Глава 7
Дурдом, родной дурдом, или О благоприятном воздействии дождливой погоды
Судя по звукам, доносившимся со второго этажа, там творилось форменное смертоубийство. Я только вошла в помещение лавки и сейчас, стоя у лестницы, сосредоточенно прислушивалась к происходящему наверху. Всю какофонию перекрывал возмущенный голос Кайстен. Кладовщица то начинала вопить, то частила бешеной скороговоркой, то призывала в свидетели всех известных богов…
Подниматься было надо. Но страшно.
— Что там происходит? — шепотом спросила я у Марты, с каменным лицом возившейся за прилавком.
— Аби с утра уведомила Кайстен о предстоящей ежегодной инвентаризации складских помещений! — не шепотом, но тоже не больно-то громко отозвалась ведьмочка. — Вот. Уже час как проводят…
Звуки стали еще зловещее. В голосе складского дракона появился надрывный хрип…
— Я туда идти боюсь! — послушав еще немного, честно призналась я ведьме. — И мне нисколечко не стыдно!
Марта оторвала взгляд от усердно полируемого хрустального шара и посмотрела на меня. И в ее взоре я не прочла укора или осуждения. Только понимание! И еще — сочувствие. Когда в битве века схлестнулись два монстра, нам, людям простым и маленьким, под горячую руку лучше не попадать!
Стыдно паниковать, Нинон! Там не происходит ничего страшного! Раздавшийся вслед за тем кошмарный грохот опроверг мои мысли. Марта посмотрела на меня особенно жалостливо. Необходимость подняться наверх и окунуться в побоище целиком виделась ужасной и неотвратимой…
Марта нырнула под прилавок и, глядя на меня как на приговоренную, надела мне на шею амулет. Отвод глаз — автоматически определила я, уровень не ниже восьмого… Судя по всему, из числа ассортимента магазина. Спасибо, Марта! Я растроганно вздохнула и обняла ведьмочку. Она обняла меня в ответ. Отстранилась, осенила божественным знамением и, взяв за плечи, развернула в сторону лестницы. Спасибо, подруга! Я смахнула воображаемую слезу с ресниц и, скорбно печатая шаг, с видом героя, идущего на смерть, пошла вверх по широким деревянным ступеням. А оказавшись наверху, мигом прекратила дурачиться, скользнула в сторону и по-над стеночкой, прижимая к животу сумку, чтоб не выдала ненароком, посеменила на место стажировки. Как воришка, надеющийся мимо драконов прошмыгнуть в сокровищницу.
Могла не стараться! «Драконам» определенно было не до меня — Кайстен, покрасневшая и взмыленная, глотала воздух, не находя слов. Стоявшая же напротив нее темнокожая дриада, с огромной учетной книгой в руках, была прекрасна, невозмутима и безмятежна, как монах, достигший нирваны…
И я готова была поклясться, что дверь ювелирной мастерской была самую малость приоткрыта, и взгляды оттуда сверкали наилюбопытнейшие. Кое-кто счел происходящее вовсе и не пугающим, а очень даже развлекательным. Конечно! За дубовой дверью-то и не так еще осмелеешь.
Я прошмыгнула в мастерскую. Хоть куртка мастера Шантея уже и висела на вешалке, самого артефактора в помещении не обнаружилось. Натягивая рабочий халат, я бросила торопливый взгляд на стол — списка дел нет, значит, мастер скоро будет. Отнесу-ка пока наверх документацию по выполненным заказам, Аби вчера вечером просила, как бы не забыть. Благо ее теперь не надо разыскивать по всем шкафам и полкам и перерывать залежи полезных и не очень ископаемых на прима-мастеровском столе — все у меня разложено по папкам.
Высунутый в коридор нос подтвердил — скандал идет своим чередом, дела до стажерки никому нет. Интересно, а О’Тулл миротворцем не попытается выступить или ему еще жить хочется?
Как выяснилось, лепрекону было не до миротворчества. Дверь в его кабинет была наполовину открыта, и в проеме прекрасно просматривалась большая часть широкого резного стола, крайне недовольная физиономия Горшечника и ничуть не более довольный профиль прима-мастера. Судя по всему, долетающие снизу звуки скандала вовсе не мешали им выяснять собственные отношения.
— …Один случай, О’Тулл. Один случай — за семь лет! Так что ж теперь, на работу не ходить?! — Макс навалился на стол лепрекона ладонями и нависал над владельцем мастерской демоном возмездия. — Значит, так! Либо ты обеспечиваешь мне возможность посещать рабочее место тогда, когда мне это удобно, либо мы прощаемся. И скажи спасибо, если я просто перейду в другую мастерскую, а не открою свою собственную, сманив туда половину твоих мастеров. Мы друг друга поняли?
Вон оно в чем дело. После происшествия недовольный результатами расследования стражи лепрекон заявил, что отныне никаких ночных бдений он не допустит, пока не будет установлена «глухая» защита, не пропускающая не только снаружи, но и изнутри. А ко всему прочему, упомянул мимоходом, что одному прима-мастеру вообще ночами лучше бы дома сидеть.
