Книга: Послание святого Апостола Павла к Галатам
Назад: 3) О согласии учения святого Павла с учением прочих Апостолов, что торжественно утверждено на Апостольском в Иерусалиме Соборе (2, 1—10).
Дальше: ВЕРОУЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ (3-5, 12)

4) Твердость святого Павла в учении о свободе от закона, обнаруженная в противостании святому Петру, когда тот не по времени и месту оказал снисхождение иудействующим христианам (2, 11-21)

Говорили лжеучители галатам, что святой Павел сам нестоек в своих убеждениях. У вас учит, что нисколько не нужно держаться закона, а в других местах, между иудеями, сам блюдет закон и других подчиняет закону (святой Тимофей уже был обрезан). Из этого выходило' что ж его слушать, когда он то так, то иначе действует? Против этого святой Павел отвечает им сказанием о том, как он действовал в отношении к святому Петру, когда тот, по неведению, нечаянно поступил несогласно с благом Церкви и успехами Евангелия. Смысл этого сказания таков: точно, я бываю с иудеями иудей и на других действующих так смотрю снисходительно, но только дотоле, пока этим содевается спасение многих и зиждется благо веры; как же скоро из этого выходило что-либо вредное для веры и Церкви, тогда я восставал против этого со всею силою, несмотря ни на какое лицо; обстоятельство это и: а) само по себе много поучительно (см.: 2, 11 — 14); но оно особенно значительно для понимания веры тою: б) речью (см.- 2, 15 — 21), которую святой Павел держал тогда в присутствии иудеев и еллинов о спасении в Господе Иисусе Христе, с совершенным отрешением от всех дел законных Эта речь служит переходом к следующей части, дает тему, которую потом раскрывает святой Павел и доказывает со свойственною ему энергиею слова.

а) Сказание о сем событии (2, 11—14)

Обстоятельство, о котором поминает здесь святой Павел, было следующее: в одно время, после Апостольского Собора, святой Петр пришел в Антиохию, когда там был еще и Варнава с апостолом Павлом. Церковь Антиохийская состояла вся почти из уверовавших язычников, были в ней и иудеи, но в незначительном количестве. Святой Петр, наученный откровением свыше не гнушаться язычниками и опытом удостоверившись, что необрезание не мешает принятию благодати Святаго Духа и вступлению в Церковь, в коей потому несть ни иудей, ни еллин, но все, едино во Христе Иисусе, обязаны к братскому между собою общению, — жил в Антиохии с христианами из язычников в полном общении, без соблюдения обычных в отношении к язычникам правил иудейских, и ел с ними,—чего ревностные иудеи никак не допускали и в чем святой Петр уже вынужден был оправдываться в Иерусалиме после крещения Корнилия и трапезования в его доме. Но когда некоторые веровавшие иудеи пришли в Антиохию от апостола Иакова, он стал отстраняться от веровавших язычников и прекратил свободное с ними общение, боясь этих сущих от обрезания. К нему пристали и прочие иудейские христиане, антиохийские, так что и Варнава увлекся их примером. Произошло разделение, соблазнительное и опасное Святой Павел, заметив это, объяснил святому Петру, а в лице его и всем иудеям-христианам, что так действовать не следует. Что было вследствие сего объяснения, святой Павел не сказывает, но из молчания святого Петра можно заключить, что все согласились с святым Павлом, вступили опять в общение с христианами из язычников и мир Церкви восстановился. — Истина восторжествовала, — что особенно и важно было для святого Павла внушить галатам.
Многим в этом обстоятельстве представляется непонятным действие святого Петра. Смотря на него как на ошибку или колебание убеждения в первоверховном, они естественно возбуждают в себе вопрос: как же это могло быть? И для решения его строят разные предположения. Но стоит только посмотреть на дело в его естественном значении по тогдашнему времени, тогда и вопроса не родится и предположений для решения его строить не будет никакой нужды.
Почему так поступил святой Петр? Не по ошибке и не по колебанию убеждения, а потому, что он так, а не иначе должен был поступить по Апостольской совести и убеждениям, которые разделил и святой Павел. Возьмите дела Церкви немного повыше. В первое время проповеди Евангелия, которая началась в Иерусалиме, об участии в ней язычников никому и на мысль не приходило, хотя все Апостолы получили заповедь- идти и научить вере вся языки (Мф. 28, 19). Навело на это особое дивное указание свыше. Орудием к тому со стороны Апостолов был избран святой Петр, а со стороны язычников благоговейный Корнилий,—как это сделалось всем известно (см.: Деян. 10). Видением плащаницы с гадами, спускавшейся с неба с повелением закалать и есть, указывалось, что не должно гнушаться язычниками и без смущения принимать их в лоно Церкви, коль скоро уверуют, а тем, что Дух Святый сошел на Корнилия и всех веровавших в доме его, означалось, что язычникам для того, чтоб стать чадами Божиими, от Бога рожденными, никакой нет нужды предварительно обрезываться, а следовательно, уже исполнять потом все чины иудейские. Святой Петр уразумел все это и потом в Иерусалиме с дерзновением удостоверял всех, что таким указаниям свыше нельзя не покориться и что потому язычников надлежало оставить свободными от ига иудейских постановлений. Но отсюда же следовало, что если для язычников получение благодати не условливалось обрезанием, то оно не условливается им и для иудеев. Святые Апостолы и все разумнейшие из иудеев так и поняли. Другие же, немощнейшие, не могли этого скоро уразуметь и держались того убеждения, что для спасения и благодати необходимо и иудействование. Святой Петр и другие, зная по опыту, как трудно отстать от этого убеждения, положили щадить немощнейших верующих из иудеев, не настаивая на отрешении от иудейства с детства привыкших к тому иудеев, и предоставляли времени, обстоятельствам и благодати Божией просветить их и изменить их убеждения. В том же духе они и сами продолжали держаться прежних чинов иудейских среди иудеев и в других местах; но, конечно, под тем непременным условием, чтоб это не вредило делу веры и успехам проповеди Евангельской. Положили всем быть вся, но затем, да всяко некие спасутся (ср.: 1 Кор. 9, 22),— или, другими словами: не своей ища пользы, но других, да спасутся. Коль же скоро отсюда, то есть от иудействования или свободы от того, происходило что вредное для Евангелия, то они, не стесняясь, отказывались там от уз закона, здесь от свободы. В действиях святого Павла это выражается до осязательной очевидности.
С этой именно точки надо смотреть на действие святого Петра в Антиохии. Когда не представлялось никакой нужды связывать себя узами иудейских постановлений, он свободно жил с христианами из язычников. Когда же увидел, что это необходимо, он отказался от этой свободы и связал себя теми узами. Какая же это была нужда? Не только щадение немощи пришедших из Иерусалима, но покой и мир всех Церквей, собранных из иудеев. Когда те пришли, святому Петру предлежало решить, — продолжать ли держать себя свободно, как доселе, или стать с этими пришедшими иудеями иудеем. Он избрал последнее, как и следовало сделать. Он уже знал, как иудеи-ревнители раздражительны и не могут равнодушно смотреть на поблажки, как им казалось, язычникам. Оставшись по-прежнему в близости с язычниками, он конечно раздражил бы этих пришедших. Это само по себе еще невелико; но они, опять возвращаясь в Иерусалим, повсюду разливали бы свое раздражение и по Иудее, и в Иерусалиме. И пошли бы там разделения и волнения, которые не могли бы остаться без вредных последствий для Церкви Божией. Предвидя это, на основании прежних опытов, святой Петр должен был опять начать с иудеями сими иудейски жительствовать. Его мог остановить от этого только очевидный вред христианам-язычникам, какой могло производить его поведение. Но этого он не мог предполагать и видеть. Из прежней истории, до христианства, язычники уже привыкли к отчуждению от них иудеев; в христианстве еще не было опытов, как они встретят подобное временное отчуждение. У апостола Петра был потому выбор — между совершенно вероятным смятением среди иудеев и вредом для язычников, которого он даже предполагать не мог, то есть не было никакого выбора, а предлежал один образ действования, который и принят им.
Святой Павел совершенно подобно сему действовал в других случаях. Потому и здесь он, конечно, не видел ничего, против чего следовало бы восставать. Он видел, что Апостольское благоразумие заставляло святого Петра так действовать; и ничего бы не сказал, если б это поведение Петра не оказало неблагоприятного впечатления на верующих антиохиян, которого не видел святой Петр и которое заметить мог только один святой Павел. Как только произошел и замечен был сей вред, ход дела принял совсем другой оборот. Тут выступил на среду очевидный вред и требовал внимания к себе более, чем предполагаемое смятение среди иудеев. Долг выяснить это лежал на апостоле Павле, Апостоле языков: что он и сделал. Но при этом он не мог пред всеми открыть того скрытного намерения святого Петра, а говорил так, как бы святой Петр точно сделал ошибку. Святой Петр сознал правость указаний святого Павла и выразил свое с ним согласие молчанием. Если б он остался при своем, можно бы его укорить; но тут он очевидно видел, что закон: всем бытъ вся, да всяко некия спасет (ср.: 1 Кор. 9, 22),—обязывал его не щадить более иудеев. И можно даже предполагать, что он очень был рад тому, что святой Павел повел такую речь. Она могла сильно подействовать на присущих ревнителей иудейства и послужить им побуждением к охлаждению ревности по иудейству и переходу к простоте Евангельской. Это предположение удовольствия святого Петра от речей святого Павла возникает в уме само собою, так что святые Отцы, наши толковники, допустили даже предварительное соглашение между святым Петром и Павлом в намеренном устроении всего события с целию разительнейшего вразумления иудео-христиан, и присущих, и всех.
Вот естественный ход дела! Из него видно, что и апостол Петр не мог иначе действовать, яко Апостол иудеев, и святой Павел — молчать, яко Апостол языков. Оба они сошлись в едином, яко Апостолы Единого Господа, заповедавшего устроять Церковь из всех языков. Чтобы не оставалось никакого сомнения в этом, приводим мнения древних толковников Церкви.
