4
Глава, в которой, несмотря на «Полет шмеля», нет и намека на Николая Римского-Корсакова
Антон Вуаль исчез в День всех святых.
Тремя днями раньше он прочитал в вечерней газете сообщение, сильно его встревожившее.
Некий индивидуум, злого могущества которого боялись настолько, что даже не называли его имени, проник ночью в здание Муниципального Комиссариата и похитил досье с документами огромной важности: в них содержались сведения, компрометирующие трех высокопоставленных полицейских чинов, заправлявших делами в Доме Пулага. Чтобы избежать скандала, нужно было как можно скорее вернуть досье на место: дерзкий похититель знал, кому их можно предложить. Но хотя полицейские, убежденные в том, что он спрятал компромат у себя дома, перерыли там все по меньшей мере раз двадцать, отыскать документы так и не удалось.
Играя ва-банк, комиссар полиции Ромен Дидо в сопровождении своего любимого аджюдана Гарамона встретился с Дюпеном, известным своим непревзойденным чутьем.
– Дело обстоит так, – сказал комиссар, – что мы ни в коем случае не можем упустить эти документы; если бы речь шла об обычных бумагах, то это причинило бы нам минимальный вред. Но в данном случае мы имеем дело со шмелем слишком значительным…
– Со шмелем? – удивился Дюпен, не знавший этого слова в том значении, в котором употребил его Дидо.
– Простите за жаргон, – улыбнулся Дидо, – скажем так: нам кажется, что речь идет о пропаже бумаг, жизненно важных для нас. Эта кража уничтожает, делает тщетной, теряющей смысл всякую организационную работу – она ослабляет нашу дееспособность по меньшей мере в пять раз!
– Следовательно, вы перерыли все в доме прохиндея раз двадцать? – снова задал вопрос Дюпен.
– Да, – ответил Дидо, – но впустую. Искали, однако, и в других местах.
– Вот что мне совершенно ясно, – сказал Дюпен. – Ты все перерыл, прощупал стены и потолки, но совершенно без толку, потому что у тебя есть глаза, но ты ничего не видишь. Неужели ты не понял, старый пень, что твой парень сделал ход куда более интересный, а именно: он не спрятал добычу в какое-нибудь укромное место, а обработал ее соответствующим образом – так, что досье стало неузнаваемым, а затем положил этот самый компромат на самом видном месте, ты прикасался к нему раз десять, не меньше, и не знал, и не думал, и не хотел подумать, что держишь в руках не какую-нибудь дребедень, а как раз то, что тебе нужно!
– Ну не было ничего такого! – едва ли не простонал Дидо.
– Ну конечно! – съязвил Дюпен.
Он надел свой макинтош, взял зонт и вышел со словами:
– Я иду туда. Через пару минут ты получишь свой папирус.
Но хотя он и не ошибался, по меньшей мере, в своем предположении, однако на этот раз все-таки промахнулся.
– Прежде мне хотя бы везло, – прошептал он, вернувшись.
Затем, чтобы утешиться, занялся, предоставив полицейским возможность самим решать их проблемы, орангутаном, совершившим три убийства.
Если Дюпен не разгадал загадку, хотя и понял инстинктивно все от «а» до «я», то я не получу отпущения грехов, записал Антон Вуаль в своем Дневнике.
Он оставил друзьям записку. Вот ее содержание:
«Я так хотел бы выспаться всласть. Это была моя мечта: хорошенько отоспаться. Но он исчез! Кто? Что? Поди узнай! Это исчезло. Я в свою очередь пойду сегодня навстречу смерти, к большому белому забытью, к небытию. Простите. Я только хотел узнать. Недуг измучил меня. Мой голос стал подобен криворотому шептанию. О моя смерть, будь расплатой за то исступление, что жило во мне. Антон Вуаль».
Имелся и постскриптум, совершенно сногсшибательный, который показывал, что Антон Вуаль был уже не в своем уме:
«Несем десять порций хорошего виски грубияну-адвокату, курившему в зоопарке».
В заключение был еще росчерк – три горизонтальные черты (одна из них казалась более короткой), перечеркнутые какой-то пачкотней.
Покончил ли он с собой? Нажал ли на курок? Вскрыл ли бритвой вены в горячей ванне? Проглотил ли пузырек с ядом? Бросил ли свой автомобиль в бездонную дыру, что бесконечно кружится вихрем до вечера Великого Дня, до дня Великого Вечера? Открыл ли газовый кран? Сделал ли харакири? Сжег ли себя напалмом? Спрыгнул ли с высокого моста в поглотившую его черную пучину?
Никто так и не узнал, выбрал ли он сам себе конец, познал ли он смерть.
Но когда три дня спустя один его друг, встревоженный несообразной запиской Антона, явился к нему, чтобы предложить свою помощь, то никого на вилле не нашел. Машина стояла в гараже. Вся одежда была на месте в стенном шкафу. Все сумки – также. Не было ни следа крови.
Но Антон Вуаль исчез.
Ложная отсрочка для Антона Вуаля
японец без кимоно,
удав, курящий и играющий в керлинг,
пылающая темнота,
совсем голый пронзительный крик в церковном песнопении,
нежный скорпион,
десять разорившихся торговцев, плюющих на кучу золота,
торжествующее горе,
самум в длинном финляндском коридоре,
глубокий носовой платок —
вот что могло бы освободить горизонт Антона Вуаля…
кардинал-хиппи, вопящий антиримский лозунг,
бритва для свежих лимонов,
три английских бандита, ограбленных почтовым поездом,
прямая окружность,
мужской пупок, располагающий извергающимся вулканом,
родная страна адаптации,
сумасшедший однорукий человек, облокотившийся
на парапет балкона вечера,
распятие без изображения Христа,
мексиканская трава сизаль, брызгающая молодым
вином для шутов без мантии —
вот чего могло бы хватить для отсрочки Антона Вуаля…
бессмыслица без галиматьи,
зеркало, ставшее матовым от игривой рыбы без острых плавников,
осенний весенний побег,
пять капель алкоголя для прохожего, симулирующего смерть,
любовь убийцы,
многие буруны, падающие отвесно в мыс бортовой качки,
верное лояльное ружье,
белая гарь, тело без мира, мир,
ложное забытье —
вот что прогнало бы смерть Антона Вуаля…
но где возвести все это в вымени полночи, где рождается Исчезновение?
