Книга: Кончина СССР. Что это было?
Назад: Диалог четырнадцатый Андрей НЕЧАЕВ
Дальше: 7 Распад. Судьба

6
Распад. Историческая неизбежность

Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
Иосиф Бродский

Диалог пятнадцатый
Леонид МЛЕЧИН

Леонид Михайлович Млечин
Писатель, публицист, историк. Дважды лауреат телевизионной премии ТЭФИ за историческую телепублицистику (2007 и 2009 гг.), член Союза писателей России.
Распад. Историческая неизбежность
Оценки и суждения
Уильям Кейси, директор ЦРУ, из доклада президенту США Р. Рейгану, март 1981 г.
Ситуация хуже, чем мы себе представляли. Я хочу, чтобы вы сами увидели, насколько больна их экономика и насколько легкой мишенью они могут являться. Они обречены. В экономике полный хаос. В Польше восстание. Они застряли в Афганистане, Кубе, Анголе и во Вьетнаме; для них самих империя стала грузом. Господин президент, у нас есть исторический шанс – мы можем нанести им серьезный ущерб.
Збигнев Бжезинский «Великая шахматная доска»
Децентрализовать империю – значит вызвать ее распад… Любая значительная децентрализация – даже исключительно в экономической сфере – усилит потенциальные сепаратистские настроения среди граждан Советского Союза нерусской национальности. Экономическая децентрализация будет неизбежно означать политическую децентрализацию.
Егор Гайдар «Гибель империи»
Убежденность и властей, и общества в том, что государство способно применить неограниченный объем насилия, чтобы подавить проявления недовольства, была абсолютной. Такая организация государства, представляющаяся поверхностному наблюдателю прочной, оказывается хрупкой именно потому, что не включает гибкие механизмы адаптации, позволяющие приспособиться к меняющимся реалиям современного мира.
Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»
Не могу согласиться, что распад Советского Союза был предопределен, неизбежен, поскольку-де «имперский» характер унитарного государства препятствовал обретению подлинного суверенитета республиками. Если это и была империя, то совсем особого рода: не было господствующей нации, господствовала тоталитарная административно-распорядительная система.
Милован Джилас «Лицо тоталитаризма»
История многое простит коммунистам, потому что поймет: жестокость, ими проявленная, во многом оправдывалась обстоятельствами, необходимостью защититься, выжить. Но удушение любой альтернативной точки зрения, идеологическая нетерпимость, монопольное господство мысли, угодливо прислуживавшей их сверхэгоистичным интересам, – вот что прикует их к позорному столбу истории. Туда, где инквизиция и костер. И в компании этой, возможно, место им будет выбрано самое «почетное».
Егор Гайдар «Гибель империи»
Неожиданность, быстрота, с которой рушатся, казалось бы, непоколебимые империи, порождают ощущение нереальности происходящего. Ирреальность сродни иррациональности, в рамках которой возможно любое чудо.

 