Вот мнение блаженного Иеронима: «из того, что Петр, прежде чем пришли некоторые из Иерусалима, ел с христианами из язычников, видно, что он не забыл данного ему свыше внушения, что Бог не брезгает никаким человеком, лишь бы веровал во Христа Иисуса. Но когда он ради тех, кои еще думали, что для спасения необходимо исполнять закон, стал уклоняться от трапезования с христианами из язычников и тем уверовавших в Антиохии язычников побуждал подчиниться игу закона (ибо они не знали доброго намерения святого Петра, что он делал так для спасения иудеев, а полагали, что так и должно, по смыслу Евангелия),— то святой Павел, видя, что благодать Христова в опасности, новое — старый сей воитель — употребил искусство ополчения за истину, чтобы меру благоразумия Петрова, полезную для иудеев (и оказавшуюся неполезною для верующих язычников), исправить новою мерою благоразумия, которую он полагал в открытом противоречии Петру, в том, чтобы в лицо ему противостать, не обнаруживая тайного его намерения, чтобы таким противостанием Петру спасти верующих из язычников (в чистоте и беспримесности Евангельской веры). Если кто полагает, что святой Павел истинно (за одно иудействование) восстал на Петра и так небоязненно укорил его, то не будет ли этому противоречить то, что и сам Павел для иудеев бывал иудей, да иудеи приобрящет, и что сам он окажется виновным в лицемерии, когда остриг главу в Кенхреях (см.: Деян. 18, 18), в Иерусалиме принес приношение (см.: Деян. 21, 26) и обрезал Тимофея? Итак, если сам он, посланный благовестить язычникам, не неуместным находит сказать: безпреткновенни бывайте Иудеем и церкви Божией, якоже и аз во всем всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся (ср.: 1 Кор. 10, 32 — 33) — и делал нечто такое, что противно свободе Евангельской, чтобы не соблазнить иудеев; то как же мог он за это одно истинно укорять Петра, Апостола обрезания, в том, что сам обличается делающим, будучи Апостолом языков? Но, как сказали мы, он восстал на Петра и других, чтобы соблюдение закона, держимое с особенным скрытным намерением (оказавшееся вредным для христиан из язычников), исправить укором (делаемым тоже с особым намерением) и таким образом спасен был тот и другой народ».
Вот слова святого Златоуста: «показав (выше) свое согласие и единомыслие с Апостолами, далее он находит нужным упомянуть и о беседе своей с Петром, бывшей в Антиохии, и потому говорит: егда же прииде Петр во Антиохию, в лице ему противостах и прочее. Многие, без должного внимания читая сии слова Послания, думают, что Павел обличает ими Петрово лицемерие. Но это несправедливо. Так понимать не должно. Здесь мы найдем глубокое благоразумие Петра и Павла в пользу слушателей. — Павел говорит сие не против Петра; но, с каким намерением сказал: от мнящихся быти что, якови некогда беша, ничтоже ми разнствует, — с тем же говорит и сие. Впрочем, чтобы нам более не оставаться в сомнении о сем, не излишне будет показать и самую причину сказанного. Апостолы, как выше я сказал, дозволяли в Иерусалиме обрезание, ибо невозможно было вдруг отвлечь от закона; но, когда пришли в Антиохию, они ничего подобного не соблюдали уже и с верующими из язычников обращались безразлично; так поступал тогда и Петр. Но когда пришли из Иерусалима знавшие, что там он действовал иначе, то он перестал поступать по-язычески, опасаясь оскорбить их, и переменил образ своего обращения по двум причинам: чтобы не привести в соблазн верующих из иудеев и чтобы Павлу доставить благовидный случай к обличению. Павлу известно было намерение, по которому так действовал Петр. Но Павел обличает, а Петр благодушно переносит обличение, дабы ученики, видя молчание учителя, при сделанном ему выговоре, тем скорее убедились переменить свой образ мыслей. Ибо если бы не при таком случае Павел стал увещевать их к тому, то не произвел бы ничего важного; теперь же, когда сделал такое строгое обличение, имея к нему достаточную причину, он гораздо больший произвел страх в учениках Петровых. И если бы опять Петр, выслушав обличение, стал противоречить, то очень легко другой бы мог подумать, что они извращают строение спасения; теперь же молчание его при Павловом обличении поразило великим страхом верующих из иудеев. Для сего он так сильно и противостал Петру. Смотри притом, с какою осмотрительностию говорит он, давая заметить благоразумным, что слова его не были делом брани, но делом служения и мудрого мероприятия. Если б они в самом деле несогласны были между собою, то, конечно, один другого не стал бы обличать в присутствии учеников; иначе они подали бы им большой соблазн. Теперь же это кажущееся несогласие было полезно».
Глава 2, стих 11. Егда же прииде Петр во Антиохию, в лице ему противостах, яко зазорен бе.
Егда же. Когда же это? После Собора Апостольского, когда с апостолом Павлом был еще и святой Варнава. Прямее всего это падает на время пред вторым Апостольским путешествием святого Павла: ибо после этого Варнавы уже не видно с апостолом Павлом. Следственно, это было скоро после того Собора, в промежуток времени между ним и вторым путешествием святого Павла. Но было ли тут время? Было В Деяниях повествуется, что посланные с апостолом Павлом и Варнавою Иуда и Сила пребыли тамо время (ср.. Деян. 15, 33) Затем, когда Иуда возвратился в Иерусалим, а Сила остался в Антиохии, Павел и Варнава живяху во Антиохии, учаще и благовествующе слово Господне (ср : Деян. 15, 35). По некиих же днех Павел предлагает Варнаве идти опять на проповедь Из этого заключить должно, что от Собора до этого момента прошло довольно времени, в которое мог прийти в Антиохию и святой Петр Иные относят это ко времени после второго Апостольского путешествия святого Павла, с которого возвратясь он пробыл в Антиохии время некое (Деян. 18, 23) Но в таком случае надо привлечь туда и Варнаву из Кипра: лишнее предположение, без которого можно обойтись при первом мнении. Настаивать, впрочем, на точнейшем определении времени не настоит нужды, потому что оно не может иметь влияния на смысл сказания.
В лице ему противостах — или тотчас, как заметил соблазн, или с твердостию, без потворства, не спуская ему ради того, что он из старших, или то же, что ниже: пред всеми, — то есть не отлагая, чтоб сказать о том наедине. Того требовало благо Церкви.
Яко зазорен бе, κατεγνωσμενος ην,— зазрен бе; что заставляет думать, что он зазрен не апостолом Павлом, а другими,— антиохийскими христианами из язычников. «Не сказал: подвергся зазрению от меня, но: зазорен бе,— разумея зазрение от других. А если бы и сам Павел зазирал его, то не убоялся бы сказать сего» (святой Златоуст). «Не зная причины, некоторые зазирали его» (блаженный Феофилакт) «Не Павлом зазрен, знавшим, почему так делал Петр, но теми, кои не знали эгого и думали, что он в самом деле лицемерит» (Экумений).
За что же был зазрен святой Петр? За то, что прежде трапезовал с христианами из язычников, а потом отстранялся от них.
Стихи 12 — 13. Прежде бо даже не прийти неким от Иакова, с языки ядяше: егда же приидоша, опряташеся и отлучашеся, бояся сущих от обрезания. И лицемеришася с ним и прочии Иудеи, яко и Варнаве пристати лицемерству их.
Сотрапезование есть знак приятельского обращения в житейском быту, которое предполагает согласие во всем прочем. То же и здесь. Когда святой Петр трапезовал с язычниками-христианами, тем показал, что уже никакого нет средостения между иудеями и язычниками в Церкви Христовой. В самой Антиохийской Церкви слияние иудеев с язычниками водворено святым Павлом и Варнавою с самого начала ее основания. И святой Петр, пришедши туда, действовал совершенно в том же духе. Но когда пришли некие от Иакова, он изменил свой образ действования,— то был в полном обращении с язычниками, а тут стал чуждаться их и отстраняться от них. Что заставило его так поступить? Бояся сущих от обрезания, говорит святой Павел.
Святой Петр убоялся? В Пятидесятницу пред бесчисленным собранием народа проповедал он безбоязненно новую истину, потом, в храме, возвещал то же по исцелении хромого, потом, по темничном заключении, не убоялся дерзновенно внушать веру в Распятого пред самими распинателями и решительно, в глаза всему синедриону, запрещавшему проповедь о Господе, сказал: аще праведно есть пред Богом, вас послушати паче, нежели Бога, судите. Не можем бо мы, яже видехом и слышахом, не глаголати (ср.: Деян 4, 19 — 20) А тут убоялся? Там пред врагами не боялся; а здесь убоялся пред братиями, уверовавшими, только дорожившими законом? Он убоялся не обычным каким-либо человеческим страхом, но страхом любви Христовой,— боялся, чтобы эти сущие от обрезания не отпали или, оставаясь в вере, не произвели смятения между всеми Церквами из иудеев, выставляя среди них Петра открытым врагом закона, если б он и в присутствии их продолжал быть с язычниками как язычник. «Не того боялся, чтобы не подвергнуться опасности самому (ибо, не быв боязливым вначале, мог ли бояться теперь?), — но того, чтобы не отпали ученики, чего и сам Павел боялся. Так, пиша к галатам, говорит: боюся о вас, еда како всуе трудихся в вас (4, 11); и к коринфянам: боюсь, да не како, якоже змий Еву прельсти лукавством своим, тако истлеют и разумы ваша (ср.: 2 Кор. 11, 3). Страх смерти ничего не значил для них; но страх погибели учеников сильно поражал души их» (святой Златоуст).
