Глава 18. «Прокурор дал течь»

Две книги — моя и устиновская — стояли рядом на полках книжных магазинов всего два месяца. Мою раскупили. В мае 2005 года я смог найти несколько экземпляров только в одном из московских книжных магазинов. Кроме естественного желания знать правду о трагедии, за которой следила вся Россия, интерес подогревало название книги, синопсис, материалы Елены Милашиной, опубликованные в «Новой газете» (см. приложения № 18, 19) и несколько рецензий в журналах и газетах.

28 марта 2005 года журналист, обозреватель и писатель Юлия Латынина, с который впоследствии у меня возникли, мягко говоря, сложные отношения, прочитав мою книгу, опубликовала «Еженедельном журнале» и на сайте «Эхо Москвы» рецензию о книге, в дальнейшем она не раз говорила, что это самая правдивая книга о гибели «Курска». (Приложение № 21).

Устиновская «правда» вполне удовлетворяла тогдашнего президента, руководителей ВМФ и Северного флота. Презентация его книги состоялась 29 октября 2004 года, на которую, судя по прессе, пришли главы силовых и прочих федеральных ведомств, военные моряки и кораблестроители, ученые и руководители крупнейших средств массовой информации.

ИТАР-ТАСС сообщило, что среди приглашенных на презентацию были председатель Счетной палаты Сергей Степашин, помощник президента РФ Виктор Иванов, полпред президента в Северо-Западном округе Илья Клебанов, директор ФСБ Николай Патрушев, Главком ВМФ Владимир Куроедов, председатели Верховного и Высшего арбитражного судов Вячеслав Лебедев и Вениамин Яковлев, глава МЧС Сергей Шойгу, полпред президента РФ в Центральном округе Георгий Полтавченко, секретарь Совбеза РФ Игорь Иванов. Не все упомянутые руководители удостоили презентацию своим посещением, а отзывы о книге, которую еще никто не успел прочитать, были достаточно скромными.

9 декабря 2004 года Русский биографический институт совместно с Российской государственной библиотекой наградил лучшие книги и издательства 2004 года. Одним из лучших изданий года названа книга «Правда о „Курске“» — документальное расследование, проведенное Генпрокурором России Владимиром Устиновым.

27 января 2005 года на книгу Устинова откликнулся журналист «Российской газеты» Александр Емельяненков, правда, памфлет был опубликован не в правительственном издании, где журналист числился в штате, а в «Новой газете», которая не раз печатала мои комментарии о деле «Курска». Привожу текст полностью.

В книге о «Курске» Устинова прорвало на откровения о своем детстве и Божьем промысле.

В интервью ко Дню работников прокуратуры, который отмечается с недавних пор почти одновременно с Днем печати, Генеральный прокурор России Владимир Устинов назвал главным для себя событием «со знаком плюс» в 2004 году написание книги «Правда о „Курске“». В выходных данных (Устинов В. В. Правда о «Курске». — М.: Олма-Пресс. 2004, 319 с.) она заявлена как литературно-художественное издание.

Однако тут же уточняется: в работе над книгой принимали участие главный военный прокурор А. Н. Савенков и первый заместитель военного прокурора Дальневосточного военного округа А. Л. Егиев.

«Это динамичное повествование, в котором впервые предаются гласности многие факты, до сего дня неизвестные, — интригует „Олма-Пресс“ потенциальных читателей (заявленный тираж — 10 000 экземпляров). — Трагедия АПЛ „Курск“ потрясла всех, мир замер в ожидании: не повторится ли новый Чернобыль? Автор убедительно и аргументировано дает ответы на многие вопросы, излагает собственную точку зрения человека и гражданина».

— Конечно, это событие, — не удержался от комплимента в собственный адрес и сам генпрокурор. — Долгожданное, выстраданное.

Ну как после этого не пойти в «Библио-Глобус» и не поскупиться потратить 219 рублей, чтобы заполучить собственный экземпляр «Правды…» о том, что столько времени держало в напряжении страну, а кого-то не отпускает до сих пор?

С самой первой страницы, буквально с первой строчки, автор заявляет о себе как набивший руку писатель-маринист:

«Наш катер вышел из гавани, когда только занимался холодный октябрьский рассвет над Баренцевым морем…».

Тут интересно все — и сугубо цивильное «гавань», и непременно «холодный» рассвет, который, конечно же «занимался». Но самое любопытное — знать, что в октябре солнце за Полярным кругом в районе Североморска показывается над горизонтом (если вообще пробивается из-за плотных в эту пору облаков) около полудня. Однако у генпрокурора свои ощущения времени, он пишет про «утренний холод и морось», которые заставляют его «мобилизоваться до конца».

За бортом, по мысли автора, не просто холодная вода, а непременно «воды», причем обязательно «свинцовые» или «свинцово-черные». И почему-то не Баренцева, как учили нас на уроке географии, а Баренцевого моря. Где отыскали такое море автор и его редакторы, надо бы у Сенкевича спросить, да не дожил Юрий Александрович до таких географических откровений.

