Штормовое предупреждение
Яна так удивилась, прочитав с утра в Интернете о штормовом предупреждении. На небе ни облачка. Солнце с утра сразу откровенно и бесстыдно посмотрело ей в глаза. А она не могла поднять ресницы, она берегла теплую и страстную ночь. Яна боялась, что она растает, как сон.
Но теплая и страстная ночь коснулась горячими губами ее щеки, обнаженной груди. Она тоже хотела, чтобы Яна продолжала спать, и гасить сном томление, и ждать. Его…
Ночь принимала душ, чистила зубы, брилась. Ночь пила кофе, одевалась. И склонилась над Яной уже вполне себе реальным мужчиной. Ее мужчиной, на которого она сейчас не посмотрит ни за что на свете. Сожмет еще крепче веки, до лучиков в их темноте и тайне, расцарапает ногтями свое гладкое и уже загорелое бедро под простыней. Пусть он не знает, что она все равно будет томиться, что она все равно будет ждать, как бы тихо и ласково он ни старался ее не разбудить. Он ее уже разбудил, вот в чем проблема. Как-то сразу и, видимо, навеки. Ее распрекрасный, самый желанный, такой упрямый, злой и вредный Максим. Который так ее любит, что даже ее заразил этой любовью. Она, небрежная ко всему в жизни и по жизни, стала читать всю эту противоречивую ерунду: что женщине полезно есть, как ей полезно гулять и спать, какие в моде тряпки, прически и так далее без конца. И даже старалась следовать. Ради него. Хотя прекрасно знала, что если ее кто-то столкнет в болото, потом изваляет в перьях и навозе, выдерет ее пепельные от природы локоны, Макс этого не то что не заметит – ему это будет мило и желанно. И он сначала подарит ей любовь и страсть, потом они будут ее отмывать.
«Вот свезло так свезло», – подумала Яна, как Шариков, вставший на задние ноги и посмотревший на свет глазами человека, и вышла на балкон. Там, что называется, ничего не предвещало. Солнце заглядывало в глаза так же откровенно и уже куда-то манило, завлекало. Яна решила прогуляться перед завтраком, следуя совету кого-то очень умного. Или не очень, не суть. Потом поймет. Задумалась, что надеть. Это тоже результат обожания Максима. Пока он не открыл ей, какая она для него ценность, она никакой для себя ценностью не являлась. И не то что выбирать наряд для обычной прогулки не стала бы. Она бы, наоборот, взяла то, что уже заношено практически до дыр, потому что ей так удобно и привычно. И потому что она очень застенчива и робка по природе, больше всего не любит выделяться. Если она идет по улице в туфлях на каблуках, красивом платье, с пышными и победными волосами, а ей навстречу попадается бабушка в страшных растоптанных туфлях, которые помнят ее молодость, – Яне плохо и холодно. Свои туфли натирают, платье цепляет и тянет, как грубая кофта старухи, волосы лезут в глаза. И Яна тоже плетется, как к могиле.
Но раз ее жизнь так изменилась… Яна даже рассмеялась счастливо. Она что-то выберет. Она всем улыбнется. Вдруг кому-то станет легче и светлее. Тут-то она и заглянула в прогноз погоды на сегодня, прочитала насчет штормового предупреждения, еще раз бросила взгляд на безоблачное небо за окном и произнесла свое любимое, из Интернета: «Вы Фсе врети».
Она постояла под горячим и холодным душем, уложила рукой еще влажные волосы, они послушно легли волнами. Надела маленькие трусики, скользнула в шелковое облегающее темно-синее короткое платье. И отправилась гулять, повесив через плечо сумку с телефоном и кошельком.
Все было отлично. Как Яна хотела. День был ярким и безоблачным, он обнимал ее везде: трепал легкие волосы, ласкал голые ноги и живот под платьем. Тихо шептал о том, что было ночью. И тогда по телу, как по воде от ветерка, поднималась рябь томления. Люди ей улыбались. Дети ей что-то щебетали, как птички. Птички пели песни детскими голосами. Яна подняла голову к небу, чтобы улыбнуться потерпевшему поражение бреду о штормовом предупреждении. День ведь не собирался ее подводить. Но она увидела одно темнеющее на глазах облако, потом другое, потом поймала губами крупную каплю дождя. А через несколько минут уже бежала к дому в прилипшем мокром платье с прядями тонущих волос. Вот и шторм. Такую погоду приятно наблюдать из окна, когда она согреется, закутается в теплый плед и будет пить горячий кофе. Яна даже перестанет мучиться от того, что до вечера его нужно ждать, желать, укрощать свое развратное тело.
