Она была молодой – и в то же время в возрасте. Кожа ладоней гладкая, но на ощупь сухая и тонкая, точно пергаментная бумага. Арсеника отметила это, когда женщина взяла обе ее руки в свои и слегка сжала. Длинные распущенные волосы, платье с рюшами. Она кого-то напоминала – взглядом. Смотрела спокойно и чуточку насмешливо. Мягко, словно и так все знала. Но задавала вопросы.

– Всего одна? Почему? – Это про Викторию. Та стояла чуть поодаль. Сцепила пальцы в замок, спрятала лицо за волосами. Ждала.

– Я не успела, – сказала Арсеника. – Моя первая душа слишком долго от меня скрывалась. Пряталась за чужим именем. А когда я наконец нашла ее, она взяла и…

– М-м. Что ж, это неизбежно, когда пытаешься обмануть судьбу и живешь в неоплаченный долг. Не вини себя. – Тонкие белые пальцы ласково погладили ее по щеке. – Ты и так дала ей больше положенного срока. Ты дала ей второй шанс. А люди… Они глупы, неблагодарны и смертны. Считают нас не даром, а проклятием… Можно подумать, у нас есть выбор, и мы выбрали бы их, если бы вообще могли выбирать.

– У нас? Вы сказали у нас?

– Вторых душ, – пояснила женщина без возраста.

Вторые души… Так вот, значит, что это за место.

– Ну, а ты, дитя? О, ты уходила долго…

Пока внимание женщины переключилось на Викторию, Арсеника осмотрелась. Ушла с вокзала и пришла к нему же. Ничего себе, каким он стал! Настоящий. С часами на башне. Шпили и флаги. Метромоста нет. И вообще ничего нет от привычного Нике города. Дорога без асфальта. Утоптанная земля. И мукомольный завод – как со старинной открытки. Стекла на месте. Окна зарешеченные. Новенькая кирпичная кладка. Башенки, ступени и арки. Не хватает только людей. И все как будто в тумане. В очень странном тумане. Который хочется смахнуть с лица, словно налипшую паутину.

– …Иди вверх по течению реки. Тебе здесь не место. Иди, иди. Река выведет.

Девушка-Есми пошла не оглядываясь. Даже прощаться не пожелала. По-прежнему в белой больничной рубашке и тапочках, она очень быстро растворилась в светлеющей утренней дымке.

Рассвет! Однако ей, Арсенике, тоже лучше было поспешить распрощаться со своей визави до того, как стать просто Никой.

– А я? Что делать мне?

– Идти вверх по течению реки, – как само собой разумеющееся, ответила та. Арсеника подумала, где же все-таки могла ее видеть. – Впрочем, ты можешь остаться. Отдохнуть, собраться с мыслями. Ты поймешь, когда настанет время. Тебя потянет. И ты не сможешь противиться.

– Пока не тянет, – торопливо проговорила Арсеника.

– Все просто: тебя по-прежнему что-то держит. Ты еще не поняла, что уже не жива. В таком случае, изнанка позаботится о том, чтобы смерть к тебе вернулась. Снова и снова. До тех пор пока не поймешь. Хотя обычно вторым душам это не требуется. А вот Есми порой проживают такие возвраты годами. Прежде чем осознают неизбежное.

– Ой, нет. – Воображение тут же нарисовало железное кресло с ремнями, провода, тянущиеся от рук и ног к мятому и потертому от частого использования ящику. «Возврат смерти. При работе надевать индивидуальные средства защиты». Пришедшее на ум выражение «сыграть в ящик» сразу приобрело новый смысл. – Лучше я как-нибудь сама… осознаю.

– Не сомневаюсь, – кивнула женщина. – Раз Предел Порядка в тебе не заинтересован, надолго ты здесь не задержишься.

– М-м. – Арсеника не поняла, о чем речь. Но, кажется, она успешно избежала еще одной беды, не попав в поле зрения этого самого Предела.

Ее неопределенное мычание было расценено как проявление любопытства, которое требовало удовлетворения.

– В Предел выбирают лучших. Тех, кто может защищать порядок с оружием в руках.

Подсказка? Если Игни сходу не угодил в этот самый Предел, тогда вообще непонятно, кого там считают лучшими.