Зуд сочинителя-мариниста пробуждается в авторе не раз и в самые неожиданные моменты. А порой переходит в сакральные признания, которые просто нельзя не процитировать:

«Грозовое небо окончательно потемнело, а вместе с ним — и море. Оно ведь — отражение неба. Когда я несколько лет назад понял: что из атеиста (каким волей-неволей был любой прокурорский работник советского времени) становлюсь верующим человеком, то почувствовал в себе нечто подобное. В человеке отражается Бог, как в воде — небо. Надо понять Бога. И теперь моя задача — распознать грозный и в то же время мудрый Божий промысел…».

Божий промысел — это, надо понимать, про тот самый «первичный импульс», что привел к катастрофе? Кара с небес? Что же тогда искать в море и на берегу — и зачем?

«Была и другая задача, которая определялась моей собственной профессиональной и жизненной позицией, — открывает карты генеральный прокурор. — Утвердить сам эталон истины… Этот символ эталона (я его видел однажды в парижской Палате мер и весов — такой небольшой стальной кубик-килограмм…) должен стать мерилом всех наших действий — от адмирала до мичмана и от инженера до лоцмана. Конечно, дойти до такого эталона, расследуя настолько сложное дело, было непросто…».

Забегая вперед, хочется спросить: и что — дошли? До эталона? По мысли автора, у прочитавшего его книгу никаких сомнений в этом оставаться не должно. Все 133 тома уголовного дела в литературном сопровождении самого генпрокурора — хоть сейчас в Палату мер и весов…

Для описания исключительной, беспрецедентной важности и даже величия павшей на него миссии Владимир Устинов красок не жалеет. Уже при первом выходе в море выглянувшее из-за туч светило он расценил как знак свыше:

«Словно само солнце давало нам надежду на раскрытие истины…».

И в последующем автор не скупится на описание своих чувств и специфических ощущений:

«Нервы буквально болели… Но я собрался как пружина и решил идти вперед, невзирая ни на что. В буквальном смысле слова…».

«Как Генеральный прокурор я чувствовал тогда тяжелейший груз на своих плечах, словно звезды на погонах превратились в пудовые гири…».

«Продувные ветра на Баренцевом море кого угодно способны заморозить. Но я упрямо стоял на специальном мостике и контролировал первичные работы по проведению следствия. Спасибо, сердобольные помощники и члены спасательной группы подтаскивали время от времени термос с горячим чаем или кофе…».

«Именно тогда я понял, что, невзирая на адские условия, я должен войти в эту Преисподнюю. Надо было не только войти, но и… откомментировать масштабы трагедии. Рассказать о том, что мы здесь обнаружили, над чем работаем и что произошло. Это было частью поручения Президента. Меня отговаривали: дескать, это небезопасно… Но выбор был мною сделан, и на этом пути меня не могло остановить ничто и никто. И очень скоро этот репортаж состоялся. Я стоял в чреве атомной субмарины и вел его в прямом эфире. Он тогда обошел весь мир.

Потом, встречаясь с зарубежными коллегами, я много раз слышал от них трепетные слова, иногда удивленные, о том, как я мог рискнуть и провести столько времени на борту развороченной взрывом атомной субмарины…».

Когда в 25-й раз натыкаешься на выспренние слова про особую генпрокурорскую ношу («Понимал, что легкой жизни в предстоящий период не получится»), служебный долг («Невзирая на лица, даже самые важные. Невзирая на погоны, в том числе и на свои собственные»), невольно начинаешь задумываться о подлинной цене прокурорского героизма, когда президентом страны дана установка провести максимально полное и открытое расследование и в этом деле гарантирована поддержка.

А еще — не можешь отделаться от мысли, что автор все время опровергает каких-то невидимых оппонентов и, главное, тщится доказать свое рвение в исполнении президентской воли. И когда переворачиваешь последнюю страницу, понимаешь, что спор он не выиграл, но по службе отличился.

Из книги г-на Устинова узнаешь много удивительного и, прямо скажем, неожиданного. В том числе о нем самом, его детстве. Особенно подкупает, что эти воспоминания художественно надвинулись в тот момент, когда сухопутный человек, генерал юстиции, страдал от качки в адмиральском катере, идущем к месту гибели «Курска». Узнали мы, что родился будущий прокурор мировой державы не где-нибудь, а в семье прокурора. Так что тяга к «эталону истины» у него не просто в крови — в генах. Каким же был в детстве Вова Устинов?

«Помню, где-то, в каком-то городке, почти все пареньки-подростки стреляли друг в друга из рогаток. Были такие загнутые закорючки из толстой проволоки. Было кое-что и посерьезнее. Я всегда давал отпор. И у меня выработался бойцовский характер, так что я никому спуску не давал. Один раз, сознаюсь, так наподдал одному парню (тот был постарше и повыше меня), что тот в канаву улетел. А ведь он замахнулся на меня обычным, банальным ломом, против которого, в соответствии с пословицей, нет приема… Одним словом, приемы я начал искать еще тогда».

В полном восхищении от прочитанного заметим: шел парнишке в ту пору… восьмой год от роду. Из той же книги узнаем, что у автора «в связи с расследованием гибели „Курска“ появилось совершенно новое понимание смысла жизни и смерти».

Вслед за этой явно затянувшейся преамбулой, патетической увертюрой, экзерсисами личного характера хочется наконец узнать что-нибудь о деле — как и почему погиб боевой корабль и весь его экипаж?

