Глава 10

Я притормозила на парковке возле аптеки, которую заприметила по дороге на работу, надеясь приобрести не только садовые инструменты, но и найти фотоателье. В эти дни цифровых камер проявка исчезала, как и виниловые пластинки.

Я устала, но была приятно возбуждена после первого дня на новой работе. Это был обычный день. Я встретилась с коллегами и несколькими пациентками, выполнила кое-какую бумажную работу и узнала, где находятся комнаты отдыха. Хорошо было заставить мозги работать в другом направлении и – со временем – снова помогать младенцам входить в этот мир. Моя профессия всегда была для меня более чем карьера; она определяла мою личность. Я старалась теперь не думать, что Мэтью женился на двух акушерках и даже поощрял первую жену заняться этой деятельностью.

У входа в магазин я взяла небольшую тележку. Она могла мне понадобиться, если случится найти горшки для цветов – я намеревалась поставить их на ступенях у парадной и задней дверей. Несмотря на большое количество зелени, окружавшей дом, он выглядел унылым и заброшенным без цветов и кустарников в непосредственной близости. Хотя я обычно считала, что душистые цветы во дворе неуместны, я не могла отделаться от маминых наставлений. И мне захотелось, чтобы яркие оттенки многолетних растений украсили старый дом. Я старалась убедить себя, что это не имеет никакого отношения к рисунку Адриенны на стене в гостиной, где дом был изображен в его теперешнем виде. Как и с кухней, я испытывала потребность сделать его своим, насколько возможно отличающимся от того, каким его знала Адриенна. Получалось так, словно я хотела, чтобы ее призрак, не узнав дома, покинул его.

Я стояла в фотоателье, доставая из сумки катушки с пленками, когда я услышала, как кто-то меня окликнул. Я обернулась и увидела Джона МакМахона у кассы недалеко от выхода. Он подошел ко мне с упаковкой крема после бритья и двумя пачками фотобумаги.

Я неуверенно улыбнулась, вспомнив, как я видела его на вечеринке у Тиш, когда он сказал мне на прощание: «Будьте осторожны, Ава. Он не тот, за кого вы его принимаете».

– Привет, Джон. Как поживаете?

– Я полагаю, мне следовало бы задать вам этот вопрос.

– Пожалуйста, не надо, – сказала я, поворачиваясь к нему спиной. – Он мой муж, и какие бы у вас ни были с ним разногласия, это дело вас двоих.

Он помолчал немного:

– Простите. Вы правы. Я не хочу, чтобы мой конфликт с ним помешал моей дружбе с вами.

Я снова повернулась к нему:

– Я надеюсь, мы можем быть друзьями. И надеюсь, что вы и Мэтью уладите свои отношения.

Он присмотрелся ко мне с задумчивым видом.

– Я тоже, – сказал он, посмотрел на кучу катушек на прилавке передо мной. – Вы по-прежнему пользуетесь обычной камерой? – спросил он, широко раскрыв глаза.

– О нет, – покачала я головой. – Эти пленки… я их коллекционирую.

Он приподнял бровь.

– Это мое хобби. Я нахожу их на гаражных распродажах и проявляю. Я знаю, это глупо, но это меня занимает.

– Это вовсе не глупо. Это действительно здорово. У каждого человека есть своего рода страсть к подсматриванию за чужой жизнью.

Я смутилась:

– Я не подсматриваю, это просто…

– На самом деле вы этим самым и занимаетесь. Это свойственно всем людям в той или иной форме. – Я заметила, какими темными казались его зрачки на фоне голубовато-зеленой радужки, придавая особенную остроту его взгляду.

Я покраснела и испытала облегчение, увидев подошедшего к прилавку приемщика. Пока я написала на конвертах всю полагающуюся информацию и оторвала квитанции, я заметила, что Джон отошел к кассе. Я надеялась, что он уйдет, помахав мне на прощание, и мне не придется с ним больше разговаривать. Независимо от того, что я сказала о возможности для нас стать друзьями, я не думала, что Мэтью будет склонен увидеть это в том же свете.

Я поблагодарила служащего и покатила тележку, отыскивая вход в отдел садоводства. И как раз снимала с полки большущий горшок из глины, когда вновь появился Джон.

– Позвольте мне вам помочь, – быстро подошел он ко мне, взял горшок из моих рук и осторожно водрузил его в лоно тележки.

