Все деревья, стены домов и павильончики на троллейбусных остановках залеплены плакатами. Выборы — что тут поделаешь? Совершенно понятно, почему в древнем Вавилоне и Ассирии это не прижилось — больно уж тяжело выбивать предвыборные лозунги клинописью, а потом их менять, чтоб, не дай бог, ассирийский избиратель не увидел, что обещал нынешний владыка на прошлых выборах. А вот бумага — она все стерпит. Но как же в древности без выборов обходились?

Обходились, но не всюду. Родина демократии — Древняя Греция, это знают все. А насколько эта демократия была непохожа на нашу — лишь немногие. Начнем с того, что она была настолько демократична, что во многих случаях не давала никаких преимуществ даже самым достойным и талантливым, не говоря уже о самых порядочных. На целый ряд выборных должностей претенденты просто назначались по жребию. Чего удивляться тому, что назначенные таким образом присяжные осудили Сократа?

Еще одним замечательным вкладом Греции в демократию были выборы наоборот, или остракизм. Говоря нашим языком — выявляли больно умных. Или богатых, или влиятельных — в общем, заметных людей. Их автоматически объявляли опасными для демократии и обязывали в течение десяти лет блистать своими талантами где-нибудь подальше от отечества. Честь их это никак не порочило, имущество сохранялось, родственники не преследовались, но будь любезен, не показывай носа на милой родине всего каких-то десять лет. На одном из таких голосований к одному из лидеров Афин эпохи персидских войн Аристиду подошел, видимо, неграмотный человек и попросил нацарапать на его черепке для голосования (черепок по-гречески «остракон», откуда и название процедуры) имя Аристид». «Почему?» — поинтересовался Аристид и услышал в ответ: «Я его не знаю, но мне не нравится, что его слишком часто называют «справедливым». Аристид молча выполнил просьбу избирателя, а поскольку нацарапавших его имя оказалось немало, после голосования отправился в изгнание.

Следующим шагом демократии в Древней Греции был имущественный ценз. Еще Солон разделил граждан по доходам на четыре категории: чем больше доход, тем больше и прав. Высшее руководство избирают только самые богатые, причем из своей же среды. Раньше это получалось само собой, ибо заниматься государственными делами мог только тот, кто имел возможность не отвлекаться на зарабатывание хлеба насущного. А при Перикле, чтобы расширить круг имеющих гражданские права, было решено выплачивать вознаграждение гражданам, исполняющим выборные должности, дабы они могли послужить родине, не умерев при этом с голоду. Называлось это вознаграждение, что забавно, диетой. Конечно, это правильно, ибо нищий депутат даже опасней нищего чиновника, но сколько же нужно платить, чтоб искушение возместить недоплату с помощью взяток исчезло? Судя по газетам, даже у богатой Америки пока не хватает на это средств.

Интересная демократия имела место в Спарте. Всевозможные предложения вносились только царями и геронтами, а народ должен был их только одобрить. Причем спартанское голосование, как мне кажется, больше всех других заслуживает этого названия: все решала громкость голоса. Побеждало то предложение, сторонники которого громче орали в его защиту. Нечто подобное имело место у нас в Гражданскую войну и породило выражение «шаляпинские права: у кого бас здоровше, тот и прав». А коль громкие голоса оказывались не у тех, вступал в силу еще один спартанский закон: «если народ проголосовал неправильно, цари и геронты имеют право распустить народное собрание». Кто решал, что правильно, а что нет — понятно. Вот такая демократия.

Традиционным образцом демократии долгое время считалась Римская республика. По нашим понятиям, в ней тоже не все просто. Тамошний парламент — сенат — учреждение не выборное, а наследственное. Выборные лица, обладающие всей полнотой власти, назывались консулами, что знаменитый историк Моммзен переводит так знакомым нам словом «товарищ». Товарищи консулы получали свои полномочия всего на год, будучи абсолютно равными, что, в принципе, таило опасность: а что делать, если один консул прикажет одно, а другой — другое? Выходили из этой трудности по-разному; например, командовали войском по очереди: день — один консул, день — другой. В результате при Каннах демагог товарищ Теренций Варрон дождался своего дня и двинул армию на поле боя, на котором она практически вся и полегла, включая его коллегу Луция Эмилия Павла, категорически не желавшего сражения в этих условиях. Сам Теренций, что интересно, уцелел. В отличие от его избирателей.

