Глава 6. Чем учения лучше сбор-похода?

Какая разница, как назвать боевую учебу? Как оказалось, разница есть, и весьма существенная.

В августе 2000 года соединения Северного флота, в соответствии с годовым планом боевой подготовки ВМФ России, должны были провести в Баренцевом море сбор-поход кораблей во главе с флагманом «Петром Великим». Вместо этого с 10 по 13 августа командование флота запланировало проведение комплексной боевой подготовки.

Такая форма учений, как комплексная боевая подготовка, не предусмотрена ни одним руководящим документом ВМФ. Я пытался выяснить, почему произошла замена одного вида боевой учебы на другой, но однозначного ответа не получил. Нет его и в материалах уголовного дела.

В неформальных беседах моряки говорят, что все дело в деньгах. Когда на полноценные учения средств не хватает, проводят то, что можно профинансировать. Состав сил комплексной боевой подготовки, количество и качество упражнений, сроки проведения показывают, что по всем параметрам это мероприятие соответствует полномасштабным учениям. Для проведения полномасштабных учений необходимо разработать целый пакет документов. План учений сбор-поход утверждает Главком ВМФ. Следовательно, если бы это был сбор-поход, все аспекты плана должны были бы рассматриваться и оцениваться в Главном штабе ВМФ, где собраны первоклассные специалисты. Более того, в этом случае службы и флагманские специалисты не только должны были бы согласовать разделы плана учений, но и проверить их исполнение как при подготовке кораблей, так и в районе учений, обеспечивая в том числе и поисково-спасательную операцию.

При комплексной боевой подготовке от Главкома ВМФ утверждения плана не требовалось, а поэтому ответственность за ее проведение целиком лежала на руководстве Северного флота. При подготовке и проведении сбор-похода запрещены массовые отпуска в штабах, на кораблях, авиаподразделениях. При той форме боевой учебы, которую использовали в августе 2000 года, такого запрета нет, так как нет самой такой формы обучения. Поэтому целый ряд руководителей, например, командир 7-й дивизии атомных подводных лодок, в состав которой входил «Курск», контр-адмирал Михаил Кузнецов и командующий флотилией вице-адмирал Олег Бурцев отдыхали, а это не могло не сказаться на качестве подготовки кораблей и экипажей, а также на обеспечении поисково-спасательной операции.

В заключении экспертизы, проведенной с участием вице-адмирала Валерия Рязанцева, а также в его книге дана оценка этим учениям Северного флота. Не могу не процитировать эту не опубликованную в бумажном варианте книгу.

«Главный штаб ВМФ молчаливо согласился с тем, что на Северном флоте самовольно изменили годовой план боевой подготовки и в очередной раз решили провести липовые тактические учения. Москва также не возражала, что при подготовке „комплексного выхода на боевую подготовку“ не были выполнены две директивы Главного штаба ВМФ, которые предписывали в период учений провести совместные учения спасательных сил ВМФ и спасательных сил флота, а также контрольные испытания торпеды УСЭТ-80. Учения спасательных сил вообще не разрабатывались, а на контрольные испытания торпеды командование флота направило совсем не тех офицеров, которые должны были эти испытания проводить».

Согласно разработанному плану, подписанному начальником управления боевой подготовки СФ, вице-адмиралом Юрием Бояркиным и утвержденному адмиралом Вячеславом Поповым, в учениях были задействованы 6 подводных лодок, 9 надводных кораблей, 9 вспомогательных судов, 22 самолета, 11 вертолетов, а также 10 сухопутных частей. На первом этапе флот переводился с «мирного» на «военное время», производилось развертывание сил на предполагаемом театре военных действий. Второй этап предусматривал отработку боевых задач кораблями авианосной многоцелевой группы и разнородными силами флота по разгрому корабельных группировок противника. Было запланировано нанесение условного ядерного удара по определенной акватории.

Одновременно с этим проводились государственные испытания зенитно-ракетного комплекса «Петра Великого» и автоматизированной системы управления большим противолодочным кораблем «Адмирал Чабаненко».

Видимо, желание совместить несовместимое, провести учения и сходить в отпуск, побудило адмиралов проявить смекалку, и они придумали «комплексную боевую подготовку». Главком ВМФ Куроедов смотрел на инициативы североморцев сквозь пальцы, обеспечивая себе спокойную жизнь.

Сама подготовка проходила в упрощенных условиях. Все документы ВМФ требуют, чтобы подобные учения проводились при противодействии разнородных сил флота. Тем не менее, надводные корабли, по которым должна была вестись стрельба, обладая самыми современными гидроакустическими средствами, поиск подводных лодок почему-то не вели. Не занимались этим ни самолеты на дальних рубежах противолодочной обороны, ни вертолеты на ближних рубежах, в чьи обязанности теоретически входило обеспечение противолодочной обороны ордера кораблей авианосной многоцелевой группы. В противном случае пилоты противолодочной авиации могли бы обнаружить «Курск». Более того, осуществляя слежение за подводной целью, они, возможно, собственными глазами увидели бы столб воды, взметнувшийся после взрыва на десятки метров над поверхностью моря.

Когда я знакомился с выписками из вахтенных и гидроакустических журналов больших противолодочных кораблей «Адмирал Харламов» и «Адмирал Чабаненко», меня удивило, что гидроакустические службы этих кораблей не зафиксировали взрыв в 11:30 12 августа. Создается впечатление, что руководство учениями решило создать для АПРК «Курск» легкую жизнь и идеальные условия и поэтому намеренно не включило гидроакустические комплексы. Может быть, я неправ. Может быть. Но речь снова идет о том, что кто-то случайно забыл нажать какую-то кнопку. А может, у этих кораблей, основной задачей которых является поиск и уничтожение подводных лодок противника, было неисправное оборудование? В материалах дела ответов на эти вопросы нет.

Слова командующего Северным флотом о том, что в районе учений свободно «разгуливают» аж три натовские подводные лодки, шокировали меня не меньше, чем гибель корабля. Что же это за флот, который, выполняя задачу по поиску и уничтожению подводных лодок, допустил в полигон иностранные корабли?! Что же это за командующий, который выдвигает версию столкновения с иностранной подводной лодкой на полигоне вблизи российских границ?! Только за одно это нужно понижать в звании до мичмана и отправлять на менее руководящую должность, например, на камбуз.

Устинов в своей книге вопрос учений не обошел. Однако странность этих оценок — в их полярности. На разных страницах они отличаются друг от друга столь же разительно, как сантехник от балерины. На странице 195 он говорит, что «учения планировались в строгом соответствии с руководящими нормативными документами», а на странице 40 утверждает противоположное: «В соответствии с планом на 2000 г. командование Северного флота в августе 2000 г. запланировало провести сбор-поход кораблей СФ под руководством командующего флотом. Вместо этого командование флота организовало комплексную боевую подготовку кораблей авианосной многоцелевой группы в Баренцевом море в период с 10 по 13 августа 2000 г. Такая форма подготовки сил флота не предусматривается ни одним руководящим документом ВМФ».

