Четверг
Краснодар, Россия
Будь благословенна теплота кубанской осени! Леся бежала босиком по остывающей после дневной жары земле, в тонкой больничной пижаме, но не чувствовала холода. Влажная, душная ночь ласково окутывала ее, прятала под темным покровом, позволяя пробираться по городу практически незамеченной. Оглушающе стрекотали сверчки. Улочки частного сектора, почти не освещенные фонарями, тонули во мраке, и эта абсолютная – выколи глаза – чернота успокаивала Лесю.
Она знала, что домой ей не попасть – отец в командировке, а ее собственные ключи остались в сейфе клиники. Что-то останавливало ее от того, чтобы обратиться за помощью к Виктору – нелогичное, интуитивное чувство, которому с легкостью подчиняешься, лишь бы не размышлять о его природе. В относительной пешей досягаемости жила ее приятельница – к ней-то Леся и направлялась.
Старая пятиэтажка громоздкой скалой выплыла из-за стены тополей. Где-то во дворах пьяная компания негромко бренчала на гитаре, перемежая плохо исполненные песенки резкими взрывами смеха. Леся нырнула в подъезд, взлетела на третий этаж и позвонила в квартиру.
Дверь открылась мгновенно, будто хозяйка ждала ее прихода.
– Боже, как хорошо, что ты дома! – выдохнула Леся и без сил опустилась на обувной пуфик. Посидела, переводя дыхание.
Карина с удивлением смотрела на нее, сжимая в руке мобильный – вероятно, звонок в дверь прервал ее разговор.
– Прости, что я как снег на голову, да еще в таком виде, – улыбнулась Леся.
– Да уж, видок и правда странноватый. – Карина привалилась к стене, скрестив руки на груди, словно принимала решение, как относиться к увиденному. – Расскажешь, что случилось?
– Обязательно расскажу. Только можно сперва принять душ и позаимствовать одежду? – В ее голосе сквозили просительные интонации, которых Леся устыдилась. У нее форс-мажорная ситуация, а Карина вроде как подруга, – разве дружеская помощь не нечто естественное?
– Без проблем. – Карина кивнула на дверь ванной дальше по коридору. – Плескайся, а я что-нибудь подберу.
Десятью минутами спустя, пахнущая кокосовым гелем и одетая в джинсы и спортивную кофту, Леся сидела на кухне, грея ладошки о кружку с горячим чаем, и рассказывала о событиях минувших дней.
Карина слушала спокойно, изредка задавая уточняющие вопросы, и Леся мысленно позавидовала ее выдержке. Если бы к ней посреди ночи заявилась сбежавшая из дурдома подруга, Леся бы как минимум напряглась, может, даже напугалась.
– Мне нужно позвонить. Можно одолжить твой телефон?
Карина пожала плечами и протянула ей мобильный:
– Да, конечно.
Ее звонок сразу же перенаправился на голосовую почту.
– Пап! Да что с твоим телефоном? У меня неприятности, перезвони мне на этот номер, как только прослушаешь сообщение! – Леся честно старалась не раздражаться, но ей это все хуже удавалось.
Возможно, отец сильно занят на переговорах и ни на что другое не отвлекается. Странно, конечно, но вероятно. Лесе оставалось лишь сожалеть о том, что для погружения в работу он выбрал самое неудачное время. Ей нужно успокоиться, отвлечься, заглушить подступающую панику.
– Извини, пожалуйста, что я тебя напрягла, – улыбнулась она подруге.
Карина странно посмотрела на нее, как будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала.
Повисла тишина.
Леся с тоской подумала, что совсем разучилась общаться с нормальными людьми. Вот сейчас ей следовало бы задать какой-то милый вопрос, поинтересоваться, как дела, что нового в личной жизни, а она не могла выдавить из себя ни слова. Все казалось глупым, нелепым в данной ситуации. Она ведь и в лучшие времена не могла похвастаться обилием близких подруг. Все они были скучны и предсказуемы, часами болтали о шмотках и мужиках, словно в жизни нет иных развлечений.
«А после того, как я попросила подарок, он так странно посмотрел на меня, как будто больше не хотел видеть».
