Глава 10. Великая Смута. Уроки смутного времени

Как видим, нечто, мягко говоря, неладное в Русском Государстве, начавшись с Ивана IV при введении им Опричнины, продолжалось. Личное благочестие и благонравие Царя Феодора Ивановича омрачалось лживостью и жестокостью временщика – правителя Бориса Годунова.

Сие «неладное» состояло в отходе высшей власти и сильнейшей части ведущего слоя Московского Царства от тех вековых духовных устоев, какие закладывались в это Царство высшей, лучшей волей народа. Вкратце мы об этом уже говорили. Скажем теперь, что этот отход можно ещё обозначить как изменение содержания понятия «Третий Рим». На смену церковному и духовному смыслу «Третьего Рима» как единственной и важнейшей крупной мiровой Православной державы, призванной поэтому быть средоточием, хранилищем православного исповедания Евангелия в учении и в жизни, во всеобщем стремлении к благочестию, приходит совсем иное восприятие вещей. В сознании Ивана IV, Годунова и немалой части бояр «Третий Рим» – это прежде всего мірское могущество во вполне языческом смысле. Православие как учение сохраняется и даже защищается. Но Православие как благочестие в жизни страшно попирается, в решительных случаях совсем отбрасывается, и попирается при этом на самых вершинах власти, что служит великим соблазном народу.

Во второй половине XVI – начале XVII веков стало такое восприятие «Третьего Рима» преобладающим. Но оно ещё не утвердилось, не стало осознанным, будучи в значительной мере стихийным. Потому возникала надежда, что дело можно исправить, вернуться к христианскому и духовному пониманию «Третьего Рима». Тем паче, что как бы в поддержку сему пониманию приходило другое, также давно возникшее понимание Православной Великой России, – «Новый Иерусалим». Потом мы увидим, как в XVII веке победило это чисто духовное, исконное восприятие Родины и государства. Победа сия была самым славным достижением жизни Великой России. Но путь к ней был непростым и лежал через преодоление лжи, воцарившейся на самой вершине власти. Неправда рождает неправду, беззаконие плодит беззаконие, оборотничество или двойничество также воспроизводят себя в новых видах, на погибель тем, кто первым стал к ним прибегать. Всё это мы уже хорошо посмотрели в истории и должны будем увидеть ещё. Борис Годунов (порожденье Опричнины) – оборотень по самой своей сути, он иначе не может. Говорить одно, а делать совсем другое, притворяться, играть в кого-то, как бы на себя надевая маску – вот ужасные свойства его. Поэтому он не верит ни другим, ни Богу, постоянно боится чего-то, он не верит в глубинах своей души и тому, что он – Царь и постоянно стремится себя и других в этом сознании утверждать.

В жестокости и коварстве Борис Годунов старался не отступать от Ивана IV, у которого он, трепеща, скромно служил «при саадаке». В иных отношениях Годунов старался его превзойти. Тень великого Ивана IV как бы витала над Годуновым, так что сам он становился тенью Грозного или Ужасного предшественника своего. Оказался он сущим мастером на лицедейство на большие «спектакли». Так, в самом начале, еще до Венчанья на Царство, но уже избранный на него, 1 апреля 1598 г. Борис Годунов объявил, что полчища Крымского хана движутся на Москву, заранее зная, что едет один лишь посол хана с малым отрядом и притом – для заключения мира. Тотчас по приказу Царя собралось на Оке огромное русское войско – до 500 тысяч бойцов. Годунов громко везде говорил, что готов отдать жизнь за Христианство и Отечество, поехал к войскам и начал с того, что каждых день «угощал» у себя до 70 тысяч человек, осыпая военачальников всяческими, в том числе – небывалыми, милостями и изображая героя, готового ринуться в бой вместе с войском. Ждали немало. Наконец, «неприятель» явился... Наши разъезды доложили, что едет не рать, а посол. Годунов всё равно приказал ночью палить из всех пушек, напугав до смерти посольство. Потом он принял его, обласкал, одарил и снова начал пиры со своими войсками, как бы по случаю славной победы. Москву он также заставил встречать себя как великого победителя, защитника Отечества, показавшего, что готов грудью стать за него... Годунов безумно любил иноземцев, до недостойного раболепства пред ними. При нём оживились сношения с Англией, с королевой Елизаветой, английским купцам были даны небывалые льготы. Во времена Годунова Москва так наводнилась иностранцами, что от них, как говорится, было не протолкнуться. Немцы, поляки, англичане, датчане, шведы, французы, итальянцы, – кого здесь только не было! Почти всех Годунов одаривал деньгами, дорогими вещами, припасами сверх всякой меры. А они в большинстве писали потом о нём и о России очень дурно и гордостно. Немудрено, что всякое подражание Западу стало модным в столице. Многие стали рядиться в иноземные одеяния, покупать западные предметы быта и роскоши и уже не боялись принимать европейские мысли.

Вместе с тем Годунов оказался политиком слабым. Он не сумел воспользоваться враждой между шведским принцем Сигизмундом, избранным в Польше королём после смерти Стефана Ботория, и его дядей Карлом IX, занявшим Шведский престол, на который также претендовал Сигизмунд. Объединение Польши и Швеции в одних руках не случилось. Случилась меж ними борьба, каковая могла дать нам возможность вернуть себе Нарву, выход к Балтийскому морю и всю Ливонию, подчиненную Польше. Годунов ничего решительного не предпринял, чтобы этих выгод достичь.

Зато он много хлопот положил на то, чтобы найти невесту сыну Феодору и жениха дочери Ксении среди королевских семейств Европы. О невесте просил он и Англию. Детей своих, особенно сына Феодора Годунов, будучи сам неграмотным, старался всячески образовать.