– Спасибо, – чуть улыбнулась я, отряхивая руки. Возможно, мне не удалось бы поставить эту посудину так же бережно, как это сделал он. Скорее всего, я бы вообще его кокнула, бока у него были такие гладкие, что скользили в руках… Было бы очень жалко – горшок именно такой, какой и нужен. И все же присутствие Джона вызывало у меня чувство неловкости.

– Вы на меня сердитесь? – спросил он. Его необычные глаза просветлели.

– Нет, разумеется нет, – поспешила ответить я, избегая его взгляда и опуская в тележку лопату и два маленьких горшка в придачу к большому.

– Хорошо. Потому что я собирался попросить вас показать мне фотографии, когда их проявят. Я ведь тоже фотограф. – Он слегка потряс пакетом с фотобумагой. – Хотя то, чем я занимаюсь сейчас, это сканирование старых снимков и воспроизведение их в разных размерах. Искусства здесь особенного не требуется, но это весьма любопытно.

Его открытая улыбка и непринужденная манера смягчили меня. Я подумала – была ли Адриенна такая же?

– Вы профессиональный фотограф? – спросила я.

– Нет – это просто хобби. Но мне это нравится. Вообще-то я – продавец страховых полисов. – Он усмехнулся, и на его правой щеке образовалась глубокая ямочка. – Нужно же бывает о чем-то поговорить на вечеринках…

Я засмеялась:

– Да, пожалуй. Вы один из этих пуристов, кто не доверяет цифровым камерам?

– О нет, хотя я люблю мой старый аппарат. Мне нравится экспериментировать со старыми фотографиями. Сейчас я хочу сделать подарок моим родителям к годовщине их свадьбы и…

Он остановился, как будто вспомнив, с кем он говорит, и не желая сказать лишнего.

Будучи младшей из пяти, я привыкла высказываться громко и откровенно, иначе бы меня никогда не услышали. Скрывать свои чувства – это было для тех, кто пользовался вниманием по праву рождения или положения. Мать часто говорила мне, что такое поведение не подобает леди. Мими говорила мне, что это надежный способ добиться желаемого.

Словно не заметив его колебаний, я спросила:

– Какой подарок?

Его улыбка была такой натянутой, что казалось, вот-вот порвется.

– У меня есть маленькая фотография моей сестры, четыре на шесть. Я хочу переделать ее в шесть на восемь. У меня дома есть сканер, но небольшой, и я подумал, что у них здесь получится лучше. В любом случае мне нужно, чтобы она вошла в большую раму, которую я купил в антикварном магазине в Саванне. Это их любимая ее фотография.

Я через силу продолжала держать улыбку.

– Прекрасная мысль. Я уверена, это будет иметь для них большое значение. – Я вспомнила выцветшую фотографию моего деда в военной форме, перед тем как его отправили в Италию во время Второй мировой войны. Она стояла у Мими на ночном столике. На фотографии он облокотился на старую машину, обнимая одной рукой невероятно молодую Мими. Они смотрели друг на друга, смеясь. У Мими было полно фотографий в старой коробке из-под обуви, но это была единственная, которую она держала у своей кровати.

– Да, я надеюсь. – Он заглянул в пакет. – Хотите посмотреть?

На мгновение я онемела, соображая, как бы мне отказаться. Но отказаться было уже невозможно.

– Мне бы очень хотелось. – Я скорчила любезную мину. На самом деле вовсе мне не хотелось знать, как выглядела Адриенна. Гораздо легче бороться с абстрактным образом и вытеснять из своей жизни призрак, а не конкретную личность с определенной внешностью.

Джон сунул руку в пакет, достал потертый конверт и загорелыми пальцами вытянул фотографию и дал ее мне.

Сначала я не заметила на снимке воду. Женщина в центре приковывала внимание, затмевая все остальное. Я знала, что между ними не было родства, но они с Джоном так походили друг на друга, что их можно было легко принять за родственников. Как и Джон, она была очень светлая блондинка, глаза у нее были ярко-зеленые. Она была прекрасна, с великолепной кожей, замечательные черты лица, но было и еще что-то помимо этого. Если харизма могла в таком виде предстать на бумаге, трудно было вообразить, насколько она могла быть изумительна в реальной жизни.

