Глава 15

– Конечно, – кивнул Крапивин, – но ничего интересного не нарыл. Сплошной позитив! Ну не было у Ткачева врагов, он со всеми поддерживал ровные отношения.

– Буля, у тебя есть фото сыпи на плечах Антонины? – вдруг спросил Ватагин.

Люба протянула ему снимки.

– Вот, а зачем они тебе понадобились?

– Мыслишка одна возникла, – пробормотал Александр Викторович, рассматривая фото.

– Я могу продолжать? – ехидно поинтересовался Крапивин.

– Прости, Валера, – извинился психолог, встал и вышел.

– Куда это он? – удивилась Эдита.

– Живот, наверное, заболел, – хмыкнул Крапивин. – Так я про Ткачева. Студенты его любили за незлобивость – преподаватель никогда не ставил неуды. Коллегам нравилось, что у Тихона Матвеевича нет карьерных амбиций. Там же на кафедре такой котел кипит! Каждый из преподов хочет заполучить более высокую должность, лезет дружить с деканом, с ректором, дерется за защиту диссертаций, за издание монографий. Тихону Матвеевичу все это было по барабану. Он вполне удовлетворялся тем, что имел. И народ отмечал его любовь к супруге, в последнее время ставшую просто безбрежной.

– Раньше он хуже относился к жене? – уточнила я.

Крапивин пошел к чайнику.

– Главное местное радио у них доцент Валентина Серебрякова. Непонятно, когда мадама успевает работать, потому что постоянно следит за сотрудниками, причем не только своей кафедры. Она знает о коллегах все! Даже то, о чем те сами не подозревают. Я беседовал с людьми в кабинете заведующего, но это лишь гордое название закутка без стен и дверей – в углу большой комнаты с помощью двух шкафов сделана выгородка, и туда впихнули письменный стол и пару стульев. В общем, у босса совсем не шикарные условия. Тому, кто хочет с ним посекретничать, надо посоветовать делать это в другом месте. Преподаватели не каждый день бывают на службе, вчера их там было девять человек. Я сначала опросил восьмерых, Валентину оставил на закуску. Серебрякова тут же завела: «Не имею обыкновения подслушивать, подсматривать, вынюхивать, но…»

– Если человек так говорит, то он стопроцентно занимается подслушиванием, подсматриванием и вынюхиванием, – заметила Эдита, глядя на дисплей телефона, куда только что прилетело чье-то сообщение.

Валерий поставил на стол чашку с кофе и продолжил с того места, на котором компьютерщица его перебила:

– «…Но хочу вам сразу сказать, что мои коллеги не совсем правильно оценивают отношения между Тихоном и Антониной. Все вам пели, что Ткачев являлся образцово-показательным мужем, который по несколько раз в день звонил супруге и ворковал: «Солнышко, как дела? Что ты поделываешь?»

– Они говорили неправду? – спросила я.

Крапивин усмехнулся:

– Тот же вопрос задал ей я. И услышал в ответ: «Ни слова лжи! Но наши сотрудники не умны, не поняли, с кем Тихон Матвеевич беседовал. А я сразу догадалась: не с женой он щебетал, с любовницей».

Сделав глоток кофе, Валерий поморщился и пошел к шкафу.

– Я у Валентины поинтересовался, откуда мысли про измену супруге. И Серебрякова изложила свое видение событий. По ее убеждению, у коллег плохая память, они не помнят даже, что вчера происходило, поэтому уверены: Ткачев всегда демонстрировал заботу о жене. А Валентина обладательница острого ума и, как она сама сказала, великолепной мнемы. Поэтому ученая дама не забыла, что нежности по телефону начались примерно год назад, до этого Тихон Матвеевич не баловал Антонину Ивановну особым вниманием. Еще мадам прочитала мне лекцию, так сказать, об этике и психологии семейной жизни. По-учительски так, обстоятельно. «Молодой человек, уверена, вы холостяк, поэтому не знаете, что после трех лет совместной жизни любой брак превращается в рутину. Спадает пелена влюбленности, изменяется тональность общения. Молодожен звал новобрачную «зайкой», «киской», придумывал ей другие милые прозвища, а спустя несколько лет жена уже именуется «мамой», поскольку дети народились. Прежде жена получала эсэмэску: «Поросеночек, надень красную пижаму, хочу ее с тебя снять». А теперь идут сообщения иного содержания: «Что купить? Кефир брать?» И это я веду речь о хорошем браке, в котором мужчина прекрасно относится к спутнице жизни, отдает ей зарплату и является заботливым отцом. Просто любовь у супругов стала другой, вместо пламени ровно горящий костер, который иногда затухать начинает, а потом, глядь, опять языки вверх скачут».

