн.

Через некоторое время он хмыкнул.

— А что сам Высший маг? У него какая роль?

В словах Ласиин прозвучала усмешка:

— Он остаётся в тени, в укрытии, но поможет Дуджеку, если Однорукий того пожелает. Тайшренн для Дуджека — как вы, солдаты, говорите — бритая костяшка в дырке.

Калам долгое время молчал. Единственными звуками в зале оставались его дыхание и мерный стук, с которым его кровь капала на камни пола. Затем убийца сказал:

— Остались и более старые преступления… — Убийца нахмурился. Единственные звуки…

— Убийство Келланведа и Танцора? Да, я положила конец их власти в Малазанской империи. Узурпировала трон. Жестокое предательство, воистину. Но Империя — больше, чем любой из смертных…

— Включая тебя.

— Включая меня. Империя удовлетворяет собственные нужды, выставляет требования во имя долга — и ты это, как солдат, наверняка хорошо понимаешь. Я очень хорошо знала этих двоих, Калам, — ты о себе такого сказать не можешь. Я действовала по необходимости — неизбежной — нехотя, преодолевая боль. С тех пор я совершила несколько прискорбных ошибок — и должна жить, приняв их последствия…

— Дассем Ультор…

— Соперник. Амбициозный человек, посвящённый Худа. Я не могла допустить гражданской войны, поэтому нанесла удар первой. Гражданской войны я избежала и поэтому не жалею о сделанном.

— Похоже, — сухо проворчал убийца, — ты к разговору подготовилась.

Ещё как подготовилась!

Через некоторое время она продолжила:

— Если бы Дассем Ультор сидел сейчас здесь вместо меня, скажи, Калам, думаешь, он подпустил бы тебя так близко? Думаешь, он попытался бы тебя переубедить? — Ещё несколько вздохов она молчала, затем добавила: — Вижу, что все усилия замаскировать голос пошли прахом, потому что ты смотришь прямо на меня. Три, может быть, четыре шага, Калам, и ты сможешь оборвать правление императрицы Ласиин. Что выберешь?

Ухмыляясь, Калам перехватил нож поудобнее. Ладно, подыграю.

— Семь Городов…

— Получат по заслугам, — рявкнула Ласиин.

Убийца невольно удивился гневу, который прозвучал в этом голосе. Кто бы мог подумать? Эх, Императрица, не понадобились тебе твои иллюзии в конечном итоге. Итак — охота закончена. Он вложил клинок в ножны.

И удовлетворённо улыбнулся, когда она ахнула.

— Императрица, — пророкотал Калам.

— Я… признаюсь, я в некотором замешательстве…

Вот уж не думал, что придётся разыгрывать один из твоих излюбленных фортелей, Ласиин…

— Ты могла бы умолять о пощаде. Могла бы приводить бесконечные причины, оправдания. Однако ты говорила не своим голосом, но голосом Империи. — Он отвернулся. — Твоё убежище в безопасности. Не смею более злоупотреблять твоим… вниманием.

— Постой!

Он замер, вскинул брови, распознав в голосе внезапную неуверенность.

— Императрица?

— Когти. Я ничего не могу поделать — не сумею отозвать их.

— Я знаю. Они всегда сами разбираются со своими людьми.

— Куда ты отправишься?

Калам улыбнулся в темноту.

— Твоя вера в меня весьма лестна, Императрица. — Он развернул жеребца и пошёл к двери, затем обернулся в последний раз. — Если ты хотела спросить, приду ли я за тобой снова, ответ — «нет».

Минала прикрывала вход с расстояния в несколько шагов. Когда Калам выскользнул в коридор, она медленно выпрямилась. Арбалет не дрогнул, пока убийца выводил коня, а затем закрывал за собой дверь.

— Ну? — прошипела она.

— Что «ну»?

— Я слышала голоса — бормотание, невнятное — она мертва? Ты убил Императрицу?

Я убил привидение, в лучшем случае. Даже не так — чучело, которому придал облик Ласиин. Убийца никогда не должен видеть лица под маской жертвы.

— Никого в этом зале не было, кроме издевательского эха. Нам здесь больше нечего делать, Минала.

Её глаза вспыхнули.

— После всего… издевательское эхо? Ты же три континента прошёл ради этого!

Он пожал плечами.

— Такова наша природа, верно? Снова и снова цепляемся за глупую веру в то, что существуют простые решения. Да, я ожидал захватывающего, убедительного поединка — вспышка чародейства, поток крови. Я хотел увидеть, как заклятый враг умрёт от моей руки. А вместо этого… — Он тихо рассмеялся. — …получил аудиенцию у смертной женщины — в каком-то смысле… — Калам встряхнулся. — В любом случае, нам ещё предстоит прорваться через заслон Когтей.

— Восхитительно. И как мы это будем делать?

Он ухмыльнулся.

— Очень просто — прямо им в Худом деланную глотку.

— Что ты там говорил про простые решения?

— Точно. Идём.

Они пошли по коридору, ведя за собой коня.

Неестественная темнота медленно растаяла в старом Главном зале. В одном из углов показалось кресло, на котором сидел высохший труп. Волосы слегка подрагивали на слабом сквозняке, сухие губы чуть приподняты, глазные впадины — две бездонные воронки.

Рядом с задней стеной открылся портал, и наружу вышел высокий худой мужчина, закутанный в тёмно-зелёный плащ. Он остановился в центре зала, склонил голову в сторону двойных дверей напротив, затем повернулся к трупу на кресле.

— Итак?

Из безжизненных губ зазвучал голос императрицы Ласиин:

— Угрозы больше не представляет.

— Ты уверена, Императрица?

— В какой-то момент во время разговора Калам понял: меня нет здесь во плоти, что ему придётся начать охоту заново. Однако, похоже, мои слова произвели некоторый эффект. В конце концов оказалось, что он достаточно рациональный человек. Теперь, будь добр, отзови своих охотников.

— Мы уже об этом говорили — ты ведь знаешь: это невозможно.

— Я не хочу его потерять, Шик.

Коготь хрипло хохотнул.