Хроника хроникой, событийный ряд событийным рядом, но, похоже, пора выходить на более высокие уровни обобщения – об исторической неизбежности, о неисповедимом ходе истории, о том, что приходит время, звонит колокол – и империи обрушаются, а когда не приходит – не звонит и не обрушаются. Ну и о том, как можно и можно ли в принципе на это повлиять? Как вам, Леонид Михайлович, вопросы и темы такой степени обобщения? Разумеется, в контексте сравнительно недавнего распада последней из империй. Как не поговорить на сей сюжет с историком!
Вы мне льстите насчет историка. На самом деле я любитель истории.
Но вкус к неожиданным историческим аллюзиям, не всегда заметным и читаемым тонкостям и полутонам, по крайней мере относящимся к советскому периоду российской истории, мне привили ваши фильмы.
Чего уж там, давайте начнем с главного. Что же все-таки это было? Что в итоге обрушило могучий СССР? Человеческая воля, причем воля, понятая в самых разных смыслах: слабый и суетливый лидер во главе государства не в то время и не в том месте; или неспособность (нежелание, неготовность) тогдашних элит и номенклатуры к элементарным изменениям, не говоря уже о сущностной трансформации? Или разрушительная харизма новых российских властей, только народившихся, но уже ощутивших силу в сопротивлении и нежелании подчиняться? Это же была очевидная интенция разрушения, которая не могла не сыграть свою роль! Или, наконец, невероятно популярная нынче версия, подлый заговор оголтелых вражьих сил, которые взяли и обвалили большую страну, а она, горемычная, не нашла, что возразить, и покорно обвалилась? Ведь все это как бы воли разной направленности, силы и знака.
Или, с другой стороны, независимо от букета частных разновеликих воль это была неизбежность? Проявление той самой неисповедимой поступи истории? Когда пришло историческое время, пришла пора – и все кончилось…
И никакие умыслы (или недомыслие), воли (или безволие), действия (или бездействия) здесь ни при чем.
Мне представляется, что в конце 1917 года Россия вступила на ложный, тупиковый путь развития, и он привел нас всех к катастрофе, причем катастрофой был не распад Советского Союза: катастрофой были все десятилетия Советской власти. Ничего более страшного в истории нашего народа, народа России, русского народа и других народов просто не было. Надеюсь, что уже никогда не будет.
Что касается распада Советского Союза, то, если взять карту и посмотреть на нее, распался он строго по тем же границам, по которым распалась Российская империя в 1918 году, – абсолютно по тем же самым границам. Сейчас, может, уже не все помнят, но в 1918 году создались самостоятельные республики: Азербайджан, Грузия, Армения. Отвалился Туркестан, Прибалтийские государства начали возникать, независимая Украина (причем даже отдельно Восточная, отдельно Западная со столицей во Львове). Все части бывшей Российской империи и после февральской революции, и после октябрьской, которая была контрреволюцией на самом деле, – все пытались обрести независимость. Это был дух времени.
Первую мировую войну, которая была первой катастрофой ХХ столетия, не пережила ни одна из империй. Давайте обратим внимание, что Первая мировая была катастрофой для всех государств. Вот для Англии, например, Великая война – не Вторая мировая, а Первая, которая выкосила молодежь. Но ни одно из демократических государств не рухнуло, а четыре империи, которые тогда существовали, все развалились: Германская, Австро-Венгерская, Оттоманская и Российская.
Но распад Российской империи был приостановлен, потому что Ленин и Троцкий с помощью Красной армии заморозили этот процесс. Им не удалось сохранить только небольшие краешки. Финляндию – не потому, что они хотели предоставить ей независимость, а потому, что там вспыхнул в тот момент коммунистический мятеж, и они рассчитывали, что финская «красная гвардия» возьмет верх и присоединится к Советской России. Отвалившуюся Польшу они пытались с помощью Красной армии тоже присоединить, но под Варшавой на Висле потерпели военное поражение. То же самое и в Прибалтике. Все остальные части с помощью армии они задержали в рамках нового государства, а потом Сталин вернул почти все из того, что было утеряно в годы Гражданской войны.
Поэтому, к сожалению, образование государства было насильственным – в этом вся беда. Оно не было простым, конечно. И на Украине, и еще где-то возникали коммунистические движения, вооруженные коммунистические движения, которые стремились к союзу с Москвой, но без поддержки Красной армии они не взяли бы там власть и не были бы присоединены. Скажем, Украина… Конечно, это была очень сложная республика, потому что там было много русских, много русифицированных украинцев, которые тяготели к Москве. И тем не менее, если бы не Красная армия, Украина осталась бы независимым государством.
Таким образом, большевикам удалось сплотить единое государство, но оно существовало, как существовала вся советская система, на страхе и на силе. Когда Горбачев выключил морозильник, она растаяла и развалилась. Развалилась, повторяю, строго по границам 1918 года.
Было ли это катастрофой? Смотря для кого… Понимаете, для тех людей, которые хотели отсоединиться, это было счастье; а многие хотели отсоединиться, это так. Я уже не говорю про Восточную Европу, для которой крушение Советского Союза было просто праздником освобождения, сравнимым, как ни страшно это звучит, с 1945 годом. Я сейчас не шучу. Один из секретарей ЦК Компартии Чехословакии, который когда-то приветствовал Красную армию, принесшую его стране освобождение, с ужасом говорил, что в 1968 году, когда в Прагу были введены войска, он видел советских солдат, захватывающих здание ЦК партии, и узнавал в них те же немецкие патрули. И, даже будучи коммунистом, теперь смотрел на них как на врагов. Мы не можем этого, к сожалению, забывать, ведь так и было.
Знаете, у меня есть собственное воспоминание. Я с 25 декабря 1991 года был в Лондоне неделю. И когда я летел назад, в аэропорту Хитроу я протянул паспорт, на котором было написано «Советский Союз», и миграционный инспектор взял его в руки, посмотрел на него и сказал: «А ведь нет такой страны больше». И вы знаете, в эту секунду мне стало не по себе и я понял, наверное, то, что испытывали русские мигранты, а это же минимум миллион человек, а то и больше, которые после Гражданской войны вынуждены были покинуть Россию и оказались людьми без государства. Отличие того распада от распада 1991 года и моего положения, положения мигранта, состояло в том, что я-то мог вернуться: паспорта меняли, меня не преследовали. Это был уже совершенно другой режим. Но на секунду мне точно стало не по себе, это правда.