Личность пришедших, — ни то, что они от Иакова, ни то, что, может быть, были значительны среди иудеев, — не имела влияния на опасения святого Петра. Он опасался не их, а за них, ради того одного, что они были от обрезания, веровавшие иудеи, дорожившие законом и считавшие исполнение его, и при вере в Господа, условием спасения. Что эти сущие от обрезания пришли от Иакова, это не означает необходимо того, что они были посланы Иаковом: ибо так можно о них сказать, если они пришли с ведома только Иакова и даже что они пришли из того места, где первенствовал Иаков. И никак нельзя заключать, чтоб они были одного духа с Иаковом. Ибо он, хотя живя в Иерусалиме среди иудеев, так строго исполнял все подзаконное, что самые подзаконники считали его святым; однако ж он нисколько не считает подзаконности условием спасения. Он первый подал решительный голос о свободе язычников от закона на Соборе (см.: Деян. 15, 13); он же, когда святой Павел прибыл в Иерусалим после третьего своего Апостольского путешествия, посоветовал ему соблюсти некоторые обрядности для смягчения ходившего о нем слуха, будто он презирает закон (см.: Деян. 21, 18 — 26), чем показал, что исполнение закона не считает условием спасения, а временною мерою благоразумия для привлечения и удержания в вере иудеев. Если б пришедшие в Антиохию были такого же духа, то святому Петру нечего бы было опасаться за них. Но видно, это были такие, которые не могли сносить никакого снисхождения язычникам, и святой Петр знал это, почему и действовал в отношении к ним так, чтобы не раздражить их ревности, которая, как известно, не будучи управляема разумом, начинает действовать шумно, беспорядочно, ни с чем не соображаясь.
Так святой Петр стал отстраняться от язычников, с целию избежания соблазна любителей иудейства и сохранения мира в Церквах. Вышло же иначе. Первым следствием этого было разделение в Церкви Антиохийской. Иудеи, внушениями святого Павла слившиеся в сей Церкви с язычниками, увлекшись примером Петра, стали теперь отделяться от них. Лицемеришася с ним и прочии Иудеи, говорит святой Павел. Они не знали намерения святого Петра и, только подражая ему, отделялись от язычников. Но им могло прийти на мысль: уж в самом деле не следует ли держать себя вдали от язычников? Это не могло не колебать их прежнего убеждения, что средостение, разделявшее иудеев и язычников, уже рушилось. Таким образом труды апостола Павла делались тщетными. У него была одна забота: из иудеев и язычников слить одну Церковь, в которой не было бы следов ни иудейства, ни язычества, а царствовало одно христианство и все верующие жили в одном духе о Христе Иисусе. Образцовая в этом отношении Церковь была Антиохийская, на образование которой употреблено им столько трудов. — И вот, однако ж, у него на глазах в этой Церкви совершился опасный раздел.
Каково было апостолу Павлу видеть это,— особенно когда и Варнава пристал к лицемерству прочих, этот сотаинник Павлов, в одном духе с ним действовавший здесь и в других местах, насадивший вместе с ним не одну Церковь, свободную от иудейства?! Поступок святого Варнавы с первого раза кажется очень непонятным. Но в нем ничего нет особенного: он действовал в том же духе, как и святой Петр и как в других случаях действовал сам святой Павел. Он пристал к святому Петру, не видя еще, как будет действовать святой Павел, и не ожидая каких-либо последствий, вредных делу Евангелия. Но иначе взглянул на это обстоятельство святой Павел Он ясно видел истекавший, из этого образа действования, вред благосостоянию Церкви. Одно разделение уже было вредно. Но, кроме того, могли произойти колебания в убеждениях самих христиан-язычников. Они могли подумать: что же это мы стали будто отверженные? Но из этого одни могли выводить такое заключение: если для общения нужно иудействовать, то и мы готовы, — а другие: если нужно для общения иудействовагь, а мы иудействовать ни за что не согласимся, то остается обратиться к старым языческим верованиям Святой Павел не говорит, чтоб поступок Петра произвел такое действие на христиан из язычников; но возможность его очень вероятна. Всячески не мог же он остаться безо всякого на них влияния. Амвросиаст полагает, что когда святой Петр, прежде живший с язычниками по-язычески, вдруг стал чуждаться их ради тех пришедших ревнителей закона, то и христиане-язычники поставлены были тем в недоумение, какой же образ действования прав? Если справедливость требовала иудействовать, то сам он оказывается нарушителем ее, когда с ними жил по-язычески. Если же лучше или праведно было жить просто, как они, то их расстроивало начавшееся у него теперь пренебрежение к ним.
Как бы, впрочем, ни истолковывать все это, видно было, что благонамеренный поступок святого Петра оказался вредно подействовавшим на христианское общество антиохийское. Это и вызвало святого Павла на выяснение истины для восстановления нарушившегося было порядка.
Стих 14. Но егда видех, яко не право ходят ко истине благовествования, рекох Петру пред всеми: аще ты Иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати?
Егда видех. Прежде всех увидел; потому что ему удобнее было это видеть Если бы святой Петр увидел этот вред сам, то, конечно и без напоминания, перестал бы действовать так, как считал благотворным действовать; за ним перестали бы и прочие, и дело уладилось бы само собою. Но что увидел святой Павел? Что не право ходят ко истине благовествования. Мысль здесь не та, что не по-Евангельски живут, а та, что действуют так, что образ их действования оказывается неблагоприятным для успехов благовествования. Кто хочет, чтобы благовествование шло и распространялось успешно, тот не станет так действовать Вы поступаете так, что этим подрываете успехи Евангелия. В этом ваша неправость. Благоразумное мероприятие уже не благоразумно, коль скоро оказывает действия, совсем противоположные ожидаемым.
Рекох Петру. Святой Павел говорит апостолу Петру ради того, что с него началось отчуждение от язычников и что, следовательно, если он перестанет отчуждаться от них, за ним перестанут и другие. И потому еще так могло быть сделано, что, если б святой Павел обратился к другим, те могли бы думать, что святой Петр за них, и смело стали бы возражать; теперь же, видя, что обличается Петр и молчит, должны были и они молчать и покориться слову святого Павла. Святой Златоуст пишет, что святой Павел затем обращается к Петру, чтобы из сделанного ему выговора познали истину уверовавшие из иудеев. Ибо, если бы Павел обратил свое обличение на самых верующих из иудеев, они с презрением и негодованием отвергли бы его обличение; ибо еще не научились много уважать его. Теперь же, видя молчание обличаемого своего учителя, они не могли ни презирать его, ни противоречить тому, что он говорит.
Он говорит ему пред всеми, ради того, что и поступок его, вызвавший замечание, был совершен пред всеми, и особенно потому, что для всех и полезно, и нужно было держать в мысли и сердце то, что он имел сказать. «Что он сказал пред всеми, нужда заставила, чтоб это укорение послужило целительным врачевством для всех. Ибо не было полезно дело, явно причинившее вред, исправлять тайно» (блаженный Августин). «Для того сказал пред всеми, чтобы устрашить слушающих» (святой Златоуст) «Как те, кои с здоровыми ногами делают вид, что хромают, всё же порока в ногах не имеют, а прихрамывают по какой-либо другой причине; так и Петр, зная, что обрезание и необрезание ничтоже есть, но соблюдение заповедей Божиих, ел прежде с христианами из язычников; потом же на время отстранился от них, чтобы не оттолкнуть от веры иудеев. Почему и Павел в том же духе противостает ему и говорит пред всеми, не с тем, чтобы обличить Петра, но чтоб те, коих ради лицемерился Петр, исправились или чтоб у иудеев гордости сбить, а язычников не допустить до отчаяния» (блаженный Иероним).
Аще ты Иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати? Святой Павел обращается к тому, что пред сим было, и в этом берет основу для своего замечания. Святой Петр, возросший в узах иудейских постановлений, вступив в общество христиан из язычников, дал себе полную свободу от сих стеснений, не соблюдая обычных у иудеев правил, которыми определялись у них отношения к язычникам. Святой Павел говорит как бы: себе, бывшему несвободным, ты дал свободу от иудейства, а язычников, не знавших этой связы (узы), ты нудишь иудействовать. Сущность укора не в том, что он стал с иудеями иудей, а в том, что этим язычников нудил иудействовать. Как? Примером своим, который в нем имел силу убеждающего слова и даже закона. Видя себя отчужденными и желая сохранить общение с высокочтимым лицом, они готовы были или приходили к мысли подчиниться игу закона. Таким образом, убеждения, посеянные там святым Павлом у иудеев и язычников, колебались, и чистота Евангельской истины была в опасности принять в себя извращавшее ее примешение.
Приведу отеческие на этот случай мнения, которые впечатлительно истолковывают значение его. Блаженный Августин пишет: «Петр укорен был Павлом не за то, что соблюдал иудейские обычаи, но за то, что (этим соблюдением) и язычников понуждал к тому же. — Отделяясь от язычников в угодность тем, кои считали необходимым для спасения соблюдение иудейских постановлений, он давал вид, что считает необходимым наложить иго работы законной и на язычников. Это видно из самых слов, которыми он укорен. Ибо святой Павел не говорит ему зачем ты опять возвратился к иудейским обычаям, — ты, который, будучи иудей, язычески, а не иудейски живешь,— но: зачем язычников нудишь иудействовать?»
Блаженный Иероним полнее выражает ту же мысль: «теснит Петра неопровержимым доказательством или, лучше, в лице Петра тех, которые понудили его к таким противоречивым поступкам. Если, говорит, ты, Петр, по естеству иудей, в младенчестве обрезанный и все предписания закона соблюдавший, ныне по благодати Христовой, зная, что все это ничтоже есть само по себе, а было только образом грядущих благ, стал с верующими язычниками вкушать пищу с полною свободою, без смущения, то как же ты, отстраняясь теперь от них, как будто от нечистых, понуждаешь их иудействовать? Ибо если нечисты те, от которых отстраняешься, а отстраняешься ради того, что они не обрезаны, то этим заставляешь их обрезаться и стать иудеями, между тем как сам ты, будучи иудей, по-язычески живешь. Павел выставляет причиною своего восстания против Петра то, что он своим лицемерством (благонамеренным) понуждал язычников иудействовать; ибо они располагались подражать ему».