— Я сказал, что не могу отозвать охотников, Императрица. Ты ведь не хочешь сказать, что веришь в их успех? Худов дух! Да сам Танцор дважды подумал бы, прежде чем бросить вызов Каламу Мехару. Нет, лучше уж рассматривать эту жуткую ночь как запоздавший отсев, выбраковку слабых звеньев в братстве.

— Как великодушно с твоей стороны.

Он криво усмехнулся.

— Смерти сегодняшней ночи преподнесли нам ценные уроки, Императрица. Есть о чём подумать. К тому же у меня есть жертва, на которой можно будет выместить всё разочарование.

— Жемчуг, твой любимый помощник.

— Уже не любимый.

В словах Ласиин прозвучала предостерегающая нотка:

— Я надеюсь, он сумеет оправиться от твоего внимания, Шик.

Коготь вздохнул.

— О да. Но пока что я оставлю его дрожать… и размышлять над самым веским уроком Калама. Определённая мера унижения приносит человеку пользу, я всегда это говорил. Верно, Императрица?.. Императрица?

Я разговаривал с трупом. Ах, Ласиин, вот это мне в тебе нравится больше всего — экстраординарное умение заставить человека подавиться собственными словами…

Капитан стражи буквально наткнулся на них, когда они крались вдоль внешней стены старой крепости. Минала вскинула арбалет, и солдат осторожно поднял руки. Калам шагнул вперёд, затащил его в тень, а затем быстро разоружил.

— Ладно, капитан, — прошипел убийца. — Скажи мне, где прячутся незваные гости в замке?

— Я так понимаю, вы не о себе говорите? — со вздохом сказал тот. — Что ж, стражник на воротах бурчал что-то о людях на лестнице — конечно, старый дурак почти слепой. Но здесь, на территории… никого.

— Ну, подумай лучше, капитан…

Стражник нахмурился.

— Араган. Вот повезло мне, всего-то несколько дней оставалось до нового назначения…

— И оно тебя дождётся, если ты чуть-чуть нам поможешь.

— Я только что закончил обход — всюду тихо, насколько я могу судить. Но учти, это ведь ничего не значит, верно?

Минала со значением посмотрела на знамя, развевавшееся под старым флюгером замка.

— А почётная гостья? Без телохранителей?

Капитан Араган ухмыльнулся.

— Ах, вы об Императрице! — Теперь в его тоне зазвучало с трудом сдерживаемое веселье. — Годы были с ней суровы, не так ли?

Посреди двора вдруг набухла чернильная тьма. Минала быстро выкрикнула предупреждение, разряжая в то же время арбалет. Раздался вопль боли.

Калам резко оттолкнул капитана, так что тот отлетел в сторону, — затем развернулся, в руке его блеснул нож.

Появились четыре Пятерни Когтей — двадцать убийц бросились на них. Во мраке засвистели метательные звёздочки. Минала вскрикнула, арбалет вылетел из рук, она отшатнулась назад. Дробящая волна чародейства прокатилась по мостовой — и исчезла.

Среди Когтей взвихрились тени, от чего убийцы оказались ещё больше сбиты с толку. Когда нечто огромное и неуклюжее шагнуло вперёд, Калам удивлённо распахнул глаза. Апт! Демоница бросилась вперёд. Тела полетели во все стороны. Самая дальняя Пятерня развернулась в полном составе, чтобы встретить новую угрозу. В них полетел какой-то предмет размером с булыжник. Пятеро охотников бросились врассыпную, но поздно — шрапнель ударилась о камни.

Взрыв выкосил их мелкими обломками железа.

Одинокий охотник бросился на Калама. Вперёд молниеносно метнулись два тонких клинка. Один вонзился убийце в правое плечо, другой прошёл в дюйме от лица. Нож выпал из онемевших пальцев, и Калам отшатнулся. Охотник прыгнул на него.

Мешок гвоздей врезался в голову Когтю с тошнотворным хрустом. Охотник упал и начал корчиться на земле.

Рядом взорвалась ещё одна шрапнель. Двор огласился новыми криками.

Чьи-то руки ухватили Калама за изорванную рубаху и затащили в тень. Убийца слабо сопротивлялся.

— Минала!

Рядом зашептал знакомый голос:

— Она с нами. А Крокус забрал жеребца…

Калам моргнул.

— Жаль?

— Уже некоторое время Апсалар, капрал.

Тени сомкнулись со всех сторон. Звуки стихли.

— В тебе полно дырок, — заметила Апсалар. — Трудная ночка, да?

Калам заворчал, когда нож медленно вышел из его плеча, и почувствовал, как вслед за клинком наружу хлынула кровь. В поле зрения появилось лицо — рыжая борода с проседью, ухмылка бывалого солдата.

— Худов дух! — пробормотал Калам. — Ну и рожа у тебя, Скрип.

Ухмылка стала шире.

— Вот умора, — заявил Скрипач, — я ровно то же о тебе сейчас подумал, и всё в толк не возьму, как ты вообще раздобыл такую шикарную даму…

— Её раны…

— Лёгкие, — сообщил голос Апсалар где-то поблизости.

— Ты её достал? — спросил Скрипач. — Убил Императрицу?

— Нет. Я передумал…

— Проклятье, мы бы могли… ты что сделал?

— Она в конце концов оказалась милым мешком с костями, Скрип. Напомни мне как-нибудь рассказать тебе всю историю, — но только в обмен на собственную, поскольку, я так понимаю, вы сумели пройти во врата Азатов.

— Ага, сумели.

— Проблемы были?

— Ничего особенного.

— Ну, хорошо, что хоть кому-то из нас повезло. — Калам с трудом сел. — Где мы?

В этот миг зазвучал новый голос — ироничный и пришёптывающий:

— Во владениях Тени… в моих владениях!

Скрипач тяжело вздохнул, поднял глаза.

— Теперь Престол Тени, да? А был вроде Келланвед! Нас не обмишулишь, ясно? Прячься в своих расфуфыренных тенях, сколько душе угодно, да только ты всё одно просто треклятый Император!

— Ой, какой кошмар! — Бестелесная фигура вдруг захихикала и отодвинулась. — А ты — ты разве не солдат Малазанской империи? Разве не давал присягу? Не клялся в верности… мне?

— Империи, ты хотел сказать!

— Зачем же нам мелочиться и спорить о таких крохотных различиях? Факт остаётся фактом — аптори доставила вас… мне, мне, мне!

