Среда
Краснодар, Россия
Ни отец, ни Виктор так ей и не перезвонили. Лесе начинало казаться, что она сходит с ума – уже по-настоящему. Ночью она не сомкнула глаз, шатаясь по палате из угла в угол. Она боялась, что если попробует заснуть, то отключится и пропустит момент прихода медсестры. Меньше всего ей хотелось становиться одной из тех классических пациентов психбольниц, которые считают врачей своими главными врагами, но последние обстоятельства сильно подорвали ее доверчивость. За пару минувших дней у нее появилось много вопросов – и ни одного ответа. Впервые за все время пребывания в стационаре Леся почувствовала себя уязвимой.
Она сидела на стуле, не сводя глаз с двери, ожидая, что вот-вот к ней вломится бригада санитаров и потащит ее, сопротивляющуюся, в тот кошмарный кабинет. И бог знает, в каком виде она придет в себя. Обойдется ли дело одними порезами?
Когда пискнул электронный замок, Леся вцепилась пальцами в сиденье стула, собираясь защищаться изо всех сил. Она не сомневалась, что увидит омерзительное лицо брабансона, но в палату вошла знакомая улыбчивая медсестра.
– Доброе утро! – поприветствовала она Лесю. – Как вам спалось?
– Вы не знаете, что случилось ночью?
Медсестра отрицательно мотнула головой, протягивая ей маленький пластиковый стаканчик с пилюлями. Леся придирчиво изучила содержимое, новых таблеток не заметила, но проглотила с неохотой.
– Кто-то кричал.
– Вы же знаете, в каком мы месте. Такое иногда происходит, – извиняющимся тоном произнесла медсестра. – Сожалею, что вы от этого не выспались. Принести вам беруши?
– Это был другой крик, – с досадой протянула Леся. – Как будто… Как будто кого-то убивали!
– Может быть, вам приснился кошмар?
– Да нет же! – горячо воскликнула Леся, начиная терять терпение. Наталья хорошая медсестра, но медленно соображает. А может, просто прикидывается, чтобы не вступать с пациентами в бессмысленные беседы. – Мне ничего не приснилось, я вообще не спала, как уже говорила вам.
Медсестра пожала плечами:
– Я заступила на смену утром, так что удовлетворить ваше любопытство не могу. Извините. Через полчаса ждем вас в столовой. А если вы плохо спите, рекомендую сообщить об этом вашему врачу.
Леся не знала, считать ли идиоткой себя или медсестру. Когда она спустилась на завтрак, Марго по-прежнему отсутствовала, и этот факт начинал всерьез волновать Лесю. Палата Марго оказалась не заперта (Леся проверила, перед тем как отправиться в столовую), но самой женщины там не было. Еще этот крик ночью, о котором все молчат. Что-то странное происходит в клинике.
– Что-то происходит, – раздался над ухом вкрадчивый голос, заставив Лесю вздрогнуть от неожиданности.
Люцифер отодвинул стул и присел рядом с озабоченным выражением на лице.
– Что ты имеешь в виду? – Леся вперила в него испытующий взгляд, пытаясь прочитать его мысли. Неужели он тоже заметил некую странность, неправильность? И стоит ли ей радоваться, учитывая, что у парня явные проблемы с головой? Если двум людям мерещатся одинаковые вещи, причем один из них – очевидный сумасшедший, не значит ли это, что и второй недалеко от него ушел?
– Я видел кое-что. – Люцифер понизил голос до шепота. Он явно волновался, кусал ногти, но тут же отдергивал руку ото рта.
– Когда?
– Сегодня ночью.
Леся быстро огляделась – не обратил ли внимание на их шушуканье кто-то из персонала? Повариха стояла за стойкой с отрешенным видом, а сидевшая у двери дежурная клевала носом.
– Что же ты видел? – Она постаралась придать своему голосу максимальную беззаботность. Люцифер парень утонченный и мнительный, может испугаться излишней заинтересованности.