Это не штука. Для кого-то это действительно была катастрофа, потому что разъединились – плохо, появились реальные границы, люди оказались совсем не там, где рассчитывали быть, и так далее. Они стали жертвами чужих ошибок.
Многие очевидцы тех событий, включая и некоторых из моих собеседников, в своих свидетельствах и воспоминаниях частенько описывают ощущение нереальности и иррациональности происходившего -повторяющееся такое ощущение. Вместе с неизменным удивлением – как стремительно, как внезапно все произошло, никто не успел опомниться… Было ли у вас подобное ощущение тогда, в преддверии 1991 года или сразу после? И остались ли какие-либо вещи, события или явления, которые вам до сих пор кажутся непонятными, ирреальными, иррациональными? Что вам во всей этой истории показалось самым загадочным?
Знаете, я думаю, происходит аберрация со временем. На самом деле процесс распада Советского Союза растянулся, он произошел вовсе не в один день или в несколько месяцев.
Я выписывал в ту пору все газеты национальных республик на русском языке -может быть, один из немногих в Москве, кстати говоря. И когда я получил бакинскую газету, в которой был опубликован закон о суверенитете Азербайджанской ССР, а в нем было написано, что отныне все недра и прочее принадлежат Азербайджану, я понял, что единого государства больше нет, причем именно азербайджанский закон был самый радикальный в ту пору, даже не прибалтийские. А когда я поехал по Прибалтике, то понял, что они уже ушли. Я вернулся с этим, а в Москве газеты писали так, будто все хорошо и ничего не происходит… А что было удивляться? Я получил эстонскую газету, а там было маленькое объявление: «Тартуский горотдел КГБ Эстонии заявляет о своей поддержке Народного фронта». Все.
Процесс этот продолжался долго, никакой неожиданности не было. Это просто людям сейчас кажется, что это произошло в одну минуту. Нет, было видно, что Союз распадается и этого распада очень многие желают. Референдум на Украине – 90%! Там же русские люди! Украинцы, которых не отличишь от русских, они же за это проголосовали! Западная Украина никак не составляет 90%. Ну и так далее. Этот процесс был долгий, и ничего удивительного на самом деле не было.
Что касается иррационального, то, видите ли, поведение людей почти всегда бывает иррациональным. И мы увидели, что прогнозировать ничего не удается. Вот как нельзя предсказать погоду. На сегодня и на завтра можно, а дальше -нельзя, потому что это зависит от множества факторов. Нельзя предсказать экономическую жизнь, потому что она зависит от поведения людей. Выяснилось, что и политическое прогнозирование невозможно…
А у людей в головах было сумасшествие, ведь они на протяжении десятилетий были отрезаны не только от внешнего мира, а вообще от всякой информации и интеллектуальной деятельности. Самое страшное состояло в том, что интеллектуально советское общество не было готово к тем вызовам, которые возникли в момент перестройки: в стране не было интеллектуальной элиты, способной осмыслить эти задачи и предложить варианты решения. Не один, не два, а 122. У нас экономистов-то ведь не было, у нас же была политэкономия социализма. Это же не наука, это же лженаука, но другой-то не было, поэтому узкий круг молодежи взялся за решение проблем. Но этого же очень мало. У нас не было обществоведов в широком смысле этого слова, способных понять, с чем мы имеем дело и как надо действовать, как надо трансформировать институты советского общества в нормальные. И ничего не было сделано. Это была одна из самых страшных бед. Общество не справилось со своими задачами. Последствия мы видим сегодня.
К этому вашему суждению у меня есть небольшая иллюстрация, добытая опытным путем. Члены первого полноценного (в смысле – самостоятельного) российского правительства признавались как раз в том, что в экономической науке переход от капитализма к социализму был описан чрезвычайно подробно. Корректно или некорректно – другой вопрос, но подробно. А вот обратный – от социалистического экономического уклада к капиталистическому – не был описан нигде и никем: никто просто не понимал, что делать, с какого края хвататься. В условиях постоянного цугцванга не позавидуешь…
Распад. Историческая неизбежность
Оценки и суждения
Маркиз Астольф де Кюстин «Россия в 1839 году»
Здесь движутся, дышат только по приказу, поэтому все так мрачно и имеет такой принужденный вид… Русское правление – это дисциплина военного стана, заменившая порядок гражданской общины, осадное положение, ставшее нормальным состоянием общества.
Михаил Восленский «Номенклатура»
Диктатура номенклатуры – это феодальная реакция, строй государственно-монополистического феодализма… [Эта] реакция, замаскированная псевдопрогрессивными «социалистическими» лозунгами – сплав феодализма с древней государственной деспотией. Как бы этот сплав ни именовался – национал-социализмом, реальным социализмом, фашизмом, речь идет об одном и том же явлении: тоталитаризме.
Егор Гайдар «Гибель империи»
С момента, когда политические элиты и метрополий, и колоний перестают верить в то, что сложившиеся установления – данность, судьба империй решена. Вопрос в том, в каких формах и в какие сроки они будут демонтированы… Во второй половине XX в. империи выходят из моды. Идти умирать или посылать своих детей на войну, чтобы сохранить атрибутику былого величия, современное общество не считает нужным.
Збигнев Бжезинский «Великая шахматная доска»
Ограничения идеологического характера <…> подрывали созидательный потенциал Советского Союза, делая его систему все более косной, а его экономику все более расточительной и менее конкурентоспособной… Подобно столь многим империям, существовавшим ранее, Советский Союз в конечном счете взорвался изнутри и раскололся на части, став жертвой не столько прямого военного поражения, сколько процесса дезинтеграции, ускоренного экономическими и социальными проблемами.
Арнольд Тойнби «Постижение истории»
Поскольку уровень человеческого процветания обычно оценивают по масштабам власти и богатства, часто случается так, что уже познанные главы истории трагического общественного упадка <…> воспринимаются как периоды изумительного взлета и процветания… Рано или поздно заблуждение проходит. Прозрение наступает, когда общество, неизлечимо больное, начинает войну против самого себя. Эта война поглощает ресурсы, истощает жизненные силы. Общество начинает пожирать <…> себя. Таким образом, усиливающаяся власть над окружением, которой Провидение во зло, или во благо, или просто с иронией наделяет общество, неизбежно ведет к распаду… Ключ к пониманию обнаруживается в расколе и разногласии, исходящих из самых глубин социального тела, ибо <…> основной критерий и фундаментальная причина надломов цивилизаций – внутренний взрыв, через который общество утрачивает свойство самодетерминации.