Святой Златоуст обращает внимание на другую сторону дела, именно на то, что святой Павел стоит за язычников, а в виду имеет вразумление иудеев, и притом не прямо их самих, а в лице святого Петра. «Что имеет в виду святой Павел, говоря сие? Хочет сделать более удобоприемлемым и выносимым свое обличение. Ибо, если бы сказал так: худо ты делаешь, что соблюдаешь закон, тогда иудеи обвинили бы его в дерзости против учителя. Теперь же, обвиняя его за своих учеников, сим сделал удобоприемлемее речь свою, и не сим только, но и тем, что, оставив всех других, обратил все обличение против одного апостола Петра. Аще ты, говорит, Иудей сый, язычески, а не иудейски живеши,— почти так говоря: вы подражаете своему учителю, а и сам он, будучи иудеем, живет по-язычески. Но ясно не сказал сего потому, что совета его не приняли бы; а открывает мысль Петрову под видом выговора за язычников Также, если бы он сказал: для чего ты обратившихся из иудеев принуждаешь опять жить по-иудейски? — слова его были бы гораздо невыносимее; теперь же, как бы принимая сторону учеников из язычников, а не из иудеев, сим самым исправляет сих последних. Ибо обличения и укоризны принимаются легче и скорее, когда бывают не слишком строги. Из язычников же никто не мог жаловаться на Павла, потому что он говорил против иудеев. А все сие устроил во благо Петр своим молчанием, приняв на себя вид лицемерия, дабы освободить иудеев от действительного лицемерия».
Молчание святого Петра заставляет предполагать в нем такие мысли в ответ святому Павлу: если так, если те, верующие язычники, точно соблазняются и выводят из моего поступка, будто для спасения должно иудействовать, то ты прав, я не должен так поступать. Я согласен с тобою в том, что этого средостения — иудейства — не должно быть между верующими. Речь святого Павла не произвела разрыва. Святой Петр видел правоту ее и остался в добрых отношениях к святому Павлу, как сам о том свидетельствовал (см.: 2 Пет. 3, 15). Мирное принятие Павлова слова показывает, что он говорил то же, что было на сердце у самого Петра. И может быть, он рад был случаю такого впечатлительного вразумления тех ревнителей, с которыми в Иерусалиме говорить и управляться было очень затруднительно. Блаженный Феодорит пишет: «великий Петр молчанием подтверждает Павловы слова, как бы так говоря уверовавшим из иудеев и бывшим тогда с Апостолами: справедливо укоряет меня Павел, невозможно и противоречить словам его.— А что Петр, имея в виду пользу слушающих, остался доволен словами Павловыми,— это явно для всякого. Итак, поелику один укорял, а другой принимал это в молчании; то сим уготовлялось врачевство, полезное для уверовавших и из иудеев, и из язычников. Написал же сие Божественный Апостол галатам, давая тем знать, что великие и первые Апостолы, по немощи иудеев, дозволяли иногда хранить закон, но не всегда так поступали».
Отношение этого случая к галатам выясняет и святой Дамаскин, показывая, как напоминание о том соответствует целям Послания. «Этим обстоятельством святой Павел мимоходом научает галатян благодушно принять и к ним обращенный укор. Ибо, если Петр, будучи из иудеев, подвергшись укору за то, что других располагал иудействовать, спокойно принял сей укор, как дело уместное и хорошее; тем паче галаты, будучи из язычников, и после уверования во Христа склонявшиеся к игу закона, будучи укоряемы за то, должны благодушно принять этот укор».
«Как любовно принял святой Петр этот укор спасения ради стада Христова! — говорит Августин. — Укоряемый был более дивен, чем укоряющий Вот пример для подражания, — пример смирения, которое есть высочайшая добродетель христианская. Им преимущественно хранится взаимная любовь, которой ничто скорее не разоряет, как гордость».

б) Речь по поводу его (2, 15—21)

Речь святого Павла к святому Петру, по поводу отчуждения его от язычников, только началась предыдущими словами. Она непрерывно идет и далее до конца главы и выясняет существо веры во Христа Господа, и особенно свободу при ней от закона, в чем главный предмет Послания. И все древние толковники (исключая одного, кажется, Амвросиаста), считают стихи 15 — 21 продолжением речи святого Павла к Петру и прочим бывшим там иудеям. Иные прямо это означают, как Феодорит, который переходит от 14-го стиха к 15-му так: «сказует же Павел и все иное, что говорил он блаженному Петру, имея в виду пользу бывших там иудеев». Другие, не поминая о том, ходом речи своей дают понять, что они следующие с 15-го стиха слова считают продолжением речи, начатой в 14-м, как святой Златоуст, который говорит: «сперва он устремил речь свою к одному Петру, сказав: аще ты Иудей сый,— а потом обращает оную ко всем, не исключая и себя».
И течение речи таково, что никакого повода не дает полагать, что она с 15-го стиха обращается уже к другим лицам. Никому на мысль не придет, чтоб святой Павел, бывший очевидно в движении, начав речь к святому Петру, ограничился тем одним, что сказал в 14-м стихе. Напротив, после сего стиха невольно ожидается дальнейшая речь, в том же духе и тоне, и слова: мы естеством иудеи и прочее — совершенно отвечают этому ожиданию. Но согласись только, что хоть один стих еще сказан был в Антиохии, уже не найдешь, на чем остановиться до конца речи, чтоб сказать: отсюда обращается святой Павел к галатам. К галатам обращается он после сей речи с 1-го стиха 3-й главы. Здесь же вся речь идет к святому Петру и прочим иудеям. И такую мысль тем необходимее удержать, что стиха 18 (яже разорил...) понять нельзя, если не относить его к святому Петру, бросившему было иудейские порядки и потом опять за них взявшемуся; а стих сей стоит в средине всей речи. Другие хватаются за это и говорят: 18-м стихом и кончается речь к святому Петру, а далее она обращена к галатам. Но стоит только прочитать в ряд эги стихи, чтоб отказаться от такой догадки. С 18-го стиха святой Павел речь ведет в своем лице: аз... аз. Этим 19-й стих сливается с 18-м внешне; внутренне же, мыслями, он с ним связуется союзом: ибо, аз бо... Разрывать их, следовательно, и не приходится. То несомненно, что, приводя сию речь в Послании к Галатам, святой Павел имел в виду пользу галатов и она, точно, дает им сильные внушения; но то будут спасительные для галатов выводы из речи, не к ним обращенной. Эти выводы некоторые из древних толковников и делают.
Заметить можно, впрочем, что никакого влияния не имеет на понимание сих стихов, в Антиохии ли к Петру сказаны они или в Ефесе написаны к галатам. Потому напрягаться определять то и нужды нет, и не важно. Важно то, что они изречены святым Павлом и, следовательно, богодухновенны.
В сей речи: аа) сначала святой Павел держит внимание все на том же случае, по которому и начал говорить, стараясь из самого поведения святого Петра и других иудеев извлечь убеждение в том, как неосновательно держаться закона, особенно после того, как уже он был так открыто оставляем (см.: 2, 15 — 18); бб) потом показывает, как искренно уверовавшему во Христа должно на Него уже Единого возложить все свое упование спасения, решительно отказавшись от закона. Говорит об этом настроении так, как оно у него образовалось и держится, давая разуметь, что оно таково же должно быть и во всех (см.: 2, 19—21).

аа) Сначала Апостол держит внимание все на том же случае (2, 15—18)

Глава 2, стихи 15 — 16. Мы естеством Иудеи, а не от язык грешницы. Уведевше же, яко не оправдится человек от дел закона, но токмо верою Иисус Христовою, и мы во Христа Иисуса веровахом, да оправдимся от веры Христовы, а не от дел закона: зане не оправдится от дел закона всяка плоть.
Мы — мы с тобою, Петр, если относить только к святому Петру речь, или со всеми бывшими там иудео-христианами, или вообще не с этими только, но со всеми иудеями, уверовавшими во Христа. Видно, что святой Павел отвлекает мысль от Петра и речь направляет на тех, кои привязаны еще были к закону и исполнение его считали необходимым для спасения. — Естеством Иудеи — иудеи по рождению и происхождению, а не после рождения принявшие иудейство. Отцы и праотцы наши — иудеи. И родились, и воспитаны мы в иудейском законе. Иудеи — народ Божий, Богом избранный в часть достояния, Им хранимый и руководимый, народ, которому Сам Бог указал истинный путь угождения Ему и снабдил всеми средствами оправдания пред Ним, следовательно, народ святой, назначенный к святости и приспособленный к достижению ее. — А не от язык грешницы. Грешник тот, кто заповедей Божиих не исполняет, нарушает закон Божий. Но здесь язычники грешниками называются по противоположности их иудеям, как не знающие истинного Бога и поклоняющиеся не по естеству сущим богам и как не имеющие закона, который показывал бы им, как быть праведными пред Богом, и потому допускающие среди себя много срамных дел, Богу противных, которых они, однако ж, и грехами не считали, которые одобряются даже их религиею Выставляя такую противоположность, Апостол наводит на такие мысли, что если язычники — грешники, то иудеи — не грешники; и далее' если иудеи естеством не грешники, то язычники естеством грешники, то есть иудеям на роду написано быть святыми, а язычникам — погрязать в грешности,— так что между иудеями грешность есть исключение, а у язычников негрешность была бы исключением.
Так вот каковы мы! — говорит как бы святой Павел. И нечего бы нам искать иных путей спасения и оправдания пред Богом. Пусть бы искали его язычники. И однако ж, уведевше,— очевидно узнав, осязательно убедившись,— отчасти и из собственного опыта, а главным образом из откровения во Христе Иисусе, яко не оправдится, не может стать или сделаться праведным, не может достигнуть праведности и святости человек всякий, не мы только, иудеи, но и всякий человек, который стал бы на нашем месте, не может стать праведным и святым от дел закона, посредством дел закона, при самом строгом исполнении предписаний закона, определявших внешний строй нашей религиозной жизни, которые хотя и освящали к плотской чистоте, но совести не успокоивали и сил противустояния греху не давали, — но токмо верою Иисус Христовою, только верою во Иисуса Христа, обетованного Избавителя, Который, смертию Своею удовлетворив правде Божией и Духа Святаго во освящение нас ниспославши нам от Отца, сделал то, что всякий верующий в Него и Ему последовать решившийся и отпущение грехов получает, и силою свыше облекается на противостояние греху и творение всякой правды, ради веры в Него и решимости быть Ему во всем верным до положения живота,— узнавши всё это, и мы, иудеи, которым Самим Богом показаны были все чины оправдания, до времени имевшие силу, теперь же обветшавшие уже, во Христа Иисуса веровахом, — уверовали во Христа, оставя закон, ко Христу прибегли, на Него возложили все упование спасения, да оправдимся от веры Христовой, — в том убеждении, что Он и грехи наши все простит, и даст нам силу стяжать внутреннюю правоту, в мыслях, чувствах и расположениях, которая одна делает правыми пред Богом,— а не от дел закона, которые доставляют только внешнюю правость, оставляя сердце в прежней, ветхой неправости: зане не оправдится от дел закона всяка плоть. Ибо дела закона до этой внутренней правоты пред Богом никого не доводили и довести не могут. Не дано им от Бога, их определившего, такой силы.