Вдруг послышалось ворчание и странные щелчки, так что бог повернулся к Апт. Когда странные звуки демонической речи прекратились, Престол Теней вновь обратился к отряду:

— Умная сучка! Но мы ведь это и так знали, верно? Она сама и этот жуткий ребёнок у неё на спине, ух! Капрал Калам из «Мостожогов», похоже, ты нашёл себе женщину — ох, какие глаза! Какая ярость! Потрясающе, просто потрясающе. А теперь вы ведь пожелаете остепениться, так? Я вас всех хочу вознаградить! — Он поднял обе руки, словно в благословении. — Как своих верных подданных!

Апсалар заговорила в своей обычной холодной, отстранённой манере:

— Я не ищу награды, как и мой отец. Мы бы хотели разорвать все связи — с тобой, с Котильоном и любым другим Взошедшим. Мы бы хотели покинуть этот Путь, Амманас, и вернуться в Итко-Кан…

— И я с ними, — встрепенулся Крокус.

— О, чудесно! — проворковал бог. — Элегантное совпадение, завершение круга! В Итко-Кан, подумать только! На ту самую дорогу, где мы впервые встретились, о да. Идите же! Я вас отправляю легчайшим мановением руки. Идите! — Он поднял ладонь и погладил воздух длинными призрачными пальцами.

Тени окутали три фигуры, а когда рассеялись, Апсалар, её отец и Крокус исчезли.

Бог снова захихикал.

— Котильон будет так рад, просто несказанно. Ну-с, а что ты, солдат? Моё великодушие — редчайший дар, я его сам почти никогда не видел! Быстрей говори, пока мне эта забава не надоела.

— Капрал? — спросил Скрипач, сидя на корточках рядом с убийцей. — Калам, я как-то не в восторге от того, что боги делают мне какие-то предложения, если понимаешь, о чём я…

— Ну, мы ещё толком не выслушали эти предложения, верно? Келл… Престол Тени, я бы с удовольствием отдохнул, если ты это задумал. — Он посмотрел в глаза Минале. Та кивнула. — В каком-нибудь безопасном месте…

— Безопасном?! Да это самое безопасное место во всех мирах! Апт будет при вас — как всегда настороже! И удобства, все возможные удобства…

— Пф-ф, — фыркнул Скрипач. — Скука смертная. Без меня.

Бог склонил голову набок.

— На самом деле, сапёр, вот тебе я вообще ничего не должен. За тебя просит только Апт. Увы, у неё появились некоторые… рычаги влияния. И да, я полагаю, ты был образцовым, верным солдатом, да. Хочешь вернуться к «Мостожогам»?

— Нет.

Калам удивлённо повернулся и увидел, как его друг хмурится.

— По пути к Паяцеву замку, — объяснил сапёр, — мы подслушали болтовню стражников во время смены караула: я так понял, в порту стоит последний набор рекрутов, которых отправят на помощь Тавор. — Он посмотрел в глаза Каламу. — Прости, капрал, но я хочу помочь подавить это восстание у тебя на родине. Так что запишусь добровольцем… снова.

Калам протянул ему залитую кровью руку.

— Не умри там — только об этом прошу.

Сапёр кивнул.

Престол Тени вздохнул.

— С такими солдатами — неудивительно, что мы покорили половину мира… Нет, Скрипач, я не издеваюсь. Редкий случай — не насмехаюсь. Хотя, конечно, Ласиин не заслуживает таких солдат, как ты. Как бы там ни было, когда туман рассеется, ты окажешься в переулке за таверной «У Зубоскала».

— Годится, Келланвед. Благодарю.

В следующий миг сапёр исчез.

Убийца устало посмотрел на Престола Тени.

— Ты ведь понимаешь, что я не стану больше пытаться убить Ласиин — моя охота закончена. Честно говоря, мне даже хочется посоветовать вам с Котильоном от неё отстать — оставить Империю Императрице. У тебя тут своя собственная…

— Хочется посоветовать, говоришь? — Бог подлетел поближе. — Лучше сдержись, Калам, а то пожалеешь. — Окутанная тенями фигура вновь отодвинулась. — Мы делаем то, что пожелаем. Никогда не забывай об этом, смертный.

Минала подошла к Каламу и положила дрожащую руку на его здоровое плечо.

— Дары богов меня заставляют нервничать, — прошептала она. — Особенно — дары этого бога.

Он кивнул, выражая полное согласие.

— Ну что вы! — воскликнул Престол Тени. — Не надо так! Моё предложение в силе. Убежище, возможность остепениться. Жить как муж и жена, хи-хи-хи! Даже не так — как мать и отец! Лучше всего то, что не придётся дожидаться собственных детишек — Апт вам их уже нашла!

Туман вокруг постепенно рассеялся, и они увидели позади Апт и её спутника неопрятный лагерь на вершине низкого холма. Среди палаток бродили маленькие фигурки. Дым поднимался над бесчисленными кострами.

— Ты пожелал сохранить им жизнь, — с ликованием прошипел Престол Тени. — Так, во всяком случае, говорит Апт. Ну что же, получай их. Ваши дети ждут вас, Калам Мехар и Минала Эльтройб — все тринадцать сотен детишек!

Глава двадцать четвёртая

Жрецу Старшего Маэля

снится встающее море…

Сэтанд. Сумерки

Закрученный тоннель Вихря открылся на равнине, взметнув в воздух тучу пыли. Жёсткие диковинные чёрные травы раскинулись перед Ша’ик, когда она повела свою армию вперёд. Вскоре она удержала коня. Только теперь Ша’ик поняла: то, что она поначалу приняла за покатые камни, усыпавшие равнину, было мёртвыми телами, гниющими на солнцепёке. Они выехали на поле боя, где разыгралось одно из последних столкновений между Корболо Домом и Колтейном.

Травы почернели от засохшей крови. Повсюду порхали накидочники. Над распухшими телами жужжали мухи. В воздухе стояло ужасающее зловоние.

— Души в клочья, — проговорил рядом Геборик.

Она посмотрела на старика, а затем жестом подозвала Леомана.

— Возьми разъезд, — сказала Ша’ик воину пустыни. — Разведай, что там впереди.