И дети его, по свидетельству летописцев, были «чудные отроки». Заботясь о них, царь Борис Годунов не знал, что влечёт их к могиле вслед за собой всеми иными своими деяньями. Царь тянулся к учёным людям, но без разбора, и пред ними любил показать свою «широту». Так, при нём была построена первая на Москве Лютеранская церковь. Знаменитый Троицкий келарь Палицын Авраамий потом о Годунове писал: «Ереси же арменстей и латынстей добре потаковник бысть». Годунов задумал устроить в России университет по подобию западных, с привлечением иноземных учёных. Задумал он и нечто совсем грандиозное: уничтожив кремлёвские храмы построить на этом месте точную копию храма Гроба Господня (Воскресения) в Иерусалиме из дорогих камней и иных дорогих материалов. Слава Богу, из-за чрезмерной дороговизны проекта, а также из нежелания многих разрушать Успенский собор, замысел не стал приводиться в действие. Годунов ограничился постройкой в Кремле новых каменных царских палат.

Западные духовные влияния проникали на Русь уже при Иване IV. Так, к примеру, митрополит Макарий в споре с дьяком Иваном Висковатым не считал невозможным писать иконы для кремлёвских храмов по образцам католических картин, в чём был совершенно не прав, несмотря на свою образованность. Висковатый мыслил вернее! В XVI в. к нам в иконописание приходят чуждые Православию образы (к примеру – образ Бога Отца в иконах «Отечества»), а также произвольный затейливый западный аллегоризм, взамен строгого православного символизма. Но при Годунове влияния Запада льются в Россию просто широкой волной и с ними в XVII веке будет вестись очень большая борьба всеми нашими Патриархами, всеми лучшими силами общества.

В то же время Борис Годунов решает избавиться от всех возможных претендентов на Русский Престол и всех вообще ему неугодных. К делу подходит с присущей ему «широтой». Им (Царём!) всячески начинают поощряться доносы. Всех на всех, но особенно – слуг на господ, детей – на родителей. Доносчики, независимо от правдивости их сообщений, публично поощряются и одариваются. В стране начинается нечто ужасное. Соблазн доносительства распространяется так, что в семьях начинают бояться друг друга!.. Следуют, естественно, пытки, расправы и казни. Кровь снова окрашивает цветом своим вершину Российской власти. В 1601 г. происходит расправа с «Никитичами», с теми детьми боярина Никиты Романовича Юрьева, которые им были «завещаны» на сохранение Годунову. Старший из них Феодор Никитич Романов-Юрьев – общий любимец, человек образованный, мудрый, показавший способности к ведению государственных дел, разлучается с семьей и насильственно постригается в монашество с именем Филарет. Его жена становится инокиней Марфой, от неё отнимаются дети, в том числе 6-летний Миша Романов, и помещается на Белоозере. Остальные братья «Никитичи» погибают в разных ссылках, кто от голода, кто от иных мучительств.

Как бы в ответ на все эти отступления и преступления, в том же 1601 г. начинается страшный голод. Он длится три года. Уносит сотни тысяч жизней, в России заметным явлением становятся случаи людоедства (даже в Москве!). Не в силах прокормить крестьян, помещики часто отпускают их кормиться самим, не даруя полной свободой, чтобы потом снова вернуть их себе. Многие из отпущенных начинают жить татьбой, грабежом и разбоем, бегут на Дон, в Сибирь, в Запорожскую Сечь, умножая собою казачество, уже значительно умноженное теми, кто раньше бежал от Опричнины. Особо разбойной землёй тогда становится Северская Украина (Новгород Северский, Чернигов, Путивль, Курск, Рыльск и т.д.), граничащая с Польско-Литовским государством, – «Севрюки», – как это тогда называли, или «прежепогибшая Украина». Казаки – разбойники собираются в шайки-отряды и промышляют разбоем. Разбои так умножаются, что Борис Годунов вынужден для защиты столицы выставлять большие войска.

В том же страшном 1601 г. появляется Лжедмитрий 1-й. Так начинался в Великороссии XVII век.