«Я написала ему сотню сообщений, а он отвечал односложно! К чему все это приведет?»
«Почему, почему он так со мной поступает?»
Господи! Ты же не вещь, чтобы с тобой поступать. Поступай с собой сама!
Пожалуй, только Карина никогда не напрягала ее бабскими причитаниями. Может, поэтому с ней было легче, чем с остальными. Леся попыталась вспомнить, сколько лет они знакомы, но в памяти всплывали несвязанные фрагменты – так бывает, когда просыпаешься, постепенно осознавая реальность, но все еще продолжаешь видеть сон.
Изображение перед глазами исказилось, сузившись до длинного темного тоннеля, и Леся с ужасом поняла, что снова начинает бредить. Обоняние улавливало незнакомые запахи, фоном нарастал гул, и уносившее ее течение постепенно ускорялось, увлекая ее в призрачный, иллюзорный морок.
– Что с тобой? – издалека донесся озабоченный голос. – Ты в порядке?
Леся замерла, чудовищным усилием воли останавливая бурный поток, и медленно повернулась на звук.
– Ты побледнела, словно вот-вот бухнешься в обморок. – Карина потрогала ее лоб. – Я вызову «Скорую».
– Нет, – сипло пролепетала Леся. – Не надо «Скорую», все хорошо.
– Ничего не хорошо, – категорично ответила подруга. – Тебе нужна помощь.
Что-то насторожило Лесю в ее голосе. Поддавшись порыву, она вскочила со стула и бросилась к окну и выглянула во двор. К дому подъезжала карета «Скорой», а сразу за ней следовал автомобиль Виктора.
– Как ты могла? – Леся развернулась, затравленно глядя на Карину. – Я же доверяла тебе! Ты же ничего, ничего не знаешь!
– Я знаю, что ты нездорова. Тебе необходимо лечение, Олеся! Ты сама не понимаешь, что творишь.
– Виктор позвонил тебе, да? Ты с ним разговаривала, когда я к тебе пришла? – задохнулась Леся.
– Он заботится о тебе. Он предупредил всех твоих подруг, к кому, по его мнению, ты могла обратиться, сбежав из клиники. – Карина медленно отступала к двери, преграждая путь. – Это для твоего же блага.
– Ты ничего не понимаешь! – зло прошипела Леся. Она шагнула навстречу подруге, готовая ударить ее, возникни такая необходимость.
– А ты?
– Что я?
– Ты сама понимаешь? Отдаешь отчет происходящему? – Карина предприняла попытку закрыть дверь, но Леся рванула вперед, оттесняя подругу в сторону.
Они застыли друг против друга, как два боксера на ринге.
– Вы все сговорились, да? – Лесины ноздри трепетали от сдерживаемой ярости.
– Послушай себя, послушай! – выкрикнула Карина. – Пораскинь мозгами. Если против тебя целый мир, может быть, проблема не в мире, а в тебе самой, а?
– Мне всего лишь нужно было дозвониться до отца, – Леся сморгнула выступившие на глазах слезы. – Всего лишь…
– Ты что, действительно не знаешь? – Карина смотрела на нее с изумлением.
– Чего не знаю?
– Ты не знаешь!
Темный вихрь вновь закружил, опутывая ее, утягивая в глубокую воронку. Нет, нет, только не сейчас, не в самый неподходящий момент! Леся оттолкнула Карину и бросилась к выходу. Ей нужно успеть убежать отсюда до того, как мираж поглотит ее, утащит в иную реальность.
Она стремглав спустилась с лестницы и вынырнула из подъезда в тот миг, когда к нему подходили двое медиков.
– Олеся! Стой! Подожди! – закричал Виктор, но Леся даже не оглянулась. Она неслась по мокрому от дождя тротуару, свернула во двор, за гаражи, запетляла между деревьями, обогнула мусорные баки и укрылась в маленькой рощице, отделявшей жилой район от промышленной зоны.