Во всей речи этой мысль одна: закон не приводит нас к праведности; почему, уверившись, что ее может подать только Иисус Христос, мы, оставя закон, прилепились к Нему верою. Но святой Павел разнообразно выражает ее, чтоб сильнее напечатлеть ее в памяти Три раза напоминает о бессилии закона доставить праведность и три раза указывает истинный источник праведности, святости, спасения в Господе Иисусе Христе чрез веру в Него. Так полна была душа его этим убеждением и так ревновал он передать его в души других! При всем том есть здесь стороны, требующие объяснения.
Что разумеется здесь под законом? Внешний чин, которым определялся строй нравственно-религиозной жизни иудейского народа — обрезание, субботствование, праздники, жертвы, омовения, окропления и подобное. Этот чин отособлял иудеев от всех других народов и составлял их исключительную собственность. Расположения, входящие в состав благочестия и добронравия, каковы: страх Божий, упование на Бога, сострадание, благотворительность, терпение, воздержание, трудолюбие и подобное,— были общи всему роду человеческому, а не одним иудеям принадлежали. Они здесь и не разумеются под законом. Что точно здесь под законом разумеется внешний чин иудейской жизни, видно из того, из-за чего началась речь. Речь началась из-за того, что святой Петр сначала оставил было все чины и порядки, отособлявшие его от необрезанных, и жил свободно с ними, а потом, когда пришли строгие ревнители о соблюдении сих чинов, он отшатнулся от необрезанных и опять подчинился чинам, отособлявшим от них вместе с теми ревнителями отособления. Тут, следовательно, действующими причинами были закон обрезания, необщение в пище с необрезанными. Их прямо и разумел святой Павел,— и, наряду с ними, все подобные законы, определявшие внешний порядок иудейской жизни: ибо обрезание одно обязывало уже ко всем ним, равно как необрезание делало свободным от них. Что в 14-м стихе апостол Павел называет: иудейски жить, — это значит: жить, строго соблюдая все порядки, характеризовавшие иудейскую жизнь; жить же язычески — значит жить не подчиненным сим порядкам. Эти порядки составляли средостение, отделявшее иудеев от язычников. Святой Павел все усилия свои обращал на то, чтоб разорить это средостение и из иудеев и язычников слить одну нераздельную Церковь, как одно тело Христово.
Так разумеют здесь закон все древние толковники. Блаженный Феодорит пишет: «необходимому в законе поучала сама природа; таковы заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не крадь, не свидетельствуй ложно на ближнего, почитай отца твоего и матерь твою и другие подобные; заповеди же о субботе, об обрезании, о прокаженных, о жертвах, о кроплениях составляли собственность закона; ибо им не научала природа Поэтому все сие называет Апостол делами закона».— Святой Златоуст хотя не говорит так определительно, что разумеет он под законом, но во всем толковании этого отделения Послания, где приходилось говорить о законе, он поминает только об обрезании, субботе и жертвах; и, следовательно, разумеет под законом то же самое, что прямо выразил Феодорит. Вслед за ними так понимают закон и все другие древние толковники.
Таким образом, не следует здесь разуметь под законом нравственный закон, правила благочестия, добронравия и все добрые дела. Это понимание противно прямому смыслу этого отделения и всему тому, о чем пишет святой Павел во 2-й главе. Ибо и на Соборе в Иерусалиме трактовали о внешних иудейских чинах, и случай с апостолом Петром был из-за внешних чинов. Когда Апостолы Собора писали антиохийцам, что они решили ничего не возлагать на верующих из язычников, кроме известных ограничений; то, конечно, не то разумели, что дают им полную свободу от всех правил благочестия и добронравия, но что не обязывают их к исполнению каких-либо законов иудейской внешней жизни, начиная с обрезания (см.: Деян. 15, 24).
Что значит здесь оправдание? По общему смыслу оправдаться — значит представить уважительные причины, по которым законно с кого-либо снимается взводимая на него вина, и он объявляется правым. В этом смысле оправдание пред Богом не может иметь места. Между людьми возможно, что на иного взнесут вину, которой за ним нет, и ему стоит только объяснить дело, чтоб явиться невинным. Но пред Богом мы все виновны самым делом, и ради греха прародительского, и ради собственных своих грехов. Никаких извинений не можем мы представить в свое оправдание, и ничего не можем мы сделать, чем бы могли загладить вину свою. Как же быть? Так бы и оставаться нам всегда под судом правды Божией, если бы благость Божия не устроила нам особого способа оправдания. Чтобы лучше понять это, представим нашу виновность под видом долга пред правдою Божиею. Должник сам может не иметь способа уплатить свой долг, но за него может уплатить другой, и, когда уплатит, заимодавец более не считает уже его ответным пред собою, очищает, делает его свободным от долга. Это самое и устроила нам благость Божия в оправдание пред Богом. Долги наши неоплатны. Но за всех нас уплатил их правде Божией Господь наш Иисус Христос крестною Своею смертию, сила которой определяется так, что в ней Господь грехи наши Сам вознес на теле Своем на древо (см.: 1 Петр 2, 24), рукописание грехов наших пригвоздил на кресте (см.: Кол 2, 14). Остается только сделать, чтобы правда Божия признала каждого из нас в отдельности, лично, подходящим под эту милость или чтобы каждый из нас предъявил правде Божией, что в общей массе лиц, долги которых оплачены, уплата шла и за него. Пусть в каком-либо городе много должников и какой-нибудь богач объявит заимодавцам, разным или одному, что какой должник представит расписку или свидетельство от меня, того долг считать оплаченным из моей кассы, а его свободным от долга. Вот эту расписку или свидетельство от лица Господа и должен каждый грешник представить правде Божией, чтобы стать пред нею свободным от долга грехов своих Какая же это расписка или свидетельство? Вера в Господа нашего Иисуса Христа. Уверовавший в Господа прав пред лицем Бога правды.
Что же есгь вера в Господа? Напрасно хотят определить веру в Господа одним словом. Ее надобно описать; ибо она есть состояние сердца, совмещающее не одно чувство, убеждение и расположение, а несколько. Она приходит чрез покаяние; ибо Господь говорит: покайтеся и веруйте во Евангелие (Мк. 1, 15). Из этой лаборатории кающегося духа вера исходит уже не одна, но любовию споспешествуема (ср.: 5, 6), после того как иже веру имет, и крестится (ср.: Мк. 16, 16). Это и есть новая тварь, которая зачинается благодатию в первых движениях покаяния, а в этом строе является уже вполне образовавшеюся, характеристически сложившеюся, принявшею христианскую личность. Весь ход дела таков. Только истинно кающийся взыскивает Господа. Кающегося же исполняют два чувства и расположения: жаление, что грешил, и крепкое желание не поддаваться более греховным влечениям. Но в первом чувстве томит его правда Божия, коей ничем удовлетворить не может, во втором — желание — страшит собственное бессилие, опытом дознанное. Он и прибегает к Господу в полной уверенности, что Он избавит его от той и другой крайности,— и прежние грехи простит, и даст ему силу вперед противостоять грехам Без сих двух уверенностей вера в Господа не мыслима, равно как покаяние немыслимо без сокрушения в грехах и твердого намерения не поддаваться греху. Но все эти расположения суть только приготовления к образованию верующей личности. Самое же образование производится благодатию Святаго Духа в таинстве крещения, в коем, погружаясь, он погружается в смерть Христову и получает отпущение грехов, а возникая из погружения, выходит в обновлении жизни, облеченный силою не работать греху, жить же прочее Богови о Христе Иисусе (см/ Рим. 6, 3—13). Вот когда является вполне образовавшеюся верующая христианская личность. Проходит она весь этот путь; но из пройденного ничто не утрачивается, а напротив, все входит в строй ее духа, который одним словом именуется: вера. Вера потому совмещает в себе много чувств; но отличительная ее черта, выдающаяся, есть предание себя на служение Господу до положения живота в чаянии спасения благодатию Его Чувствует верующий, что куплен ценою крови, должен работать Купившему его, в полной уверенности, что этим путем он будет непременно спасен.
Только тот, кто так верует, является оправданным пред Богом, не в том только смысле, что с него снимается вина греховности, но что в нем полагается семя всякой правды в его решимости работать Господу, исполнением воли Его, и в чувстве силы на то, вселяемой в него благодатию, его возродившею. Он обладает внутреннею правотою; ибо дух правый обновлен во утробе его (ср.: Пс. 50, 12).
После сего само собою понятно, почему закон не оправдывает, а только вера в Господа Иисуса Христа: потому что закон не давал новой жизни. Иудей согрешивший приходил, исповедывал свой грех, приносил положенную жертву и восстановлялся во всех правах иудея; но внутренно он оставался все тот же, с тем же рабством греху. Посему говорится, что все жертвы очищали только к плотской чистоте (см.: Евр. 9, 13). Равно исполнение и всех других уставов закона сообщало только внешнюю правость, внутри оставляя ветхую неправоту. Само обрезание вводило в сонм Израилев, но сердце оставляло необрезанным. Таким образом иудей, верный закону, только объявлялся правым внешно, не будучи прав в сердце своем. Напротив, уверовавший в Господа не объявляется только правым, но получает правоту во внутреннем строе жизни, обновляется и, как созревший юноша, полный сил, исходит на угождение Господу, в чувстве благодатной силы, ему дарованной. Это обновление внутреннее есть характеристическая черта веры Христовой Ради него собственно христианин и оправдывается пред лицом правды Божией, оправдывается совершенным оправданием. Оно-то собственно и есть то свидетельство, ради которого все прощается, и предъявивший его опять принимается в полную милость и полное благоволение Божие.