Однако напрасно искать под обложкой с портретом розовощекого прокурора на фоне искореженного «Курска» внятное объяснение причин «нештатного импульса», вызвавшего взрыв торпеды. Не найти и заключения экспертов, как развивались события дальше, отчего взорвался почти весь боезапас торпедного отсека, который не должен взрываться (детонировать).

Имея в своем распоряжении 133 тома уголовного дела, десятки технических экспертиз и актов осмотра поднятой субмарины, дав слово читателю «сказок не сочинять» и призвав к этому других, автор «Правды о „Курске“» на последних страницах своего полотна впадает в откровенное мифотворчество. Пытаясь «своими словами» прокомментировать выверенное заключение следственной бригады о последних минутах «Курска», он почему-то решает призвать на помощь капитана I ранга в запасе Михаила Волженского. И, с его слов, пишет:

«После первого взрыва личный состав центрального поста: то есть „мозг“ лодки, был сильно контужен, поэтому никаких записей в бортжурналах больше не производилось. Это резонно. При этом командование лодки правильно оценило характер нарастающей угрозы и, судя по всему; предприняло попытку экстренного подвсплытия „Курска“ на перископную глубину. Это было необходимо для того, чтобы попытаться в надводном положении затопить первый отсек, где бушевал огонь, и не допустить взрыва всего боекомплекта…».

О последних записях в вахтенном журнале центрального поста говорить излишне, потому что этот журнал не найден. А тот, что обнаружен, вела предыдущая вахта, и записи в нем заканчиваются за три с половиной часа до катастрофы. Это во-первых. Во-вторых, еще более странно говорить о попытке подвсплытия на перископную глубину с целью «затопить первый отсек». Но допустим, что автор оговорился, не понимая разницы между всплытием под перископ и всплытием в надводное положение, а редакторы-литзаписчики в очередной раз «зевнули» — так и тут неувязка. Никакой нужды принудительно затапливать первый отсек не было — море уже ворвалось в него через разрушенные трубы двух торпедных аппаратов, в том числе через тот, где находилась злополучная «толстая» торпеда диаметром более полуметра.

Оно же, море, и не дало разрастись объемному пожару в первом отсеке, о чем свидетельствуют уцелевшие журналы, другая документация и бумажные ленты регистраторов-самописцев, обнаруженные при разборе завалов в носовых отсеках.

С первого известия о трагедии «Курска» самым щемящим был и остается вопрос о шансах на спасение оставшихся в живых членов экипажа. Однако в книге генерального прокурора, сколько ее ни перелистывай, не найти аргументов, однозначно доказывающих, что уцелевшие после второго взрыва подводники во главе с капитан-лейтенантом Дмитрием Колесниковым оставались живы в девятом отсеке более 8 часов.

А подводные стуки, запеленгованные и сутки, и двое спустя? А первые заключения судмедэкспертов, упрятанные в томах уголовного дела? А сомнения непосредственных руководителей следственной бригады? Один-единственный абзац в 300-страничной книге, отсылающий к мнению безымянных «экспертов», никого не может убедить. Адвокат Борис Кузнецов, защищающий интересы тех, кто потерял на «Курске» своих близких, обращал внимание на это обстоятельство еще полтора года назад — сразу после прекращения следственных действий. Но автор, похоже, и впрямь уверовавший в богоизбранность своей миссии, не утруждает себя доказательствами. Он изрекает сентенции и называет это истиной.

«Для прокурора, особенно Генерального прокурора мировой державы, роль свидетеля — не слишком привычная роль. Зато я с уверенностью могу сказать, что мое свидетельство — чистая правда».

Не оказалось, как ни искали, и внятной оценки действий спасательных служб Северного флота. Скажу больше: порой закрадывается подозрение, что автор НЕ ЧИТАЛ рукопись книги перед тем, как ее сдали в типографию. Иначе как объяснить хронологическую абракадабру, которой то и дело угощают читателя?

Сначала из допроса бывшего командующего Северным флотом, адмирала В. А. Попова мы узнаем: 13 августа спасательные аппараты не могли пристыковаться к аварийному люку 9-го отсека. В следующем абзаце, уже от своего имени, генпрокурор сообщает, что «Россия официально обратилась к Норвегии за помощью по извлечению тел погибших…» Рассказывает о том, как проходили эти работы, сколько и для чего было сделано технологических вырезов в корпусе лодки.

Пригасив недоумение, заметим: операция по извлечению тел погибших проходила в октябре, то есть два месяца спустя, но в голове у автора (или его литературных имиджмейкеров) все перепуталось. В следующем абзаце читаем: «21 августа 2000 г. 9-й отсек был вскрыт норвежскими водолазами; он оказался затопленным».

А дальше — опять про поисково-спасательную операцию, бездарно начатую и бесславно завершившуюся. Но гроза-прокурор тут почему-то превращается в овечку-адвоката и вслед за пресс-лгуном ВМФ господином Дыгало, только уже четыре года спустя, имея в своем распоряжении фактические данные о том, что действительно происходило в точке гибели «Курска» в те августовские дни, начинает повторять басни про сложную розу ветров, переменчивое течение, неожиданно возникающие шторма.

«Именно поэтому, — сокрушается генеральный прокурор, — поисково-спасательная операция была существенно затруднена… „АС-34“… три раза предпринимал попытку присоса к аварийно-спасательному люку крейсера, однако присос не происходил…».

