– Назад! – рявкнул Антон. Сам оседлал мотоцикл, на мгновение замешкался при виде многочисленных кнопок. Было заметно, что они озадачивают его ничуть не меньше, чем когда-то саму Нику.

– Ты же не умеешь водить, – прорыдала она, одновременно перекидывая ногу через седло.

– Зато видел, как делает Игни.

Рывок вперед. Двигатель взвыл и заглох. Фыркнул и снова надрывно заработал.

– Плохо смотрел! – взвизгнула Ника.

– Не мешай.

Разгон. Плавный, как надо. Ветер хлестнул по глазам, растрепал волосы. Пришлось зажмуриться и спрятаться за спиной Князева. Вслед неслось карканье. Или так только казалось? Оглянуться было страшно. И вообще шевелиться. Надо подумать о вечном. А еще лучше – вспомнить какую-нибудь молитву. Ведь если даже их не догонят вороны, то встреча с асфальтом или столбом неизбежна.

Антон – не Игни. Он не справится. И вместе они не справятся тоже.

Скорость упала. О том, что это произойдет, Ника догадалась мгновением раньше. По тому, как всхрапнул мотор мотоцикла перед тем, как заглохнуть окончательно.

Антон кое-как дотянул до обочины, с силой разжал Никины руки, накрепко обхватившие его за талию.

– Скорее, скорее, – проговорил он, стаскивая Нику с мотоцикла, и поволок ее в сторону от дороги.

Музыка появилась внезапно. Вернее, до Ники внезапно дошло, что она ее слышит. Они оказались прямо напротив маленького сквера, о существовании которого Ника не подозревала. С детства помнила на этом месте только неухоженный, заросший деревьями берег и дикий пляж.

Пробравшись между расставленых там и тут палаток, Ника с Антоном протолкались в самый эпицентр веселья – к сцене-ракушке. Оба надеялись, что среди людей, грохота музыки и света прожекторов птицы их потеряют.

– Надо переждать, – буркнул Князев. Со всех сторон радостно скакали девушки и парни. Чтобы Нику хоть немного реже толкали, он обнял ее за плечи.

Кажется, они единственные не подпевали музыкантам. Ника стояла, как неживая – только сейчас, во время этой неожиданной передышки, она по-настоящему осознала произошедшее.

Игни ушел. А перед этим сказал ей, что… Что…

«Нет больше их, нет больше нас, мы проиграем этот бой в тот самый миг, когда решим, что этот мир – не наш с тобой», – пели два голоса, мужской и женский.

Слезы хлынули сами собой.

До плачущей Ники никому не было дела.

Стая ворон пронеслась низко над головами людей. Птицы сделали круг, вернулись, расселись на верхушках деревьев, почти невидимые на фоне черного неба.

– Бежим…

И снова вокруг ни единого фонаря. Подвернутая на кочке нога, низкие ветки царапают лицо. Когда добрались до монастырской ограды, идти стало легче – обратно к цивилизации отсюда вела разбитая асфальтированная дорога. И хотя приходилось преодолевать крутой подъем, это было лучше, чем почти вслепую бежать в темноте там, внизу.

Деревянные дома с заколоченными фанерой окнами, а за ними – стекло и бетон многоэтажек. Безлюдный автовокзал. Спящий на лавочке бомж. Привокзальная забегаловка. Элитный гипермаркет. Лицо и изнанка города. Стена к стене, одно к одному, а вместе – не складывается.

– Куда теперь? – растерялся Антон.

– Давай за мной. – Ника устремилась в ближайший переулок. В отличие от Князева, она точно знала, «куда теперь».

– Шикарно! – одобрительно выдохнул тот. – А что там впереди?

По виду и правда непонятно. Возникшее прямо по ходу движения сооружение больше всего напоминало современный охраняемый ангар. Скошенные углы, антенны, подмигивающие красным огни камер слежения.

– Сейчас поймешь, – с трудом выговорила Ника и первой перескочила через турникет, совершив прыжок, подобного которому никогда раньше не делала. Антон последовал ее примеру. Несмотря на явную усталость, его глаза светились мальчишечьим восторгом.