Выборы — это еще и ответственность. Интересно, что римляне додумались не только до разделения властей (впрочем, и в законах Солона уже было нечто подобное), но и в трудных для Рима ситуациях до выбора не двух консулов, а одного диктатора с властью, близкой к абсолютной, но только на полгода. А потом, будь добр, сдай полномочия и отчитайся. Фабий Максим истощил силы Ганнибала крайне непопулярной в массах войной на изнурение, потому что имел диктаторские полномочия. А лишился он их как раз перед Каннами.

Что же выходит, от выборов вред один? Нет — просто ответственности больше. И в итоге Рим выбрал себе руководителей, которые сломили Ганнибала, поскольку республика была еще крепка. Авторитарный режим подтачивает произвол, а выборный — коррупция. Но во втором случае больше возможностей корректировать ситуацию. Зато как обидно, что в своих бедах, в принципе, некого винить, кроме себя! Ужасное чувство, и такое знакомое…

Кстати, Марк Твен говорил по этому поводу, что монархия была бы наилучшей из возможных форм правления — но при двух маленьких условиях. Чтоб монарх был наилучшим человеком в мире, и чтоб при этом еще жил вечно. Но поскольку ни то, ни другое нереально, монархия слишком часто оказывается не лучшей формой правления, а как раз наоборот.

Еще одна вещь, неотъемлемо связанная с выборами, — это партии. Они появились в античные времена и сохранились даже при империи, когда о настоящих выборах не было и речи, под своеобразной маскировкой. Сторонники определенных идей демонстрировали свое единство на ипподроме, болея за определенные цвета одежды колесничих. «Зеленые» боролись с «синими», император поддерживал то тех, то других, организации болельщиков возглавляли восстания… Все равно как если бы у нас болельщики «Черноморца» выступали за свободную торговлю, сторонники «Карпат» клеймили торсиду донецкого «Шахтера» за недостаточный патриотизм, а в газетах бы обсуждали, поддержит ли президента на выборах киевское «Динамо» и выполнит ли он данное болельщикам «Днепра» обещание провести через Верховную Раду закон «три корнера — пеналь». Невозможно? А то, что есть, казалось вам возможным лет, скажем, двадцать назад?

Если античная демократия — это Греция и Рим, то средневековая — это, конечно, Англия. Но и там с выборами случалось всякое. Бичом английского парламента много столетий были «гнилые местечки» — захиревшие городки, которые когда-то, в пору процветания, получили право посылать депутата в палату общин и в силу английского консерватизма не лишились его и тогда, когда в нем всех-то жителей оставалось полторы калеки. Купил себе такое местечко — и ты депутат, а целый ряд крупных городов и голосовать-то не имеет права. Доходило до шедевров театра абсурда: местечко, поглощенное морем, тоже посылало депутата в парламент. Владелец местечка с двумя слугами выезжали на лодке в сторону этого Китежа, доплывали до места, где когда-то была площадь (а кто проверит?), и голосовали, причем всегда единогласно. После тяжелой борьбы эту систему удалось отменить только в 1832 году. Тут, правда, начали работать другие ограничения — и в первую очередь различные цензы. Кстати, в Англии и здесь положение уникальное: не голосуют три категории населения — умалишенные, преступники и… члены палаты лордов. Палата лордов — вообще интересный орган. Кворум там составляют председатель и любые двое ее членов. По нынешним временам, когда их около 1200 человек, выходит чуть меньше трети процента. Мировой рекорд!