— Ты мне особо-то не бухти! — пыхнул трубкой О’Тулл, крайне не любивший, когда на него давили. — Моих мастеров беса лысого сведешь! Ты мне лучше скажи, что я матушке твоей, почтенной советнице Эдоре Шантей, говорить буду, если ее ненаглядного сыночка тут укокошат?
— Ну, положим, всех, кого я к тебе привел — тех и заберу, — внезапно успокоившись, ответил Макс. — А если боишься повторных происшествий — потряси своим горшком с золотом и наверти на защиту пару-тройку обманок с кодовыми словами или условными знаками. Есть такие хитрые системы — ты защиту вроде бы снял, а на самом деле она уже тревожный сигнал дала суровым ребятам в форме. Поговори с Эйрином, он лучше в этом разбирается. И лучше всего не скупись, а купи из тех, что реагируют на ментальный фон.
— Дорогая, поди, игрушка! — хмыкнул Боллиндерри.
— Дорогая, — согласился Макс. — Зато не придется мою матушку расстраивать.
Я невольно тихонько хихикнула в бумаги, на цыпочках прокрадываясь к столу Абиес, и поторопилась спуститься, чтобы еще мужчины, не дай боги, не подумали, что я тут подслушиваю. Уступит Горшечник. Точно уступит, только вот не радовало это меня.
Мастер, едва вернувшись на работу, с таким упоением принялся наверстывать упущенное, что у меня сердце кровью обливалось. Приходил в мастерскую раньше всех, уходил последним, и то чуть ли не силком выставляли. Я, конечно, понимаю, что недельное отсутствие на сроках сказалось самым печальным образом, но это же не повод себя гробить!
Вот только слушать Макс как всегда никого не желал.
А еще он изменился. Поначалу это не особенно бросалось в глаза. Работы навалилось и впрямь много, тут было не до разговорчиков и подшучиваний, мы оба трудились не поднимая головы. Но чем дальше, тем больше я видела, что что-то не так — мастер отчетливо меня сторонился. Я подойду сзади глянуть краем глаза на чертеж — он отодвигается. Передать инструмент лишний раз не попросит — подойдет и сам возьмет, даже если он у меня совсем под рукой. Сложные вещи вплотную не контролирует, как раньше, стоя за спиной. Общается строго по делу… и даже за кудряшки не дергает!
И это было так обидно.
Я никак не могла взять в толк, что не так. Что я ему сделала? Раз за разом прокручивала в памяти моменты последних встреч и все равно не понимала, чем я перед ним провинилась. Чем обидела, чем обозлила, что он с трудом переносит мое присутствие?
Можно подумать, его не в спину, а по голове ударили! Более того, в отдельные моменты мне очень хотелось сделать это повторно! Пока что я списывала все странности на усталость, напряженную работу и последствия ранения и молча пыхтела. Но однажды я все же его прижму к стенке, и пусть только попробует не объяснить! Увидит, что не он один тут скандалы закатывать умеет!
…Хотя в этом-то как раз сейчас убеждались все работники мастерской, слушая гневное рычание «драконицы» Кайстен.
Макс спустился через четверть часа. Меня удостоил лишь беглым взглядом. «Доброе утро, Нинон». — «Доброе утро, мастер Шантей». — «Займись, пожалуйста, заготовками накопителей, они будут нужны во второй половине дня». — «Хорошо, мастер Шантей».
И — все! Рабочий процесс хмурый и даже не приносящий обычного удовольствия под гнетом все возрастающего напряжения.
Приступить к нему я, правда, не успела. На стол передо мной вдруг лег сверток зеленой бумаги, перевитый бежевой ленточкой.
— Что это? — Я вскинула глаза на мастера.
— Подарок от моей матери. Она просила передать… — Макс скривился, как первоклассник, которого заставляют поздравлять с днем рождения полузнакомых дальних родственников. — «За такой красотой нужен достойный уход».
— Ой, что вы, это же неудобно… — пролепетала я, растерявшись.
Мужчина фыркнул и вернулся за свой рабочий стол, демонстрируя, что порученное дело он выполнил, а значит, разговор окончен. Я одарила его спину насупленным взглядом, но в очередной раз затолкала куда поглубже порыв выяснить отношения. Вместо этого со вздохом развернула сверток, гадая, что же там…
В упаковке обнаружился поблескивающий хрусталиками цветного стекла и эмалью гребень.
М-да. Похоже, нездоровая любовь к кудряшкам — это наследственное!
Сегодняшний день оказался на редкость непростым. Работа с накопителями сама по себе мелкая, трудоемкая, утомительная, а потом их надо было еще и заряжать… Тут уже вымотались мы оба, так что, заметив, что стрелки часов подобрались к заветной цифре окончания рабочего дня, я не сдержала облегченного вздоха, устало потерла глаза и начала собираться, нарочито шумно раскладывая вещи по своим местам.
Это сделалось уже своеобразным ритуалом — дать понять мастеру Шантею, что скоро его начнут выгонять!