– Очень темное место, как в аду, но это точно был не ад – уж я-то знаю, поверь. – Он выдержал паузу. – И эта женщина… Она…
Леся затаила дыхание, боясь упустить хоть слово.
– …Она была не одна. Ее окружали несколько человек…
Люцифер умолк, не решаясь продолжить. Леся выждала несколько секунд:
– И что дальше? Эти люди, они с ней что-то сделали?
Парень поднял на нее изумленный взгляд, словно никак не ожидал от нее подобной глупости:
– Эти люди? С ней?! Нет! Это она с ними сделала.
Леся молчала, понимая все меньше.
– Каждый из них держал в руке желтый цветок, и она подходила, перерезала им горло, выкрикивая мое имя. Понимаешь? Они падали замертво с блаженной улыбкой, оттого что послужили сатане, а цветы тонули в растекавшихся под ними кровавых лужах, окрашиваясь в бордовый… Так много тел… Глупцы! Они должны были сопротивляться! В их жертве отсутствовал смысл. Я хотел объяснить им всем, как они ошибаются, но Он не позволил мне. Он никогда не позволяет мне объясниться, будто наслаждается моим бессилием. Ему мало того, что он низверг меня, обрек на роль палача, Он еще веселится, усложняя мою и без того несчастную жизнь. Он коснулся меня, и его свет вырвал меня из сновидения… О как я негодовал…
Леся разочарованно выдохнула и мысленно обругала себя за то, что едва не повелась на россказни психа. Ее неприкрытое разочарование Люцифер воспринял как сочувствие.
– Ты разделила мою печаль, а я умею помнить добро. Если ты попадешь в ад, я сделаю твое пребывание там минимально болезненным.
«Господи, не мог бы ты и на меня пролить свой свет и вырвать из этого сновидения?» – не без сарказма подумала Леся и поспешила покинуть столовую. Настроение оставляло желать лучшего. Она решила прогуляться во дворе, тем более что солнце еще не успело раскалить воздух до адова пекла.
Она снова попробовала позвонить отцу, а потом Виктору, но по уже заведенной традиции те не ответили. Она даже на всякий случай проверила сегодняшнее число и дату, дабы убедиться, что не потерялась во времени. Может, ей всего лишь казалось, что с момента последнего звонка минуло трое суток, а на самом деле – три часа прошло.
Надежды не подтвердились. Данные календаря совпадали с ее собственными ощущениями.
На скамейке в тени акации сидел Федор Михайлович, беззвучно шевеля губами – наверное, сочинял «Братьев Карамазовых». Маленькая птичка в ветвях весело щебетала; воздух доносил запах бензина – проезжая часть располагалась чуть поодаль, скрытая от глаз широкой полосой сквера, раскинувшегося за пределами больницы. Изредка по тротуару вдоль белой ограды шагали прохожие, и каждый раз Леся пыталась разглядеть их лица, уловить настроение. Прохожие всегда спешили, на подсознательном уровне желая побыстрее преодолеть этот участок пути.
Каждое лето в детстве Лесю отвозили в деревню к бабушке с дедушкой, в небольшой поселок с центральной асфальтированной дорогой, в стороны от которой расходились утопающие в зелени улочки с одноэтажными саманными или кирпичными домишками. Лесе нравилось проводить там летние каникулы. Бабушкин дом располагался неподалеку от грязной, мелкой речушки, в которой детвора купалась, несмотря на запреты и угрозу подцепить вшей. Они собирались компанией в пять-шесть человек, брали полотенца, рвали незрелые кислые яблоки и отправлялись плавать. Путь до речки занимал от силы десять минут, но лежал через крайне опасное место – жилище бабы Зины, местной полоумной.
Она целыми днями стояла у забора, карауля беспечных прохожих, по глупости отважившихся пройти мимо ее владений. Иногда ее можно было заметить по выглядывающей из-за забора седой макушке, и тогда детвора держалась как можно дальше. А иногда баба Зина целенаправленно пригибалась, пряталась, как паук, чтобы в самый неожиданный момент выпрыгнуть из засады и разразиться невнятной тирадой, тряся сморщенным кулаком. Но страшнее всего были даже не эти ее внезапные выпады, неконтролируемые вспышки гнева. Страшнее всего было увериться в ее отсутствии, а затем, шагая в нескольких сантиметрах от забора, разглядеть в прорехе между досками ее белесый, бесноватый глаз.