Она продиралась сквозь густые ветви, вслепую перепрыгивая через кочки, спотыкалась и падала, вставала и бежала дальше, пока полностью не выбилась из сил. Она рухнула на травянистую почву, доползла на четвереньках до темнеющего в сумерках куста и свернулась клубочком.
Воронка выплюнула ее из тесного чрева прямо в чьи-то мягкие объятия. Леся озиралась по сторонам, но почти ничего не видела – ее окружали бесформенные прозрачные тени. Удушливый зной дрожал в воздухе, и где-то из глубины самой темной части миража – Леся нутром чуяла – на нее смотрели чьи-то каре-зеленые, болотные глаза.
И вновь, как и прежде, возникло странное чувство родства – словно она когда-то знала этого человека или, наоборот, предвидела их будущую встречу. Он был существом из иной вселенной, но это не пугало ее, не отталкивало. На какое-то мгновение все его чувства и эмоции открылись ей, стали понятны – и Леся ужаснулась тому, как глубоко испытываемое им страдание. Увы, она ничем не могла помочь ему, по крайней мере, сейчас. Ей вдруг стало отчетливо ясно: это не призрак, не химера, не плод больного воображения, это живой человек, чье бессознательное лежало перед нею как на ладони. Она разглядывала его как величайшую драгоценность, ошеломленная новым, неведомым чувством. Собственного тела больше не существовало, она превратилась в чистую энергию, способную осязать мельчайшие вибрации. Она уже не смотрела на мир со стороны – она сама являлась целым миром, в котором зараженные одинаковым вирусом субстанции притягивались, подобно магнитам, в попытке слиться воедино, стать сильнее, неизбежнее, смертоноснее.
«У нас с ним одинаковые болезни. Мы, как радиоприемники, настроены на одну частоту, наши электрические колебания идентичны, поэтому я так хорошо чувствую его», – осенило Лесю. И тут же заговорил разум: нет, это все нереально. Это фантазия, подстегиваемая страхом одиночества, рождает манящие образы.
Темнота вокруг трепетала, теряя насыщенность, заполняясь искрящимися фейерверками окон и фонарей. Ночной город – чужой, звучавший по-иному – простирался до самого горизонта, выбрасывая в стороны щупальца узких улиц и гулких шоссе. Автомобиль мчался по дороге, а за ним над черными деревьями плыл месяц. Тот, кто сидел за рулем, испытывал боль – такую сильную, что едва оставался в сознании. Она успела разглядеть его руки с разбитыми костяшками пальцев и забинтованные предплечья – и проснулась.
Сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, в ветвях пели птицы, слабый ветерок ласково обдувал лицо. Леся зевнула и села, сонно озираясь. За ночь одежда отсырела, но воздух уже нагрелся, сглаживая дискомфорт. Издалека доносился шум автострады, в высоте монотонно гудели насекомые. Несколько секунд Леся рассеянно прислушивалась к умиротворяющим звукам, а затем вспомнила, где и почему находится.
О боже.
Она сбежала из психиатрической клиники. Побудившие ее на этот поступок причины еще вчера казались вескими и основательными, но являлись ли таковыми на самом деле? Леся опустила взгляд, уставившись на свои босые грязные ноги. Что же она творит? Разве разумный человек будет шляться по городу в таком виде с твердой уверенностью, что ей хотят навредить, тогда как никаких доказательств этому нет?
Несколько часов назад она знала, что делала. Темнота смыкалась вокруг нее, и Леся, движимая инстинктом самосохранения, предприняла отчаянные меры. Но вот наступило утро, и в свете ласковых солнечных лучей все произошедшее воспринималось странным недоразумением. Да, может, и не было никакой темноты? Большинство теорий заговора существует лишь в чьем-то воображении. Что, если ей померещилось и она повела себя как душевнобольная? Ее фантазия породила кошмар, а сознание сразу же поверило в его подлинность.
Ее напугало то, чему она не видела объяснения. Ее не удовлетворили ответы, и она посчитала их ложью. Мысль о том, что заболевание тяжелее, чем ей представлялось, ошеломила Лесю. Будто сдернули с глаз завесу – и истина предстала во всей своей неприглядной красе. Ее мозг поврежден. Она не способна адекватно воспринимать реальность. Любое событие она интерпретировала по-своему, выстраивая иллюзию за иллюзией. Не все ли истории о сумасшедших строятся именно на их твердой убежденности в собственном здравомыслии?
