Глава 9
Старец и его правнук

Возможно, самым известным человеком в городе Михайловске был бизнесмен Василий Колосов. Крупнейший предприниматель, глава компании с говорившим само за себя названием «Колосс» – кто мог сравниться с ним в богатстве и могуществе?! На господина Колосова работало большинство леспромхозов области. Ему же принадлежали два городских лесопильных завода, продукция которых шла на экспорт. Воля господина Колосова являлась законом для всех – даже будь она полнейшим беззаконием. Целая армия рабочих и служащих подчинялась ему беспрекословно, как шахматные фигуры – игроку. Были у него свои люди и в Михайловской мэрии, и среди окружения губернатора… Но это еще что, господин Колосов был убежден, что у него есть свой человек даже на небесах!

Об этом человеке он узнал, когда был еще ребенком.

Детские годы Вася Колосов провел у бабушки. Потому что его родители день и ночь занимались зарабатыванием денег: на ковер, на проигрыватель, на телевизор, на холодильник, на стиральную машину, на чехословацкую «стенку», на новый ковер, на новый телевизор, на еще один холодильник… Ибо были убеждены: счастье заключается в обладании всеми этими материальными благами…нет, еще большими, на зависть всем прочим! В этой бесконечной погоне за деньгами и покупками, подобной бегу белки в колесе, у них уже не оставалось времени на воспитание единственного сына. Поэтому они поручили Васю заботам его бабушки Степаниды Егоровны. Старухе – радость, а им – обуза с плеч!

Бабушка Степанида Егоровна была набожной старушкой. Поэтому в каждой комнате у нее висели иконы, да не по одной. Мало того: в ее доме для икон была даже отведена специальная комната, которая называлась «моленной». Каждое утро и каждый вечер, перед сном, бабушка приводила туда Васю.

– Давай-ка, Васенька, помолимся Боженьке, – говорила она, подводя внука к красному углу, где висело больше всего икон. – Встань на коленочки: вот так… А теперь перекрестись, как я тебя учила, и сделай поклончик. Молитвами святаго отца нашего старца Василия, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас…

Пока бабушка крестилась, кланялась и шептала молитвы, Вася, стоя на коленях, украдкой рассматривал иконы на стенах моленной. Большие и маленькие, в окладах и без окладов, бумажные и написанные на досках, вышитые бисером и выцветшими от времени нитками… каких только икон не было у бабушки! А на самом видном месте, в аккурат между иконами Спасителя и Богородицы, зачем-то висела фотография в темной рамке. На ней был изображен бородатый старик с волосами, расчесанными на прямой пробор, короткой окладистой бородой и лукавым прищуром узких глаз. Под фотографией поблескивала пузатая медная лампадка, которую бабушка называла «неугасимой», и тщательно следила, чтобы в ней, в отличие от лампад, висевших перед другими иконами, всегда теплился огонек.

Однажды, в ту пору, когда Вася еще только-только поселился у бабушки, и потому все в ее доме было ему в новинку и в диковинку, он спросил Степаниду Егоровну:

– Бабушка, а этот дедушка с бородой, он кто? Боженька?

– Не Боженька, а старчик, – ответствовала Степанида Егоровна. – Это старец Василий, великий чудотворец и угодник…

Это слово было Васе незнакомо. Частенько, когда он шалил, взрослые в сердцах называли его негодником. Но что такое – угодник?

– Он Боженьке угодил, – пояснила Степанида Егоровна, видя недоумение внука. Поэтому кто его почитает, тот угоден Богу. И, о чем ни попросит, Господь все исполнит по молитвам старца Василия.

– А где он живет?

– На небе. А вот завтра мы к нему и сходим…

С тех пор они часто навещали старца Василия. Причем для этого вовсе не требовалось лететь на небо, где, по словам бабушки, жил оный старец. Достаточно было всего лишь доехать на трамвае до старого городского кладбища, посреди которого высилось белое здание с голубым куполом, усеянным золочеными звездами. Оно называлось церковью. А еще – Преображенским собором. По словам бабушки, это был главный храм города Михайловска.

Степанида Егоровна ходила в собор каждую неделю, чаще по будням, когда там не было «толпучки». И всегда брала с собой внука.

Сначала они заходили в храм. Пока шла служба, Вася слонялся по собору, переходя от иконы к иконе, от подсвечника к подсвечнику и тушил догоравшие свечи, любуясь тем, как от его дуновения их огоньки превращаются в тающие на глазах тонкие струйки сизого дымка. Счищал с подсвечников застывшие капли парафина, а потом снова расплавлял их на свечке или скатывал в шарики. Именно поэтому любимым местом Васи в соборе был панихидный столик: там горело больше всего свечей. Вдобавок, церковные старушки-уборщицы награждали маленького дежурного по подсвечникам то яблочком, то конфеткой, а то и шоколадкой. И при этом приговаривали: «Божия душенька», «ангелочек», «помощничек ты наш». А одна старуха, Евдокия, с которой Степанида Егоровна подолгу разговаривала после службы о том о сем, косясь на Васю, занятого чисткой очередного подсвечника, вкрадчивым полушепотом говорила бабушке:

– Ишь, какой прилежный! Да и то сказать – ведь от избранного рода…

И эти похвалы были для маленького Васи слаще дареных яблок и конфет.

Когда служба кончалась, они с бабушкой обходили вокруг собора. И всегда останавливались напротив алтаря. Сначала Степанида Егоровна трижды кланялась на алтарь, а затем – в противоположную сторону, где среди могил торчал из земли трухлявый березовый пень. После чего заставляла Васю проделывать то же самое. Хотя он никак не мог взять в толк, зачем этому гнилому пню непременно нужно кланяться. Или это какой-то особенный пень?

Однако спросить об этом бабушку Вася не решался. Потому что Степанида Егоровна была старушкой строгой. И всегда твердила внуку: любопытство – это грех. За него Бог накажет. Был один такой мальчик, все спрашивал да спрашивал о чем надо и не надо, вот Боженька и сделал так, что заболел у того мальчика язык. И пришлось врачам его отрезать, и остался мальчик без языка – тебе тоже так хочется? И Вася, вспомнив, как однажды зимой из любопытства он лизнул железную дверную ручку бабушкиного сарая, тут же смолкал, понимая – пожалуй, бабушка права. Уж лучше держать язык на привязи.

После этого, по широкой тропке, протоптанной между крестов и надгробных памятников, они шли к старцу Василию. Точнее, к его могиле. Надо сказать, что эта могила имела весьма необычный вид. Она была обнесена железной оградкой, увешанной какими-то тряпочками, ленточками и прозрачными целлофановыми мешочками, из тех, в которые в магазине кладут хлеб. Мешочки были набиты записками. Бабушка объясняла Васе, что эти записки адресованы старцу Василию. А пишут их люди, которые просят у него помощи и святых молитв. По правде говоря, у Васи так и чесался язык спросить бабушку: отчего бы в таком случае не поставить здесь почтовый ящик для писем старцу Василию? Гораздо удобней и надежнее, чем какие-то мешочки. Вот только неужели старец читает все эти записки? И если да, то – как он это делает? Он же давным-давно умер… Но Вася не решался задать бабушке эти вопросы, заранее зная, каким будет ее ответ: «Не любопытствуй, не то Боженька рассердится и накажет! Вот был один мальчик…» Нет уж, лучше молчать!

…Внутри оградки стояло два деревянных креста, выкрашенных в голубой цвет: один побольше, а другой поменьше. У каждого из них на верхней перекладине было вырезано изображение голубка с распростертыми крыльями. На кресте поменьше виднелась тронутая ржавчиной жестяная табличка в виде свитка с надписью «Матушка Глафира. Гряди, голубица, вослед жениху своему». Табличка на большом кресте гласила: «Здесь погребено тело раба Божия Василия Осиповича Прахова. Умер 5 мая 1922 г. Помяни нас, дорогой отченька, егда приидеши во Царствие».

Могильный холмик под этим крестом был утыкан свечками и свечными огарками, отчего походил на ощетинившегося ежика. А у его подножия виднелось щербатое фарфоровое чайное блюдечко с нарисованными на нем крупными розами. В этом блюдечке всегда лежало что-то съестное. Горстка риса или пшена, кусочки печенья, леденцовые карамельки в пестрых фантиках. И бабушка опять объясняла Васе: это для того, чтобы старец Василий лучше услышал. После чего клала на блюдечко свое приношение. И шептала молитвы, в которых «старче Василие» звучало гораздо чаще, чем «Господи». Молитвы перемежались поклонами, поклоны – молитвами…

Нередко к бабушке присоединялась Евдокия и другие богомолки из собора, по большей части старухи. И тогда над могилой звучало нестройное, фальшивое и заунывное пение импровизированного хора:

Куплет сменялся куплетом, псальма псальмой. А тем временем Вася украдкой зевал от скуки и колупал пальцем краску с оградки, за которой был похоронен его прадедушка старец Василий.