 

Давайте теперь разберемся, что это была за конструкция такая, что за удивительное историческое образование. Никакая, конечно, это была не империя. Мы-то с вами понимаем, что все империи по большому счету закончились еще тогда, на рубеже промышленной и индустриальной эпох, когда новейшему времени понадобились новые социальные отношения, новое отношение к ресурсам, средствам производства и многое другое. Этот тип государственного устройства оказался как-то вне исторической актуальности. И то, что мы имели в границах (или почти в границах) прежней Российской империи, – это был такой «новодел-уродец» (он же «неостывший труп» прежних времен), который долгие годы удавалось удерживать преимущественно силой. Нет, правда, понятие «диктатуры пролетариата» в правовом и политическом поле просуществовало вплоть до конца 1970-х годов и было зафиксировано не где-нибудь, а в Конституции СССР; и только в новой (и последней) Конституции 1977 года оно было убрано и заменено на «общенародное государство». Но, кроме силы, мне кажется, был еще один рычаг, еще один инструмент, еще одна скрепа, которая удерживала всю эту конструкцию в течение десятков лет. Это, скажем так, модернистская идеология.
Мы знаем, что сразу после кровавого коллективного безумия, которое в истории зовется Первой мировой войной, начали явно вызревать или актуализироваться с новой силой вполне миссионерские и духоподъемные идеи (наряду с упадническими и эсхатологическими, разумеется), которые рано или поздно (скорее рано, чем поздно) стали претендовать на роль идеологической основы государственного (да и мирового) устройства нового типа. И вот уже помянутая нами бойкая и циничная власть, которая после страстей окаянного 1917-го принялась собирать и цементировать останки Российской империи, как раз и была вооружена этими модернистскими идеями в их коммунистическом изводе: «царство освобожденного труда», «всемирное человечье общежитие» и все такое… Сколь велика и существенна, как вам кажется, была роль идеологии при строительстве советской конструкции и как она повлияла на ее последующее обрушение? Если повлияла, конечно…
Это мы заводим разговор о том, существовал ли советский человек.
Ну можно и так сказать…
Я думаю, что да. Да, существовал, конечно. У меня был добрый знакомый, он говорил, что советский человек произошел от человека. Это правда, ведь мы сейчас не можем сказать, что у нас существует какой-то антисоветский человек, капиталистический человек. А советский человек?.. Только мы не понимаем, что это такое. Для этого надо бросить взгляд на то, что происходило в стране. Гражданская война. Мы не отдаем себе сегодня отчета в том, какой катастрофой Гражданская война (даже не Вторая мировая!) была для России.
Во-первых, уничтожение и изгнание целого слоя. Целый слой людей был изгнан, и это потеря, которая не компенсируется, и она не компенсирована по сей день. Уничтожен целый интеллектуальный слой – слой, который нес образование. Да, в СССР образование было высокопрофессионального уровня, но очень низкого культурного, потому что срезали, а восстановить было некому, и это сказалось бедственным образом. Слой деятельных людей был уничтожен. Во-вторых, у нас было уничтожено крестьянство: коллективизация была уничтожением крестьянства как слоя.

 

Большевикам удалось сплотить единое государство, но оно существовало, как существовала вся Советская система, на страхе и на силе. Когда Горбачев выключил морозильник, она растаяла и развалилась.

 

