Глава 8
Провожатых набрался целый отряд в полдюжины человек. Вряд ли все бездельники, но я Улучшатель, все это знают, стараются держаться ближе, смотрят с открытыми ртами в ожидании чудес, слышу, как за спиной постоянно переговариваются, комментируя, как я повернул голову, посмотрел, задумчиво и величественно, впердолил взгляд в туманную даль…
Кони весело пофыркивают, на ходу обнюхивают один другого, мир залит оранжевым светом, птички щебечут, сплошная пастораль, но впереди на дорогу выметнулся на храпящем коне молодой парень, явно деревенский, с силой потянул на себя повод.
– Слева от дороги село! – крикнул он. – Туда только что ворвались мародеры Антриаса!
Арровсмит, командир отряда сопровождения, выругался и, не спрашивая у меня разрешения, пришпорил коня. За ним пронеслись и остальные, тоже мне провожатые, охрана хренова.
– Сколько их там? – спросил я парня.
– Человек двадцать!
– Показывай дорогу, – велел я.
Он с готовностью развернул коня и погнал по тропе, потом вломился в кусты, крикнул:
– Так ближе, я знаю тут все тропки!
Мой конь с таким азартом старается не отстать, что я едва успеваю увертываться от летящих навстречу деревьев. Пару раз задирал ноги на седло, рядом чиркал по стремени толстый ствол, зато через несколько минут выметнулись на чистое поле, за которым открылась деревня в десяток домов.
– Сволочи! – вскрикнул парень горестно.
С правого края села горит сарай, по единственной улице носятся всадники, кое-кто размахивает мечами, другие соскакивают на землю и хватают убегающих женщин, валят их на землю, задирая подолы.
Мой конь, чувствуя мою мрачную ярость, понесся через поле, как огромная низко летящая птица.
Я опомнился, что-то чересчур, сунул дрожащей от злости рукой меч в ножны.
За спиной прокричал провожатый:
– А вон и уламры!
– Прекрасно, – ответил я и, оставив повод, уже умею управлять конем коленями, сосредоточился на ладонях.
Парень с толстой палкой в руке, чувствуя рядом таинственного Улучшателя, заорал и ухитрился садануть по голове некстати выбежавшего навстречу мародера.
Мои ладони чуть опустились под тяжестью возникшего в них металла, но я уже привычным жестом вскинул и начал пальбу.
Уламры, оставив грабеж, ухватились за мечи и ринулись в нашу сторону, еще не видя, что с околицы по дороге красиво и правильно ворвался в село отряд Арровсмита.
Я сделал с десяток выстрелов, заорал страшным голосом:
– Взять живыми!
Грохот копыт со стороны околицы заставил уламров оглянуться, там с поднятыми мечами Арровсмит с перекошенным от ярости лицом и его люди, а самих уламров на ногах осталось меньше десятка, тела остальных разбросаны по дороге в таком виде, словно их поразили выстрелами из мощных луков, только стрел почему-то не видно, зато есть ширящиеся лужи крови…
Арровсмит, уловив мой крик, проревел мощно:
– Бросить оружие!.. Быстро!
Еще двое, пытаясь сражаться с полуспущенными штанами, пали под ноги коней моих провожатых, одному я разнес череп выстрелом, наконец командир отряда уламров, высокий статный красавец, бросил меч на землю.
– Мы сдаемся!.. Всем опустить оружие!
– Не опустить, – прокричал Арровсмит, – а на землю!.. И отойти на три шага!
Как только оружие оказалось под ногами, а побежденные неохотно отступили, двое из людей моего сопровождения соскочили с коней и, собрав трофейное оружие, утащили.
– Всех связать, – велел я.
Арровсмит сказал со смешком:
– Да никто и не подумает убегать от конных… Разве что вы им коней вернете.
Воины победно посмеивались, но я нахмурился, мой голос прозвучал неприятно и резко:
– Видимо, вы осмеливаетесь… осмеливаетесь…
Похоже, я произнес с достаточной угрозой, усмешки моментально исчезли, а сам Арровсмит вскрикнул в ужасе:
– Глерд Улучшатель!.. Да мы никогда…
Не договорив, он соскочил на землю, крестьяне принесли веревки, взятым в плен быстро-быстро связали за спиной руки.
Я указал на командира отряда уламров.
– Этого красавца на кол. Остальных красиво развесить вдоль дороги. Они идут на Шмитберг?.. Вот и хорошо. Пусть уламры видят, что их ждет.
Арровсмит ответил с готовностью:
– Развесим, глерд Улучшатель!.. Только вот на кол… Это что?