– В принципе, ученая дама права, – вздохнула Аня.

– Любовница… – протянула я. – Может, Юлия Бокова что-нибудь знает? Надо с ней поговорить. Эдя, дай-ка мне телефон и адрес Юли.

Булочкина пробежала пальцами по клавиатуре.

Дверь отворилась, в комнату вернулся Ватагин и воскликнул:

– Вот, посмотрите! Что это вам напоминает?

Я взяла снимки, которые протянул мне психолог. И поняла, что вижу съемку, сделанную много лет назад перед судебным вскрытием женского тела.

– Такая же аллергия, как у Антонины… – удивленно протянула Буль, заглядывая через мое плечо. – Это чей труп? Судя по обстановке, исследование делали давно. Кто на снимке?

Александр Викторович побарабанил пальцами по столу.

– Лавиния Либер. Мой провал. История из моей наивной, самоуверенной юности. Из-за нее я, в то время Саша Ватагин, решил даже уйти из профессии. Но профессор Краузе сумел убедить меня, своего аспиранта, что проколы могут случиться у любого. У многих бывших студентов, только что получивших диплом медика, возникает ощущение, что они боги, знают все. Начинающие Гиппократы свысока посматривают на пожилых специалистов, посмеиваются, когда слышат, как те говорят больной: «Дорогая, зачем вам антибиотики? У вас обычная простуда. Чай с лимоном, малиновое варенье, носочки шерстяные, да насыпьте в них порошок сухой горчицы». Ну разве это лечение? Анекдот!

Психолог тяжело вздохнул:

– И я таким был. Вы знаете, что учился я в Америке. Поступил на медицинский, но постепенно, посещая лекции, понял, что хочу быть психологом, и перевелся на другой факультет. Так я оказался под крылом профессора Наума Краузе, ныне уже покойного, который в свое время сбежал из СССР, потому что коммунисты считали психологию лженаукой. Вы в курсе, что в МГУ факультет психологии появился только в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году? Наум еще молодым человеком умудрился отбыть за рубеж, предугадав, что предстоят темные времена, и благодаря своей прозорливости избежал смерти. Краузе бы точно расстреляли в годы сталинских репрессий, по отцу он был еврей, по матери немец, сомневаюсь, что с таким «коктейлем» в крови тогда можно было выжить. Профессор был гениальным психологом, специалистом по раскрытию преступлений, сейчас таких называют профайлер. Краузе руководил группой ученых, и мне, до невозможности трудолюбивому юноше, повезло попасть в коллектив, которым он руководил. Дело Лавинии Либер было первым для меня: Лавиния из семьи эмигрантов из России так называемой первой волны. В возрасте сорока лет она умерла от инфаркта, а до этого на здоровье никогда не жаловалась. Ее родители забеспокоились, потребовали вскрытия, но исследование ничего подозрительного не обнаружило, диагноз подтвердился. Однако мать Лавинии не успокоилась. Она пришла к Краузе и заявила, что ее дочь убили. Мария считала, что преступление совершила жена некоего Джона Иванофф, как понимаете, тоже человека с русскими корнями. Лавиния была его любовницей. Почему Мария заподозрила, что смерть дочери не случайна? Оказалось, Элен, законная жена Джона, узнала про связь мужа, заявилась в дом к Либер, а когда та ее не впустила, перебила окна на первом этаже, крича: «Я тебя убью!» И через несколько недель соперница скончалась.

– Я бы тоже решил, что дело нечисто, – заметил Валерий.

Ватагин взял один снимок.

– Наум начал просматривать документы и увидел, что эксперт отметил наличие аллергии на верхней части ног покойной. Патологоанатом написал, что ранее никогда не встречал таких прыщиков: они не красного или розового, а оранжево-желтого цвета и в середине каждого есть черная точка. К тому же сыпь довольно странно расположена. Над левым коленом большое скопление, в том же месте на правой ноге прыщиков гораздо меньше. Ниже никаких следов, выше только отдельные прыщики, а вот на боковой части левого бедра их оказалось много, но высыпания там располагались дорожками. Вот, полюбуйтесь…