Теперь Леся сама примерила ее шкуру. Прохожие смотрели на нее с тем же немым затаенным ужасом, с каким она, ребенком, взирала на затаившуюся за забором ведьму. А ведь баба Зина не была сумасшедшей – всего лишь одинокой, скучающей, не очень приветливой старухой с катарактой…
Леся обогнула дворик по периметру, наслаждаясь утренней прохладой, и задержалась у той части ограды, за которой частично открывался вид на задний подъезд к клинике. Ее привлекло какое-то движение, и хотя полного обзора у Леси не имелось, она разглядела белую машину с красным крестом и двух мужчин в синей униформе. Рядом, на земле, на носилках, лежал накрытый белой простыней труп.
Самые верные выводы подсказывает интуиция. Леся видела лишь очертания тела, никаких доказательств у нее не имелось, но она знала, нутром чувствовала, что это Марго. И ночью кричала тоже она. С ней что-то сделали, что-то очень плохое, и она не выдержала. Они ее умертвили – те врачи, что смотрели на Лесю с притворной заботой и обещали вылечить. Марго они тоже обещали? Спрашивали ее согласия? У нее ведь не было никого, ни единого родственника, а значит, никто не мог встать на ее защиту… А теперь ее увозили неизвестно куда, словно ее никогда и не существовало, и это было страшнее всего. Не смерть (смерть неизбежна) – а полное, угнетающее забвение.
Мужчины о чем-то непринужденно трепались, словно погрузка трупов – самое обычное дело, типа выйти покурить на крыльце, и как Леся ни прислушивалась, не смогла разобрать ни слова. А потом двери машины захлопнулись, загудел двигатель…
Несколько минут Леся оцепенело стояла, пытаясь свыкнуться с только что увиденным, а потом внезапно почувствовала дурноту, пошатнулась и потеряла сознание.
– Как вы себя чувствуете? – Круглое и пористое, как хлебный мякиш, лицо Пепе выплывало из небытия. – Вы заставили нас поволноваться.
Леся нахмурилась, не сразу понимая, что стряслось.
– Вы не явились на консультацию, мы подняли тревогу и обнаружили вас у забора, всю измазанную землей, в разодранной одежде, корчащуюся в судорогах, – подсказал ей Пепе. – Нам удалось стабилизировать ваше состояние, но с этой минуты вы будете находиться под усиленным надзором.
– Я… Я ничего такого не помню, – растерянно поморгала Леся. – Мне просто стало плохо, и я…
– Вас что-то напугало? Вы что-то видели, о чем-то подумали, перед тем как упасть в обморок?
Леся молчала, и доктор ободряюще пожал ее плечо:
– Ну же! Вы знаете, что можете быть откровенны. Мы здесь, чтобы помочь вам, не забывайте об этом.
– Я не уверена.
– Не уверены в чем?
– В том, что вы здесь именно для этого.
Широкие брови Пепе взметнулись вверх и тут же опустились обратно. Он тяжело вздохнул и покивал собственным мыслям.
– Что случилось с Марго?
Лицо Пепе мгновенно оживилось:
– Что с ней случилось?
Леся сглотнула подступивший к горлу комок:
– Она… умерла?
– Что вас заставило так считать? – Пепе достал из кармана блокнот и теперь что-то быстро в нем писал.
– Я видела ее труп!
Пепе переглянулся со стоявшей в отдалении брабансоном. Это был мимолетный взгляд, почти случайный, скользящий, но Леся успела его заметить. Голова гудела, во рту поселился неприятный горький привкус, и каждая клеточка тела казалась воспаленной. Почему она такая разбитая? У нее бывали проявления нестабильности в психике, но она всегда хорошо себя чувствовала физически. Что с ней происходит? Почему она превращается в инвалида, неспособного пройти пару шагов, чтобы не рухнуть в обморок?