Ах, какой негодник, этот «присос» — ну, не происходил и все тут! Даже железный прокурор расчувствовался! А стоило ли? Если бы внимательно читал материалы, собранные подчиненными, или хотя бы постановление о прекращении следствия по делу, которое было направлено в его адрес, то увидел бы жесткое, но честное заключение эксперта: реальная возможность пристыковаться к комингс-площадке 9-го отсека была лишь 17 августа, когда аппаратом АС-34 управлял капитан III ранга Шолохов, и 19 августа, когда аппаратом АС-36 управлял капитан II ранга Перцев. Все прочие попытки — и до, и после — лишь обозначали видимость работы, а реального результата дать не могли в силу объективных обстоятельств — неисправности самих аппаратов, их оборудования, а также неадекватной квалификации специалистов, допущенных к управлению.

Уж что-что, а об этом черным по белому сказано в материалах расследования. Но у автора, видимо, какая-то своя задача — на протяжении многих страниц он описывает «героические» попытки пристыковаться — то своими словами, то цитатами из протоколов допроса, то выдержками «Из прессы» — как правило, анонимными, без указания источника.

Спроси у генпрокурора, где находятся и для чего нужны буйреп, буй-вьюшка, мусинги, про которые он пишет с видом знатока, ничего ведь не сможет сказать — даже после книжек Александра Покровского про подводников и ликбеза, устроенного на этот счет герою Сергея Маковецкого в фильме «72 метра» режиссером Владимиром Хотиненко. А туда же — в малозначащие технические тонкости, но ни полслова о других подробностях, вопиющих в материалах уголовного расследования.

А в тех редких случаях, когда о чем-то вспоминает, говоря о разгильдяйстве на берегу и в море, тут же находит «отмазки» — как, например, в случае с аварийно-сигнальным буем, который не сработал. Но даже если бы он всплыл и передал, как положено, сигнал об аварии и координаты лодки, по версии Устинова, «спасти моряков все равно не удалось бы». Спасателям все равно не хватило бы времени — реабилитировал их генпрокурор своей книгой, благословив и дальше нести службу для галочки. Случись, паче чаяния, новая беда — опять начнем надувать щеки, твердить, что у нас все есть, сил и средств хватает. А потом, упустив драгоценное время, запрячем в известное место державный апломб и снова станем бить поклоны не великим и не ядерным, а попросту адекватным норвежцам да голландцам: подсобите Христа ради…

Обещанное издателями «динамичное повествование, в котором впервые предаются гласности многие факты, до сего дня неизвестные», похоже, где-то затерялось. Никаких таких фактов в книге «Правда о „Курске“ попросту нет. Зато есть много упреков прессе — и своей, и западной. Ее обильно цитируют и тут же критикуют. В одном месте автор поднимается до тотального обобщения:

„К сожалению, должен констатировать, что пресса нам не очень помогала. А ведь бывает иначе. Грамотно проведенная аналитическая работа журналиста порой дает существенный материал для работы следователей. И с этим я сталкивался не раз. Многие громкие расследования начинались с обоснованной газетной статьи. Но на этот раз было не совсем так“.

Правда, в другом месте, позабыв об этой оценке, генпрокурор вдруг вспоминает каких-то безымянных, но „героических журналистов“, которым „давали аккредитацию“. Кто давал и куда — не уточняется.

„Разные ветви власти занимают разное положение в системе взаимоотношений с гласностью“, — глубокомысленно заключает автор и пускается в комплименты президенту Путину, приседает в неуклюжих реверансах: ((Сегодня западным странам выгоднее дружить с Россией, чем порочить ее. Этот неожиданный парадокс я извлек из одного разговора с В. В. Путиным».

Подъем «Курска» в трактовке Владимира Устинова стал «символом победы политической воли над разными мелкими соображениями. Именно политическая воля, как я считаю, стала главным фактором в поднятии…».

Кто именно мешал торжеству этой воли и какими «мелкими соображениями», остается загадкой. Но автор, чтобы не заподозрили чего в свой адрес его тогдашние и нынешние визави, всем без исключения слагает панегирики — Илье Клебанову, Сергею Иванову, Николаю Патрушеву, Владимиру Куроедову, Игорю Спасскому, Юрию Евдокимову, которые «сделали все возможное и невозможное».

По меньшей мере странно, если не сказать неуместно, выглядит в устах прокурора неуемная восторженность по поводу подъема «Курска» — как будто всех погибших воскресили, с того света вернули родственникам. И это при том, что вскрыли люк, извлекли тела первых погибших, а год спустя подняли наконец субмарину, отделив от нее торпедный отсек — лишь с помощью специалистов Норвегии и Голландии.

А отрезанная часть лодки, вопреки всем обещаниям и хвастливым заявлениям Главкома ВМФ — поднимем сами! — так и осталась на дне. Несмотря на демарши и настойчивые напоминания непосредственных руководителей следственной группы — Егиева и Чернышова, подчиненных генерального прокурора.

И — несмотря на собственное признание в книге:

«Прокуратура исходно настаивала на том, чтобы были подняты все части АПЛ…».