А самое экзотическое избирательное право Средневековья, по-моему, имело место в Польше. Только единогласие всех шляхтичей на сейме — иначе решение не принято! Один-единственный шляхтич говорит: «Не позвалям!» — и все остальные просто не могут ничего сделать, разве что тихонько прирезать его чуть после. До поры до времени и это помогало, но когда в годы упадка и междоусобиц, после потери Украины и шведского «потопа» за спинами шляхтичей, срывающих сеймы, замаячили тени своекорыстных магнатов, процесс, как говорится, пошел и закончился тремя разделами страны, на сто с лишним лет исчезнувшей с географической карты. Впрочем, на выборы ли тут пенять? Один умный югослав как-то заметил, что хорошее всегда атакуют с двух сторон. Например, враг морали — не только аморальность, но и ханжество. Так и с демократией — анархия вредна для нее не меньше тирании.

А вот еще одни любопытнейшие выборы, сохранившиеся с глубокой древности, — выборы папы римского, конклав. До современных выборов в два тура (во втором баллотируются два победителя первого) тогда еще не дошли, ситуация пата, когда ни у одного из кандидатов нет большинства, встречалась часто, а жить без духовного главы католикам неуютно. Что же придумали, чтобы все-таки заставить кардиналов выбрать папу? Довольно простую вещь: кардиналов запирать («конклав» и значит «закрытый»), пока не выберут папу — не выпускать, если за определенное время выборы не состоятся — посадить на хлеб и воду, а если и это не поможет — разобрать над ними крышу, пусть мерзнут и мокнут. Система работает настолько надежно и устойчиво, что возникает вопрос: не использовать ли ее в Думе или в Раде для принятия бюджета? С этим вечно какие-то трудности.

Теперь о цензах. Самый действенный из них, конечно же, имущественный. Чуть тронь его — и состав представительного органа меняется на глазах. Именно манипуляции с имущественным цензом и бросали из стороны в сторону российскую Думу перед революцией. А в Пруссии середины позапрошлого века избиратели были просто разделены на три курии, каждая из которых посылала в ландтаг одинаковое число депутатов, потому что платила одинаковую сумму налога. Естественно, что число избирателей в первой и третьей курии отличалось в десятки раз. Да и во Франции начала прошлого века был популярен призыв: «Обогащайтесь — и вы тоже станете избирателями!» Обосновывалось это тем, что именно платящие налоги и должны распоряжаться ими. Но вот стимулирующего влияния такой системы на рост числа налогоплательщиков и тем самым на стабильность общества зафиксировать не удалось, и мировая тенденция в этом плане одна — голосуют все вменяемые граждане, вне зависимости от толщины их кошельков.

Еще один ценз — образовательный. Достаточно часто от избирателя требовали хотя бы умения прочесть избирательный бюллетень. Это теперь в ряде стран названия партий в бюллетенях дублируют рисунками, чтоб часть избирателей знала, где поставить свой крестик. Марк Твен, например, в своей утопии «Удивительная республка Гондур» описал страну, где голос образованного избирателя значительно весомей, чем необразованного. Беда только в одном — образование само по себе не заменяет ни ум, ни порядочность. Так что и этот ценз потихоньку усыхает. Удерживает позиции только ценз оседлости — чтоб не возили автобусами избирателей с участка на участок. Бывало ведь, что возили, несмотря на ценз…

Еще один любопытный вопрос — кворум. Активность избирателей периодически падает (в наших краях я их не одобряю, но как-то понимаю), угроза, что выборы не состоятся вообще, понижает процент явки, достаточный для того, чтоб выборы признали состоявшимися. До какой цифры? Тут радикальнее всего к проблеме подошли швейцарцы. Одна из старейших демократий Европы обожает референдумы по любому поводу, и все они признаются состоявшимися, так как кворума у них… вообще нет! Если проголосуют три человека, и два выскажутся «за», а один — «против», решение будет принято, а всем, кому оно не нравится, останется жаловаться только на себя — почему не голосовали? Честно говоря, не вижу, к чему при такой логике придраться. Особенно с учетом известного высказывания о том, что плохие правительства выбирают хорошие граждане, которые не ходят на выборы.