Тот, однако, не обращал на мою возню никакого внимания. Я старательно и сердито зашуршала каталогом. Несколько раз плюхнула книги из одной стопки в другую. Погремела карандашами в жестяной банке. Наконец он не выдержал, вскинул-таки голову и посмотрел мне в глаза.
— Нинон, ты можешь идти домой.
Смысл фразы мне не понравился. Я надулась и отвернулась к своему рабочему месту, бесцельно передвигая листы бумаги, перья и карандаши.
— А вы?
— А я останусь и буду доделывать заказ, — твердо ответил Макс. — Только, Нинон…
Я насупилась еще сильнее, предвидя, что последует дальше. Однако дальше последовало неожиданное.
— Пожалуйста, пойми ты наконец, — с внезапной мягкостью проговорил мастер. — Тогда, в ту ночь, я был очень рад, что ты дома, в безопасности. И когда увидел, что ты не подчинилась, не ушла, я испугался, понимаешь? Мне было очень страшно за тебя. Поэтому сейчас пообещай мне, что ты пойдешь домой. Не отправишься геройствовать, собирать материал для шедевра или делать прочие, несомненно, важные дела. А пойдешь домой!
У меня сердце екнуло от этого неожиданного признания. И еще — от тона, каким оно было произнесено. От измученно-ласкового взгляда.
Хотя взгляд, возможно, мне и примерещился…
Я сморгнула растерянность и вернулась к теме нашего противостояния, непримиримо сложив руки под грудью.
— Хорошо. Но тогда и вы пойдете домой!
— Нинон, у меня из-за ранения и больничного скопилось много работы. Я должен ее доделывать. В конце концов, мне за это платят. Тебя же никто ни к чему не принуждает. — Теперь мастер смотрел на меня устало и как-то тоскливо-обреченно.
Кажется, последние дни дались ему куда тяжелее, чем я думала. Ну и как его, такого замученного, оставить работать одного, без помощника? Я на него, конечно, зла за незаслуженную холодность не держу, но не настолько же!
— Мастер Максимилиан, вы вообще-то только что выписались и еще полностью не восстановились. И если я уйду из мастерской, то только вместе с вами. В конце концов, рабочий день подмастерья заканчивается тогда, когда заканчивается рабочий день мастера. А в одиночку вам здесь будет слишком тяжело.
Я твердо решила, что именно на этой позиции и буду стоять насмерть. Домой, значит, домой. Но вместе.
Мастер Шантей устало потер раскрытыми ладонями лицо, посмотрел в окно, где уже забирали власть светлые сумерки, отмечая близкое окончание короткого октябрьского дня, обреченно вздохнул и сдался:
— Хорошо. По домам.
— Отлично! — возликовала я, одним широким жестом смела тщательно раскладываемые до этого принадлежности в ящик и подскочила, подхватывая, чтобы убрать, коробку с рассортированными остатками.
Макс тоже поднялся и направился к вешалке, пробормотав на ходу:
— О боги, о чем я думал, когда брал девочку-стажера?
— О том, что вам нужен талантливый и толковый подмастерье! — охотно подсказала я, водрузив коробку на место и приближаясь к нему.
— Дисциплинированный, Нинон. — Макс смерил меня строгим взглядом. — Мне нужен был дисциплинированный и исполнительный!
Я ухмыльнулась в шарф: ругайся-ругайся! Только прочь не гони.
А то ведь так и загнешься над своими гениальными побрякушками, и даже мозги вправить будет некому. А пока я здесь, ты про время не забудешь, Макс. И домой уйдешь, когда нужно: не можешь же ты издеваться над бедной девушкой? Не можешь! Совесть не позволит. Главное, сейчас надо будет выудить обещание, что ты не вернешься тайком в мастерскую, проследив, что я скрылась за углом, а поедешь домой отдыхать…
На улицу мы вышли вместе. Темнело стремительно — над городом нависли тяжелые черные тучи, и ветер поднялся, одним рывком выдергивая волосы из пучка и старательно засовывая мне их в глаза, нос и рот. Я, отплевываясь, зажмурилась и накинула капюшон, бдительно дожидаясь, пока мастер спустится по лестнице и взмахнет рукой, подзывая свободный экипаж — один из нескольких, стоящих неподалеку вдоль проспекта.
Вместо этого Макс нахохлился, поднял воротник куртки и, кивнув мне на прощание, направился вдоль улицы, прочь от пролеток.
— Мастер Шантей! — не выдержав, окликнула я и уточнила: — Вы же не собираетесь вернуться в мастерскую, когда я уйду?
— Нет. — Он усмехнулся моему колюче-подозрительному взгляду. — Клянусь! Я просто хочу пройтись. Проветриться.
Да уж, проветриться сейчас получится от души! Я поежилась, поглубже засунула руки в рукава и, бросив последний взгляд на удаляющуюся спину мастера, поспешила домой. И правда, пусть воздухом подышит.
Только бы под дождь не попал.