Вот так «объективности ради» можно превращаться то в обвинителя, то в защитника.

Но вернемся к учениям. 1 1 августа «Курск» нанес ракетные удары по эскадре надводных кораблей условного противника, а на следующий день, закрепляя успех, должен был добить «уцелевшие» корабли торпедами. Для этого единственный российский авианосец «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов», а также «Петр Великий», ракетный крейсер «Маршал Устинов», большие противолодочные корабли «Адмирал Харламов», «Адмирал Чабаненко» и сторожевой корабль «Легкий» в установленный промежуток времени должны были пройти через РБД-1, чтобы быть атакованными учебными торпедами.

В материалах расследования есть заключение экспертов, которые утверждают, что руководство флота неправильно выбрало район проведения учений, в частности они указывают на мелководье. Вот что сообщает в рукописи вице-адмирал Валерий Рязанцев:

«Морские районы подводных лодок были определены таким образом, что, выполняя боевые упражнения, каждая АПЛ могла получить серьезные повреждения от учебного оружия соседней подводной лодки. Одной из атомных подводных лодок была назначена глубина погружения больше, чем имеющиеся в районе отличительные глубины (отличительные глубины — глубины возвышенностей морского дна, которые резко отличаются от окружающих глубин и которые создают опасность для мореплавания). „К-141“ „Курск“ запланировали морской район, который не предназначался для совместного плавания противолодочных надводных кораблей и атомных подводных лодок».

Действительно, средние глубины Баренцева моря в этом районе составляет 110 метров. Если условно поставить «Курск» в месте катастрофы на попа, винтами на дно, его нос будет возвышаться над водой метров на 40. Очевидно, что для лодки подобных габаритов выбранный командованием район боевых действий мелковат. Инструкция по управлению атомной подводной лодкой гласит, что минимальная глубина под килем субмарины должна составлять 40 метров, а при скорости свыше 12 узлов -100 метров и больше. В целом для нормального маневрирования глубина не должна быть меньше 220 метров.

Впрочем, реальные боевые действия могут развернуться и на небольших глубинах. Например, в Чукотском море, где средняя глубина — 88 метров. А если необходимо пройти подо льдом? Разве не нужно обучать моряков плавать на небольших глубинах, характеризующихся эффектом снижения шумности подводных лодок? И как оценивать действия легендарного Александра Маринеско, который во время войны с Германией, вопреки всем действующим инструкциям и нормативам, атаковал вражеские корабли со стороны берега на малых глубинах и добивался выдающихся результатов?

Как бы то ни было, но глубоководный район существенно затруднил бы поисково-спасательную операцию. А так шанс был, но его бездарно упустили. Нет, я не призываю нарушать руководящие документы. Претензия по выбору полигона вполне справедлива. Но, может быть, стоит вернуться к суворовскому принципу и обучать личный состав действовать в условиях, максимально приближенных к боевым?

В этом отношении любопытно мнение генпрокурора, которое он изложил в своей книге: «Полигоны, на которых было запланировано проведение учений, являлись штатными и отвечали мерам безопасности. Подводные лодки проекта 949А ранее неоднократно принимали участие в учениях на этих полигонах, в том числе и в районе боевых действий № 1 (район учений), где в последующем погиб АПРК „Курск“. Выбор района действия для АПРК „Курск“ осуществлялся в строгом соответствии с базовыми документами. Каких-либо нарушений при выборе района действий АПРК „Курск“ допущено не было».

А вот что написал следователь Егиев в постановлении о прекращении уголовного дела (с. 17):

«Район действия АПРК „Курск“ РБД-1, по замыслу учения, включал часть полигонов боевой подготовки СФ, не предназначенных для совместной отработки задач боевой подготовки атомными подводными лодками и противолодочными надводными кораблями».

Вы кому верите — генпрокурору Устинову или следователю Егиеву? Я — Егиеву.

Хотя выбор полигона в причинной связи с гибелью корабля и экипажа не находится, но он позволяет понять, что «боевая учеба» — это лишь фикция, желание создать видимость боеспособности флота. Вообще-то «Курску» было запрещено погружаться на глубину более 290 метров при рабочей глубине 400 метров, а максимальной — 600 метров. Это ограничение, наложенное специалистами отдела безопасности мореплавания, водолазных и глубоководных работ Северного флота, связано с тем, что корабль не выполнял погружений на рабочую глубину в течение четырех лет.

О глубине моря в районе полигона можно было бы поговорить подробнее, и это имело бы правовое значение, если бы корпус «Курска» коснулся дна, что и стало причиной гибели. Но причина аварии — в другом. Поэтому оставим различные точки зрения по этому вопросу на усмотрение специалистов.

С 1998 года «Курск» не проводил обязательных ежегодных торпедных стрельб. Почему подводный крейсер первой линии не занимался этим? Как можно вообще выполнять что-либо — прыгать в высоту, лететь в космос, участвовать в соревнованиях по стрельбе из пневматической винтовки — без тренировки? Мне, наверное, не дано это понять. В учениях участвовали также подлодки «К-119» и «К-410». Однако эти субмарины в море не выходили, а «громили» условного противника у пирса.

Позже Попов пояснил, что их участие было чисто теоретическим. Как бы виртуальным. Дескать, на базе «К-119» и «К-410» производили учебные пуски ракет, торпедные атаки, отслеживали движение «вражеских» авианосцев. Что это было? Очковтирательство? Или из-за недостатка средств командование приняло решение хоть как-то обучать экипажи? Не знаю. Но все эти учения представляются мне большим блефом.

А где был Главный штаб ВМФ, который не мог не знать, что руководители Северного флота произвольно изменили годовой план боевой подготовки? Очевидно, очковтирательство началось у нас с потемкинских деревень, а может, и раньше. В советское время создание видимости деятельности было весьма распространено.

Было это и на флоте. Было, есть, и, к сожалению, видимо, будет.

Я вспоминаю одно уголовное дело по факту разглашения одним из морских офицеров тактико-технических характеристик мини-подлодки «Пиранья» (проект 865), предназначенной для диверсионных и разведывательных целей.

Лодки, построенные в 1988-1 989 годах Адмиралтейским объединением тогда еще в Ленинграде, имели конструктивные недостатки, не позволяющие им выходить в море. Несмотря на это, две «Пираньи» были приняты в состав Балтийского флота, но из-за угрозы жизням моряков по указанию заместителя Главкома ВМФ СССР вице-адмирала Анатолия Кузьмина маленькие субмарины стоимостью несколько десятков миллионов рублей каждая были поставлены на пирс в порту Лиепая. А тем временем завод наклепал еще 18 заказанных флотом «малюток». Стоявшие на пирсе лодки были перекрашены в «спасательные цвета» и накрыты брезентом, со всеми атрибутами сохранения секретности, с часовым. На них составлялись планы боевой учебы экипажей, проходили доклады, присваивались звания.

