Берусь докончить, что осталось недоконченным в прошлом письме.

Так много слишком у нас обрядов, говорят ваши отступники; мы себя облепили ими так, что за ними не видно никакой в нас духовности. А иные, может быть, прибавляют: и все это без всякой нужды и пользы.

Много? — Пусть много. Что ж? Досадовать ли и горевать от этого? В каком доме всего много, охают там от этого? Церковь есть дом Божий. Если в ней много всего, по экономии, какая в ней ведется, то есть по устроению спасения чад ее,— и слава Богу! Когда видишь дом, всем полный, дух радуется; а когда в каком доме двор пуст и всюду хоть шаром покати,— какое безотрадное оставляет это чувство! И таковы ваши апостаты (вероотступники, еретики.— Ред.). Всем своим скопом они представляют дом запустелый, из которого все повыброшено. Такими, верно, хотят они сделать и всех вас.

Много у нас церковности от того, что нас много, и потребностей у нас много. Попечительная матерь наша — Церковь, Главою своим руководимая, и заготовила все благопотребное, хранит то и иждивает щедро на нас — чад своих, в подобающее время и в должной мере.— Перечислять ли все? — Но вот общейшее!

Нужны тебе наставления — иди в Церковь, слушай и смотри. И чрез ухо, и чрез око польются в тебя всякого рода уроки. Слушай Апостол, Евангелие, пророков — и поучайся; внимай песнопениям — и вразумляйся; смотри на священнодействия, и возносись горе, вникая в значение их и смысл; видишь изображения, поминай славные дела изображенных и порывайся подражать им, если то лица, или прославляй Бога, дивного в милости и правде, если то события. В Церкви и неграмотные становятся не меньше грамотных ведцами Божественных тайн спасения, если внимают.

Чувством долга понуждаешься жертву приносить Богу, Творцу своему, Промыслителю и Спасителю,— иди в Церковь. Здесь каждодневно приносится бескровная жертва Богу,— Тело и Кровь Господа, единая достойная Бога жертва, сильная умилостивлять Его. Но приобщайся к сему жертвоприношению и сам сердцем сокрушенным и смиренным, и приноси на алтарь Господень слезу, чтоб она вместе с бескровною жертвою восходила пред лице Бога и, напоминая Ему о тебе, низводила на тебя Его благоволение и благословение.

Желаешь ли навыкнуть молитве и получить руководство в ней? О! этим, паче всего, богата Святая Церковь. Она и готовые молитвы даст тебе, и научит самого своими словами возноситься к Богу в молитве. В ней все молитва, — и всякий найдет там молитвы всякого рода и на всякий случай. Потребность молитвы во время обращения, как искра, западает в сердце, действием благодати, таинственно возвращаемой и восстановляемой. В пламень же сия искра разгорается веянием воздуха церковного во время участия в молитвенных последованиях церковных. Внимай молитвам читаемым и поемым в Церкви, напрягайся и сам составлять свои молитвы, когда приглашаем бываешь к тому (ектениями); и молитва твоя скоро придет в движение, напряжется, окрепнет и начнет бить из сердца, как струя из неистощимого родника.

Имеешь ли нужду смирить плоть,— врага самого близкого, безотвязного и льстивого? — Вот тебе в пособие и руководство пост за постом. Се — середа; не успеешь повернуться, как подошла и пятница; пройдет несколько недель,— настает большой пост, за ним опять чередование дневных постов; а там опять — другой большой пост. Так круглый год. Умей этим пользоваться, и будешь иметь плоть смиренною, и в ней, таковой, вместо вреда, самого благопотребного помощника.

Если пал и имеешь нужду очистить совесть свою,— эти же посты дают тебе и сильное к тому побуждение и благоприятное время. Поговей, исповедуйся, причастись Святых Христовых Тайн, и, став таким образом твердою ногою опять на должный путь, теки им бодренно.

Имеешь ли какую частную потребность? На всякую, какая бы она ни была, найдешь в Церкви благопотребное удовлетворение. Помыслы ли смущают, духи ли стужают, скорбь ли тяготит, в путь ли собираешься или дома что начинаешь — на все это и другое многое найдешь в Церкви и молитву ходатайственную, и священнодействие освятительное, и руководство указательное.