К круглой платформе одна за другой причаливали кабинки канатной дороги. Снижалась скорость, открывались двери, но полностью движение не прекращалось. Кабинки дрейфовали мимо, а в самом конце платформы прощались с землей и набирали скорость.

Едва оказавшись в кабинке, Ника в полный рост вытянулась на сиденье. Антон рухнул ничком на соседнее. Сил на то, чтобы говорить, не было у обоих.

Вороны мельтешили снаружи. Если и видели, то все равно не могли добраться. Или потеряли? Только бы потеряли!

– Слушай. Ты, наверное, уже в курсе… – вполголоса сказала Ника, как только отдышалась. – Про то, что произошло ночью.

Выразилась расплывчато, но Антон понял.

– Про убийство? – сказал он, переворачиваясь на спину. – В курсе, конечно. Тот сам виноват.

Он говорил непривычно спокойно. Без паники перед тюрьмой, без ненависти к своей второй душе. Так, все это не имело к нему отношения.

– Кто это был?

– Преступник. Но от этого ни фига не легче.

Видеть во сне и знать, что все по-настоящему…

– Понимаю. – Ника сжалась на своем месте, на мгновение слишком живо представив, как это было. Запретила себе воображать. – Что ты собираешься делать дальше?

– Искать Шанну, – сказал Антон не задумываясь, словно это само собой разумелось. – А ты?

– Искать Игни, – ответила она ему в тон.

– Походу, я был прав насчет вас обоих. – Он закинул руки за голову и улыбнулся, явно довольный своей прозорливостью.

– В тот момент, когда ты это говорил, – не был.

– Да ладно, рассказывай. А то я Игни не знаю.

Ника не стала с ним препираться. Она сама прятала улыбку.

– В каком-то смысле, тебе проще. – Антон сменил тему и посерьезнел на глазах. – Потому что я и так скажу, где он сейчас. И сложнее одновременно. Потому что попасть туда невозможно.

Кабинка неторопливо двигалась между исполинскими опорами, цепко держась единственной «рукой» за трос. Каждый раз, когда очередная опора проплывала мимо, монотонное жужжание прерывалось на миг дробным тумм-тумм. Сквозь стеклянную верхнюю часть кабинки можно было любоваться видом на реку, но Ника не могла заставить себя пошевелиться. Они с Антоном повернулись лицом друг к другу, и теперь жесткие клеенчатые сиденья казались самым удобным местом для того, чтобы непринужденно разговаривать.

– Игни ушел на изнанку города, – продолжил Князев после минутного молчания.

– Это что… метафора какая-то?

– Как бы тебе объяснить…

Он посмотрел в небо, вернее, в потолок, как часто делал, когда подыскивал ответ. Взъерошил волосы на затылке тем же движением руки, каким это делал Игни. Нике даже не по себе стало.

– Изнанка – это такое место, где мертвые дома ждут мертвых людей.

Доходчиво растолковал, ничего не скажешь! Кажется, и сам это понял. Вон снова задумался.

– Так сказал Игни. Когда он уходил, я еще некоторое время мог его видеть. Только его. Все окружающее было… словно в каком-то тумане. Размытое. Потом вообще исчезло, но прежде чем картинка пропала окончательно, он сказал эту фразу. Мертвые дома ждут мертвых людей. Да. Дословно так.

Веселое местечко, судя по всему.

– Но чтобы туда попасть, тебе пришлось бы… э-э…

– Умереть? – предположила Ника.

– Фигню не пори, – с неожиданной резкостью сказал Антон. – Я имел в виду стать двоедушницей. Только серьезно об этом не задумывайся, я ведь так, гипотетически. К тому же тебе уже поздно. Просто насколько понимаю, изнанка – она… как альтерант самого города. Его вторая душа. И поэтому живым туда вход заказан. В отличие от таких, как Игни.

Час от часу не легче!

Стать двоедушницей… Кому поздно, а ей, быть может, в самый раз. Ведь по словам мамы она и должна была этой самой двоедушницей быть, если бы не обман с именем.

Сразу вспомнилось, как уходил Игни. Его прощальные слова. Изнанка… Даже там он будет ее ждать. Ника знала точно.