Мужественный офицер, капитан III ранга Александр Шахов отказался принимать командование дивизионом таких лодок. Он обратился с письмом к президенту СССР Михаилу Горбачеву и Главкому ВМФ СССР, рассказав о творимом на флоте безобразии. Шахова в буквальном смысле слова отправили пасти свиней — на подсобное хозяйство. Он положил партийный билет на стол и написал рапорт об увольнении. По данным А. Гусева, эти лодки утилизировали на Кронштадтском судоремонтном заводе в 1999–2000 годах и получили около 200 тонн титанового лома.

Пример с «Пираньями» — свидетельство того, что все недостатки ВМФ СССР перетекли в наше время.

Вернемся к учениям августа 2000 года. Еще одним летучим голландцем стал сторожевой корабль «Легкий», в обязанности которого входили своевременное обнаружение иностранных подводных лодок и недопущение их в район боевых действий.

У «Легкого» не работала гидроакустическая станция, а в ходе «комплексной подготовки» вышел из строя и радар. По некоторой информации, в конце учений у него сломался двигатель, и сторожевик отбуксировали на базу. А чему удивляться, если из более чем двух десятков российских кораблей, находящихся в Баренцевом море, взрыв на «Курске» запеленговала только гидроакустическая служба «Петра Великого».

Наконец, самое главное.

В это трудно поверить, но в ходе боевых учений в море не было ни одного спасательного судна с глубоководным комплексом.

Получается, что тактику разработали, задачи определили, район боевых действий худо-бедно выбрали, а о средствах спасения никто не подумал. Не были назначены дежурные спасательные группы по разным видам аварий, их численный состав и руководители. Не выбран способ обозначения мест затонувших кораблей — буями, вехами, гидроакустическими маяками. Не закреплен береговой автотранспорт для обеспечения поисково-спасательных работ и дежурные барокамеры.

По сей день от Вячеслава Попова нет внятного ответа на вопрос, почему в спасательный отряд Северного флота не были включены плавучий кран и госпитальное судно «Свирь».

Провидцем оказался начальник Главного штаба ВМФ адмирал Виктор Кравченко, который 26 июля, за две недели до начала учений, направил на СФ телеграмму с требованием «обеспечить дежурство спасательного судна с подводным аппаратом в составе спасательного отряда… при нахождении в море подводной лодки». Главный штаб ВМФ предлагал провести в августе 2000 года совместные учения «по оказанию помощи экипажу подводной лодки, лежащей на грунте, и аварийному высокобортному кораблю с массовым спасением личного состава и с привлечением тяжелого атомного ракетного крейсера „Петр Великий“.

Командование флота проигнорировало этот приказ, и учения по спасению запланированы не были. История не знает сослагательного наклонения, но выполнение распоряжения адмирала Виктора Кравченко автоматически предполагало нахождение в районе учений спасательных судов и дежурных барокамер.

В распоряжении командования Северного флота было два спасательных судна, способных оказать помощь лежащей на грунте подводной лодке, — „Михаил Рудницкий“ и „Георгий Титов“, носители подводных аппаратов, оснащенных водолазными комплексами, барокамерами и средствами поиска.

Несколько лет назад приказом Главнокомандующего ВМФ России все корабли с глубоководными водолазными комплексами были исключены из боевого состава из-за выхода сроков службы или отсутствия средств на поддержание технической готовности. Если верить приказу, сделано это было „в рамках выполнения программы реформирования Вооруженных сил России“. Вот уж действительно благими намерениями вымощена дорога в ад.

Реально же в августе 2000 года на Северном флоте в строю было лишь одно действующее спасательное судно — „Михаил Рудницкий“. „Георгий Титов“ не имел командира, барокамер, стыковочных узлов для декомпрессии и был сослан в глубокий резерв. На бумаге в плане боевых учений „Михаил Рудницкий“ был включен в силы поисково-спасательного обеспечения для оказания помощи подводной лодке, лежащей на грунте. По сути это оказалось профанацией.

Командир судна „Михаил Рудницкий“ капитан II ранга Юрий Костин на допросе 28 августа 2000 года признал, что в конце июля слышал об августовских учениях, но их точные сроки известны ему не были. В связи с этим никаких задач о вступлении в силы ПСО судну и экипажу не ставилось.

По словам Юрия Костина, была лишь директива командования о том, что готовность к выходу в море составляет 4 часа. Кстати, готовность других сил, например авиации, составляла 1 час.

Неясно, по каким причинам командование Северного флота проигнорировало действующий приказ начальника Главного штаба ВМФ об обязательном нахождении в составе дежурных сил флота спасательного отряда и отдельных спасательных судов с готовностью выхода в море до 1 часа в условиях повседневной жизни флота. Разумеется, непосредственно перед учениями и в ходе них степень готовности спасательных сил должна повышаться. В дополнительном постановлении следователь Артур Егиев в двух позициях уточняет — можно сказать, усиливает — обвинительную составляющую неготовности Северного флота к проведению поисково-спасательной операции.

„С. 120 Несмотря на указания ст. 2.6.6 Приказа Командующего Северным флотом, „Инструкция по организации поисково-спасательной операции на Северном флоте“, которая определяет, что часовая готовность объявляется на период мероприятий боевой подготовки подводных лодок в море: ракетных и торпедных стрельб, совместной боевой подготовки подводных лодок и надводных кораблей“, и п. 18 НПСО ВМФ-95, где указано, что время готовности к выходу дежурного спасательного отряда, дежурных сил поисково-спасательной операции — 1 час, „Михаил Рудницкий“ с подводными аппаратами на борту имел готовность 4 часа; „Алтай“ — 24 часа.

В Плане же поисково-спасательной операции не определялось, на каком этапе будет объявлена готовность № 2(1 час), в связи с чем корабли были в готовности № 3 (4 часа).

При этом „Михаил Рудницкий“ является единственным судном-носителем с подводными аппаратами на Северном флоте, так как „Георгий Титов“ находится в резерве.

С. 124 (после абз. 2) дополнить словами:

Согласно НПСО ВМФ-95 предусмотрены следующие правила организации дежурства сил оказания помощи экипажу аварийной подводной лодки, лежащей на грунте, п. 94 к решению задач спасения привлекать:

— спасательные суда с глубоководными водолазами и ГВК и др., подводные лодки, однотипные с аварийной;

— п. 95 В дежурство назначать одно из следующих спасательных судов: судно-носитель подводных аппаратов со спасательными и рабочими;

— судно с ГВК со спасательным колоколом (для рекомпрессии);

— спасательное судно с подводными аппаратами и ГВК со спасательным колоколом;

— п. 96 Задачу проведения рекомпрессии возлагать на суда с барокамерами и медицинские учреждения флота (Том 29, л.д. 205).

