Спасение буквы
Два старичка на прогулке
— Давай, сверим наши часы. На моих полтретьего.
— А на моих четыре.
— Ты смотри, как мои отстают! Значит, четыре?
— Значит, четыре!
Первый вздохнул и поставил часы на четыре.
Отныне и у одного, и у другого часы всегда показывали ровно четыре.
Человек
Присутствовал в Одессе. Видел сам: к Жоре, который на Привозе чистит рыбу, подходит старушка. Бедная, скорей всего, несчастная. И так тихо:
— Жора, детка, трудоустрой моих карасиков!
В смысле: чтоб помог он их продать. А караси, поверьте, никакие. Жора — старушке:
— Без проблем, мамаша, получайте!
— Что, так сразу деньги за карасиков?!
— Я, мамаша, в них уверен, как в себе!
Старушка, пересчитывая:
— Ого! — поражена. — Такие деньги!
Она ушла — он бросил кошке.
О наваждении
В новогоднюю ночь я подвергся массированному террору. Мне позвонило сто двадцать пять человек и вроде бы из лучших побуждений пожелало мне большого счастья. Я понимаю, раз, ну, два, ну, десять… Может, хватит?! Нет, сто двадцать пять, я всё считал! И это ж не враги! Друзья, знакомые… Если б вы знали, как это ужасно! Меня уже от «счастья» воротило, меня трясло, подпрыгнуло давление…
А я и сам такой, ничуть не лучше. И у меня дежурный список, чтоб отметиться. Чтоб позвонить и тут же вычеркнуть, забыть…
Короче, эта ночь была отравлена. Ничего себе начало! — я подумал.
Но когда у сто двадцать шестого с языка сорвалось: «Чтоб ты сдох!» (судя по всему, непроизвольно), это было так свежо, что я воспрял. И пожелал ему от всей души большого счастья! В трубке зарыдали. Я очнулся…
Дружба народов
В Европе ни таможен, ничего, зато у нас!..
Возвращаюсь из Москвы в Донецк, в полвторого ночи, город Белгород. Российская таможня тут как тут, весь мой багаж перевернула вверх тормашками! Я переупаковывал его вплоть до таможни украинской, город Харьков. Только я все уложил — они идут:
— Ваш багаж? Откройте, что у вас?
— Час назад меня же проверяли! Российская таможня, город Белгород!
— А мы российскую таможню вызываем на соревнование, выкладывайте!
И опять перешерстили весь багаж. Все те же книги, ни наркотиков, ни бомб…
Я, едва ли не срываясь:
— Ну и что?!
Они, спокойно:
— Победила дружба!
Слава
Умру на сцене или в собственной кровати — я не знаю, но родился я определенно в нашем театре. Прямо на спектакле, в третьем действии. Из-за меня спектакль, конечно же, скомкали…
Роды принимала примадонна, которая ради меня прервала свое пение (к слову, певица начинала акушеркой) и помчалась на галерку, где моя мама находилась по билету. С галерки раздался крик. Это был я.
— Ну и кто там? — прозвучало из партера в нетерпении.
Примадонна в детях разбиралась:
— Так, минуточку… Ага! — она зарделась. — Мальчик! — обратилась она вниз. — Это мальчик, товарищи зрители!
Раздался гром аплодисментов. Я заплакал.
— А как его назовут? — не унимался все тот же любознательный партер.
— Если гром аплодисментов, — огласила примадонна, — тут двух мнений быть не может: это Слава!
В логике она была безукоризненна — и моя мама благодарно улыбнулась.
Стенька Разин
Согласен: все евреи родственники. Бедные. И вот тому еще один пример…
Еду я в трамвае. Я на площадке задней, а какой-то дядька, весь из патриотов, — он на передней, но, зоркий, все же высмотрел меня. Продирается сквозь всех. Ему не терпится вступить со мной в дискуссию. Еще не веря в это счастье, благоговея, тычет в меня пальцем:
— Во, жид!
Я уточняю:
— Еврей.
Ну, он на минуту задумался: что же ляпнуть дальше. Во, придумал!