А этот самый дождь разошелся не на шутку. Он начал моросить мелкой пылью, еще когда я только подходила к дому, а теперь над головой стоял гулкий шум, словно кто-то изо всех сил барабанил в крышу — ну пусти меня! С оконного козырька вода стекала и вовсе сплошной стеной, сужаясь затем в тонкие ниточки и сливаясь с падающими с неба каплями.
Я поежилась и покосилась в ковш с тающим на дне ломаным шоколадом. Удачно я сегодня прикупила его по дороге, в такую погоду самое то усесться на подоконнике, завернувшись в шкуру, с книжкой и кружкой сладкого горячего напитка. Делать, обжигаясь, маленькие глотки и смаковать расцветающий на языке вкус какао и молока с нотками ванили и корицы.
По комнате уже начал расползаться одуряющий аромат, я нетерпеливо переступила с ноги на ногу в натянутых по случаю непогоды теплых разноцветных носках, устав сглатывать набегающую слюну. Затем осторожно взялась прихваткой за длинную металлическую ручку, занесла ковш над чашкой… и застыла, прислушавшись.
Спустя пару мгновений стало ясно, что послышавшийся сквозь барабанную дробь дождя стук в дверь мне не померещился, потому что он повторился на тон громче, да еще и дополнился требовательным «Нинон!», произнесенным знакомым до нервной чесотки между лопатками голосом.
От неожиданности я как была — в старом растянутом свитере, носках да с ковшом в руке — так дверь и распахнула.
— Это что? — вместо приветствия пусть и не мокрый насквозь, но весьма «подмоченный» Макс с интересом уставился на ковш и даже подался вперед, чтобы туда заглянуть. — Средство обороны от внезапных гостей с последующим выливанием им на голову раскаленной смолы?
— Что вы тут делаете? — возмутилась я, едва поборов порыв прижать горячую посудину к груди.
— Гулял поблизости, попал под дождь, решил, что Кудряшка, столь трогательно заботящаяся о моем драгоценном здоровье, не оставит меня мокнуть на улице. Так я пройду? — произнес он, уже закрывая за собой дверь.
Я в этот момент успела подумать, что горячий шоколад справится с отваживанием непрошеных гостей ничуть не хуже раскаленной смолы, но вовремя вспомнила, что третья категория еще не получена, значит, прима-мастер мне пока пригодится. Да и шоколад жалко…
А Макс тем временем уже стащил куртку, каким-то по-хозяйски привычным жестом пристроив ее на крючке, и даже ботинки. Мне оставалось только одарить недовольным взглядом его спину и вернуться на кухню, стараясь при этом не сопеть и не пыхтеть. Я поставила ковш обратно на плиту, решив, что придется отложить шоколад до того момента, когда артефактор соблаговолит убраться. Покосилась на стоящую рядом пустую чашку… вздохнула и полезла в шкафчик за второй.
— Зачем вы все-таки пришли?
Мы оба сидели на широком подоконнике. Я — забравшись на него с ногами, упираясь спиной в подушки и сжимая кружку обеими руками, одновременно греясь и сохраняя ее тепло. Он — прислонившись к холодному стеклу и вытянув ноги, пока только принюхиваясь к напитку, словно подозревал, что я могу его отравить.
Нет, я не то чтобы сомневалась в его словах, просто видеть Макса где-то помимо мастерской, а уж тем более у меня в квартире было как-то… странно. Необычно. Интересно. И казалось просто невероятным, что он оказался здесь по воле случая.
А еще он снова был нормальным. Не отвел взгляда, не шарахнулся от протянутой кружки. Снова улыбался. И от этого глубоко внутри меня плавился холодный комок, который не растопить горячим шоколадом. Даже не подозревала, что мне настолько не хватало привычного Макса. И хотела бы я знать, чего же он там такого надумал, бродя по сумрачным осенним улицам Лидия…
— А это что, недостаточно веская причина? — Мужчина кивнул за окно, и в ответ на его слова пелену дождя прорезала яркая вспышка, а спустя пару секунд волна докатившегося грома заставила дружно звякнуть посуду на полке.
Я поежилась и признала, что да, веская. Застань меня такой ливень в дороге, я бы тоже, наверное, не постеснялась к нему домой заскочить. Или постеснялась бы?
Пока я предавалась этим мучительным размышлениям, Макс, решившись, отхлебнул шоколад и тут же блаженно зажмурился.
— Вкусно. Что ты тут намешала?
— Секрет! — Я и сама сделала маленький глоток, покатала его на языке, смакуя, наслаждаясь оттенками вкуса. Шоколад успел чуть-чуть остыть и уже не обжигал, а только приятно согревал.
— Буду пытать, — пригрозил мастер, угрожающе щуря серые, с хитринкой глаза.
— Ха! Да я после нескольких недель работы с вами уже ни к каким пыткам невосприимчива!
— О, ты меня недооцениваешь.