Согласно п. 94 НПСО ВМФ-95, в СПР должны участвовать глубоководные водолазные комплексы, водолазы-глубоководники и барокамеры.

Как видно из последствий аварии, в противном случае (в случае отсутствия ГВК, водолазов и барокамер) поисково-спасательная операция не может считаться организованной.

Имеющиеся на СФ водолазные комплексы ограничены по глубине до 40 м и до 60 м. АПЛ затонула на глубине 108 м».

Опять сошлюсь на вице-адмирала Валерия Рязанцева: «Перед выходом кораблей Северного флота в море 10 августа 2000 года, когда никто еще не знал, чем закончатся эти учения, руководители флота разработали убогий и примитивный план спасательного обеспечения сил в море. Этим планом аварийной подводной лодке флота предусматривалось оказывать только такую помощь, как буксировка ее на базу. Никаких других спасательных действий этим планом предусмотрено не было. Вот поэтому спасатели так безграмотно вели спасательную операцию. Действовали при фактической аварии подводной лодки в полном соответствии с планом спасательного обеспечения.

Чтобы читателю окончательно стало ясно, как „профессионалы подводного дела“ Северного флота дурачили общественность и руководство страны в отношении принимаемых мер по спасению экипажа затонувшей АПЛ, как в средства массовой информации поступала ложь и дезинформация о проводимых спасательных работах…».

О причинах выхода в море и маршруте движения личный состав спасательного судна «Михаил Рудницкий» не знал.

Хронометраж движения спасателя выглядит так: приказ о часовой готовности был отдан судну в 20:20 12 августа, к этому времени с момента взрыва прошло 8 часов 50 минут. В 01:04 13 августа «Михаил Рудницкий» со спасательными глубоководными аппаратами АС-32 и АС-34 вышел в море. Старший на борту начальник УПАСР капитан I ранга Александр Тесленко отдал приказ идти к острову Кильдин, где находился буксир СБ-523. В результате ошибочных расчетов «Михаил Рудницкий» совершил неверный маневр и с буксиром не встретился. Из-за перемены курса было потеряно полтора часа. В 08:59 «Михаил Рудницкий» пересек юго-западную границу района боевых действий и установил связь с руководителем сил поиска на «Петре Великом». Сейчас можно утверждать, что потеря этого времени стоила жизни 23 морякам из 9-го отсека. Правда, это не единственная причина.

Владимир Устинов приводит в книге показания командующего флотом Вячеслава Попова: «В соответствии с нормативными требованиями к данным учениям, был подготовлен отдельный план ПСО. Его разработкой занимался начальник Управления поисковых и аварийно-спасательных работ СФ по согласованию с начальником Управления боевой подготовки штаба СФ. Утверждался план начальником штаба. Участие сил УПАСР СФ в данных учениях было организовано в соответствии с нормативными документами и было полностью обеспечено силами и средствами. Все необходимые силы находились на дежурстве в базе. Был сформирован спасательный отряд, находившийся в состоянии повышенной готовности. На учениях были задействованы спасательные суда „Михаил Рудницкий“, „Алтай“, буксир „МБ-100“ и другие». «Как он считает, — пишет генпрокурор, — силы ПСО были готовы выполнить поставленную им задачу».

Эти свидетельские показания Попова в своей книге Устинов не подвергает сомнению и не опровергает. А это значит, что читатель воспринимает эти показания бывшего командующего флотом как истину. Но истина не здесь.

Александр Тесленко, который возглавлял УПАСР Северного флота, лично разработал план поисково-спасательного обеспечения. В этом плане эксперты нашли целый ряд грубых просчетов. Например, кораблем оказания первой помощи был определен ракетный крейсер «Маршал Устинов», который при аварии «Курска» никаких реальных действий по поиску и спасению экипажа не выполнял.

Не мог этого не понимать и сам Тесленко, и тот, кто утверждал этот план, — начальник штаба Северного флота вице-адмирал Михаил Моцак. Справедливости ради надо сказать, что Тесленко, на которого впоследствии повесили всех собак за слабую организацию поисково-спасательной операции, в ноябре 1999 года послал телеграмму в Главный штаб ВМФ, в которой сообщил, что лишь одно из двух спасательных судов — «Михаил Рудницкий» — способно спасать экипаж затонувшей подводной лодки, и просил профинансировать его ремонт. Вероятно, Тесленко нужно было требовать денег не на ремонт, а на новое оборудование. АС-32 и АС-34 не имели современных средств навигации и систем автоматического позиционирования с ЗПЛ. Поэтому только на дополнительный поиск уже обнаруженного «Курска» аппараты тратили два часа драгоценного времени. Аккумуляторные батареи имели просроченные сроки годности, заменить их было нечем, поэтому они быстро разряжались, их нужно было подзаряжать, а это сокращало срок работы аппаратов.

Заинтересованный читатель наверняка помнит, что сразу же после гибели корабля по инициативе президента Путина распоряжением премьера была создана правительственная комиссия во главе с тогдашним вице-премьером Ильей Клебановым. Она должна была выявить причины аварии и выработать предложения по исправлению ошибок. Комиссия работала автономно от следователей, но ее выводы были приобщены к материалам уголовного дела и, несомненно, повлияли на ход расследования.

По вопросам «Курска» я встречался с Ильей Иосифовичем Клебановым несколько раз. В первые недели после катастрофы Клебанов, в отличие от многих военных, был гораздо аккуратнее в высказываниях и ни разу не допустил откровенной глупости и лжи. По многим проблемам наши позиции полностью совпадали, в частности в оценке действий руководства флота и причин катастрофы.

Задачи следствия и правительственной комиссии часто пересекались. И комиссии, и следователям нужно было ответить на вопрос о причинах гибели корабля, кроме того, комиссия изучала вопросы, связанные с недостатками в проектировании корабля, и технические вопросы проведения спасательной операции. Выявление причин и предпосылок трагедии — задача как следствия, так и комиссии. Некоторые выводы комиссии представляют безусловный интерес. Так, например, исследования фрагментов легких и прочных корпусов СПМБМ «Прометей» и ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова не выявили факторов внешнего силового воздействия на исследованные фрагменты, а также отметили отсутствие повреждений головного обтекателя практической торпеды 65–76.