Будущий Самозванец рос в довольно известной семье служилых людей Отрепьевых-Нелидовых в Москве. Звали его Юрий. Говорили, что был он Отрепьевым не родным, а приёмным, являясь на самом деле побочным (внебрачным) сыном кого-то очень знатного. С юности его отмечалось, что был он весьма похож на убиенного Царевича Димитрия. Сходство усиливалось тем, что Юрий, как и Димитрий, был смугл лицом, имел бородавку почти на переносице, ближе к правому глазу и одна рука у него была короче другой. Разговоры об этом опасном сходстве Юрий мог слышать давно. Он знал наверняка, что Царевич Димитрий был убит в девятилетнем возрасте, поэтому никак нельзя предположить, что Юрий сам искренне отождествил себя с Димитрием, сам уверовал в то, что он и есть чудом спасшийся царевич... Значит, мы имеем дело с особым бесовским внушением и обольщением. Юрий в семье Отрепьевых-Нелидовых получил хорошее воспитание и образование, проявив природные способности. В 14 лет он ушёл от семьи из Москвы и стал скитаться по разным монастырям. В Вятском (Хлыновском) Успенском монастыре игуменом Трифоном в 1595 г. Юрий был пострижен в монашество с именем Григорий. Года через два после этого он вернулся в Москву, где в Чудовом монастыре (в Кремле) проживал его дед Замятна Отрепьев. По бедности внуку разрешили жить вместе с дедом. Здесь он был посвящен в сан иеродиакона. Скоро на молодого, способного чернеца, умевшего сочинять каноны угодникам Божиим, обратил внимание Патриарх Иов и приблизил к себе, стал брать даже в заседания Царской Думы, где Григорий воочию увидал царский Двор, приём иностранных послов, много узнал для себя важных вещей. Но при Дворе обратили внимание на сходство его с убиенным Царевичем Димитрием, об этом пошли разговоры, которые иногда вёл сам Григорий, который тогда увлекся астрологией, алхимией, магией. Раздражённый Борис Годунов приказал за чернокнижие сослать Григория на Соловки. Но один из думных дьяков затянул умышленно исполненье указа и Григорий в 1601 г. бежал сначала в «прежепогибшую Украину», затем через Киев в Литву. Здесь он не без провалов и неудач стал домогаться внимания крупных польских магнатов, дружить с казаками, посетил Запорожскую Сечь, где научился владеть конём и оружием. Учился он и латинскому и польскому языкам, кое-как осилив. В 1603 г. ему удалось войти в доверие к семье Вишневецких, которым он и открыл свой замысел бороться за «возвращение» себе Московского Царства. В такой авантюре оказался особенно заинтересован родственник Вишневецких Юрий Мнишек, воевода Самбора, совсем разорившийся и крупно задолжавший в казну короля Сигизмунда. В 1604 г. Григорий Отрепьев был представлен королю, ни сколько не сомневавшемуся в том, что пред ним обманщик и проходимец. Не сомневались в этом и все почти крупные польские паны (Острожский, Ходкевич, Замойский, Лев Сапега, Збаражский, и другие). Но были и такие, что верили легенде Григория, потому что очень хотели поверить. Среди таковых находился папский нунций в Польше кардинал Ронгони, доложивший папе Клименту VIII о «царевиче». Римский папа тоже ничуть не поверил. Однако и он, как и король Сигизмунд решил воспользоваться Лжедимитрием, так как в случае успеха его авантюры открывалась возможность привести к унии с Римом весь Великорусский народ. Сам Григорий – «Димитрий» это твёрдо обещал иезуитам, Ронгони, королю и папе (в личном письме последнему). Сам Лжедмитрий тайно (дабы сразу не отпугнуть православных) принял католическую веру и причастился от Ронгони. Так Ватикан и могучие тогда иезуиты оказались на стороне Лжедимитрия. А он обручился с Мариною Мнишек, дочерью Юрия Мнишека и с ними заключил договор, что в случае, если он станет Московским Царём, то заплатит все долги Мнишека и, кроме того, даст Марине во владение ряд древних, богатых русских городов. Сигизмунд назначил Лжедимитрию содержание, войска не дал, но разрешил набирать таковое из всех желающих. Лжедимитрий, зная поляков, не рассчитывал только на них; он развернул в свою пользу большую работу среди казаков Запорожской Сечи, Дона, «прежепогибшей Украины». Масса их, а также иных гулящих людей поверили Самозванцу, присоединились к его небольшому сначала полуторатысячному отряду. В 1605 г. Лжедимитрй вошел в границы Московского Царства, пополняясь десятками тысяч казаков и вольных людей, воюя русские города Кромы, Путивль, Новгород Северский, Курск и другие. Слух о нём быстро бежал впереди него. И немало доверчивых русских склонялись на его сторону, Много было в народе таких, что не хотели верить злодейству, то есть тому, что Царевич Димитрий убит, и сердечно обрадовались, узнав, что он спасся и жив и идёт на Москву против всеми нелюбимого Царя Бориса.

Так во многом на доверчивости Великорусского народа паразитировал Самозванец. В тогдашних народных представлениях не укладывалась и сама возможность, такого обмана. Отчасти потому, что принятие на себя чужого имени почиталось изменой Ангелу Хранителю, а «перевоплощение» в другое лицо – вообще делом диавольским, так как только бесы любят такое оборотничество и им занимаются. Иными словами, самозванчество православного человека в глазах православных людей того времени было явлением невозможным. Легче было поверить тому, что если «царевич» говорит о себе, что он – чудом спасшийся Димитрий, то точно так это и есть! Среди казачьей вольницы, примкнувшей к Лжедимитрию, были и те, кто искренне верил в легенду, но больше было таких, кто хотел просто пограбить в России, что потом вполне обнаружилось.

По мере движения Самозванца Царь Борис Годунов всё более проникался страхом, хотя знал хорошо, что дело имеет не с Царевичем Димитрием, а с Гришкой Отрепьевым. Всё своё царствование Годунов вообще провёл в постоянной боязни. Этот страх невозможно понять иначе, как следствие постоянной памяти о том, что пришёл он на царство через убийство Царевича Димитрия и поэтому был как бы не настоящим Царём. Отсюда и стремление Годунова уничтожить, убрать всех возможных противников и стремленье задобрить и задарить всех и вся. Несмотря на щедрость, Царя Бориса не любили ни в народе, ни в высших сословиях, и он это знал. Наконец, 13 апреля 1605 г. то ли от страха, то ли от яда Борис Годунов внезапно скончался. Вместе с ним исчезла хоть какая-то высшая власть. Рухнуло государство, всё превращалось в хаос. Вот законный итог беззаконий Ивана IV и Годунова!