Его рука вдруг метнулась ко мне, подныривая под ступню, и тонкие чуткие пальцы, привыкшие к точной работе, безошибочно нашли именно такое место, что я даже чуть взвизгнула от щекотки, подпрыгивая. Драгоценную кружку из рук тем не менее не выпустила, зато щедро плеснула шоколадом на пальцы.
— Это подло! — возмутилась я, вскидывая руку, чтобы не закапать свитер и ноги и отставляя чашку в сторону.
— Кудряшка, для будущего великого артефактора ты просто преступно неловкая, — покачал головой Макс, пододвигаясь ближе.
И прежде чем я успела еще что-то сказать, он ухватил меня за запястье, дернул его на себя и лизнул! Подхватил языком тягучие шоколадные капли, грозящие заляпать все вокруг.
Я даже рот приоткрыла от изумления и потеряла дар речи, а мастер, не обращая никакого внимания на застывшую соляным столбом стажерку, торопливо поднялся выше по тыльной стороне ладони и остановился, только уничтожив последнюю коричневую полоску на указательном пальце. А потом вскинул на меня глаза, не выпуская его из губ. Посмотрел. Пристально. Оценивающе. Испытующе. Насмешливо. Словно вопрошая — ну, что ты на это скажешь?
Я же продолжала сидеть, не шевелясь, поджав ноги и судорожно вцепившись другой рукой в край свитера. Макс опустил ресницы, разрывая затянувшийся зрительный контакт, но вместо того, чтобы отстраниться и сделать вид, что ничего не произошло, коротко куснул меня за палец, прижался губами к ладони, щекоча дыханием, короткими поцелуями спустился к запястью, снова вскинув голову и произнес:
— Нинон…
Но как произнес! Словно карамельку во рту перекатил, сладкую, льдистую. У меня внутри от этого низкого, будоражащего голоса все кувыркнулось, сердце подпрыгнуло и заколотилось с бешеной силой, а по позвоночнику пробежали колкие мурашки. Горячие пальцы сжались и потянули на себя, едва-едва стоит дернуться — тут же разожмутся, выпуская на свободу, а мастер Шантей мгновенно забудет обо всем, снова будет обзывать Кудряшкой, улыбаться снисходительно и подначивать девчонку-подмастерье.
А я ведь, в конце концов, уже взрослая женщина!
Поэтому поддалась, подалась вперед, рука сама собой на плечо легла. Хорошо так легла, удобно, и плечо под ней широкое, сильное. Медлить и выжидать Макс больше не стал, уверенно привлек меня за талию, пробежался коротким взглядом по лицу, пытаясь разглядеть на нем тень сомнений, а потом тут же накрыл мои губы своими, вовлекая в долгий, чувственный поцелуй. Тот самый, от которого и дыхания не хватает, и оторваться невозможно, и жадно хочется еще, еще, больше и больше. Руки сжались на талии, сгребли в охапку, прижимая теснее, еще теснее. Теперь уже не убежишь, не отпустит.
Да и пусть только попробует отпустить!
Ладони скользнули по спине, добрались до шеи, затылка, стащили ленту с волос, рассыпая их по плечам шоколадным блестящим каскадом. Макс едва ли не зарычал утробно, запуская пальцы в упругие локоны, хватая целую пригоршню, пытаясь удержать все богатство — наконец-то! мое! — мягко потянул назад, заставляя запрокинуть голову, скользя поцелуями по подбородку, шее, утыкаясь в шерстяную преграду свитера.
Я вспыхнула от этих прикосновений как спичка. Как сухой бурелом от удара молнии. Мгновенным ярким пламенем — будто все время только этого и ждала. Поцелуев тут же стало мало, нестерпимо хотелось чего-то большего. Например, для начала — стянуть с него рубашку, да только мысли путались, дыхание сбивалось, а пальцы то тянулись к пуговицам, то судорожно стискивали ткань, когда Макс лизнул ухо да ухватил тут же зубами, мягко-мягко, но от этого по всему телу пробежала щекочущая дрожь, а в животе тягуче, сладко екнуло в предвкушении.
Он отстранился на мгновение, заглянул в глаза, удовлетворенно улыбнулся и, обхватив ладонями горящее лицо, снова притянул к себе, осыпая частыми беспорядочными поцелуями.
Мои пальцы соскальзывали с пуговиц, пуговицы упрямо цеплялись за петельки, один раз я даже хныкнула от бессилия, а Макс и не думал мне помогать, только отвлекая горячими, жадными губами, от которых было невозможно оторваться. Зато настала его очередь вздрагивать от разбегающихся ручейками мурашек, когда я наконец отвоевала у рубашки доступ к телу.
Ладони легли на разгоряченную грудь, погладили гладкую кожу. Я вдруг растеряла всю запальчивую уверенность, задумавшись, а не слишком ли тороплюсь. Что Макс подумает?..
А, пусть думает что хочет!