Комиссия пришла к выводу, что причиной неприсоса АС-32 и АС-34 являлось не повреждение комингс-площадки спасательного люка 9-го отсека, а углубление комингс-площадки относительно уровня резинового покрытия корабля. Эти выводы позволяют воссоздать картину и динамику событий.

Но участие в исследованиях представителей ЦКБ «Рубин», которое проектировало «Курск», или включение в состав правительственной комиссии адмирала флота Главкома ВМФ Владимира Куроедова вызывают сомнение в объективности комиссии. Военно-промышленный комплекс — это священная корова, а потому были выявлены лишь отдельные малозначительные недостатки при проектировании и строительстве подводной лодки проекта 949А.

Мне попалось на глаза любопытное письмо ЦКБ «Рубин» на имя следователя Артура Егиева от 14 мая 2002 года № 32/2-181, в котором представитель «Рубина» объясняет, что перегородка 22-го шпангоута даже при наличии давления 40 кг/см² не выдержала бы силу взрывов. Эти выводы и легли в заключение правительственной комиссии. А включение в ее состав Владимира Куроедова автоматически выводило Главкома ВМФ России из числа подозреваемых по уголовному делу.

Я убежден, что комиссия была не вправе включать в заключение вопросы, которые она не исследовала. В частности речь идет о выводах комплексной комиссионной экспертизы под руководством Виктора Колкутина относительно того, что подводники в 9-м отсеке были живы не более 8 часов с момента трагедии.

Клебанов ничего не ответил на мой прямой вопрос о том, подчищались ли в штабе СФ документы перед началом работы правительственной комиссии и были ли случаи пропажи каких-либо важных документов. Не ответил потому, что скрывал или не знал. Может быть, и не знал.

В акте правительственной комиссии ставились вопросы о необходимости воссоздания и оснащения ВМФ глубоководными спасательными комплексами и снятия с вооружения перекисно-водородной торпеды, а также опровергалась широко распространенная легенда о повреждении взрывом комингс-площадки 9-го отсека.

За последнее время издано немало книг о нашем Военно-морском флоте. Книг с прекрасной полиграфией, с впечатляющими фотографиями и схемами. Если бы я был министром обороны какой-нибудь Гваделупы, непременно покупал бы только российские корабли. В качестве примера приведу две книги: «Оружие России. Каталог. Том III. Корабли и вооружение ВМФ. 1996–1997, „Военный Парад“» и «Оружие и технологии России. Корабли Военно-морского флота. Том VI». Издательский дом «Оружие и технологии», М., 2003. Листаешь их и поражаешься мощи и оснащенности флота.

Возьмем раздел, касающийся средств спасения экипажей ЗПЛ. Спасательное судно «Михаил Рудницкий» проекта 536 предназначено для оказания помощи аварийным подводным лодкам и выполнения водолазных работ. На его борту должен быть один водолазный колокол и телевизионное оборудование МТК-200. Спасательный колокол СК-64 рассчитан на максимальную глубину погружения 500 метров. Опыт использования колоколов для спасения экипажей аварийных подводных лодок имеет 60-летнюю историю. В 1939 году с помощью спасательного колокола были вызволены 33 члена экипажа подводной лодки ВМС США «Сквалус», затонувшей на глубине 74 метра у восточного побережья Северной Америки. В России колокола применялись для ремонта подводной части судов с 1904 года.

Был ли СК-64 на «Михаиле Рудницком», когда он вышел на место гибели «Курска»? Нет. Из отчета о выполнении поисково-спасательных работ следует, что на 1 августа 2000 года на Северном флоте спасательные суда с глубоководными водолазными комплексами отсутствовали. Сами «спасатели» флота замалчивают информацию о наличии и готовности своего оборудования: почему, например, «Михаил Рудницкий» был оснащен подводными аппаратами АС-32 и АС-34, но не имел простого и надежного водолазного колокола.

На встрече с родственниками погибшего экипажа Владимир Путин сказал: «Мы считаем, что если бы сразу же военные наши не понадеялись на свои спасательные средства, на которые они, естественно, надеялись…» (Приложение № 29).

В любом случае, для использования колокола при спасении моряков из ЗПЛ необходимы водолазы-глубоководники, которые обеспечивают стыковку СК с аварийным люком субмарины. На Северном флоте таковых не оказалось. В конце концов норвежские, а не отечественные водолазы 21 августа 2000 года открыли люк в 9-й отсек и убедились, что в живых не осталось никого. 25 октября в 17 часов 44 минуты уже наши водолазы извлекли из отсека на палубу надстройки подводной лодки тело первого подводника, а затем подняли его на поверхность.

Удивительная вещь: водолазная служба была создана в Советском Союзе грозным председателем ВЧК еще в 1923 году и называлась Экспедицией подводных работ особого назначения (ЭПРОН). Детище Феликса Дзержинского вскоре стало элитным подразделением ВМФ. Даже большевики в послереволюционный период, когда по стране гуляли голод и разруха, понимали важность такой службы.

Командованию Северного флота было не до водолазов. Лучше бы на флоте стало на одну подводную лодку меньше, а высвободившиеся сотни миллионов долларов были направлены на создание квалифицированной водолазной службы с исправными спасательными аппаратами. Кстати, вопрос о воссоздании ЭПРОНа, который занимался бы проведением спасательных работ на море, не раз ставился гражданскими и военными специалистами. В 1992 году был создан Комитет подводных работ особого назначения (КОПРОН), который просуществовал недолго и перекочевал в структуру МЧС, в соответствии с указом президента РФ № 1 0 от 06.01.1 994.

Если вам скажут, что в России вообще нет глубоководных акванавтов, не верьте. Помните, они появились словно ниоткуда осенью 2000 года, когда извлекли первые тела подводников из 9-го отсека? При подъеме «Курска» в 2001 году наши водолазы вырезали в корпусе лодки несколько десятков технологических отверстий. Фамилии этих водолазов до сих пор не названы, известно только, что эти парни из 328-го экспедиционного аварийно-спасательного отряда ВМФ, дислоцирующегося под Санкт-Петербургом в городе Ломоносове.

Всем известно имя командира спусков, Героя России капитана I ранга Василия Величко, испытателя-глубоководника из 40-го НИИ аварийно-спасательного дела, водолазных и глубоководных работ Анатолия Храмова, главного водолазного специалиста ВМФ капитана I ранга Алексея Пехова. Фирма Halliburton выдала всем российским глубоководникам свои сертификаты. Это первый в истории компании случай выдачи сертификатов иностранцам, не прошедшим специального обучения.

Значит, водолазы-глубоководники у нас есть и были. Почему же их не оказалось на «Курске» в первые часы его обнаружения? Этот вопрос следователи должны были адресовать руководству ВМФ России и Северного флота, но он так и не был задан.

