Жизнь девятая

Свое последнее возвращение «на исходные», в отличие от всех прочих, я воспринял уже абсолютно спокойно. Нет, я не впал в апатию, я не привык к своей незавидной судьбине, и меня внезапно не одолело чувство собственной неуязвимости от ожиданий, что рекурсивка будет продолжаться вечно. Напротив, разглядывая народ, без команды покинувший машины и потрясенно осматривающий окружающее, грязнейшей матерщиной выражая свои мысли об этом, меня как гвоздь в макушку пронзала неприятная мысль, что терпение неизвестных организаторов эксперимента кончилось, их цели достигнуты и десятого возвращения в этот подлесок уже не будет.

А к своим предчувствиям я за последнее время начал относиться весьма серьёзно, так что выбора у меня не оставалось – в этот раз нужно было без всяких вариантов побеждать. И желательно всухую, чтобы, оставшись самому в живых, не прятать глаза от мертвого взгляда погибших подчиненных. Теоретически у меня для этого были шансы – нужно было только суметь ими воспользоваться. Что, впрочем, до этого не получалось.

А почему не получалось, нужно было еще раз подумать – благо свою роль в возникающих после переноса дискуссиях я выучил уже практически наизусть и мои дежурные реплики особого вмешательства разума уже не требовали, все интеллектуальные усилия следовало обратить на совершенные мною ошибки и правильность выводов из них. Времени всё обстоятельно обдумать, если разобраться, у меня было не так много.

Итак, начнем с самого начала, расставим сделанные мной выводы из ошибок по пунктам.

1. РАЗВЕДКА И ОХРАНЕНИЕ:

1.1. Разведка должна вестись непрерывно и всеми возможными способами. Перед выдвижением вперед разведывательной группы (дозоров) местность должна быть тщательно осмотрена. При нерациональности ее использования подразделение должно вести усиленную разведку наблюдением с места, используя для этого максимально эффективные оптические и технические средства из имеющихся в наличии.

1.2. Необнаружение противника даже при использовании технических средств не является гарантией того его реального отсутствия, какие бы совершенные приборы для наблюдения за местностью не использовались.

1.3. При использовании для наблюдения за местностью боевой техники привлекаются машины с максимально эффективным оптическим и техническим оборудованием из имеющихся в наличии.

1.4. Выдвижение дозоров и разведывательных групп должно производиться скрытно, иначе выполнение ими своих задач будет с большой вероятностью сорвано. При невозможности скрытного выдвижения должны быть приняты меры по маскировке цели маршрута и обеспечению максимально быстрого срыва наблюдения за выдвигающейся группой (группами).

Открытые участки местности боевые машины ведущих разведку и назначенных в дозоры подразделений должны преодолевать на максимальной скорости, пешие группы либо обходить стороной, либо преодолевать насколько возможно быстро и с максимальной скрытностью.

1.5. При отсутствии артиллерийской поддержки и самостоятельных действиях ограниченными силами выставленные подразделением дозоры во всех случаях должны наблюдаться с позиции опорного пункта и прикрываться огнем, желательно всех видов оружия.

1.6. Личный состав вообще, а действующий в отрыве от подразделения в особенности должен быть надлежащим образом подготовлен к действиям в типовых ситуациях, с которыми ему придется столкнуться. Вступление разведывательных групп и дозоров в бой с превосходящими силами противника по своей инициативе категорически запрещается.

2. ОБОРУДОВАНИЕ ОПОРНОГО ПУНКТА ВЗВОДА И ИНЖЕНЕРНЫЕ РАБОТЫ:

2.1. Перед принятием решения о проведении инженерных работ должна быть выполнена оценка имеющегося в запасе и затрачиваемого на проведение работ времени. Сами инженерные работы должны разбиваться на этапы, позволяющие использовать строящиеся полевые фортификационные сооружения, не дожидаясь их окончательной готовности.

2.2. По причине очень высоких трудозатрат на производство работ капониры (окопы) для боевой техники при отсутствии на машинах оборудования для самоокапывания устраиваются в последнюю очередь.

2.3. В ходе производства фортификационных работ при угрозе появления противника боевые машины, не использующие оборудование для самоокапывания, должны быть отведены в укрытия и находиться там в готовности к выдвижению и прикрытию огнем окапывающегося личного состава. Боевая машина, используемая в качестве дежурного огневого средства, должна располагаться таким образом, чтобы быть в готовности к немедленному открытию огня.

Привлечение экипажей боевых машин к инженерным работам в отрыве от своей боевой техники и нахождение экипажей дежурной боевой техники вне машин категорически запрещается.

2.4. Инженерные работы должны проводиться с максимальной для сложившихся условий скрытностью.

2.5. При наличии угрозы применения противником против подразделения артиллерии и авиации личный состав и техника должны быть окопаны (укрыты), вне зависимости от своего местонахождения.

2.6. После демаскировки позиции противником вопросы скрытности расположения отходят на второй план сравнительно с защищенностью личного состава и техники. Маскировочные работы для фортификационных сооружений в этом случае проводятся в последнюю очередь.

3. БОЙ:

3.1. Недопустима как переоценка своих возможностей, так и недооценка возможностей противника. Прогнозирование возможных действий врага в расчете его непрофессионализма не допускается.

3.2. При планировании боевых действий обязательна расстановка приоритетов по стоящим перед собой и подразделениями задачам и в последующем возможностей их выполнения.

3.3. Основой боевой мощи подразделения являются комплексы вооружения боевых машин, соответственно в нормальных условиях основной боевой задачей спешенной части подразделения является создание условий для как можно полной реализации их возможностей.

3.4. Реализация огневых возможностей подразделения, включая его боевые машины, требует:

а) наличия достаточного времени для огневого воздействия на противника;

б) ограничения возможностей противника по ведению ответного огня;

в) выдерживания с ним оптимальной дистанции ведения огня для применяемого вооружения.

3.5. При использовании боевых машин ни в коем случае нельзя забывать о факторе их защищенности, с различных дистанций ракурсов и при воздействии различных типовых противотанковых средств в том числе.

3.6. Сочетание невысокой общей защищенности машины, высокой подвижности, высокоэффективного комплекса вооружения и системы управления огнем, что типично для позднесоветской БТТ, требует навязывания боя с противником на больших дистанциях.

3.7. При действиях боевых машин против укрывшейся пехоты противника вступление боевой техники в ближний бой самостоятельно категорически запрещается. При поддержке спешившихся подразделений ближний бой ведется в боевом порядке «Пехота спереди», не провоцирующем стрелков к скучиванию за боевыми машинами с высокими потерями при ведении противником флангового и косоприцельного огня и обеспечивающем своевременное обнаружение и уничтожение пехоты противника в укрытиях. Особое внимание при этом уделяется возможностям маневра противостоящим противником.

3.8. Расположение боевых машин охранения подразделения в лесу самостоятельно, без пехотного прикрытия не допускается.

3.9. Отрыва спешенной части подразделения от боевой техники, даже при необходимости того в действиях на закрытой местности, стоит по возможности избегать.

Действия в отрыве от техники в лесу, застройке и т. д. против численно превосходящего противника не допускаются, за исключением преследования и уничтожения расстроенного и деморализованного огнем боевых машин или артиллерии врага. При этом сам по себе обстрел противника гарантией потери им боеспособности не является.

3.10. При ведении боя в пеших боевых порядках обязательно максимальное применение к местности, обеспечивающее в том числе защищенность личного состава от ответного огня.

3.11. Групповое вооружение противника является приоритетной целью для боевых машин, пулеметчиков, гранатометчиков и снайперов (стрелков, вооруженных автоматами с оптикой) подразделения, ведение им огня безнаказанно недопустимо. При наличии средств усиления в виде крупнокалиберных пулеметов и АГС задача подавления и уничтожения поддерживающих действия противника огневых средств возлагается в первую очередь на них.

3.12. В ходе ведения боя на короткой дистанции и в условиях ограниченной видимости во избежание быстрого поражения пулеметчиков и выключения основного огневого средства подразделения из боя тяжелые и сравнительно неудобные ручные пулеметы под винтовочный патрон должны обеспечивать действия стрелков подразделения огнем из глубины боевых порядков. Основным боевым порядком в ходе боя в лесном массиве должен быть – «в две линии».

Что-то ещё? Да, пожалуй, надо рассмотреть, каких косяков я в последней жизни напорол, а потом глядишь и еще перечень пополнить.

Итак:

ОШИБКА. Не были приняты меры по демаскировке моей засады действиями наблюдаемых врагом подразделений. Если поразмыслить, открытое рытье окопов на высоте 43,1 даже без маразматических действий товарища подполковника наводило на мысль, что у реки кто-то есть. Боевые машины враг мог и не предположить, а вот замаскированные огневые сооружения запросто. В конце концов, мы находились в ареале «Линии Сталина», и противнику про это было известно.

Вообще грамотный инструктаж на послезнании в принципе мог снять и проблему подполковника Кривошеева, если не доводить с ним до личного конфликта, однако я даже сейчас плохо представлял, как наладить с таким человеком вменяемый диалог на практике, не подорвавшись на таком минном поле, и это требовалось обдумать.

ОШИБКА. Налет немецкой авиации в полном смысле слова застал меня врасплох. К отражению воздушной атаки я был не готов, как были не готовы и мои подчиненные. Да, благодаря любопытству личного состава, вовремя сообразившего, что делать, «лаптежники» не раскатали технику всухую, но это не утешает. Заподозрить неладное, на фоне полного отсутствия каких-либо действий со стороны противника после уничтожения отправленного в обход мотоциклетного взвода, я был просто обязан. Запрос средств поддержки у старшего начальника в данной схеме не просто весьма логичен, он неизбежен.

В ходе самого налёта выяснилось, что БМД-4М вообще-то неплохое средство противовоздушной обороны, по крайней мере, касательно Ju-87, что, если разобраться, неудивительно, поскольку самый эффективный способ борьбы с пикировщиками – метод «подвода трассы».

А вот «Корд» на БТР-Д, пожалуй, малоэффективен. Бросали немцы с высоты от километра до пятисот метров, эффективная наклонная дальность крупнокалиберного пулемета около двух километров, в зенит – еще меньше, лента всего лишь сорок патронов, для оценки дальности до цели есть только оптика, времени ее считать нет, а скорость цели вообще не просчитываема. Соответственно, коли у тебя яйца не как шарики от подшипника, ты неизбежно откроешь огонь по пикировщику с минимальными шансами на его поражение, а когда он будет максимально уязвим – перед сбросом и при выводе, как раз подойдет к концу лента. Что и произошло.

По уму БТР-Д после появления пикировщиков следовало в сторону, на опушку леса отогнать, с инструктажем вести огонь по самолетам противника после сброса бомб, в ходе их вывода из пикирования и набора высоты – когда они потеряют скорость, манёвр и будут максимально для пулемета уязвимы.

А вот БМД следовало на ход поставить, то, что они встретили пикировщики огнем с места, было просто преступной моей ошибкой, что Егоров во втором их заходе и доказал. Какие бы точные «лапти» не были, правильно оценить параметры движения на земле танка, находясь в пикирующем самолете, это непростое занятие, и как бы, не именно поэтому фрицы разработали свои пушечные юнкерсы.

Пожалуй, с авиацией всё. Перейдем к танкам.

ОШИБКА. Безусловно, практически одновременное появление танков за рекой и самолетов над головой изрядно осложнило мне пространство для манёвра и время на принятие решения, однако это не повод совершать ошибки. Если обдумать ситуацию, Егорову следовало отдать приказ либо уйти к деревне, чтобы пожечь немецкие танки поочередно, выскакивая из-за домов, либо уйти в лес, чтобы выстрелами противотанковых ракет с опушки сделать то же самое.