Об источниках благодати, Святых Таинствах, не говорю; не говорю и о постоянном руководстве в духовной жизни и образцах для нее. Сам знаешь, что этим богата Святая Церковь — и только Церковь Православная.

Видишь ли теперь, что нельзя не быть у нас многому? Много у нас потребностей, которые не пресекаются, а требуют своего всю жизнь, начиная с минуты рождения до смерти. Святая Церковь так и обнимает своею церковностию всего человека и во всю жизнь; она принимает его в свои объятия тотчас по рождении, сопутствует ему по всему течению жизни и препровождает его на тот свет. И как это благотворно! Мир окружает нас с своими прелестями и духи злобы с своими кознями. Святая Церковь, всесторонне окружая нас своею церковностию и совсем закрывая ею, и дух мира отвевает от нас, и стрелы духов злобы отражает. И выходит, что ходящий по всем уставам церковности есть как в непроницаемую броню облеченный, или как под мощные крылья укрывшийся, или как в несокрушимую крепость запрятанный. Что это не пустые слова, знают те, которые проводят дни свои в смиренной покорности всему церковному, освящаемой и оживляемой искреннею верою. — Спроси кто хочет их, и удостоверишься, сколь великое сие есть благодеяние. А отчуждившиеся от всего церковного что суть? — Что раздетый на морозе, что безоружный среди врагов, что бескровный, голый и голодный, не имеющий где главу подклонить. Прославь же Господа, столь богатую, мощную и попечительную Церковь нам устроившего, и будь всегда вседушно и с верою покорен ей, при ее материнских за тобою ухаживаниях, как за детищем.

Так слава Богу, что в Церкви всего много. И тяготиться этим нечего; да и не приходится тяготиться. Ибо, судя по тому, как каждому надо бывает участвовать в церковных чинах, можно сказать, что на каждого приходится очень немного. Помолиться по уставу Церкви, утром и вечером, пред столом и после стола, пред началом дела и по окончании его, — вот и все в иной день. В иной день, кроме того, надо бывает сходить еще в храм, чтоб или только помолиться обще со всеми, или и частную какую свою справить потребу. Много ли это? В семье в иной год и никакой не бывает потребы, ради коей следовало бы приглашать Церковь, в иной — одна какая. Так на всякого вовсе немного падает церковности. Церковь же многое содержит и блюдет на всякий случай, всегда готова бывая с своею помощию. То правда, что несмотря на то церковность не на глазах только бывает непрестанно у всякого, но и занимает всякого, заставляя его действовать по-своему. Но как это вошло уже в порядки жизни, то для привыкших не составляет уже ничего особенного, и исполняется легко, как легко дышится. Отягощение чем-либо церковным обличает тяготящегося в отчуждении от Церкви. Заметим при сем, что хоть и малым чем иной касается церковности; но влиянием и силою Церкви,— освятительною и защитительною, пользуется полною. Только неверие и решительное отчуждение от всякой церковности делает бедного отступника голым и беззащитным.

Так видишь, как есть дело. А отступники все свое: много лишнего, говорят, случайного, произвольного; надо иное изменить, иное отменить, иное заменить новым.

Скажем на это обще: в Церкви Божией ничто не заведено без нужды. Что ни учреждено ею, учреждено в удовлетворение потребностей духовных, потребностей не придуманных, а живых, жизнию вызванных. К тому же учреждаемое учреждалось по благоизволению Господа, Главы Церкви, в духе Его, и сообразно с обетованиями. Без Господа ничто не вошло в Церковь, ни большое, ни малое; ибо она воистину есть живое тело Его, Им живущее. Поелику же так есть дело, то кто смеет говорить, как говорят отступники? — Одни отступники. Они потому и говорят так, что отступники суть; и поелику так говорят, явно, что отступники суть. Сын Церкви истинный никогда не скажет так.