И когда спрашивают, почему мы не пошли по «китайскому пути», даже не понимают, что некому было идти по «китайскому пути». Китайцев у нас в стране мало, а тех людей, которые способны, как китайцы, ежедневно работать в поле, нет. Их просто уничтожили, и все. И на протяжении десятилетий воспитывали «совхозника» – человека, который не связан с землей, не связан с результатами своего труда, абсолютно не заинтересован в работе на земле. Это обеспечило и предопределило провал первого варианта горбачевской перестройки. Он как раз собирался идти по «китайскому пути», это и был чистой воды «китайский путь» – сохранение руководящей роли КПСС… Но перестройка понимала под модернизацией только экономическую модернизацию, модернизацию в промышленности… Но ничего не получилось в отличие от Китая, потому что там были и сейчас еще есть люди, которые хотят и готовы много работать за копейки, а у нас таких уже не было.
Советский человек – это результат ментальности Гражданской войны. Враг – рядом: брат, сестра, жена, муж, сосед, начальник, подчиненный… С этой ментальностью, с ощущением врага мы без катарсиса, как говорили древние, без осмысления въехали в нормальную жизнь. Репрессии не в 1936 году начались: они шли все время, все время это подогревалось, и люди росли в этом ощущении.
Давайте так. Отрезанность от мира, отрезанность от любой духовной жизни, потому что она была закупорена не только извне, она и внутри была зачищена. Людей избавили от религии, от культуры – мировой и собственной, сузили интеллектуальную жизнь до невозможности… В этом вакууме формировался человек. И какие его основные черты? Худшие черты, которые могут быть: подозрительность, неверие ни во что, полное избавление от идеалов, необходимых для жизни, – как без них? Цинизм, привычка врать, лжесвидетельствовать и лицемерить. Я думаю, что одно из ключевых качеств советского человека – это лицемерие, двоемыслие. Аплодируем и не верим. Он говорит и знает, что врет; мы ему аплодируем и знаем, что он врет; и мы врем. И все довольны. И казалось, что это вроде как ничего, а это полное разрушение созидательных сил народа, нравственности и морали, без чего жизнь невозможна. И ничего и не получается…
В этом смысле идеология сыграла свою ужасающую роль, конечно. А что воспитывалось? Ненависть к внешнему миру как одно из ключевых качеств… Она существует по сей день: «Ага, враги. Мы сейчас вам покажем». Ведь нет ничего слаще, как показать фигу врагам, мифическим как правило. И сейчас все это живет… Враг – внутри. А побед, если оглянуться, я вам скажу, только две: Великая Отечественная и полет Гагарина. Все. Как же так? Великая держава почти за 100 лет… Что, все?
Но здесь нам привычно и справедливо оппонируют. А мощная промышленность на пустом месте? А полная трудовая занятость, всеобщее образование и мирового уровня здравоохранение? А великая советская культура как наследница великой русской? Над возможностью же выбора «китайского пути» посмеиваются экономисты: он был невозможен не только по идеологическим или там социально-психологическим соображениям, но еще и потому, что Советская власть худо-бедно, но достигла определенного уровня урбанизации и определенного уровня потребления в стране. И «китайский путь» в том варианте, который в 1970–1980 годах был реализован в самом Китае, для нас, несколько более продвинутых в социальном и экономическом отношениях, был уже заказан.
Вы правы. Извините, но здесь надо разобраться. Как будто до 1917 года ничего не было… До начала Первой мировой войны, в начале XX века, Россия была на подъеме, мощном подъеме. Россия входила в пятерку ведущих государств. Сегодня экономисты – не наши, к сожалению, а американские, просчитывая варианты развития (сейчас экономическое моделирование позволяет это делать), показывают, что Россия по своему экономическому развитию даже при худшем раскладе занимала бы второе-третье место в Европе. Еще несколько десятков лет – и мы бы всех их обогнали. Мы не обогнали бы Соединенные Штаты в силу определенных обстоятельств, но европейские державы мы бы точно обогнали.
Индустриальными лидерами могли бы быть, тут нет сомнений.
Конечно. Про сельское хозяйство: «Столыпинская реформа» – единственная успешная аграрная реформа в России на протяжении 100 лет. Сам Столыпин, подводя итоги первых трех лет реформы, говорил: «Еще несколько таких трехлеток, и все в стране изменится». И, правда, никакой революции уже не было бы. Он отдавал землю хозяину, и вся психология менялась. У нас была крестьянская страна и была крестьянская революция… По существу: землю раздирали на кусочки. И если бы реформа была доведена до конца, ничего бы не было. Значит, если бы не Первая мировая, не революция, не Гражданская, Россия стала бы одной из передовых держав.
Что касается социального уровня… А почему мы себя сравниваем с Китаем? Давайте сравнивать себя с Англией, давайте сравнивать себя с Францией или Италией – вот какой был бы уровень у нас! Что же касается культуры, то в России происходило ее целенаправленное уничтожение – уничтожение в физическом смысле: людей уничтожали, не давали им писать. Если что-то прорывалось, то не благодаря, а вопреки. И это вообще самое постыдное…
Можно, конечно, не рассматривать исторические альтернативы и считать, что по-другому и не могло быть. Нет, еще как даже могло быть. Вот если мы вычеркнем Гражданскую войну, революцию и все прочее, мы увидим, как Россия становится вполне процветающим государством. Я уже не говорю о том, что Государственная дума в начале ХХ столетия располагала куда большими полномочиями, чем сегодняшняя. Столыпин приезжал в Государственную думу и вынужден был отстаивать свои законы, а их проваливали… И он должен был доказывать, объясняться. И депутаты произносили такие речи, которые сейчас, извините, невозможны, а тогда запросто.
Согласен с вашей логикой. Я вообще всегда считал этот вот искусственный и общепризнанный стереотип-клише о том, что история не знает сослагательного наклонения, глупостью. Еще как знает! Мне почему-то казалось, что сослагательное наклонение как раз самое главное наклонение в исторической науке. Без него не понять развилок…