– Таких, наверное, немного. Не из кого выбирать, – осторожно забросила наживку Арсеника.

– Тем не менее.

Ушла от ответа. Или считает, что ответила.

Рассвет.

– Я, пожалуй, пойду. Спасибо… вам. – Сделав несколько шагов, она вспомнила про Полупуть. Какое счастье, что можно так оперативно свинтить! Осталось придумать куда. – Да, кстати! Вы сказали – вверх по течению реки. А что, если я пойду вниз?

– Не получится! – снисходительно усмехнулась ее собеседница. Сделала прощальный жест рукой, подхватила юбку и плавно зашагала прочь, в туман. Босиком по траве. Как Виктория минутой раньше.

Глядя ей в спину, Арсеника внезапно поняла, на кого походила эта милая дама неопределенных лет. На Любовь Петровну, Наставника Антона Князева.

Правда, если вспомнить, что вторые души рано или поздно приобретают внешнее сходство с первыми, – в этом нет ничего особенного.

Мысль об Антоне потянула за собой другие. Арсеника вспомнила, зачем она здесь.

Изнанка. Хоть и не слишком похожая на лицевую сторону, но все же часть Никиного города. А значит, она знает здесь все.

Закрыла глаза. Представила улицу поближе к дому. Деревянные бараки. Сломанные лавочки. То, что осталось от детской площадки…

Нет, не так. Там, наверное, только площадка и есть. Причем новенькая. Дома-то по-прежнему жилые. Нужно что-то еще. Такое же гнилое и старое, но стопроцентно заброшенное.

Снова зажмурилась.

Вот сюда-то она как раз и не собиралась. Само получилось.

Настоящая Куйбышевская водокачка почти не отличалась от той, какую нафантазировала себе Ника, пока ждала Игни в развалинах этой самой водокачки.

Тишина какая… Даже песок под ногами не хрустит. А все же странно. Еще недавно она – нет, не она, Ника – стояла под этим самым козырьком, грозящим вот-вот обрушиться на голову. Разглядывала остатки плитки под ногами. Вот этой. Яркие желто-красные ромбы, даже в глазах рябит. Здесь ни разу никто не ходил. Мощная дверь с позолоченной ручкой. Ее никто никогда не открывал. Мертвые дома́ ждут мертвых людей. Что Игни имел в виду, когда говорил так об изнанке? Ну, с домами, допустим, ясно…

Краем глаза Арсеника уловила движение. Только успела юркнуть за колонну, как мимо пронесся и скрылся из виду мужчина в клетчатом костюме. Убедившись, что за ним никто не гонится, она вышла из-за колонны и попыталась понять, куда он делся.

И едва сдержала вскрик. Обеими ладонями зажала рот, чтобы не выдать себя.

Четверо человек волокли свою вяло сопротивляющуюся жертву внутрь здания через другой вход. Втащили, толкнули к стене – Арсеника видела через окно. Один достал пистолет, направил на скорчившегося между трубами беглеца. Тот попытался закрыться руками…

Смотреть, что произойдет дальше, она не стала. Снова рванула Полупутем – уже неважно куда, лишь бы подальше от этого страшного места.

Неужели и здесь? Тоже? Убивают?..

Ее буквально выбросило на незнакомой улице. Упала на колени, ссадила кожу на ладонях. В голове какая-то каша. Смертельно хотелось есть и спать. Спать даже больше. А подняться… Не-ево-озмо-ожно-о…

Князев жаловался, что ему плохо живется с Игни? Он просто не знает, что такое две души в одном несчастном загнанном теле…

Не упасть бы еще ниже. Хотя ниже, кажется, и некуда. Разве что в преисподнюю.

Цепляясь за дощатый забор у ближайшего дома, Ника кое-как поднялась на ноги. Постояла немного, дождалась, пока свистопляска предметов перед глазами сложится в более-менее устойчивый пейзаж, и попыталась идти. Ох, нет, лучше бы не пыталась. Теперь, что, всегда так будет?..

Даже простой поворот головы грозил тем, что земля и небо поменяются местами. Ника скосила глаза на дом. Аж тошно от этих новостроек позапрошлого века, не должны они так сиять окнами и пахнуть свежей штукатуркой, ненормально это… Зато внутри наверняка тоже полный комплект. Если повезет, то и кровать найдется. Нормальная человеческая кровать.