— А жиды, а жиды… Хуже смерти!
Я:
— Лучше.
Он думает: так, ну что ж еще ему такого отмочить? А все ж молчат, как водится у нас, их активная жизненная позиция — молчание, и с интересом наблюдают: что же будет?
И, этот дядька, поощряемый молчанием толпы:
— А жиды… А жиды — распяли нашего Христа!
Я не сдержался:
— А вы… А вы… А вы нашего казнили Стеньку Разина!
И трамвай сочувственно заржал.
Чайная церемония
Работая в макеевской газете «Час», имел я дело с неорганизованными авторами. Среди тех, кто с улицы что-то там приносит напечатать, чего греха таить, встречаются и не совсем здоровые. Психически. Встречаются довольно-таки часто. И кажется, что даже больше, чем писать, для них поговорить… Им только дай! Тем, кто работает в газетах, эта ситуация знакома.
Ну и вот: некой графоманше, слишком назойливой даме, я, не сдержавшись, тихо намекнул, что, дескать — мы же только «Час», что час проговорили — ну и хватит. Мол, пора и честь… А еще — что я не психиатр.
На «психиатре» — что тут началось! Оказалось, она жаждет моей крови. Но вот что интересно — как повел себя главред. Он пригласил ее в редакционный кабинет, на чай с печеньями и булками с изюмом. Мне же бросил: «Ну и вы зайдите!..
С тем, что я такой-сякой, он, конечно, тут же согласился. Если честно, я стоял там как потерянный…
— Но с ним же что-то нужно делать?! — взвилась ненормальная, представляя дело так, что это продиктовано исключительно заботой о газете.
И тут главный — оказался не дурак:
— А мы его накажем! А вы пейте… Вам какой: зеленый, черный байховый? По всей строгости редакционного закона!
Та, устроившись уютно и прихлебывая:
— И как же вы его накажете?
— Как? Как? Во! Мы переведем его на месяц в младшие Верховские! Пусть знает!
Я не поверил собственным ушам. А главред:
— Ну, вы согласны?
Разомлевшая, она сказала:
— Да! — и, осклабившись: — А можно еще булочку?
Спасение буквы
Расставил все точки над «i». Сижу, отдыхаю. Звонит мой друг:
— Слава, ты сдурел! А ну, опомнись! Какие точки над «i»?! Ведь мы же русские!
Я тупо повторяю:
— Мы — конечно!
— Какие «i»?! — все больше распаляется. — Нам нужно срочно спасать родную плоть от плоти букву «ё»! Население от буквы — отвернулось! «Ё» третируют! Над «ё» открыто потешаются враги!
Я вздохнул и расставил все точки над «е». Пришли родитёли, но я ужё успёл…
Раритет
Быль
Старейший из донецких краеведов мудрый Михаил Савельевич Ледняк водил меня экскурсией по городу. Он показывал — и город открывался.
До чего же я не знал родной Донецк!
— Слава, поглядите на балкончик! Где? Да вон же он, свисает!
Ага, увидел! Что ж, балкончик был ничем не примечательный.
— Верно, — он заметил, — неказистый, зато в декабре семнадцатого года с этого балкона к рабочим обращался сам Ильич!
— Ленин был в Донецке?!
— Никогда!
— Так как же мог он?.. — до меня не доходило.
Все оказалось очень даже просто: в Ленинграде было обнаружено по меньшей мере сорок семь балконов, с которых Ленин выступал перед рабочими.
Их объявили достоянием истории.
Их поставили на исторический учет.
В тридцать пятом, по просьбе наших местных коммунистов, что обратились к коммунистам ленинградским, один из тех балконов Ильича очень бережно доставили в Донецк (впрочем, тогда он назывался город Сталино) и прикрепили к одному из зданий.
Но балкон не очень-то прижился, рухнул, придавив собой двоих. Старый краевед достал платочек:
— Это тоже жертвы революции! А потом балкон восстановили. Собрали по кусочкам. Раритет! Но он опять упал, примяв троих. Это было… Так, в восьмидесятом.