Я обратил внимание на осведомленность руководителей Северного флота и ВМФ о характере и масштабах повреждений на «Курске» буквально в первые часы после обнаружения корабля на дне, хотя объективно получить их было неоткуда. Так, Владимир Устинов в своей книге пишет: «Из хроники событий 13 августа… 18 часов. Главком ВМФ России адмирал Владимир Куроедов говорит, что лодка серьезно повреждена, и расценивает шансы на успех спасательной операции как не очень высокие».

Откуда Главком ВМФ получил сведения о характере повреждений на лодке уже 13 августа?

Николай Черкашин в книге «Унесенные бездной. Гибель „Курска“: Хроника. Версии. Судьбы» рассказывает, что лодку снимали не со спускаемых аппаратов «Бестер» или «Мир», а с тех самых «„дроновских лодок“ со специальным оборудованием». Что же это за «дроновские лодки»? А «Дронов» — это фамилия или место дислокации? В справочнике географических обозначений я такого названия не нашел. Значит, фамилия. А вот что сообщает Николай Мормуль в книге «Запас плавучести»:

«Мы беседуем с человеком, который просил не называть его фамилии, потому что его, по мнению российских чиновников, не существует и никогда не существовало в природе. Это старший морской офицер, который в течение десяти лет возглавлял засекреченное специальное подразделение водолазов-спасателей аварийно-спасательной службы Северного флота для оказания помощи подводным лодкам, попавшим в беду, в составе команды погружался на глубину 120–150 метров и выводил личный состав из подводных лодок, лежащих на грунте. Причем проводил эти операции и в Баренцевом море, и даже в том самом квадрате, где произошла трагическая гибель „Курска“… В течение года с момента гибели „Курска“ я искал этого человека, зная, что только он сможет сказать мне, был ли у моряков „Курска“ хоть один шанс выжить. Но только три дня назад он позвонил в редакцию. Интервью не получилось, был некий монолог. Монолог человека, который мог бы спасти многих ребят с „Курска“. Но не спас. Не по своей вине».

Я не верю, что это специальное подразделение существует как спасательное, иначе зачем его секретить. Я не верю, что если это подразделение и существует, то подчинено оно Северному флоту. В Интернете на сайте Леонида Харитонова есть сообщение: «Кроме того, в ночь с 12 на 13 августа и утром 13 августа носовая часть „Курска“ была обследована подводной лодкой Главного разведывательного управления».

Вероятнее всего, речь идет о каком-нибудь специальном подразделении ГРУ, которое ни руководство Северного флота, ни Главком ВМФ самостоятельно задействовать не могли, иначе бы задействовали. Вероятно, они могли спасти моряков, выживших после аварии. Но почему их не использовали в первые дни спасательной операции, остается вопросом, выходящим за рамки уголовного дела и моего адвокатского расследования. Я полагаю, что всему виной синдром секретности, который существует в Вооруженных силах как разновидность психического заболевания. Причем секретность эта распространяется не только на «противника» и на граждан, но и на самих моряков. Убежден, что любой североморский мальчишка не только покажет на карте, где расположено «дроновское хозяйство», но и подробно расскажет, чем оно занимается.

В 2003 году в составе делегации Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников я был на Международном конгрессе моряков-подводников в Великобритании. В делегацию входил также контр-адмирал, герой России Владимир Николаевич Дронов, который на сайте «Герои страны» значится как офицер-испытатель специальной войсковой части Министерства обороны Российской Федерации. Мы с ним общались, но вопросов, связанных с его бывшей службой, я не задавал (с 2000 года Дронов был в запасе).

В опубликованной в Интернете биографии контр-адмирала значится, что он окончил минно-торпедный факультет Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола, служил командиром минно-торпедных частей подводных лодок (БЧ-3), а затем занялся прикладной гидронавтикой.

Нетрудно сделать вывод о том, что Владимир Николаевич возглавлял военно-морское подразделение Главного разведывательного управления, которое выполняет разведывательно-диверсионные задачи и задачи, связанные с уничтожением средств обнаружения российских подводных лодок в случае войны. Это подтверждается также функциями подводных аппаратов, состоящих на вооружении подразделений Министерства обороны, часть которых не имеет спасательных функций.

Вероятнее всего, исследовавшие «Курск» подводные аппараты либо не могли обеспечить спасение экипажа, либо было решено не использовать их, чтобы не допустить рассекречивания или самого подводного аппарата, или этой специальной войсковой части и ее задач. Тайна обследования «Курска» 13 августа 2000 года до сих пор не раскрыта.

Фотография АС-15 была опубликована в газете «Версия».

Вовсе не убежден, что эта мини-лодка заснята на месте гибели «Курска», впрочем, утечек информации об обследовании корпуса затонувшего корабля мини-лодкой достаточно.

В книгах Владимира Шигина «АПРК „Курск“. Послесловие к трагедии» и «АПРК „Курск“. 10 лет спустя» неоднократно говорится о работе АС-15 на месте гибели подлодки, но источники этих сведений автором не указываются.

«Глубина аварийного залегания „Курска“ была совсем невелика — современная техника давно прошла 100-метровые рубежи. Еще в 1915 году водолаз, использовавший обычный резиновый скафандр с медным шлемом, опустился на глубину 65 метров. В том же году Джон Стилсон установил мировой рекорд — 83,4 метра, а через несколько дней Фрэнк Крили погрузился на 90 метров.

После Второй мировой войны в водолазном деле начали широко применяться гелиево-дыхательные смеси и глубина погружения водолазов значительно возросла. В 1961 году швейцарец Ганс Келлер погрузился на 300 метров. В 1971 году в Институте подводной медицины Пенсильванского университета четыре водолаза опустились на глубину 360 метров. Там же была проведена серия испытаний на 490-метровой глубине. В 1976 году фирма СОМЕХ провела экспериментальное погружение на 610 метров и на этой глубине водолазы пробыли 60 часов.

Клод Риффо в книге „Будущее — океан“ писал: „В октябре 1977 года СОМЕХ и CNECO провели совместный глубоководный эксперимент „Янус IV“, во время которого водолазы совершали полезную работу (устанавливали головку подводной буровой скважины) в море вблизи Марселя на глубине 457 м. Кроме того, были совершены кратковременные спуски с выходом под воду на глубину 501 м“.

Рекорд погружения ныряльщика без дыхательных аппаратов, по сообщениям прессы, составил 171 метр с нахождением на этой глубине в течение трех минут.

Не стоит думать, что все достижения в покорении глубин принадлежат исключительно другим странам. В Советском Союзе проводились точно такие же эксперименты, однако, к сожалению, из-за пресловутого режима секретности имена наших героев неизвестны широкой общественности. А переводная книга о зарубежных достижениях всегда под рукой».