В этом хаосе быстро исчезла и армия. В русских войсках давно уже шли нестроения и колебания. Что это значит, когда под Тулой при подходе разбойника Ивана Болотникова 15 тысяч российского войска без боя сдались ему?! Только сим крушением всех основ государственной жизни, крайним падением нравов, смятением умов, умножением повсюду разбоев, – только хаосом этим и можно вполне объяснить, что с горсткой поляков и не такими уж многочисленными отрядами вольных казаков Лжедимитрий 1-й вошёл в Москву. Правда, здесь успешно действовали его сторонники. В июне 1605 г. они подняли бунт. Семью Годунова убили. Разнесли и разграбили патриарший двор. Дело в том, что Патриарх Иов оказался в отношении Самозванца очень твёрдым. В словах и в особых посланиях он призывал не подчиняться злодею, разоблачал его как Отрепьева и предал анафеме. За это восставшие чуть было его не убили, но он готов был и умереть и, молясь, восклицал: «Ныне, по грехам нашим, на Православную Веру наступает еретическая». Сразу после вступления Самозванца в столицу, 24 июня 1605 г., Собор российских иерархов, в подавляющем большинстве признавших лжецаря действительным Царём Димитрием, низложил Патриарха Иова. По просьбе его он был отправлен в Старицу, откуда был родом из посадских людей, под крепкий надзор. На место его тот же Собор по указке Лжедимтрия Патриархом поставил Рязанского архиепископа Игнатия, грека, давно поселившегося в России. Он первым из епископов явился к Лжедимтрию в Тулу, ещё до вступления в Москву признал его Государем и стал приводить людей к присяге новому Царю.

Как же сильно, после всего предыдущего, люди в России оказались подвержены страху! Даже родная мать убиенного Царевича Димитрия инокиня Марфа, вызванная в Москву, принародно признала в Лжедимитрии своего сына! Потом она покается в этом. А тогда впечатление от такого признания оказалось очень значительным. Лжецарю присягнули бояре, представители разных сословий, – почитай вся столица! Ловкий грек Игнатий, прознав о стремлении Самозванца подчинить Русскую Церковь Римскому папе, живо это стремление поддержал. Кардинал Боргезе из Рима писал в Польшу Кардиналу Ронгони, что Игнатий «готов на унию». У Лжедимитрия с его католическими «отцами» велась интересная переписка. Папа писал Самозванцу: «Мы уверены теперь, что апостольский престол сделает в тех местах (то есть в России) великие приобретения...» И советовал лжецарю, между прочим, такое: «Пред тобою поле обширное: сади, сей, пожинай, ... строй здания, которых верхи касались бы небес; ... обучай юношество свободным наукам!» Чем не замысел университета Бориса Годунова, или сталинского МГУ на Ленинских горах!

Казалось, сбывается многовековая, исконная мечта католичества: поверженная в пучину хаоса Россия вот-вот подчинится Римскому папе.

Меж тем Лжедимитрии старался внешне вести себя как православный. По прибытии в Москву Марины Мнишек был устроен пышный спектакль. Патриарх Игнатий венчал на Царство Лжедимитрия I, одновременно венчал его с «Маринкой», как её называли в народе, и одновременно последнюю приводил к Православию, но – только через Миропомазание, а по обычаям тех времён нужно было – через Крещение.

Так явились новые оборотни на Руси. Однако игра их очень скоро стала видна почти всем. Маринка понавезла с собою католическое духовенство, в Кремле иезуитам был выделен дом для богослужения. И всему потворствовал «патриарх» Игнатий. Так продолжалось без малого год. Незаконность Царя, его оборотничество в святых делах веры, безчинства поляков в Москве вызвали возмущенье и заговор. Во главе стал князь Василий Иванович Шуйский. 17 мая 1606 г. заговорщики подняли восстание на Москве. Лжедимитрий был схвачен, убит, сожжён, пепел его зарядили в пушку и пальнули в ту сторону, откуда пришёл он, то есть на Запад. Игнатия низложили и заточили в Чудов монастырь, «яко да совершенно навыкнет благочестия веры». 25 мая Василий Шуйский был Венчан на Царство! Так и он сумел побывать Государем России. Тут же призвал он Патриарха Иова, но тот по причине слепоты и старости отказался. Нужен стал другой Патриарх. Выбор пал на митрополита Казанского Гермогена (пишется иногда – Ермоген).

Дивен Промысел Божий, приведший его на вершину церковной власти в это страшное Смутное время. Происходил Гермоген также из посадских людей. В 1579 г. он был рукоположен в священники Никольской Гостинодворской церкви в Казани. И в том же году там свершилось великое чудо обретения Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Это связано было с крайним упадком веры Христовой в новой земле, поругание православных со стороны мусульман за неурожаи, пожары и прочие беды. Некая девочка, дочь стрельца, по откровению во сне обрела на месте их сгоревшего дома невесть кем и когда зарытую в землю икону матери Божией. Икона стала чудотворить и являть многие знамения особенной благодати. Вся Казань сбежалась к ней как к источнику спасения и заступленья от бед. Очевидцем всего стал священник Гермоген. Он тут же записывал всё, что происходило около чудотворной иконы и составил повесть о ней, возымев к ней сам большое усердие. Слава о Казанской иконе быстро пошла по России, с неё были сделаны многие списки, из коих некоторые тоже стали чудотворить. «Заступницей усердной рода христианского» была названа Богородица в этом Казанском образе. Именно этой иконе и возлюбившему её Гермогену и судил Господь избавить Москву и Россию от хаоса Смуты и рук супостатов. Промыслом Богородицы Гермоген за праведность жизни был потом в 1589 г. поставлен Казанским Митрополитом, а в 1606 г. стал Патриархом всея Руси.