Леся потрогала шершавый ствол, втянув носом слабый запах смолы. Окружающий мир казался таким знакомым, реальным, однако никогда прежде она так сильно не сомневалась в его подлинности. А может, не было никакого побега? Может, она все еще находится в клинике, спит в своей палате и под воздействием сильных лекарств видит мучительно яркое сновидение?
Леся побрела наугад, ощущая себя осколком астероида, лишенным притяжения и ориентиров. Она всегда знала, что делать, а когда не знала – спрашивала у отца. Он никогда не указывал, не давал категоричных ответов, он мудро направлял, позволяя ей самой прийти к правильному решению. Они не разговаривали всего несколько дней, а Леся уже чувствовала себя сиротой.
– Пораниться не боишься? – Тихий голос за спиной заставил ее вздрогнуть.
Она обернулась, ожидая увидеть врачей и готовясь отбиваться до последнего вопреки недавним сомнениям, но увидела молодого парня в спортивных шортах и кроссовках.
Он улыбнулся, указав на ее босые ноги:
– Тут же стекло может быть. Да и собак здесь выгуливают, сама понимаешь, чем это чревато.
Все еще напряженная, Леся не сводила с него изучающих глаз. Его веселое открытое лицо напоминало ей кого-то.
– Ладно, извини. – Он махнул рукой с белым напульсником. – Ты, видимо, не расположена к знакомству. Так что я продолжу свою пробежку, если не возражаешь.
Судя по всему, парень не представлял опасности. Леся вымученно улыбнулась:
– Это ты извини. Я просто… давно не знакомилась. – Леся чуть не добавила «с нормальными людьми», но вовремя прикусила язык.
– Исправим эту ситуацию? – подмигнул он задорно. – Как видишь, я ищу любой предлог, лишь бы не бегать. Жарко сегодня. Меня Сергеем зовут.
– Олеся.
– Так что же ты делаешь, Олеся? – Сергей подошел поближе и оперся о дерево, с интересом разглядывая девушку. – Гербарии собираешь?
«Себя собираю, по кусочкам, и никак не могу собрать».
Он смотрел на нее прямо, терпеливо ожидая ответа, а Леся никак не могла придумать, что же сказать. Да что же с ней происходит? Неужели она действительно разучилась простому человеческому общению?
– Ты не очень разговорчивая, – заметил Сергей. На его губах блуждала вежливая улыбка, тоже показавшаяся Лесе знакомой.
– Если я расскажу, ты все равно не поверишь, – наконец сказала она, копируя его позу и прислоняясь спиной к соседнему дереву. – Я бы точно не поверила.
– Загадочная девушка, одна в безлюдном лесу, это интригует.
И голос. Его голос она уже слышала раньше. Леся пристально посмотрела на парня, пытаясь разобраться в причинах внезапно возникшего дежавю. Или воспоминания?
– Мы не могли раньше где-то пересекаться? – неуверенно спросила она.
– Ты из тех легкомысленных девчонок, которые не упомнят всех парней, с которыми встречались? – Его галантная улыбка превратилась в нахальную усмешку. Он оторвался от дерева, шагнув к Лесе. – Так все-таки, что ты здесь делаешь? Разыскиваешь неприятности?
В его серых глазах мелькнули безумные огоньки, и за мгновение до того, как он накинулся на нее, повалив на землю, Лесю осенило. Если надеть на него больничную одежду, заставить ссутулиться и нацепить очки с толстыми линзами, делающие глаза дикими и испуганными…
Открытие так потрясло Лесю, что она не сразу сообразила, что происходит. Его руки нырнули под кофту, бесцеремонно скользя по ее телу.
– Люцифер? Ты Люцифер?
Он дернул «молнию» на ее джинсах, запуская ладонь в трусики:
– А ты с фантазией! Мне такие нравятся.