Я сказал с отвращением:
– Что за дикари, что за дикари… Вот только на таких примерах видно, как долго вам еще карабкаться к вершинам культуры… Ну как можно все еще не знать, что это и как?.. Ладно, буду приобщать вас к высокому гуманизму!.. Срубите вон ту сосенку.
Крестьяне принесли топоры, на пленных поглядывают с мрачной ненавистью, у кого-то уже успели изнасиловать жену или дочь, сейчас бы самое время порубить гадам головы, но охрана пленных бдит, и крестьяне рубили сосенку, не понимая, что и зачем, действительно дикари дремучие, а я, как человек более высокой цивилизации, деловито прикидывал, как лучше и красивее все подать, потому что деловые и правильные люди не разбрасываются ценными людскими ресурсами, все нужно использовать с наибольшей эффективностью.
Арровсмит спросил торопливо:
– Ветки срубить?
– Нет, – ответил я с сарказмом, – спрячем его там среди живописной листвы… И ствол ошкурить!.. Тщательнее, тщательнее!.. Работаем на культуру, все должно быть изящно и красиво.
На кол можно сажать как на уже вкопанный в землю, а можно насадить на земле, а потом поднять и укрепить вертикально уже с насаженным телом. Оба способа хороши для городских условий, но мы в поле, хотя тут не поле в сельскохозяйственном понимании, но все равно поле, окаймленное, еще точнее, ограниченное в своих демократических свободах лесом.
Притащили длинное ошкуренное деревцо, конец заострили, как изысканный чертежный карандаш кохинор.
Я оглянулся на мрачно наблюдающих за нами крестьян.
– Эй ты, лохматый, иди сюда!
Крестьянин подбежал торопливо, искательно заглянул в глаза.
– Да, высокий глерд?
Я отметил пальцами на столбе место, чиркнул ногтем.
– Вот здесь прибьешь поперечную перекладину. Надежную, чтобы ногами можно опираться!.. Но не выше и не ниже. Вот точно здесь, олени неграмотные, далеко вам еще до Сервета.
Он спросил в недоумении:
– Опираться… Но зачем… Конечно-конечно, сделаю мигом…
Я сказал с отвращением:
– Ну что это за народ, одни дурни непуганые… Ничего делать не умеете, далеко вам еще до расцвета культуры!.. Но ничего, она придет во всем ужасном блеске и величии гуманизма.
Он торопливо прибивал дощечку, а я оглянулся на пленных, жестом велел их командира отвести в сторону.
– Эту вот тупую массу повесить на деревьях вдоль дороги… А с этого красавца снимите одежду… всю-всю снимайте!.. Ничего, она ему больше не понадобится… положите на землю…
Они выполняли все послушно, я же Улучшатель, после моих трудов и усилий мир станет лучше, связанного командира уламров прижали к земле.
Я жестом велел подтащить бревно с заостренным концом поближе.
– Теперь самый деликатный и волнительный момент… Острие кола ему в задницу… Не поняли? Арровсмит!
Он откликнулся дрожащим голосом:
– Все понял, кол ему в задницу, чтобы достало до самых печенок…
– Но не сразу, – уточнил я. – Иначе никакого воспитательного влияния на молодежь… а это так важно, воспитывать подрастающее поколение в духе гуманизма и надежд на светлое будущее… Коней приведите! Двух.
Пока тащили упирающихся коней, я обдумывал сам вариант водружения, здесь есть сложности, это у Петра Первого их не было, когда сажал на кол майора Гребова, соблазнившего брошенную Петром жену и отправленную в монастырь.
У нашего царя-самодура в руках была вся Россия, да и сажал в высококультурной Москве на центральной площади, потому и столб приготовили и вкопали заранее, и самого майора подвесили на веревках, подвели к острию задницей и насадили с помощью старательных и угождающих государю холопов.
Мне же нужно обходиться своими силами и этих вот недотеп, еще не приобщенных к культуре.
– Все еще не поняли? – спросил я. – Если сумеете этот кол засадить ему в задницу так глубоко, чтобы… ага, поняли!.. А нет, так привяжите веревку к бревну, только коней не гнать, не гнать! Иначе самих посажу на колья за сорванное мероприятие культурно-воспитательного значения!.. Медленно, потихоньку, как бы растягивая удовольствие, а на самом деле наука любит точность, точность – вежливость королей…
Люди Арровсмита и толпа крестьян с ужасом наблюдали за непонятными приготовлениями. Лохматый прибил плотную перекладину, затем Арровсмит начал тихонько тащить в поводу коней. Те сперва упирались, не хотели идти, то ли из гуманности, то ли чувствовали сопротивление.
Командир уламров страшно закричал, острие начало погружаться в его анус, разрывая там ткани и раздвигая кости.