Первым делом нужно было исправить шатанье людей в отношении Лжедимитрия и освободить их от данной ему присяги (клятвы). Был объявлен особый и строгий пост, после чего 20 февраля 1607 г. в Успенском соборе Кремля началось публичное покаяние. Патриарх Иов покаялся в том, что скрыл от народа, что Царевич Димитрий убит был «умыслом Бориса» и призвал к покаянию всех. Инокиня Марфа каялась в том, что из страха признала сына своего в Самозванце. Москвичи плакали и каялись в том, что присягали Борису Годунову и Гришке Отрепьеву. Два Патриарха, – Иов и Гермоген разрешили всех по особой молитвенной грамоте, громогласно читавшейся архидиаконом.

К этому времени впрочем дело уже велось о другом Самозванце – Лжедимитрии ІІ-м. Этот был уже вовсе явным авантюристом. И зная об этом, Рим и некоторые в Польше вновь поддержали его! А легенда была такова: «царь» Димитрий в Москве не был убит, а сумел бежать («чудесно спасся» вторично!). И вновь примкнули к нему казачьи отряды из Малороссии, с Дона с «прежепогибшей Украины». Вновь немало русских людей поверили лжи, ибо очень хотелось иметь «настоящего», «прирожденного», как тогда говорили, Царя, каковым в глазах многих мог быть только прямой потомок Ивана IV. Марина Мнишек «признала» в Лжедмитрии ІІ-м своего законного мужа. Однако её духовник – иезуит счёл нужным тайно венчать её с новым Самозванцем; иезуит знал, что он не тот, убитый в Москве, а другой Лжедимитрий... Сохранились тайные инструкции Рима приближенным этого Самозванца. Суть их в том, чтобы постепенно, но неуклонно вести дело к унии Церкви Российской с Церковью Римской, к подчинению папе. Вот уж где католики показали, что для них цель оправдывает средства. В 1608 г. Лжедимитрий ІІ-й вошёл в пределы России и вскоре приблизился к Москве, став лагерем в Тушино. Потому и назвали его тогда «тушинским вором». «Вор» в понятиях тех времён – государственный преступник (тех, что крадут вещи, тогда называли татями). Маринка родила сына от Лжедмитрия ІІ-го.

Малютку в народе тут же назвали «ворёнком». Москва заперлась. Ещё оставались очень небольшие войска для защиты столицы. Шатание настроений и умов возникло великое. Иные князья и бояре по несколько раз перебегали из Москвы к «вору» в Тушино и обратно. Не имея сил вести большую войну, Царь Василий Шуйский призвал на помощь Шведского короля Карла ІХ-го. И тем совершил большую ошибку. Как мы уже говорили Карл Шведский и Сигизмунд Польский воевали тогда за Шведский престол. Призванием шведов Шуйский ставил Россию в положение военного противника Польши, чем она и воспользовалась, видя Смуту на Русской Земле, – объявила России войну. Теперь королевское польское войско под «законным» предлогом вошло в Московское Царство. Самозванец стал не нужен полякам и они от него отошли. Сигизмунд осадил Смоленск, а крупное войско Жолкевского подошло к Москве. Недовольные Шуйским бояре в июле 1610 г. свергли его с престола (принудили отречься). Но кого теперь ставить Царём? Во многом это зависело от бояр.

О, Великороссийские князья и бояре! Сколько было в вас искони стремления властвовать в государстве. Вот теперь не стало никакого Царя, теперь вы получили, как кажется, всю полноту власти. Вот теперь бы вам показать себя, показать, на что вы способны! И показали...

Среди правительства, состоявшего из семи бояр и прозванного «семибоярщиной», началась страшная разногласица мнений. Патриарх Гермоген сразу же предложил призвать на царство 14-летнего «Мишу Романова», как назвал он его. Но Патриарха не слушали. Обсуждали предложение Польши посадить на Московский Престол сына короля Сигизмунда Владислава. Большинство бояр согласились. Полякам открыли ворота Москвы и они заняли своим гарнизоном Китай город и Кремль. В то же время огромное польское войско осадило монастырь Преподобного Сергия – «Игумена Русской Земли», Троице-Сергиеву Лавру, но после 16-месячной осады так и не смогло её взять! Патриарх Гермоген готов был согласиться и на королевича Владислава, но при таких условиях. Владислав крестится в Православную Веру немедля, под Смоленском. В жены себе он возьмёт только девицу Православного Исповедания. Поляки уйдут из России, а все русские отступники, перешедшие в это время в католичество, или унию будут казнены, Между Москвою и Римом никогда не будет никаких переговоров о вере. Под Смоленск к Сигизмунду отправлено было посольство для переговоров о престолонаследии. Духовным главою посольства явился Митрополит Ростовский Филарет Никитич Романов, изведенный из ссылки и затем посвященный в архиерейство при Царе Василии Шуйском. В то же время Патриарх Гермоген не переставал увещевать тушинцев, ещё стоявших с вором под Москвою, призывая их обратиться, покаяться и прекратить разорение Отечества.

Оказалось однако, что на престоле Московском хочет быть сам король Сигизмунд... Но это держалось в тайне. Большинство бояр согласились принять и такое, ссылаясь на то, что поляки уже в Москве, а у русских нет войска, чтобы защититься от Польши. Была составлена грамота, где говорилось, что Московское государство «отдаётся на волю короля». Члены правительства подписались. Нужно было, чтобы подпись поставил и Патриарх Гермоген. С этим к нему явился князь Михаил Салтыков. Глава Русской Церкви ответил: «Нет! Чтобы король дал сына своего на Московское государство, а королевских людей всех вывел бы вон из Москвы, чтобы Владислав оставил латинскую ересь, а принял греческую веру, – к такой грамоте я руку приложу. ...А писать так, что мы все полагаемся на королевскую волю, и чтобы наши послы положились на волю короля, того я и прочие власти (церковные) не сделаю и вам не повелеваю. Явно, что по такой грамоте нам пришлось бы целовать крест самому королю». Салтыков выхватил нож и устремился на Патриарха. Тот перекрестил Салтыкова, сказав: «Не боюсь я твоего ножа, ограждаюсь от него силою Креста Христова. Ты же будь проклят от нашего смирения и в сей век и в будущий!». В декабре 1611 г. грамоту эту бояре всё-таки повезли под Смоленск к находившимся там российским послам.

