28 октября

Вспомнил, как я (это было третьего или четвертого июля, во всяком случае, в самом начале) в надежде рассеять этот отшельнический мираж кинулся на Певческое поле, где рассчитывал обнаружить поющими своих исчезнувших одноземельцев. Одноземельцы… Все мы сильны задним умом, и сегодня подобная планетарная масштабность этого слова мне больше не кажется такой уж неуместной. Понимаю, что в тот день я смертельно перепугался бы, если б вместо эстонцев в национальных одеждах встретил там, к примеру, китайцев в конических шляпах из тростника или рисовой соломки, или разукрашенных пестрыми перьями индейцев, или обмотанных в яркие цветастые платки негритянок, с убийственно серьезным видом перетаптывающихся с ноги на ногу аборигенов, но сегодня – сегодня я всех их принял бы с распростертыми объятиями, расселил бы в «Деревне идиотов», как гостеприимный хозяин снабжал бы каждый день едой и питьем.

Но не было там ни эстонцев, ни каких-либо других народностей. Только та смятая обертка от шоколадки Snickers, которая, несмотря на все усилия, никак не могла справиться с опылением периферийных одуванчиков. Теперь вот задумался, а почему Snickers, почему в нашей исконной певческой святыне глазам последнего эстонца предстала порхающая с цветка на цветок именно обертка от Snickers’а, а не родной фантик от «Березки», «Мишки на севере», «Белочки» или «Тийны»? В связи с этим вспомнился снимок из путевых заметок моего приятеля, который он когда-то вывесил в Фейсбуке – на фото он вместе со счастливой подругой позирует в пустыне, а у их ног на отглаженном за долгие тысячелетия песке валяется мятая банка из-под пива Heineken. Ни дать-ни взять – использованный кондом, небрежно выброшенный международной корпорацией после осквернения девственной природы. И эта покореженная вещица, вполне могущая под определенным углом зрения вызвать в ком-то даже раздражение, на той царственной фотографии казалась случайно забытым доказательством злонамеренного вторжения. Но, припомнив сейчас тот снимок, у меня возникло сильное подозрение, что за той публикацией стоял не мой приятель, а отдел маркетинга Heineken’а. Посыл-то яснее ясного: доступно везде (даже в песках Сахары). Дистрибуция-аннексия.

Какое все-таки чудо – эта музыка! Еду на Форде сквозь осенний город, шквалы дождя обрушиваются то слева, то справа, на каждой улице под разными углами (словно они не могут достичь договоренности даже по такому пустяку), ветер поднимает и кружит мусор, перемешанный с желтыми кленовыми листьями. Минуя здания в центре города, моя машина, разбрызгивающая лужи, отражается в сотнях плачущих витрин, совсем как в телерекламе высокого класса. Отражаюсь там и я в новой шапочке с сигаретой в вялых губах, перекошенный, нереальный как в комнате кривых зеркал в парке аттракционов. Но я могу все изменить, по крайней мере, внешне. Сую в плеер первый попавшийся под руку диск, и погружаюсь в новый мир. Музыка окрашивает его в темные и трагические тона, разбрасывая тут и там жуткие знаки вопроса. Меняю пластинку, и о, чудо, та же картина за стеклом вызывает поначалу слабую улыбку, а вскоре я уже насвистываю, беззаботно и весело, полный благодарности за очистительный дождь и золотой листопад. Эти примеры – две крайности, между ними помещается бесконечный ряд самых разнообразных эмоций, хватило бы только дисков с разной музыкой.

Останавливаюсь на большом перекрестке в центре города, музыка продолжает звучать в приподнятых уголках моих губ, закрываю глаза, все еще играет, картинка исчезла, настроение – нет. Выключаю зажигание, глаз не открываю, слышу внезапно упавшую тишину, через мгновение она сменяется звуками дождевых капель, неприкаянными душами требовательно стучащими о крышу Форда. Открываю глаза. Чистая, незамутненная никакими навязанными эмоциями картина. Все приходится выдумывать самому, и страхи, и восторги, и… Без помощи скрипок или синтезаторов. Музыка самый великий обман в жизни, она иллюзорна и лицемерна. Попробуй с такой поспорить, только башку разобьешь о стенку, стоящую перед тобой неподвижно и несокрушимо, прямо как религия органной музыки, от которой сам и глохнешь.

Осознавая это, предугадывая каждый последующий куплет или припев, чувствую, до чего трудно заставить себя дослушать вещь до конца. Не знаю, когда, но куда-то подевалась моя способность мыслить глубинно. И не только способность, даже вызвать в себе такое желание становится уже не под силу. Не составляет особого труда отстраниться от жизни, в которой все разложено по полочкам. Последовательность, основанная на внутреннем убеждении и независимости от быстротечных всплесков моды, – качество, о котором я всегда втайне мечтал, – для меня, увы, недостижима. Я как рекламная тумба, на которую каждый день наклеивают новый слой объявлений, и никто (в том числе, и я) не помнит и даже не желает помнить, что она собой представляла в первоначальном виде. Заглатывая жизнь полуминутными отрезками, я потерял связь с целостной картиной, как говорится, за деревьями больше не вижу леса. Такое множество малюсеньких увлекательных пикселей, не до каких-то там обобщений…

Нашел в одной из лавчонок центра такую штуковину, которую вешают у себя в саду или на крыльце своего дома или на балконе. «Музыка ветра» значится на ярлыке. Красиво. Му-узыка ве-етра. Му-узы-ка ве-ете-ерка. Только одно это словосочетание уже наполняет твой мир хаотичной мелодией буддизма, а тайная цель (с помощью «философского» фона) на первый взгляд бессистемно звучащих нот – это возврат глубокомыслия в наш потерянный мир. Амбиция не слабая, но цена всего-то в пятнадцать евро оправдывает риск. Собрал полный ящик приличных размеров, опустошив даже складские помещения. Поразился многообразию выбора. Большая часть музыки ветра изготовлена из бамбука, но были и металлические трубочки и даже из пластика. Часть висюлек на ценниках наречены «эзотерическими ловцами сновидений» и вдобавок к нежным источникам звуков разнообразно украшены: единорог, мать, ангел, спящий волк, гот-богомолец.

Разукрасил «Деревню идиотов» как рождественскую елку. После чего подсел к стройным дамам, наполнил им и себе бокалы и замер в звучании нового жалобного гимна нашего поселка. И внезапно я все понял.

Так и правда проще. В ушах шумит – ум молчит. Позволил этой мелодичной иллюзии обдурить себя, и покой не заставил ждать. Он приблизился мелкими осторожными шажками, сел рядышком, взял за руку, погладил ее, шепча что-то на ухо на моем языке, которым владеют лишь ангелы и единороги. Но именно поэтому эти звуки гонят из души тревогу, и там воцаряется спокойствие. Где-то в самой глубине еще шевелится опасение, что эти непривычные слова совсем не обязательно все доброжелательные, что тебя могут использовать, завлечь в сети, как доверчивого ребенка, которому педофил шепчет ласковые слова на незнакомом языке. Однако музыка ветра не смолкает, и вскоре сомнения улетучиваются. Мир на глазах приобретает новые оттенки, и вдруг ты обнаруживаешь, что твои руки сложены в благоговейной молитве.

На следующий день ты смотришь на календарь уже другими глазами и вспоминаешь, что пора ехать. Тыквы Хэллоуина ждут тебя.