Вы абсолютно правы. Эта идея диктатуры изъявительного наклонения самая гибельная. А как же альтернативы развития?.. История работает с помощью этого инструментария и показывает, где была ошибка. Кстати, он необходим и для сегодняшнего дня. Очень многое зависит от поворота.
История – это в принципе осмысление развилок. Как мне кажется, без него она – немая фактология, пустой набор имен и дат…
Но вернемся к распаду. Все-таки почему это произошло именно тогда, в 1980-е годы, – не раньше и не позже? Мне кажется, здесь сыграл еще один очень важный, стратификационный, я бы сказал, фактор, тот самый, который именуется номенклатурой, элитами. Я имею в виду то, что советские элиты в какой-то момент вдруг поняли, что доступный им ресурс можно использовать совершенно иначе.
Мы уже говорили раньше, что холодильник чуть разморозился, силовые скрепы слегка ослабли, и идеология как-то загуляла… От двоемыслия и прочих подобных вещей стало понятно: то, что мы имеем, – не совсем то, за что, типа, боролись наши отцы и деды, развились социальная апатия и пассивность. Но оставался один очень важный и весьма активный субъект, а именно та самая настоящая власть второго-третьего эшелона, которая, собственно, и сидела рядом с ресурсом. И способ его использования был переосмыслен как раз тогда – в 1980-е. Поэтому они и провалили ГКЧП в августе, именно они – партийно-комсомольские, отраслевые и местные элиты. Мы же с вами помним, что ГКЧП официально и открыто поддержали только две республики Союза и четыре из 73 территорий Российской Федерации. Как вы оцениваете роль этого фактора? Насколько существенным, решающим он был?
Человеческий фактор тоже вычеркивать нельзя. Представьте себе, что Генеральным секретарем весной 1985 года был бы избран не Горбачев, и тогда Советский Союз продолжил бы свое существование, какое-то время он бы точно существовал. Пока действовала заморозка, ничего не двигалось. А как долго заморозка продолжалась бы, непонятно.
Вы правы и в отношении элит. В моем представлении, последнее и лучшее десятилетие Советской власти – это хрущевское. По всем экономическим и внеэкономическим показателям. Есть такой замечательный показатель, как продолжительность жизни. По этому показателю мы только два раза достигали уровня Соединенных Штатов – в начале ХХ столетия и в хрущевские 10 лет. Мы догнали Соединенные Штаты по продолжительности жизни и тут же, с приходом Брежнева, стали отставать. Брежнев воспринимался как человек, который пришел дать стабильность, покой, и все успокоились. На самом деле он погрузил страну в легкий такой наркоз. Мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что нам платят. Таким был символ той эпохи. Пошли нефтяные деньги – они позволили вывести за скобки разговор о необходимости реформирования.
Чем жили Хрущев и хрущевская эпоха? Это время – попытки поиска вариантов. Они не увенчивались успехом, но тем не менее он пытался что-то сделать и добивался даже каких-то частных результатов. Брежневская эпоха – все, ничего не будем делать, все хорошо и так. Я прочитал очень много дневников брежневской эпохи. Там были мыслящие люди… Скажем, второй секретарь Пензенского обкома КПСС Георгий Мясников – крупный партийный работник, всю жизнь на партийной работе, важная фигура, умный, образованный, широко мыслящий. Весь его дневник наполнен свидетельствами полного разрушения жизни: того нет, этого нет, все невозможно, ничего не получается, притом видно, что он искренне пытается что-то сделать, но не получается, все рушится, из рук падает – полное раздражение.
Конечно, образовался руководящий слой, который понял, в чем счастье жизни: уже появились иномарки, повезли добро из-за границы, начали строить дачи… Да, люди хотели устроить свою жизнь как-то иначе. Но они не хотели падения Советской власти и крушения коммунистической эпохи; они думали, что в состоянии в этих рамках преобразовать свою жизнь. Выяснилось, что это невозможно: реформе эта система не подлежит, она не реформируема.
Распад. Историческая неизбежность
Оценки и суждения
Егор Гайдар «Гибель империи»
Отсутствие легитимности, понятного и принятого обществом объяснения, на каком основании лидеры авторитарного режима управляют страной, – причина его неустойчивости. За правительством не стоят ни традиция, переходящая из поколения в поколение, ни понятные и общепринятые процедуры подтверждения законности власти. В этом ключевые проблемы, с которыми сталкиваются лидеры подобных политических конструкций.
Михаил Восленский «Номенклатура»
Совершенно естественно, что феодальная реакция исторически недолговечна… В более отсталых странах с еще крепкими феодальными структурами она живет и поныне, но ей также не уйти от гибели.
Максим Соколов «Студент и февралисты»
Режимы Б. Н. Ельцина и В. В. Путина оказались столь нехорошими в смысле идеальной свободы февральского образца. <…> Ельцин, обойдясь без стадии террора, как-то удержал ситуацию, переведя Россию в режим разнузданного термидора (тоже не подарочек, но по сравнению с 17-м и последующими годами – майский день, именины сердца). Затем настал нынешний недобонапартизм – тоже не венец творения, но до энтузиастических 30-х гг. XX века очень далеко. Нынешние умеренное (у иных неумеренное) обогащение и умеренное чирикание стали возможными лишь благодаря тому, что революционный порыв был быстро пригашен и Россия не стала самой свободной страной мира, которой она по всем объективным оценкам была весной 1917 г… В отличие от 1917 г. после 1991 г. российскую телегу чудом удалось удержать в миллиметре от пропасти.
Александр Солженицын «Как нам обустроить Россию»
Приходится признать: весь XX век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство. Мы сидим на разорище… Часы коммунизма свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам вместо освобождения не расплющиться под его развалинами.