Она смотрела на фотографа с улыбкой Моны Лизы, но в ее взгляде не было робости. Я пристально посмотрела на ее глаза. На первый взгляд они казались мне такими же, как у Джона, но я ошиблась. Его взгляд можно было прочитать, его эмоции легко различимы. Но глаза Адриенны отличались даже по цвету: на ярко-зеленый фон ложились тени. Я держала снимок за уголок и думала, что, если пригляжусь поближе, смогу различить что-то, что она желала скрыть.

– Она прекрасна, – сказала я, ненавидя это слово, зная, что это было все равно что называть цунами волной. Я заставила себя перевести взгляд на остальное на снимке и увидела, что она стоит на палубе парусной яхты, держа веревку с уверенностью, свидетельствующей о том, что она знала, что делает. Она обернулась через плечо взглянуть на окликнувшего ее фотографа.

– Кто ее снимал? – спросила я, неохотно возвращая Джону фотографию.

Он смотрел на конверт, в который вкладывал фотографию.

– Мэтью, – ответил он невыразительным тоном. – Они собирались следующей весной участвовать в гонке в Чарльстоне, так что часто выходили на этой яхте.

– Они выиграли?

Он смотрел на меня мгновение, прежде чем ответить.

– До участия дело не дошло. В конце августа она умерла.

Я пожалела, что уже отдала ему фотографию. Я хотела снова ее увидеть и понять, не затуманивало ли ее глаза знание, что ей оставалось жить всего несколько месяцев. Как будто такое было возможно.

– Мне очень жаль, – проговорила я, словно это имело какое-то отношение ко мне. Как будто я могла это предотвратить.

– Благодарю вас, – чуть кивнул он. Взгляд его прояснился, и улыбка была искренней.

Я взглянула на часы и удивилась, что уже так поздно. Мэтью работал дома и, наверное, ожидал меня.

– Мне, пожалуй, пора ехать. Рада была снова с вами увидеться.

– И я тоже, – сказал он. Затем достал бумажник и вручил мне визитку. – Позвоните, когда фотографии проявят. Мы могли бы вместе позавтракать и посмотреть на них.

– Позвоню, спасибо, – сказала я, убирая карточку, неуверенная, что я так и сделаю.

– Прекрасно. Тогда до встречи. – Он пошел было к двери, но по дороге остановился и снова обернулся ко мне. – Кстати, скажите Мэтью, что мои родители благодарны за все рисунки Адриенны, которые он вернул сегодня. Я уже четыре года просил его об этом. Но скажите ему, что это ничего не меняет.

Не дожидаясь моего ответа, он повернулся и вышел. Автоматические двери захлопнулись со звуком, напоминающим легкий вздох.

Кровь прилила у меня к щекам. Мы с Мэтью условились вместе пересмотреть все в студии, когда оба будем свободны, чтобы решить, что с этим делать. Предполагалось, что мы будем решать это вдвоем.

Руки у меня дрожали, когда я расплачивалась кредиткой. Почему он сделал это сам, без меня? Я уложила все в машину и выехала с парковки. И только тогда поняла, что большой цветочный горшок с крутыми боками остался в тележке. Впрочем, мне было плевать на все горшки мира… Единственная волновавшая меня мысль была: что именно он надеялся там найти?

Я стояла на коленях в грязи с моей корзиной, вырывая в огороде сорняки и собирая окопник для Леды. У нее так разыгрался ревматизм, что она могла с трудом сгибать пальцы, и мне пришлось взять на себя обязанности по садоводству. Джемма много мне помогала, но я знала, что она предпочитает нянчить маленького Робби, и позволяла ей это. Она любила моего мальчика, как и он ее. Как только он мог понять, я рассказала ему, что Джемма спасла жизнь ему и мне, и мы перед ней в неоплатном долгу.

Я опустилась на пятки, распрямила спину, стараясь не думать, что чрево мое пусто. Я знала после рождения Робби, что детей у меня больше не будет. Робби был чудесным ребенком, добрым, умненьким и жаждущим знаний. И все же я оплакивала пустоту в нашем доме, где уголки и комнаты должны были бы быть наполнены детским смехом и топотом маленьких ножек.