Ламп или чего-то подобного в их неожиданном убежище не имелось, поэтому было особенно заметно, как уходит морозная ноябрьская ночь. Становятся мягче тени. И небо светлеет.

– Ну, а ты? Как собираешься Шанну с бабкой искать?

– Пока не знаю, – признался Антон. – Начну с той глухомани, где впервые ее увидел. Людей поспрашиваю. Шаннка яркая, ее сложно не заметить. Рано или поздно встретимся.

– Она ведь должна стать Коровьей Смертью, – вспомнила Ника.

– Этого не случится. Я найду ее раньше.

Раздалось отрывистое тумм-тумм, и ход кабинки замедлился. Платформа. Первые утренние пассажиры намеревались составить им компанию, но при виде по-хозяйски развалившейся на сиденьях парочки передумали. И в обратный путь Антон и Ника опять отправились вдвоем.

– Я еще думаю про Виктора, – сказала Ника. – Он снова будет похищать людей.

– Только вряд ли в этом городе. Здесь он собрал все, что мог. Есми – медленно восполняемый ресурс. – Ого, со знанием дела выразился! – А выходы на изнанку есть везде. Поэтому… можешь быть спокойна.

– Не могу, – вздохнула она. И процитировала по памяти слова из услышанной в сквере песни: – Мы проиграем этот бой, когда решим, что этот мир не наш с тобой.

Судя по скепсису на физиономии, пафосом момента Князев не проникся. Только угукнул, как филин. Впрочем, несмотря на настрой, свою лепту в общее дело все-таки внес:

– Тогда надо найти примаранта. Э-э… самого двоедушника.

– Терминологией владеешь? – хмыкнула Ника.

– По верхам нахватался. В общем, найти его половину и повернуть.

– Повернуть… – повторила она, пытаясь понять, какой смысл может иметь подобное действие.

– Если во время сна двоедушника повернуть так, чтобы голова оказалась на том месте, где находились ноги, то его вторая душа не найдет обратной дороги, и оба погибнут, – проговорил Антон четко, как по книге. – Господи, даже не верится, что меня это больше не касается.

– Угу, – в свою очередь уподобилась сове Ника. Лежала-лежала, болтая ногой, и вдруг подскочила. Вытащила из кармана мобильный, попыталась включить, но батарейка разрядилась окончательно. – Дай твой, – требовательно сказала она и нервно покусывала губы, пока Антон вспоминал, в каком из карманов спрятал «трубку». – Интернет включи. Угу.

Забрав телефон, она принялась за поиски. Первый запрос результатов не дал. Переформулировала. Вторая попытка. Не то. Снова. Должны ведь остаться новости. Сводки происшествий. Хоть что-то.

И они остались.

Да не просто какие-то там «сводки».

Ника взвизгнула и едва не бросилась Антону на шею. Сдержала боязнь раскачать кабинку, которая и без того казалась ненадежной.

– Та самая! – воскликнула она, и потрясла в воздухе князевским мобильником. – Виктория Извекова, двадцать три года, последние два находится в бессознательном состоянии после случайного ранения, полученного во время уличной перестрелки. Для нее собирали деньги через благотворительный фонд. Должны были делать операцию на мозге в немецкой клинике, но так и не сделали – состояние больной нетранспортабельное… Здесь даже фото есть! Адрес фонда… Реквизиты, номера телефонов…

Тумм-тумм. Стеклянные створки дверей в очередной раз разошлись в стороны. На платформе их ждали.

– Выходите, – скомандовал скрипучий старческий голос. – Уже и так на штраф накатали. Кто платить-то будет?

Ника все еще ликовала, когда Антон подтолкнул ее в спину. Обреченно выдохнул:

– Здравствуйте, Наставник… – и шагнул на платформу следом за Никой.

– Здравствуйте, Любовь Петровна, – сказала та.

Обеим было непонятно, кто из них больше удивился.