Правда, через несколько десятков страниц это признание прокурор дезавуирует:

«Носовой отсек… было решено уничтожить на месте…, но только после того, как будут собраны все необходимые для следствия предметы. А именно все вещественные доказательства и были к тому моменту собраны…».

Даже если и были собраны «все доказательства», зачем уничтожать следы на месте происшествия, а может статься — преступления?! Вдруг откроются новые, не известные сегодня обстоятельства по делу — что тогда делать следствию? Останется лишь развести руками…

Пафос и выспренние прокурорские тирады соседствуют с неприкрытым равнодушием, переходящим в пренебрежение. Говоря о том, что обнаружили следователи в 9-м отсеке, он скороговоркой упоминает «записку Борисова». И — ни слова, о чем она, ни полслова о самом авторе. Даже инициалы погибшего, дважды упоминая в тексте его фамилию, юрист Устинов не счел нужным привести! Впрочем, откуда руководителю и координатору знать, что на борту «Курска» было трое Борисовых — два члена экипажа и прикомандированный военный представитель завода «Дагдизель».

Генеральному прокурору мировой державы, видно, не к лицу снизойти до таких малозначительных подробностей — с высоты его положения это так мелко. Ну, подумаешь, напряглись в нескольких семьях, потерявших близкого человека: значит, была весточка, а нам почему о ней не сказали?

При этом автор не скупится на пространные цитаты из материалов, добытых следственной группой, — это протоколы допросов, заключения экспертов. Несколько раз приводит выдержки из дневниковых записей генерал-лейтенанта Ю. П. Яковлева, заместителя главного военного прокурора, который лично участвовал в первых осмотрах «Курска» в доке завода в Росляково. Пожалуй, именно в этих местах книги наиболее приличный русский язык. А идущие следом авторские рассуждения и комментарии — или косноязычный трюизм, или чушь несусветная.

Неожиданно приходит догадка: может, книгу писали для западного читателя и сразу на английском языке? А нам подсунули корявый, неотредактированный перевод-подстрочник? Тогда есть хоть какое-то объяснение бесконечным повторам, пережевыванию одних и тех же событий, неумеренной патетике и реверансам в адрес силовиков-тяжеловесов в высших эшелонах российской власти.

С державной риторикой в этой книге могут конкурировать, пожалуй, лишь потуги на глубокомыслие, что соответствует уровню переростка-девятиклассника, мечтающего продолжить и превзойти прокурорскую карьеру отца. Иногда понять воспаленную мысль автора кажется делом недостижимым для простого смертного. Я, как ни силился, так и не смог одолеть глубинный смысл многих прокурорских изречений. Например, такого:

«Даже высокоинтеллектуальный человек не всегда способен справиться с быстрым анализом множества показаний приборов, да и просто совместить это с внутренним инстинктивным чувством. Или же, извините, с внутренней расхлябанностью. И думаю, решение здесь кроется не в том, чтобы поголовно перевести нашу армию на контрактную основу. Если говорить в принципе, то готовить призывников надо лучше. Как до армии, так и в учебных подразделениях. И говоря так, я считаю, что мы являемся великой мировой державой, которой суждено быть таковой весь XXI век. Это, по меньшей мере…».

Убей, не понимаю, что значит «в новом качестве вернуться к парадигме единства народа и власти, которая заложена была еще в XIX веке». А именно такой рецепт предлагает автор для «восстановления государственной мощи России».

От подобных умозаключений, преследующих тебя почти на каждой второй странице, не знаешь, куда деваться, но автор все продолжает философствовать:

«Весь мир находился по сей день во власти прагматической идеологии. Это — духовно убогая, но необычайно практически привлекательная концепция личного счастья, достигаемого через материальное благополучие. Она доступна всем, потому что своей сутью обращается к „базовым инстинктам“ человека. Это я позволил себе процитировать мыслителей прошлого…».

А следом — глубокие мысли уже от себя самого:

«Не хочу никого обидеть, но материальная, физиологическая основа всего того, что мы делаем, остается фактом. Остается ли в таком мире место для духовной миссии человека? Зачем она?»

Таким неожиданным образом автор подводит нас к своему объяснению героического поведения подводников в 9-м отсеке:

«А что такое героизм, проявленный сегодня нашим русским подводником в нечеловеческих условиях, когда разум кипел у него, возможно, в самом буквальном смысле (отравление угарным газом!), то есть он с трудом водил ручной по бумаге в почти полной темноте, но все-таки оставил для следствия важные свидетельства…».

Вот, оказывается, что двигало Дмитрием Колесниковым и другими членами экипажа, кто вместе с ним оказался в аварийном 9-м отсеке, — помочь будущему следствию…

Страницей ниже генпрокурор рассуждает уже о новом характере войн, подводит их под статью, а точнее — отсылает к другой свой книге «Обвиняется терроризм». Тут все смешалось: Кутузов, осада крепостей, виртуальный Чапаев, раскладывающий картошку на штабном столе, минные поля и танковые колонны, Наполеон и компьютерные хакеры… Мимоходом автор дает установку министру обороны — нынешнему и тем, что придут после него:

«Как будем водить по морям субмарины, если компьютерные системы дадут сбой? Кивать на хакеров, которые взломали какие-то секретные коды? Чушь. Как проводить танковые колонны через предполагаемые минные поля? Как атаковать с воздуха цели, откуда могут ответить выстрелом из „Стингера“? Следовать приказам и здравому смыслу — вот что должно держать армию в боеспособном состоянии».