Ника двинулась в направлении двери. Хорошо, что забор не заканчивается. И он достаточно крепкий, можно безбоязненно опираться. Сколько же она не спала? Ночь? Две? Не так уж много, чтобы чувствовать себя такой разбитой…

Арсеника оказалась ей не по силам. Но именно она провела ее на изнанку города. Должно быть, второй душе это тоже далось непросто.

– Спасибо тебе, – шепотом произнесла Ника. Она прекрасно помнила, как не ладили между собой Антон и Игни, и не собиралась повторять их ошибки.

Входная дверь оказалась незапертой.

– Ты меня не съешь? – все так же тихо обратилась она к дому. Ответа, разумеется, не последовало.

Какое счастье, что дома уходят на изнанку вместе со всей обстановкой!

Этот, правда, богатством ее и на лицевой стороне не отличался. Три тесных комнаты на первом этаже. Еще какие-то двери прямо по коридору – узкому, от плеча до плеча и еще чуть-чуть, – но Ника туда не пошла. Обои в цветочек. Кроватей нет, зато целая гора стульев. Кухня… Сюда потом. На второй этаж вела деревянная лестница. Потолок здесь как будто вдавили внутрь – он оказался ниже, чем внизу. Если поднять руку, то вся ладонь упрется. Как здесь вообще можно было жить? Не комнаты, а каюты какие-то. И повсюду чистота. Ни пылинки. Словно кто-то недавно заботливо прошелся по всем поверхностям влажной тряпкой. «Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота», – вспомнилась Нике фраза из прочитанного в школе Достоевского. Бр-р.

Кровать на втором этаже имелась. За шторкой, между трюмо и приземистым резным комодом. Только лечь в нее было все равно что с комфортом устроиться в гробу.

Сунулась на чердак. В отличие от других помещений, он выглядел более-менее обычно. Щели в крыше – ну и пусть, главное, на голову ничего не льется. И матрас есть – прекрасный полосатый матрас, выглядевший так, словно его никогда не мяли ничьи бока. Ника скинула пальто – все равно не холодно – и рухнула, принимая долгожданное горизонтальное положение. Хрустнула солома.

И заснула быстрее, чем мысленно произнесла имя Игни.

Она проснулась от голода. Пить тоже хотелось – зверски. Во рту пересохло так, что язык прилип к гортани. Вспомнилась фраза Шанны: «Кишка кишке колотит по башке». Вот уж точно.

Пошевелилась. Руки-ноги на месте и вполне послушные. Голова не кружится. Сколько же она проспала? Судя по тому, что вокруг по-прежнему светло, недолго. Да и она все еще Ника…

За спиной скрипнула половица. Ника резво подскочила и уставилась в угол. Оттуда на нее с любопытством и безо всякого страха смотрели два круглых глаза. Мальчишка. Тощий, взъерошенный. Сидит на куче тряпья, крутит в руках деревяшку и перочинный ножик.

– Привет, – неуверенно сказала Ника. – Ты Есми?

– Я Колька! – сказал мальчик так, словно это само собой разумеется. – Я здесь застрял.

– Так ты живой, что ли? – Она подошла ближе, пристально его разглядывая.

– Конечно, живой, – насупился мальчик. – Какой же еще?

– А… как ты здесь оказался? – Ника все еще не верила своему счастью. Раз на изнанке есть живые, значит, здесь вполне можно… жить!

Колька отложил в сторону нож и почесал пятерней конопатый нос.

– Да я и сам не знаю. Говорю же – застрял! Мы с пацанами поспорили, кто залезет на крышу. Только тогда все было старое… я выиграл. Потом упал. А очнулся уже здесь. Я живу рядом, тоже на Тургенева. Там, подальше. Пошел домой – а моего дома нету. – При этих словах лицо его плаксиво сморщилось, но он не заплакал. – И я понял, что попал в прошлое. Раз этот дом еще новый, а мой вообще не построили. Теперь не знаю, как вернуться. Мама с папой, наверное, ищут…

– Наверное… – в словах мальчишки было что-то неправильное, но Ника не стала об этом задумываться. Гораздо больше ее занимало другое. – А что ты тут ешь?