Оптимальным вариантом явно была деревня, я же инстинктивно испугался, что в этом случае сократившие дистанцию немецкие танки сумеют подловить выскакивающий из-за изб егоровский картонный броненосец, а вот движущуюся к опорному пункту с большой скоростью машину поразить уже не смогут. В результате чего выяснилось, что высококлассный наводчик вполне компенсирует отсутствие систем управления огнем, по крайней мере частично. Нахальная агрессивность Егорова, решившего попутно пострелять по танкам, еще больше усугубила последствия моей ошибки.

Далее все было, в общем, предсказуемо. Хотя нет. Да, вариант отойти с высоты и встать в оборону по опушке был вполне приемлем, если признать, что после потери машин и при артиллерийской поддержке у противника высоты мне было не удержать. Однако, кто мешал немцам перенести артогонь и на опушку, накапливаясь под прикрытием берега и высот? В этом случае, сказав А, нужно было бы говорить и Б. Отходить к КамАЗам и уезжать на восток, бросив госпиталь на произвол судьбы.

На это у меня не хватило совести, и я «включил волю», что чуть позже привело к тому же варианту, но с куда более серьезными последствиями, включая туда и упавший мне под ноги артиллерийский снаряд, вызвавший очередную перезагрузку.

В этой связи, пожалуй, стоит пополнить мысленно составленную методичку.

3.13. Боевые машины со стабилизацией вооружения должны вести борьбу с авиацией противника преимущественно с ходу. С нестабилизированным вооружением – с места, тщательно перед этим замаскировавшись и своевременно меняя позиции после обнаружения.

3.14. При обнаружении танков противника боевые машины, как правило, должны максимально быстро найти укрытие, с последующей оценкой обстановки и ведения противотанковой борьбы в максимально обеспечивающих эффективность применения своего вооружения условиях.

Как-то так. Хотя еще одно нет, самое главное забыл.

3.15. Организация любого боя должна быть подчинена исключительно уничтожению противостоящего подразделения врага. Не обстрелять, не напугать – а именно уничтожить, понеся как можно меньшие потери при этом.

Итак, с выводами из предыдущих ошибок покончено, переходим к делам насущным, отслеживая, чтобы они не повторились, – ибо подспудное чувство, что права на ошибку мною уже исчерпаны, никуда не делось.

Пастораль Коровино, освещенного утренним солнцем, несмотря на то, что мое настроение с течением времени не улучшилось, была по-настоящему прекрасной, вот только любоваться им было некогда. Колонна, ревя двигателями, в очередной раз проскочила по сельской улице и остановилась, ориентируясь по красному флагу над колхозным правлением.

Появления знакомой рыжеволосой личности я ожидал, поэтому сразу же последовал властный жест ручкой с командным окриком:

– Двигай сюда, малой.

Не то чтобы он был мне сильно нужен, но избыточные вопросы к отцу командиру со стороны личного состава возбуждать было опрометчиво.

– Это ведь колхозное правление, парень? Давай пройдем, с председателем меня познакомишь.

– Здорово будьте… А вы кто таковы будете?

– А кто я такой, тебе сейчас знать не обязательно. Если председатель не выгонит, в правлении всё и узнаешь.

Впрочем, представление местного начальства пойманным на улице аборигеном мне не понадобилось. Когда мы с парнем подошли к крыльцу правления, председатель вышел нам навстречу, колхозный счетовод маячил за его спиной в дверном проеме.

Парень кивнул головой в сторону председателя:

– Председатель наш, Снетков Иван Агафоныч. – И отступил в сторону, изнывая от любопытства.

Я протянул председателю руку.

– Лейтенант Суровов, вышел с ротой из окружения. Пресса свежая у вас, товарищ председатель, имеется? Пока по лесам скитались, без печатного слова изголодались.

– Здорово будем, товарищ лейтенант! Газеты вот найдем, поди, а ты коли из окружения вышел, про немца нам не расскажешь? Встречал же его?

– Ух, молодцы, какие, – как обычно, радостно заблажил вышедший на крыльцо колхозный счетовод, также горящими глазами рассматривая мои машины и бойцов на них, видимо, не расслышав или не поняв начала нашего диалога, – уж вы-то, поди, покажете фашистам!

Скривились от этих слов мы с председателем практически одновременно, так же синхронно ухмыльнулись, заметив реакцию друг друга, что настроило нас двоих на еще более конструктивный лад.

– Пойдем уж в правление, лейтенант. Самовар вот как вскипел, чайку нальем, и ты про немца нам тут расскажешь, пока Петрович газеты вам подыщет.

Я было хотел отказаться, но, оглянувшись по сторонам, изменил свое мнение. Подспудное чувство, что десятой жизни не будет, не отпускало, а значит, и мне и моим солдатам нужно было знать и видеть, за что мы умрем, если я в очередной раз облажаюсь. Мне, во всяком случае, точно, но вряд ли бойцы должны были думать иначе, они ведь не знали, сколько раз я видел их трупы.

Правление внутри не особенно впечатляло, обычный дом с большой русской печью, разделенный перегородкой на две половины, большую и малую. В большей половине, помимо длинного стола со стоящим на нем самоваром, обставленным гранеными стаканами в вычурных подстаканниках, с пачкой газет и десятком табуреток под ним, стоял развернутый к окну и заваленный бумагами письменный стол счетовода. В маленькой устроил свой кабинет председатель, расположив там винтажный письменный стол из красного дерева, без вариантов отбитый народом в поместье дореволюционного эксплуататора, с дополнением портретом товарища Сталина на стене и книжной полкой с какой-то макулатурой. Стулья в кабинете директора колхоза с письменным столом явно были из одного комплекта, видно, когда-то народ основательно подошел к возвращению уворованной у него прибавочной стоимости и председатель сумел этим воспользоваться.

Пока суетящийся Петрович наливал «чаёкъ», что произносилось со знакомыми по старым советским фильмам ленинскими интонациями, и доставал из своего письменного стола сахар, председатель сразу взял быка за рога:

– Удержите фашиста? Вести с фронтов неутешительные…

Размышления, что говорить и как делать, были недолги:

– Нет, не удержим Иван Агафонович. На этом направлении точно. Не знаю, известно тебе или нет, но фронта толком впереди нет. В УРах пульбаты, возможно, какое-то время еще потрепыхаются, а потом немцы просто пойдут дальше. Так что, если есть задачи по эвакуации имущества, то приступай немедленно, у тебя в резерве время до завтрашнего рассвета, не более. Я еду в госпиталь прикрыть его эвакуацию, этим временем ты можешь воспользоваться. И о людях тебе стоило бы подумать, пока фронт не пройдет, чтобы в лес свалили. Когда оккупанты в деревню войдут, сам понимаешь, что может случиться. Ты сам коммунист? Коммунистов, имей в виду, сразу вряд ли, а вот когда на оккупированные территории гестапо придет, точно искать будут. Так что, если к партизанскому отряду приписан, как народ в лес загонишь, в село уже не возвращайся.

За спиной брякнул упавший на пол стакан, на этот раз счетовод все расслышал правильно. Вот так примерно и поговорили.

Когда я, держа в руках пачку свежей прессы и сопровождаемый мрачными членами правления колхоза, вышел к технике, ее окружала толпа, еще большая, чем обычно. Деревенские молодухи к тому времени жаром своих очей так нагрели боевые машины, что их покинул абсолютно весь личный состав – лица, непредусмотрительные и бездумно поддавшиеся инстинктам, поспрыгивали на землю, а бойцы, поумнее и менее подверженные зову гормонов, остались на броне. Оттуда, судя по замаслившимся глазкам, открывался куда лучший вид на выточенные деревенским молоком и капустой прелести местных красавиц, через одну приоткрытые перед залетными мальчиками, конечно же благодаря наступающей жаре.

Смазливый пулеметчик Шевченко, неосторожно оказавшийся на земле, выделялся даже на общем фоне народного единения, атакуемый одновременно девочкой лет тринадцати-четырнадцати, двумя хихикающими подружками лет семнадцати, симпатичной молодухой лет на пять их постарше с грудью размером Ани Семенович, которой она небезуспешно оттирала от красавчика соперниц с одновременным провоцированием у него стойкого косоглазия, седобородым дедом, взглядом знатока рассматривающего его пулемет и снаряжение, и несколькими подростками, которые мешали буквально всем. Беднягу надо было срочно спасать, при таких темпах развития отношений девки его через пятнадцать минут в ближайший сарай затащат, на радость дедушке с пацанами, что, пожелав всем удачи и облегченно вздохнув, перейдут к практическому изучению «Печенега».

– Что за…! Кто разрешил покинуть машины? Товарищ старший сержант, что вы тут за бардак развели?

Бугаев, плотно зажатый между двумя разбитными бабенками, синхронно смерившими меня злобными взглядами, скромно потупился.

– Шевченко, что за разврат ты тут опять устроил? Тебе мало того, что из-за тебя дома бабы у КПП дерутся, решил и тут женскую драку замутить? На этот раз массовую?

Грудастая молодуха смерила Шевченко и соперниц недоуменным взглядом и уставилась на меня взором разочарованного котенка, дед одобрительно парню заулыбался, мальчишки зашушукались, оставшиеся девушки засмущались, боец же, воспользовавшись моментом, вырвался из кольца и соколом взлетел на БМД.

В прошлом сентябре наш дон Жуан стал знаменитостью, когда из-за него у КПП подрались две девушки. Самым страшным для Шевченко, однако, стало то, что момент, когда они на радость снимавшему драку на телефон наряду, за волосы таскали друг друга по газону, командир полка как раз выбрал, чтобы отправиться домой. Вообще, кэп считал, что личное воспитание бойцов перед строем полка – это не его уровень, однако в данном случае был настолько потрясен моральным разложением личного состава, что сделал исключение. В результате чего состоялось порнографическое шоу на полковом плацу, и Шевченко прославился уже по всей дивизии, что, к его чести, парня несколько напрягало.

Показав себя всего такого, командиром в гневе, я попрощался с членами правления и запрыгнул на боевую машину, дав команду отправляться. Разъяснить свою позицию по легализации требовалось в отрыве от толпы с красавицами столь выдающихся достоинств, так лихо понижающих умственные способности окрестных самцов до исчезающе малых величин. Благо их стати уже воздействовали на личный состав в нужном ключе, что пятиминутное оперативное совещание с командирами отделений и Петренко и подтвердило, в госпитале требовалось только закрепить окончательно.

В этот раз колонну, влетевшую на территорию усадьбы, как ни странно, никто не ждал, персонал забегал только после того, как гусеницы залязгали по брусчатке площадки перед домом. Ждать, когда аборигены соберутся с мыслями, мне было лень, требовалось побыстрее порешать с госпитальным начальством вопросы взаимодействия и провести моральную накачку сержантов видом раненых.

– Вместе с командирами отделений идем в госпиталь. За командиров отделений остаются наводчики-операторы машин. Общее руководство – лейтенант Петренко. Применение оружия по ситуации. Топорам Одиннадцать, Двадцать, Тридцать – не болтать, дослать патрон в патронник, предохранитель не включать, быть готовыми к применению оружия при попытке захвата. Желательно обойтись без трупов, но это как получится. Вперед!