 

Хотелось бы успеть поговорить и о последствиях. Так или иначе, но все эти разговоры мы ведем в сущности для того, чтобы понять, что мы такое есть сегодня сами, что на фоне того распада из себя теперь представляем. В августе 2011 года, как раз к 20-летию тех событий, фонд «Общественное мнение» проводил исследование, и оказалось, что 66% респондентов, две трети наших с вами соотечественников, не знают, не понимают и не могут оценить, хорошо было бы для страны или плохо, если бы ГКЧП в 1991 году пришел к власти. По-моему, многовато…
Итак, за минувшие десятилетия мы выстроили институты государственного управления – кривые, косые, горбатые, но все-таки они появились и как-то работают. Их пришлось, понятное дело, строить практически наново. Удалось тем или иным способом сбалансировать экономический и социальный уклады (сейчас не будем отвлекаться на не слишком веселые подробности этого обустройства). Как-то живы, что-то добываем и производим, торгуем и инвестируем, бюджет формируется… Институты вроде бы новые, но что-то явно унаследовано. Последние годы это особенно чувствуется. Быть может, отсюда риторика про геополитическую катастрофу, про новые основания для более тесной интеграции славянских (и бывших советских) соседей и так далее. Как вам кажется, чего именно нынешние российские власти добиваются этой риторикой, этими заклинаниями? На кого и в чем хотят быть похожими?
Я бы начал с того, что как раз новых институтов создано не было. Беда нашей жизни состоит в том, что после 1991 года конструкции остались те же. Да, сняли какие-то ограничения, открыли двери, свежий воздух появился, но вся конструкция осталась та же самая, неадекватная нашей жизни. Поэтому-то спустя столько лет и есть ощущение разочарования, исторической неудачи, проигрыша, что не получилось… из-за того, что Советский Союз распался, а новую жизнь создают не так, как надо бы.
Вины сейчас ни на кого не возлагаю, потому что никто не знал, как это делать. Не знал и не понимал. Сейчас уже видно, что все институты надо было распустить (как ни страшно это звучит) и создавать новые, абсолютно новые институты, которые и формировали бы в том числе настроение в обществе, взаимоотношения между людьми. Но уж больно все было разрушено. На пепелище были на самом деле – на пепелище человеческом, интеллектуальном, моральном. Поэтому все ищут сейчас какого-то утешения. И обратите внимание: утешения в прошлом. Никто не чувствует себя сильным и уверенным искать утешение в будущем: мы не осилим, мы не потянем, мы не сможем, давайте назад, вон, сзади там что-то есть… И исходит это не только от людей, живущих в небольших деревнях, поселках, городках, где социальные горизонты сильно сужены, где вообще нет возможности вырваться и начать новое дело, но и от власти, которая всего лишь хочет завоевать некие симпатии на фоне исторической ностальгии…
Да ладно. И всего-то? Власть ведь ничего не делает просто так. Там явно есть иные резоны. Неужели все это ради какой-то дешевой электоральной поддержки?
Не дешевой, не дешевой! Цена – власть!
Хорошо, недешевой. Но разве можно собрать электоральное большинство, опираясь на ностальгирующих по прошлому, особенно по советскому прошлому?
По прошлому ностальгируют те люди, которые там никогда не были. Молодые же тоже не верят, ведь ужас состоит в том, что ощущение разочарования распространяется и на новые поколения, и они тоже думают, что когда-то было классно. Они даже не могут себе представить советскую эпоху, когда ничего нет и ничего нельзя… Они себе этого даже представить не могут, что там не было Интернета, что нельзя было позвонить в Америку, съездить в Турцию.
Нет, за этим лежит, конечно же, трезвый расчет. И еще: они (власть) ведь тоже советские люди, плоть от плоти народа, они тоже живут в этих же самых мифах, они тоже хотят что-то такое создать: психологически приятно быть создателем чего-то большого. Только, понимаете, как? Нет никакой нужды в восстановлении Советского Союза.
Если уж говорить об интеграции, то иметь в виду надо модель Европейского союза, когда человек свободно переезжает и для него не имеет значения, что здесь канцлер, а там премьер-министр. Да он никогда их не видел и знать не знает. Но такую модель нельзя создать за один день. Это Евразийский союз у нас создается за одну ночь. А Европейский десятилетиями создавался и еще далек, мягко говоря, от совершенства, но достигнуто уже очень многое, и это десятилетия тяжелого труда. Мы же хотим вот так сразу, завтра, к утру, чтобы уже все было – и новый Союз…

 

До начала Первой мировой войны, в начале XX века, Россия была на подъеме, мощном подъеме. Россия входила в пятерку ведущих государств. Сегодня экономисты – не наши, к сожалению, а американские, просчитывая варианты развития, показывают, что Россия по своему экономическому развитию даже при худшем раскладе занимала бы второе-третье место в Европе.

 