— Смерть там впереди, — проговорил Геборик и поёжился, несмотря на жару.

Леоман хмыкнул.

— Нас она уже окружает.

— Нет. Это… это ничто. — Бывший жрец посмотрел на Ша’ик незрячими глазами. — Корболо Дом — что же он наделал?

— Это мы скоро узнаем, — рявкнула она и взмахом руки отпустила Леомана и его отряд.

Армия Апокалипсиса выходила с Пути Вихря. Ша’ик придала каждого из трёх магов отдельному батальону — лучше пусть будут порознь и подальше от неё. Все они были отнюдь не рады поспешному выступлению, а теперь Ша’ик чувствовала, как они тянутся вперёд обострёнными магией чувствами — тянутся и тут же отшатываются. Сперва Л’орик, затем Бидитал и, наконец, Фебрил. Из трёх источников долетело эхо чудовищного ужаса.

И я, если бы захотела, могла бы сделать то же самое. Потянуться вперёд незримыми пальцами, коснуться того, что лежит перед нами. Но Ша’ик этого не сделала.

— Я чувствую в тебе смятение, девочка, — пробормотал Геборик. — Ты наконец-то сожалеешь о сделанном выборе?

Сожалею? О да. Я о многом сожалею, начиная с жуткой ссоры с сестрой в Унте, обычной размолвки, которая зашла слишком далеко. Страдающая девочка… обвинила сестру в убийстве их родителей. Сперва он, потом она. Отец. Мать. Страдающая девочка, которой уже нечему было улыбнуться.

— Теперь у меня есть дочь.

Ша’ик почувствовала, как всё его внимание вдруг сосредоточилось на ней. Старик удивился такому странному повороту мысли, удивился, а затем — медленно и с болью — понял. Ша’ик добавила:

— И я дала ей имя.

— Я его ещё не слышал, — сказал бывший жрец, так, словно каждое слово катилось по тонкому льду.

Она кивнула.

Леоман и его разъезд скрылись за ближайшим холмом. Там поднималась призрачная завеса дыма, и Ша’ик задумалась над значением этого предзнаменования.

— Она редко говорит. Но когда говорит… у неё дар складывать слова, Геборик. Глаз поэта. В чём-то она такая, какой я бы могла стать, если бы мне дали такую свободу…

— Дар складывать слова, говоришь. Дар для тебя, но для неё он рискует обернуться проклятьем, которое никак не связано со свободой. Некоторые люди вызывают восхищение и трепет, хотят они того или нет. Такие люди часто становятся очень одинокими. Одинокими внутри себя, Ша’ик.

На гребне показался Леоман. Он не помахал рукой, чтобы они ехали быстрее, просто смотрел, как Ша’ик ведёт свою армию вперёд.

В следующий миг рядом с воином пустыни появилась другая группа всадников. Племенные знамёна напоказ — чужие. Внимание Ша’ик привлекли двое. До них ещё было слишком далеко, чтобы различить лица, но она всё равно их узнала: Камист Релой и Корболо Дом.

— Она не будет одинока, — сказала Ша’ик Геборику.

— Тогда не восхищайся, — ответил он. — Ей будет свойственно скорее наблюдать, чем принимать участие. Тайна идёт рука об руку с такой отстранённостью.

— Я не умею восхищаться, Геборик, — сказала Ша’ик. И улыбнулась.

Они подъехали к всадникам. Внимание бывшего жреца оставалось прикованным к ней, даже когда кони начали подниматься по пологому склону.

— И я понимаю отстранённость, — добавила Ша’ик. — Очень хорошо.

— Ты её назвала Фелисин, не так ли?

— Да. — Она повернула голову и посмотрела в незрячие глаза. — Это ведь красивое имя, верно? В нём есть такое… обещание. Новорождённая невинность, какую родители хотели бы видеть в своём ребёнке, яркие, живые глаза…

— Откуда мне знать? — ответил Геборик.

Она смотрела, как слёзы текут по его морщинистым, укрытым татуировками щекам, и чувствовала отстранённо их значимость, понимала, что в этом замечании не было обвинения. Лишь чувство потери.

— О, Геборик, — сказала она. — Не стоит об этом горевать.

Если бы она подумала над своими словами ещё мгновение, то поняла бы, что именно они — прежде любых других — сломают старика. Он словно рухнул в себя, тело его содрогнулось. Она протянула руку, которую он не мог видеть, почти коснулась его, но убрала — и в этот миг осознала, что момент исцеления упущен.

Сожаления? Множество. Бесконечное.

— Ша’ик! Я вижу богиню в твоих очах!

Восторженный возглас принадлежал Камисту Релою — его лицо оставалось светлым, хоть и перекосилось от напряжения. Не обращая внимания на мага, она пристально посмотрела на Корболо Дома. Полунапанец — похож на моего старого учителя, вплоть до холодного презрения во взгляде. Что ж, этому человеку нечему меня учить. Вокруг двух военачальников собрались военные вожди племён, преданных делу Вихря. На их лицах застыло некое потрясение, след ужаса. Теперь Ша’ик заметила ещё одного всадника, который невозмутимо восседал на муле. Он был облачён в шёлковое одеяние священника. Только его явно ничто не беспокоило, и от этого Ша’ик стало не по себе.

Леоман сидел на коне чуть поодаль от группы. Ша’ик уже чувствовала тёмную волну, вздымавшуюся между воином пустыни и Корболо Домом, Кулаком-предателем.

Вместе с Гебориком она выехала на гребень и увидела то, что скрывалось за ним. На переднем плане раскинулись развалины деревни — россыпь дымящихся зданий, мёртвые лошади, мёртвые солдаты. Каменная арка в начале Арэнского тракта почернела от копоти.

Дорога тянулась прочь, на юг. Деревья по сторонам…

Ша’ик пустила коня шагом. Геборик догнал её — молчаливый, сгорбленный, дрожащий под жаркими лучами солнца. Леоман подъехал с другой стороны. Они приблизились к Арэнской арке.

Встречающие последовали за ними — молча.

Камист Релой заговорил, и в его голосе послышалась лёгкая дрожь.

— Видишь, во что превратилась эта гордая арка? Малазанские врата в Арэн стали ныне Вратами Худа, Провидица. Ты понимаешь значение этого? Ты…

— Молчать! — прорычал Корболо Дом.