Разумеется, бабушка не раз рассказывала внуку о старце Василии. Правда, ее рассказы больше походили на сказки. В самом деле, если верить бабушке, то старец Василий был самым настоящим волшебником. Птицы и звери являлись к нему по первому зову и выполняли все, что он им повелит. Вот как-то раз приказал старец Василий одному медведю пустить его на ночлег в свою берлогу. И медведь послушался, мало того – угостил старца лучшим медком из своих запасов… А в другой раз один волк украл у вдовицы единственную овечку. И велел ему старец Василий вернуть ту овечку хозяйке целой и невредимой, и впредь кушать только Божию травку. С тех пор этот волк питался одной травкой, слезно каясь в прежних грехах своих до самыя до смерти. И в огне-то старец не горел, и воде не тонул, да что там – он даже на небо летал и там с Боженькой говорил! И так любил Боженька старца Василия, что во всем ему помогал, и делал все, о чем только старец Его ни попросит. Прямо как золотая рыбка!

– Будешь почитать старца Василия – он и за тебя Боженьку умолит, и будет тебе во всем помогать! – слышал Вася в завершение каждого бабушкиного рассказа. – Ведь он – твой прадедушка. Мамушка моя покоенка, Глафира Андреевна, что рядом со старцем похоронена, приходилась ему духовной супругой. И Василием ты назван в его честь. А потому ты ему – самый близкий человек…

Из этих рассказов Вася заключил, что он – правнук волшебника. Вот только странно, что Степаниде Егоровне, которая молится своему дедушке-волшебнику не по разу на день и носит ему на могилу конфеты и печенье, которые Вася охотнее съел бы сам, от этого нет никакого проку. И крыша у нее в кухне каждую весну протекает, и поясница болит – а старец Василий отчего-то не спешит ей помочь. А недавно у бабушки прямо в соборе кто-то сумку стащил. Хотя в ней для защиты от воров лежал мешочек землицы с могилы старца Василия. Нет, похоже, волшебники бывают только в сказках…

Тем временем Вася вырос, пошел учиться в школу, а потом – в лесотехнический институт. Теперь он жил у папы с мамой, а Степаниду Егоровну навещал лишь изредка. И со скептической ухмылкой на лице слушал давно приевшиеся ему бабушкины рассказы о старце Василии, служившие неизменной и докучной приправой к ее блинчикам и пирожкам. В самом деле, как можно на исходе двадцатого века верить в подобную галиматью?! Тем более ему – пионеру, комсомольцу! Да в такое могут верить только какие-нибудь дикари да выжившие из ума старухи!

Неудивительно, что иногда Вася не выдерживал и начинал дерзить бабушке. Хватит! Надоело! Он не собирается верить во всю эту чепуху!

– Побойся Бога! – вскидывалась бабушка. – Не то, смотри, накажет Он тебя за старца Василия…

– Ну и пусть накажет! – хорохорился Вася.

Степанида Егоровна поднимала глаза к висевшему на стене вышитому коврику с изображением кудрявых овечек, теснившихся вокруг пастуха, который, держа в руке крючковатый посох, грозно смотрел на затаившегося в кустах зубастого волка (с лица пастух выглядел точь-в-точь как старец Василий), и с сокрушенным вздохом истово осеняла себя крестным знамением:

– Прости ему, старче Василие: не ведает, что говорит…

Но старец Василий не спешил явить неверующему правнуку какое-нибудь наглядное доказательство своего могущества. Что в очередной раз убеждало Васю: он поступил мудро, перестав верить в бабушкины сказки о Боженьке и волшебнике старце Василии. Не ведая, что вскоре над его головой разразится Божия гроза.

Тем летом Вася, как обычно, поехал в деревню. Однако не отдыхать – строить. Потому что уже второй год он был председателем студенческого строительного отряда «Биармы». И с ловкостью сказочной лисички, менявшей найденную на дороге скалочку на курочку, курочку – на гуська, гуська на овечку, и так далее, использовал труд однокурсников для собственной выгоды.

Колхозы, где студенты строили и чинили коровники, свинарники и тому подобные сельхозобъекты, были бедны и безденежны. И потому их председатели охотно соглашались на предложение Васи рассчитаться за работу не деньгами, а излишками строительных материалов. Тем более что все это добро было не их личное, а колхозное… Полученные стройматериалы Вася, в свою очередь, сбывал селянам. А поскольку у тех тоже не имелось денег, предлагал им натуральный обмен в лучших традициях средневековья: баш на баш. Обрадованные колхозники охотно соглашались. В самом деле – куда уж выгодней! Ведь им эти овощи девать некуда – пусть берет что и сколько хочет, все равно к весне сгниет! Но какой дурак, однако! Менять стройматериалы на картошку, капусту, морковку и свеклу! Впрочем, чего ждать от этих глупых, зажравшихся горожан!

Тем временем ушлый Вася радовался тому, как ловко он объегорил эту глупую деревенщину, взяв у них за бесценок первосортные овощи. Ведь когда он продаст их знакомому директору Михайловского рынка, господину Мамедову, то получит от этого такую прибыль, какая пресловутому честному советскому труженику и во сне не снилась. Не зря же сказано – от трудов праведных не построишь палат каменных. Зарабатывать надо умеючи…

И все-то шло как по маслу, пока в один злосчастный день коммерческой деятельностью предприимчивого Васи не заинтересовалась известная организация, название которой напоминало грозный свист змеи, изготовившейся для смертельного броска. А именно – ОБХСС.

Вот тут-то Вася и вспомнил грозные предостережения бабушки. И, почувствовав занесенную над собой карающую десницу Господню, бросился к Степаниде Егоровне с мольбами о помощи.

– Ну, что я тебе говорила! – обрадовалась старушка. – Бог долго ждет, да больно бьет. Да не вой ты, как девка! Кому говорю – не вой! Дело делать надо!

– Так что же нужно делать?! – жалобно скулил Вася, вертясь на стуле, как уж на сковородке. – Скажи! Я все сделаю!

– Значит, так… – деловито промолвила Степанида Егоровна. – Первым делом поди в собор, купи свечек и поставь по одной к каждой иконе. А Казанской Божией Матери, что у левого клироса, сразу три поставь: так старец Василий заповедал. Говорил он, будто на этой иконе особая благодать. И всегда перед нею молился… Потом обойди собор, как мы с тобой ходили (помнишь?!), за алтарем перекрестись на обе стороны и попроси у старца прощения. Затем сходи к нему на могилу, поставь там три свечки, положи три поклончика и трижды повтори: «Господи, молитвами святаго отца нашего старца Василия заступи, спаси и помилуй мя». Да не забудь конфет на блюдечко положить: старец любил сладенькое… Потом возьми песочку с его могилки, положи его в мешочек и повесь себе на шею. Вот увидишь – старец от тебя беду отведет!

Получив столь подробные указания, Вася поспешил на старое кладбище. И неукоснительно выполнил все предписания бабушки. Хотя еще вчера поднял бы ее на смех за подобные советы. В самом деле – разве он какой-нибудь невежественный дикарь, чтобы верить в подобную галиматью? Тем более – ей следовать.

Однако сейчас Вася слишком хорошо понимал – спасти его может только чудо. И был готов сделать все, что угодно – лишь бы только выйти сухим из воды!

На другое утро, включив радио, Вася не поверил своим ушам. Вместо привычных и приевшихся веселых и задорных песен о том, как «партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет», ибо «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой», оттуда послышалась такая заунывная и тоскливая мелодия, что он сразу понял: стряслось нечто чрезвычайное и страшное. Вот только что именно? Уж не напала ли на нас Америка, который год грозящая Советскому Союзу атомной войной? Что же теперь будет?! Ведь тогда погибнет весь мир!

Однако скорбная музыка возвещала не конец мира, а всего лишь кончину одного-единственного человека. И придя в институт, Вася увидел, как в тамошнем холле устанавливают телевизор, дабы завтра каждый студент мог увидеть трансляцию торжественных похорон генерального секретаря ЦК КПСС товарища…

Вскоре за одними похоронами последовали другие. А после очередной смены власти началась ломка и смена казавшихся незыблемыми порядков и законов. И о Васе забыли. Впрочем, он был уверен, что спасся не благодаря случайному стечению обстоятельств, а исключительно молитвами старца Василия. Выходит, быть правнуком волшебника… то есть чудотворца, крайне выгодно!

Теперь Вася регулярно ходил на могилку к своему прадедушке, уставлял ее свечками и угощал его конфетами, да не простыми, а шоколадными. А старец Василий за это вел его по жизни, возводя все выше, и выше, и выше. В самом деле: ведь Вася Колосов начал свой путь наверх всего лишь со скромной должности инженера на одном из лесопильных комбинатов Михайловска. Правда, этот комбинат был крупнейшим градообразующим предприятием. Вдобавок, его директор, Федор Близнин, тяготился своими обязанностями, мечтая о месте в областном совете депутатов. И потому, ничтоже сумняшеся, переложил все дела на молодого инженера Колосова…а тому только этого было и надо! Правда, после ухода Федора Близнина в местную власть Василий Колосов ничего не выиграл. Но и не потерял. Ведь новый директор, из старых коммунистов, только сидел на своем месте да подписывал документы, которые приносил ему товарищ Колосов…

Тем временем лесопильный комбинат подвергся реструктуризации. В результате вместо него в Михайловске образовалось пять самостоятельных заводов. Однако, в подтверждение известной восточной притчи о том, что пучок стрел сломать невозможно, зато каждую стрелу по отдельности – легче легкого, три из этих пяти заводов вскоре один за другим прекратили свое существование за нерентабельностью. А их работники и сотрудники пополнили армию местных безработных. Уцелел лишь тот завод, директором, а впоследствии и хозяином которого стал Василий Колосов. Вслед за тем он прибрал к рукам лесозавод своего конкурента, который как раз в это время (на редкость кстати) угодил в автокатастрофу, а после нее – в известный футляр из шести досок. Вслед за тем настала очередь лесопунктов… Так крупная рыба, одну за другой, пожирает мелких рыбешек, становясь пресловутой акулой капитализма: наглой, хищной, неразборчивой в средствах, уверенной в собственном всесилии и безнаказанности.