Между тем, однако ж, закон не был худ. Он имел свою силу по Божиему определению и приносил соответственный плод: держал в исправности, хотя внешней только, и тех, кои были более внимательны, подготовлял к принятию Господа, так как все его чины были образом грядущих благ. Уразумевшие то, и под законом находясь, воздыхали о сих благах и чаяли пришествия Лица, имевшего принести их. И это становило их среди иудеев выше иудеев. Таковы были все ветхозаветные патриархи, Пророки, праведники.
Святой Златоуст видит в словах святого Павла такое побуждение к оставлению закона: «мы, говорит (святой Павел), оставили закон не потому, чтоб он был не добр, но потому, что немощен». В пояснение этой немощности Феофилакт прибавляет к словам святого Златоуста: «(а немощен он) потому, что душ не освящал, а отнимал только плотскую нечистоту». На этом основании блаженный Феодорит значение закона вообще определяет так: «нарушение сих заповедей (выше указанных: об обрезании, субботе, жертвах, омовениях и прочем) есть грех (для иудея), однако же и хранение их не есть преуспеяние в совершенной правде. Ибо все сие служило указанием на нечто другое; впрочем, иудеям пригодно было на то время». Блаженный Иероним, говоря о таком значении закона, объясняет, в каком случае и по какому поводу закон оставался с таким малым плодом. «Некоторые говорят: если верно то, что говорит здесь святой Павел, что от дел закона никто не оправдится, а только верою Иисус-Христовою; то патриархи, Пророки и святые, жившие до пришествия Христова, были несовершенны. Таковым должно ответить, что здесь те называются не достигшими правды, которые верят, что оправдаться можно только такими делами. Святые же, бывшие древле, верою Христовою оправданы. Ибо Авраам видел день Христов и возрадовался. И Моисей поношение Христово считал богатством, большим сокровищ Египетских: взираше бо на мздовоздаяние (Евр. 11, 26). И Исайя видел славу Христову (см.: Ис. 6), как свидетельствует евангелист Иоанн. Отсюда видно, что не столько дела закона осуждаются, сколько те, кои надеются быть оправданными только от дел, когда и Сам Спаситель говорит: аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в Царство Небесное (ср.: Мф. 5, 20)».
Стих 17. Аще ли ищуще оправдитися о Христе, обретохомся и сами грешницы, Христос убo греху ли служитель? Да не будет.
Апостол останавливает внимание на предлежащем обстоятельстве,— что, исключая пришедших от Иакова, все иудеи, бывшие тут, и с апостолом Петром в том числе, бросили было все законное ради веры в Господа, а потом опять к нему обратились, по той причине, что теперь смотрели на них ревнители закона. Как будто те захватили их на худом деле, которое надлежало поспешить исправить! Как будто грех, оставя закон, прилепиться ко Христу, — ко Христу, Который есть очищение о гресех наших! Вот какая нелепость выходит из вашего образа действования!
Словом: ищуще — показывает Апостол, что все, которые слышали слово его, точно, были люди возбужденные и ревностно искали спасения. Искали его в законе и видели, что он не удовлетворял требованиям совести и сердца боголюбивого Почему законно оставили его и прилепились к Господу, истинному Спасителю, Врачу душ, в Коем подаются нам все сокровища духовные. Этого искали во Христе и, конечно, нашли, ибо всяк, ищай сего в Нем, обретает. Зачем же опять обращаться на немощные стихии? Понять нельзя этого поведения.
Искали оправдиться, а обретохомся грешницы. Когда застали нас за такими делами, которые свидетельствовали о том, что мы веруем спастися единственно в Господе Иисусе Христе, без дел закона; мы спохватились, стыдно нам стало и пред другими, и пред своею совестию, — и поскорее поправлять свою ошибку. Приняли было свободу, а потом опять отскочили от нее, будто обжегшись, будто учинивши пагубный грех!
Христос убо греху ли служитель? И вышло, по вашему, что прилепиться ко Христу и на Него Единого возложить все упование спасения, бросив законные дела,—значит то же, что в грех впасть. — И стал у вас Христос греху служитель, в грех всех ввергающий, кто к Нему ни прилепится верою. Можно ли так, — когда Он спасения ради нашего пришел и мы к Нему обратились, чая сего спасения и самым делом обретая его? Вот какой смысл имеет ваш поступок. Какое отсюда могли извлечь побуждение — совсем бросить закон и уже не возвращаться к нему более,— те, кои уразумели силу сих речей Апостола!
Святой Златоуст пишет: «если, говорит, вера во Христа не может оправдать, но опять необходим закон; то, оставив закон для Христа и не получая оправдания чрез его оставление, но подвергаясь осуждению, мы должны будем признать виновником нашего осуждения Того, к Которому перешли, оставив закон. Смотри, к какой неизбежной нелепости он привел слово свое. Ибо если не должно, говорит, оставлять закона, а мы оставили его для Христа, то мы будем за сие судимы. — Но для чего, Павле, говоришь и советуешь сие Петру, который знал все сие совершенно? Не ему ли Бог открыл, что человека необрезанного не должно осуждать за то, что он не обрезан?.. Не для исправления Петра говорит он сие, но, обратив речь свою к Петру потому, что находил это нужным, говорит между тем ученикам. Ты облекся во Христа, соделался членом Господа, сопричислен к вышнему граду,— как же пресмыкаешься еще около закона? Как можно тебе достигнуть Царствия? Внемли словам Павла, что соблюдением закона ниспровергается Евангелие, и, если хочешь, я покажу тебе, — и как это; а ты устрашись и постарайся избегнуть угрожающей бездны. Для чего ты наблюдаешь закон? Конечно, убоявшись закона и опасаясь оставить оные письмена? Но ты не убоялся бы оставить закон, если бы не презрел веры, как бы слабой и самой по себе не могущей спасти тебя Если необходимо исполнение закона, то необходимо должно отвергнуться Христа или, последуя Христу, сделаться преступником закона Ибо если должно исполнить закон, то не исполняющие его — законопреступники, и виновником сего законопреступления будет у нас Христос; ибо и Сам Он разрешал от обязательства сему закону и другим дал заповедь разрешать от сего обязательства. Смотри, до чего доходят иудействующие! Они Христа, виновника нашего оправдания, делают виновником греха, как и Павел говорит: Христос убо греху ли служитель? Доведши их до такой нелепости, ему уже не нужно было приводить другие доказательства к опровержению их, но достаточно было одного отрицания»; посему он и сказал только: да не будет! Ибо против совершенно явной нелепости не нужно изыскивать доказательств, а достаточно и одного отрицания.   Это да не будет, по мнению блаженного Августина, произнесено святым Павлом не от одного своего лица, но от лица всех его слышавших, не исключая и пришедших ревнителей закона. Ибо, чтоб Христос был греху служитель, этого «и они не могли сказать, потому что не только сами веровали во Христа, но не хотели даже, чтоб Евангелие было преподаемо кому-либо, кроме обрезанных».
Стих 18. Аще бо яже разорих, сия паки созидаю, преступника себе представляю.
Объясняет, каким образом оказались грешниками, когда, оставя закон, опять к нему обратились, — примером из житейского быта Здесь никто не станет разорять какого-либо здания наобум, а разве убедившись, что оно не нужно. Но если он же, разоривши здание, опять начнет его созидать в том же виде, то тем обличит себя, что худо сделал, разоривши его,— оказался преступником против житейской мудрости. Так и у нас, говорит как бы святой Павел. Бросивши закон, мы разорили его; обращаясь же к нему снова, опять созидаем его. Но если мы обращаемся к нему снова ради того, что без него нельзя быть, то этим пред всеми обличаем себя, что худо сделали, оставя закон, согрешили тем пред Богом. Если, наоборот, мы бросили закон по тому убеждению, что он обветшал и потерял силу, и ко Христу прилепились по тому убеждению, что Он есть единый истинный Спаситель, то, возвращаясь теперь вновь к брошенному закону, идем против своей совести и нарушаем сознательно верно познанную нами волю Божию искать спасения только в Господе Иисусе Христе. Следственно, мы явились грешники и пред Богом, и пред своею совестию.
«Видишь ли благоразумие Павла, — говорит святой Златоуст.— Иудеи хотели показать, что не соблюдающий закона есть преступник; а он говорит противное, что исполняющий закон есть преступник, и преступник не только против веры, но и против самого закона. Ибо под словами: яже разорих, сия паки созидаю,— он разумеет закон. И слова его имеют такой смысл: закон получил конец; и мы сами подтвердили сие тем, что, оставив оный, прибегли искать спасения от веры. Усиливаясь после сего восстановить закон, мы сим самым делаемся преступниками оного, то есть когда упорно хотим соблюдать то, что отменено Самим Богом».
Укор этот очень силен; почему святой Павел обращает его к самому себе, как бы он сам так поступил, вместе с тем, чтоб смягчить впечатление, которое не могло быть приятно. Или, говоря в первом лице, пускает речь в общность, как бы так: я ли, другой ли кто, вообще всякий, кто так ни поступает, худо делает,— чтоб отвлечь речь от слушающих — ради смягчения укора.

бб) Затем Апостол показывает, как на Господа Единого должно возложить упование спасения (2, 19—21)

Глава 2, стих 19. Аз бо законом закону умрох, да Богови жив буду, Христови сраспяхся.