В некотором отношении можно различать только степени нужности и важности содержимого Церковию: необходимое, полезное, утешительное, — так как и потребности таких же родов бывают. В обычных наших житейских домах иное таково, что без него дом — не дом,— существенно необходимо, иное имеется и держится, как полезное, иное служит только к украшению дома или к удовольствию живущих; иное заведено и бережется на случай. И Церковь есть дом — Божий дом, — и все подобное, в своем лишь роде, должно быть и в ней. И есть. Есть в ней существенно необходимое, без чего Церковь — не Церковь (священство, Таинства, службы, посты, благотворительные учреждения), есть такое, что принято и держится, как спасительное и душеполезное (иконы), есть такое, что утешает и услаждает чад ее (пение). Какой хозяин станет выбрасывать вещи из дома потому только, что без них дом — все же дом? Ибо для живущих в доме и приятное нужно, и без того, что служит только к украшению его, скучно жить; а полезное в то время, как потребуется от него польза, становится необходимым. Так и сущего в Церкви не следует касаться дерзкою рукою самочиния, а принимать все в том качестве, как оно заведено и держится. В ней все назидательно и питает дух верующих, имеющих очи и умеющих видеть.

Оставить, говорят, самое нужное, а другое все прочь. Но если мы станем так поступать, то что останется? Что останется в доме из всего, что видим в домах наших, если поступать с ними по такому правилу? Четыре стены, кровля, очаг, кое-какие сосуды — и все тут. Что останется также из одежды, если подвергнуть ее переустройству по сказанному? Ничего. Клок материи, а может быть, и он не удержится, потому что вместо всякой материи может служить лист травный или кожа животного. Можно ли ожидать, чтоб кто-либо задумал так сделать? И если б кто сделал, не сочли ль бы его все помешанным? Так и в отношении к церковному благолепию следует относиться. Вы же как? Отступники ваши оголили вас от всего церковного, а вы и рады. — Льгота, выходит, эмансипация. Какая у вас там бестолковщина?!

Но какого бы качества ни было содержимое Церковию, все то от Господа есть, как я уже поминал, или прямо Господом учреждено, или Им благоизволено. Если в теле нашем ничего не деется без зависимости от головы (мозга, нервов), то тем паче надо веровать, что так есть в Церкви Божией, то есть что в ней, яко теле Господа, ничего не бывает без Господа, Который есть Глава ее. Истинная вера всегда осязает десницу Господа во всякой церковности и принимает ее, как от Него исходящую, с смиренною и теплою покорностию, не позволяя себе дерзких замыслов об отменениях или изменениях.

Так, стало быть, у вас опять подзаконность, вопят отступники? Где же свобода христианская? — Она тут же, при этом и в этом, что называется обязательною церковностию. Свобода от подзаконности иудейской, дарованная нам о Христе Иисусе, не есть поставление нас вне всякой законности, а есть вывод из подзаконности иудейской, чтоб поставить под законность христианскую, не во внутренней только духовной жизни, но и во внешних порядках религиозной жизни. Поелику собрание верующих составляет общество определенного духа и цели, то оно, как общество, должно быть благоустроено или скреплено и ограждено законами, и как общество определенного духа и цели должно подлежать таким именно, а не иным законам, и законам неизменным, как неизменен должен быть его дух и цель. Вот и подзаконность неотложная! — Но как общество сие есть видимое, местным и временным условиям подлежащее, то подзаконность его, пребывая неизменною в существе, в приложении или образе исполнения может не быть одинаковою во всех местах и неизменною во все времена. Вот и свобода при подзаконности! В Церкви Божией мы и видим во все времена и эту подзаконность неизменную, и эту свободу в исполнении законности, не заключенном в повсюдное и во всевременное однообразие.

В Ветхом Завете не только существенное вменялось в закон, но и разнообразное того приложение до подробностей тоже было определено, как закон неотложный и неизменный. Так было необходимо; потому что Завет тот представлял руководство от внешнего к внутреннему,— единому, — которому образоваться помешали бы внешние частности, если б они оставлены были на свободу: ибо тогда они, не имея внутренней основы, которая еще должна была только образоваться, оразнообразились бы до противоположности, и повели к разному внутреннему. Христианство, напротив, идет от внутреннего к внешнему. В нем дан дух жизни о Христе Иисусе, и в сем духе существенная законность для общества христианского; применение же сей законности к частностям оставлено на свободу; ибо то, для чего сии частности были определены в Ветхом Завете,— образование единого внутреннего, уже имелось.

Так и было в Церкви. Она с самого сошествия Святого Духа и начала облекаться в свое внешнее, отрешаясь мало-помалу от внешнего ветхозаветного, как видим в Деяниях и Посланиях апостольских, по всем сторонам неизбежного Для христиан религиозного действования.— И облеклась.