Привычно представившись начальнику госпиталя как командир 104-й особой танковой роты, вышедшей с территории Прибалтики из окружения, под взглядами выбежавшего из палат персонала и ходячих раненых, мы поднялись к нему в кабинет, где я взял быка за рога, благо особист, устрашающая бабуля и еще парочка незнакомых военных как раз ожидали у дверей.

– Товарищ военврач второго ранга, у меня для вас плохие новости – фронт впереди развалился и немцы от госпиталя примерно в десяти километрах. По уму моей роте следовало бы вас бросить и следовать в тыл во избежание захвата совершенно секретной техники и вооружения противником. Но, извините, оставить на убой госпиталь с ранеными просто так совесть не позволяет. Поэтому я вас спрашиваю – вы сможете организовать эвакуацию в течение суток, до следующего утра? Если нет, то я беру с собой сорок человек раненых и персонала и уезжаю. Если да, то до завтрашнего рассвета рота встает в заслон у Гадюкинского моста и попробует вас прикрыть. Ответ мне нужен немедленно.

– Почему мы про это не знаем? – всполошился особист.

– Понятия не имею, товарищ… лейтенант. Могу предположить, что управление штабом армии в полосе немецкого прорыва полностью потеряно, это вас успокоит? – В этот момент я чуть не сделал ошибку, назвав Трофимова его настоящим званием, но вовремя поправился. Знать, что перед мной стоит сержант госбезопасности, я не мог в принципе, хуже могло быть только по имени его назвать.

– Скверно, ой как скверно, товарищи… – Владимир Владиславович Заруцкий тем временем выразил мысль, судя по лицам, одолевавшую всех остальных присутствующих.

– В штаб армии срочно надо звонить! – Суровая бабка оказалась на высоте и опомнилась первой.

– Верно. Звоните и требуйте эшелон для эвакуации. И чем быстрее, тем лучше. Заодно доложите, что моей роте нужно либо восемь платформ в том же эшелоне под технику, либо установленный маршрут выхода. Не хочется столько испытать и погореть к чертовой матери в конце концов в своем же тылу от огня собственных противотанкистов. А мы сейчас обсудим вопросы взаимодействия, установим таблицу сигналов и выдвинемся на позицию. Время не ждет, можем и опоздать.

– Да, да, конечно! – Доктор Заруцкий радостно закивал. – Но, вероятно, нам при обсуждении данных вопросов не помешает консультация специалиста?

Прелестно. Его в дверь, а он в окно… Нетрудно догадаться, что это за специалист.

– Ираида Сергеевна, милейшая, вызовите, пожалуйста, Митрофана Ивановича из четвертой палаты в мой кабинет! Скажите – срочно, требуется весь его опыт!

Бабка кивнула и устремилась к выходу.

Ну да, конечно! Только этого идиота мне тут не хватало!

– Ираида Сергеевна! Стоять! Не торопитесь! Товарищ военврач, мне тут дополнительные специалисты из четвертой палаты не нужны. Все интересующие меня вопросы решаются за десять минут с вами, представителем особого отдела и командиром вашего взвода охраны. Потом, организуя эвакуацию, делайте что хотите, каких угодно специалистов из выздоравливающих привлекайте. Поймите меня правильно, но подчиняться я никакому Митрофану Ивановичу, Петру Сергеевичу или Геннадию Николаевичу не собираюсь, будь он хоть полковником, хоть генералом. Мое подразделение, моя ответственность, мои решения. И никаких других вариантов не будет. У вас всех тут, включая Митрофана Ивановича, уровня допуска нет даже для того, чтобы внутрь моих машин заглянуть, не говоря уж отдавать мне какие-то приказы. Так понятнее?

Присутствующие посмурнели. Я продолжил развивать успех:

– Пусть лучше Ираида Сергеевна, пока мы вопросы взаимодействия решаем, моим сержантам экскурсию по госпиталю по-быстрому проведет. Люди должны знать, из-за чего и кого они в заслоне остаются.

Аргумент подействовал, старушенция окинула взглядом богатырские стати моих сержантов и изволила заулыбаться, особист буркнул что-то одобрительное, Заруцкий тоже закивал.

– Да, да, конечно. Коли так ставите вопрос, ничем не могу вам возразить. Ираида Сергеевна, тогда вызовите, пожалуйста, политрука Ошеровского, я думаю, он вполне командира взвода охраны нам заменит. – Обращаясь ко мне: – Госпиталь, к сожалению, полностью не укомплектован, должность командира взвода охраны вакантна. Подразделение курирует наш юный комиссар, так что придется вам дело иметь с ним.

Я пожал плечами, мимолетом удивившись и позавидовав лейтенанту на майорско-подполковничьей должности. Или блатной этот политрук Ошеровский – из каких-нибудь комсомольских вожаков, или повезло несказанно, когда заткнули штатную единицу формируемого госпиталя первым попавшимся политработником.

Политрук, видимо, находился за дверью, так что долго его ждать не пришлось. Разработка схем взаимодействия и связи сильно много времени не заняла, остаток времени до возвращения сержантов пришлось потратить на беседу, по понятным причинам руководство госпиталя интересовали немцы, один особист заинтересовался обмундированием и техникой. Если от «молчи-молчи» отбиться завесой секретности и пояснением, что на мне экспериментальное спецобмундирование было достаточно легко, то с разъяснениями, что это за зверь немец, все было не так просто. Так как я уже выложил свою версию, что «рота» вышла из окружения, прикрываться и тут завесой секретности было бы крайне нелогично.

Впрочем, врать мне к счастью не пришлось, за свои недавно мигом пролетевшие жизни я узнал немца гораздо ближе, чем мне бы того хотелось, так что нарисовать объективную «лейтенантскую» характеристику труда не составило. Предки откровенно приуныли при этом.

В этот раз привлекать к обеспечению взвода с фланга выделенное госпиталем подразделение я не требовал и, даже более того, от данного предложения категорически отказался. Привлечение выделенного госпиталем дозора, по определению, с невысокой боеспособностью, имеющего проблемы со связью, пусть даже мне бы и подчиняющегося, в рамках имеющегося замысла обещало больше недостатков, чем достоинств. Выставленный на высоту 43,1 парный дозор должен был там замаскироваться и скрытно обеспечивать взвод от обхода с фланга, обещая решить все мои возможные проблемы, включая попытку выхода немцев в лесной массив за спиной. Если, конечно, их дозор вовремя бы при этом обнаружил.

Я собирался действовать по принципу «Одной рукой держи, другой бей!», где парные дозоры по флангам должны были вовремя обнаружить попытку обхода противником, после чего бронегруппа приступила бы к его уничтожению, спешенный же личный состав двух парашютно-десантных и одного гранатометно-пулеметного отделения, заняв оборону по гребням высот у реки, обеспечивал связывание противника, наступающего в направлении моста и брода, опять же до выхода на огневые позиции машин бронегруппы, снова решающих исход боя.

Нет, в принципе, прихватить в госпитале человек шесть и выставить дозоры из них было бы допустимым вариантом, но только теоретически. Их нужно было обучить работе на радиостанции, доверить им «Азарты» и быть уверенным, что эти посторонние лица как-то не налажают. Например, пожелав сходить в госпиталь пообедать или поужинать. Или к реке за водой, как вариант.

На высоте требовался достаточно надежный старший дозора, умеющий организовать скрытное наблюдение и не подвести, слишком ослаблять ПДО я не хотел, так что бедняга Якунин стал очевидной жертвой моего выбора. В его ГПО вместе с ним было шесть человек – он сам, механик-водитель бронетранспортера и два расчета АГС и крупнокалиберного пулемета соответственно, причем пулемет остался на бронетранспортере. Лишнего человека отделение могло выставить без всяких проблем, причем этим лишним вырисовывался исключительно сам комод. В напарники я ему дал рядового Павлюка из второго ПДО. Второй дозор возглавил бессменный Ханин, получивший парой Белолобова из егоровского отделения.

В итоге, взвод, заняв позиции засады на обратных скатах высот у железнодорожного моста, разделился на следующие группы со следующими задачами.

1. Высота 43,1:

Парный дозор под командованием гвардии младшего сержанта Якунина, имеющего основной задачей обеспечить наблюдение за организацией эвакуации госпиталя и лесными массивами к северу от позиции, не допустив скрытного обхода противником опорного пункта и его последующего удара в наш тыл. Второстепенной задачей дозора было наблюдение за автомобильной дорогой, проходящей меж рощами Дальняя и Огурец с целью обнаружения движения по ней противника.

2. Высота 41,2:

Спешенное первое парашютно-десантное отделение – четыре человека под командованием гвардии старшего сержанта Бугаева, имеющее основной задачей кинжальным огнем уничтожить противника на рубеже реки и тем самым воспретить попытку форсировать реку Чернянка по броду, второстепенной – также кинжальным огнем обеспечить взвод от удара с фланга, со стороны Гадюкино. Помимо штатного вооружения Бугаев прихватил на высотку взводный РПГ-7Д со всем боекомплектом противотанковых, термобарических и осколочных гранат, что лежали в сумках. Дальность стрельбы одноразовых РПГ-26 его категорически не устраивала.

3. Высота 44,8:

3.1. Спешенное второе парашютно-десантное отделение под командованием гвардии младшего сержанта Севастьянова, усиленное расчетом автоматического гранатомета гвардии младшего сержанта Аушева, снявшего с бронетранспортера помимо АГС и РПГ-7Д, – всего шесть человек. Основной задачей отделения являлась оборона железнодорожного моста с недопущением форсирования реки и его захвата с ходу.

3.2. Расположившаяся на обратном скате высоты бронегруппа взвода, действующая под моим прямым командованием – БМД-4М бортовые номера 442 и 443, усиленные вооруженным крупнокалиберным пулеметом БТР-Д ПГО, имевшая задачей уничтожить противника, связанного огнем спешенных отделений и обнаруженного выставленными взводом дозорами, а также обеспечивать ПВО опорного пункта. Бронетранспортер по необходимости должен был использоваться в качестве транспортно-эвакуационной машины.

4. Лесной массив за спиной опорного пункта, в районе дороги на станцию Борисово:

Развернутый водителями взвода материального обеспечения пункт боепитания и медицинской помощи, под управлением гвардии лейтенанта Петренко.

5. Лесной массив к югу от позиции, за железнодорожным полотном. Район высоты 40,9:

Парашютно-десантное отделение гвардии сержанта Егорова, на БМД-4М бортовой номер 444. Задача – уничтожить противника на западном берегу реки Чернянка, пытающегося атаковать, прикрываясь железнодорожной насыпью, и обеспечить взвод от обхода с юга.

6. Роща Дубовая в трех километрах к югу от опорного пункта:

Парный дозор гвардии ефрейтора Ханина с задачей обнаружить противника, пытающегося обойти взвод с левого фланга, в частности, форсировать реку под прикрытием рощи вне зоны наблюдения с позиции.

Честно сказать, так растащить взвод на протяжении пяти километров было страшно, но выбора не оставалось. Без наличия этих дозоров противник мог свободно и главное скрытно маневрировать вокруг опорного пункта, а егоровская БМД за железкой закрывала образованное железнодорожной насыпью «мертвое пространство». Весь расчет боя был на мощь вооружения и скорость маневра боевых машин, а также обеспечиваемое средствами связи превосходство в боевом управлении. Оба дозора получили инструктаж ни при каких условиях не вступать в бой, их основным оружием было приказано считать бинокли (прицелы), глаза и радиостанции. Ну и отчасти ноги, чтобы убежать, спрятаться и снова приступить к наблюдению.