Для тех, кто не видел фильма «Титаник», автор подробно описал, как спасались пассажиры и команда, и сделал заключение:

«Примерно так, видимо, обстоят дела у современного человечества. Надо ли говорить, что такая схема спасения абсолютно не направлена на выживание как можно большего числа людей с тонущего корабля? Для спасения людей с аварийных плавсредств существуют мудрые инструкции, но главная задача — воплотить их в жизнь…».

Что и говорить, в иных местах отдыхает даже Виктор Степанович Черномырдин. Вот нас берут под руку и приглашают:

«Взглянем на ситуацию глазами непредвзятых экологов, или, точнее сказать, гидрогеологов…».

По мысли генпрокурора, именно гидрогеологи — самые большие спецы по части радиации, им можно верить. И тут же добавляет — видимо, чтобы закрыть свой же вопрос про Чернобыль:

«В самое скорое время на глубине вокруг реактора стали устанавливать дозиметры…».

Двигаемся дальше.

«Какие главные факторы принимались во внимание при выработке технологии выполнения данного решения?» — задает автор сам себе вопрос. И некоторое время спустя ответствует: — «Имелось множество неясных вопросов, немало разноплановых аспектов и соображений…».

О предстоящем подъеме он высказался афористично, но емко — мог бы позавидовать Козьма Прутков:

«Это была сложная проблема и с технологической, и с климатической стороны».

Не менее ярко — о видениях:

«В Североморске мне впервые привелось увидеть северное сияние. Такой природный феномен, который никогда не возникает в умеренных широтах. А тут — Север, и природа экстремальна. Здесь край, через который нельзя переступить…».

А еще — о невысказанном: «Были и другие невеселые, но важные соображения».

Только для того, чтобы поехидничать над сочинительской стряпней генерального прокурора и сказать, что ничего нового про «Курск» из его новой книги узнать нельзя, не стоило и браться за перо. Смолчать нельзя по другой причине. В книге со словом «правда» на обложке искажаются факты и тиражируется невежество.

Уже в самом начале автор взялся перечислять все аварии и катастрофы с подводными лодками, начиная с дизельных — с 1952 года. Упомянул и малозначительные инциденты, но «забыл» — помощники не доложили? — о двух тяжелейших катастрофах (не авариях, а именно катастрофах) с атомными подлодками. Это затопление «К-429» в полигоне боевой подготовки у берегов Камчатки в июне 1983 года (погибли 14 человек) и безвозвратная потеря стратегического ракетного крейсера «К-219» с пятнадцатью МБР в ядерном снаряжении и двумя ядерными реакторами в Саргассовом море в октябре 1986 года — в самый канун встречи в Рейкьявике президентов Михаила Горбачева и Рональда Рейгана (недосчитались 4 человек из экипажа).

По одному и другому делу проводились расследования с участием военной прокуратуры, собранные материалы до сих пор хранятся где-то в архивах ГВП. Более того — командир «К-429» капитан II ранга Суворов, принужденный командованием в нарушение действовавших инструкций и наставлений выйти в море не на своем корабле и с наспех собранным экипажем, оказался в итоге главным виноватым. По спешно подготовленному военной прокуратурой обвинению он был осужден и несколько лет отбывал наказание — в то время как начальники, по сути, вытолкнувшие его в море, отделались легким испугом и продолжали подниматься по карьерной лестнице. Вплоть до тех пор, пока под их командованием и по весьма схожей, что на «К-429», причине не отправился на дно «Комсомолец»…

Этих страниц нашей флотской истории не знал или не захотел узнать г-н Устинов, приступая к расследованию века. Оттого и представляется генпрокурору проделанная под его началом работа «беспрецедентной», «не имеющей аналогов в мире»… Однако сказать на сей счет «святая простота!» — язык не поворачивается. Это по-другому называется — самомнение и некомпетентность.

Да, по размаху следственных действий, привлеченных сил и потраченных средств и при той индульгенции, что была выдана прокуратуре самим президентом, — случай для нашей страны, действительно, беспрецедентный. Но только для нашей. Потому что в США, например, когда там в первый раз потеряли на испытаниях атомную подлодку, было назначено парламентское расследование, а его результаты докладывались в Конгрессе. Да, они не стали поднимать свой «Трешер» — потому что поднимать с огромной глубины корабль, разрушенный давлением, как яичная скорлупа, не было никакого смысла.

Зато нашу подводную лодку «К-129» — дизельную, но с ядерным оружием на борту, погибшую со всем экипажем при неизвестных обстоятельствах где-то у Гавайских островов, они, в отличие от нас, не только нашли, но и подняли — с глубины более 5000 метров! Это, мягко говоря, раз в пятьдесят поболе той глубины, на которой больше года пролежал «Курск». Мало того — погибшую советскую подлодку «янки» подняли втайне от нас, организовав сверхсекретную операцию «Дженифер». Правда, не все у них прошло гладко — корпус лодки при подъеме разломился надвое, но носовую часть с ядерными торпедами, секретной документацией и останками погибших американцы заполучили.