Но как первоначально сие облачение себя внешностию было отдано в руки самой Церкви, так и после, по устроении сего облачения, оно состоит в тех же руках Церкви. Облекшись, Церковь не связала себя тем; власть ее над своею внешностию тем не пресеклась; она осталась властною в отношении к ней на все времена. Почему как первоначально вводить все имела она свободу; так и потом все — во всех частях — поновлять, пополнять, изменять, она может и долг имеет, по требованию обстоятельств, времени и места, по руководству живущего в ней Духа. Свободу сию Святая Церковь всегда проявляла, и проявляет, и будет проявлять до скончания века.

Чтоб ты не путался в мыслях, что такое не изменяется и что может быть изменяемо, приложу примеры: чтоб быть в Церкви священству, Таинствам, церковным собраниям для молитв, чтения Писаний и жертвы бескровной, быть посту, благотворительным учреждениям — это неотложный закон. Господь, Духом Святым чрез Апостолов всюду это и учреждал, как только где образовывалась Церковь. Но образ ведения сих дел и частные в отношении их порядки предоставлены были на свободу каждой Церкви. И тут не все оставалось без руководства Апостолов, особенно когда верующие по неумению право удовлетворять ревность духа своего допускали что-либо нестройное. Но свобода в сем отношении всегда оставалась за каждою Церковию. Пример очевидный представляет Церковь Коринфская. Законом только неотложным поставлялось, чтоб все вводимое было благообразно и по чину,— и чтоб оно вполне соответствовало духу веры и жизни о Христе Иисусе.

Но сия предоставленная Святой Церкви свобода не есть достояние каждого сына или дщери Церкви. Наш долг повиноваться Церкви, как мы и исповедуем в Символе веры словами: «Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Все, что есть и установлено в Церкви, есть закон для каждого из нас, пока оно есть и держится в Церкви. — Но и мы не закованы в сие, как в оковы. Когда мы обще со всеми действуем, обязаны действовать по общему уставу; а когда делаем что дома, одни, то тут и нам оставлена свобода. Молитвы и песни в Церкви читаются и поются для всех,— и мы обязаны тогда объединяться в духе со всеми. Но в домашней молитве ты совершенно свободен. Для этого составлены молитвенники; но образ употребления их тебе предоставлен. Установлены посты, указаны и способы подвижничества — бдение, уединение, труд. А образ исполнения сего оставлен на свободу, приложен только совет: с советом все твори. В образе благотворения еще более простора и свободы. Таким образом в нашей церковной жизни дивным образом сочетана свобода с законностию, то и другое быв направлено к преспеянию во внутренней жизни.

Слыша: уставы Церкви — закон, не подумай, что закон сей обязателен потому, что определен общим голосом Церкви,— то есть в том же смысле, как в житейском быту обязателен для каждого приговор общества; ибо общество властвует над частными лицами. В Церкви Божией — не так. Святая Церковь — не обыкновенное человеческое общество, а есть тело, состоящее под главою — Христом Господом, Духом Святым руководимое и животворимое, и благоволением Бога Отца объемлемое. Потому все в ней — и ей на свободу предоставленное, не есть одного человеческого происхождения, и обязательно не потому, что все решили быть так, а потому, что так благоизволил Триипостасный Бог. Покорность Церкви есть покорность Богу, в той силе, прибавлю опять, в какой что установлено, то есть иное как необходимое, другое как полезное, то как утешительное, это как благоукрасительное. Почему веруем, что, исполняя все от души, мы Богу служим и Ему благоугождаем, хотя действование наше бывает лишь видимое, телесное, Бог же — Дух есть: ибо действуем с духовным настроением.