Первым этапом боя я, как обычно, сделал засаду на передовое немецкое подразделение, которое практически неизбежно должно было попытаться захватить железнодорожный мост с ходу. И дело тут не в послезнании – уцелевшие железнодорожные мосты – это большая ценность, когда ты рвешься внутрь страны противника.

Далее спешенные бойцы, в ожидании появления врага окопавшиеся на обратных скатах, должны будут подняться наверх и, как можно более скрытно, окопаться по топографическим гребням высот рядом с окопчиком дозорного, желательно даже с наличием запасных стрелковых ячеек, если, конечно, на них хватит времени. Артиллерийский огонь врага никто не отменял, неукрытую огневую группу из четырех человек, которую язык не поворачивается назвать отделением, при удаче можно вывести из строя даже одним снарядом.

С фронта противник после провала попытки захватить мост с ходу, может быть, и не пойдет, хотя, учитывая пластичность ситуации, все может быть, и вот тогда должно прийти время дозоров на флангах, по докладам которых мне нужно будет уничтожить попытавшиеся обойти взвод подразделения противника.

Далее вполне логична попытка захватить мост атакой с фронта при поддержке артиллерии и выделенных старшим начальником средств поддержки – читай, танков и авиации. Если и эта атака будет отбита, у госпиталя точно появится время на эвакуацию, по крайней мере до темноты.

В темноте, насколько я знал, немцы были не вояки, однако, если фриц рискнет, наличие у нас тепловизоров обещало сделать ночной бой с ними как бы не в разы хуже дневного. В этом случае госпиталь получал время до рассвета.

А вот потом все обещало быть плохо, и даже не потому, что имел я или не имел возможность держаться дальше. На данном-то направлении противник остановлен, а как насчет его продвижения по параллельным дорогам? Особенно танками? Завтра днем, если я вовремя отсюда не свалю, мне в спину зайдет уже не пехота, а танки. Немецкие же танки, как я обнаружил, – это не мальчики для битья, как, впрочем, и противотанкисты. Они, несмотря на семидесятилетнюю разницу, вполне могут быть нам опасны. А выигрывать я в идеале должен быть только всухую.

Идеальный вариант для моей ситуации – получив с ходу серьезный отлуп, немец не рискнет на активные действия и встанет в оборону, ожидая того самого продвижения своих частей по соседству, что вынудит меня либо бросить позицию, либо сгинуть в окружении, – был вполне вероятен, но я на него не надеялся. Слишком все плохо для меня до этого заканчивалось, чтобы всерьез рассчитывать на вражескую пассивность.

Ну ладно, замыслы прикинули, посмотрим, как получится их осуществить на практике. Чувство, что все права на ошибку израсходованы и повторения не будет, не покидало. Надежда, что у меня будет шанс еще на одну жизнь, исчезала сразу же после возникновения. Инстинкт самосохранения требовал побеждать.

Доклад о переходе немцев к активным действиям прозвучал просто и буднично, сидевший на вершине дозорным ефрейтор Магомедов благодаря увлечению классической борьбой отличался по-настоящему олимпийским спокойствием:

– Топор Десять – Топору Двадцать Два. Немцы, двое, бегут по лугу к железной дороге.

– Ну, вот и началось. Взвод, приготовиться к бою!

Когда я осторожно выбрался на вершину высоты, немецкие разведчики уже сидели на насыпи, осторожно рассматривая наш берег в бинокль. Ожидаемо. Реально, железнодорожное полотно для них самый безопасный вариант продвижения, с какой бы стороны внезапно огонь не открыли, секундное дело свалиться на обратную сторону железнодорожной насыпи.

В этот раз они перебежками не передвигались, осторожно шли вперед, каждые пятьдесят метров останавливаясь и внимательно рассматривая местность в бинокль, особое внимание уделяя высотам.

Осторожность противника просто бесила, я уже не знал, как спрятаться в глубине кустов, настолько пробивало адреналином от самой мысли упустить возможность безнаказанно уничтожить так мне надоевших мотоциклистов.

Тем не менее, пронесло, нас с Магомедовым так и не обнаружили. При подходе фрицев к окопам мостоохраны старший дозора помахал назад рукой, и на лугу появились семь человек первого немецкого отделения.

Дожидаться, пока отделение добежит до окопов, немецкий комвзвода, впрочем, не стал. Не знаю, что его стукнуло, в отличие от предыдущих вариантов, но немецкий взвод вывалил на луговину, когда дозорное отделение даже на сотню метров не приблизилось к ВВ-шным окопам. Ну, значит, и замечательно, нам же меньше риска, что немцы на правый берег полезут, а так все осталось прежним. Решение немецкого командира взвода захватить мост, не дожидаясь подхода основных сил, обрекало его подразделение на полное уничтожение. Спастись каким-то несчастным карлушам из этих мотоциклистов можно было только божьим соизволением и моими вопиющими ошибками, типа открытия огня сразу по появлению немцев из рощи.

В принципе, спасти их мог и переход реки дозорным отделением с разведкой высот за мостом, но в этом случае нарушался принцип взаимного огневого прикрытия, который, насколько я немцев понял, был у них в таких ситуациях обязательным. А это значит, что никаких шансов выжить у них не было, что собственно и подтвердилось.

Все было настолько предсказуемо, что поднимать наверх стрелков не было необходимости, во избежание бессмысленных потерь от случайных пуль. Когда рассыпавшийся по лугу и насыпи немецкий взвод оказался посередине между рощей и рекой, я скомандовал заводить машины и по докладу о готовности выводить их на огневые позиции.

Трех БМД и бронетранспортера для несчастного мотоциклетного взвода оказалось с большим избытком. Бойцы, рассыпавшиеся по лугу, заметались по нему как зайцы, один за другим падая от пулеметных очередей и взрывов малокалиберных снарядов, попытка побега не спасла никого. Людей, оказавшихся достаточно хладнокровными и сумевших одолеть насыпь, вместе с теми, кто по ней передвигался и скатился на обратную сторону, расстреляла БМД Егорова, она же, не пожалев 100-миллиметровых снарядов, порешила немцев, укрывшихся в окопах за мостом. Траншею с нашей стороны моста БМД с высоты прочесали в последнюю очередь.

Примерно из этих же соображений я скомандовал севастьяновскому отделению следовать за мной, чтобы под прикрытием пушек боевых машин прочесать окопы и добить там уцелевших солдат противника; меньше всего в этой жизни меня интересовало наличие целехоньких выживших в шаговой доступности, с желанием или нет отомстить за погибших камрадов, неважно.

Полностью уцелевших мотоциклистов, впрочем, там не нашлось, а совестливую дилемму по добиванию раненых решил оставшийся в живых в «моем» усе легкораненый гаупт-ефрейтор, который вместо того, чтобы поднять руки, чуть было не пристрелил зевнувшего при перебежке Шевченко, всадив ему пулю из карабина в нагрудную пластину бронежилета. Большего он сделать не сумел, участок траншеи, где он обозначился своим выстрелом, БМД тут же расстреляли из орудий. Еще парочке изуродованных осколками тяжелораненых смерть пришла как избавление, пристреливший их Севастьянов просто пожалел мучившихся бедолаг.

Собранные с трупов документы и смертные жетоны не удивили – я втайне от личного состава не сомневался, что против нас действовал Kradschützen-Bataillon.

Как мной и ожидалось, подошедшие после уничтожения мотоциклетного взвода основные силы немецкого отряда не торопились. Германцы, силы которых я по докладу просматривавшего дорогу Егорова и по предыдущим своим жизням оценил в усиленную роту, не торопились, основательно обживая рощи на левом берегу и даже не особенно скрываясь при этом.

На данном этапе от меня ничего не зависело, я отдал ход противнику и ожидал либо попытку обхода взвода по левому или правому флангу, либо попытку атаковать в лоб под прикрытием противотанковых орудий, либо и тот и другой вариант вместе, несмотря на всю его относительную сложность в осуществлении. Верить сценариям предыдущих жизней я опасался, как мне кажется, вполне резонно вспоминая искажения событий от малейшего чиха в разных их вариантах.

Артиллерии я пока особенно не боялся, против нас явно работал передовой отряд, вполне возможно, целенаправленно на захват моста и отправленный. Даже при закреплении на его поддержку артиллерийского подразделения, немцам требовалось достаточно значительное время, чтобы развернуться, – фронт впереди после прорыва Себежского УРа, видимо, как таковой отсутствовал, одни разрозненные отступающие подразделения Красной Армии, поэтому я очень сомневался, что закрепленная на поддержку передового отряда батарея и уж тем более дивизион будут продвигаться в головах колонн наступающей немецкой дивизии. При дальности стрельбы не более пятнадцати километров, вероятнее даже не больше двенадцати, и при отсутствии сплошного фронта с самостоятельно действующим отрядом из усиленной мотопехотной роты на автотранспорте и мотоциклах вряд ли кто бы тогда заморачивался.

В этой связи немецкая атака в лоб была бы для меня просто подарком судьбы, люди везде одинаковые, почему бы у немцев не оказаться духовному брату подполковника Кривошеева, решившему, что три неокопанных тридцатисемимиллиметровых противотанковых орудия – это вполне достаточная сила, чтобы перебить танки противника, ведущие огонь по наступающим с обратных скатов. Но это были мечты, на такой лотерейный джэк-пот даже надеяться не следовало. Самым вероятным вариантом я счел попытку обхода справа силами примерно мотопехотного взвода, с форсированием реки и выходом мне в спину через высоту 43,1.

Да, вариант немцев, потревоживших покой товарища Ханина, тоже не упускался из виду, но объективно он был для немецкого командира не лучшим, слишком большой крюк с высокими затратами времени на него требовался, причем в значительной части еще и по заболоченному лесу. Собственно даже переход немцев через железнодорожное полотно я вполне мог бы засечь. Немец же не может знать, что в прошлые разы наблюдатели Егорова этот переход упустили?

Тем не менее, отсутствие каких-либо видимых действий противника поневоле напрягало и заставляло думать, что я что-то и сам, возможно, пропустил. Больше всего беспокоила возможность скрытного снятия якунинского дозора разведчиками врага и выход его в лес за моей спиной, что практически бы обнулило ценность нашей позиции. Свист артиллерийского снаряда над головой принес настоящее облегчение. Наступила хоть какая-то определенность, время ожидания подходило к концу.

– Граб Один, Топор Тринадцать – Топору Десять. Усилить наблюдение, начинается.

– Топор Десять – Топору Тринадцать. Принято.

– Топор Десять – Грабу Один. Слышу вас, принято. Прием.

Ну, вот и хорошо, а мы посмотрим, что там творится за рекой, пока фриц пристреливается.

За рекой, понятно, ничего не происходило, немцы вполне резонно ждали конца артиллерийской пристрелки, даже движение в рощах, довольно часто фиксируемое наблюдателями, полностью прекратилось.

Артиллерийской подготовки я не боялся, времени после уничтожения мотоциклетного взвода немцы нам предоставили более чем достаточно. В наличии имелось на каждой из высот по два основных парных и четыре запасных одиночных окопа для стрельбы стоя для бойцов парашютно-десантных отделений, а также КНП и два основательно вырытых гранатометчиками окопа под АГС на высоте 44,8. Окопы рыли по топографическому гребню, в этой связи я решил, что брошенных назад коротких ходов сообщения полуметровой глубины будет вполне достаточно для обеспечения маневра бойцов в ходе боя.