Тем временем бабушка господина Колосова все жила-поживала в своем старом домике, наотрез отказываясь от предложений внука перебраться в благоустроенную квартиру в каменном доме, где жить было бы куда комфортнее, чем в ветхой халупе с дымящими печами и отхожим местом «свободного падения».

– Никуда я отсюда не поеду, – упрямо твердила Степанида Егоровна. – Здесь, Васенька, такая благодать, как в Божием храме. А то и побольше того. Ведь в этом доме сам старец Василий жил. Здесь каждая половица его ножками освящена. Вот на той кроватке, что в зальце стоит, он почивал, и ангелы ему благие сны навевали. Да тут каждая стена его слово хранит!

С этими словами она указывала внуку на выцветшие вышивки в рамках, которыми были увешаны стены ее домика. На них старец Василий пас кудрявых овечек, сидел под цветущим деревом с гуслями в руках, стучал в чью-то дверь, держа в руке пальмовую ветвь, целовал в розовый клювик белую голубку… А внизу были вышиты надписи: «открой мне сердце свое», «созываю овец моих», и даже «люби меня, как я – тебя». По правде говоря, все эти картинки смотрелись пошло. Однако бабушка относилась к ним с величайшим благоговением:

– Это все заветы старца Василия. А один его завет, тайный, мне мамушка-покоенка перед смертью отдала. Вот как стану помирать, так тебе его передам вместе с сокровищем. А сокровищу тому цены нет. Как его увидишь – сам поймешь.

Но Степанида Егоровна не успела передать внуку ни тайный завет старца Василия, ни пресловутое сокровище. Однажды господину Колосову позвонили из городской больницы, сообщив, что туда его бабушка доставлена с инсультом. И что она просит внука срочно приехать к ней. Однако в тот момент господин Колосов был занят слишком важными для себя делами, чтобы бросать их ради встречи с бабушкой. И пожаловал в больницу лишь под вечер.

Степаниду Егоровну он нашел уже без сознания. Дежурный врач объяснил ему, что поначалу состояние больной было удовлетворительным. И потому они решили провести ей тромболизис. Метод новый и эффективный, позволяющий значительно улучшить состояние больного. Однако у каждого организма индивидуальная реакция на тот или иной метод лечения. Возможны осложнения. Вот и в данном случае…

Наутро господину Колосову позвонили из больницы и сообщили о смерти Степаниды Егоровны.

По правде сказать, господин Колосов не пожалел о смерти бабушки. Старуха достаточно пожила на свете, пора и честь знать! Важнее другое: куда она спрятала документы на дом и земельный участок? Ведь бабка при случае хвасталась, что домик-то у нее свой собственный, еще от мамушки-покоенки доставшийся, и землица – тоже. Неплохое наследство… да вдобавок еще и некое бесценное сокровище, о котором она не раз упоминала в разговорах с внуком. Но что это за сокровище? И где оно спрятано?

Перерыв в домике Степаниды Егоровны все уголки и закоулки, все полочки и ящички, но так и не обретя оного сокровища, господин Колосов вошел в моленную. Однако вовсе не за тем, чтобы попросить о помощи свыше в своих импровизированных раскопках. А просто для того, чтобы напоследок обыскать и эту комнату. Ведь не может быть, чтобы бабкино бесценное сокровище сквозь землю провалилось! Оно должно быть где-то здесь!

Переступив порог моленной, господин Колосов окинул взглядом иконы на стенах, между которыми чернела фотография его прадедушки-чудотворца с висящей под ней погасшей лампадкой, и громоздкий старый комод под иконами. На комоде стоял латунный подсвечник в виде полунагой грудастой девицы с мотыльковыми крылышками на спине (бабушка уверяла, что это Ангел), и громоздкое хрустальное блюдо с пасхальными яйцами. Эти яйца, выкрашенные луковой кожурой, высохшие изнутри и выцветшие от времени снаружи, Вася помнил еще с первых лет своего житья у бабушки. А рядом под салфеткой с вышитыми на ней ромашками и васильками лежал альбом в выцветшем малиновом плюшевом переплете с фотографиями, на каждой из которых был запечатлен старец Василий. Вот он кормит голубей, снующих у него под ногами. Вот он стоит, держа в руках белую лилию и пальмовую ветвь. Вот он сидит среди слащаво улыбающихся молодых и старых женщин в одинаковых белых платочках. Все эти фотографии Васе не раз показывала бабушка, указывая на одну из женщин:

– Это моя мамушка, Глафира Андреевна, духовная супруга старчика Василия…

По правде сказать, у Васи язык не поворачивался назвать эту дородную, приземистую женщину с растянутыми в хищной улыбке тонкими губами – своей прабабушкой. Экая неприятная особа!

Все ящики комода оказались наглухо запертыми. Впрочем, Степанида Григорьевна всегда держала их на замке… Вспомнив об этом, господин Колосов понял – вот где находится бабкино сокровище! Оно здесь, в этом комоде! Вот только где же ключи?

Решив не тратить время на новые поиски, господин Колосов наугад взломал один из ящиков комода. Внутри обнаружилась старомодная мужская одежда. Разумеется, господин Колосов сразу догадался, чьи это вещи…

Одежда была переложена кусками земляничного мыла. Однако, несмотря на эту предосторожность, основательно изъедена молью, не проявившей к памяти некогда носившего ее старчика ни уважения, ни снисхождения. Так что годилась лишь на выброс.

В соседнем ящике обнаружились скукожившиеся от времени мужские сапоги, полуистлевшие серые валенки и пара домашних туфель, вышитых все теми же ромашками-васильками, что и салфетка на комоде. А в следующем ящике – мужские исподние рубахи и подштанники. Но неужели весь этот хлам и есть то пресловутое бесценное сокровище, о котором говорила Степанида Егоровна?! А он-то думал!..

Впрочем, оставался еще один, последний ящик… Взломав его, господин Колосов увидел внутри большую деревянную шкатулку кустарной работы, на которой, под надписью «целую тебя лобзанием чистым», были нарисованы два целующихся белых голубка. А внутри шкатулки…

Внутри шкатулки обнаружились ржавые цепи, соединенные с одной стороны железным крестом, с другой – четырехугольной пластинкой с каким-то изображением, скрытым под густым слоем ржавчины. Тут же тускло поблескивали два пенициллиновых флакончика с резиновыми пробками. Один из них был набит седыми волосами. Другой был полон обрезками ногтей. С внутренней стороны к крышке шкатулки была приклеена пожелтевшая бумажка с надписью: «вериги старца Василия», «волосики старца Василия», «ноготки старца Василия». Неужто это и есть бесценное сокровище Степаниды Егоровны?!

Мысленно проклиная на чем свет стоит покойную бабку со всем ее благочестием, граничащим с благоглупостью, господин Колосов стоял перед выпотрошенным комодом, как незадачливый кладоискатель, взломавший древнюю сокровищницу и вместо золота и серебра обнаруживший в ней лишь вековой прах. И вдруг он заметил на дне шкатулки еще одну вещь. А именно – тетрадку в черном коленкоровом переплете. Раскрыв ее, господин Колосов прочел:

«Житие и чудеса праведного старца Василия, нового Михайловского чудотворца…»

Тетрадка была от корки до корки исписана красивым, крупным почерком (хотя довольно безграмотно). Пробежав глазами несколько страниц, господин Колосов живо вспомнил бабушкины рассказы о старце Василии, похожие на сказки. При всем уважении к прадедушке-чудотворцу ему не хотелось перечитывать все это вновь… Но что за листок вложен между страниц тетрадки?

«…Да будет ведомо чтущему, где доподлинно находятся мощи святого старца. Ибо не всем это ведомо, но токмо избранным голубицам из стада его. Во исполнение обетования, данного старцем, что паки явится он во время свое от восток солнца, тайно взяли мы его тело, яко многоценное сокровище, и погребли за соборным алтарем, у старой березы, оставив в прежней могиле токмо пустой гроб да часть от влас главы его. И аще кто из нас откроет врагом эту тайну, тот да будет лишен вечного спасения, и будет проклят, яко Иуда, и да испепелят его огнь и жупел, и гореть ему за тот великий грех в геенне огненной во веки веков, аминь, аминь, аминь».

Вот как?! Выходит, в той могиле старца Василия, которую навещают его многочисленные почитатели, зарыт лишь пустой гроб! А тело его находится совсем в другом месте – за соборным алтарем, там, где торчит из земли старый березовый пень! Так вот почему они с бабушкой, обходя вокруг собора, всегда кланялись в ту сторону! Так вот каково оно, бесценное сокровище его бабушки Степаниды Егоровны! Дороже всех сокровищ мира она ценила знание истинного места погребения старца Василия. Теперь этой тайной владеет он, ее внук и наследник! Другое дело – какой ему от этого прок? Точнее – выгода…

Господин Колосов уже хотел закрыть тетрадку, как вдруг задержался взглядом на последнем абзаце рукописного жития своего прадедушки-чудотворца:

«…И вот завет праведного старца Василия: се, настанет день, и просияю я от востока в великой славе. Ибо явится человек, который прославит меня пред людьми. Я же за это прославлю его так, что око не видело, ухо не слышало, и не восходило на сердце человеку та слава, которую получит возвеличивший мя. Аминь».