И вот здесь случилось такое, что явилось переломной чертой всех событий и вывело государство из хаоса Смуты, из обстоятельств, казавшихся безнадёжными. Получив грамоту, и не увидев под ней подписи Патриарха, послы ответили нашим боярам, что грамота незаконна. Им возразили: «Патриарх в земские (то есть мiрские) дела не должен вмешиваться». Послы сказали: «Изначала у нас в Русском государстве так велось: если великие земские или государственные дела начнутся, то государи наши призывали к себе на собор патриархов, митрополитов, архиепископов и с ними советовались. Без их совета ничего не приговаривали. И почитают наши государи патриархов великою честью... А до них были митрополиты. Теперь мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный (то есть в отсутствие Царя – главный). Без патриарха теперь о таком великом деле советовать непригоже... Нам теперь без патриарховых грамот по одним боярским делать нельзя».

Сговора с Сигизмундом и передачи ему во власть Московского Царства не получилось. Вот что значит порой одна лишь такая «малость» как подпись, точнее в данном случае – отсутствие подписи!

Это дало духовное и законное основание (в предвидении новых боярских измен) начать русским городам переписываться между собой с целью решить, как спасать Москву и Отечество? В переписке этой часто упоминался Патриарх Гермоген, который стал «прям как сам пастырь, душу свою полагает за веру христианскую». Жители Ярославля писали к гражданам Казани: «Ермоген стал за веру и Православие, и нам всем велел до конца стоять, Если бы он не сделал сего досточудного дела, погибло бы всё». И вправду, Россия, которая так недавно по желанью поляков чуть было не взявшая Польшу, теперь была на волосок от того, чтобы стать владением Польши (и как знать, на сколь долгое время!). Между тем Патриарх Гермоген стал писать сам во все города, призывая Россию подняться на своё освобождение. Письма – грамоты эти будили народ, имели огромную силу. Поляки потребовали, чтобы он написал городам и призвал их отказаться идти на Москву для её освобождения от захватчиков. С этим к Гермогену явился вновь Михаил Салтыков. «Напишу, – отвечал Патриарх, – ... но только под условием, если ты и все с тобой изменники и люди короля выйдете вон из Москвы... Вижу поругание истинной веры от еретиков и от вас, изменников, и разорение святых Божиих Церквей и не могу больше слышать латинского пения на Москве». Гермогена заточили в Чудовом монастыре и начали морить голодом. Но голос Церкви не смолк. С теми же призывами объединиться и пойти на защиту Отечества стала рассылать городам свои грамоты братия Троице-Сергиевой Лавры во главе с архимандритом Дионисием. К Москве потянулись народные ополчения. Первое их собрание оказалось нетвёрдым. В нем было немало разбойных казаков, как, например, казаки атамана Заруцкого. Между ополченцами пошли распри и ссоры, иной раз кровавые. Был убит предводитель рязанских отрядов Ляпунов. Ополчение это больше грабило население, чем воевало с поляками. Всё изменилось, когда к столице двинулось второе ополчение, созданное усилиями Нижегородского купца Козьмы Минина Сухорукова и князя Димитрия Пожарского. Как известно, Минин, побуждая людей жертвовать на ополчение, призывал, если нужно, продать жён и детей, заложить имения, но освободить Святую Соборную Апостольскую Церковь Успения Пресвятой Богородицы, где икона Владимирская, где почивают мощи великих русских Святителей (то есть речь шла об Успенском соборе Кремля!) Вот, оказывается, та ценность, которая одинаково дорога была жителям Нижнего, Рязани, Ярославля, Казани и других городов России и ради которой они были готовы и жен продать и жизнь положить! Значит, Успенский собор был тогда тем, что можно назвать как бы географическим центром патриотизма в России!

По совету Патриарха Гермогена, из Казани в ополчение Минина-Пожарского была взята святая Казанская икона Богоматери.

Осенью 1612 г. второе ополчение было уже под Москвой. Но пробиться в столицу не удавалось. Силы таяли. Тогда ополченцы наложили на себя строгий трёхдневный пост и стали сугубо молиться Царице Небесной пред Её Казанской иконой. В это время проживавший в Кремле в монастыре на покое епископ Арсений, родом грек, приехавший к нам в 1588 г. с Патриархом Иеремией, после усердной молитвы в тонком сне увидел Преподобного Сергия. Игумен Русской Земли сказал Арсению, что, «молитвами Богородицы суд об Отечестве нашем пременён на милость, что заутра Москва будет в руках ополчения, и Россия спасена!» Весть об этом видении Арсений тут же сумел передать войску Пожарского, что ободрило всех чрезвычайно. Пошли на решительный приступ и 22 октября 1612 г. овладели частью Москвы и Китай городом. Начались уличные бои в которых принимали участие и жители. В огне и дыму трудно было отличить своих от врагов, 27-го октября дымы стали рассеиваться. Поляки сдавались. Интересным должно было быть это зрелище. На Красной площади под сенью Казанской иконы Богородицы стоит русское ополчение, где большая часть бойцов – простые горожане и крестьяне, одетые как попало, иногда и в лаптях, и вооруженные чем попало, иной раз – просто вилами. А из Кремля правильным строем, одетое в латы выходит польское войско, отлично вооруженное и слагает к лаптям мужиков свои потерявшие славу знамёна...