Конечно, будь у меня больше времени, ходы сообщения были бы соединены общей траншеей, снимающей часть проблемы поражением личного состава, укрытого от пуль за гребнем артиллерийско-минометным огнем, но отрыть ее мы, к сожалению, не успели. Бугаев, находившийся на своей высотке фактически в засаде, ходами сообщения вообще не заморачивался, предпочитая им наличие нескольких скрытно вырытых лишних окопов.

Боевые машины были рассредоточены по обратному скату высоты 44,8, вероятность прямого попадания в них оценивалась мной как незначительная. Осколочное действие 105-миллиметровых снарядов можно были считать немногим большим.

Для начала немецкий артиллерист пристрелял высоту 44,8 и пустой опорный пункт у моста рядом с ней, это было ожидаемым, а вот, что перенос огня даст падение первого же снаряда на вершину бугаевской высоты, было воспринято уже с удивлением, играть с такими картами вовсе не хотелось. Впечатление еще больше усилилось, когда в эфире появился мрачный голос старшего сержанта:

– Топор Десять – Топору Одиннадцать. У меня самое меньшее трехсотый, Белявский под близкий разрыв попал. Окоп завалило на х…

– Скверно. Одиннадцатый, откапывать не торопись, подожди окончания пристрелки. Не хватало еще кого-то потерять.

– Понял, Топор Десять! Так и соображал.

– По сторонам посматривай, Топор Одиннадцать. Не нравится мне эта пристрелка.

– Принято, Десятый.

– Граб Один – Топору Десять. Как обстановка?

– Топор Десять – Грабу Один. Слышу вас. Противника не наблюдаю.

– Граб Один, все внимание по сторонам. Если правильно понимаю жизнь, немец сейчас на тебя огонь перенесет. И если в лесу кто-то есть, ему будет самое время после этого появиться.

– Понял, Топор Десять. Не пропустим. Прием.

– Так и надо, Граб. Не пропусти.

– Топор Тринадцать – Десятому. У тебя как обстановка?

– Топор Десять – Топору Тринадцать. Слушаю вас. Противника в зоне наблюдения не обнаружено. Полная тишина, даже никакого движения нет.

– Смотри лучше, Тринадцатый. Взвод, внимание! Фриц пристреливает высоты, значит, скоро что-то начнется. Всем приготовиться к бою!

Разумеется, я не угадал. Возимый запас снарядов на немецкой батарее действительно оказался не резиновым, и в результате пристреливать высоту 43,1 немецкий артиллерист просто не стал. Что, видимо, было вполне логичным, коли на ней не наблюдалось русского присутствия.

Кинув на Бугаева для уточнения данных еще пару снарядов, кучно упавших близ вершины высоты, немецкая батарея замолчала. А вот меня с новой силой начали одолевать сомнения – всё ли я предусмотрел и не совершаю ли где-то ошибки своим бездействием.

Основания для сомнений образовались вполне приличные: пристрелка высоты 43,1 давала бы высокую вероятность того, что в ее районе находится обошедшее мой взвод немецкое подразделение, что внесло бы определенную ясность в столь мутную уже сколько часов как обстановку. Вот только черта с два так получилось – немцы привычно отказывались поступать так, как мне бы того хотелось.

– Топор Тринадцать – Десятому. Ханин, ты точно никого вокруг себя не видишь? Может, угол какой-то непросматриваемый образовался, а вы там мух ловите? Прием.

– Топор Десять – Топору Тринадцатому. Товарищ лейтенант, обижаешь, начальник. Согласно инструктажу сижу на дубе по западному краю рощи, не то что противоположный берег – река вся наблюдается. Даже вас вижу. Никакого движения. Прием.

– Понял тебя, Тринадцатый. Смотри в оба, пока до связи.

Скверный ход. В этот раз немец, похоже, решил не рисковать и теперь ждёт подхода танков и авиации. Черта с два! Как через полчаса выяснилось, я тут снова не угадал.

– Граб Один – Топору Десять. Наблюдаю противника, восемь человек с ручным пулеметом. Выдвинулись из леса на юг от высоты, косятся на госпиталь, перебежками продвигаются в мою сторону… В лесу движение, наблюдаю еще одного немца, предполагаю выход разведки.

– Граб – Десятому. Тебя наблюдают?

– Нет, думаю, что не обнаружен, мы хорошо замаскированы, Десятый. Ещё… вижу в лесу пулеметный расчёт, лежат с ручником в прикрытии. Приём.

– Хреново, Граб. Валите оттуда. Только осторожно, чтобы не обнаружили. Спустишься по склону – бегом в лес. В лесу сядешь так, чтобы наблюдать высотку.

– Принято, Десятый. Приступаю.

И что же теперь делать? Злоба на упоротого подполковника вновь подняла свою голову – занимай оборону на высотке стрелковый взвод хроноаборигенов, реакция немцев была бы предсказуема. Они, несомненно, опять вызвали бы артиллерийский огонь по холму и под прикрытием огневого вала пошли в атаку. А как подошли к вершине и завязали ближний бой – шлёп, и вот он я, такой внезапный, со своей бронегруппой. Ну, это в идеале, в суровой реальности было бы желательно, чтобы данный взвод, сидя на дне окопов, выход противника в атаку не прозевал, как это собственно в первый раз и произошло.

А тут все пошло по весьма скверному сценарию – немцы, увидев пустую высоту, выслали вперед одну разведывательную группу. И вовсе не факт, что высоту 43,1 они планируют удерживать большими силами. Если планируют удерживать вообще.

Скверно-то как. По большому счету им даже из леса выходить не надо, они одним пулеметным огнём из лесного массива могут сорвать эвакуацию госпиталя. А если перевалят высоту и уйдут в массив за моей спиной, то станут угрожать моему опорному пункту, пункту боепитания, станции и госпиталю одновременно…

Ну ладно, умник, проблему надо решать и как можно быстрее. Даже если одну БМД придется на сорок третьей высоте оставить, чтобы блокировать немецкое подразделение в лесном массиве, это лучший вариант, чем немцы за моей спиной. Да, собственно, она с её вершины заречье вполне даже достанет. Так что ещё не всё потеряно. И да, подставившееся немецкое подразделение совсем не лишним будет зачистить. Есть у немецкого командира лишнее стрелковое отделение, и тут оно вдруг исчезло, в сумме дают уже два отделения. Так что выбираемся из КНП и бегом к никишинской БМД, кто-то из нас на этом свете явно лишний. Ну, а пока с машины сбрасывают масксеть и заводятся, уточним обстановку:

– Граб Один – Десятому. Фрицы, когда ты их последний раз видел, где находились? Привязывайся к вершине высоты. Скорее давай!..

Якунин, судя по лёгкой одышке, отвечал на бегу:

– Десятый, к дороге подходили!

– Принято, Граб. Дуйте в лес, быстрее!..

Итак. Прикидываем, что и как. От уреза лесного массива до вершины высоты 43,1 примерно четыреста метров, сто пятьдесят из них сбрасываем на потери времени. Средняя скорость движения пусть будет три километра в час, это пятьдесят метров в минуту. Пять минут. Два километра – тридцать три метра в минуту, то есть около восьми минут. Средняя скорость машин около тридцати километров, полтора километра расстояния – итого девять минут. Попались, субчики, времени добежать до леса у вас по идее не хватит.

– Бронегруппа, газу! Мехводы, держать максимальную скорость! Наводчики, орудия на левый борт, при огне противника вести огонь на подавление с ходу! Скорость не снижать!

– Топор Тридцать! Егоров, если начнется атака с фронта, снарядов не жалеть! Если будет необходимо, то дуй на нашу сторону, подстрахуешь опорный пункт с обратных скатов, пока мы не вернёмся! Приоритет ПТО. Прием.

– Топор Десять – Топору Тридцать! Принято, к бою готов!

Машины бронегруппы как наскипидаренные рванули вперед.

– Граб Два – Топору Десять. Сержант, слышишь меня?

– Топор Десять – Грабу Два. На связи, слышу вас хорошо, прием.

– Граб Два, в атаке держишься в полусотне метров за кормой БМД, контролируешь гранатометателей и прочую недобитую сволочь под гусеницами, в радиусе тридцати метров от машин. По сторонам внимания не обращай, БМД справятся, твоя задача, чтобы никакой высунувшийся из воронки фриц боевые машины подорвать не сумел. Как понял меня? Прием.

– Топор Десять – Грабу Два. Вас понял, моя задача защищать БМД от гранатометчиков, по сторонам внимания не обращать. Прием.

– Граб Два – Десятому. Принято, не подведи.

В общем, что от меня зависит, я сделал. Теперь осталось зачистить это отделение, огнём загнать остальных немцев в лес, обеспечить их дальнейшую нейтрализацию, если немец попытается атаковать с фронта, расстрелять противника на приречном лугу, как-то пережить введение им средств усиления от старшего начальника, желательно перемолов и их тоже до кучи, а там и ночь настанет. А ночью с нашими тепловизорами мне сам черт не брат. В принципе можно даже и на другой берег скататься, сюрприз сделать. Об их возможностях немцы и подозревать не могут.

Но за размышлениями я отвлекся, а между тем на экране прицела появились несущиеся со всех ног к стене леса немцы. К их несчастью, хотя командир отделения верно оценил обстановку и принял единственное верное в их ситуации решение, помочь этим восьмерым уже ничто не могло. Они даже в траве укрыться шансы имели совершенно призрачные. Остановившись на вершине высоты, мы наблюдали их с неплохого угла сверху.

Кровожадный Никишин дал первую короткую очередь из 30-миллиметрового орудия, бегущего крайним немца разорвало на куски.

– Юнусов, Никишин, пушки отставить, цель – бегущая пехота противника, пулеметами огонь!

В спины бегущего немецкого отделения резанули пулеметы. Впрочем, отделения впереди уже не было, на ногах остались только четыре фигуры, поддавшиеся панике и не сообразившие вовремя залечь. Пробежать достаточно далеко им было уже не суждено. Оставшиеся, судя по тепловым сигнатурам, пытались, укрывшись в траве, ползти в сторону опушки леса, ощетинившейся огнем прикрывающего отход разведывательной группы немецкого взвода.

– Никишин, Юнусов, пехоту в поле оставить! Цель – пехота по опушке леса, четыреста метров! Приоритетные цели пулеметы и ПТР! Уничтожить! Пушками и пулеметами, огонь! Снарядов не жалеть!

Снарядов действительно жалеть не стоило, когда еще этот немец так подставится. Как мелькнула мысль, если сейчас выбить все групповое оружие, то уцелевший противник вряд ли госпиталю какие проблемы в дальнейшем составит.

– Бронегруппа, крошите их на…, пока в лес не ушли! Граб Два, огонь по опушке! Спускаемся правее ниже по склону, прячемся от огня с противоположного берега!

Обе БМД и чуть позже присоединившийся к ним бронетранспортер безжалостно плесканули по опушке огнем, мгновенно заставив замолчать все огневые средства выбравшего себе слишком зубастую цель немецкого взвода.

– Стомиллиметровыми, по десять снарядов на машину! Никишин, справа к центру! Юнусов, слева к центру! Пулеметами и тридцатками огонь не прекращать! Огонь!

Мощь вооружения ведущих беглый огонь БМД-4 просто поражала, никогда ранее я не видел настолько впечатляющего отражения термина «огневая мощь». Даже когда боевые машины расстреливали немецкий автотранспорт, зрелище было далеко не столь жутким, тогда все слишком быстро покрыли дым и пламя. Немецкий взвод просто исчез.