В последних трех стихах Апостол показывает, с какою решительностию должно оставить закон и прилепиться к Единому Господу, выставляя в основание к тому то, что в этом прилеплении к Господу, как бы слиянии своей жизни с Его жизнию, и есть настоящая жизнь, спасение и праведность. Говорит об этом в своем лице, как бы так: вот так надо поступать всякому, как я,— умереть закону и жить только Христу и Христом. Он мог так говорить о себе и выставлять себя в образец не для похвальбы, а для объяснения дела. Ибо всем было известно, как он вдруг, как только узнал, что есть истина во Христе, пресек всякое общение с законом. Сколько прежде предан был ему и уповал на него, столько, уверовавши в Господа, далек стал от него и ни во что ставил его.
Такое свое отношение к закону он выражает словами: я умер закону, — перестал для него существовать, и он для меня. Как умерший свободным становится от всех обязательств к живым, так у меня со смертию закону прекратились все к нему обязательства. «Закону, говорит, умрох, — чтоб не быть более под законом» (блаженный Августин). Ибо «кто освобождается от закона, тот умирает закону» (Амвросиаст).
Умершим себя закону выставляет он чрез закон же: законом закону умрох. Закон сам умертвил меня для себя, сам от себя оттолкнул, сам от себя отвел и привел ко Христу. Это можно понимать двояким образом. Или так: сам закон тем, что не удовлетворял моего искания правды, заставил меня бросить его и обратиться к другому истинному источнику праведности; или так: сам закон предуказал мне Христа — цель и конец закона; сам он говорит о пришествии Христа Спасителя и о необходимости слушать Его, чтоб спастись. Следуя сему внушению закона, я обратился ко Христу и бросил закон. Та и другая мысль совмещается в одной той, что закон был пестун во Христа. Древние толковники на ней более и останавливаются. Так блаженный Августин: «законом, говорит, умрох закону; поелику был иудей и закон имел пестуном во Христа, как объясняет после (см.: 3, 24). Самим пестуном делается то, что он после и сам не нужен бывает: как и сосцами питается младенец, чтоб после не иметь нужды в сосцах».— Так святой Златоуст: «показывает сим, что он чрез сей самый закон умер закону, то есть самый закон убедил меня не следовать закону. И если после сего буду следовать ему, то сим самым нарушу его. Как же и каким образом? Моисей, предсказывая о Христе, говорит: пророка от братии твоея, якоже мене, возставит тебе Господь Бог твой: Того послушайте (ср.: Втор. 18, 15). Очевидно из этого, что не повинующиеся Христу преступают закон».—Так Феодорит: «убежденный самим законом, говорит Апостол, сделал я себя мертвым для закона; потому что закон предуказывал мне Христа; убежденный законом, пришел я ко Христу, и для закона я мертв; потому что не им уже управляюсь в жизни, но последую постановлениям Христовым».
Но, кроме этого главного понимания, они находят в словах Апостола оттенки и других мыслей. Так говорят, что под законом, коим умер закону святой Павел, можно разуметь закон Евангельский, как бы так: новый закон пришел от Бога, повинуясь которому я оставил закон ветхий; или так: я был связан с ветхим законом, как жена с мужем, и не мог оставить его; но пришел новый закон и умертвил тот закон ветхий, от которого став, чрез смерть его, свободным я сочетался с новым законом, что позволяет мне и самый закон.— Так святой Златоуст: «возможно, что он здесь говорит о законе благодати, потому что и благодать обыкновенно называет он законом, когда, например, говорит: закон духа жизни о Христе Иисусе освободил мя есть (ср.: Рим. 8, 2)» Так блаженный Иероним: «кто умирает закону, тот жил ему прежде, соблюдая субботы, новомесячия, дни праздничные, жертвы. Когда же пришел Христос, и закон ветхий умер чрез Евангельский закон, то душа, которая, по писанному, живу сущу мужу прелюбодейца бывает, аще будет мужеви иному, — по смерти мужа, то есть ветхого закона, свободна сочетаться (с иным мужем) с духовным законом (веры во Христа), да плод принесет Богови (ср.: Рим. 7, 3 — 4)».
Святой Златоуст, сверх того, находит возможным видеть у Апостола и такую мысль: закон умертвил меня, — я и стал ему мертв; но Христос оживотворил меня мертвого, —я и живу Ему. «Мы можем,— говорит он,— и иначе понимать слова: аз законом закону умрох. Если закон повелевает исполнять все написанное в нем и за неисполнение наказывает (смертию), то мы все умерли им, потому что никто не исполнил его Но как бездушному и мертвому не свойственно повиноваться заповедям закона, так и мне, умершему законом, потому что я умер силою слова его. Следовательно, более он не должен требовать повиновения от умершего, которого и сам он умертвил,— и смертию не только телесного, но и душевною, чрез которую подверг и телесной.— Поелику же он сказал: я умер, то, чтобы не сказали ему: как же ты живешь? — он представил и причину жизни и показал, что закон умертвил его живого, а Христос, восприяв мертвого, оживотворил его чрез смерть Свою: в чем показывает еще двоякое чудо — и тем, что Христос оживотворил его мертваго, и что оживотворил чрез смерть».
Да Богови жив буду,— то есть чтоб жить для Бога. Живет для Бога тот, кто все мысли свои, желания, чувства, слова, дела и всякие труды посвящает Богу, во славу Его, на угождение Ему, по святой воле Его. — И сущие под законом жили для Бога, но только внешно; внутреннее же их не Ему работало. При всем том они считались правыми, яко исполнившие внешние условия оправдания. Теперь же, говорит, я, благодатию Божиею возрождаясь в Господе, и внутренно и внешно, всем существом к Богу устремляюсь и живу Ему истинно, «то есть бессмертною и нестареющеюся жизнию» (Экумений). — Или так: прежде пришествия Господня, кто хотел жить Богу, тот должен был жить по закону Моисееву; ибо такова была воля Божия. Теперь иначе: Бог в Господе Иисусе Христе учредил новый, лучший и действеннейший образ жизни по Богу. Почему, кто хочет ныне жить Богу, то есть вполне по воле Его, истинно в угодность Ему, тот должен бросить закон и веровать в Господа: ибо такова ныне воля Божия, чтоб Богу жить не иначе как во Христе и чрез Христа. Если б я, говорит, оставил закон, да и только, оставил, чтоб только не стеснять себя законом, то это было бы хуже, чем быть под законом. Но я оставил один закон, чтоб принять другой, лучший; я все в той же области вращаюсь, в которой царствует воля Божия; оставил закон, чтоб жить Богу,— как прежде, рабствуя закону, думал жить Богу. Но тогда не было во мне истинной жизни; а теперь я сознаю ее во мне и ею живу, с уверенностию, что, живя так, живу Богу.
Где же взял святой Павел сию новую жизнь? В сораспятии Христу. Христови, говорит, сраспяхся. Этими словами показывает он, как, оставя закон, он стал жить Богу. Он как бы говорит: не думайте, что оставить закон было для меня легко. Нет. Это было то же, что распятие. Для чего распялся Христос? Для того, чтоб исполнить волю Отца Небесного, Который тако возлюби мир, яко и Сына Своего Единороднаго предал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но иматъ живот вечный (ср.: Ин. 3, 16). Эту волю и я уразумел и, чтоб ей последовать, все принес в жертву, — все, что так дорого было моему сердцу,— наши религиозные убеждения и любовь народа моего. Легко разве мне было оставить то, к чему с детства привык, что так высоко ценил и чем так дорожил?! Но, уразумевши, что на то была воля Божия, я оторвал от сего сердце мое. Не видел разве я, что, оставляя закон, навлеку ненависть народа моего, который люблю и славу и благостояние которого считаю своими? Но я предал себя на всякие страдания от тех, кого люблю, чтоб не погрешить против воли Отца нашего Небесного, так явно открытой мне в Господе Иисусе Христе. Перемена моя была болезненна, как смерть. Больно было отстать от закона, страшно было возбудить опасности кругом и поставить себя в состояние ожидания смерти на всякий час. Но я предал себя на болезни и смерть, прилепившись ко Христу верою и все упование спасения моего на Него единого возложивши. Я был и есмь в состоянии распятого,—в сораспятии Христу.
Но в этом еще не все. Сораспятие Христу тут видно; но как отсюда истекла новая жизнь по Богу?! Для того, чтоб началась новая жизнь, недостаточно было одной указанной нравственной перемены. Эта перемена — только приготовление к новой жизни. Самая жизнь образуется рождением свыше, которое совершается в крещении. Святой Златоуст говорит: «но каким образом, скажет кто, он сраспялся (Христу), когда был жив и дышал? Что Христос был распят, это ясно; но как ты распялся и живешь? Словами: Христови сраспяхся — он указал на крещение».— «Христу сраспялся я; ибо Ему спогребся я крещением» (блаженный Феодорит). «Духовно сраспялся я Ему и умер с Ним чрез крещение» (блаженный Феофилакт). Как крещаемый в смерть Христову погружается и из купели исходит в обновлении жизни, Апостол пространно изображает в Послании к Римлянам (см.: Рим. 6, 1 — 13). В этот момент нового рождения душа ощущает и с этого же момента постоянно начинает ощущать, что она уже имеет в совершенстве все, чего ожидала и могла ожидать от закона, который потому оказывается не нужным, — и что новая зародившаяся жизнь столько блаженна, что сравнительно с нею все жертвы ничто. Таким образом то, что во время обращения ко Христу Господу причиняло смертную болезнь и грозило смертями, теперь исчезло: то мертвенное пожерто животом о Христе Иисусе Господе.
Стих 20. Живу же не ктому аз, но живет во мне Христос: а еже ныне живу во плоти, верою живу Сына Божия, возлюбившаго мене и предавшаго Себе по мне.