Если уж всерьез рассуждать об историческом предопределении и исторических корнях российских ненастий и нестояний, то нельзя, на мой взгляд, обойти еще одну печальную тему. Я говорю о нашей родовой травме, о тяжком историческом увечье, которое состоит в тотальном отчуждении и взаимном недоверии власти и общества. И тянется это испокон веков: нам действительно досталось очень ненастное в этом отношении прошлое. Мы прошли через княжью усобицу, потом через Орду, опричнину, Смуту, самозванцев, через рубленые Петровские реформы, которые тоже были, вежливо говоря, не слишком вегетарианскими… И приползли в итоге к февралю 1917-го. В феврале 1917-го случилось то, что случилось, и мы в течение еще десятков лет жили под тем, что обрушилось на наши головы и судьбы. И все это вместе отнюдь не умножило доверия, не сняло отчуждения.
И что же мы сегодня имеем? Привыкли… Российское общество за минувшие мятежные столетия приучилось жить в параллельных с властью пространствах. С тем самым хорошо нам всем знакомым свойством внутренней (и вовсе не обязательно диссидентской, оппозиционной) самоорганизацией советских людей, которая позволяла почти не пересекаться с государством и по возможности избегать его неусыпного внимания. Так не любезные вам двоемыслие и лицемерие соотечественников – особенности той же природы…
Просвещенная эпоха кончилась 100 лет назад окончательным обвалом оставшихся империй. Это была последняя эпоха, когда (если упростить) просвещали сверху. Иного пути, кажется, не было. У нас, правда, переход затянулся еще почти на столетие… И вроде бы должно быть понятно, что теперь трансформация общественной жизни, снятие отчуждения и недоверия возможны только снизу. Сверху же мы снова наблюдаем вполне успешные попытки привычных ограничений – политических, экономических, гражданских. Но в сравнении с былыми временами нынешние ограничительные скрепы выглядят какими-то не очень убедительными, даже робкими. Но внизу тихо. Все с этим как бы мирятся, как и прежде. Ну пошумели немного на площадях, и опять тихо. Привыкли…
Леонид Михайлович, вы видите перспективу в одолении этого отчуждения, этого недоверия? Вам не кажется, что во многом то, что у нас не получилось и не получается, связано с ними?
Я отчетливо понимаю, как должно быть, но совершенно не понимаю, как к этому прийти. В этом смысле я совсем не оптимист. Дело ведь не только в том, что власть чего-то не хочет дать, а дело в том, что люди не хотят взять и не знают, чего хотят. Слабость интеллектуальной мысли у нас ощутима и по сей день. У нас что, в газетах напечатаны 10 вариантов выхода из экономического и политического кризиса, реальные платформы, реальные программы? Где они? Их даже разрабатывать особенно некому. Та самая бедность духовной и интеллектуальной жизни дает о себе знать.
Уже на самом деле все равно – где яйцо, где курица и откуда пойдут изменения. К сожалению, очередной виток преобразований может начаться только сверху. Опять кто-то должен переломить власть через колено и дать возможность обществу начать развиваться. И при этом попытаться очень быстро выстроить новые институты.
В 1917 году общество за семь-восемь месяцев перебрало все варианты развития и выбрало большевиков как жесткую власть. В постперестроечные годы за 10 лет мы тоже перебрали разные варианты и опять выбрали жесткую власть. Не потому, что люди хотят жесткой власти, а потому, что они не знают, как устраивать свое собственное бытие: нет навыков самоорганизации, умений договариваться не по вертикали с властью, а по горизонтали, нет уважения к ценностям, которые разделяют все. Для этого нужно время, а времени никогда не хватает – исторического времени на воспитание ценностей, на привычку к самоорганизации, на принятие на себя ответственности.
Никогда не хватает…
Это должен быть властитель настолько мудрый и решительный, чтобы он смог переломить себя и свою власть, выдернуть из-под себя стул. А кто же после Горбачева этого захочет? И еще умудриться удержать власть в руках, чтобы дать возможность обществу каким-то образом себя преобразовать.
Убереглись ли мы, на ваш взгляд, от опасности, о которой нас предупреждал Александр Исаевич Солженицын? Оказались уже, пользуясь его метафорой, под «бетонными развалинами» советской конструкции? Или есть еще шанс? Понятно, что по-человечески, интеллектуально еще не дозрели. И в социальном, социально-психологическом отношении не изжили до сих пор опыт и увечья советского прошлого… Но все-таки – мы под «развалинами» или пока еще нет?
Знаете, все-таки распад Советского Союза прошел, если сравнивать с Югославией, безболезненно. В этом смысле спасибо на самом деле им всем, ведь все могло быть страшнее. Будь темперамент у русских людей как балканский, неизвестно, чем бы закончилось, поэтому слава Богу.
Но Солженицын прав, конечно. Мы не в силах избавиться от этого прошлого, потому что мы как народ обессилены и искалечены. Я бы сказал именно так: Россия была этим столетием искалечена. Это травмы, которые для другого народа были бы вовсе несовместимыми с жизнью. Русский же народ, народ России выдержал, что само по себе оптимистично и какую-то надежду дает.
Но избавиться от этого мы не можем, мы снова все воспроизводим… Опять же – где яйцо, где курица? Мы просим жесткую власть, жесткая власть приходит и придавливает – и снова лишает нас возможности развиваться. Это как мне марафон пробежать: я ведь не смогу, надо начинать со 100 метров, год бегать стометровку и так далее. А я и стометровки не бегаю, а когда надо сразу пробежать марафон – я падаю. И не надо мне никаких ваших марафонов, давайте я с вами вместе на телеге поеду.
Да, мы под властью нашего дурного исторического прошлого, ведь до 1917 года было лишь начало движения. Не надо заблуждаться в отношении царской России, она вовсе не была счастливым государством, но там началось нормальное развитие. Если бы не революция, страна развилась бы в правильном направлении. Этого не произошло. А все худшее наследство мы тащим на своих плечах. Тяжело с таким грузом идти…
Но в этой нашей исключительной и универсальной живучести, вероятно, и есть надежда?
Есть надежда, конечно.
Назад: Диалог четырнадцатый Андрей НЕЧАЕВ
Дальше: 7 Распад. Судьба