Однако когда самая первая информация об этом была подброшена доброжелателем в наше посольство в Вашингтоне, из Москвы последовала установка считать ее провокацией — мы, мол, никаких подводных лодок не теряли. И лишь скандал, поднятый американскими газетами, вынудил наш МИД задним числом заявить протест — по какому праву осквернили место гибели советских моряков? Вместо извинений советской стороне передали документальную кинозапись, из которой видно, что останки наших подводников были захоронены со всеми подобающими воинскими почестями.

Я не берусь оценивать эту ситуацию на весах политики и человеческой этики — важен сам факт: все это было. Поэтому оставлю без комментариев очередную сентенцию генпрокурора:

«Операция по подъему 154-метровой атомной подводной лодки водоизмещением 24 000 тонн по своим масштабам является беспрецедентной и не имеет аналогов в истории человечества. Во-вторых, любому государству не по силам в одиночку справиться с такой задачей».

Вернемся к хронике морских катастроф в изложении Владимира Устинова. Про две трагедии он даже не вспомнил, зато дизельную лодку «М-200» помянул дважды. В первый раз, по утверждению генпрокурора, она «погибла в Балтийском море 21 ноября 1956 года. Погибли 28 членов экипажа». А менее года спустя, 26 сентября 1957-го, та же «дизельная подводная лодка „М-200“ затонула в Балтийском море». В этот раз, по версии автора, погибли 35 членов экипажа. Прямо и не знаешь, как такое возможно.

На самом деле, генеральный прокурор (или тот недобросовестный помощник, кто вызвался таскать каштаны из огня для своего могущественного начальника) просто перепутал разные инциденты. В сентябре 57-го на Балтике затонула совсем другая лодка — «М-256»…

По этому принципу рассуждает г-н Устинов в своей книге и о многих других событиях и фактах из нашего прошлого. Глубоководная АПЛ «К-278» «Комсомолец», оснащенная лишь торпедными аппаратами, под пером (или диктовкой) генпрокурора становится «ракетным крейсером». Институт океанологии РАН скрещивается с неопознанным «институтом океанографии». Продольная остойчивость (профессиональный термин, известный подводникам, конструкторам и строителям ПЛ) превратилась в… «вертикальную устойчивость» — несусветную глупость, способную вызвать гомерический хохот в кругу профессионалов.

Ничего не слышал прежде про «теракт французских диверсантов против принадлежащей организации „Гринпис“ большой океанской яхты, пришвартованной в Новозеландском порту» — так у Владимира Устинова. Зато знаю другое: судно «Рейибо у Уорриор», под флагом «Гринпис» направлявшееся с акцией протеста против ядерных испытаний на атолле Моруроа во Французской Полинезии, действительно было подорвано в порту. Но до сих пор считалось, что это дело спецслужб Франции. Это акт государственного устрашения, продиктованный политикой тех лет, а никак не частный случай террора неизвестных диверсантов.

Советский линкор «Новороссийск», подорванный на рейде в 1955 году, генпрокурор наделяет способностью «нести ядерные артиллерийские заряды дальнего действия». Если под этой смысловой абракадаброй подразумеваются ядерные артиллерийские снаряды, так они стали поступать на вооружение много позже гибели «Новороссийска».

Но прокурор не устает демонстрировать свои познания в разных областях. Например, заводит речь о возможной утечке «радиоактивных топливных элементов в акваторию Баренцева моря». Не надо быть ученым-ядерщиком, чтобы увидеть: не понимает человек значения тех слов, которыми берется оперировать. В одну бессмысленную кучу смешались разные понятия — радиоактивные элементы, которые присутствуют и нарабатываются в реакторе (то есть химические соединения) и само ядерное топливо в виде тепловыделяющих элементов (ТВЭЛов).

Про виртуальные «дозиметры», которые расставляли, по словам Устинова, «на глубине вокруг реактора», я уже упоминал. Но автор, походив вокруг да около, ведет нас прямо в реакторный отсек. Оказывается, «наши подводники заглушили ядерные реакторы вручную, в дополнение к автоматике. Они не просто вспомнили об этом, они потратили на это свои последние минуты, свои последние жизненные усилия…».

Откуда вдруг родился этот миф — можно только гадать. Ни из материалов уголовного дела, ни из разговоров со специалистами, детально обследовавшими реакторные помещения «Курска», ничего похожего не следовало. Более того — на всех уровнях атомщики с гордостью твердили, что автоматика в реакторном отсеке сработала безукоризненно и чисто. «Глушить вручную» ничего не требовалось, разве что для красного словца.

И это, как ни печально, не последний прокурорский перл. На мой взгляд, апофеозом профессионального невежества стали рассуждения про тросы, с помощью которых якобы пытались поднять в 1997 году подлодку «Комсомолец», да вышла незадача. «Капроновый шнур оборвался при рывке», — со знанием дела свидетельствует генеральный прокурор.

Вот, действительно, слышал звон…

Да было бы ему известно, что «Комсомолец» и не пытались поднимать — несмотря на бурную и многолетнюю активность директора ЦКБ «Рубин» г-на Спасского, главного инициатора судоподъемной риторики в нашей стране. Поднять решились только ВСК — всплывающую спасательную камеру от «Комсомольца», которая была найдена на грунте в непосредственной близости от самой подлодки. В ней, как известно из обстоятельств той катастрофы, находятся останки командира АПЛ капитана I ранга Евгения Ванина и еще двух членов экипажа.

