Глава сорок восьмая

Машина Пахомова неслась по дороге. Он за рулём. Рядом Нельсон. За ними следовала машина с тремя оперативниками.

Первые несколько минут ехали молча. Потом Нельсон спросил:

– Обвинения серьёзные?

– Железобетонные, – ответил Борис.

– Ты вёл расследование?

– Я.

– Тогда верю. Так в чём же мой прокол?

– Могу объяснить. В школе это называлось «Разбор ошибок». У тебя их было несколько. Первая: «Из рук в руки», толстая газета, её не было в начале, я бы запомнил. Ты поэтому и настоял на повторном обыске, чтобы её подложить. После твоего отъезда, я стал всё перематывать назад, и меня насторожило, как ловко ты подсунул версию «сантехник», как она гладко раскручивалась и как мастерски была утоплена… Это по первому убийству. Теперь по второму: преступник должен был знать дату отлёта Григория и Елены, ведь они её не афишировали. После телефонного разговора твоей мамы с Еленой, ты это узнал. Узнал и про предстоящий ремонт. И адрес Яны ты знал – мы у неё были. Времени оставалось мало, надо было торопиться до отлёта и, главное, чтобы Яна не успела договориться с другим сантехником. Поэтому на следующий день объявление уже лежало в её почтовом ящике… Понятно, что его бросил туда твой подручный, но… Объявление отпечатано на компьютере и выпущено из цветного принтера. А мы знаем, что наш «сантехник» Интернетом не пользуется. Отправить кому-нибудь из знакомых, чтоб тот ему передал, и объявление, и Янин адрес, и указания к действию – означало расширить круг участников – это опасно. Послать по почте – потерять, минимум, три, а то и четыре дня. Поэтому ты отправил своё письмо с проводницей, просто и быстро: вечером дал – утром оно было получено.

– Ну, знаешь… Это сложно доказать.

– Оказалось проще, чем тебе кажется: мы опросили проводниц поездов Московского направления, предъявили твою фотографию – тебя сразу узнали.

– Да, с моей повязкой это не сложно. Не подумал о том, что станешь допрашивать проводниц. Недооценил тебя! – признался Нельсон.

А Борис продолжал:

– Одновременно и в Интернете появилось такое же объявление: «Опытный сантехник, специалист по джакузи»… и так далее. Ты подстраховался: вдруг Яна будет искать сантехника в Интернете. Объявление на всех сайтах, разослано из Санкт-Петербурга, интернет-кафе «Ласточка», где тебя тоже по фотографии узнали… А теперь объясни: почему сам не приехал, не передал своему сообщнику из рук в руки?

– Маме было плохо, она проходила химиотерапию, я боялся её оставить.

– Но чтобы убить Григория, ты решился её покинуть.

– Ей стало чуть лучше. Кстати, я в Москве был всего полдня.

– Знаю, мы и это проверили: утром прилетел, сделал своё дело и сразу смылся… У меня есть несколько вопросов. Ответишь?

– Конечно.

– Первый вопрос: как Амиран вышел на сантехника, точнее, как ты вышел на Амирана?

– Всё так же: рекламка в почтовом ящике и подстраховочные объявления в Интернете и в пяти центральных газетах.

– Но он мог не клюнуть на приманку.

– А это не важно – главное было навести следствие на сантехника, для этого мой подручный позвонил Амирану, я знал, что вы будете проверять его телефон.

– Ясно. Ещё вопрос: как Амиран и Григорий отреагировали на твою клоунскую внешность? Она должна была их насторожить.

– Конечно. Поэтому в подъезде я снимал парик, бороду, усы, бакенбарды и представал перед ними в нормальном виде, оставлял только тёмные очки, чтобы прикрыть свою одноглазость. Маскарад нужен был для свидетелей, которых вы потом, конечно, допрашивали.

– Понятно. Теперь последнее: эксперты спорили об орудии убийства. Возникли сомнения, сбивал с толку разводной ключ, который оба раза оставлял преступник. Кстати, зачем ты это делал? Чтобы сбить нас с толку?

– Чтобы соответствовать питерскому маньяку.

– Удар и в первом и втором случае был единственным, но смертельным, тот, кто бил, умел и знал куда! У меня возникло одно предположение, решил проверить. Помнишь, дней десять назад, в Питере, у твоего подъезда на тебя напали хулиганы?.. Это была проверка. Двое наших оперативников вызвались тебя спровоцировать – ты их обоих отключил, двумя ударами…

– Так это твои ребята?.. Жаль! Надеюсь, я их не очень покалечил?