Предыдущее указание дает мне повод к следующему наведению, не бесполезному в отношении к предмету наших с тобою рассуждений. Поелику в Церкви Божией все есть по Божию изволению, и поелику, исполняя то, мы службу Богу приносим; то все, малое и великое, должно быть исполняемо с полным благоговением, Богу приличествующим. Благоговение наше должно быть соразмеряемо не с великостию или малостию делаемого, а с лицем Бога, к Коему относится. Кадит ли кто, или читает и поет, или другое что делает, коль скоро небрежно то исполняет, подлежит суду творящих дело Божие с небрежением. Равно и из присущих в Церкви, стоит ли кто, или поклоны кладет, или свечу ставит, если делает это небрежно, столько же погрешает, и тому же подлежит суду. Все сии и подобные действия не сами по себе важны, и не неотложно необходимы такие именно: на месте их могут быть всякие другие. Но коль скоро они приняты и установлены и коль скоро действователем к Богу относятся, то небрежничающий в них Бога презирает и оскорбляет. То же самое должно сказать и о действованиях вне Церкви (дома). Коль скоро они к Богу относятся и Ему посвящаются, то должны быть совершаемы с полным благоговением, не соразмерно с своею важностию или малостию, а как подобает действовать пред всемогущим Богом, в честь и славу Его.

Не сочти ты это замечание излишним, будто оно не к делу. Нет; я нарочно его выставляю; потому что оно дает очень важные для нашего предмета наведения. Впереди, в начале письма, было замечено, что Церковь своими уставами обнимает всю жизнь человека, с рождения до смерти, и притом во всех ее проявлениях и порядках. Следовательно, нет движения и действия, где бы внимательный христианин не встретился с чем-либо церковным. Следовательно, далее,— нет движения и действия, которое не поставляло бы его пред лице Бога, и чрез то не обязывало к действованию благоговейнейшему, как подобает действовать пред лицем Бога. Отсюда выходит, что действующий по-церковному как следует, непрерывно проходит науку благоговеинства пред Богом с посвящением Ему всего, а отсюда навык — с каждым делом видимым соединять все внимание ума, все сочувствие сердца и всю ревность воли, и все сие в религиозном духе. Ходи ты теперь в сем настроении, под влиянием церковных порядков,—что получишь? Получишь то, что дух благоговеинства проникнет всего тебя и вселится в тебя. А отсюда что выйдет? — Выйдет то, что ты никакой многости в церковном замечать не станешь; ибо дух благоговеинства, пребывая в тебе неотходно, все объединять будет, и у тебя во внимании будет не многое, а одно. Выйдет также, что ты ни в каком последовании церковном не будешь замечать длительности; потому что никакое последование церковное не может быть столько длительно, чтоб сравниться в сем отношении с духом благоговеинства, или превысить его, когда он неотходен и непрерывно действен. Выйдет еще и то, что ты не будешь замечать связы себя церковною законностию, ибо тогда у тебя все будет идти извнутрь, из сердца,— и ты будешь сам себе закон, или станешь таким лицом, которому закон не лежит. — Припомни теперь укор нам: вы облепили себя церковною внешностию (разумеется — законностию),— и смотри, есть ли какая от этого беда. Внешнее тут только внешняя оболочка неизбежная, а что составляет существо действования, то все внутренно, духовно, все идет пред лицем Бога, в глубине сердца. Ходящий в сем внешнем, ходит внутренно, оживляет и укрепляет дух и живет духом.

После этого, сам видишь, что если иногда в совершающем церковные последования и в участвующих в них церковность обращается в одну форму, то вина тому не в церковных порядках, а в нас. Это наша оплошность, а не неизбежная принадлежность церковности. Таковы мы, что самые назидательные и возбудительные порядки своим невниманием обращаем в бездейственные формы. То, что вчера так благотворно действовало на нас, ныне уже действует слабее, через день будет еще слабее действовать,— и так далее, пока действие сие не дойдет до нуля. И останется тогда одна форма. Так бывает и с церковностию, — так и она обращается в форму, не будучи сама в себе одною формою. Это, однако ж, подает повод отступникам и некоторым сочувствующим им умникам кричать: формализм! формализм!