Ника попыталась вспомнить, как долго Любовь Петровна жила в их доме. И не смогла. То жила, то не жила. Они с мамой думали, что соседка периодически навещает внуков, вот и не показывается месяцами. Запасные ключи от ее квартиры хранились у них в тумбочке – на всякий пожарный. И во время длительных отъездов Любови Петровны Ангелина Власовна заглядывала проведать соседкину жилплощадь. Цветы полить да и просто поглядеть, что да как. Проводка – гнилая, газовая колонка – дырявая. Мало ли.

Сама Ника бывала здесь раньше. Квартира как квартира. Еще меньше их собственной: одна комната, кухня и санузел. Далеко не евроремонт. Запах нафталина, которым соседка пересыпала вещи, пыли, плесени и старости.

Тем более странно было оказаться сейчас в этом месте. Сидеть на знакомом диване, да еще в компании Антона Князева, который при виде соседки вдруг начал мяться, мямлить и вообще всячески стремился слиться с диванной обивкой. И постоянно называл тщедушную Любовь Петровну увесистым словом «наставник».

Мама тоже была здесь. С прямой спиной восседала в кресле и изредка бросала на дочь испепеляющие взгляды. Если б не Любовь Петровна, наверное, уже высказала бы ей все в лицо, без обиняков. А так – поскромничала. Отсрочка казни.

– Ты бы, Власовна, дурака не валяла с камнями-то, – отчитывала ее соседка. – Хочешь дочь до психушки довести? Один, вон, уже плавал – знает. Ну, будет у нее две души, дальше что? Зато здесь, – она потыкала в собственный лоб скрюченным пальцем, – все дома. Я как тогда твой рассказ услышала – покоя и сна лишилась. Ничего себе, думаю, девчонка мучается! Та-то, мертвая, вовек теперь не отстанет!

Мама ничего не ответила, только рукой махнула, а у самой глаза на мокром месте.

– Ну, была бы она двоедушницей, и что с того? – Любовь Петровна распалялась все сильнее. – Некоторые, вон, всю жизнь свою бездушными коротают – и ничего. И я жила со второй душой, и этот, – мотнула головой в сторону притихшего Князева, – тоже, вроде, неплохой парень. Да я ж ее не брошу, дочку твою, ты пойми. Сколько таких уже выучила – пальцев на обеих руках не хватит, чтобы пересчитать.

– Нет, – отрезала мама. – Не для того я за нее всю жизнь борюсь, чтобы вот так запросто ведьме подарить.

– Боролась, – язвительно сказала соседка. – А камушки-то тю-тю! Скажи ей имя, Власовна, Христом Богом прошу. Пропадет ведь девчонка.

– Нет, – повторила мама. Вскочила со своего места и вылетела из комнаты. В прихожей оглушительно хлопнула дверь.

Ника судорожно сжала пальцами колени. Если бы у нее появилась вторая душа, она смогла бы снова увидеть Игни.

– Он догадывался, – подал голос Князев и оглушительно чихнул. Еще там, возле канатной дороги Наставник Антона щедро обсыпала их обоих каким-то порошком с острым травянистым запахом. Пояснила, что это собьет со следа птиц. Теперь оба с разной степенью интенсивности шмыгали носом, терли глаза и сотрясали воздух чиханием. – Игни с самого начала догадывался про альтеранта Ники, – добавил он хриплым голосом. – Говорил, что она должна видеть Есми, но почему-то не видит. Я еще тогда подумал: странно, он ведь редко ошибается…

– Однако же на изнанку угодил раньше времени, догадливый наш, – едко прокомментировала старуха.

– Он сможет вернуться? – взволнованно спросила Ника.

– А я знаю? – вопросом на вопрос ответила Любовь Петровна. – Я там не была. А тебе вот что скажу: ищи свое второе имя. Могилу ищи. Не слушайся матери, она не смыслит в том, о чем говорит. Хоть та ведьма твое «чудесное спасение» сама же и подстроила, но живешь ты все равно в неоплаченный долг. А раз так, то долго не протянешь. Убьют или сама убьешься – всякое бывает. И спать уже не сможешь. Она тебе не даст. Где схоронили ее, хоть знаешь?

– Приблизительно, – пролепетала Ника. Еще недавно она думала, что у нее хотя бы есть выбор. А его, оказывается, нет.