Эта цитата — из статьи «Почему не использовали русских водолазов» инженера-кораблестроителя Олега Тесленко (не путать с начальником УПАСР Северного флота Александром Тесленко). Олег Германович Тесленко несколько лет проработал в Центральном конструкторском бюро «Лазурит», занимался проектированием специальных подводных аппаратов. Он писал мне, что в 1988 году лично участвовал в проектировании и постройке водолазного комплекса проекта 10472, предназначенного для обслуживания морских газонефтяных скважин и выхода водолазов на глубину 300 метров.

Почти за год до трагедии в Баренцевом море была опубликована заметка Владимира Рогозы «Как Леонид Солодков стал последним Героем Советского Союза». Капитану III ранга Леониду Михайловичу Солодкову было присвоено звание Героя Советского Союза 24 декабря 1991 года. Если считать днем смерти Советского Союза 8 декабря 1991 года — день подписания Беловежских соглашений, то Солодков получил награду уже не существующего государства.

Интересно, что вручение ордена Ленина и Золотой Звезды Героя (№ 11664) — наград несуществующего государства — состоялось 16 января 1992 года не в Кремле, как обычно, а в Министерстве обороны министром этого уже не существующего ведомства, маршалом Евгением Шапошниковым. Вместо обычного в этих случаях «Служу Советскому Союзу!» Леонид Солодков просто сказал «Спасибо».

Награда военному моряку, уникальному специалисту, водолазу-глубоководнику была вручена за руководство и участие в уникальном эксперименте — имитировании работы на глубине 500 метров в течение 15 суток. Аналогов такого длительного пребывания на запредельных глубинах в мире нет.

Знал ли Главком ВМФ Куроедов, а также его предшественник адмирал флота Феликс Громов имя последнего Героя Советского Союза? Вспомнили ли его, уволенного в запас по причине невостребованности и отсутствия финансирования экспериментов, когда стуки живых подводников раздавались всего со 100-метровой глубины?

Традиции советских водолазов-глубоководников сохранили в Азербайджане, где потребность в них обусловлена необходимостью проведения водолазных работ по добыче нефти со дна Каспийского моря. Азербайджан практически сразу, в первые же дни трагедии «Курска», предложил свои услуги, но российские власти оставили эти предложения без ответа.

И еще одна мысль, возникшая после прочтения книги «Корабли Военно-морского флота». Она издана в 2003 году под общей редакцией министра обороны Российской Федерации Сергея Иванова. На одной из первых страниц президент России Владимир Путин вместе с тезкой, Главкомом ВМФ Куроедовым обходит строй военных моряков. В одной из глав сообщается, что наш флот имеет на вооружении спасательную подводную лодку проекта 940, способную опускаться под воду на 300 метров. Она предназначена для поиска и спасения экипажей аварийных субмарин. На борту размещены несколько декомпрессионных камер, два спасательных аппарата с максимальной глубиной погружения до километра. Что стало с этой лодкой, рассказывает капитан I ранга Владимир Шигин: «В 1990 году была поставлена в ремонт спасательная подводная лодка БС-257 (проект 940. — Б.К.Л. Затянувшийся из-за отсутствия денег ремонт обернулся ее медленной смертью в 1996 году. Бывший Главком ВМФ Феликс Громов одним росчерком пера отправил ее на слом. Вместе с БС-257 были списаны оба подводных аппарата. Ныне остатки уникальной лодки, которая так бы пригодилась при спасательных работах на „Курске“, ржавеют на берегу моря в каких-то 80 км от места разыгравшейся трагедии».

Аналогичная судьба постигла и вторую спасательную лодку, входившую в состав Тихоокеанского флота.

«Развал флота», «отсутствие денег», «десятилетие безвременья»… Все это мы слышали. Не говорю, что все это неправда и всего этого не было. Отрицать очевидные истины глупо. Но когда при всем при этом присутствуют расхлябанность и разгильдяйство, нужно отделять мух от котлет.

Я защищал контр-адмирала Юрия Кличугина, боевого офицера, который начинал свою службу на эсминцах Балтийского флота, прослужил 42 года, в том числе 19 лет непосредственно в плавсоставе.

На его счету более 12 дальних походов по Северной Атлантике, в районах Карибского бассейна и Средиземного моря. Его последняя должность — начальник Вспомогательного флота ВМФ России. Заступив на эту должность, Юрий Авенирович тут же обнаружил, что флот России распродается, и стеной встал перед «пароходной мафией». Он не только вытащил из-под ареста в зарубежных портах несколько принадлежащих военному флоту судов, но и разрушил преступные планы адмиралов-бизнесменов, сорвал несколько сделок и поставил под угрозу прекрасно отлаженную схему.

Причем откаты от продажи судов поступали не на счет ВМФ и не в бюджет России, а в карманы высокопоставленных военных и гражданских чиновников. В 1992–2000 годах был продан 41 боевой корабль, включая 6 сторожевых кораблей, 5 эскадренных миноносцев, 9 больших противолодочных кораблей, 6 крейсеров, в том числе 3 тяжелых авианосных крейсера, 9 десантных и разведывательных кораблей, 6 плавбаз, плавмастерских и измерительных кораблей.

Такая же судьба постигла суда вспомогательного флота (танкеры, сухогрузы, буксиры). Большинство кораблей не выслужили и половины эксплуатационного срока, их продавали по цене металлолома. От продажи 1 10 кораблей и судов ВМФ России получил всего около 36 миллионов долларов США. ТАВКР «Минск» был продан на металлолом за 4 236 100 долларов США, а спустя десятилетие он был выставлен на аукцион по стартовой цене 16 миллионов долларов США.

Была использована также схема сдачи в тайм-чартер судов иностранным компаниям и гражданам, как правило, нашим бывшим соотечественникам. По договору, ремонт судна, содержание экипажа и иные постоянные издержки возлагались на судовладельца (ВМФ России). Но поскольку у ВМФ денег не было, судно арестовывалось в каком-либо иностранном порту, чаще всего в Сингапуре, а затем продавалось с аукциона по цене 1 доллар. Покупал его, естественно, фрахтователь, говорящий на русском языке с одесским прононсом.

После того как рапорт Кличугина о разворовывании флота лег на стол тогдашнего Главкома ВМФ России, адмирала флота Феликса Громова, на Кличугина возбудили уголовное дело за продажу судна-дока «Анадырь» за 21 285 000 долларов. При этом судно было подготовлено к уводу за рубеж: оно стояло на балансе коммерческой организации, и на нем был спущен андреевский флаг, но Кличугин его выцарапал. Продать судно-док Кличугину поручил Главком ВМФ, цена была согласована, а позже одобрена тем же Феликсом Громовым и бывшим в то время министром обороны Павлом Грачевым.