Вряд ли, конечно, мы убили всех, даже при использовании тепловизоров в лесу это нереально. Но явно мы убили многих и еще больше ранили. И как я надеялся, выжившим теперь будет не до нашего госпиталя. Те, у кого недостаточно крепкие яйца, теперь должны рвануть в глубь леса как зайчики и, черт знает когда, суметь из него выбраться, а тем, у кого в штанах шарики покрепче, хватит забот со спасением и эвакуацией выживших в этой бойне раненых. Им точно будет не до русского госпиталя. А если найдется тот, кто думает иначе, БМД вернуть будет недолго. Якунинский дозор фрицам в этом поможет – ему самое время на высотку вернуться, проследить за порядком.

– Якунин, живой? Валите назад, занимайте свои норы, кончились фрицы. Задачи те же. Я назад.

Назад мне, по идее, следовало поторапливаться, немцы действительно под шумок то ли попытались атаковать с фронта, были обстреляны Егоровым сразу по выходе и вовремя отказались от атаки, то ли слишком близко к сердцу приняли наш бросок к высоте 43,1 с явно выглядевшим эффектно даже со стороны расстрелом немецкого взвода, но промежуток: рощи за рекой – высоты 44,8 и 41,2, опушка леса по высоте 40,9 за железной дорогой был весь покрыт трассерами и столбами взрывов артиллерийских снарядов. Патронов и снарядов стороны не жалели, причем немецкая батарея беглым огнем долбила по высотам у моста, видимо, вполне профессионально отказавшись от идеи поразить одиночный танк в лесу или наши три машины на обратном скате высоты 43,1 огнем с закрытых огневых позиций, за околонулевыми вероятностями.

Достаточно глупый шаг со стороны немецкого командира роты, что то ли за личным составом не уследил, то ли сам от ярости самообладание потерял. А мы сейчас ему это докажем, благо двухкилометровая дистанция для наших пушек вполне посильна да и приборы наблюдения на ней вполне даже эффективны.

– Бронегруппа, слушай мою команду! Граб Два, не стрелять, экономь патроны. Никишин, Юнусов! Противник по опушке леса за рекой, дистанция два километра, ведет огонь! Уничтожить!

БМД снова изрыгнули огонь. На фоне поднявшихся среди деревьев на опушке рощи столбов взрывов от 100-миллиметровых снарядов мелькали струи шариков 30-миллиметровых снарядов.

Завидовать немцам, попавшим под наш огонь, точно не стоило. И я собирался доказать это им как можно нагляднее. Если получится как следует, может быть, и до танков и авиации не дойдет. Решат, что с них на сегодня хватит, например…

Безнаказанное избиение немецкого подразделения откровенно увлекало, и немного пришел в себя я только после доклада сохранившего хладнокровие Никишина о расстреле двух третей снарядов в боеукладке, что обрисовало передо мною еще одну совершенную мной ошибку.

ОШИБКА. Командир в ходе боя постоянно должен контролировать расход боеприпасов своим подразделением.

Но это ладно, бог с ним, – не ошибается тот, кто ничего не делает, я же всё вовремя сообразил, а значит, получил возможность исправить ошибку, не дожидаясь наступления неприятных последствий.

Итак, что делать дальше? Прекратить огонь? А какие это выгоды мне даст? В следующий раз немецкой роты или даже взвода, решившего пострелять в лоб БМД из карабинов образца 1898 года в прицелах, может и не появиться, мы отделены от боеспособного противника рекой, а пулеметные короба машин не расстреляны даже наполовину… А значит, что? Расстреливаем остатки снарядов и отправляем БМД бронегруппы на пункт боепитания заряжаться, а Егоров тем временем посторожит.

Вариант отправить машины на пункт боепитания поодиночке в данной ситуации откровенно не лучший. Да, конечно, я не знаю, как скоро к немцам подойдет подкрепление, и, соответственно рискнув в данный момент, после перезарядки получу сразу две машины с полным боекомплектом, а не гарантированно одну с полным и две с третью-четвертью, что ни черта не много для напряженного боя. Боеспособность немецкой роты за рекой сейчас минимальна, ей нужно время на приведение себя в порядок даже в случае подхода подкреплений – так что, не использовать период затишья для пополнения боеукладок будет откровенно преступно.

Из этого следует ВЫВОД: расстрелянные подразделением боеприпасы должны восполняться при первой же имеющейся возможности.

Но пока меня должен интересовать Егоров, будет откровенно хреново, если у него боеукладка пустая. Тогда дежурной машиной бронегруппы с наименьшим расстрелом оставить придется.

– Топор Тридцать – Десятому. Егоров, остаток боеприпасов доложи, срочно. Прием.

– Топор Десять – Тридцатому. По сотке восемь штук без ПТУРов, тридцаха около сорока процентов, пулемет две трети. Приём.

– Десятый – Тридцатому. Прекратить огонь! Егоров, прекратить огонь! Останешься дежурной машиной, пока Никишин с Юнусовым перезарядятся. Местонахождения без приказа не меняй. Как понял?

– Топор Десять – Тридцатому. Вас понял, прекращаю огонь, остаюсь на месте, дежурной машиной по опорнику.

– Принято, Тридцатый. Юнусов, Никишин, беглым добивайте остатки снарядов по рощам и на пункт боепитания перезаряжаться. ПТУРы не трогать, знаю я вас!

Никишин, видимо, разделявший мое наслаждение явной победой над противником, незамысловатой шутке отчетливо хмыкнул:

– Принято, товарищ лейтенант. Удачная стычка, могу поздравить.

– Спасибо. Но ты не отвлекайся, долби давай. Гибадуллин, потом у высоты остановишься и меня сбросишь.

– Принято, Десятый.

Второй этап боя за Гадюкинский мост прошел успешно, взводу осталось пережить третий и ночь после него. И наступило самое время начать продумывать, как бы всё это дело провернуть без излишних потерь.

Разумеется, по закону подлости, перезарядиться 442-я и 443-я машины до появления над головой немецкой авиации не успели, как бы на это я ни рассчитывал. Как бы экипажи и помогающие им водители ни торопились, это не самое быстрое занятие – одно удаление пушечного сала с нескольких десятков 100-миллиметровых снарядов дело не пятиминутное, коли ни я, ни Петренко такой их разовый расход не прогнозировали, а снаряжение лент к 30-миллиметровым пушкам – это куда большая морока.

Девятка немецких бомбардировщиков шла с запада клином звеньев без истребительного прикрытия и смотрелась абсолютно безобидно. Ну, для того, кто не видел результаты их бомбежек. Плохо, а я немного надеялся, что их не будет.

Ну, это лирика, что будем делать? Отбиваться – это понятно. Только чем? Бронетранспортер с его «Кордом» это замечательно, благо после эвакуации тяжело контуженного Белявского к Петренко я приказал ему замаскироваться на опушке за болотцем и взять на себя ПВО опорного пункта, «Печенеги» с автоматами против пикировщиков не пляшут, но зато позволяют бойцам не остаться наедине со своим страхом, основной вопрос в том, стоит ли привлекать БМД Егорова. В этот раз она в стороне, радиолокатора, на ней не стоит, так что, как бы ни нахваливали СУО машины производители, по эффективности стрельбы по воздушным целям, сравнивая БМД-4 с «Шилкой», позволю себе для данной ситуации им не поверить. Тридцатимиллиметровая 2А72, конечно, лучше «Корда», но не более того.

На высотах мы сидим в окопах, так что с поражением нас авиабомбами не всё так однозначно, а вот демаскировавшую себя машину Егорова в принципе и потерять недолго, а она, увы, это не почти бесполезный бронетранспортер в противовоздушной засаде – особенно если вслед за юнкерсами танки появятся. В этом случае придется с пункта боепитания одну из машин срочно снимать, причем без вариантов. С другой стороны, как бы нас без него тут вместе с БТР-Д не похоронили. Пятисотки-двухсотпятидесятки под фюзеляжем – это ой как много, немцам останется только крестик поверху поставить.

– Взвод! Приготовиться к бою! Пикировщики противника! Без команды огня не открывать! Сигнал к открытию огня – короткая автоматная очередь! – Не то что бы я надеялся, что ни у кого не выдержат нервы открыть огонь без команды по падающему на тебя бомбардировщику, но как командиру подразделения следовало держать фасон.

– Граб Два! Ты – огонь по готовности! Лови их на выводе после сброса бомб, в лоб не стреляй. Расстреляешь ленту, вставай на ход, меняй позицию. Будет на тебя второй заход – не стой, стреляй вдогон по концевому. Понял меня?

– Топор Десять – Грабу Два. Вас понял. После демаскировки засады не стоять, при заходе на меня с места вести огонь по концевому. Прием.

Якунинский пулемётчик прямо заиграл новыми красками, из него вырисовывался очень толковый сержант.

– Тридцатый, Егоров, слышишь меня?

– Топор Десять, Тридцатый на связи.

– Веди заградительный огонь с опушки, корректировка – по трассе. Зайдут на тебя – на месте не стоять, переходить на огонь с ходу.

– Принято, Топор Десять. Но мысль такая есть…

– Думаю тут я, Егоров! Твоё дело выполнять!

Девятка Ju-87 над нашей головой тем временем разворачивалась в круг, вот-вот из нее вниз должен был пойти первый пикировщик. Я, нервно сжимая автомат с уже выключенным предохранителем, огляделся по сторонам и… поймал приступ бешенства. БМД Егорова выезжала на пшеничное поле, раскинувшееся за идущим вдоль леса просёлком.

– Егоров, почему нарушил мой приказ, у тебя во рту зубам тесно?

– Извини, Десятый, но идея сидеть под бомбами не лучшая. Собьем мы кого или не собьем, но всех вас на высоте крупнокалиберные бомбы точно похоронят. А так я на себя их отвлеку. Если все живы останемся, даже приму любое наказание, товарищ гвардии лейтенант! – Сержант явно ухмылялся. В его ситуации любые угрозы действительно смотрелись глупо.

Сволочь! Но беситься о поступке Егорова было некогда, с ним разобраться можно будет и потом, если, конечно, мы оба останемся живы и у меня не будет благодушного настроения, поскольку по факту он был прав – мы тут вовсе не в дотах сидим, и бомбовая загрузка девяти юнкерсов на десять бойцов – это совсем не то, что вменяемый человек хочет испытать на своей шкуре.

И если откровенно сказать, то при всем попирании Егоровым дисциплины мне всё равно было приятно. Он и его экипаж, если не шли на самопожертвование, то без приказа рисковали жизнью ради товарищей, нивелируя ошибку вышестоящего начальника. Рациональное зерно в его рассуждениях более чем присутствовало.

Над головой тем временем сорвался вниз первый немецкий пикировщик.

Первое звено немецкой девятки, тем не менее, на машину Егорова не отреагировало. Самолеты один за другим нырнули в отвесное пикирование в направлении высоты 44,8, как оказалось, выцеливая именно мой окопчик. Сказать, что пикирующий прямо на голову юнкерс пробирал до печенок, это ничего не сказать. Не знаю, кто первым не выдержал и открыл огонь, я или кто-то из бойцов рядом, всё, что запомнил, прежде чем землю вокруг всколыхнули взрывы, это все увеличивающийся и увеличивающийся в размерах Ju-87 и трясущийся от непрерывной очереди автомат в моих руках.

Следующим отчетливым воспоминанием стал звон в ушах, отплевывание от забившей рот земли и попытка встать из полузаваленного землей окопа, близкий разрыв смахнул взрывной волной бруствер в ячейку. Первое звено уже отбомбилось и выходило из атаки, уходя круто вверх где-то над дубовой рощей, где сидел Ханин, причем отставший самолет вроде бы даже и дымил, а вот проблемы у БМД Егорова только вырисовывались – второе звено пикировщиков явно целью избрало именно его машину.