– Мы предусмотрительно надели на них жилеты, на голове у каждого был шлем, прикрытый капюшоном. Как видишь, мы подстраховались. Но, не смотря на всё предосторожности, эти два камикадзе не сразу пришли в себя. Хорошо, что спасательная команда успела вмешаться.

– Постой, постой, это ты о тех псевдо-спортсменах?

– Почему «псевдо»? Все трое мастера спорта.

– Да ты просто Станиславский – такой спектакль поставил!

– Мне нужно было понять: способен ли ты убить человека? И я понял: да! И физически можешь, и самое главное, ты к этому и психологически готов.

– Дай мне закурить, – попросил Нельсон, – в наручниках это сложно, без привычки.

Пахомов достал сигарету, раскурил её и протянул Нельсону. Сделав пару затяжек, тот медленно произнёс:

– Я – не профессиональный убийца. Я – изуродованный человек, и это меня угнетало и угнетает. У меня воспалённое самолюбие, я очень раним, потому что, потеряв глаз, стал ущербен, стал объектом для жалости, насмешек, зубоскальства… Поэтому с детства готовился давать беспощадный отпор – занимался боксом, карате, участвовал в самых жестоких драках, не просто участвовал – я искал их, воспитывая в себе бойцовские качества. Но это не значит, что я могу убить из жестокости или просто так, из любви к убийству, да никогда, упаси Господи!.. Но если меня болезненно ранят или пытаются ранить, причём, не куда-нибудь, а в самое сердце, где я храню самое дорогое, тогда да, я могу убить, и ты прав: я готов к этому и физически и морально!

– А что ты хранишь в сердце?

– Маму и Лену, – сразу, не задумываясь, ответил Нельсон. – Но мамы уже нет, она переселилась в память, а Лена… Судя по предполагаемому сроку, который я получу, Лена тоже плавно перейдёт в воспоминания.

– Ладно, об этом хватит… Пойдём дальше. Мы спорили об орудии убийства, а, оказывается, ты их убивал просто кулаком или ребром ладони? Это карате? У тебя чёрный пояс?

– Нет, до десятого дана ещё не добрался – пока я ещё ханси, девятый дан. Но боевые приёмы отработал неплохо.

– Мы в этом убедились. А я, увы, только через шестой дан перевалил…

– Можно, теперь я задам тебе вопрос: как вы вышли на моего подручного?

– Случайно. Поймали вора, который решил какому-то иностранному коллекционеру продать уникальный бриллиант «Глаз индейца».

– Я этого опасался: не сдержался, мошенник! Расскажи подробней.

– Изволь.

И Борис стал подробно изображать сцену допроса, настолько выразительно, что Нельсон увидел её, как на экране: и Пахомова, и сидящего напротив него Гуралика. Автор хочет, чтоб эту сцену увидели и читатели, поэтому приводит её здесь полностью.

В кабинете Пахомова – он и Гуралик.

– Я о вас навёл справки и кое-что узнал, – сообщил Пахомов. – Например, что вас уже разыскивала Питерская полиция. Не скажете, за что?

– Конечно, скажу. Скрывать истину от такого симпатичного следователя – это просто преступление! Я буду искренен, как с отцом родным, кстати, вы на него очень похожи.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, я жду.

– Хорошо, слушайте… – Он вдруг рассмеялся. – Помните у Жванецкого: «Слушайте, дети, это интересно!»…

– Вы опять отвлеклись.

– Простите, просто с вами очень приятно беседовать… Всё, всё!.. Рассказываю: я грузил чёрную икру, из Астрахани в Питер.

– Это не преступление.

– Но я грузил подпольно. В гробах.

– В гробах?! Что это значит?

– Гробы, наполненные икрой. Я их отправлял, как покойников. Таможенники относились с сочувствием, пропускали без всяких проволочек… Здесь их встречали, якобы заплаканные родственники… Всё было налажено, но однажды один гроб вскрыли.

– Интересно!.. Ну, и?..