Боль выдернула Лесю из оцепенения, заставляя ощутить тяжесть чужого тела. Она рванулась, пытаясь оттолкнуть парня, но он ударил ее по лицу и навалился всем весом, раздвигая ее ноги.
«Если против тебя целый мир, то, может быть, проблема не в мире, а в тебе самой?»
От удара голова безвольно мотнулась в сторону, в глазах потемнело. Леся растерянно поморгала, с ужасом осознавая собственное положение. Ни один мозг не способен создавать столь реалистичную иллюзию! Пусть она трижды сумасшедшая, но воображаемое насилие от настоящего отличить способна! Но даже если она ошибается и все это ей лишь мерещится, она тем более не обязана выносить эту жуткую фантазию.
Вырваться у Леси вряд ли бы получилось – парень был сильнее. Она могла бы расцарапать ему лицо и поставить несколько синяков, но это лишь разозлило бы его.
Она задержала дыхание, загоняя панику глубоко внутрь.
– Давай стоя.
– Что? – Сергей на мгновение смешался. Секунду назад под ним билась испуганная жертва, а сейчас на него смотрели дерзкие, горящие похотью глаза.
– Что слышал. – Ее голос звучал низко, насмешливо. – Стоя мне нравится больше. Только обойдемся без кулаков, козлина.
– Чего-то я не понял. – Он отстранился, продолжая удерживать ее запястья. Перемена в поведении девушки была слишком разительной, обескураживающей.
– Я люблю грубую силу, но ты перестарался. – Она облизала губы. – У меня синяк на лице останется. Ну что ты пялишься? – добавила она после паузы. – Мы трахаться будем или языками трепать?
Он выпустил ее руки на долю секунды – то ли от растерянности, то ли собираясь изменить позу – ей этого хватило, чтобы откатиться в сторону, резко вскочить на ноги и припустить изо всей мочи. Дорога пролегала неподалеку, Леся бежала с такой скоростью, на какую только была способна, не слыша летевшие в спину ругательства, не замечая острых камней под подошвами и хлеставших по лицу веток.
Она выбежала на проезжую часть, едва не угодив под колеса. Водитель успел затормозить и тут же высунулся в окно, матеря ее на чем свет стоит.
Леся обернулась: Сергей стоял в тени деревьев, не рискуя выйти из рощи. Он бросил на нее раздосадованный взгляд и поспешил удалиться.
– Да ты уйдешь с дороги или нет, овца? – раздраженно выкрикнул водитель.
Леся вернулась на пешеходную зону, прошла до перекрестка и на светофоре пересекла проезжую часть, то и дело поглядывая в сторону рощи. Стоял ясный погожий день, солнечные блики играли на пыльных листьях тополей, а прохожие шагали по тротуарам чуть медленнее обычного, плавясь в знойных лучах. Леся и сама мгновенно расслабилась, почувствовав себя в безопасности среди людей, и брела по улице, с удовольствием отмечая, как успокаивается пульс, а дыхание выравнивается.
Она не имела ни малейшего представления о том, куда идти и что делать дальше, но в данную минуту ее занимали другие мысли. Та личность, которую она достала из недр сознания на какие-то несколько секунд, чтобы выбраться из передряги с небрежной легкостью, – никак не выходила из головы. Сильная, решительная, развязная, исчезнувшая столь же быстро, как появилась. Ее хотелось вернуть, познакомиться с ней, попросить задержаться подольше…
О раздвоении личности речи не шло, Леся отлично понимала: критическая ситуация просто высвободила таившиеся внутри ресурсы – подобно тому, как мать поднимает наехавший на ребенка автобус или альпинист сбрасывает придавивший его неподъемный валун. Резервные возможности организма, проявляющиеся в опасные для жизни моменты. Но тогда почему так отчаянно кажется, что именно той, свободной, сильной личности следовало быть доминантной, играть не эпизодическую, а главную роль?
И еще одна назойливая мысль крутилась в подкорке, не давая покоя: разве насильники нападают при свете дня, практически в центре города, где полно свидетелей? Что-то абсурдное крылось в этой ситуации. Театральное.
