Глава двадцать девятая
Когда они приехали на дачу, Тина убаюкивала Дашеньку. Та не хотела спать, плакала.
– Может, нездорова? – заволновался Борис. – Почему она капризничает?
– Потому что скучает по отцу, – с упрёком ответила Тина. – Я тоже скоро начну плакать. – Она повернулась к Нельсону. – Чувствую себя матерью-одиночкой. Ему даже некогда спеть дочке колыбельную песенку.
– Для этого я нашёл бы время. Но мне жалко ребёнка.
– Это что-то новое. Может, объяснишь.
– И мне интересно, – поддержал Тину Нельсон.
– Хорошо, объясню. Слушая, как наши дети засыпают под вокальное сопровождение Тины и её сестры, я понял, почему мы, русские, никого не боимся: ведь в детстве мы проходим испытание колыбельными песнями. К примеру, мы сейчас слышали такие убаюкивающие строчки: «Придёт серенький волчок и ухватит за бочок». Меня, взрослого, ужасало бы ожидание волка, который во время моего сна откусит кусок моего туловища, а наши дети привыкли и спокойно засыпают. Я понимаю: мальчишек надо растить бесстрашными. Но девочек жалко!
Нельсон рассмеялся.
– Я об этом как-то не думал. Но вы правы: наши песни бывают очень агрессивны. Он пропел: – «Как пойду я в лес погуляти, белую берёзу поламати»… Почему её надо ломать, стройную и красивую?.
– Силушку девать некуда!
Дашенька, наконец, уснула. Тина уложила её в кроватку, подошла к Борису, обняла его, поцеловала и объяснила Нельсону.
– За это я его и люблю: весёлый и находчивый – видите, какое оправдание придумал! Но я тоже умная: поменяю колыбельную, и он уже не отвертится.
– Я согласен, но только без страшных зверей. Если предложишь: «Ночь пришла на мягких лапах, тихо, как медведь» – опять откажусь.
Во время ускоренного ужина Борис несколько раз прикладывался к своей фляжке, поэтому обратно машину вёл Нельсон. Когда выскочили на трассу, он с улыбкой спросил:
– Где находят таких красивых и очаровательных женщин?
– Только через прокуратуру, – ответил Борис. И видя недоумение Нельсона, объяснил. – Мы работаем вместе.
– Это не опасно?
– В каком смысле?
– Говорят, совместная работа может разрушить любовные отношения.
– Наоборот! У меня с Тиной всё наоборот. Я ведь всю жизнь, до неё, шлялся, как дранный кот, на каждую юбку реагировал, как бык на красное, никак не мог нагуляться. А появилась она – и всё: больше мне никто не нужен!.. Мимо любой секс-бомбы прохожу равнодушно.
– Может, просто возраст уже притормаживает.
– Вы насчёт потенции? Нет, с этим, слава Богу, всё в порядке… Тут другое: полюбив Тину, я понял: тело – это не главное, что любимая женщина может дать любимому мужчине.
– А что главное?
– Бурлящее чувство радости, гордости и уверенности в себе, восторг, концентрированный в энергию. И я понял, что это должно быть нормальным состоянием каждого мужчины… Вы согласны?
– Не знаю, меня ещё так не любили. – Нельсон улыбнулся и как-то по-детски, искренне, признался. – А если честно, меня вообще, кроме мамы, пока никто по настоящему не любил. Наверное, не заслужил – характер плохой.
– Я где-то слышал такую фразу: «Иногда человека не любят не потому, что он плохой, а он становится плохим, потому что его не любят».
Нельсон вдруг притормозил, прижался к обочине, повернулся к Борису и уже без улыбки произнёс:
– А ведь это обо мне. Замечательно сказано! Беспощадно.
– Почему? Вы же ещё пацан. Сколько вам лет?
– Двадцать пять.
– Вот!.. А я влюбился в сорок – у вас ещё впереди куча времени!
– Уговорили, буду жить в ожидании любви.
Обратно они ехали по той же дороге. Нельсон очень осторожно вёл машину, держась правого ряда.
– Да, с одним глазом не разгонишься, – подумал Пахомов. – А вообще, есть ли у него права?
– У меня один глаз видит за два, – как бы подслушав его мысли, произнес Нельсон. – Просто притормаживаю, погода портится, дождь будет.
– Ничего, успеем, – успокоил его Борис. Он почувствовал себя виноватым за то, что Нельсон ощутил его сомнение. – Вы правы, не стоит лихачить. – Он глянул вверх и увидел, что небесный луг потемнел, стал чёрным, как будто лунным серпом скосили все цветы-звёзды. – Сейчас хлынет ливень.
И в подтверждение его слов, небо мокрыми ладонями забарабанило по крыше машины.