– Я пытался выкрутиться, объяснял, что в самолёте было жарко, покойник испортился. Таможенник спросил: а почему всё такое чёрное?.. Я ответил: покойник был негром… В общем, еле отмазался, сунул пять тысяч долларов… Но потом вскрыли ещё один гроб, и ещё… Я грузил партиями, это было оправдано: бушевала эпидемия гриппа…

– Зачем вам нужно было столько икры?

Гуралик приподнялся, наклонился через стол к Борису и, как бы раскрывая великую тайну, сообщил:

– Чем больше воруешь, тем меньше шансов сесть. И наоборот!.. Но я всегда знал, когда надо остановиться. А с этими брильянтами меня просто чёрт попутал: коллеги навели на них и уговорили, всё прошло хорошо, но этот одноглазый Шерлок Холмс меня поймал. Но сказал, что прикроет. Предложение было очень кстати, на мой след вот-вот могла выйти полиция. И он, действительно, прикрыл. Но потребовал ему помочь… Он мне расписал мою роль до последней фразы, сам дал объявление, за неделю до убийства, научил, как звонить, когда и что отвечать. Пообещал за это полмиллиона долларов, оставил в залог этот грёбанный «Глаз индейца»!..

Снова в машине Борис продолжал свой рассказ.

– … Он рассказал, как ты его вынудил исполнять твои поручения, как он звонил Амирану, как звонил Григорию… Клялся, что никого из них пальцем не тронул, даже в глаза не видел… После первого убийства понял, во что влип, в ужас пришёл, но молчал – ведь соучастник!.. После второго – решился на продажу брильянта, чтобы удрать в Канаду… Словом, расколол тебя полностью. Дело я завершил. Но, честно говоря, не возрадовался, а был очень огорчён. Очень! Ведь ты мне чертовски нравился!

– Ты мне тоже, – искренне признался Нельсон.

– Так объясни: зачем пошёл на преступления?!. Я понял, что из-за Елены. Но почему убивал, почему не признался, не добивался её?

– Каждый день видел себя в зеркале и понимал, что не имею права даже надеяться, тем более, когда рядом с ней два таких эталонных красавца.

– Ты несёшь чушь! Люди с твоим увечьем были и уважаемы, и популярны, и любимы!..

– Я не Кутузов, не Ганнибал, и не Нельсон, хотя меня так прозвали. Я не смел рассчитывать на её чувство. В лучшем случае, только на жалость. А жить с ней и чувствовать свою ущербность?!. Но и отдать её другим тоже не мог – я её очень люблю. Использовал любой повод, любую возможность, чтобы прикатить в Москву, незаметно подежурить у её дома, чтобы посмотреть на неё. Видел, как её провожали эти оба жениха, скрипел зубами от ревности, но не решался подойти и возвращался обратно… Как я не скрывал, мама это почувствовала и перед смертью заставила меня поклясться, что я признаюсь Елене, иначе я бы до сих пор не решился…

Снова ехали молча. Потом Пахомов заговорил, как бы размышляя вслух:

– Когда я полюбил Тину, я вдруг почувствовал, что люблю всех окружающих, что готов каждого спасти, помочь, поддержать… Да из всей истории Человечества мы знаем, что любовь всегда окрыляла и возвышала, из любви мужчины шли на подвиги, а не на подлость.

Нельсон резко повернулся к нему.

– Что мне было делать?.. Что?!. Если бы ей угрожала опасность, я бы прикрыл её своим телом; если бы ей было тяжело материально, я бы отдал ей всё до последней нитки; если бы мы жили в доброе старое время, я бы вызвал каждого из них на дуэль и убил бы в честном поединке, а так… У меня не было другого выхода, я не мог отдать её другому. – Помолчал, потом негромко произнёс: – Для меня совершить подлость – это подвиг. – И после новой паузы продолжил: – Но жить с этим было тяжко. Единственно, что держало на плаву – надежда, что Лена поймёт и простит. Но эта надежда рухнула и обнажила безумство и бесчестье моих действий. Как хорошо, что мама до этого часа не дожила. Она всегда с гордостью рассказывала, как русские офицеры-дворяне больше всего на свете берегли свою честь. Если малейшее подозрение в бесчестном поступке падало на офицера, он стрелялся… Прости, друг Борис, что я подпорчу твою карьеру, но… Не хочу, чтобы мама там, на небесах, стыдилась меня!

Резко нагнувшись, скованными руками он выхватил из-под правой брючины прикреплённый к ноге браунинг, ткнул дуло себе в подбородок и нажал на курок.