Джеффри утешал меня. Робби было для нас достаточно, и мы привыкли к тому, что у нас один ребенок. Но когда Джеффри по ночам любил меня, я угадывала по его ласковому шепоту, что втайне он был рад. Потому что я видела ужас на его лице, когда я рожала нашего сына, видела страх узнать, что «навсегда» могло означать только несколько лет.

Робби засмеялся, этот звук – отрада для моего сердца. Он вставал на пухлые ножки и пытался бежать. Он был осторожный ребенок и останавливался каждый раз, когда Джемма тянула его за ручку. Мне казалась естественной его неуверенность, раз жизнь досталась ему так нелегко. Все, что мы с Джеффри могли делать, это не вскакивать и не бежать к нему всякий раз, когда он спотыкался или оказывался далеко от наших заботливых рук.

Я снова занялась огородом, смех Робби облегчил мне труды. Когда Джорджина и я были маленькие и наша мать была еще жива, у нас был прекрасный сад, полный душистых цветов и трав, потомков черенков из сада нашей бабушки в Саванне. Мой отец был фермер, но он завоевал сердце девушки из богатой семьи в Саванне. Он отвел место на нашем огороде для ее легкомысленных цветов, надеясь этим как-то возместить ей переезд на наш пустынный и иногда враждебный остров. Но это ему не удалось. Когда мне было одиннадцать лет, а Джорджине девять, она родила мертвого ребенка и вскоре впала в лихорадку. Однажды она заснула днем и больше не проснулась. Ни дети, ни муж, ни ее любимые цветы не смогли сохранить ей жизнь. Хотя мне не хватало нескольких месяцев до двенадцати лет, я дала себе обещание позволять себе любить что-нибудь только всем сердцем.

Я поправила на голове капор, чтобы спрятать лицо от палящего солнца, пот ручьями лился у меня между лопаток. Мне хотелось больше помощниц, новое платье, цветы в саду, как у Анны Матильды Кинг с соседней плантации. Она не желала сажать ничего без приятного аромата, и ее сады были легендой.

– Мистрис Фразье.

Я увидела Натэниела Смита, подходившего со стороны дома со шляпой в руках. Я с усилием выпрямила затекшие ноги, чтобы подняться и дождаться его. Он наклонил голову в знак приветствия.

Джеффри не изменил о нем мнение после ужасного дня резки свиней и рождения Робби. Но я изменила. Я стянула перчатки, золотой обруч у меня на пальце сверкнул в солнечном свете, и протянула к нему руки.

– Называйте меня Памела. Я вам бесконечно обязана и благодарна за помощь, когда родился Роберт.

Не снимая перчаток, он взял мои руки в свои.

– Вы ничего мне не должны. Я был рад быть полезным вам и вашей семье. И вы, конечно, можете называть меня Натэниел. – Он отпустил мои руки и какое-то время смотрел в землю. – Однако я пришел с надеждой попросить об услуге, но никак не о плате.

Робби взвизгнул, и мы оба посмотрели туда, где Джемма подбрасывала его в воздух и ловила. Она увидела, что мы на нее смотрим, и, застенчиво нагнувшись, натянула себе на лицо шарф, прикрывая отсутствующий глаз.

– Девочка работает у вас? – спросил Натэниел.

– Да, благодарю вас. – Я внимательно на него посмотрела, тревожно наморщив лоб. – Надеюсь, вы не пересмотрели наш бартер.

– Нет, конечно нет. Я рад, что она вам полезна.

– Но это не то, о чем вы пришли поговорить.

Он покачал головой, и я заметила, что ему неудобно заговорить о том, что ему нужно.

– Пойдемте, – сказала я, – сядем в тени и выпьем холодной воды. И вы сможете изложить свое дело.

Он кивнул в знак согласия и последовал за мной.

Джемма, посадив Робби себе на бедро, уже шла к леднику за льдом. Мы сели в тени на дубовую скамью, которую Джеффри вырезал из упавшего дерева, и говорили о пустяках, пока Джемма не принесла для нас напиток.

Без всяких оговорок он сказал:

– Я пришел поговорить с вами о мисс Мак-Грегор.

– О Джорджине? – спросила я с удивлением.

– Да. После смерти вашего отца вы взяли на себя ответственность за сестру, и она живет теперь под вашей крышей.

– Да, но Джеффри – глава нашей семьи. Если вы пожелаете остаться к ужину, он вернется с полей…

– Нет. Я хотел поговорить с вами. Ваш муж и я…

Он замолчал.