И тут господину Колосову открылось: все, чего он уже достиг в этой жизни, сущая мелочь по сравнению с тем, что он достигнет, если прославит старца Василия перед людьми. Как же все-таки хорошо иметь на небесах своего человека! Особенно когда это – твой родственник!

Теперь остается лишь исполнить завет своего прадедушки-чудотворца. И прославить его пред людьми – ради собственного прославления. Правда, как именно это надлежит сделать, господин Колосов представлял весьма смутно. Однако он знал человека, сведущего в делах подобного рода…

Этот сделает!

Известный михайловский антиквар и владелец художественной мастерской «Преображение» Борис Семенович Жохов, более известный под прозвищем Жох, сидел в своем офисе, размышляя над вчерашним разговором с господином Колосовым. И чем больше он обо всем этом раздумывал, тем больше ему на ум приходила старая-престарая сказка о том, как некий богатый крестьянин вздумал устроить торжественные похороны своему любимому козлу. Мало того – отпеть его в церкви. Разумеется, местный священник наотрез отказался совершить подобное беззаконное, если даже не кощунственное деяние. Однако услышав от старика, что почивший козел был не таков, как его рогатые и бородатые собратья, и завещал ему на помин своей души сто рублей, батюшка возгорелся желанием немедленно отпеть усопшего. Что до дьячка и дьякона, то и они отказывались участвовать в погребении козла лишь до тех пор, пока не узнали: согласно завещанию покойного им тоже причитается некая сумма… Ай да козел! Какая мудрость! Какое великое почтение к духовному званию! Поистине, православный из православных!

И вот под колокольный звон и пение «душа его во благих водворится, и память его в род и род», козла погребли на деревенском кладбище. Однако кто-то из благонамеренных селян, смущенный этим невиданным и неслыханным событием, поспешил донести о случившемся местному архиерею. И тот вызвал старика и священника к себе на суд. Но тут выяснилось: почивший козел оказался настолько мудр и предусмотрителен, что не обошел в своей духовной и Владыку, завещав ему тысячу рублей. В итоге архиерей сделал старику и священнику строгое внушение – зачем они козла при жизни маслом не соборовали? Мораль проста: за деньги поп и козла отпоет. Что ж, в таком случае, отчего бы не попробовать? Дело-то выгодное! И если все пойдет по намеченному плану, то Жоху удастся заработать не один миллион. Особенно если господину Колосову взбредет в голову блажь построить в честь своего прадедушки-чудотворца часовню или храм и украсить его стены соответствующей росписью… Чего только можно не сделать за деньги и ради денег!

Раздумья Жоха прервал приход очередного заказчика. Им оказался не кто иной, как наместник старого Спасо-Преображенского собора отец Анатолий Дубов, бывший бизнесмен, которого немногочисленные явные и куда более многочисленные тайные недоброжелатели за глаза называли «отцом Дуболомом». Надо сказать, что в офисе Жоха священники появлялись нередко. Хотя всем им было хорошо известно: учтивый и предупредительный владелец этого заведения только что освободился из ИК №…, куда угодил за хищение старинных икон из городских храмов. Впрочем, что с того? Ведь у кого еще в Михайловске можно отреставрировать старые или заказать новые иконы, как не у Бориса Жохова? Вдобавок, православным клиентам он делает десятипроцентную скидку. А священнослужителям – даже двенадцатипроцентную, по числу избранных Христовых апостолов. Ну как после этого не вести с ним дела?

Вот и сейчас отец Анатолий явился к Жоху не просто так, а по делу. Приближался день памяти Архистратига Михаила – именины Богоспасаемого града Михайловска и престольный праздник нового кафедрального собора. К этим торжествам в мастерских Жоха были заказаны иконы, которые по случаю сего двойного праздника епископ Михайловский и Наволоцкий Гедеон намеревался презентовать благодетелям и высокопоставленным городским чиновникам, а также самому губернатору, дабы сим даром подвигнуть их на новые милости и щедроты. И отец Анатолий приехал к Жоху, чтобы забрать готовый заказ.

Он внимательно осмотрел каждую икону. Особенно ту, на которой был изображен Великомученик Георгий Победоносец – небесный покровитель недавно избранного губернатора Михайловской области Юрия Кузнецова. Ибо с лица святой Георгий весьма походил на господина губернатора (точнее, на его парадный портрет, созданный при помощи всеприукрашивающего фотошопа). Зато в гнусном облике змия, бьющегося в предсмертной агонии под копытами белого скакуна, на котором восседал святой, угадывались черты соперника господина губернатора, покойного главы местной оппозиции Валерия Малыгина. Надо сказать, что образцом для написания этой иконы послужил один из известных конных портретов Наполеона Бонапарта. Что, несомненно, польстило бы господину Кузнецову, узнай он об этом. Ведь, как справедливо подметил поэт, «мы все глядим в наполеоны…».

Окончив осмотр икон, отец Анатолий уже собирался отправиться восвояси. Но тут Жох любезно предложил ему:

– Ну что, отче, вспрыснем заказик?!

Разумеется, отец Анатолий не заподозрил подвоха. Вспрыснуть завершенное дельце – дело святое. Вдобавок, коньяк у Жоха был отменный: «Амбассадор», по возрасту – почти ровесник отца Анатолия. Отчего бы не выпить?

Разлив по стопкам благоуханный напиток цвета темного янтаря, они выпили его, не чокаясь. Некоторое время длилось то молчание, о котором в народе говорят: «ангел пролетел» или «милиционер родился». И вдруг Жох, словно вспомнив что-то важное, подошел к окну, взял с подоконника некий предмет и протянул его отцу Анатолию:

– Что ты думаешь по этому поводу? – резко спросил он.

И хотя это была всего лишь икона, терпко пахнущая еще не высохшими красками, священник уставился на нее как на чудо чудное, диво дивное. Да тут и было чему подивиться!

На иконе был нарисован бородатый старец в белой рубахе и белых портах чуть ниже колена. В правой руке он держал большой крест, а в левой – хартию, на которой славянской вязью было начертано: «Прославлю прославльшего мя». За спиной старца, точь-в-точь как на старинной соборной иконе Архистратига Михаила, раскинулся град Михайловск. Однако то был не старый Михайловск, с храмами и монастырями, разрушенными в послереволюционное лихолетье, а вполне узнаваемый, современный город с многоэтажными домами, включая местный небоскреб, увенчанный телевышкой. А одесную и ошуюю от старца были изображены офис фирмы «Колосс» и особняк его владельца господина Колосова.

– Что эт-то за фигня? – пробормотал наконец-то обретший дар речи отец Анатолий. – Это что за персонаж такой?

– Прикинь! – ответствовал Жох, довольный замешательством священника. Ибо это повышало шансы на то, что дальнейший разговор с «отцом Дуболомом» не окажется бесполезным. – Тут ко мне неделю назад Колос завалился. И заказал икону своего прадедушки. Вот это он и есть. – закончил он, разливая по стопкам коньяк.

Отец Анатолий машинально осушил стопку, едва не поперхнувшись от волнения. И лишь после этого начал приходить в себя.

– Похоже, у Колоса от бабла крышу снесло, – предположил он. – А что у него за дед такой, чтобы его на иконах писать?

– Да какой-то старец-рецидивист был…

– В каком смысле?

– Типа мощный чудотворец.

– Но ты говорил Колосу, что, если без канонизации, то никакой он не святой!?

– Ну, так за чем же дело стало? – осторожно поинтересовался Жох.

– Ты хоть представляешь себе, какой это геморрой?! – вскинулся отец Анатолий.

– Короче: сколько это будет стоить? – почти слово в слово повторил Жох вопрос, который господин Колосов вчера задал ему самому.

– От меня здесь мало что зависит, – честно признался отец Анатолий. – Это с Владыкой решать надо.

– Понятно. Озадачу клиента. А сам-то сможешь помочь?

– Ну, а мне-то какой интерес всем этим заморачиваться? – спросил отец Анатолий, наливая себе третью стопку.

– Так ты же в курсе, сколько у Колосова бабла! Если тема прокатит, он и тебя, и меня отблагодарит. Ну как?

– Надо еще разобраться, что у него там за кандидат в святые нарисовался… – отец Анатолий едва успевал отвечать на вопросы, которыми бомбардировал его ушлый Жох.

– И что тебе нужно, чтобы разобраться?

– Житие его нужно. А нет, так чтобы было. У тебя есть кому этим заняться?

– Найду без проблем, – успокоил его Жох. В чем-чем, а уж в этом-то он не сомневался…

– Ну ладно, давай по последней и разбегаемся, – пробормотал отец Анатолий, явно спеша уйти от очередного вопроса. Не ведая, что Жох уже выяснил все, что ему требовалось.

Когда священник ушел, Жох осушил до дна недопитую рюмку коньяку. Он был доволен разговором. Еще бы! Ведь все идет по его плану! Теперь нужно встретиться с заказчиком…

Разумеется, с господином Колосовым Жох держал себя совсем иначе, чем с отцом Анатолием. И был сама учтивость. Пусть колосс михайловского бизнеса думает, что Борис Жохов из кожи вон лезет, чтобы выполнить его желание. Откуда ему догадаться, что на самом деле Жох старается прежде всего для собственной выгоды!