Я некоторое время наблюдал, отсчитывая расстояние, наконец крикнул:
– Стой!.. Все, отстегивай коней. Две трети работы сделаны.
Арровсмит спросил дрожащим голосом:
– А теперь?
– Пустяки, – заверил я бодро. – Всего лишь поставить комлем это бревнышко вон в ту яму, засыпать ее и плотно утрамбовать. Наглядное пособие по недопустимости мародерства и глумления над беззащитными мирными жителями готово. Любому должно быть издали видно, какой прием ожидает захватчиков… Никакого расшаркивания перед противником!.. Пусть смотрят и видят. Может быть, кто-то да спасется от ужасов войны, устрашен будучи, и дезертирует… Цивилизация создается в основном дезертирами.
Командир уламров дико и страшно кричал, а его алая кровь, перепачканная с нечистотами, медленно потекла по столбу. Ступни только-только достают до перекладины, не позволяя острому колу двигаться по телу выше и рвать внутренности, так он продержится несколько часов, а то и суток, майор Гребов прожил где-то дня два, а когда Петр Великий подошел к нему ближе и начал оскорблять, плюнул царю в лицо.
Правда, этот уламр не выглядит таким крепким, каким показал себя Гребов, погубленный царем-самодуром, но несколько часов протянет, пока гравитация планеты не возьмет свое.
Он орал, вопил, корчился на колу, лицо мокрое от слез, воины и даже крестьяне отступили, потрясенные страшной казнью.
Я сказал свирепо:
– Убивать и грабить – нехорошо! Насиловать – тоже. Даже крестьянок. Никто не имеет права насиловать наших женщин!
Арровсмит спросил тихонько:
– Глерд, но если захватим их лагерь…
– Что за вопрос, – прервал я. – То мы, а то они. Что, не видишь разницу?.. Или тебя тоже на кол?
Он поспешно замотал головой.
– Что вы, глерд! Конечно же, вижу. То мы, а то какие-то они. Что даже не они, а вообще даже не знаю что за непотребное набежало…
– Ну так вот, – сказал я злее, – это война, какое здесь милосердие и учтивость?.. Это вредный обман. Если видеть войны, какие они есть, их будет меньше.
По его лицу и остальных воинов видел, что вряд ли, но промолчали, с глердом такого уровня и настроения спорить опасновато.
– В обществе очень важна агитация, – пояснил я, – Она может повернуть армию, трусов превратить в храбрецов, а тех заставить бросить оружие и в ужасе разбежаться. Или еще лучше копья в землю и сдаться, сочтя, что воюют не на той стороне.
– А что такое агитация? – спросил кто-то робким голосом.
Я указал на визжащего на колу уламра.
– Вон он наш агитатор. И трудится, не отрывая задницы. Он агитирует против ужасов войны и тех бесчисленных страданий, что несет людям и даже солдатам вроде бы побеждающей армии. Всех насилователей я не зря велел повесить голыми, чтобы всяк видел. Крестьяне по своей инициативе всем отрезали, а кому и просто вырвали насиловалки, так чтобы сами просили повесить их поскорее…
Арровсмит, бледный и со вставшими дыбом волосами, сказал слабо:
– Да… после такого и с женой в постели как-то даже не совсем уютно…
– Разве что с чужой, – поддакнул кто-то из его отряда.
– Издержки прогресса, – ответил я. – Ничего, культура требует жертв. А высокая культура – больших жертв.
– Ой, – сказал Арровсмит со страхом, – а нельзя ли… помедленнее…
– К высокой культуре?
– Да, высокий глерд…
Я поморщился.
– Эх, простой народ… Не цените эти достижения прогресса!.. Посмотрите, как красиво в ряд повешены эти насильники!.. Как грациозно извивается на колу этот мерзавец, что разрешил насиловать ваших жен и дочерей… ну, пусть не ваших, но они могли бы стать вашими!
Арровсмит сказал твердо:
– Все наши женщины – наши! Даже если не наши.
Я окинул взглядом ряд казненных, чувствуя себя великим любителем искусства и великим художником Нероном, бывшим одно время также императором.
– Ладно, Версаль Версалем, а нам нужно работать и работать. Наши шедевры, увы, не высечены в камне, но даже такие мимолетные, как взмах крыльев бабочки, оказывают влияние на прогресс и все приближающуюся высокую культуру.
Арровсмит зябко передернул плечами и послал коня чуть в сторонке от моего, словно чистота и строгость моей высокой культуры могут обжечь.
Некоторое время мчались молча, двое разведчиков далеко впереди, наконец один остановился, ожидая нас, сказал коротко:
– С вон того холма хорошо видно лагерь уламров!
– Прекрасно, – согласился я. – Тогда к нему.
– Только придется объехать одно место, – сказал он.