Красивые у него руки, сильные. По ним приятно скользить ладонями и чувствовать, как напрягаются, вздуваются мышцы. И плечи красивые, а на загорелой коже мои пальцы еще тоньше и белее кажутся. И грудь красивая, вздымается широко, часто… Вдох — и Макс впивается поцелуем в шею, заставляя ахнуть от неожиданности. Выдох — и горячее дыхание обжигает нежную кожу за ухом, щекотно шевелит волосы. Вдох — зарылся в них носом, шумно втянул аромат. Выдох — и мои руки скользнули с груди ниже, на живот, гладят, дразнят у самого пояса брюк.
Не выдержал.
Нащупал край свитера и сорвал его с меня одним слитным движением, точно чулок. Холодный по сравнению с теплой шерстью воздух заставил поежиться и одновременно прильнуть к мужчине в поиске тепла. Макс тут же утянул меня к себе на колени, руки и губы оставили в покое лицо и волосы и спустились ниже, к еще неизведанным горизонтам, неравномерно скользя по телу, словно не решаясь, на чем остановиться, на плечах, на тонких ключицах, на очерченных скромным кружевом полукружиях груди. Живот, спина, шея… на мгновение сжал ягодицы — все теперь мое! — и снова поднялся выше. А я задыхалась и гладила бархатистый ежик на затылке, запускала пальцы в короткие, еще влажные от дождя волосы на макушке, скользила ладонями по широким плечам, целовала висок, лоб, докуда получалось дотянуться.
Новая вспышка и раздавшийся почти сразу грохот очень близкой грозы заставили нас обоих вздрогнуть, замереть на мгновение, глядя друг другу в глаза.
«Мамочка, что же я делаю?!» — мелькнула в голове восторженно-испуганная мысль, когда я сама нетерпеливо потянулась за новым поцелуем.
Макс охотно отозвался, а затем вдруг подхватил меня под бедра, заставляя обвить ногами его талию, и поднялся, без видимых усилий удерживая меня на весу. Я удивленно ахнула, вцепилась руками в плечи, прижалась еще теснее, оплетая его, как вьюнок. Мастер сделал несколько шагов по направлению к кровати и остановился, прерывая поцелуй.
— Хорошо устроилась? — иронично поинтересовался он, а прозвучавшие в голосе хрипловатые нотки породили очередную волну мурашек где-то внутри.
— Ага. — Я утвердительно кивнула. На всякий случай — пару раз, так что кудряшки весело заскакали по плечам, на мгновение отвлекая внимание мастера.
— А теперь слезай и топай в кроватку ножками, — выдал он, звонко шлепнув меня по попе. — Твой потолок губит на корню романтические порывы.
Я задрала голову и убедилась, что еще немного и врезалась бы в покатую крышу затылком. Макс воспользовался этим, чтобы впиться губами в открывшуюся шею. Отшатнувшись от неожиданности, я таки легонько стукнулась и, нервно хихикнув, нехотя сползла вниз. Одновременно с этим пробежалась губами по смуглой шее, плечам, на грудь, не удержавшись, коротко лизнула, м-м, вкусный!.. увлечься Макс не позволил — резко развернул за плечи и снова подтолкнул в сторону кровати.
— Вперед.
— Как скажете, мастер Шантей! — сладко пропела я самым послушным из голосов.
Мужчина рыкнул, чувствительно цапнул меня за плечо и отвесил новый шлепок, куда более увесистый, чем предыдущий. Я пискнула и мгновенно юркнула в нишу, где располагалась кровать, решив больше не испытывать судьбу.
Долго ждать не пришлось, я едва успела развернуться, как каркас уже скрипнул, непривычный к двойному весу, и Макс навис надо мной грозной тенью, закрывающей свет лампы. Здесь было совсем близко к крыше и еще четче слышно, как поутихший дождь уже реже стучит барабанной дробью одному ему известного марша.
И я растворилась в этих звуках, в этих поцелуях, прикосновениях. Все в мире перестало иметь какое-либо значение. Все, кроме обнимающего меня мужчины. Он замер на несколько мгновений, вскинув голову и вглядываясь в мои затуманенные глаза, а я скользнула ладонями по напрягшимся мышцам рук, удерживающих его надо мной, обвила шею, потянулась жаждуще, требовательно и выдохнула одно-единственное слово, что сейчас для меня было важно:
— Макс…
Другие и не потребовались.
Ощущать внутри медленные размеренные движения было непередаваемо прекрасно. Он то опускался вниз, придавливая меня всем весом так, что наши тела сливались изгибами один в один, то приподнимался на руках, пробегаясь жадным взглядом по раскинувшимся по подушкам кудрям, по горящему лицу, по телу, отзывающемуся на малейшее прикосновение. А я впивалась пальцами в его плечи, кусала губы, пытаясь удержать стоны, и… взлетала. Все выше и выше, так что разреженный воздух не давал дышать. И на пике выгнулась всем телом, почти теряя сознание, лишаясь рассудка.
Финальный поцелуй — долгий, благодарный, удовлетворенный. А затем он опустился рядом. Я посторонилась — для двоих кровать была узковата — и, подумав, натянула на нас обоих одеяло, уютно прикорнув на плече, зажатая между стеной, потолком и мужчиной, словно в гнезде.