Тем не менее, сержант не подкачал, зашедший на него первым Ju-87 полыхнул вспышкой прямого попадания снаряда, отрубившего крыло неудачнику, и, закрутившись вокруг своей оси, рухнул на землю. Отбомбиться удалось только следующим двум юнкерсам, судя по частоколу взрывов, скрывшему боевую машину, скинувших бомбовую загрузку разом. Машина уцелела, а выходившие из пикирования самолеты провожали очереди пушки и пулемета БМД.

– Юх-х-ху! – завизжал радостный Егоров по радиостанции. – Прямо бодрит! Правда, товарищ лейтенант?

– Заткнись, балбес, и соблюдай правила радиообмена! Похоже, на тебя еще одно звено заходит!

Третье звено немецкой девятки, непонятно почему продолжавшее болтаться наверху, видимо, ожидая уточнения обстановки атаковавшими первыми товарищами, действительно явно избрало целью нашего адреналинового наркомана. Егоров тем временем, пока на него нацеливали глаз соколы Геринга, продолжал красоваться перед публикой:

– Я вижу, Топор Десять. Без командира наводчику по воздушным целям сильно не постреляешь.

– Удачи, сержант!

– Принято, Десятый!

Юнкерсы один за другим перевернулись через крыло и полетели вниз. БМД развернулась перпендикулярно к направлению пикирования и начала набирать скорость.

Возможно, в этой тройке подобрались летчики поопытнее, возможно, немцам просто повезло, но в этот раз БМД Егорова уже не подфартило, хотя он опять сумел подвести трассу под немецкую машину.

Фриц полыхнул разбитым двигателем и рухнул в реку. А боевая машина сержанта осталась стоять посреди испятнанного воронками и побитого взрывами пшеничного поля, задрав ствол вверх. Радиостанция молчала.

Довершая надвигающуюся на взвод черную полосу, в сети появился ранее отмалчивавшийся Бугаев:

– Топор Десять – Одиннадцатому. Дорога на северо-запад, дистанция тысяча двести. Вижу танки…

Приехали. И что теперь делать? Замысел, ради которого я приказал Егорову бить юнкерсы с опушки на высоте 40,9, пошел прахом. Оставайся он там, «Арканы» зарешали бы вопрос с любым танковым подразделением середины прошлого века, по какой бы дороге оно ни подходило, потребовалось бы для этого выезжать под переезд или нет. Даже будь танков не четыре, а десяток, прилетающая непонятно откуда ракета, пробивающая танк товарища кумулятивным пестом навылет, это не то зрелище, которым можно пренебречь и следовать к месту назначения дальше как ни в чем не бывало. А там, после неизбежной заминки немецких танкистов и остальные две БМД перезарядились бы.

А теперь БМД в противотанковой засаде у меня нет – хотя, если честно, с ней и нами всё вышло гораздо лучше, чем могло бы, поскольку у меня благодаря безумной тяге к героизму и недооценке эффективности авиационного вооружения были все шансы бомбежки не пережить. Отмечу, предчувствия, что десятой жизни не будет, у меня никуда не делись. Упавшей на высоту бомбовой нагрузке всего лишь трех юнкерсов мне и севастьяновскому отделению хватило выше крыши, еще шесть отвлек на себя Егоров. Так что выведем на чистую воду еще одну совершенную мной ошибку.

ОШИБКА. С тягой к героизму, своей или чужой, надо быть осторожнее. Ибо героизм в обязательном порядке есть следствие чьего-то непрофессионализма.

В данном случае исключительно моего, Егорову с экипажем пришлось по собственной инициативе нейтрализовывать ошибку старшего начальника, спасая его же глупую голову. Что собственно подвигом и является. Если бы БМД выгнали в поле во исполнение моего приказа, это было бы просто выполнением своего долга.

А делать мы будем вот что:

– Верба Десять – Топору Десять. Ваня, у нас танки на горизонте. Что там с машинами у вас?

– Топор Десять – Вербе Десятой. Карусели заполнены, ленты к тридцахам снаряжаем.

– Долго еще?

– По половине и трети где-то осталось. В принципе, собранное хоть сейчас можно заряжать.

– Верба, пожалуй, не надо, просто поторопитесь, время у нас пока есть. Фрицам еще организоваться надо, подсрачник мы им неслабый выписали. Ленты на машинах параллельно снаряжаете? На одну перейдите, если слишком рано атака начнется, то одна машина уже с полным бэка будет.

– Понял вас, Топор Десять.

Время у нас действительно было. После того огневого шквала, что я обрушил на немецкие головы, пехоты, поднимающейся в атаку при одном виде танков, быть не должно. Должна быть большая проблема вообще ее поднять, немцы все же не Люди-Х из броневой стали. Собственно Колоссус даже там русский. А за время этой заминки и машинам боеукладки полностью заполнить можно будет. До наступления темноты времени еще немало, одна БМД потеряна – отводить уцелевшие боевые машины на пополнение боеприпасами в дальнейшем может стать непросто.

Танки действительно переходить в атаку с ходу не торопились, свернув направо и спрятавшись за рощей. Подождем, посмотрим, знать, что мы сейчас максимально в сложившейся ситуации для них беззащитны, немцы не могут, а время работает на нас.

Тем не менее, немцев долго ждать тоже не пришлось, давать мне время, пока Петренко закончит перезарядку обеих уцелевших БМД, они не собирались.

Атака началась вполне буднично – с возобновившегося артиллерийского обстрела по высоте 44,8, через две минуты после начала которого в поле появились растягивающиеся на ходу в линию немецкие танки с пехотой на броне.

Вариант, что «голых» танков при моих ручных ПТС можно сильно не бояться, а атакующая осторожными перебежками немецкая пехота даст мне достаточно времени на вывод боевых машин с пункта боепитания, пошел прахом.

– Верба Десять – Топору Десять. Немедленно заканчивай все работы и пулей гони машины к высотам, немцы атакуют.

– Топор Десять – Вербе Десять. Принято, выполняю.

Теперь можно будет подумать, как жить дальше, если недолго – немецкие танки не собирались атаковать на средней скорости три километра в час. Напротив, посадив пехоту на броню, они получили возможность выдать по крайней мере тридцать, судя по скорости сближения.

Не то чтобы они меня переиграли, правильнее я рискнул – и мне не повезло. И не подозревал, что немцы практиковали танковые десанты. Но и у меня есть для них сюрпризы.

– Топор Одиннадцать – Десятому. Инструктаж помнишь? И ни звука, ни движения, пока немцы к реке не спустятся. Вас троих задавить огнём для танков секундное дело, потом тоже не подставляйтесь. Огонь по готовности. Прием.

– Топор Десять – Одиннадцатому. Вас понял, выполняю.

Немецкая батарея, видимо для экономии боеприпасов, перешла к огню очередями с четырехсекундными интервалами, так что возможность отслеживать обстановку, выглядывая из моей полузасыпанной ямы в земле в промежутке между взрывами, у меня присутствовала.

Первый Pz.38(t), подошедший к броду перед спуском в воду, даже не сбросил скорость. Ствол идущей за ним машины смотрел на Бугаева, оставшихся двух – на меня. Замысел боя от немецкого командира был ясен как день – выход в кратчайшие сроки на рубеж реки танкового десанта, атакующего под огневым валом, сброс пехоты на голову не успевшей опомниться пехоты противника и уничтожение его танков, укрывшихся на обратных скатах или в лесу за позицией, огнем с короткой дистанции. Артиллерийский огонь, кстати, как только немцы выйдут на наш берег, должен прекратиться, чтобы атакующих собственными осколками не порубило.

– Бугаев, осторожнее, второй танк на тебя смотрит.

– Вижу его, Десятый. С него семеркой и начну, жизни ведь не даст сука. Первый Кучинский возьмет.

– Понял тебя, выполняй.

Рядом грохнул очередной взрыв, осыпав меня сбитой осколками и взрывной волной землей с остатков бруствера. Чуть-чуть было не зазевался…

Бугаев из РПГ-7 стрелял очень неплохо, по высоте 41,2 противник огня не вёл, обстановка для замкомвзвода была в принципе близка к полигонной, даже боевой тремор не должен был оказать особого влияния – сержант был с хорошим боевым опытом. Для удачной противотанковой засады сложились все условия – их нужно было просто не упустить. Тем временем вторая немецкая машина не стала стоять на берегу, а тоже полезла в воду, условия упростились еще более.

Замкомвзвода не подвел. Момент, когда я, отсчитывая секунды, выглянул наверх, Саша как раз выбрал для выстрела, и ширкнувшая над речной гладью граната попала двигающемуся вторым «Чеху» куда-то в башню, сбросив в воду взрывом рядом сидящих немцев, как спелые яблоки.

Секундой позже по пехоте на первой машине непрерывной длинной очередью резанули трассеры пулемета рядового Костина. Впечатление было еще более устрашающим – облепленный людьми, как новогодняя ёлка, танк мгновенно опустел. Впечатление было… ну как от кошки, махнувшей хвостом по выстроенным для комнатной битвы солдатикам. Люди падали с брони как куклы. А вот второй номер пулемета Кучинский выстрелом из РПГ-26 по танку умудрился промахнуться.

Сбить возникшее напряжение очередной артиллерийский разрыв, понятно, уже не мог – я разве что вздрогнул и чуть присел на секунду.

– Взвод, танки и пехота противника на рубеже реки! Уничтожить!

Долей секунды позже над бруствером окопа гранатометчиков левее и ниже моего возник Аушев с заряженным РПГ-7Д на плече, после пары секунд прицеливания всадивший таки гранату в везучую немецкую машину, разворачивающую на Костина свою башню, практически одновременно со вторым выстрелом Бугаева по своему танку.

Со стороны рощ и оставшихся двух Pz.38(t), казалось прямо мне в лицо, замелькали красные и зеленые брызги трассирующих пуль.

А дальше за спиной появились спешащие, как на пожар, БМД, пока противник резко усилил артиллерийский огонь, загнав всех на дно окопов. Личное участие в бою для меня закончилось, осталось только руководить заочно.

– Юсупов, Никишин! Танки на рубеже реки! Разделитесь, растяните огонь!

– Вижу их, Десятый.

Я ошибся, разделяться бронегруппе не потребовалось, оба находившихся на противоположном берегу танка БМД сожгли противотанковыми ракетами прямо с дороги – даже не остановившись при этом.

А дальше две боевые машины и присоединившийся к ним бронетранспортер разорвали остатки оставшейся совершенно беззащитной на приречном лугу немецкой пехоты буквально в клочья. Прекращение немецкой батареей артогня по высоте и перенос его по боевым машинам не помог, по докладу мне наводчиков-операторов и личному наблюдению до рощ не добежал никто. Немецким пулеметчикам и артиллеристам, оставшимся в роще и даже попытавшимся пустить в ход одно орудие, перепало между делом, попытка прикрыть отход танкового десанта закончилась, едва начавшись.

Бой был выигран, осталось только посчитать потери и принять меры к нейтрализации очередного возможного немецкого сюрприза.

Егоров остался жив, отделавшись тяжелой контузией, – взрывная волна от взорвавшейся рядом пятисоткилограммовой авиабомбы, что, изрешетив осколками и сорвав гусеницу, вывела из строя боевую машину, «затекла» в открытый люк.