– Я тут, Василий Петрович, по поводу вашего дела с настоятелем собора побеседовал, – доложил он тому, кого за глаза запросто звал Колосом. – И он мне сказал, что, в принципе, все это возможно. Однако в этом направлении придется поработать.

– Боря, я тебя услышал, – ответствовал господин Колосов тоном божества, снисходящего до разговора с простым смертным. – Все, что нужно от меня – получишь. Когда приступишь?

– Так ведь уже приступил, Василий Петрович…

– О’кей. Что тебе на этом этапе понадобится?

– Настоятель сказал, что надо написать житие вашего прадедушки. То есть собрать воспоминания о нем, – пояснил Жох, не без оснований предполагая, что господину Колосову незнакомо слово «житие».

– Нет проблем.

С этими словами правнук старца-чудотворца выдвинул ящик письменного стола и протянул Жохову тетрадку в черном коленкоровом переплете.

– Что это? – спросил Жох.

– Бабкины воспоминания.

– Дневник?

– Нет (по правде сказать, господин Колосов так и не удосужился прочесть пресловутое житие старца Василия…). Этого достаточно? – поинтересовался он, наблюдая, как Жох просматривает тетрадку.

– Да по ходу пока хватит, – отозвался антиквар.

– Тогда удачи! – бросил господин Колосов, поглядывая на часы. – А то у меня сейчас встреча с поставщиками запланирована. Пока, Боря! Держи меня в курсе.

От господина Колосова Жох поехал в редакцию «Двинской волны» к журналисту Ефиму Абрамовичу Гольдбергу, более известному под псевдонимом Евфимий Михайловский. С этим человеком, чьи убеждения всецело зависели от личной выгоды, Жоха связывало давнее и взаимовыгодное сотрудничество. Ибо каждому жоху полезно иметь под рукой такого виртуоза пера и прелюбодея мысли, каковым был журналист Ефим Гольдберг.

– А-а, Борис Семенович! – приветствовал Жоха Ефим Гольдберг, отрываясь от компьютера, на котором он что-то печатал, барабаня по клавиатуре со скоростью заправской машинистки. – Мое почтение! Какими судьбами?

Однако практичный Жох не стал тратить время на разговоры со словоохотливым до болтливости потомком Авраама. Ведь позавчера они уже все обсудили…

– Это по поводу нашего дела, – бросил он, протягивая журналисту тетрадку, полученную от господина Колосова. – Полистай на досуге. Через неделю все должно быть готово.

Кратко и по делу.

Спустя семь дней в офисе Жоха раздался телефонный звонок.

– Мое почтение, Борис Семенович! – раздался в трубке дребезжащий тенорок Ефима Гольдберга. – А у меня таки все готово…

– О’кей, – отозвался Жох. – Тогда давай у меня вечером…

На дворе еще не успело стемнеть, как Ефим Гольдберг был уже у Жоха.

– Ну, Борис Семенович, и позабавили же вы меня! – заявил он с порога.

– И чем же? – поинтересовался Жох.

– Да это же просто бомба!

– В каком смысле? – поинтересовался Жох.

– А вы, Борис Семенович, сядьте! Сядьте, а то упадете! А я вам кое-что зачитаю…

С этими словами Ефим Гольдберг извлек из портфеля ту самую тетрадку в черном коленкоровом переплете, которую неделю назад получил от Жоха, а Жох – от господина Колосова. И принялся читать нарочито серьезным тоном:

«Старец Василий был сосудом избранным еще до рождения своего. Как-то раз шла его мать по улице, и встретилась ей одна женщина, да не простая. Поклонилась ей и говорит:

– Не тебе я кланяюсь, а тому, кого ты в себе носишь. Велик он будет у Бога, благодати от Него получит много, многих от грехов спасет, в рай за собою приведет.

Когда же старец родился, то не только по средам и пятницам материнского молока не вкушал, а даже по понедельникам. В те же дни, когда его мать в женской нечистоте была, он ей не давал себя касаться. Таковую имел младенец старец Василий ревность о чистоте душевной и телесной…»

Жох поморщился.

– Бред какой-то…

– А вы погодите, Борис Семенович, погодите! Дальше еще занятней будет! – обнадежил его Ефим Гольдберг, перелистнув несколько страниц. После чего продолжил:

– «…И пошел юноша старец Василий по городам да по деревням, по церквям да монастырям, слово свое миру возвещать. И отовсюду-то его гнали. Ибо сказано, что все, хотящие благочестиво жить – гонимы будут. Тогда вернулся он в Михайловск. Тут приняла его в свой дом одна девица, именем Глафира, из которой он изгнал блудного беса».

– Интересно, как он это сделал? – усмехнулся Ефим Гольдберг, прервав чтение. – Как в «Декамероне»? «У тебя – ад, у меня – дьявол, так вот давай мы с тобой станем загонять дьявола в ад»… Да это еще что! Похоже, он этим чертогоном занимался, так сказать, в массовом порядке. Вот послушайте:

– «Потом приходили к старцу и другие жены и девицы, грешной плотью томимые. Ибо великую силу имел он на блудного беса. И всех он исцелял и благословлял жить в посте и молитвах, во златой трубе и гуслях хвалу Господу воздавать, и не искать супружества плотского, греховного, а взыскать супружества духовного. И нарек их своими возлюбленными невестами, сестрицами-голубицами. А благочестивую и мудрую деву Глафиру, которую он первой исцелил, поставил над ними матушкой».

– То есть маман… – резюмировал журналист с циничной ухмылкой. – Ай да старец! Ну, что я вам говорил, Борис Семенович? Бомба!

Жох молчал. Не дожидаясь ответа, Ефим Гольдберг опять зашуршал страницами тетрадки. И с деланой слезой в голосе стал читать дальше:

– «…И был старец осужден судом неправедным и заточен в монастырь. Остались сестрицы-голубицы без него, как овцы без пастуха. И пребывали денно и нощно в великой скорби о нем, ни еды, ни пития, ни сна не вкушая, а матушка Глафирушка – паче всех прочих. Ибо больше всех любила она своего духовного супруга старца Василия. Тогда старец явился ей в видении и сказал:

«Не скорби, возлюбленная горлица моя! И утешь моих сестриц-голубиц. Ибо разлука эта послана вам во испытание. И кто его вытерпит – тому будет великая радость по пришествии моем. А кто усомнится и отпадет от меня – погибнет, как ветка, от древа отломленная, если не покается и вновь ко мне с верой не обратится».

Рассказала матушка Глафирушка свой сон сестрицам-голубицам, и утешились они, что старец Василий духом с ними пребывает. А тут еще одно чудо случилось: младшая из голубиц, Анной ее звали, вдруг сделалась больна чревом. Позвали к ней врачей, да только те лишь руками развели: мол, знать не знаем, что за хворь такая, и в книгах наших такой болезни нет. Тогда говорит ей матушка Глафирушка:

– Не иначе, сестрица, как тебе эта болезнь за какой-то тайный грех послана. Да смотри, то ли еще по смерти будет! Здесь муки временные, там же будут вечные! Покайся, пока не поздно, а мы будем старца Василия молить, чтобы он тебя простил и помиловал!

Тут Анна и покаялась, что по внушению лукавого усомнилась в святости старца Василия и хотела в мир уйти. И, как покаялась она в этом, вышло у нее из чрева чудище студенистое с ребрами. Вот каковы плоды греха!»

– Ну-ну… – съехидничал потомок Авраама. – Интересно, куда они этот плод греха девали? И от кого он был? Впрочем, тут есть кое-что позанятней. Сейчас найду… А-а, вот оно:

– «…И было старцу откровение, что грядет новый потоп. И в том потопе погибнет град Михайловск за грехи живущих в нем. Тогда сел старец Василий на ероплан и полетел на небо. И там беседовал с Богом, как второй Моисей. И умолил не губить город, чтобы вместе с грешниками не погибли и праведники. Так пощажен был град Михайловск за молитвы старца Василия…» Что скажете, Борис Семенович?! Самый замечательный безбожник не придумает шарж кощунственней, чем такие благочестивые сказки церковников! Но это еще что! Дальше – еще похлеще:

– «Напоследок же стяжал старец венец мученический. О чем сам матушке Глафирушке в тайной ночной беседе предсказал: се, приближается час, когда взят я буду от вас и предан смерти, и по смерти явлюсь к вам от востока, аки солнце. И в ту же ночь взяли его слуги велиаровы, и всадили в темницу, и в ней он умре. Тогда умолили сестрицы-голубицы выдать ему тело старца. И, омыв его слезами, яко многоценным миром, погребли возле храма Преображения Господня, куда старец Василий молиться ходил и им туда ходить заповедал, ибо только там благодать пребывает, а в других храмах ее нет, потому что служат в них не пастыри, а наемники, не верующие в него. Сами же пребывали в чаянии скорого его восстания из мертвых. И многие из них усомнились тогда, ибо медлил старец явиться к ним. Не ведая, что тем самым испытывает он веру их. Ибо лишь маловерный сомневается, а истинно верующий ни в чем не сомневается, но, как дитя, всему верует, наипаче тому, что превыше людского разумения, и потому только верой и постигается.