О да, молчать. Пусть молчание поведает эту историю.

Они проехали через прохладную тень врат и оказались рядом с первыми деревьями, первыми распухшими, гниющими трупами на стволах. Ша’ик остановила коня.

Разведчики Леомана возвращались быстрым галопом. В следующий миг они натянули поводья и остановились рядом.

— Докладывай, — рявкнул Леоман.

Четыре бледных лица смотрели на них. Наконец, один из разведчиков сказал:

— Всё так же, командир. Больше трёх лиг — насколько хватает глаз. Их там… тысячи.

Геборик отъехал в сторону, подвёл коня к ближайшему дереву, прищурился, глядя на ближайший труп.

Долгое время Ша’ик молчала, затем, не оборачиваясь, сказала:

— Где твоя армия, Корболо Дом?

— Стоит лагерем под стенами города…

— Значит, вы не сумели взять Арэн.

— Да, Провидица, не сумели.

— Адъюнкт Тавор?

— Флот вошёл в бухту, Провидица.

Что же ты на это скажешь, сестра?

— Глупцы сдались, — сказал Корболо Дом, и по голосу было слышно, что он сам не может в это поверить. — По приказу Первого Кулака Пормкваля. Это новая слабость Империи — то, что прежде было силой: эти солдаты подчинились приказу. Империя потеряла своих великих полководцев…

— В самом деле? — Ша’ик наконец повернулась к нему.

— Колтейн был из них последним, Провидица, — с напором сказал Кулак-предатель. — Новая адъюнкт не испытана в бою — да она Худова аристократка! Кто ждёт её в Арэне? Кто даст толковый совет? Седьмая уничтожена. Армия Пормкваля тоже. У самой Тавор армия из новобранцев. Которым предстоит сразиться с опытными бойцами, что втрое превосходят их числом. Императрица обезумела, Провидица, если думает, что чистокровная выскочка сможет вновь завоевать Семь Городов.

Ша’ик отвернулась от него и посмотрела на Арэнский тракт.

— Отведи своё войско, Корболо Дом. Пусть они станут частью моих сил здесь.

— Провидица?

— У Апокалипсиса есть лишь один командир, Корболо Дом. Делай, что я говорю.

И молчание снова рассказывает историю.

— Конечно, Провидица, — наконец выдавил из себя Кулак-предатель.

— Леоман.

— Провидица?

— Пусть наши люди станут лагерем. Прикажи им похоронить мертвецов на равнине.

Корболо Дом откашлялся.

— А когда мы перегруппируемся — что ты предлагаешь делать дальше?

«Предлагаешь»?

— Мы встретимся с Тавор. Но время и место выберу я, а не она. — Ша’ик помолчала, затем добавила: — Мы возвращаемся в Рараку.

Она не обратила внимания на выкрики удивления и возмущения, проигнорировала все вопросы, даже когда они стали требовательными. Рараку — сердце моей новообретённой силы. Мне понадобятся её объятия… чтобы одолеть страх — ужас — перед родной сестрой. О Богиня, направь меня…

Возражения не находили ответа и постепенно смолкли. Поднялся ветер, застонал в воротах позади. Геборик повысил голос, чтобы перекрыть его:

— Кто это? Я ничего не вижу — ничего не чувствую. Кто этот человек?

Толстый, облачённый в шелка жрец наконец заговорил.

— Старик, о Безрукий. Солдат, не более. Один из десяти тысяч.

— Ты… слышишь… — Геборик медленно повернулся, его молочные глаза блестели. — Вы слышите смех бога? Кто-нибудь ещё слышит смех бога?

Жрец-джистал склонил голову набок.

— Увы, я слышу только ветер.

Ша’ик встревоженно посмотрела на Геборика. Он вдруг показался таким… крохотным.

В следующий миг она развернула коня.

— Пора уезжать. Приказы вы получили.

Геборик остался последним. Бывший жрец беспомощно сидел на лошади и смотрел на труп, который ни о чём ему не говорил. В ушах продолжал звенеть бесконечный хохот, который ветер нёс сквозь Арэнские врата за спиной.

Что именно я не должен увидеть? Ты ли теперь воистину ослепил меня, Фэнер? Или это нефритовый незнакомец, который беззвучно течёт во мне? Что это — жестокая шутка… или акт милосердия?

Смотри, что стало с твоим заблудшим сыном, Фэнер, и знай — знай без тени сомнения, — что я хочу вернуться домой.

Я хочу вернуться домой.

Командор Блистиг стоял у парапета и смотрел, как адъюнкт со своей свитой поднимается по широкой каменной лестнице, ведущей к воротам дворца. Она была, на его вкус, слишком юной, но даже с такого расстояния можно было почувствовать ту жёсткость, о которой все говорили. Рядом с ней шагала красивая молодая женщина — по слухам, помощница и любовница Тавор, — но имени её Блистиг не мог припомнить, наверное, никогда и не слышал. С другой стороны от адъюнкта шёл капитан её семейной стражи, человек по имени Бурав. Он был похож на бывалого солдата, и это немного успокоило Блистига. Рядом возник капитан Кенеб.

— Безуспешно, командор.

Блистиг нахмурился, затем вздохнул. Команда обожжённого корабля исчезла практически сразу после того, как поставила судно у причала и помогла выгрузить раненых солдат Седьмой армии Колтейна. Командир гарнизона хотел, чтобы эти моряки присутствовали на встрече с Тавор, подозревал, что адъюнкт захочет их допросить — и Худ свидетель, этим нахалам порка бы пошла на пользу…

— Выживших солдат Седьмой собрали для смотра, сэр, — доложил Кенеб.

— И виканцев?

— Так точно, и обоих колдунов тоже.

Блистиг поёжился, несмотря на жару. Вот уж жутковатая парочка. Холодные, молчаливые. И только на вид — дети.

Прищура так и не нашли — командор хорошо понимал, что вряд ли когда-нибудь снова его увидит. Героизм и преступление в одном выстреле — жить с таким мало кому будет легко. Оставалось лишь надеяться, что старого лучника не найдут потом плавающим лицом вниз в водах бухты.

Кенеб откашлялся.