Сначала военная прокуратура обвинила Кличугина в том, что он продал «Анадырь» по цене ниже балансовой (остаточной) стоимости. В суде выяснилось, что балансовая стоимость составляет чуть больше 13 миллионов долларов США, а Кличугин подписал договор купли-продажи на 21 миллион долларов. Тогда военный суд, взяв на себя функцию прокуратуры, предъявил Кличугину «новое обвинение» в том, что он продал судно-док по цене ниже рыночной, причем рыночную стоимость суд определил сам -26 миллионов. Юристы знают, что суд не вправе менять содержательную часть обвинения, а должен вернуть дело прокурору.

Первоначальная договоренность с норвежской компанией составляла 26 миллионов при условии, что российская сторона приведет судно в мореходное состояние: произведет доковый ремонт, получит разрешение морского регистра и снабдит корабль необходимыми для мореплавания приборами, механизмами и вещами (бинокли, сигнальный пистолет, радиооборудование, гирокомпасы, барометры, анемометры, дальномеры, эхолот, метеостанция, навигационный инструмент, водолазное имущество, аварийно-спасательное имущество, включая огнетушители, пеногенераторы, водоотливные средства и т. д.). Но у флота на ремонт денег не было, поэтому с покупателем была достигнута договоренность о снижении продажной цены на размер стоимости ремонта. Окончательная сумма 21 285 000 долларов поступила в полном объеме на счета ВМФ России.

Уголовное дело в отношении Кличугина уникально уже тем, что на скамье подсудимых оказался контр-адмирал, который за два десятилетия существования российского флота организовал и подписал единственную сделку о продаже судна ВМФ по его реальной стоимости, не положив в карман ни копейки (это подтвердили и прокуратура, и суд). За самую выгодную сделку в современной истории российского ВМФ Кличугин был приговорен к четырем с половиной годам лишения свободы, но сразу был освобожден по амнистии. Апофеозом этого дела стало то, что за якобы причиненный Министерству обороны вред с контр-адмирала в судебном порядке взыскали 136 066 228,30 рубля при пенсии в 9000 рублей в месяц (срок выплаты составит 1259 лет, если у Кличугина будут удерживать всю пенсию).

Подробности распродажи российского Военно-морского флота заслуживают отдельной книги.

Приведу некоторые характеристики спасательной подводной лодки проекта 940, шифр «Ленок», о которой я уже упоминал. Лодки, а их было две, обладали прекрасными тактико-техническими характеристиками: предельная глубина погружения — 300 метров; дальность плавания — 5000 миль (13 узлов); автономность — 45 суток; экипаж — 94 человека, из них 1 7 офицеров; скорость хода под водой и над водой — 11,5 и 15 узлов соответственно.

На вооружении этих лодок были два спасательных снаряда проекта 1837, предназначенные для эвакуации личного состава из затонувшей подводной лодки с глубины 500 метров; водолазное снаряжение для обеспечения работы водолазов на глубинах до 300 метров при длительном пребывании на глубине; комплекс поточно-декомпрессионных камер (ПДК) и отсека длительного пребывания (ОДП), предназначенных для спуска и последовательного вывода шести пар водолазов с глубин до 200 метров по рабочим режимам декомпрессии, а также длительного (до 30 суток) пребывания в ОДП шести водолазов (акванавтов) в условиях искусственной среды при повышенном давлении (до 30 кг/см²) и проведения в случае необходимости лечебной рекомпрессии водолазов и спасенных подводников; кроме того, для спасения с аварийной подводной лодки «мокрым» способом с последующей декомпрессией 50 подводников.

21 октября 1981 года в 19 часов 37 минут судно-рефрижератор, выходя из пролива Босфор-Восточный, столкнулось в Уссурийском заливе с нашей подводной лодкой «С-178». Лодка получила пробоину и затонула на глубине 31 метр. 23 октября к спасательным работам подключилась спасательная подводная лодка Тихоокеанского флота, и в 1 9 часов 1 5 минут из 1-го отсека аварийной подлодки начался выход через торпедные аппараты сразу 16 подводников.

Вторая лодка, дислоцировавшаяся на СФ, в подобных операциях не использовалась, но участвовала в подъеме судна из экспедиции Витуса Беринга, а во время глубоководных исследований нашла на дне один из погибших транспортов конвоя PQ-17.

Спасательные подводные лодки были списаны, а лодка проекта 940 с бортовым номер «С-257» выведена из состава Северного флота в 1999 году, всего за год до гибели «Курска». Заменить их оказалось нечем.

Александр Емельяненков на страницах «Российской газеты» по этому поводу писал: «Увы, видно, теперь нахимовские заповеди у звездных командиров больше не в чести. А на флоте — особенно. Не подготовили учений — пришлось учиться заколачивать гробы».

Вывод следствия сух и беспощаден: должностные лица Северного флота и подчиненные им силы оказались неготовыми к оказанию помощи экипажу «Курска», не справились с задачами, которые возлагаются на поисковоспасательный отряд Северного флота в конкретной аварийной ситуации.

С каким опозданием командование флота объявило «Курск» аварийным? Однозначного ответа на этот вопрос нет.

В постановлении о прекращении уголовного дела следователь Артур Егиев указывает: «В 23 часа 30 минут АПРК „Курск“ объявлен аварийным. Таким образом, вследствие незнания адмиралом Поповым В.А. и подчиненными ему должностными лицами конкретной обстановки после прохода кораблями авианосной многоцелевой группы района РБД-1 и невыполнения ими требований руководящих документов ВМФ, определяющих действия должностных лиц флота в случае отсутствия всплытия подводной лодки в установленное время в надводное положение, а также из-за принятия ошибочных решений в процессе ожидания всплытия подводного крейсера он был объявлен аварийным с опозданием на 9 часов. (Постановление о прекращении уголовного дела от 22.07.2002 г., с. 23».

С какого момента следствие ведет отсчет времени, не совсем понятно. Точка отсчета при таком опоздании приходится на 14 часов 30 минут. По плану учений во временном коридоре с 11 часов 40 минут до

14 часов 30 минут «Курск» должен был провести торпедные стрельбы. Значит, следствие считает, что момент, когда «Курск» надо было объявлять аварийным, приходится на время окончания торпедных стрельб.

С моей точки зрения, подводный крейсер надо было объявлять аварийным в тот момент, когда гидроакустики «Петра Великого» зафиксировали и запеленговали взрыв, который руководство учений должно было классифицировать и с учетом того, что он совпал с местом вхождения «Курска» в РБД. Даже с большим (часовым) запасом можно утверждать, что опоздание составляет минимум 11 часов.

Начальник Главного штаба ВМФ адмирал Виктор Кравченко оказался пророком. Какое по счету чувство подсказало ему послать на Северный флот телеграмму о необходимости нахождения спасательных судов в районе учений, не знаю. Кравченко словно предвидел катастрофу. К сожалению…