– Позволите полюбопытствовать, где и при каких обстоятельствах вы видели ммм… труп Марго? – деловым тоном спросил доктор.
– Ее грузили в «Скорую», ее лицо было закрыто, но…
– …но вы все равно убеждены, что это была она? – подсказал Пепе, явно наслаждаясь беседой.
Леся почувствовала себя идиоткой. Пепе всегда удавалось повернуть беседу таким образом, что она начинала сомневаться в собственной адекватности.
– Никто из пациентов не умирал, насколько мне известно, – смилостивился Пепе, видя ее замешательство. – Возможно, вы видели, как вывозили мусор в мешках, а ваше воображение, взяв это за основу, нарисовало другой эскиз?
«Вы что, принимаете меня за сумасшедшую?» – едва не воскликнула Леся, но осеклась. Конечно же, принимают, иначе не держали бы ее в психиатрической клинике. Черт побери, пусть у нее не самый светлый рассудок, но она способна отличить черные мешки для мусора и накрытое белой простыней мертвое тело!
– Вы связались с моим отцом? – Леся постаралась, чтобы ее голос не звучал раздраженно. Она не понимала, что происходит, но с каждой минутой доверие к лечившим ее врачам стремительно таяло. Нужно собрать больше информации, а для этого следует вести себя максимально адекватно.
– Боюсь, что нет.
Леся вскинула голову:
– Где мой телефон? – Ее глаза забегали по палате. – Мне нужно позвонить!
– Телефоны здесь запрещены, – мягко объяснил Пепе, вставая со стула. – Это для вашей же безопасности.
– Еще вчера мне разрешали иметь телефон, а теперь – «запрещены»? Я не понимаю!
– Иногда нужно не понимать, а довериться профессионалам. – Доктор кивнул медсестре, давая понять, что беседа закончена. Брабансон достала из кармана ампулу и одноразовый шприц.
– Откуда у меня порезы? Какое лекарство вы мне даете? Мне становится от него хуже! – Леся с мольбой посмотрела на приближающуюся медсестру. – Пожалуйста, ответьте хоть на один мой вопрос!
– Всему свое время, моя дорогая. – Пепе положил свою теплую ладонь на ее руку и ободряюще пожал. – Все будет хорошо.
Она барахталась в темной воде, пытаясь отыскать опору – хоть что-нибудь, способное удержать ее на плаву. Течение уносило ее, толкало куда-то вперед, в непроглядную черноту, а сырой холод пробирал до костей. Леся погрузилась под воду с головой, оттолкнулась ногами и вынырнула, резко открывая глаза. Мрак мгновенно отступил; теперь ее окружали ровные теплые сумерки. Она лежала на койке в своей палате.
Проникавший в приоткрытое окно сквозняк трепал занавески, с улицы доносился запах хвои и влажной земли. На стекле застыли бриллиантовые капли – пока она спала, прошел дождь.
Пока она спала! Только что светило солнце, и она беседовала с врачом, а теперь уже поздний вечер, она приходит в себя и снова ничего не помнит. А в теле такие ощущения, будто ее машина переехала, потом сдала назад и переехала еще раз.
Леся осторожно села, держась за края кровати, – голова кружилась, слегка подташнивало. Она подождала, когда дурнота отпустит, и медленно опустила ноги на пол. Пошатываясь, дошла до двери, подергала ручку – заперто. Проверила тумбочку – ни телефона, ни айпода, конфисковали даже блокнот и ручку. Леся растерянно оглядела палату, готовая поклясться – что-то изменилось в обстановке. Ее взгляд скользил от стены к стене, замирал у окна, возвращался к двери, не подтверждая ее подозрения.
Когда в коридоре послышались чьи-то шаги, Леся машинально прильнула к стене и затаила дыхание.
– …вы же понимаете.
– Конечно.
– Необходимо проявлять аккуратность, – продолжал Пепе.