— И это тоже жертвы революции?!
— Они!
И вновь его глаза на мокром месте…
А я смотрел на старенький балкон, над головой:
— Так это что, выходит, он опять?!
— Конечно, он, тот самый. Раритет! Любовно воссоздали! Сам Ильич!..
Втянувши голову, я отбежал на безопасное.
Не в силах сдерживаться, краевед расхохотался…
Коварство и любовь
На работе мой начальник Петр Илларионович Овечкин угостил меня молодильным яблочком. Я такого вкусного — не ел!
Возвращаюсь домой, стучу в дверь (до звонка уже не достаю).
Выходит моя дочка:
— Мальчик, ты кто?
— Ты что, сдурела, Люся?! Я твой папа!
Люся в комнаты:
— Мама, мама, тут один мальчик, он дурачится!
Выходит моя жена, подозрительно смотрит:
— Мальчик, что ты хочешь, наконец?
— Полина, ты сдурела, я твой муж!
И Полина горько зарыдала.
Она же знала: развода ей не дам, а хоть ты тресни…
Слышал, к ней захаживает Петр. Мой начальник, Петр Илларионович Овечкин. Так говорят.
Но как его подловишь? А никак!
Целый день — я в детском садике, как проклятый…
Запорожье-2003
Поезд ехал так медленно, как будто вышел на прогулку. За окном — лента бесконечного пейзажа. И вот что характерно: ни одно дерево в лицо не узнаю — чужое все.
Выдали постельное белье. Одеяло — жуткое такое. Распадается в руках на лоскуты. Я еще подумал: ну и ну! А после — я уже не думал ничего: свалился спать…
Вдруг в купе вломились с барабаном. Бешено колотят в барабан. Что за праздник?! Я продрал глаза.
— О, вам крупно повезло! Вы тысячный, кто укрылся этим одеялом! Вот вам приз!
И дали стопку водки.
Я подумал: я сошел с ума. Сошли они!
Но все же выпил: водка отдавала…
Своих вещей я, в общем, не нашел.
Так я въехал в город Запорожье!
В первый раз
Говорят, что в моде позитив.
Так вот вам самый свежий позитив: не раньше, чем вчера, стихи одной донецкой поэтессы обсуждали не коллеги и не критики, а консилиум врачей. Оказалось, автор их — вполне нормален. Более того: весь консилиум — ее горячие поклонники. Так они ей и сообщили напоследок.
И в первый раз за много дней она уснула…
Доброе утро
Василию Шимбереву
Мой сосед по номеру гостиницы (пятизвездочная, называется «Бомбей») мне пожелал спокойной ночи и:
— Да, совсем забыл: если ночью буду я храпеть… Вас…
— Вячеслав я!
— Вот, я очень попрошу вас, Вячеслав… Пристрелите меня к чертовой матери и не мучайтесь! Здоровый сон — залог всего хорошего… — И на прикроватную тумбочку он выложил свой боевой наган: — Стрелять умеете?..
Я отчего-то сильно побледнел. Между тем мой визави продолжил:
— Да, без жалости, берете и стреляете. Чтоб наверняка — сюда, в висок! — И он непринужденно улыбнулся. — Но если вы… Если вы решитесь здесь храпеть — уж не обессудьте! С вами будет, извините, то же самое…
В общем, выходило: кто кого. Бледный, я посунулся к дверям. Но двери номера отчего-то оказались закрыты. Я сполз по стенке, размазня, там и уснул. Сквозь сон мне раздавался чей-то храп. Но мне, казалось, было все равно. Потом исчез и храп, и все кругом…
Светило солнце. Мой визави лежал в луже крови — уже без храпа. Кто его убил? Я и стрелять-то толком не умею. А это снайперское попадание в висок… Я как можно хладнокровней застегнулся и, шатаясь… Двери были отчего-то не заперты. И шатаясь… Вышел в нижний холл. Ко мне бесшумно подошли и повязали. Опустошенный, я не трепыхался. И вот тут из-за кулис выходит он:
— С добрым утром! Первое апреля!..