Поднять на поверхность эту стальную капсулу, ставшую братской могилой, решили силами ВМФ, без должной проработки проекта и необходимых расчетов. И действительно потерпели фиаско, знакомое почти каждому начинающему удильщику: при резком рывке не выдерживает даже очень прочная леска. Кормовая лебедка на военном спасателе и была той удочкой, с помощью которой решили поднимать ВСК специалисты-двоечники, позабывшие о том, что в море бывает качка. Когда трос был почти полностью выбран и ВСК оказалась у поверхности, корма судна-спасателя опустилась на волне, а в следующее мгновение ее резко подкинуло. И трос, действительно, лопнул (в этом генпрокурор не ошибся) — всплывающая камера с останками подводников опять ушла на дно.

Но в эти детали, похоже, не посвящали генерального прокурора ни Главком ВМФ Владимир Куроедов, ни шеф «Рубина» Игорь Спасский. А может, их собеседник просто невнимательно, в одно ухо слушал. Другим — старался уловить, откуда ветер дует: кого велят казнить, кого решат помиловать.

Теплый ветер, против ожиданий, подул из Европы.

«В Брюсселе той осенью возникла новая организация, в дополнение и НАТО и но многим прочим, — решается на смелое сравнение прокурор. — Это международный фонд „Курск“, главная цель которого — облегчить задачу подъема российского атомного ракетоносца».

Вот уж никогда бы не подумал, что мы так неожиданно легко найдем альтернативу Варшавскому договору — да там, где и представить себе не могли!

Короче, пусть ожиревшая Европа помогает нам деньгами, не сдает державных позиций генеральный прокурор. А мы и дальше будем жить своим умом, расхлебывать старые проблемы и заваривать новые — для себя и всех соседей. Уж кто-то, а г-н Устинов знает, что почем на Западе, и может сравнивать:

«Мы строим армию в основном на принципах призыва, на том основании, что каждый гражданин, способный защищать Родину, должен хотя бы уметь это делать. Поэтому и порядок в армии должен быть образцовый, а не так, как в некоторых зарубежных армиях: подписал контракт — значит, служу. Надоело служить — разорвал контракт, ушел на гражданку. Кто получится из такого контрактника? В лучшем случае — недоучка. Причем во всех отношениях. Нам нужна не только боеспособная армия, но и умные, сильные, здоровые мужчины, прошедшие эту школу жизни и патриотизма».

Реакция министра обороны Сергея Иванова на эту установку неизвестна — шеф военного ведомства не значился среди участников официальной презентации прокурорского бестселлера, что была организована 29 октября 2004 года Интерфаксом. Уклонился от развернутых оценок, хоть и пожаловал на презентацию бывший вице-премьер и руководитель правительственной комиссии по расследованию причин гибели «Курска», а ныне полпред президента в Северо-Западном федеральном округе Илья Клебанов. Агентство распространило лишь одну его фразу: «Генеральный прокурор был просто обязан написать эту книгу с учетом всего того, что он знает об этой трагедии».

Присоединившийся к нему Сергей Степашин, председатель Счетной палаты, усмотрел в сочинении генерального прокурора «элемент открытости нашей страны».

Но всех афористичнее оказался секретарь Совета безопасности Игорь Иванов. «Самое главное в этой книге — это ее название», — цитирует Интерфакс его крылатые слова.

Что ж, в дипломатичности бывшему министру иностранных дел не откажешь. И впрямь, если все главное сказано в названии, то о чем еще говорить…

В своей книге творения Устинова коснулся и адмирал Олег Ерофеев:

«В материалах расследования спасательной операции, несомненно, отчетливо проявляется страстное желание замаскировать конструктивные и производственные недостатки как корабля, так и торпеды. Я внимательно следил за проведением операции, изучил документы, опубликованные в „Российской газете“, прочел книги генерального прокурора В. В. Устинова „Правда о „Курске““ и И. Д. Спасского „„Курск“. После 12 августа 2000 года“. Ни в одном из этих материалов я не нашел убедительных доказательств того, что личный состав, эвакуированный в 9-й отсек, жил около 8 часов и поэтому его нельзя было спасти.

Особенно меня удивило название книги генерального прокурора, из которого следует, что расследование, проведенное его подчиненными, ставит под сомнение его объективность, а многократные повторы в книге о том, что личный состав жил в 9-м отсеке не более 8 часов, нельзя объяснить только недостаточным литературным талантом ее автора. Сам В. В. Устинов в доказательствах этого факта ссылается на малое количество воды, продовольствия, которое потребили подводники за время их оставшейся жизни, на сомнительные выводы судебно-медицинской экспертизы, первые результаты которой получены более чем через два месяца после гибели людей и только поэтому не имеют права на объективность.

…Передаваемые же с подводной лодки сигналы SOS генеральный прокурор В. В. Устинов легко приписывает действиям неизвестного надводного корабля, поиском которого не утруждают себя следователи. Возразить В. В. Устинову очень просто — в той экстремальной ситуации, в которой оказались подводники „Курска“, не до еды и питья, и, как всякие здравомыслящие люди, они пытались экономить и воду, и продовольствие.

Это понятно любому человеку, даже не имеющему отношения к подводной службе».