Яна была уже у входной двери в подъезд, когда услышала свое имя. Подняла голову. На балконе третьего этажа стояла Рая… Темноглазая, милая, хлопотливая и взваливающая на себя груз неподъемных хлопот мать-одиночка такой же милой и темноглазой девочки Влады. Рая была такой еще, наверное, год назад. И никто не знал, что в ней зреет уже неоперабельный рак. Когда она исчезала на время, младшеклассница самостоятельная Влада говорила, что мама лечится в санатории.
«Это по женской части», – серьезно говорил ребенок.
Иногда в такие периоды с Владой жила бабушка. Они вместе куда-то ездили, с сумками, цветами. Не рассказывают – люди к ним и не лезли. Яна вообще Раю знала только по редким встречам, нескольким фразам. Она ведь недавно переехала в этот дом к Максиму.
И вот Рая стояла на балконе и звала Яну. А Яне казалось, что она ослепла от ливня, что реальный день вдруг обернулся больным видением. Рая была скелетом с белым лицом и совершенно лысой головой. Яна кивнула:
– Иду.
И робко, на ослабевших ногах почему-то направилась не к лифту, а к лестнице. Как будто боялась, что лифт снесет штормом, а она должна обязательно подняться на третий этаж.
Поднялась. И все-таки это неправда! Этого не может быть. «Вы Фсе врети…»
Мама Раи стояла на площадке, у перил, прижимая к себе Владу. Девочка не плакала, у нее просто на лице поместились только глаза. А в явно взломанную дверь их квартиры вваливались какие-то люди, в форме и без. Громко говорили, и вмиг оглохший и опустевший дом отзывался только эхом. Только эхом отсутствия, как будто здесь никогда не жили люди.
– Что это? – спросила Яна у женщины.
– Это коллекторы банка, – сказала та. – Рая застраховала квартиру на крупную сумму. Она старается все сделать, чтобы обеспечить ребенка. Ей самой осталось мало… Она работает до сих пор. Приступы кончаются, и она все делает какие-то работы, отправляет по Интернету. Платит им регулярно. Она – четкий человек. И экономист вообще-то. И вдруг ей насчитали огромный долг. Она не согласилась. Продала машину, наняла адвоката, эксперта. Они доказали, что она ничего не должна. Суд сначала принял решение в ее пользу. Потом пересмотрели под нажимом этого проклятого банка, который сжил со свету не одного здорового человека. Пересмотрели в пользу банка с учетом его судебных издержек. Вы представляете себе такое? Я – нет. Они знают, что Рая умирает. Но в решении сказано – изъять квартиру. Квартиру Влады, по сути. Я живу не в Москве. Мне потом могут и не доверить внучку. Плохие жилищные условия, маленькая пенсия и больное сердце. И она, бездомная, пойдет по приютам!
– Откуда долг? Рая такой обязательный человек.
– Откуда сейчас у многих. Разница между курсом валюты. Этот курс растет с каждым днем, Рая считала, как надо, я думаю, у банка получился другой результат. Другие должники такие здоровые, что могут ходить на штурм банка, переворачивать машины, как ты, наверное, видела по телевизору, могут за себя постоять, а Рая уже еле передвигается по квартире.
И тут рванулась Влада с тоненьким криком, как птичка под колесами. Она бросилась к этим амбалам:
– Пустите меня к маме!
А они отбрасывали ее, как вещь. Как мусор под своими ботинками. Яна бросилась к квартирам рядом, звонила, ей никто не открывал. Она поднималась, спускалась, ей никто не открывал. Она позвонила в полицию, после недолгой проверки ей сказали:
– По этому адресу запланированные действия по решению суда.
– Ах так… – прошептала Яна.