Я умер, говорит, но не с тем, чтоб мертву быть, а чтоб жить иною жизнию, совершеннейшею. Я сораспялся Христу; и Христос, живый и в распятии, жизнию Своею меня исполнил: стал жить во мне. Теперь уж не я живу, но живет во мне Христос. Это не нравственно только, в том смысле, что я Ему всецело предан и все Ему посвящаю,— и мысли, и чувства, и дела, и слова, и внешнее мое все, как и внутреннее,— ничего для себя не загадываю, все для Него,— так что меня будто нет, а есть только Он во мне и угождать Ему единственная моя забота: но и самым делом, существенно, Он во мне. Я сочетался Ему, а Он мне. Я привился к Нему, как дикая маслина, и Он исполнил меня Своею жизнию. Он во мне вседействует, все направляя во славу Божию и спасение мое и других. От Него возбуждение, от Него и сила. Это не так бывает, чтобы личность исчезала; но так, что душа сознательно и свободно предает себя вседействию Христову. И Он вседействует в душе, по желанию, исканию и любовному восприятию Его вседействия; так что в деле выходит, будто душа сама действует. Ибо прилепляяйся Господеви един дух есть с Господем (ср.: 1 Кор. 6, 17). Верою вселяется Христос в сердца (см.: Еф. 3, 17), и исполняется то, что Он обетовал: «вы во Мне и Аз в вас» (см.: Ин. 15, 4). Отсюда: что ни делает верующий, истинно ценное в очах Божиих, не без Него делает (см.: Ин. 15, 5). Без Него таких дел никто и делать не может.
Экумений пишет: «того ради живет во мне Христос, что во мне не бывает ничего Ему неблагоугодного. Или так: живет во мне, воздействуя, господствуя, всем бывая для меня».— Ту и другую сторону сего таинства жизни во Христе пространнее изображает святой Златоуст: «сказав: живу не ктому аз — указал на последующий за крещением образ жизни, которым умерщвляются уды. Что же значит: живет во мне Христос? То, говорит, что я ничего не делаю, что неугодно Христу. Ибо как под жизнию разумеет он не общую жизнь, но греховную, так и под смертию разумеет освобождение от грехов. Ибо иначе невозможно жить для Бога, как умерши греху. Итак, как Христос умер телом, так и я умер греху. Умертвите убо, говорит, уды ваша, яже на земли, блуд, нечистоту, страсть (ср : Кол. 3, 5). Также: ветхий наш человек с Ним распятся (Рим. 6, 6), то есть в купели крещения.— Теперь, если ты пребудешь мертвым греху, то будешь жив и жить Богу; а если опять воскреснешь для греха, то потеряешь сию жизнь. Но Павел не таков: он чрез всю жизнь пребыл мертвым греху. Смотри, как строга и чиста его жизнь, и преимущественно пред другими удивляйся сей блаженной душе! Не сказал он: живу я, но: живет во мне Христос. Кто дерзнет оспаривать истину сказанного? Хотя он всего себя предал Христу, отказался от всего временного и все делал по Его воле, однако ж не сказал: посему я живу для Христа, но, что гораздо важнее, живет во мне Христос. Ибо как грех, когда возобладает человеком, он уже и живет в нем, и управляет душою его по своему произволу: так, когда по умерщвлении его человек делает благоугодное Христу, такая жизнь его уже не есть жизнь человека, но живущего в нем, то есть действующего и управляющего им Христа».
А еже ныне живу во плоти. Это вывод из предыдущего. — Жить по плоти — значит жить плотски, чувственно, в похотях; а жить во плоти — значит жить в теле видимо для всех, в этой жизни. Апостол обращает внимание слушавших его на то, как он себя держал или вел себя видимо для всех, и говорит как бы: что если я видимо для всех держу себя так и так,— то есть свободно от всех обязательств закона, ни жертв не приношу, ни омовений не принимаю, не соблюдаю ни субботы, ни праздников и самое обрезание вменяю ни во что,—что живу я ныне так видимо, то это потому, что верою живу Сына Божия; ни на что другое, кроме Него, не опираюсь, на Него возложил все упование спасения, в уверенности непоколебимой, что Он и грехи мои простит, и жизнь мою исправит, и в Царство Свое вечное введет. Этою верою живу; она составляет весь строй моей внутренней жизни Жертвы законные и все предписания закона имели цену потому, что прообразовали Христа — Сына Божия. Теперь же, когда пришел Сын Божий и предал Себя за нас, все чины ветхозаветные потеряли свое значение. Нам надлежит бросить закон и прилепиться ко Христу верою: что я и делаю. Всё вменил в уметы, да Христа приобрящу,— и живу единою верою в Него. Сын Божий, возлюбивший нас, пришел на землю, и предал Себя за нас, и стал Ходатаем нашим, и Умилостивителем правды Божией, и Подателем благодати Божией, дающей нам новую жизнь. Это я принимаю и усвояю себе верою и другого ничего знать не хочу. Вот почему я живу так, как вы видите меня живущим, то есть в совершенном отрешении от закона! Тут, по замечанию святого Златоуста, заключается сильный укор тем, к кому была обращена речь Павлова. Он как бы говорит каждому из них: «Христос столько возлюбил тебя, что предал Себя Самого; и, когда ты не имел надежды ко спасению, привел тебя к столь великой и столь высокой жизни; а ты, получивши такие блага, опять обращаешься к ветхому».
Святой Златоуст при этом еще особое обращает внимание на то, почему святой Павел совершенное Господом спасение всех усвояет себе одному. «Что ты делаешь, Павле? Почему общее всем присвояешь себе и относишь к одному себе то, что сделано за всех людей? Ибо ты не сказал: возлюбившего нас, но: возлюбившаго мене. А Евангелист говорит: тако возлюби Бог мир (ср.: Ин. 3, 16); и ты сам в другом месте говоришь: Иже убо Своего Сына не пощаде, но предал есть Его — не за тебя, но за нас всех (ср.: Рим. 8, 32). Почему же он так говорит здесь? Он представил себе всю безнадежность человеческого естества и неизреченное попечение о нас Иисуса Христа, и от чего Он освободил нас, и что даровал нам, и, представив все сие, весь объят был пламенем любви к Нему; потому и говорит так. Ибо и Пророки общего всем Бога часто называют своим, говоря так: Боже, Боже мой! К Тебе утренюю (ср.: Пс. 62, 2). Кроме того, он показал сим, что каждый из нас столь же справедливою благодарностию обязан Христу, какою был бы обязан и тогда, когда бы Он пришел для него одного. Ибо он не отказался бы принять на себя такое ходатайство и за одного; потому что и каждого человека отдельно любит столько же, сколько и весь мир. Притом же, хотя жертва принесена была за всех и достаточна была ко спасению всех; однако воспользовались благодеянием ее одни уверовавшие».
Стих 21. Не отметаю благодати Божия: аще бо законом правда, убо Христос туне умре.
«Отметать — значит не веровать, уничижать, охуждать» (Экумений). Апостол говорит как бы: не могу иначе; ибо если б я держался еще закона, то отметал бы, уничижал и охуждал благодать. Или так: Сам Господь так милостиво приближается ко мне, ради единой веры, даруя мне и прощение грехов, и внутреннее обновление: как могу я отметать эту благодать и еще продолжать вязать себя узами закона? Святой Дамаскин говорит: «благодатию, говорит, я стал свободен Почему возвращением опять к закону не навлеку укора на благодать, как будто она не сильна животворить» «Ибо (по пришествии благодати) продолжающий жить по закону бесчестит благодать, как недостаточную для спасения» (блаженный Феодорит). По Амвросиасту, святой Павел как бы так говорит здесь: «не могу оказаться неблагодарным благодати Божией и не пребывать непоколебимо в вере в Господа Иисуса Христа, зная, что никем так я не благодетельствован, как Им, и что если я сравню с ним другого (закон), от которого никакой не получил помощи, то этим окажу презрение к Нему»
Аще бо законом правда, δικαιοσυνη, — праведность, богоугодная, спасительная жизнь,— убо Христос туне умре. Если б закон доставлял и прощение грехов, и внутреннюю правоту и освящение, то Христу не для чего было умирать. Он затем и умер, чтоб доставить нам сии два существенные блага — прощение грехов и освящающую благодать, которых, кроме Него, никто другой доставить не мог и без которых нет нам спасения. Ибо, пока мы под грехом, не прощены, нет нам приступа к Богу. Но если б и были прощены, а внутренно не обновлены и не получили сил на хождение в воле Божией неуклонное, то все оставались бы непотребными пред Богом. Господь Спаситель умер за нас и грехи наши пригвоздил ко кресту. Потом, вознесшись на небо, Святаго Духа ниспослал от Отца. Почему верующим в Него подает и прощение грехов, и спасительную благодать Святаго Духа. Без этих двух нет нам спасения. Следственно, Христос, доставивший их нам, не напрасно умер. Но если б сии блага доставлял закон, то Христу не для чего было бы умирать, когда уже все нужное для спасения доставляет закон.
Апостол, впрочем, высказывает здесь только общее положение; вывод же из него предоставляет сделать каждому самому, ради его крайней очевидности. Именно: но Христос не туне умер,— никак нельзя сказать, что Христос напрасно умер; следовательно, не законом правда.
Святой Златоуст говорит при сих словах святого Павла: «какой еще грех больше сего, какие еще слова сильнее сих к обличению? Ибо если Христос умер, то очевидно потому, что закон не силен оправдать нас; если же закон оправдывает, то Христос умер напрасно. Но не безрассудно ли будет называть бесполезным и напрасным сие, столь страшное и превышающее ум человеческий, Дело, сие неизреченное таинство, которого с нетерпением ожидали патриархи, которое предсказывали Пророки и на которое Ангелы взирая ужасались,— дело, которое по справедливости от всех должно быть признаваемо за главную причину Божия промышления о нас? Таким образом Апостол представляет как крайнюю степень глупости и нелепости — столь великое и важное дело почитать напрасным»
«Очень сильно слово сие, — пишет блаженный Иероним,— против тех, которые после веры во Христа думают, что надо соблюдать предписания закона Если законом правда, то Христос напрасно умер Или пусть покажут, как Христос не напрасно умер, если дела закона оправдывают; но как бы ни были они глупы, не посмеют сказать, что Христос даром умер — Посему мы должны дополнить здесь речь следующим наведением но Христос не туне умер; и заключить: следовательно, не законом правда».

 

Назад: 3) О согласии учения святого Павла с учением прочих Апостолов, что торжественно утверждено на Апостольском в Иерусалиме Соборе (2, 1—10).
Дальше: ВЕРОУЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ (3-5, 12)