– Ну… – стушевался Колька. – Так, всякое…

– А вода? У тебя есть вода?

– Не-а.

Поняв, что ничего путного все равно не добьется, Ника спустилась вниз, намереваясь обследовать кухню. Кухня – сердце любого дома. А сердце это жизнь.

Любая другая, но только не эта…

Ника тщательно обшарила ящики и шкафчики. Покрутила краны, попыталась открыть газ. Напрасно. Только убедилась, что все трубы и вентили – бутафория. Нет здесь ни еды, ни воды, ни газа. Даже тараканов нет, хотя она вряд ли решилась бы на такой гастрономический экстрим.

– Можно Ленку попросить.

– А?

– Ленку, – повторил возникший в поле зрения мальчик. – Она в соседнем доме живет. У нее есть велик. Тебе же воду надо? Ну, Ленка может к реке сгонять. Подожди, я сейчас.

И он выскочил на улицу. А Ника еще раз с тоской и унынием оглядела окружающее пространство в поисках хотя бы крошки съестного.

– Ща придет! – вихрастая Колькина голова просунулась с улицы в открытое окно.

– Она тоже живая? – спросила Ника. Раз велосипед, когда можно просто Полупутем…

Колька подозрительно прищурился:

– Почему ты все время об этом спрашиваешь?

Пришлось импровизировать.

– Мы же в прошлом, – сказала она как можно непринужденнее. – А раз так, значит, еще не родились, или родилась только я, а вы с Ленкой как бы еще… того.

Мысль, по счастью, оказалась для мальчишки слишком сложной.

– Сама ты того. Вон она, Ленка. Живее всех живых.

Девочка, которая катила по мостовой на красном велосипеде, и правда выглядела обыкновенно. Разве что немного старомодно. Не джинсы и футболка, а платьишко, косы с бантами, белые гольфы и сандалии…

– Я быстро! – крикнула она и помахала рукой.

Ника уже разомкнула губы, намереваясь крикнуть в ответ девочке, чтобы она была осторожней, когда буквально из ниоткуда – а непроходящая туманность превращала в ниоткуда всю изнанку города целиком – вынырнул белый автомобиль. Старая «Волга» с фигуркой оленя на капоте и круглыми передними фарами не летела и не мчалась. Просто неотвратимо сближалась с хрупкой фигуркой на красном велосипеде.

– Лена!!!

Не раздалось ни визга тормозов, ни звука столкновения. Машина растворилась во мгле так же внезапно, как и возникла.

Смятый велосипед валялся прямо под окнами. Тело девочки лежало гораздо дальше – там, куда его отбросило ударом капота.

Ника пулей вылетела из дома.

И не поверила своим глазам.

Остановилась. Убедилась, что ей не чудится. И только тогда подошла к Лене, которая сидела на обочине и не спеша надевала слетевшую с ног обувь.

Ловкие детские пальцы по очереди туго затянули ремешки обеих сандалий. Девочка подняла на Нику лучистые голубые глаза, ловко завязала висящие длинными лентами банты.

– Каждый день одно и то же, – вздохнула она с недетской серьезностью. – Хоть из дому не выходи.

Встала и мелкими шажками прошла к велосипеду. Подняла его – совершенно целый, словно и не было никакой аварии, – перекинула ногу через раму и покатила к реке, едва доставая ногами до педалей.

Ника осталась на дороге одна.

– Каждый день одно и то же, – повторила она и вгляделась вдаль – туда, где скрылась из виду целая и невредимая Лена. – Каждый день одно и то же…

Ника уже собралась было вернуться в дом, когда услышала откуда-то сверху задорный Колькин крик:

– Эй, смотри, что сейчас будет! Смотри-и!..

Он балансировал на коньке крыши, как воздушный гимнаст – на канате, раскинув руки в стороны и слегка покачиваясь. Ника сразу поняла, что не успеет его остановить. И уже спустя мгновение мальчишка рухнул вниз.

Ника крепко прижала ладони к лицу и ждала… Вскрика, стона, звука падения – чего угодно. Но ничего этого не было. Она по-прежнему стояла как вкопанная. С каждой секундой все отчетливее понимая, что нужно убрать руки и заставить себя посмотреть.

– Ни-ик. Ты чего?