Она направилась, как под гипнозом, в квартиру, ее остановил за руку какой-то тип без лица. Яна выдернула руку. У нее соскользнула сумка с плеча. Она переступила. Ее стали хватать с разных сторон. Как хорошо, что она промокла. Яна просто выскальзывала из их рук. Только платье в одном месте затрещало и разъехалось. Вот и комната Раи. Вот и Рая, стоит, строгая и неподвижная, со своей отважной и гордой головой, которую не защищают даже волосы. Все предатели на этом свете. А вокруг нее роются в ее вещах и документах. Швыряют на пол, что-то складывают в папки. Чужие документы! Тут и полиция – здрасте, пожалуйста. Пишет протокол узаконенного грабежа.
– В чем дело, гражданка? – спросил у Яны широкий мент. – По какому праву вы находитесь в месте санкционированных судом действий?
– Я по какому праву? Я?! Я – сестра Раи. Я пришла к своим. А ты что здесь делаешь, страж порядка? Это чужая частная собственность, это чужая жизнь. Это чужие документы. Все чужое для тебя здесь, от этого порога.
– Ясно. Убери эту психопатку, – отдал он распоряжение какому-то холую. – Сейчас начнет вопить про конституцию. Это теперь у всех припадочных от зубов отскакивает.
И кто-то Яну потащил. И этот кто-то был в тысячу раз сильнее. А все вместе – они были в миллионы раз сильнее. И они ее толкали и хотели выбросить, как вещь. А она ценность Максима, а не вещь! Она – человек. Она – Рая. Она – Влада. Она – жизнь.
И они не могли ее взять все вместе. Она ускользала, она вырывалась и падала под их ботинки, и их руки оставляли на ее теле кровавые следы. Наверное, и на лице.
– Ты что творишь, бешеная баба? – спросил широкий мент. – Я же тебя пристрелю за неповиновение властям, и мне ничего не будет, поняла?
Яна спокойно встала.
– Именно это и требуется, придурок. Ты здесь только для грабежа, а совершишь убийство. На это у тебя лицензии нет. Потом на мне найдут следы истязаний. А это двести восемьдесят восьмая, часть третья. И президент потребовал внести поправку, согласно которой принадлежность к государственной службе – отягчающее обстоятельство. Загремите лет на десять минимум. Мой муж – юрист, он постарается, чтобы это было максимумом. Его и зовут Максим. Фамилию вы наверняка знаете, я ее просто не назову для интриги.
В тупой, застывшей паузе вдруг раздались четкие такие, человеческие шаги. Яна сквозь слезы узнала соседа, Сергея Кольцова, он частный детектив.
– Мне сообщили, что тут семь человек не справляются с больной женщиной и ее ребенком. Ба! Тут еще одна женщина, да в таком истерзанном виде. Яна, в объектив, пожалуйста, хорошо смотритесь на фоне этих господ. – И Сергей сделал снимки.
– Что происходит? – спросил широкий мент. – Почему его пустили?
– У него корочки генпрокуратуры, – сказал тот, который охранял дверь Раи. – В каком-то резерве. И еще корочка частного сыщика. Это, Петя, звон на весь свет. Лично я ухожу. Позировать не подписывался. У меня тоже есть дети.
– Без звона в нашем деле никак, – доброжелательно объяснил Сергей. – Этот звон у нас песней зовется. На спор: завтра пойдет гулять по свету петиция с миллионом подписей. И вашими фамилиями, само собой. А фото этой красивой девушки, которую вы еще больше украсили, потрясет воображение самых безмозглых. Будут проблемы – обращайтесь, у нас есть места дворников. А пока прошу оставаться на месте. Сюда едет наряд полковника Земцова. По факту насильственных действий и возможного покушения на убийство Яны Кузнецовой. Пушку ты, который на моих глазах в Яну целился, продолжай держать в руках. Хотя ты уже в кадре, собственно.
Дальше все как-то расплывалось в слезах, хотя Яна не плакала. Просто слезы все размывали, чтобы не было так четко. Она умирала от этой резкости.