На пятый же день по кончине своей явился старец матушке Глафирушке и сказал ей:

«Не плачь, голубица моя избранная. И скажи сестрам: что вам в моем телесном восстании из мертвых? Плоть немощна, дух же бодр. А духом я всегда с вами пребываю. Да еще скажи им: как впадут они в скорбь, пусть пойдут на мою могилку да попросят меня: батюшка старец Василий, помоги! И я им помогу. И да будет ведомо всем: кто меня почитает, того я сам прославлю и возвеличу еще в этой временной жизни. В жизни же вечной будет он там, где ныне я сам пребываю».

– А напоследок вот еще такое пикантное чудо от могилки нашего старца… Ага! Вот оно:

– «Была в нашем городе некая женщина. И не было у нее детей. Ибо муж ее был по мужской части слабосилен. Тогда, услышав от сестриц-голубиц о чудесах старца Василия, взяла она мужнины подштанники и возложила на его могилку со слезной молитвой к нему. После чего вернулась в дом свой с верой, что вскорости получит желаемое. И в положенный срок родился у нее сын, которого она назвала в честь старца Василия, ибо верила, что это он послал ей дитя, и утверждала, будто даже с лица он похож на него…» Ну, и что вы на все это скажете, Борис Семенович? Бомба, просто бомба! Разве не так?!

– Да-а-а… – только и смог произнести Жох, потрясенный услышанным.

– То-то и оно, – подтвердил Ефим Гольдберг. – Вы теперь поняли, Борис Семенович, с чем мне пришлось работать? А потому не мешало бы и накинуть сверх договоренности.

– Ну, здесь все от заказчика будет зависеть, – ответил Жох, в очередной раз подивившись умению лукавого потомка Авраама сводить любое дело к пресловутому гешефту. – Сам понимаешь, я только посредник.

– Понятное дело, – согласился Ефим Гольдберг. – Но вы уж как-нибудь там постарайтесь объяснить клиенту: мы – люди творческие, кормимся не от сохи – от пера. Не сеем, не жнем, но собираем в житницу…

– Да не прибедняйся, старче! – оборвал его Жох. – Тебе ли плакаться? Ты ведь у нас один такой великий уцелел…

Эти слова напомнили журналисту Ефиму Гольдбергу о том, что до сих пор заставляло его содрогаться от страха. А именно – о той злополучной кампании по выборам губернатора Михайловской области, когда он, на свою беду, поддержал кандидата от оппозиции Валерия Малыгина. Однако победителем оказался другой кандидат: Юрий Кузнецов, без промедления и жалости расправившийся со своим противником и его командой. Ефиму Гольдбергу еще повезло: его всего-навсего осудили за публикацию документов, связанных с противозаконной деятельностью нынешнего губернатора. Поскольку следствие установило, что оные документы являются поддельными. И Ефим Гольдберг еще отбывал бы срок в ИК №…, кабы не Борис Семенович Жохов, выхлопотавший ему УДО. А вот Валерию Малыгину повезло-таки куда меньше: вскоре после выборов он был найден застреленным в собственном гараже. И теперь спит вечным сном на одном из городских кладбищ. Что до господина Колосова, правнука пресловутого старца Василия, то кто не знает: он губернатору Михайловской области Юрию Кузнецову – лучший друг. Нет уж, лучше лишний раз не искушать судьбу и не напоминать о себе, кому не надо! Береженого Бог бережет!

Что до Жоха, то он уже обдумывал следующий ход в задуманной им хитроумной партии, где Ефим Гольдберг был всего-навсего жалкой пешкой. Впрочем, и все остальные участники этой партии, включая самого господина Колосова, в ней являлись всего лишь фигурами. А игроком был Жох!

На следующее утро Жох поехал на старое городское кладбище, к Преображенскому собору. Правда, не спозаранку, к началу Литургии, а часам к одиннадцати, когда, по расчетам Жоха, служба должна была завершиться.

Он рассчитал верно. В соборе уже не было ни души, за исключением пожилой свечницы, уткнувшейся в какую-то книгу, утыканную множеством закладок. А может быть, просто клевавшей над ней носом. Подойдя к правому клиросу, возле которого висела старинная икона Архистратига Михаила на фоне хранимого им града Михайловска, Жох поставил на подсвечник купленную свечку. И застыл перед иконой, так что со стороны могло показаться – он погружен в молитву. Однако на самом деле Жох был погружен в ожидание. И время от времени косился на полуоткрытые южные врата соборного иконостаса, откуда имел обыкновение выходить отец Анатолий. Пора бы уж! Чего он медлит?! Прежде такого за ним не водилось…

Свечка, поставленная Жохом, уже успела догореть, когда отец Анатолий наконец-то соизволил выйти из алтаря. Однако отчего-то не через южную дверь, а через северную. Мало того, сделал вид, что не заметил Жоха, метнувшегося к нему под благословение.

– Давай у тебя через пару часиков, – бросил он на ходу. – Меня сейчас Владыка ждет.

И проследовал мимо Жоха подобно тому, как величественный океанский лайнер проплывает мимо пляшущей на волнах рыбачьей лодчонки. Впрочем, Жох умел ждать…

Вот только то ли часы у отца Анатолия безбожно опаздывали, то ли его задержали некие насущные дела, однако Жох прождал не два часа, а целых пять. Даже уже пять с лишним. А отец Анатолий словно в воду канул. Но почему? Что случилось?

Раздумья Жоха оборвал телефонный звонок.

– Боря, извини, давай как-нибудь в следующий раз. – По озабоченному тону отца Анатолия Жох догадался: их встрече помешало какое-то чрезвычайное происшествие. – У нас тут в котельной насос полетел. Надо срочно найти бабки на замену.

Жох обрадовался: вот она, награда за долгое ожидание! Теперь-то отец Дуболом поубавит спесь и станет гораздо сговорчивей. Мало того: уговорит кое-кого еще…

– А какова цена вопроса? – поинтересовался он.

– Без малого четверть ляма! – послышалось в ответ. – А где мне их сейчас взять?!

– Толя, я, кажется, знаю, как тебе помочь, – успокоил его Жох. – Приезжай. Прямо сейчас. Я тебе помогу.

Спустя пятнадцать минут они уже сидели в офисе у Жоха и оживленно обсуждали нюансы предстоящей встречи с Владыкой Гедеоном. В итоге было решено, что отец Анатолий будет, так сказать, «начальствовать в слове». Проще говоря, возьмет на себя все вопросы согласования с Владыкой их общего и взаимовыгодного дела. Ну, а если по ходу их беседы возникнут некие дополнительные вопросы, то на них ответит Жох.

Не было бы счастья, да несчастье помогло!

На другой день в Михайловском епархиальном управлении состоялась любопытная беседа. Ее участниками были: епископ Михайловский и Наволоцкий Гедеон, наместник Преображенского собора отец Анатолий Дубов, а также Жох.

– А не получится, что вместо этого мы будем больше платить? – спросил епископ, когда отец Анатолий изложил ему суть дела.

– Отнюдь нет, – уверил его священник, по совету Жоха заранее запасшийся всеми необходимыми аргументами и цифрами. – Наоборот, получится значительная экономия. Ведь на отопление собора ежегодно требуется восемь машин дров. Их стоимость составляет (он назвал сумму). Однако на самом деле дрова обходятся нам куда дороже. Потому что дровяной сарай находится возле кочегарки. Машине туда не проехать. И нам приходится нанимать грузчиков для переноски дров в сарай. Опять же, необходимо ежегодно тратиться на ремонт печей и чистку дымоходов. Поэтому, в целях более рационального расходования церковных средств выгоднее подключить Преображенский собор к городской теплотрассе.

Тем временем Владыка Гедеон задумчиво глядел в окно, за которым его дожидалась любимая «Тойота-Лендкрузер» – недавно полученная им в качестве презента от городского бизнес-сообщества, точнее – от отца Анатолия Дубова. После этого даритель, пребывавший в заслуженной опале при предшественнике епископа Гедеона, Владыке Михаиле, был возвращен с сельского прихода в Преображенский собор и назначен его наместником. Мало того – возведен в звание протоиерея. Разумеется, это дало его недоброжелателям повод к новым пересудам: «Хоть этот отец Анатолий и дуб дубом, а вот сумел-таки подкатить к новому архиерею. И теперь возвысился, яко кедр Ливанский».

– Как бы не продешевить… – вырвалось, наконец, из уст епископа.

– Что вы, Владыко! – успокоил епископа отец Анатолий. – Ведь подключение к теплотрассе для нас не будет стоить ни рубля. Все работы будут произведены на счет благотворителя. Кроме того, если в собор будет проведено центральное отопление, мы сможем сэкономить значительные средства. Прежде всего, за счет увольнения четырех ненужных работников: сторожа, двух истопников и двух кочегаров…

– А при чем тут сторож? – резонно полюбопытствовал архиерей.

– Благотворитель готов также провести в собор сигнализацию, – ответствовал отец Анатолий, покосившись на Жоха, и тот ответил ему едва заметным кивком головы. Ободренный тем, что все идет по заранее намеченному ими плану, священник продолжил. – Все равно от такого сторожа, как наш, нет никакого проку. Пьет, не просыхая. Да это еще что! Он ведь ухитрился в церковной печке шашлык изжарить…

– Какой шашлык? Зачем? – удивился Владыка Гедеон.

