Ретроскоп
^{Хорошо забытое новое}

В Страстной четверг императрица изволили откушать столько заграничного мороженого, что у нее разболелся зуб. Полоскали шалфеем, прикладывали шапку Мономаха, повесили трех анархистов, однако даже эти проверенные веками средства на сей раз не помогли.

Из Берлина срочно выписали самолучшего дантиста. Он поковырялся в августейшем зубе и всеподданнейше рекомендовал вырвать его. При дворе забеспокоились: дай немцу зуб, он те всю голову оторвет! Нет, не то сейчас время, чтобы подрывать челюстно-лицевую мощь Российской империи…

Отслужили молебен, повесили еще двух анархистов, но высочайшая зубная боль все не унималась. И тут фрейлина Анна Губатова вспомнила, что в чащобах возле ее имения водился чудодейственной силы мужик Митяй. Немедля за ним отправили двух фельдъегерей.

Утверждают, что одного фельдъегеря он проглотил сразу, а другого просто разорвал на части и аккуратно сложил их в сенях. И только эскадрону лейб-гусар, усиленному артиллерией и водкой, с немалыми трудностями удалось одолеть Митяя и доставить его во дворец.

Посмотрев на опухшую щеку императрицы, он заревел, заблеял, закудахтал и снес три яйца Фаберже. Потом, набрав полную грудь воздуха, гаркнул:

— Сгинь, анахема!!!

С перепуга у царицы вылетела пломба и убила лошадь под стражником. Во дворце на радостях учинили иллюминацию и посмертно помиловали повешенных анархистов. А чудо-мужика кликнули в государственный будуар и приказали:

— Проси, чего душе угодно!

Тайный агент кайзера Шульц фон Зельц прошипел из-под трона:

— Пусть Англия отменит пошлину на английскую соль!

Но Митяй сморканулся в самодельный монокль и смиренно молвил:

— Дозвольте, вашество, встрять в исторический роман.

Высший свет переглянулся: уж не вольтерьянец ли?

— Нет, просто без царя в голове, — успокоил начальник тайной полиции.

Так волею судеб простой петербургский смерд был приближен к престолу. Вскоре он сделался самонужнейшим человеком при дворе.

Сопоставим факты. Во вторник, аккурат перед Великим постом, Митяй выпил лишнее ведро мадеры. И ровно через год Япония внезапно отозвала своего посла из Мавритании. А когда гугнявая фрейлина Анетка выскочила из Митяевых сеней с крупным, каратов сорок, синяком, все тут же поняли: дни Государственной Думы сочтены.

Не желая смириться с произволом мужика, высшее общество стало гордо разлагаться. Дело дошло даже до того, что известный светский лев ротмистр Конский бросил свою пассию, приму Нерыдаеву, и открыто сошелся с собственной супругой.

А тление проникало все глубже и глубже. Однажды ночью сам монарх вскочил с постели с криком «Долой меня!». Но никто не поспешил ему на помощь — либерализм и просвещение загубили цвет отечественного филерства…

Между тем воротилы международного импрессионизма, внедрившиеся в придворные круги, хищно подбирались к ключевым постам империи.

— Хочу Министерство путей сообщения! — нагло требовал фон Зельц.

— Нет, отдайте его мне! — домогался банкирский дом «Сукин и сын».

Митяй похохотывал, похрустывая портянками рытого бархата:

— Гоните оба монету! Будут в Расее два министерства путей собчения: министерство туды и министерство оттуды!

С болью следил за этим простой народ во главе с премьер-министром Утюговым-вторым. Сын скромного генерал-губернатора, Степан Степанович в детстве часто хаживал с отцом в овин. Там они калякали с мужичками про погоду и виды на Габсбургов. Женившись на осносельчанке из Царского Села, Утюгов-второй взял за ней в приданое прогрессивные реформы. Как-то: национализировать публичные дома и арестовать кайзера Вильгельма как германского шпиона.

Но Митяй заартачился и пригрозил отлучить премьер-министра от кассы. Встревоженный Степан Степанович отправился за советом к своей любовнице от первого брака княгине Белорусской-Кольцевой. Поигрывая длинным мундштуком берцовой кости, она внимательно выслушала его и певуче сказала:

— Чем больше низостей совершит этот вахлак, тем скорее падет старый мир.

— А не пора ли его самого того… пасть? — осведомился гость. Княгиня усмехнулась и покачала своей утонченной аристократической головой:

— Мон Степа, автору нужно протянуть еще страниц двести. Ведь это так упоительно — историческое эссе о дезабилье!..

Двуглавый орел сел на подоконник, почистил перья и тревожно закричал: «Кукареку!» Но величавым беспробудным сном спала на просторах романа империя, причесанная на прямой пробор.