До этого светлого дня не дожил Патриарх Гермоген. 17 февраля 1612 г. он умер голодной смертью в Чудовом монастыре. В 1912 г. он был причислен к лику святых, и мощи его до сих пор почивают в Успенском соборе Кремля.

Так в конце октября 1612 г. Смута кончилась. Хотя по России ещё продолжали бродить отряды поляков, шведов, разбойников и казаков. После гибели Лжедимитрия ІІ-го, Марина Мнишек связалась с Заруцким, который пытался ещё воевать, но был разгромлен. Маринка в тюрьме умерла. И всех их – Заруцкого и «ворёнка» – казнили. Последнего, правда, жалко, – был совсем ведь младенец.

Но решающая победа была одержана тогда, в 1612 г.! В память об этом 22 октября – 4 ноября (по н. ст.) был установлен ещё один праздник Казанской иконе. А в 30-х годах XVII в. тщанием князя Пожарского и москвичей на Красной площади в честь этой иконы был воздвигнут храм.

Икона сия имеет особенность. Если на многих иных знаменитых иконах Матерь Божия, держа Богомладенца, свободною Своею рукою указывает на Него, как бы говоря молящимся: «вот ваш Спаситель», то на Казанской иконе руки Матери Божией не показаны, а зато Христос Своею рукою указывает на Неё, как бы говоря людям: «вот ваша Заступница». Казанская икона Богородицы свидетельствует о возрастающем значении Царицы Небесной в последних судьбах Церкви и мiра, о том, что, как спасла Матерь Божия Церковь в Казани в 1579 г., как спасла она Москву и Россию от супостатов и лжецарей – самозванцев в 1612г., так спасёт Она верных от всех искушений последнего лжецаря – самозванца антихриста в канун Второго пришествия Господа Иисуса Христа. Вот почему всё происходящее с Казанской иконой или окрест неё важно для всей России не только вчера, но – сегодня и завтра, и в самый последний день.

Великая Смута в Великой России закончилась. Впереди был Великий Церковный и Земский Собор и выборы нового Государя новой династии.

 

 Итак, чудом Божиим, чудом Пресвятой Богородицы в значительной мере посредством Её чудотворной Казанской иконы, а также Курской Коренной, предстательством русских святых, особенно Преподобного Сергия и поистине волей народа была спасена Россия! Без Царя, без войска, даже и без правительства (правящая «семибоярщина» оказалась большей частью изменнической) Великороссийский народ, как бы прийдя в себя, сумел сбросить супостатов и восстановить государство, практически переставшее существовать в хаосе Смуты... Вот когда можно видеть непосредственно действие решающей массы российского общества, действие высшей доброй воли Великороссии. Значит, тогда эта высшая воля не была сожжена, уничтожена или чрезмерно подавлена; она на время была как бы оттеснена разгулявшимся действием воли низшей, бесовской. Победить, покорить эту низшую волю гораздо трудней, чем изгнать иноземцев и выбрать Царя. Поэтому подвиг Великороссии продолжался и после 1613 г. И состоял в преодолении низменных злых начал, пробужденных или порожденных в народе Смутой. Как удачно и замечательно, что в нужные дни за Россию, за Божию правду стал глава Русской Церкви Патриарх Гермоген, не убоявшийся ни угроз, ни самой смерти («Боюсь Единого, живущего на небесах»,– любил говаривать он). Таковыми же, как мы помним, были многие предстоятели Православной Российской Церкви, таковыми они и должны быть всегда, наипаче в тяжёлое время. Время Смуты очень хорошо показало, что может Великороссийский народ под водительством настоящего пастыря, если в самом народе не иссякли добрые силы высшей, духовной воли!

Особенный интерес вызывает, конечно, явление на Руси самозванчества. Как могло оно возникнуть в российской среде при том всеобщем священном восприятии Божественного образа и происхождения царской власти, которое так свойственно древней России? Самозванцев в Смутное время было не два, а по крайней мере четыре (мы поведали только о двух потому, что другие совсем уж ничтожны). На XVII веке явление это не кончилось. Оно продолжалось и в ХVIII-м, особенно ярко себя показав, например, в Пугачёвщине (Пугачёв ведь тоже не кто-нибудь, а «царь Пётр III»). Скрывшись куда-то в XIX веке, самозванчество с новой силой возникает в веке ХХ-м. Появляются якобы чудом спасшиеся от расстрела в Екатеринбурге то «великие княжны» (Анастасия, Мария), то «цесаревич» Алексей Николаевич (слава Богу, недавно умерший), кажется, готов появиться ещё кое-кто... Всё это побуждает повнимательней рассмотреть самозванчество как явление.