– Езжай туда. Ищи, не ошибешься – она сама тебя позовет. Обрадуется, что ты явилась, мимо не пропустит. Да, и вот еще что…

Соседка ненадолго покинула комнату и вернулась со школьной тетрадкой в руках. Старой, с пожелтевшими листками и рваной обложкой.

– Твоя вещь, кажется, – сказала она и сунула тетрадку Нике. – Вдруг поможет. Да бери, не робей. Мамка твоя отдала. Давно уже. Боюсь, говорит, в доме держать. А сжечь – рука слабеет… Давайте-ка оба за стол. Обедом накормлю. Потом на кладбище езжайте. Времени у тебя, Ника, почти нет.

– Мне надо найти Шанну, – снова подал голос Антон. – Некогда по кладбищам мотаться.

– А дорожку ты у солнышка спросишь? – Ника удивилась, сколько яду умещалось в хрупком старческом теле. – Или у березки? У ветерка? Сказочник!

Любовь Петровна ушла в кухню и теперь громко говорила оттуда, перекрикивая шум воды и стук тарелок.

– Ты поможешь ей, а она поможет тебе! Ты же помнишь, как твой Игни ловко людей находил?

– Да уж, – сказал Антон скорее Нике, чем ее соседке, которая явно не могла его слышать. – Шаннку тогда минут за двадцать в целом городе вычислил. И потом, когда мы ее у бабки своровали. Через весь лес к нужному дому вышел, как будто его за руку тащили. Да и вообще… Он называл это Полупуть. Что-то вроде портала к тому месту, куда тебе нужно попасть. С людьми тоже срабатывает. Я думал, с пропавшими девчонками так же будет. Окажется вообще легкотня. Но не получилось. Игни считал, что загвоздка в самом вокзале…

– Ну, и где вы там оба есть? – снова раздался громкий голос Любови Петровны. – То торопятся незнамо как, то не дозовешься. Щи стынут!

Переглянувшись, одинаково измученные и сонные, они покорно двинулись на зов и уселись друг напротив друга за маленький квадратный стол без скатерти.

Ника вяло ковыряла ложкой прозрачные ломтики вареной капусты. Погрузиться в мысли о собственной незавидной доле мешало отчаянное желание пойти к себе домой, забраться под одеяло и провести там пару суток, не меньше. Антон сидел напротив с постным видом и тоже помешивал ложкой в тарелке. Запах щей, казалось, пропитал здесь все. Одежду и волосы точно.

Чтобы хоть немного продрать глаза, Ника раскрыла зеленую тетрадь, которую дала соседка.

На линованной бумаге теснились строки, выведенные угловатым ученическим почерком. Никиным.

– «Я знаю его с той стороны, где рвано», – прочла она вслух в перерывах между шумным прихлебыванием Князева, который все-таки принялся за суп. – «Он знает, куда выйти, чтоб не вернуться…» Хм.

И вдруг зажмурилась, затараторила с чужим, подхваченным где-то выражением. Как если бы сотню раз слышала песню и копировала врезавшиеся в память интонации певца.

Замолчала, чтобы перевести дыхание. Любовь Петровна замерла у плиты с полотенцем в руках. Задумчиво качала головой и отчего-то вдруг напомнила Нике ее собственную давно умершую бабушку.

Князев продолжал невозмутимо уплетать щи.

– Я знаю его с той стороны, где больно, когда сил уже нет: хватит, стоп, не надо… – почти прошептала Ника, понимая, что просто не сможет остановиться, пока не дойдет до последней строчки. – Я знаю ровно столько, сколько позволено, чтоб безнаказанно быть с ним рядом.

Сердце колотилось, как бешеное. Чертовы стихи. В самую душу влезли и все там перевернули… а ведь никогда поэзию не любила.

Игни… Игни, где ты? Как ты? Что с тобой сейчас?

– Любовь Петровна, я хочу… – начала Ника, еще не зная, о чем собирается спросить.

А соседка уже отвечала:

– Она сама тебе диктовала. Во сне. И кстати, можешь тоже называть меня Наставник.