— Эти солдаты, сэр…

— Я знаю, Кенеб, знаю. — Они разбиты. Ох, милостивая Королева, сломлены. Магическое исцеление врачует только плоть. А у меня и своих проблем с гарнизоном по горло. Никогда ещё не командовал такой… хрупкой армией.

— Нам лучше спуститься, сэр. Она уже почти у ворот.

Блистиг вздохнул.

— Да, идём, посмотрим на этого адъюнкта Тавор.

Маппо осторожно уложил Икария на мягкий песок. Он натянул над бесчувственным другом навес для тени, но ничего не мог поделать с тяжёлым запахом разложения, от которого загустел воздух. Не лучший запах для момента, когда ягг придёт в себя…

Позади осталась разрушенная деревня, тень закопченных ворот не дотягивалась до места, где Маппо разбил лагерь — рядом с дорогой и её жуткими хранителями. Путь Азатов выплюнул их в десяти лигах к северу, несколько дней назад. Всё это время Маппо нёс Икария на руках, искал место, где не было бы признаков смерти — надеялся, что вот-вот его найдёт. Но пришёл лишь к обители ещё большего ужаса.

Маппо выпрямился, заслышав стук колёс на дороге. Прищурился против солнца. Одинокий вол тащил открытую телегу по Арэнскому тракту. На козлах сидел сгорбленный человек, а за спиной у него ещё двое возились с чем-то невидимым за бортом телеги.

Ехали они медленно, потому что возница останавливался у каждого дерева и около минуты смотрел на тела, прибитые к стволу, прежде чем двинуться к следующему.

Подобрав свой мешок, Маппо направился к путникам.

Увидев трелля, возница остановил телегу и поставил на стопор. Он небрежно сунул руку за спинку сиденья и вытащил массивный кремнёвый меч, который затем положил на колени.

— Если ты с дурными намереньями, трелль, — прорычал возница, — лучше уходи подобру-поздорову.

Остальные двое тут же выпрямились — с арбалетами в руках.

Маппо положил на землю мешок и поднял руки. Кожа у всех троих имела странный оттенок, и трелль почуял в них такую спящую силу, что ему стало не по себе.

— Уверяю тебя — с самыми благими. Уже много дней я шёл среди мертвецов. Вы — первые живые люди, которые мне встретились за всё время. Увидев вас, я обрадовался, потому что уже побаивался, что потерялся в одном из ночных кошмаров Худа…

Возница поскрёб поросший рыжей бородой подбородок.

— Я бы сказал, ты недалёк от истины. — Он отложил меч и обернулся. — Я думаю, всё в порядке, капрал, — к тому же, может, мы у него бинты выменяем или ещё что.

Старший из двух пассажиров выпрыгнул из повозки и подошёл к Маппо.

Трелль сказал:

— У вас там раненые солдаты? Я — неплохой лекарь.

Улыбка капрала была напряжённой, вымученной.

— Не думаю, что ты захочешь тратить время. Нет у нас раненых людей — только две собаки.

— Собаки?

— Ага. Мы их на месте Гибели нашли. Похоже, Худ не захотел их забрать… сейчас, по крайней мере. Я лично не понимаю, почему они до сих пор живы — дырок в них тьма, и порублены… — Он покачал головой.

Возница спустился с козел и теперь шёл по дороге, рассматривая каждый труп, прежде чем двинуться дальше. Маппо указал на него рукой.

— Вы кого-то ищете.

Капрал кивнул:

— Да, но тела уже сильно разложились, трудно сказать наверняка. Но Ураган говорит, что узнает, если, конечно, он здесь.

Маппо отвёл взгляд от капрала и взглянул на Арэнский тракт.

— И как далеко это всё тянется?

— До самого города, трелль. Десять тысяч солдат по круглому счёту.

— И вы…

— Каждого осмотрели. — Капрал прищурился. — Ну, Урагану уже всего несколько осталось. Знаешь, даже если бы мы не искали конкретного человека… по крайней мере… — Он пожал плечами.

Маппо отвёл глаза, его лицо напряглось.

— Твой друг упомянул какую-то «Гибель». Что это за место?

— Там, где полегли Колтейн и Седьмая армия. Только собаки выжили. Колтейн провёл тридцать тысяч беженцев из Хиссара в Арэн. Невозможно это было, но он справился. Он спас этих неблагодарных ублюдков, а в награду получил бойню в пяти сотнях шагов от ворот города. Никто им не помог, трелль. — Капрал посмотрел в глаза Маппо. — Можешь такое вообразить?

— Боюсь, я ничего не знаю об этих событиях.

— Я так и понял. Худ знает, где ты в последнее время прятался.

Маппо кивнул. Через некоторое время он вздохнул.

— Я посмотрю на ваших собак, если хотите.

— Давай. Но мы особо не надеемся. Просто парень взял и привязался к ним, если понимаешь, о чём я.

Трелль подошёл к повозке и забрался наверх.

Он увидел юношу, который сгорбился над бесформенной грудой красной, иссечённой плоти и костей, слабыми движениями отгоняя от неё мух.

— Худова милость, — прошептал Маппо, разглядывая то, что было когда-то псом. — А другая где?

Юноша откинул в сторону кусок ткани, под которым оказалась маленькая комнатная собачка. Все четыре лапы ей намеренно сломали. Из переломов сочился гной, и звёрек трясся в лихорадке.

— Малыша, — проговорил молодой солдат, — оставили лежать на этом, большом. — В его голосе звучали боль и непонимание.

— Не жильцы они, парень, — сказал Маппо. — Большой уже давно должен был умереть — может, и умер…

— Нет. Он жив. Я чувствую стук сердца, но всё медленнее. Медленнее и медленнее, а мы ничего не можем поделать. Геслер говорит, что нужно помочь, остановить сердце, чтобы прекратить боль, но может быть… может быть…

Маппо смотрел, как юноша возится с беспомощными животными, промокает раны окровавленной тряпкой в тонких, почти женских руках. Через минуту трелль выпрямился, медленно обернулся и посмотрел на длинную дорогу. За спиной вдруг раздался выкрик — у самых ворот, а после капрал по имени Геслер подбежал к Урагану.