От бомбежки и артобстрела высоты 44,8 в отделении Севастьянова были ранены и контужены три человека из четырех, можно было уверенно считать, что младшему сержанту мы все были обязаны жизнью. Пробомбись по нам еще шесть юнкерсов, можно было смело считать, что немцам осталось бы только добить раненых. Чтобы не мучились.

Аушев и Кучинский свой танк, метров десять не дошедший до нашего берега, все же спалили, подбитый из РПГ-7 38(t) рядовой добил вторым РПГ-26. Он же перестрелял часть экипажа, полезшего из люков горящего танка. Вокруг нее мы взяли пятерых вовремя поднявших руки пленных. Экипажу и десанту сожженной посреди реки Бугаевым машины так не подфартило. Экипажи расстрелянных противотанковыми ракетами танков разделили судьбу пехоты. То, что примерно десяток немцев оказался достаточно хладнокровным, чтобы укрыться за горящими танками, а не припустить к лесу под огнем в спины, никого не спасло. Когда они с наступлением темноты попытались уйти к своим, стоявшая дежурной никишинская БМД расстреляла их в спины, характерно натолкнув меня если не на совершенную мной ошибку, то на вывод точно.

ВЫВОД. При наличии технических преимуществ необходимо ими пользоваться. Желание вступить в «равный бой» – это признак в лучшем случае личной глупости, в худшем – предательства или полного непрофессионализма, который может быть по последствиям еще хуже прямого предательства.

Офицер связи от госпиталя, в роли которого выступил особист Трофимов, прибыл снимать заслон около четырех часов утра 7 июля 1941 года. Уже светало.

Сержант госбезопасности легко взбежал на вершину высоты, окинул взглядом панораму с мёртвыми немецкими танками, уже скрывающую поднимающимся утренним туманом, и рощи с вырубленными снарядами опушками и молча подошел ко мне, сам найдя мою руку.

– Спасибо, брат. Честно сказать, пока вы на наших глазах фрицев в лесу по веткам не развесили, я до конца не верил, что вы наши, а не немецкие диверсанты. А документы проверить – просто испугался. Четыре танка с пехотой во дворе, а в госпитале триста раненых…

Я молчал. Говорить было нечего. Не такой уж оказался я и гениальный.

– Поехали, братишка, как подробности боя до штаба армии довели, начальник особого отдела лично приказал вас до штарма сопроводить. Госпиталь погрузку уже практически закончил, товарищ военврач напоследок хоть ручкой вам помахать хочет.

– Ну, значит поехали, что я ещё могу сказать…

– Взвод! По машинам!

Когда мы, выведя из леса КамАЗы и зацепив на буксир БМД Егорова, проезжали мимо уже готового к отправке эшелона на станции, в дверях одного из вагонов действительно показалась фигура доктора Заруцкого. Старик широко улыбался и махал нам зажатой в руках пилоткой.

Вспышка!

…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и смотрю в закрытые очками «Revision Sawfly» весёлые глаза ухмыляющегося сержанта Никишина.

– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!

Грохот грома, вспышка… и вильнувшая по дороге БМД чуть было не улетела в водоотводную канаву, что вызвало неуправляемый поток матерщины и у меня, и у Никишина разом.

Я испуганно огляделся по сторонам, грязная весна вокруг никуда не делась, летом даже не пахло, а между тем память о прожитых приключениях не исчезла, что ставило перед мной вилку либо об окончании над мной эксперимента неизвестных яйцеголовых, либо о том, что я окончательно и бесповоротно свихнулся. Для собственного же душевного успокоения проще было бы поверить в первый вариант, благо сделанные мной из прожитых жизней выводы выглядели вполне логично и разве что немного нуждались в пополнении.

1. РАЗВЕДКА И ОХРАНЕНИЕ:

1.1. Разведка должна вестись непрерывно и всеми возможными способами. Перед выдвижением вперед разведывательной группы (дозоров) местность должна быть тщательно осмотрена. При нерациональности её использования подразделение должно вести усиленную разведку наблюдением с места, используя для этого максимально эффективные оптические и технические средства из имеющихся в наличии.

1.2. Необнаружение противника даже при использовании технических средств не является гарантией того его реального отсутствия, какие бы совершенные приборы для наблюдения за местностью не использовались.

1.3. При использовании для наблюдения за местностью боевой техники привлекаются машины с максимально эффективным оптическим и техническим оборудованием из имеющихся в наличии.

1.4. Выдвижение дозоров и разведывательных групп должно осуществляться скрытно, иначе выполнение ими своих задач будет с большой вероятностью сорвано. При невозможности скрытного выдвижения должны быть приняты меры по маскировке цели маршрута и обеспечению максимально быстрого срыва наблюдения за выдвигающейся группой (группами).

Открытые участки местности боевые машины ведущих разведку и назначенных в дозоры подразделений должны преодолевать на максимальной скорости, пешие группы либо обходить стороной, либо преодолевать насколько возможно быстро и с максимальной скрытностью.

1.5. При отсутствии артиллерийской поддержки и самостоятельных действиях ограниченными силами выставленные подразделением дозоры во всех случаях должны наблюдаться с позиции опорного пункта и прикрываться огнем, желательно всех видов оружия.

1.6. Личный состав вообще, а действующий в отрыве от подразделения в особенности должен быть надлежащим образом подготовлен к действиям в типовых ситуациях, с которыми ему придется столкнуться. Вступление разведывательных групп и дозоров в бой с превосходящими силами противника по своей инициативе категорически запрещается.

2. ОБОРУДОВАНИЕ ОПОРНОГО ПУНКТА ВЗВОДА И ИНЖЕНЕРНЫЕ РАБОТЫ:

2.1. Перед принятием решения о проведении инженерных работ должна быть проведена оценка имеющегося в запасе и затрачиваемого на проведение работ времени. Сами инженерные работы должны разбиваться на этапы, позволяющие использовать строящиеся полевые фортификационные сооружения, не дожидаясь их окончательной готовности.

2.2. По причине очень высоких трудозатрат на производство работ, капониры (окопы) для боевой техники при отсутствии на машинах оборудования для самоокапывания устраиваются в последнюю очередь.

2.3. В ходе фортификационных работ при угрозе появления противника боевые машины, не использующие оборудование для самоокапывания, должны быть отведены в укрытия и находиться там в готовности к выдвижению и прикрытию огнем окапывающегося личного состава. Боевая машина, используемая в качестве дежурного огневого средства, должна располагаться таким образом, чтобы быть в готовности к немедленному открытию огня.

Привлечение экипажей боевых машин к инженерным работам в отрыве от своей боевой техники и нахождение экипажей дежурной боевой техники вне машин категорически запрещается.

2.4. Инженерные работы должны проводиться с максимальной для сложившихся условий скрытностью.

2.5. При наличии угрозы применения противником против подразделения артиллерии и авиации личный состав и техника должны быть окопаны (укрыты), вне зависимости от своего местонахождения.

2.6. После демаскировки позиции противником вопросы скрытности расположения отходят на второй план сравнительно с защищенностью личного состава и техники. Маскировочные работы для фортификационных сооружений в этом случае проводятся в последнюю очередь.

3. БОЙ:

3.1. Недопустима как переоценка своих возможностей, так и недооценка возможностей противника. Прогнозирование возможных действий врага в расчете его непрофессионализма не допускается.

3.2. При планировании боевых действий обязательна расстановка приоритетов по стоящим перед собой и подразделениями задачам и в последующем возможностей их выполнения.

3.3. Основой боевой мощи подразделения являются комплексы вооружения боевых машин, соответственно в нормальных условиях основной боевой задачей спешенной части подразделения является создание условий для как можно полной реализации их возможностей.

3.4. Реализация огневых возможностей подразделения, включая его боевые машины, требует:

а) наличия достаточного времени для огневого воздействия на противника;

б) ограничения возможностей противника по ведению ответного огня;

в) выдерживания с ним оптимальной дистанции ведения огня для применяемого вооружения.

3.5. При использовании боевых машин ни в коем случае нельзя забывать о факторе их защищенности, с различных дистанций ракурсов и при воздействии различных типовых противотанковых средств в том числе.

3.6. Сочетание невысокой общей защищенности машины, высокой подвижности, высокоэффективного комплекса вооружения и системы управления огнём, что типично для позднесоветской БТТ, требует навязывания боя с противником на больших дистанциях.

3.7. Расход боеприпасов ведущего бой подразделения должен постоянно контролироваться его командиром. Расстрелянные подразделением боеприпасы должны восполняться при первой же имеющейся возможности.

3.8. При действиях боевых машин против укрывшейся пехоты противника вступление боевой техники в ближний бой самостоятельно категорически запрещается. При поддержке спешившихся подразделений ближний бой ведется в боевом порядке «Пехота спереди», не провоцирующем стрелков к скучиванию за боевыми машинами с высокими потерями при ведении противником флангового и косоприцельного огня и обеспечивающем своевременное обнаружение и уничтожение пехоты противника в укрытиях. Особое внимание при этом уделяется возможностям маневра противостоящим противником.

3.9. Расположение боевых машин охранения подразделения в лесу самостоятельно, без пехотного прикрытия не допускается.

3.10. Отрыва спешенной части подразделения от боевой техники даже при необходимости того в действиях на закрытой местности стоит по возможности избегать.

Действия в отрыве от техники в лесу, застройке и т. д. против численно превосходящего противника не допускаются, за исключением преследования и уничтожения расстроенного и деморализованного огнем боевых машин или артиллерии врага. При этом сам по себе обстрел противника гарантией потери им боеспособности не является.

3.11. При ведении боя в пеших боевых порядках обязательно максимальное применение к местности, обеспечивающее в том числе защищенность личного состава от ответного огня.

3.12. Групповое вооружение противника является приоритетной целью для боевых машин, пулеметчиков, гранатометчиков и снайперов (стрелков, вооруженных автоматами с оптикой) подразделения, ведение ими огня безнаказанно недопустимо. При наличии средств усиления в виде крупнокалиберных пулеметов и АГС задача подавления и уничтожения поддерживающих действия противника огневых средств возлагается в первую очередь на них.

3.13. В ходе ведения боя на короткой дистанции и в условиях ограниченной видимости во избежание быстрого поражения пулеметчиков и выключения основного огневого средства подразделения из боя тяжелые и сравнительно неудобные ручные пулеметы под винтовочный патрон должны обеспечивать действия стрелков подразделения огнем из глубины боевых порядков. Основным боевым порядком в ходе боя в лесном массиве должен быть – «в две линии».

3.14. Боевые машины со стабилизацией вооружения должны вести борьбу с авиацией противника преимущественно с ходу. С нестабилизированным вооружением – с места, тщательно перед этим замаскировавшись и своевременно меняя позиции после обнаружения.

3.15. При обнаружении танков противника боевые машины, как правило, должны максимально быстро найти укрытие, с последующей оценкой обстановки и ведением противотанковой борьбы в максимально обеспечивающих эффективность применения своего вооружения условиях.

3.16. Героизм хорош для газетных полос и прочих духоподъемных вещей. В бою его наличие есть признак либо совершенного кем-то преступления, либо чьего-то непрофессионализма.

3.17. При наличии у подразделения организационных, технических и т. д. преимуществ в обязательном порядке необходимо ими пользоваться. Желание вступить в «равный бой» без реализации имеющегося превосходства – это признак в лучшем случае личной глупости, в худшем – предательства или полного непрофессионализма.

Ну и главное:

3.18. Организация любого боя должна быть подчинена исключительно уничтожению противостоящего подразделения врага. Не обстрелять, не напугать, а именно уничтожить, понеся как можно меньшие потери при этом.