– Чтоб водочку закусить. На весь собор подгоревшим мясом разило. Да еще и в Великий Пост! Соблазн-то какой!

– Так можно другого нанять, – глубокомысленно изрек епископ, на миг оторвавшись от созерцания своей иномарки. – Непьющего.

– Так кто ж за такую зарплату работать пойдет!? – ответствовал отец Анатолий. – Только те и идут, кому больше идти некуда… А истопники с ним вместе пьют. Того и гляди, по пьяному делу собор спалят. Таким платить – только церковные деньги на ветер выбрасывать! Но это еще не все. Если собор будет подключен к центральному отоплению, мы сможем осуществлять дополнительную экономию на самом отоплении. Поставим теплосчетчик с регуляторами температуры. Будет холодно – включим отопление. Будет жарко – выключим. Опять же, прихожане надышат… А на месте кочегарки можно будет построить воскресную школу. Или автопарковку. – добавил он, проследив за направлением взгляда архиерея. – Таким образом, представляется выгодным согласиться на предложение благодетеля…

Продолжение этого разговора состоялось спустя два дня, в просторной трапезной архиерейского дома. Правда, на сей раз собеседниками Владыки Гедеона были: господин Василий Петрович Колосов и секретарь епархиальной комиссии по канонизации, настоятель Ионинского монастыря архимандрит Георгий (Постников).

Думаю, читателю понятно, о чем именно шла речь…

Настоятель Ионинского монастыря архимандрит Георгий слыл человеком мудрым. Хотя, казалось бы, откуда ему стяжать мудрость, если он, как говорится, университетов-консерваторий не кончал, тамошних дипломов не получал? А вместо этого с грехом пополам окончил одно из михайловских профессионально-технических училищ, получив диплом автомеханика. Однако отец Георгий, а в ту пору еще Гришка Постников, был силен не книжной мудростью, от которой в жизни немного проку, а мудростью житейской, с которой нигде не пропадешь. В самом деле, кем бы он сейчас был, если бы в свое время не устроился на работу в Михайловское епархиальное управление? Всего-навсего шофером. А он, на-ка, уже в архимандриты вырулил. А почему? Да потому, что с пассажиром ему подфартило. Ведь, работая в епархиальном управлении, он возил самого тогдашнего епископа Михайловского и Наволоцкого Панкратия. А между делом развлекал разговорами «за жизнь» и шоферскими анекдотами: Владыке развлечение, а ему – выгода. Ведь именно Владыка Панкратий рукоположил его во иеродиакона, а затем – во иеромонаха. Да он ли один из архиерейских водителей священником стал! А позднее, в начале 90-х, епископ Панкратий назначил иеромонаха Георгия настоятелем только что возвращенного Церкви Ионинского монастыря. Мол, ты монах, тебе и возрождать обитель – кому ж еще!? Рули, отче!

С тех пор отец Георгий и управляет Ионинским монастырем, и уже не игумен – архимандрит! Жаль, в архиереи ему дорога заказана – туда только академиков ставят, а он едва семинарию заочно одолел, да и то работы за него писал один диакон из недоучившихся студентов местного пединститута, которого беспробудное пьянство подвело не только под бессрочный запрет, но и под монастырь. Что ж, дело известное: ты, хоть и умен, да не игумен, а я, хоть безумен, зато игумен… Впрочем, зачем отцу Георгию архиерейство? Ему и так хорошо живется: ведь вся местная братва, включая самого Сеню Уемского, у него в корешах ходит. Он им и грех отпустит после…, а то и заранее, и помолится, чтобы было им во всех делах и начинаниях благое поспешение. А братва его за это завсегда благодарит… грех жаловаться, ведь они-то ему и помогли монастырь отстроить, да так, что хоть картину с него пиши! И Владыки его жалуют – а ведь их за ту пору, как отца Георгия в священный сан рукоположили, уже трое сменилось. А каждая новая метла по-новому метет, и каждый новый епископ не один приезжает, а со своими людьми, которым тоже где-то служить надо, да не где-нибудь в глухом селе, а в самом Михайловске, да на богатом приходе. Вот и начинается очередная перетасовка: этого туда переводят, а этого на его место ставят, а этот и вовсе прошение об уходе за штат подает, с правом перехода в другую епархию. И все, нет его, и память о нем преста… Лишь отец Георгий, как сидел на своем месте, так и сидит. А все потому, что умеет рулить и лавировать. Однако на сей раз ему придется призвать на помощь все свое умение…

Да, непростая вышла ситуация… Понятно, что у Владыки Гедеона в этом деле есть свой интерес. Как и у господина Колосова. А ему, с одной стороны, нужно им угодить. А с другой – свой интерес соблюсти. Ведь случись что – кто крайним окажется? То-то и оно…

Именно поэтому во время беседы с Владыкой и господином Колосовым отец Георгий заявил, что не сомневается – Василий Прахов действительно был подвижником и старцем. Тем не менее, это требуется подкрепить соответствующими документами. Собрать о нем все данные: в областном архиве, в архиве Синода, наконец, в архивах ФСБ – вдруг у чекистов отыщется что-нибудь компрометирующее? Подготовить соответственным образом заверенные копии архивных документов. Но на это нет ни возможностей, ни ресурсов…

И тут господин Колосов заявил ему:

– Найдите человека, который это сделает. Все расходы я беру на себя.

И теперь отцу Георгию необходимо найти того, кто согласится перелопатить архивы, по крупицам собирая воедино разрозненные сведения о прадедушке господина Колосова. Разумеется, этот человек должен быть верующим. Мало того, иметь опыт работы с архивами. И личную заинтересованность в том, что ему предстоит сделать. Вот только где ему найти такого человека?

И тут услужливая память подсказала отцу Георгию одно имя… В самом деле, женщина образованная, даром что врач. Корчит из себя писательницу, копается в областном архиве да кропает краеведческие статейки в «Епархиальный Вестник». Мало того, приходя на исповедь к отцу Георгию, неизменно кается в том, что ее-де обуревают помыслы гордыни, славы от людей ей хочется. Что ж! Будет ей слава!

А в случае чего, все можно будет свалить на нее. Не жаль!

Расчет отца Георгия оказался безошибочным. Нина Сергеевна охотно согласилась поработать в архивах. Особенно когда узнала, что речь идет о местном подвижнике, старце и чудотворце, который вскоре будет прославлен. Ведь это давало ей возможность не только бесплатно съездить в Москву и Петербург, и, в промежутках между архивными поисками посетить тамошние святыни и тамошние магазины, но впоследствии, на основании собранных архивных материалов, написать первое житие старца Василия Михайловского. А ведь чести первыми поведать миру о подвигах того или иного подвижника сподобляются лишь избранники свыше…

Пока же Нина Сергеевна занималась архивными поисками, взяв для этого на работе полуторамесячный отпуск, в Михайловске ударными темпами шла подготовка к торжественному прославлению старца Василия. Потому что все заинтересованные в этом лица решили заблаговременно подготовиться к сему великому и славному событию, дабы извлечь из него максимальную выгоду. В художественной мастерской «Преображение» был временно прекращен прием заказов. Ибо все тамошние маэстро не покладая рук и кистей писали на-гора иконы старца Василия Михайловского. В том числе – двухметровый образ, предназначавшийся для иконостаса Михайловского кафедрального собора, с клеймами по бокам. На них были изображены самые значимые события земного жития Василия Прахова. А именно: встреча его матери с «непростой женщиной», предсказавшей рождение избранника и его грядущую славу, изгнание беса из девицы Глафиры, полет старца Василия на аэроплане для беседы с Богом, его мученическую кончину, погребение, а также (загодя) торжественное прославление и обретение его мощей под березовым пнем за алтарем Преображенского собора. На этом клейме с портретной точностью были изображены Владыка Гедеон, а также господин Колосов в пышных византийских одеждах, в которых он смотрелся как корова из поговорки – в черкасском седле. Впрочем, кто дерзнул бы высказать это вслух?

Тем временем журналист Ефим Гольдберг без устали трудился над книгой о старце Василии и его выдающемся вкладе в историю Михайловской епархии. Этот пространный труд он намеревался озаглавить «Не стоит град без святого». Ибо в предвкушении гешефта вновь стал из Савла – Павлом, и из ярого богоборца – смиренным рабом Божиим Евфимием. Что ж, не впервой.

А возле Преображенского собора спешно сносили не только кочегарку, но даже недавно построенную у входа на кладбище иконную лавку. Поскольку отец Анатолий Дубов вознамерился построить там часовню в честь старца Василия, куда намеревался поместить березовый пень, служивший ему надгробием, его вещи, вышивки с его изречениями… одним словом, многочисленные реликвии, наглядно свидетельствующие о праведности Василия Прахова. А перед каждой из оных реликвий водрузить кружку для пожертвований. Ибо отец Анатолий, как истый бизнесмен (каковым он был до рукоположения и каковым остался даже после него), свято и непреложно верил: реликвии лишь для того и существуют, чтобы приносить доход пастырям. Выгода прежде всего. А в случае чего можно всегда сослаться на слова Святого Апостола Павла: «Священнодействующие питаются от святилища». Попробуй, возрази!