«На себя-то посмотри, – мысленно одернула себя Леся. – Можно подумать, твое собственное поведение не напоминает фарс».
Она заставила себя отбросить воспоминания и беспокойство о будущем и сосредоточиться на текущих ощущениях, как учил ее отец. А ощущения, между прочим, были не так уж плохи – свобода, теплая погода. Правда, очень хотелось есть, но с голодом справиться легче, чем с мускулистыми санитарами.
Она бесцельно шаталась по городу до самого вечера, пока медитативный настрой полностью не развеялся. Следовало что-то решать, и как можно скорее. Обращаться к знакомым она не могла – а вдруг ее там уже поджидают? На дачу (ключ хранился под горшком с цветами справа у лестницы) – тоже. Виктор наверняка нанял людей, чтобы…
Стоп.
От неожиданной мысли, ясной как божий день, Леся остановилась. То ли ее кровь наконец очистилась от препаратов и мозг заработал нормально, то ли она устала и хотела хоть какой-то определенности – но она вдруг поняла, что все ее страхи не стоят ломаного гроша. Она взрослый, самостоятельный человек. Она пойдет в полицию, объяснит ситуацию. Пусть проверят ее личность и убедятся, что она не бродяжка. Может, у блюстителей правопорядка появится способ связаться с ее отцом?
Идти в полицию на ночь глядя Леся не хотела. Ее клонило в сон, к тому же «утро вечера мудренее» – любил повторять отец. Она пробралась на территорию детского садика, спряталась в увитой плющом беседке, улеглась на скамейку и впервые за долгое время заснула без сновидений.
Из дневника В.
Мужчины ломаются. Огромная глыбина, мощная, непробиваемая, сперва дает трещину, а потом рассыпается мелкой щебенкой. Я видела это много раз. Я бы не хотела, чтобы Майки сломался.
И дело даже не в том, что он – мой игрок, мой выбор. Я не делала ставку на его победу – штурманам это запрещено, чтобы оградить от искушения нарушить правила. Просто он был хорошим героем, понимаете? По-настоящему хорошим. Типа Джона Сноу, только реальным, не вымышленным. И та история, в которой он сейчас играл главную роль, – история о силе, о цели, о преодолении. Меня всегда потряхивало от подобных сюжетов. Когда человек выходит за границы возможного.
Еще только изучая досье Майка Нолана, я не испытывала этой нервной, возбуждающей дрожи, какую испытываю сейчас, слыша его срывающийся от усталости голос. Тогда я воспринимала его как один из многих вариантов, безличностно. И даже когда я занималась с ним сексом – отличным, надо сказать, сексом, – я еще не была влюблена. Упс, я, кажется, произнесла это вслух? Что ж, не имеет смысла и дальше скрывать от себя самой свои чувства. Я увлечена Майком. Хочется связать его, избить до крови, заставить любить себя. Хочется самой ползать перед ним на коленях, обслуживать его, считывать его желания по одному взмаху ресниц. Черт возьми, может быть, прав Дональд, и здесь попахивает извращением? Лишний раз убеждаюсь, что привлекательность мужчины я особенно остро замечаю через его боль. Как будто мое зрение включается исключительно чужим страданием. А может быть, причина в том, что, когда мужчине больно, он наиболее ярко демонстрирует свое мужество. Или не демонстрирует.
Хотя, вероятно, я просто зависима от адреналина и игр на грани, ведь так жизнь ощущается острее. Иногда я жалею, что человеческое тело настолько хрупкое. Ведь можно было бы отрываться на полную катушку, не боясь, что изувечишься или сломаешь хребет.
Интересно, прочитай мои родители или старые друзья этот дневник, поверили бы в мое авторство? Или подумали, что это пишет больная на голову психопатка, выдающая себя за их славную, милую девочку, чуждую всего экстраординарного? А та, прежняя я, поверила бы?