– Случай особенный, поэтому… – Окончание фразы Леся не разобрала – почти сразу же раздалось характерное дребезжание колесиков каталки, и она испуганно прыгнула к койке, накрылась одеялом и притворилась спящей.
Сердце выскакивало из груди. Больше всего на свете ей хотелось открыть глаза, но она заставляла себя лежать неподвижно и следить за дыханием. Она не понимала, что происходит – у нее имелось слишком мало информации, да и на собственный рассудок рассчитывать не стоило. Единственное, что ей оставалось, – довериться интуиции.
Две пары сильных рук переложили ее на каталку. Тихо хлопнула дверь. Эхо шагов рассыпалось по коридору порванными бусами. Пискнул звонок лифта. И снова гулкое эхо.
Ее вкатили в какое-то помещение, металлический край стукнулся о дверной косяк.
– Осторожнее, – голос Пепе.
Короткая пауза. Шуршание, металлическое звяканье.
– Начинаем через двадцать минут.
Короткое «угу» – голос явно женский. Какое-то движение вокруг, а затем внезапная тишина.
Леся выждала минуту, приоткрыла один глаз, второй. Никого. Кто бы ее сюда ни притащил, сейчас они вышли. Палата была небольшая, стерильно чистая – все поверхности сияли режущей глаза белизной. Леся лежала на кожаном медицинском кресле с ремнями для рук и ног; у изголовья стоял непонятный прибор со множеством кнопок и реле. Рядом на металлическом столике лежали электроды с проводами, зажимы, одноразовые шприцы и ампулы.
Мозг требовал не пороть горячку, подождать возвращения докторов и задать вопросы.
Интуиция вопила: «Беги!»
«Беги», – советовал ей неизвестный в той странной записке.
Она помнила, что когда-то была другим человеком. Раскованным, смелым, открытым. Болезнь надломила ее, заставив спрятаться в неподходящем по размеру панцире, который давил, трещал по швам и, по большому счету, делал ее более уязвимой, чем если бы она вовсе его не имела.
Нет, нет! Пусть она трижды окажется не права, пусть ее осудят, покрутят пальцем у виска, пусть она сама себя высмеет позже, но сейчас она просто не могла сидеть сложа руки. Иногда даже глупый поступок лучше, чем полное бездействие.
Леся порывисто встала, прислушиваясь к звукам в коридоре, тихонько просунула голову в проем двери и, убедившись, что путь свободен, рванула к лестничному пролету.
За несколько месяцев она успела досконально изучить план клиники. Однажды, в шутку, Леся даже разработала несколько вариантов побега – хотя и понимала, что никогда ими не воспользуется. Она ведь находилась здесь по своей воле. Это не тюрьма, не колония строгого режима, даже не дурдом, где держат насильно. Это приличное заведение, где люди могут поправить свои нервы.
Спуститься по лестнице, свернуть в технический коридор. Из подсобного помещения дверь ведет в цокольный этаж, где хранится разный инвентарь. Днем здесь почти постоянно околачивается подсобный рабочий; Леся однажды подсмотрела, пользуясь разрешением свободно передвигаться по территории, как он прятал ключ от двери в навесной ржавый шкафчик в углу.
На ночь центральные двери клиники закрыты, плюс на посту дежурит охранник. А вот выход из технического помещения никто не контролирует. Леся незаметно прошмыгнула через пыльное складское помещение, едва не споткнувшись о разбросанные на полу доски, толкнула тугую дверь и очутилась на улице.
В лицо пахнуло ночной озоновой свежестью; влажная земля холодила босые ступни.
Пригнувшись, Леся пересекла газон, нырнула сквозь косматые ветви елей, тянущихся вдоль забора, схватилась за вертикальные прутья, оттолкнулась, подтянулась на руках и спрыгнула с обратной стороны ограждения.
Из дневника В.
– Ты умница, детка, – послышался в наушниках голос Дональда, когда я выпустила булыжник из рук и посмотрела вниз, на раздробленный череп, сочившийся кровью и мозговой жидкостью.