Гроза покинула город. Она еще злилась где-то далеко-далеко, швыряясь молниями и порыкивая громом, но здесь остался только шелестящий дождь, наполняющий тишину комнаты мерным, убаюкивающим шорохом. Я прижималась к теплому мужскому боку, чувствовала, как под ладонью бьется сердце, постепенно выравнивая ритм. И было хо-ро-шо!
Даже глупые вопросы задавать не хотелось: как? почему? с чего вдруг? Все принялось как данность, как самый естественный порядок вещей. Сразу объяснились все странности поведения мастера в последнее время. И эти непонятные взгляды, всякий раз что-то переворачивающие в душе. Теперь все встало на свои места, и хотелось только устало закрыть глаза и засыпать под моросящий шелест.
И он устал. Дыхание стало неторопливое, редкое, ленивое. Пальцы медленно перебирали волосы, зарывались в тугие колечки. И не дергал даже, сил нет. Только сминал то и дело целую горсть в кулак и отпускал тут же, позволяя рассыпаться шоколадным каскадом по плечам, моим, его, по подушке…
— Макс? — позвала я, все-таки не выдержав.
— М-м-м? — отозвался он, не размыкая губ, вальяжно, мурчаще, сразу стало ясно, что этот человек жизнью в крайней степени доволен.
Нос зачесался. Я потерлась кончиком о гладкую кожу, вдохнула теперь по-новому знакомый запах.
— Так вот ты зачем пришел! — И улыбнулась, довольная подначкой.
Он усмехнулся. Выдох щекотно коснулся лба.
— Вообще-то я пришел ухаживать с самыми серьезными намерениями… но в свете всего случившегося этот этап, полагаю, можно опустить и переходить к следующему. Ты выйдешь за меня замуж, Нинон?
Тело, кажется, еще быстрее мозга сообразило, что сейчас прозвучало. Я подскочила так резко, что Макс едва успел разжать запутавшиеся в кудрях пальцы, стукнулась макушкой о потолок, ойкнула и во все глаза уставилась на мастера, одной рукой потирая голову, а другой прижимая одеяло к груди.
— Что ты сказал? — пробормотала я, искренне надеясь, что мне померещилось.
— Повторить? — Макс расплылся в улыбке. — Нинон Аттария, ты…
— Не надо! — мгновенно передумала я и, зажмурившись, помотала головой.
Да так и замерла, пытаясь согнать в кучу разбегающиеся мысли. Он это сейчас несерьезно? Или серьезно? Может, ему мозги ветром продуло? Мы же едва знакомы…
«Ага, — ехидно поддакнул внутренний голос. — Почти два месяца бок о бок в одной мастерской и сейчас голые в одной постели — это как нельзя более подходит под определение „едва знакомы“».
Я приоткрыла один глаз, бросая взгляд на лежащего рядом мужчину. Макс шевельнулся, укладываясь поудобнее, закинул руки за голову. Хоть сколь-либо взволнованным происходящим он не выглядел. Наоборот — вытянулся, весь расслабленный, и даже глаза прикрыл, с интересом глядя на меня из-под ресниц. Я потерла макушку в последний раз, растерянно взъерошила волосы и поморщилась, машинально раздирая спутанные кудри.
В то же мгновение выяснилось, что расслабленность мнимая. Рука взметнулась вверх, Макс ухватил меня за запястье и дернул на себя. Возмутиться я не успела — пальцы скользнули в шевелюру, бережно перебирая всклокоченные пряди. Я засопела, уткнувшись лбом ему в грудь. Я тут страдаю, а он о сохранности своих драгоценных кудряшек печется!
Нет, шутки шутками, а ведь Макс серьезно. Или нет? Я приподняла голову, и с надеждой вгляделась в его лицо. Мастер в ответ метнул в меня досадливый взгляд — кажется, моя возня мешала ему в его нелегком труде. Извращенец. Кудряшкоман. Но вроде бы не шутит. Я снова легла ему на грудь, прижалась щекой к гладкой коже. Зажмурилась.
Мне было откровенно страшно. Что ответить ему, что сказать? «Да»? Но ведь я не хочу замуж! Это не вписывается в мои планы!
Не так, не сейчас…
«Нет, я не согласна»? А собственно, почему? Максимилиан Шантей — прекрасная партия: родовит, обеспечен, умен и приятен внешне. Так почему нет?
Вот поэтому и нет! Я сейчас соглашусь — а он потом всю жизнь будет думать, что я соблазнилась его состоянием и положением…
…А откажусь — решит, что я девица легкого поведения, которой лишь бы весело провести время.
Захотелось побиться головой о стену. Но пока что в моем распоряжении имелась лишь грудь прима-мастера, конечно, широкая и надежная, но в твердости стене все же уступающая.
Катастрофа. При мысли о возможном замужестве внутри волной поднималась паника. Нет, ну это уже вовсе глупость какая-то! Успокойся, Нинон. Соберись и подумай.