Как меняется личность? Берет нечто извне, обрастая новыми качествами, как днище корабля – ракушками? Или же в ней изначально заложено то, что проявится – или не проявится – со временем, как перламутр внутри моллюска? Мне хочется думать, что верен второй вариант. Я с детства ощущала в себе смутную, нераспознаваемую неудовлетворенность. Мне не хватало опыта и ума разобраться с нею, и единственное, что я могла, – сублимировать, загонять свои неясные желания еще глубже, направлять энергию в учебу, работу, разврат, заботливо накрывая крышкой кипящее в голове варево.
Дональд сорвал эту крышку, позволив мне познакомиться с моей истинной сутью. Возможно, это произошло слишком рано и слишком жестоким способом. Но победители не сожалеют о трудностях борьбы.
За добычей охотится несколько команд или отдельных игроков – кому как удобнее. Если победитель один – приз не придется делить. Но большинство участников не волнует денежное вознаграждение. У них и так достаточно денег. Им не хватает эмоций, впечатлений. И поэтому они приходят в клуб, где находят именно то, чего им так недостает. Видели бы вы, как горят их глаза от предвкушения охоты. Еще бы! Собственноручно лишить жизни невинного (или относительно невинного) человека – это вам не скучная игра в гольф или вечер в опере. Здесь есть настоящий азарт, драйв. Нужно заметить, что участникам важно не просто убить добычу – им важно убить эффектно, потрясти воображение, вызвать овации и зависть соперников – таких же избалованных, пресыщенных жизнью богачей.
В клубе ведется негласное соревнование за самый необычный финал. Чем изощреннее, зубодробительнее смерть, тем больше очков ты зарабатываешь, занимая почетное место лидера. Последние полгода никто не может превзойти результат одного успешного финансиста, мы кличем его Эстет. Он со своей командой загнал жертву в сарай (здоровый был, между прочим, бугай, отсидевший десять лет за изнасилование и убийство), оглушил ее, подвесил за ноги вниз головой, сделал надрез на шее и сидел на раскладном стуле, наблюдал, как из несчастного капля за каплей вытекает кровь. Мало того что наблюдал, на камеру снимал – для домашнего архива.
Я против подобной жестокости. Прелюдия, игры, развлечения могут быть веселыми и жестокими. Но смерть должна быть быстрой и легкой.
Я рада, что Майк проучил Эстета. Ирония судьбы. Он хотел довести добычу до комы, но теперь валяется в коме сам, в частном госпитале, и ходят слухи, врачи не делают позитивных прогнозов.
Я попросила Майка продержаться неделю. Я верю в него, несмотря на то, что до сих пор самому удачливому беглецу удалось выстоять лишь три дня. Дональд смотрел на мой энтузиазм с долей скепсиса, но теперь он уже и сам внимательно следит за игрой – все следят. Такого увлекательного этапа не помнят даже заядлые игроки. Благодаря Майку моя репутация взлетела до немыслимых высот. Уже трое уважаемых членов клуба заявили, что будут участвовать во всех играх, для которых «добычу» подбирала именно я. Такими темпами, Дональд, твоя детка тебя превзойдет.
Впрочем, не буду раньше времени задирать нос. Не уверена, проявится ли моя страстная скрупулезность в отношении свежих кандидатов. Все-таки Майки – это особый случай.
Знаете, как бывает, проходишь мимо витрины магазина, видишь какую-то вещь и остро понимаешь, что не сможешь без нее жить. Ты хочешь эту вещь, немедленно, нелогично, категорически. Точно так же мне захотелось Майка. Похоже на одержимость, согласна. Я знаю, что сказал бы мой психолог, если бы он у меня был. Вы ведь не поверили мне, когда я наплела про него? Я соврала. Нет у меня никакого психоаналитика – я никогда бы не рискнула поделиться с кем-то своими эмоциями, обнажиться настолько, чтобы стать уязвимой. Мои тайны останутся со мной, и даже если кто-то прочитает эту тетрадь, то подумает, что это наброски художественного романа какой-нибудь студентки, возомнившей себя автором психологических триллеров.
Я врала, врала и вам и себе – я писала это потому, что в глубине души мне это нравилось, нравилось возвращаться в прошлое, смакуя те события, которые раньше вызывали протест. Боли роста, когда ты развиваешься через дискомфорт, раз за разом переступая собственные ограничения…