Ах, Икарий. Скоро ты очнёшься, а я всё буду горевать, и ты будешь спрашивать… Моё горе начинается с тебя, друг мой, с потери памяти — воспоминаний не об ужасах, а о дарах, даваемых столь щедро… Слишком много мёртвых… как ответить на такое? Как бы ты ответил, Икарий?

Он долго смотрел на Арэнский тракт. Позади юноша склонился над телом пса, а по дороге медленно приближались шаги. Повозка качнулась, когда Ураган забирался обратно на козлы. Геслер тоже запрыгнул в повозку. Лицо его было каменным.

Юноша поднял глаза.

— Вы его нашли, Геслер. Ураган его нашёл?

— Нет. Хотя на минуту… но нет. Его здесь нет, парень. Пора возвращаться в Арэн.

— Благослови нас Королева, — сказал юноша. — Значит, всегда есть шанс.

— Да, кто знает, Истин, кто знает…

Юный Истин снова занялся собаками.

Маппо медленно обернулся, взглянул в глаза капралу и увидел в них ясно написанную ложь. Трелль кивнул.

— Спасибо, что посмотрел на собак, — сказал Геслер. — Я знаю, им конец. Думаю, мы хотели… ну, то есть надеялись… — Он замолчал, затем просто пожал плечами. — Хочешь, подвезём тебя до Арэна?

Маппо покачал головой, спустился на дорогу и встал у обочины.

— Спасибо за предложение, капрал. Мой народ не любят в Арэне, поэтому я откажусь.

— Как пожелаешь.

Маппо смотрел, как они разворачивают повозку.

Как бы ты ответил на такое…

Они уже отъехали на тридцать шагов, когда трелль закричал. Они остановились, Геслер и Истин выпрямились, глядя, как Маппо побежал вперёд, продолжая рыться в сумке.

Искарал Прыщ ковылял по каменистой пыльной тропинке. Остановился, чтобы яростно почесаться — сперва в одном месте под рваным балахоном, затем в другом, и в ещё одном, и ещё. В следующий миг он завопил и начал рвать на себе одежду.

Пауки, сотни пауков посыпались во все стороны, попадали на землю, разбежались, прячась в трещинах и ямках, а верховный жрец всё бушевал.

— Я знал! — завопил Искарал Прыщ. — Знал! Покажись! Если не трусишь! Пауки снова выбрались на свет, помчались по выжженной солнцем земле.

Тяжело дыша, верховный жрец отступил на шаг, глядя, как д’иверс принимает человеческий облик. Перед ним возникла жилистая черноволосая женщина. Хоть она была ниже его на дюйм, фигурой и чертами лица удивительно походила на самого Искарала. Жрец нахмурился.

— Думала, обманула меня? По-твоему, я не знаю, что ты тут скрывалась!

Женщина фыркнула.

— Вот именно, обманула! А как ты искал, как искал! Идиот тупоголовый! Точно, как все дал-хонцы, каких только мне доводилось встречать! Идиоты тупоголовые!

— Только дал-хонка бы такое сказала…

— Да! А кому же лучше знать!

— Как тебя зовут, д’иверс?

— Могора, и я за тобой уже много месяцев слежу. Месяцев! Я видела, как ты прокладывал ложную тропу, видела, как рисовал отпечатки ладоней и лап на камнях! Видела, как вытащил камень на опушку леса! Сородичи мои, может, и идиоты, но я-то уж точно нет!

— Ты никогда не доберёшься до настоящих врат! — завизжал Искарал Прыщ. — Никогда!

— Я — и — не — хо-чу!

Жрец подозрительно уставился на её заострённое лицо. Начал потихоньку кружить вокруг женщины.

— Вот как, вот как, — проворковал он, — и почему же это?

Развернувшись так, чтобы не упускать его из виду, Могора пронзила жреца презрительным взглядом.

— Я сбежала из Дал-Хона, чтобы избавиться от идиотов. Так что же мне — стать Взошедшей, только чтобы править другими идиотами?

— Да ты настоящая дал-хонская ведьма, верно? Злобная, высокомерная, глумливая сучка от начала и до конца!

— А ты — дал-хонский тупица! Вероломный, изворотливый, лживый…

— Да ведь все эти слова одно и то же значат!

— Ничего — у меня ещё слов довольно!

— Ну-ка, ну-ка, послушаем.

Оба пошли дальше по тропинке, и Могора продолжила свой речитатив:

— Лукавый, коварный, вороватый, лживый…

— Это уже было!

— И что с того? Лживый, скользкий, ненадёжный…

Огромный немёртвый дракон медленной взлетел с гребня плоскогорья, расправленные крылья сверкнули в солнечном свете, тонкая мембрана приглушила пробивающиеся цвета. Чёрные плоские глаза посмотрели на две фигуры, которые медленно карабкались к отвесному утёсу.

Через миг дракон отвёл взгляд. Затем древний Путь открылся перед ним, поглотил зверя целиком и исчез.

Искарал Прыщ и Морога некоторое время смотрели на опустевшее небо. На губах верховного жреца заиграла кривая ухмылка.

— Ага-а, тебя-то я не обманул, выходит? Ты сюда явилась, чтобы охранять истинные врата. Всегда вы только и думаете что о своём долге, проклятые т’лан имассы. Гнусные заклинатели костей, ваши тайны сводят меня с ума!

— Да ты родился сумасшедшим! — проворчала Могора.

Не обращая на неё внимания, Искарал продолжал говорить, обращаясь к исчезнувшему дракону:

— Ну, кризис-то миновал, верно? А ты бы выдержала? Выстояла против всех своих детей? Нет! Без Искарала Прыща — никогда! Без меня ничего бы не вышло!

Могора презрительно расхохоталась.

Он бросил на неё испепеляющий взгляд и потрусил вперёд.

Остановившись под одиноким тёмным окном в стене утёса, Искарал завопил:

— Я дома! Я дома! — Эти слова отразились от камней безотрадным эхом и стихли.

Верховный жрец Тени начал приплясывать на месте, он явно был слишком возбуждён, чтобы стоять неподвижно. Прошла минута, затем другая — он продолжал пританцовывать. Могора смотрела на жреца, приподняв бровь.

Наконец из окна выглянула маленькая бурая головка.

Оскаленные зубки сошли бы за улыбку, но в этом Искарал Прыщ никак не мог быть уверен. Всегда в этом сомневался.