Слово «детка» казалось чужеродным в его аристократическом лексиконе, поэтому звучало особенно впечатляюще. Как будто этим «детка» он хотел подчеркнуть нечто очень важное, относящееся лично ко мне, выделяющее меня из толпы. Эта простая «детка» в его устах звучала так цинично и вместе с тем возбуждающе, что хотелось расшибиться в лепешку, но оправдать его ожидания.
– Протри камень, унеси его подальше. И беги к финишу, – напомнил он. И отключился.
А я все стояла, зачарованно глядя на распластанное на грязной земле тело, вспоминая, как еще несколько минут назад оно двигалось и изрыгало проклятья. Меня трясло от усталости и напряжения, картинка перед глазами плыла. Терзалась ли я угрызениями совести за то, что отняла у человека жизнь? Честно? Если бы я не отняла у него жизнь, то была бы сейчас на полпути к праотцам. Он бы не пощадил меня. Он жаждал победы. Он видел во мне врага, которого собирался уничтожить. Так что нет, вины я не чувствовала. Если бы у меня имелся иной способ защитить себя, я бы им воспользовалась. Но иного способа не существовало, а значит, рассуждения бессмысленны. Единственное, о чем я в тот момент могла думать, – поскорее завершить дистанцию, принять душ и как следует выспаться. Когда ты находишься на грани физических и эмоциональных возможностей, тебя перестают волновать экзистенциальные вопросы.
Дональд много рассказывал мне, когда и как возникла организация и кто стоял у ее истоков. Я старалась не показывать своего детского восторга, но не уверена, что мне это хорошо удавалось. Имен он не называл; со временем я сама их узнала и даже познакомилась кое с кем лично. Всего же их было пятеро: друзей-выпускников Гарварда, представителей золотой молодежи, баловней судьбы, пресыщенных жизнью настолько, что популярные развлечения уже не вдохновляли их. И тогда они придумали идею клуба для избранных. Клуба, где любой богатый человек мог осуществить свою фантазию. Какой бы она ни была.
Меня до сих пор поражает размах организации. Ее представители занимают все уровни власти, вплоть до высших постов в правительстве. Каждый отвечает за свою часть процесса, внося посильный вклад в функционирование клуба. Но полной информацией не обладает никто, кроме самих организаторов и частично доверенных лиц, в число которых входит и Дональд.
Я пыталась выяснить, что побуждает его, юриста от бога, который бы мог стать звездой в своей сфере, год за годом оставаться в тени, работая на это «тайное общество»? Безусловно, он получал неплохие деньги – и это еще мягко сказано. Но посвяти он себя адвокатуре, он бы добился не меньшего плюс тешил бы свое самолюбие определенной долей известности, которая приходит вместе с успехом. Дональд всегда уклонялся от прямого ответа. Я подозреваю, что ему, точно так же как мне, нравится свобода от условностей, идея вседозволенности. Нам обоим легче дышится в этой губительной для большинства атмосфере. Знаете, есть такие рыбки, которые выживают только в мутной, токсичной воде.
Так или иначе, он сам никогда не признается. Иногда мне кажется, он не считает меня достаточно умной, чтобы понять его богатый внутренний мир. Он относится ко мне благосклонно и покровительственно, как к собаке, доказавшей свою преданность. Я гоню прочь эти обидные мысли. Некоторые собаки сильно удивляют своих хозяев, когда однажды перегрызают им глотку…
Я, конечно, излишне драматизирую. Не могу избавиться от любви к максимализму и художественному преувеличению. Просто меня бесит, когда человек не до конца открывается в ответ на мою откровенность. Признаюсь, я часто фантазирую о том, как Дональда насильно отправляют в игру. Я бы многое отдала, чтобы увидеть выражение его лица в этот момент. Как быстро слетела бы с него маска отстраненной вежливости? Сомневаюсь, что он дотянул бы до финиша. Дональд – блестящий теоретик и никудышный боец. Эта мысль помогает мне примириться с его привилегированным положением.