– Да, мой муж и вы не дружите, хотя я никогда не могла понять почему. Но я не могу принять какие-либо решения относительно Джорджины, не посоветовавшись с ним – и с ней, кстати. Джорджина гостит у друзей на Камберленд-Айленд до конца месяца, но если вы хотите…

Он покачал головой:

– Я уже трижды просил ее стать моей женой – три раза за последние три года, и каждый раз она отказывала.

Я не особенно удивилась, услышав это, но что меня удивило, так это то, что Джорджина поддерживала отношения с Натэниелом, поскольку я сама не видела его и не говорила с ним после рождения Робби.

– Тогда почему вы спрашиваете меня? Моя сестра не нуждается в моих советах. Она всегда умела сделать собственный выбор.

Натэниел уставился на свою шляпу.

– Памела, вы добрая хорошая женщина. Я знаю, вы не прогоните Джемму и будете с ней хорошо обращаться.

Он отвернулся, и я тоже почувствовала, что не могу встретиться с ним глазами.

– Отчасти по этой причине я и сватаюсь к Джорджине, – продолжал он.

Моя рука со стаканом зависла в воздухе.

– Я не понимаю.

Он допил свой стакан одним глотком, и я подумала, что он хотел бы, чтобы в стакане было что-то покрепче. Глядя в пустой стакан, он сказал:

– Я влюбился в Джорджину с первой встречи. Вы жили в то время в Саванне у бабушки, но я получил разрешение вашего отца ухаживать за ней, и она согласилась. Я думал о помолвке, но она вдруг перестала со мной встречаться, и тогда я понял, что за ней ухаживает Джеффри.

Я сглотнула.

– Да, я это знаю. А потом я вернулась, и Джеффри встретился со мной. Между нами не было из-за этого вражды, уверяю вас. И я часто думала, что вы были бы ей хорошим мужем. Но все же я не могу выбирать ей супруга. Если вы хотите за ней ухаживать, вам нужно не мое разрешение, а ее.

Он глубоко вздохнул:

– Джорджине нужен муж и свой дом, Памела. Я бы ей подошел.

Он стиснул в руке поля шляпы. Я знала, что он мне не все сказал, это было видно по тому, как он отворачивался от меня, избегая моего взгляда.

Я сжала ему руку повыше локтя.

– Скажите мне, – произнесла я так тихо, что едва слышала сама себя.

Он положил руку на мою.

– Ваш муж очень вас уважает.

– Мне не нравится, на что вы намекаете.

Он встал со шляпой в руках.

– Я ни на что не намекаю. Я только хочу сказать, что Джорджина молода и красива, и я хотел бы, чтобы она стала моей женой.

– Вы ее по-прежнему любите?

Он глубоко вздохнул, и я вспомнила, как он горевал по своей первой жене.

– Да, я иногда желаю, чтобы этого не было, но я ее люблю.

Я взглянула в сторону Джеммы, где она сидела на траве, а Робби бегал вокруг нее, его коротенькие ручки были похожи на крылья. Я легонько погладила пальцем свое кольцо.

– Я спрошу ее, можете ли вы ухаживать за ней, и если она согласится, я поговорю с Джеффри. Но если вы ее любите, вы знаете, что ее нелегко убедить.

Лицо его смягчилось, он улыбнулся:

– Благодарю вас, Памела. Я буду надеяться на успех. – Поклонившись и надев шляпу, он сказал: – Я должен позволить вам вернуться к вашей работе.

Я взглянула в его красивое лицо и задала вопрос, который мучил меня многие месяцы:

– Почему вы и мой муж так не любите друг друга?

Его, казалось, удивила моя откровенность, как это случалось со многими. Быть может, потому, что я была лишена материнских наставлений, я знала по опыту: чтобы получить ответ, нужно прежде всего спросить.

На его губах мелькнула легкая улыбка, но юмора в ней не было.

– Ваш муж сможет лучше ответить на это. Я советую вам спросить его. – Он коснулся рукой шляпы и ушел.

Я долго стояла на месте, слушая смех моего сына и вертя на пальце кольцо, прежде чем уйти в сад. Я все время думала, что имел в виду Натэниел, и внезапно я утратила уверенность, что хочу это знать.