Еще с утра я поняла, что сегодня произойдет нечто экстраординарное, поэтому, отправляясь в химчистку, надела свое полулучшее платье на тридцати костяных пуговичках, обтянутых сверху гризольдом, что неназойливо подчеркивало выразительную линию моей шеи, а под низ — карминный лифчик с брюссельскими кружевами, так удачно перешитый из бабушкиного драпового пальто, что Тонька Максимухина всегда одалживала его у меня на самые ответственные свидания, в результате чего она сделала двадцать абортов от сорока мужиков, но Тонька часто говорила мне: «Натка, держи грудь пистолетом!» — и она была стопудово права, а я все ждала Настоящего Мужчину, пахнущего интеллектом и дорогим дезодорантом, правда, Валерка вот уже какой год грозится разбогатеть и купить мне, наконец, второй итальянский сапог, хотя нам еще за первый выплачивать будь здоров, потому что зарплату ему выдавали золотыми рыбками, и однажды он решил выращивать их в аквариумах с пивом «Гиннесс», мол, выпивка и закуска в одном сосуде, но никто их не хотел покупать, спасибо Леониду — мигом договорился с синагогой и они взяли всю партию оптом на фаршированную рыбу, после чего, собственно, и начался наш бурный, но короткий роман с Леонидом, вернее, новелла, где героиня неожиданно для себя отдается герою прямо в его перламутровом «Мазератти» на скорости сто шестьдесят километров в час, а может, и в неделю, время для нас перестало существовать, а наутро Леонид сказал: «Лапуся, не надо грузить себя прошлым» и улетел в Сингапур на стрелку с вице-королем, но я до сих пор храню его прощальный презент, французские духи «Адюльтер», и только недавно одна молодая сенегалка, которой я в трудную для нее минуту подарила свой молочный зуб, невесть как сохранившийся в бабушкиной шкатулке вместе с другими фамильными ценностями, включая фото Поля Робсона, галантно пьющего за бабушкино здоровье из ее кирзового сапога, но у них в Сенегале молочный зуб считается роскошным приданым для девушки из хорошей семьи, и в благодарность она перевела мне, что это вовсе не духи, а жидкость для отпугивания акул, зато ее было хоть залейся, надо признать, что при всех недостатках Леонида в нем чувствовался масштаб, говорят, однажды на него наехала то ли налоговая полиция, то ли самосвал, и он дал зарок: если уцелеет, то построит церковь, и построил, да не одну, а целую сеть четырехзвездочных храмов, причем все они окупились уже года через полтора, а я в то время трудилась в одной небольшой фирме, которая поставляла его холдингу «Церковь Плюс» комплектующие детали типа эксклюзивных мощей, и во время наших первых, еще чисто деловых контактов я произвела на него такое впечатление своей убедительной линией бедра и деликатностью, что Леонид предлагал мне перейти к нему ночным референтом, но я не могла просто так бросить мужа, который ради меня прочел всего Харуки Мураками, в ту пору моего самого любимого писателя, хотя некоторые и находят этого Мураками монотонным, а Валерку и вовсе придурком — после того, как он затеял страхование от падения небесных тел: ведь и ежу понятно, что никакой уважающий себя метеорит отродясь не упадет в нашем Новокукуевске, не говоря уже об элитных НЛО, но Валерке так хотелось доказать всем, что он состоялся как бизнесмен, что он назанимал денег и устроил презентацию при участии делегации от Тунгусского метеорита-побратима, причем в нашем самом крутом кабаке «Тютчев», где в память о знаменитом поэте подают «Суши по-тютчевски», но когда я увидела счет из этого кабака, то поняла, что придется отдать все, что мне удалось скопить на новое платье, потому что у этого юбка заштукована уже в трех местах так вызывающе, что нельзя больше косить под эстетику бедности, а главное, этот козел пропил деньги, отложенные на компьютерную игру «Мойн Додыр», которую дети просят уже целый год, и тут я почувствовала такую аллергию на жизнь, что забросила Соньку и Саньку к маме, маму — к бабушке, а сама пошла, дыша духами «Адюльтер» и туманами, но столько ожидания было в моем взгляде, устремленном в небо, что он случайно пересекся с взглядом Чарлза У. Смайлза, первого пилота «Боинга», совершавшего рейс по маршруту Сеул — Амстердам, причем Чарлз мигом проинтуичил меня и посадил свой воздушный лайнер прямо на асфальтированную