Всё началось, как мы помним, с Ивана 1У-го. Он обезценил царскую власть, а значит, и любую другую, показав её лишь как средство безнаказанно творить всё, что угодно, вплоть до диких жестокостей и убийств. Опричники в этом вполне подражали Царю, каждый в рамках своего положения и имений. Тем самым впервые в истории Великороссии власть, в том числе – царская сделалась вожделенной целью прежде всего для всяческих негодяев. Есть нынче выражение: «Пробил час негодяев». Оно вполне применимо к тому, что последовало за царствованием Ивана IV. Негодяи воспрянули духом, увидев через Опричнину, что и на Русской Земле возможно для тех, кто был ничем, становиться всем... Последнее подтвердил движеньем к верховной власти Борис Годунов. И добавил: эту власть можно восхитить путем коварства и преступлений. Всё это и вызвало к жизни феномен самозванчества. Нужно добавить, что сему помогало и оборотничество, привнесённое в русскую жизнь тем же Иваном IV. Он не устрашился даже прибегать к текстам Священного Писания в превратном их толковании, для оправдания того, что прямо противоречит Писанию. Так поступал диавол, искушая Христа в пустыне. Посему такое безстрашное употребление Писания для прикрытия беззаконий есть дело уж прямо бесовское, то, что роднит человека по духу с «отцом лжи» – диаволом. И это бесовское средство потом стало, увы, слишком часто применяться в государственной и церковной жизни Великороссии. Не удивительно после сего, что самозванцы Лжедимитрии не боятся притворяться теми, кем они заведомо не являются. Православное благочестие, точнее внешняя видимость его, становится, маской, под которой можно скрывать всё, что угодно, даже тайное католичество. Оборотничество на Руси сопровождается еще лицедейством, игрой, и сие открывает «заслонку», через которую в русскую душу вливается пристрастие к игре, лицедейству, притворству. Оно проявляется как в сравнительно безобидном увлечении театральным искусством, ранее совершенно чуждым Православному духу Руси, так и в более пагубных формах лицедейства в жизни, в том числе и на самой вершине власти. Вспомним игры Ивана IV с «царём» Симеоном. В такие же игры потом любил поиграть Пётр І-й, во многом осознанно вдохновлявшийся примером Ивана IV. Их примерами, в свою очередь, сознательно вдохновлялся Сталин – тоже оборотень и лицедей. Весьма не случайно, что в антимонархическом коммунистическом СССР при Сталине были в большом почёте два этих Царя, Иван IV вообще был во многом примером для большевиков, особенно в деле безудержных беззаконных казней. В своём месте мы скажем ещё об этом. Пока же отметим, что в России наглые самозванцы, как явление, стали возможны только после того, что понатворили Иван IV и Борис Годунов. Самозванцы в те времена были и особенно ненавистны народу, склонному иногда им поверить, потому, что прикидывались, притворялись не просто кем-то, а Царями, власть которых почиталась святой, Богоданной. Посему, когда обман обнаруживался, гневу народа не было пределов! Однако то, что подобный обман, подлог были возможны, являлось знамением страшным.

С таким-то «наследием» пришлось иметь дело Великороссии по окончании Смуты. Доброй надеждой тогда служило то обстоятельство, что высшая добрая воля народа, имевшая опорой своей Святую Русь, сумела возобладать над восстанием воли низшей и сохранить эту Святую Русь как духовную цель и основу всей жизни российского общества в целом, как мерило для поведения всех, в том числе сильных мiра сего, прежде всего – и Царей! Это здоровье и сила Святой, Православной Руси явились основой её внешней, военной победы над силами Запада. Из великого искушения Великая Русь выходила и достойно и славно.

Особенно ярко это явилось в устройстве взаимоотношений церковной и царской власти, Церкви и государства. Если в деле установления на Москве Патриаршества хлопочет и действует прежде всего не Церковь, а царская власть, то вскоре самую царскую власть спасает в России Церковь в лице Патриаршества. Несмотря на неверное поведение отдельных своих иерархов и предстоятелей, Русская Церковь тех времен в целом хранила ещё огромную меру способности быть верной Богу и правде Его вплоть до смерти, не боясь никого, ничего, кроме «Единого, живущего на Небесах». Сие обстоятельство чрезвычайно существенно в деле отношений церковной и царской власти. Ибо отношения эти слагались в то, что называлось «симфонией» (согласием). Как на гербе российском у орла две головы, при одном теле, так у единого общества, общины Православной Великороссии два начальника – духовный (Церковь) и мiрской (Царство). Патриарх и Царь поэтому оба вкупе ответственны перед народом и Богом за все, что происходит или будет происходить. Но Патриарх преимущественно отвечает за дела церковные и духовные, а Царь – преимущественно за мiрские. Все важнейшие дела Патриарх и Царь решают в совете друг с другом. Первый является непременным членом государевой Думы, второй – непременным участником церковных Соборов. Последнее слово в мiрских делах за Царем, в церковных делах – за Патриархом. Вот, что такое «симфония». Мы видели, что как правило, (не без исключения) так и было всегда на Руси со времен Крещения князя Владимира. Но в XVII веке, когда Великороссия была уже царством, объединившим многие исконно русские земли и начавшим вбирать в себя даже земли иных народов, а Русская Церковь соделалась Патриархатом, отношения Церкви и царства, Патриарха с Царём, как основа единства и крепости всей Великой России, приобретали особую значимость, исключительный смысл. Как показало Смутное время, в сознании лучших русских людей обе главы, обе силы – Патриарх и Царь восполняли друг друга, так что верующий Государь, когда нужно, брал на себя попеченье о Церкви, а Патриарх, когда нужно, то есть когда не было Царя, имел право и обязанность брать на себя попечение о государстве. Какими по духу должны были быть отношения Главы Церкви и Главы государства, Промысел Божий наглядно показал всей Великой России сразу по окончании Смутного времени. Отношения эти должны быть отношениями родственной искренней любви, как у отца с сыном. И под конец отметим, что остались, всё же остались, притаившись и спрятавшись где-то в тёмных глубинах те плевелы, что были посеяны в Великороссийской жизни Иваном Ужасным и Смутой! Может быть, ещё в те времена Великороссам нужно было обратить больше внимания на эту сокрытую порчу, так как плевелы могли снова в любой час прорасти (и проросли впоследствии).