Приехал наряд полковника Земцова, был какой-то серьезный разговор, она не могла вникнуть, но Раиных врагов уже опрашивали как виновных. Как взятых на месте преступления. В ответ на их бумагу Земцов предъявил явно более актуальную. Они, эти враги, уходили, оставив на полу документы Раи и Влады.
Рая провела руками по лицу, потом подняла их к небу, как будто снимая прилипшую грязь и омывая себя ливнем, которого она уже не увидит. А Влада улыбалась. Девочка подумала, что все наладится. Раз их спасли от врагов, значит, мама не умрет.
Сергей сказал Раисе свое коронное:
– Честь имею. Все будет хорошо.
Раиса ответила:
– Ты имеешь честь, сынок.
Они были одного возраста, наверное. Просто Рая была уже по другую сторону жизни. Оттуда все кажутся детьми. Своими детьми, наверное.
Яну целовал, обнимал, уносил домой Максим. Он ее ругал, как обычно.
– Я вернулся. Не мог работать. Услышал штормовое предупреждение, почему-то показалось, что ты натворишь глупостей. Так и случилось. Хорошо, что друг Серега все знает. Он мне позвонил, когда я был уже на подъезде. Дура ты моя дура, разлюбимая, прежеланная. Они ведь на самом деле могли тебя убить, искалечить, изнасиловать. У меня дела о том, как коллекторы насилуют и калечат должниц. Как ребенка подожгли за шестьсот долларов долга. А теперь давай я как следует в спокойной обстановке запечатлею твои боевые ранения. Потом съездим к врачу, все оформим как полагается. Делом Раи я займусь завтра. Твое будет хорошим отягчающим обстоятельством. Я бы сказал, сильно отягчающим.
Яна позировала со всеми своими лохмотьями, которые с утра были красивым платьем, со всеми синяками и кровоподтеками. Убедилась еще раз в том, что она Максу хороша и желанна в любом виде. Он это доказал до того, как они вышли из квартиры, чтобы ехать к врачу. Потом они ее отмывали, лечили, Максим готовил ей еду, кормил с ложечки и поил красным вином. Они вместе торопили солнце спрятаться. Они уходили в свою теплую и страстную, жадную ночь.
– Ты уверен, что все получится с квартирой Раи?
– На сто процентов. Не заглядывай только с утра в Интернет. Не только потому, что там может быть предупреждение о грядущем землетрясении, но и потому, что там будут твои снимки в растерзанном виде. Не пугайся. Ты очень здорово получилась. Не вздумай отвечать на звонки. Тебе начнут звонить параноики и сексуальные маньяки. Кстати, сумка с твоим телефоном и деньгами лежит в прихожей. Лихая и безмятежная ты женщина. Моя.
Утром он прошептал в ее спящие и неспящие ресницы.
– Банк извинился перед Раисой. Решение будет отменено. Они даже обещали вернуть ей расходы на суды. Но это ничего не значит. Мы еще не победили. Ответить должны все. Защитить Владу и бабушку мы тоже сумеем. Только не открывай глаза. Только продолжай спать, пока я тебя не разбужу.
И Яна послушно лежала с закрытыми глазами, пока Максим не захлопнул входную дверь. Потом встала, обнаженная, переступила через тряпку, бывшую вчера шелковым синим платьем, открыла дверь балкона. Ливень стоял стеной. Очень захотелось посмотреть прогноз погоды, проверить версию Максима насчет грядущего землетрясения, но он не велел включать Интернет. Яна взяла свой айфон и расхохоталась. Там было написано, что сейчас «ясно и солнечно».
– Ну, елки. «Вы Фсе врети», – закружилась в ритме тарантеллы Яна.
Открыла шкаф, выбрала тонкое красное платье, не стала даже укладывать руками локоны. Сейчас они начнут тонуть и скользить по ее лицу, поить ее влагой и утолять ее страсть. Она вышла на улицу в босоножках на каблуках, посмотрела на людей под зонтиками, в капюшонах и резиновых сапогах и сняла босоножки. Пошла, купая босые ноги в ласковых и пузырчатых лужах, а потом повесила новые босоножки на какой-то забор. И закинула руки за голову, глядя в эту воду, которая смыла небо и солнце.
– Ну, и смывай, – сказала воде Яна.