площадку у кольцевой дороги, где по выходным дням работает вещевой рынок, и вот Чарлз элегантно спускается по трапу, и я вижу, что у него глаза цвета «тающий лед», это мой самый любимый цвет, если не считать зеленого, оранжевого и, само собой, карминного, в моей душе распускается цветок любви, и все тридцать пуговичек расстегиваются сами собой, но Чарлз, как бы не замечая этого, почтительно целует мои руки, а когда я для приличия пытаюсь их отнять — то свои, мы глядим друг на друга — безотрывно, беззастенчиво, беспробудно, безмятежно, безнадежно, безотрывно, бесхитростно — и мои глаза говорят: «Чарли, во сне я иногда лечу и падаю, просыпаюсь вся в синяках…», а его глаза, улыбаясь, отвечают: «Натали, не пробовали ли вы спать с парашютом… или хотя бы с летчиком?», «Ну, будь мы знакомы подольше, хотя бы минут двадцать…», и я настолько увлеклась нашим визуальным диалогом, что прозевала коварный маневр стюардессы Дженнифер, волевой блондинки лет двадцати — сорока пяти, которая, пока «Боинг» шел на автопилоте, напропалую крутила с Чарлзом любовь в багажном отсеке, а когда тот был занят, то с бортмехаником или даже автопилотом, Дженнифер провела подсечку, и я шлепнулась в осеннюю грязь, плача от обиды и мысли о том, что опять упустила шанс найти свой любовный «Мойн Додыр», и мечтая немедленно умереть от острого дивертикулеза, о котором как-то слышала в телепередаче «Наш гость — патологоанатом», но, уже видя себя в эффектных предсмертных муках на фоне хитов Гайдна и группы «Ногу свело» с исподволь нарастающим саспенсом, я вдруг с ужасом вспомнила, что химчистка закрывается через час, но окончательно меня добила реакция Чарлза, то есть практически полное отсутствие ее, значит, мистер Смайлз просто сделал здесь остановку для дозаправки эротическими эмоциями, тут я закусила пухлую нижнюю губу, которая, я знала, придает моему лицу обиженное и в то же время слегка лукавое выражение, но сейчас мне было совсем не до лукавства, ибо в довершение моего позора откуда-то появились Санька и Сонька и яростно вцепились в брюки Чарлза, а он, решив, что это юные попрошайки, достал из кармана разговорник и старательно прочел: «Сколко стоит ваш деревьянная резнья?», я хотела было увести их прочь, но рев «Боинга» бросил меня на землю, и тут я увидела Валерку, который мчался, крича на смеси русского устного и английского матерного: «Травма от падения небесного тела! Все арестованы и оштрафованы!», и Дженнифер, попавшаяся ему на пути, была смята, но мистер Смайлз, подхватив ее, вскочил в свой лайнер и повел его на взлет, о, Чарлз, милый, почему же ты напоследок даже не взглянул на меня, хотя я лежала на земле в одной из самых стильных поз, запомнившихся мне из книжки «Камасутра» для «чайников», ну и черт с тобой, вали отсюда, если тебе твоя карьера дороже, чем сопелька моего ребенка, но в последний момент Валерка ухватился за хвост «Боинга» и каким-то чудом остановил эту махину, ну, когда мой мужик примет на грудь пива пополам с текилой, то он на все способен, короче, трап снова опустился и начались переговоры о возмещении ущерба, врач осмотрел меня и записал в протокол: «Два синяка размером с доллар, три — с полтинник, еще два по пятаку, итого побоев на три шестьдесят, плюс моральная травма тыщ на триста», господи, подумала я, неужели мы наконец-то переберемся в дом с улучшенной планировкой, и я перейду с мальчуковых вещей на нормальный прикид, и мы поедем отдыхать на какие-нибудь Острова Зеленого Носа, набежали иностранные журналисты, и я уже открыла рот, чтобы заклеймить мировой чарлизм, но тут я поймала умоляющий его взгляд и, сколько они меня ни расспрашивали, я тупо повторяла по-английски: «Ай эм случайно упала», в конце концов первый пилот всхлипнул, за ним — второй, Дженнифер заревела белугой, затем все пассажиры, их дети и служанки заплакали навзрыд, слезы поднимались все выше, вот они уже по щиколотку, по колено, по пояс, и тут Валерка неожиданно подрулил ко мне на свежекупленном мощном катере, я стала на водные лыжи и помчалась, чувствуя себя молнией, расстегивающей ширинку этому снулому миру, Валерка смеется, от него пахнет дорогим дезодорантом, я смеюсь ему в ответ, мы несемся все дальше под музыку Вивальди, и все мы будем счастливы когда-нибудь, бог даст…