— Ох, ты только посмотри, — пробормотала Могора. — Это же один из твоих преданных поклонников.

— Ой, какая ты остроумная!

— Я голодная! Кто теперь будет готовить еду? Слуга-то ушёл.

— Как кто? Ты, разумеется.

Могора вмиг вышла из себя. Искарал Прыщ смотрел на её яростные гримасы с довольной улыбкой на лице. Ах, приятно видеть, что я ещё не растерял своего обаяния…

Огромный разукрашенный фургон остановился в облаке пыли на некотором расстоянии от дороги. Кони не хотели успокаиваться, испуганно били копытами и трясли головами.

Два маленьких создания выскочили из фургона и заковыляли на кривых ножках к дороге, расставив в стороны длинные руки. Внешне они были очень похожи на бхок’аралов — крохотные морщинистые мордочки скривились, когда они прищурились от яркого солнечного света.

Однако странные существа заговорили по-даруджийски:

— Ты уверен? — спросил тот, что пониже — ростом он не достал бы взрослому человеку до колена.

Другой возмущённо фыркнул.

— Ну, это ведь я на связи, верно? Не ты, Ирп, не ты! Барук не дурак, чтобы тебе поручать что-то важное — кроме самой нудной работы.

— Это ты правду сказал, Радд. Нудная работа. Это я умею хорошо, да? Нудить на работе. Нудить, нудить, нудить — ты уверен? Точно уверен?

Оба поднялись по насыпи и подошли к первому дереву у дороги. Оба существа присели под ним, молча глядя на высохший труп, прибитый к стволу.

— Я ничего не вижу, — проворчал Ирп. — Я думаю, ты не прав. Я думаю, ты заблудился, Радд, и просто не признаёшься. Я думаю…

— Ещё слово, и я тебя прикончу, Ирп, честно.

— Ладно. Буду умирать достойно! Нудно стонать, нудно хрипеть… и нудить.

Радд подбежал к дереву, по нескольким вставшим на загривке волоскам было ясно, что он вне себя. Радд вскарабкался наверх, вылез на грудь трупу и стал рыться одной рукой под полусгнившей рубахой. Вытащил рваный, грязный кусок ткани. Развернул его и нахмурился.

Ирп закричал снизу:

— Кто там?

— Имя написано.

— Какое?

Радд пожал плечами.

— «Са’илесса Лорталь».

— Это женское имя. Он ведь не женщина, правда?

— Конечно, нет! — рявкнул Радд. В следующий момент он засунул тряпку обратно за пазуху трупу. — Смертные такие странные, — пробормотал Радд, продолжая шарить под рубахой. Он быстро нашёл то, что искал, и вытянул наружу крошечную бутылочку из дымчатого стекла.

— Ну что? — спросил Ирп.

— Разбилась как надо, — удовлетворённо заявил Радд. — Вижу трещинки. — Он наклонился вперёд и перекусил шнурок, затем спустился вниз, сжимая в руке бутылочку. Под деревом Радд присел и поднял её к солнцу, прищурился, глядя на свет через стекло.

Ирп заворчал.

Радд поднёс бутылочку к острому уху и потряс.

— Ага! Он внутри, как надо!

— Хорошо, пошли тогда…

— Нет ещё. Тело надо забрать. Смертные в этом смысле капризные — другого он не захочет. Так что давай, Ирп, снимай.

— Да от него же ничего не осталось… — начал нудить Ирп.

— Точно, поэтому и нести будет проще, верно?

Продолжая ворчать, Ирп забрался на дерево и начал выдёргивать железные колья.

Радд удовлетворённо слушал его нытьё, а затем поёжился.

— Поторопись, чтоб тебя! Тут как-то неуютно.

Веки ягга задрожали, затем распахнулись, глаза впились в звериное лицо над ним. Недоумение сменило узнавание.

— Трелль по имени Маппо. Мой друг.

— Как ты себя чувствуешь, Икарий?

Ягг чуть шевельнулся и поморщился.

— Я… я ранен.

— Да. Боюсь, я свои последние два эликсира отдал другим, так что не могу тебя как следует подлечить.

Икарий сумел улыбнуться.

— Уверен, что, как всегда, нужда была велика.

— Боюсь, ты бы так не подумал. Я спас жизнь двум собакам.

Улыбка Икария стала шире.

— Должно быть, достойные псы. Расскажешь мне о них. Помоги подняться, пожалуйста.

— Ты уверен?

— Да.

Маппо поддержал Икария, когда тот с трудом поднялся на ноги. Ягг зашатался, но восстановил равновесие. Поднял голову и осмотрелся.

— Где… где мы?

— Что ты помнишь?

— Я… ничего не помню. Нет, постой. Мы увидели демона — аптора — и решили пойти за ним. Да, это я помню. Это.

— Верно, мы теперь далеко на юге, Икарий. Сюда нас выбросило с Пути. Ты ударился головой о камень и потерял сознание. Идти за этим аптором — это была ошибка.

— Очевидно. Сколько… времени прошло?

— День, Икарий. Всего лишь день.

Ягг выпрямился, силы явно возвращались к нему, и Маппо наконец решил, что можно отойти, но всё равно придерживал Икария за плечо.

— К западу отсюда лежит Ягг-одан, — сказал трелль.

— Да, хорошая идея. Признаюсь, Маппо, я чувствую, что разгадка близка. Очень близка.

Трелль кивнул.

— Сейчас рассвет? Ты собрал наш лагерь?

— Да, но я бы предложил сегодня пройти совсем немного — пока ты не оправишься окончательно.

— Да, мудрое решение.

Однако они задержались ещё на час, потому что Икарию было нужно смазать маслом лук и наточить меч. Маппо терпеливо ждал, сидя на валуне, затем ягг наконец поднялся, повернулся к нему и кивнул.

Друзья зашагали на запад.

Через некоторое время Икарий посмотрел на Маппо.

— Что бы я без тебя делал, друг мой?

Морщинки вокруг глаз трелля дрогнули, затем он грустно улыбнулся и ответил:

— Даже не думай об этом.

Впереди раскинулась бесконечная пустошь, известная как Ягг-одан.

Назад: Глава двадцать первая

Дальше: Эпилог