Бестолковый крик! Церковность сама в себе не есть одна форма, и в исполнителях ее, не во всех она обращается в форму. Что же кричать-то? — Ведь нельзя же, потому одному, что иные внешнюю церковность по своей оплошности обращают в безжизненную форму, отменить ее? Ибо без нее нам быть нельзя. Не следует и изменять ее или заменять новою; ибо, какие порядки ни введи вместо их, мы и их обратим в одну форму. А что следует? Следует поставить нам самим себе законом — так пользоваться церковностию, чтобы она не обращалась у нас в форму: ибо сама по себе она не есть одна форма, — и в исполнителях не во всех бывает такою. Вместо затевания об изменениях и отменах пусть всякий позаботится стать в ряд разумных исполнителей, и делу конец. И для этого не многое требуется. Что искренняя ревность о богоугождении требуется, об этом и говорить нечего: ибо она корень всей благочестной жизни. К ней надобно придать только нехитрый и несложный прием: всякий раз приступать к церковному действованию, как в первый раз, совсем забывая,— или цены никакой тому не давая,— что совершали то когда-либо, или совершали несколько раз,— то есть приступать с тем же вниманием и благоговеинством, каким обыкновенно полна бывает душа, в первый раз приступая к священному делу. Такое правило дают святые отцы. И оно оправдывается повсюдными опытами. Спроси у благоговейников,— и они подтвердят тебе это. Спроси у тех, кои ниспадали в формализм и опять поднялись из него и востекли к живому духу благоговеинства, — и они то же скажут.

Не изволь же думать, будто, когда внешнее в Церкви учреждено и дано в закон, то этим мы закованы в пустую формальность.

Сделаю и еще одно замечание. Выше я говорил, что ветхозаветное есть руководство от внешнего к внутреннему. А вот вышло, что и новозаветное таково же. Взрослые церковностию, содержимого, как закон, поддерживают и питают в себе духовную жизнь, а молодое поколение и совсем ее в себе сим путем воспитывает. Из этого выходит, что своего рода подзаконность имеет место и в новозаветной Церкви.— И не дивись сему. Неизбежно так по нашему устройству. В естественном порядке, как говорят, животное высшее, в то время как зародыш его развивается до совершенного образования его, проходит все степени предшествующих ему живых существ. То же и в духовной жизни. Хотя род наш теперь в христианском возрасте, но из нас всякий проходит и те состояния, в каком бывал человек в предшествовавших возрастах, то есть и мы бываем то такими, каковы были жившие до закона (детство, отрочество), то такими, каковы были подзаконные (отроки, юноши), то наконец такими, какими бывают сущие о Христе Иисусе, не по закону уже ходящие, но по духу. Потому, что мы бываем под законом церковным не укор, а похвала,— что мы идем должным порядком развития духовного, и имеем все, к тому потребное. Укор будет, если кто остановится на одной законности церковной. Но и ему довольно сказать: подтянись немножко и воодуховись.

Спросить только можно: чего ради и после того, как развивается уже духовная жизнь, не бросают законности церковной? — Ответим главное: того ради, что духовная жизнь всегда требует оживления; церковная же наша законность вся преисполнена духовными стихиями; потому ходящий в ней всегда вдыхает в себя духовное — оживляющее. Как дыхание телесное освежает и оживляет весь организм, так и хождение в церковных порядках освежает и оживляет весь состав духовной жизни. Как кровоточивая, коснувшись края ризы Господа, привлекла целительную себе от Него силу, так всякий, деющий. что-либо церковное или участвующий в том, приемлет приток духовных стихий в оживление своего духа. Внешний чин Церкви есть риза Господа, самая же Церковь — тело Его.

Спросить еще иной может: если Церковь властна переменять свое внешнее, то чего ради не переменяет? Того ради, что ей дано переменять не потому только, что она властна это делать, или не для того только, чтоб дать упражнение сей власти своей; но в таком случае, если какое-либо действие, уставом ее определяемое, перестало быть потребным, перестало назидать и питать дух.— И это не по капризу некиих лиц — модников, но удостоверившись, что действительно так есть и что перемена или отмена всеми желательна в видах польз духовных, а не каких-либо удобств внешних. Если же в Церкви все назидательно, требуется и удовлетворяет потребности, а не излишество составляет, то для чего отменять или переменять? Она и не отменяет и не переменяет.

Из всего сказанного выходит: так, стало быть, не шевелись и не затевай новизн, а живи как все жили и теперь живут по-церковному, усердно исполняя все уставы Церкви. Так делая, несомненно Богу угодишь и спасешься. А модничать станешь,— Бога прогневишь и душу свою сгубишь.

Последние три письма я направлял все к тому, чтобы убедить тебя, что поговорка ваших апостатов, будто ничего не нужно, есть пусторечие. Видишь, сколько нужно?! Все, что есть в Церкви, нужно, и ни от чего отставать не следует.

Следовало бы мне все это снова перечислить, как обыкновенно делается в заключении; но изволь сделать это сам.— И спасайся!