Чтобы успокоиться, мне сейчас нужно было оказаться подальше от Макса, но он лежал рядом, расслабленный, спокойный, с кудряшками уже не возился, а просто лениво перебирал мои волосы, думая о чем-то своем, и не мешал мне разбираться с собственными мыслями.
Что ж, будем разбираться!
Отчего меня так напугало это предложение?
Ну, это просто. Он вон какой — умный, талантливый, именитый. Красивый. Старше насколько! Чем я могу его привлечь надолго? Да ничем. И сейчас-то непонятно, чем привлекла, кроме кудряшек! Он таких девиц видел-перевидел. Просто совсем недавно на него напали, он был на грани жизни и смерти и, наверное, многое переосмыслил. А вдруг он вот сейчас сказал это, а потом успокоится, отойдет и передумает?
Вот оно. Причина первая — я не уверена в Максе.
Я не хочу оказаться в положении девушки, которую бросили у алтаря. Я покосилась на прима-мастера… Ну, пожалуй, не у алтаря — не настолько он безответственный, но все равно. Я не хочу оказаться девушкой, которой сделали предложение, а потом передумали. Да. Так верно.
Но это причина про Макса. А про меня? Хочу ли я за него замуж сама по себе? Я так долго гнала от себя мысли о замужестве, отстаивая право сначала состояться как специалист, что вот так вот, с ходу, перестроиться не удавалось. И вообще, что он себе думает?! Моя жизнь давно и тщательно распланирована на много лет вперед, и тут — раз, врывается Макс, требует бросить все планы и отправляться под венец! Усилием воли задавив закипающее раздражение, я вздохнула. Нет, я понимаю — Макс меня дома не запрет и артефактику бросить не потребует, но… страшно! И непонятно, как дальше, что дальше…
Я попыталась представить, как ответила на его предложение согласием, как он представляет матушке меня — свою невесту… Во рту пересохло. Вот мы приезжаем ко мне домой, и я представляю его родителям, Макс торжественно просит моей руки и сердца, и мама солидно кивает на каждое его слово и заводит разговор о том, что школу можно бы и бросить, раз уж я все равно выхожу замуж…
Р-р-р! Ни-ког-да! Не пойду я за него замуж, пусть даже и не надеется! Не дождутся! Все!
Я сердито засопела и снова выпрямилась, готовая произнести решительное «нет!», и пусть потом думает что хочет!
Макс вопросительно вскинул брови, глядя на меня снизу вверх. Я посмотрела в серые, внимательные глаза, полные теплой насмешки и безграничной нежности, скользнула взглядом по губам, которые буквально только что с упоением целовала, на грудь, на которой, как оказалось, очень вольготно и лежится, и думается…
— Я не могу… — вся решительность испарилась, оставляя после себя только лепет трехлетнего ребенка. — Не сейчас… не…
— Так это нет? — спокойно уточнил Макс.
— Нет! — излишне горячное восклицание вырвалось само собой. — В смысле, нет не нет!
Я окончательно запуталась в мыслях и показаниях и не придумала ничего лучше, чем по методу страуса нырнуть головой в подушку. Боги, за что?! За какие грехи прошлой жизни мне досталась эта бедовая кудрявая головушка?
— Нинон? — негромко прозвучало над ухом.
— У? — вопросительно промычала я из подушки, не меняя позы.
— Я, конечно, не специалист, но, кажется, в таких ситуациях девушки просто говорят «мне нужно подумать». Еще при этом можно мило краснеть, но с этим пунктом ты и так, я погляжу, вполне справляешься…
Я не выдержала и ткнула его кулачком. Потом перевернулась, сдула падающие на лицо волосы. Макс приподнялся на локте и смотрел на меня, словно даже слегка сочувствующе. Любовался. Желанию растаять под этим взглядом и согласиться на все что угодно я не поддалась, вместо этого сурово насупилась и медленно с достоинством проговорила:
— Мне нужно подумать!
— Вот и славно.
Макс притянул меня к себе. Губы коснулись лба, разглаживая хмурые морщинки.
— Не переживай ты так, Кудряшка. Не тороплю я тебя. Как решишься, так скажешь, договорились? И не важно, когда это случится.
У меня разом гора с плеч свалилась — о, великая сила откладывания на потом, решающая все проблемы махом, — и я уже сама прильнула к мужчине в ответ на ласку. Мастер только улыбнулся.
— Спокойной ночи, Нинон.
Этим же вечером
— Аби! Как прошла твоя инвентаризация?
— Все живы, — лаконично известила любимое начальство дриада, собирая разбросанные по столешнице бумаги в идеально ровную стопку.
— Уже хорошо, — буркнуло вышеупомянутое в ответ и завозилось, разыскивая в ящиках стола душистый островной табачок.
— Охота тебе эту головную боль на себя регулярно взваливать? — пропыхтел О’Тулл, пуская трубкой клубы ароматного дыма.
— Охота! — непримиримо отрезала темнокожая зеленовласая красавица, распахивая окно. — Во-первых, порядок есть порядок, и учет должен быть во всем, а во-вторых… Пусть знает, карга старая, кто в доме хозяин!