Однако самая кипучая работа шла на том месте, где еще недавно стоял домик покойной бабушки господина Колосова – Пелагеи Егоровны. Там двумя бригадами гастарбайтеров из некоей восточной республики бывшего «союза нерушимого», в свое время распавшегося, как карточный домик, поистине стахановскими темпами возводился храм в честь старца Василия, размерами не уступающий Михайловскому кафедральному собору. И горожане, проходя мимо этой ударной стройки, вполголоса судачили:

– Ишь ты, и этот в религию ударился!

– А чего удивляться? Теперь это модно… Наворовали, награбили, а теперь замаливают!

– Какое там замаливают! Знаем! Богу молятся, да черту служат!

– А кому храм-то строят? Что-о!?

– А то, что им за деньги все возможно! Слыхал сказку, как поп за деньги козла в церкви отпел? То-то же…

Тем временем из Петербурга отцу Георгию позвонила Нина Сергеевна. И сообщила, что она собрала все необходимые сведения и через три дня возвращается в Михайловск.

Очередное заседание епархиальной комиссии по канонизации было назначено на день ее приезда.

Чтобы не терять времени зря, Нину Сергеевну прямо из аэропорта на машине, предоставленной для этой цели господином Колосовым, доставили на подворье Ионинского монастыря. Подворье это размещалось в трехкомнатной квартире на первом этаже пятиэтажной «хрущевки» в самом центре Михайловска, рядом с местным мореходным училищем, продуктовым магазином «Сполохи» и неким заведением, вывеску над которым украшали слащаво улыбающиеся розовые купидоны с луками в пухлых ручонках и символы Марса и Венеры.

Нине Сергеевне прежде уже не раз приходилось бывать на заседаниях епархиальной комиссии по канонизации. И потому она знала в лицо всех членов этой комиссии. Однако на сей раз в кабинете отца Георгия, помимо него самого и наместника собора, отца Анатолия Дубова, находились трое совершенно незнакомых ей людей. Причем один из них по виду был типичным потомком Авраама. Но почему они здесь? Кто они? Ведь то, что Нина должна сейчас сказать отцу Георгию – не для посторонних ушей. Кто мог предполагать…

– Отец Георгий, я могу поговорить с вами наедине? – спросила она, косясь на троих незнакомцев (а ими были не кто иные, как Жох, Ефим Гольдберг и сам господин Колосов).

– Зачем? – удивился отец Георгий, вздернув брови. В самом деле, к чему такая конспирация? Здесь же все свои…

– Мне нужно кое-что обсудить с вами, – настаивала Нина.

– Вообще-то, у меня нет секретов от наших благодетелей и единоверцев, – ответствовал отец архимандрит.

– Батюшка, тут такое дело… – Нина Сергеевна пыталась подобрать нужные слова. В самом деле, нужно подготовить отца Георгия… – Даже не знаю, что сказать. Я ведь почти три недели собирала материалы в центральных архивах. А до того – в областном архиве…

– Если так, то у вас найдется, что нам сказать, – ободрил ее отец Георгий.

– Вы знаете, что у Василия Прахова были проблемы в отношениях с Православной Церковью?

– Проблемы? – переспросил отец Георгий. – Какие проблемы? Поподробнее, пожалуйста…

– В архиве Святейшего Синода мне удалось найти его дело, – объяснила Нина. – И, судя по материалам этого дела, Василий Прахов был сектантом.

– Вот как… – замялся архимандрит.

– И относился к так называемым хлыстам, – закончила Нина Сергеевна.

– Что?! – возмущенно спросил господин Колосов, почуявший, что за этим непонятным для него словом скрыт какой-то подвох. – Что это еще за хлысты?

– Была в старину такая секта, – объяснил отец Георгий. – Называли себя Божиими людьми и белыми голубями, а на самом деле устраивали всякие непотребства: общие моления с песнями и пляской, а после этого кое-что похуже.

– Батюшка… – Нина с тревогой покосилась на ухоженного незнакомца в дорогом костюме, которого отчего-то так возмутили ее слова. Хотя они были чистейшей правдой. – Но это еще не самое страшное.

– Что еще?.. – обреченно промолвил архимандрит.

– Из того же дела следует, что Василий Прахов был сослан на покаяние в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь не только за принадлежность к секте хлыстов, но еще и за блудное сожительство с несовершеннолетней девицей.

– Господи, помилуй! – охнул отец Георгий.

– Вот как!? – вскинулся Жох. В самом деле, лучшая защита – это нападение. Он заставит эту козу заткнуться! Иначе все их…все его труды пойдут прахом! – И как же ту девицу звали?

– Глафира, – ответила Нина.

– Так ведь это же жена старца Василия! – расхохотался Жох. – Это его законная жена!

– Они обвенчались позднее, – возразила Нина, окончательно входя в роль поборницы истины. Пусть этот наглый тип не пытается заткнуть ей рот! Для нее превыше всего – правда, и ничего, кроме правды! – Их брачный обыск, то есть, документ, где зафиксирован факт их венчания, датируется 1915 годом. А в то время, когда велось следствие, они не были обвенчаны. Так что по законам Российской империи Василий Прахов являлся не только сектантом, но еще и уголовным преступником. То есть был преступником вдвойне!

– Ну и что из того, что они некоторое время жили в невенчанном браке?! – пожал плечами Жох. – Ведь потом они все-таки обвенчались.

– Но это дела не меняет, – возразил архимандрит Георгий. – Опять же, что делать с его принадлежностью к хлыстовству?

– Ну, на некоторые факты вполне можно закрыть глаза… – ехидно произнес Жох.

– Вы хоть понимаете, на каком уровне решается вопрос о канонизации? – строго спросил отец Георгий.

– Кажется, понимаю… – с усмешкой ответствовал Жохов.

– Тогда езжайте в Москву и сами там договаривайтесь, – довершил начатую фразу отец Георгий.

В наступившем молчании раздался голос господина Колосова:

– Что необходимо, чтобы получить их согласие? Я все оплачу.

– Василий Петрович, в этой комиссии работают кристально ЧЕСТНЫЕ люди, – промолвил архимандрит Георгий. – УВЕРЕН, они не пойдут против Бога и совести.

– Отче! – взмолился отец Анатолий, наконец-то сообразивший, что происходит. – Но ведь можно же что-нибудь предпринять? Организовать хотя бы местное почитание старца…

– Я полагаю – вопрос исчерпан, – резюмировал архимандрит Георгий. После чего он поднялся с места, молча поклонился присутствующим и направился к выходу. А за ним – Нина Сергеевна.

Вы спросите, что было дальше? А ничего. Ведь мир как стоял, так и стоит. Стоит и Богоспасаемый град Михайловск. Что до героев этой истории, то каждый из них получил свое. Другой вопрос – того ли они хотели? И рады ли этому?

Нина Сергеевна вместо славы писательницы и первого биографа старца Василия Прахова стяжала славу особы, с которой впредь лучше не иметь дел – себе дороже. И теперь ее больше не печатают в «Михайловском Епархиальном Вестнике». Нине Сергеевне остается лишь утешаться тем, что она пострадала за правду… вот только это слишком слабое утешение для любителей людской славы.

Отец Анатолий Дубов дал своим недоброжелателям новый повод к злорадным насмешкам. Потому что господин Колосов отказался от дальнейшего финансирования уже начатых работ по подключению собора к городской теплотрассе. И теперь незадачливому отцу Дуболому приходится лихорадочно искать нового благодетеля, который помог бы завершить эти работы, чтобы с первым снежком не загреметь из собора на отдаленный сельский приход. А зима уже близится…

Ефим Гольдберг скорбит, что остался без гешефта. В самом деле – написал книгу, а получил фигу! Правда, он таки успел скопировать житие старца Василия. И теперь, в очередной раз став из Павла – Савлом, господин Гольдберг разрывается между страстным желанием насолить михайловским церковникам, опубликовав эту «бомбу», и неодолимым страхом перед тем, какими могут оказаться для него последствия столь скандальной публикации. Ведь если за господина Колосова вступится его друг-губернатор…стоит ли второй раз наступать на те же самые грабли, рискуя на сей раз не уцелеть?

Жох подсчитывает понесенные убытки да раздумывает над тем, почему его планы и расчеты вновь пошли прахом. А ведь как удачно все шло поначалу. Так нет же – опять сорвалось! Экая досада! Впрочем, он еще возьмет свое. Он еще их всех обставит, не будь он Жохом!

Что до господина Колосова, то теперь он не хочет даже вспоминать о своем прадедушке Василии Прахове. В самом деле: ведь он так верил в то, что у него есть свой человек на небесах, так надеялся с его помощью еще больше возвыситься и прославиться. И что же? Прадедушка кинул его, как последнего лоха, ославив на весь Михайловск, на всю Михайловскую область. Да что там – даже за ее пределами. Ведь добрая слава лежит, зато худая – по свету бежит.

– Колос-то наш…ха-ха-ха! Нет бы жить как люди, а он в религию ударился, – злорадствует народ. – Связался с попами, а они-то его и развели!

– Высоко нос-то задирал… – глубокомысленно замечают другие. – Вот по носу и получил! И поделом! А то совсем взбесился с жиру! Думал, ему все дозволено. А нет – и на таких есть управа! Бог-то видит, кто кого обидит.

Так что господину Колосову грех считать себя обманутым. Ведь Василий Прахов сдержал свое обещание. И даровал своему правнуку такую славу, о какой тот прежде не мог и помыслить. Сделав его всеобщим посмешищем.