Совершенно невредимый мальчик стоял рядом и тыкал ее пальцем в бок.

– Очень страшно было?

Вдох и выдох. Ника быстро глянула из-под ладони вниз. Это казалось невероятным, но после падения с такой высоты на Кольке не осталось ни царапины. И земля в том месте, где он должен был лежать без чувств, была сухая и чистая.

– Очень, – чуть слышно выдохнула Ника. – Зачем ты это сделал?

– Просто хотел показать тебе, как я упал.

– Больше не показывай, ладно?

Ника вернулась в дом. Чтобы поменьше обращать внимание на урчание в желудке, занялась делом – переставила стулья вокруг обеденного стола так, как ей казалось удобней. Достала из шкафа тарелки, но снова убрала – чистая посуда снова напоминала о еде. Нужно было подумать, где добыть съестное. И еще – как найти Игни.

– Коль, Коля! – позвала она своего неожиданного юного соседа. – Ты, случайно, не знаешь, что такое Предел Порядка?

Тот не откликнулся – уже убежал по своим непонятным делам. Вместо него в кухне появилась Лена. Поставила на стол банку, сунула руку в карман платья и протянула Нике три темно-бордовых сморщенных яблока.

– Держи. Там еще немного осталось, я не все сорвала.

Ника жадно схватилась за банку. За стеклом плескалась прозрачная зеленоватая жидкость.

Этот запах напомнил Нике встречу с речным Есми – Гораном Карповичем. Тогда над берегом висела точно такая же затхлая вонь. Наверняка на изнанке реки не только рыба обитает. Скорее даже все что угодно, кроме рыбы. Плевать. Это была вода. Ника залпом выпила всю и пожалела, что ее оказалось так мало. Нужно будет собрать все емкости, какие только найдутся в доме, и ночью метнуться к реке Полупутем, чтобы наполнить их про запас. Яблоки, конечно, не бог весть что за еда – мелкие, кисло-горькие и жесткие, – но раз они здесь есть, можно попробовать поискать ягоды или даже грибы. Рассуждала так, словно собиралась остаться здесь надолго, хотя первым делом нужно было разыскать Игни. Как только Арсеника снова проявит себя, это не составит труда.

– Хочешь? – прочавкала она, протягивая девочке яблоко. Та отказалась. – Лен, а ты знаешь, что такое Предел Порядка?

– Не, – тряхнула головой Лена. – Мне пора.

И она выскочила так быстро, что Ника даже не успела ее поблагодарить.

Она осталась одна. В доме, который давным-давно перестал существовать там, в привычном ей городе. Зато здесь он простоит вечность. И даже не в одиночестве. Сначала Колька, потом Лена… Странные ребята. Один падает с крыши, встает и идет дальше, как ни в чем ни бывало. Вторую сбивает автомобиль, а она отряхивает платье, обувает сандалии и уезжает на велике… «Каждый день одно и то же. Хоть из дому не выходи».

Они не должны были выжить после такого. Это было ясно как божий день. А тут – упали, потом очнулись, снова упали и очнулись… Похоже на детскую игру в «войнушку»: «Ты ранен! Ты убит!» Убитый выбывает из игры и возвращается в следующий круг. Получает удар, падает и снова возвращается… Удар… Падает…

Возврат смерти.

Так, значит, все они – Колька, Лена, может быть, уже и сама она – мертвые?

Такие же, как этот дом. Снова и снова переживают свою смерть. Не живые. Здесь нет живых. Мертвые дома ждут мертвых людей.

Ника взлетела по лестнице на чердак. Упала на матрас, где все еще лежало ее – вернее, мамино – пальто. Закуталась в него, будто в спасительный кокон спряталась. Воротник до сих пор хранил запах духов – ее духов, оттуда, с лицевой стороны города, дорогущих. Мама подарила ей флакончик на день рождения. Ника их берегла. Пользовалась понемногу. Но запах оказался стойким. К цветочно-фруктовому аромату примешивался другой, почти забытый. Тревожный и горький. Полынь…

«Игни… Игни, пожалуйста, забери меня отсюда, я здесь умру!» – словно молитву, снова и снова шептала она, с головой укрывшись колючей шерстяной тканью.

И даже не подозревала, насколько близка была к истине.