А можно ли предсказать результаты выборов? Что-то опросы, разумеется, говорят. Не при нашем состоянии социологии, где, бывает, у заказчика напрямую спрашивают: «А какой результат вы бы хотели получить?» Но прокалываются и американцы с их сверхмощными гэллапами и харрисами. В 1948 году Стивенсону предсказывали убедительную победу над Трумэном — данные телефонных опросов были крайне убедительны. Не учли одной мелочи — телефон тогда даже в США был у более благополучных и образованных. А нетелефонизированных убедил главный козырь Трумэна: Стивенсон, мол, слишком интеллигентен и будет сомневаться и рефлектировать в момент, когда понадобится нажать Большую Красную Кнопку… А Айзек Азимов довел идею опросов до абсурда, описав фантастический мир будущего, где компьютер выбирает одного-единственного американца, всесторонне опрашивает его и на основании этого опроса и называет президента. А чего, вполне возможно. Если правильно выбрать избирателя. Но это уже другая задача.

Выборы, кстати, уже потому хороши, что самые авторитарные диктатуры стремятся сделать вид, что выборы у них есть, а обратное, вообще говоря, неверно. Помните советские выборы с одним-единственным кандидатом? Еще анекдот по этому поводу был. Председатель колхоза говорит крестьянину: «Продай арбуз». Тот ему выносит единственный арбуз: «Выбирай». «Из чего же выбирать?» — удивляется председатель и слышит в ответ: «А как мы тебя выбираем?»

А вот самое щекотливое: как бороться с фальсификацией? Технологии голосования помогают слабо. В жарких странах, например, проголосовавшему просто мажут палец несмываемой краской или выстригают клок волос, чтоб не пришел вторично. Но у нас народ на такое не пойдет. Впрочем, есть мнение, что выборы с нарушениями лучше отсутствия выборов, ибо проще улучшить контроль, чем создать выборный механизм на пустом месте. Мировой опыт показывает, что при наличии небольшого числа реально соперничающих партий с фальсификациями действительно удается потихоньку если не справиться совсем, то свести их к приемлемому уровню. И не надо очень уж нас упрекать — в Либерии на выборах 1927 года число голосов, полученных президентом Кингом, в пятнадцать с половиной раз превысило общее число избирателей…

Еще один источник хочется просмотреть, когда говоришь о выборах, — Книгу рекордов Гиннесса. Оказывается, наибольший перевес голосов на выборах — 4 726 112 — получил Борис Николаевич Ельцин в 1989 году на выборах в Верховный Совет СССР. Господи, как давно это было… А какой восторг вызывают результаты выборов в КНДР 8 октября 1962 года! Сто процентов избирателей участвуют — и сто процентов голосуют за Трудовую партию Кореи! Есть ли более удивительные выборы? Да — в Албании 14 ноября 1982 года. Из 1 627 968 избирателей один проголосовал против! Кто он, где утверждали его кандидатуру? Не знаем и не узнаем.

И опять всплывает вопрос — а такая ли уж безоговорочная панацея от всех бед эти выборы? Теодор Моммзен в своем знаменитом труде «История Римской империи» походя упоминает, как о давно известном факте, что тирания есть обычное следствие всеобщего избирательного права. Разве не законным путем пришли к власти Гитлер и Муссолини? Греки бы даже тираном Гитлера не назвали — да, изверг, злодей, диктатор, но не тиран, за него проголосовало большинство. Да и у нас после многих лет отсутствия нормальных выборов дело быстро дошло до выборов завлабов, директоров таксопарков и заведующих пунктами сдачи стеклотары. Апофеозом этого времени стала песня Георгия Васильева и Алексея Иващенко «Новые времена в селе Непутевке», где крепостные оного села выбирали себе барина взамен ушедшего на пенсию. Кончились эти выборы очень скверно. И не только в песне. Как сказал Шоу, при демократии избирают многие несведущие, тогда как раньше назначали немногие продажные…

Но на это есть что возразить — хотя бы то, что, по данным политологов Зеева Маоза и Брюса Рассета, между демократическими государствами никогда не возникает военных конфликтов (разумеется, «демократии» типа КНДР не в счет). Черчилль, признавая многочисленные недостатки выборов, тем не менее говорил: «Да, демократия — это наихудшая система управления. Если не считать всех остальных». И еще от одного факта не отмахнуться — при прочих равных условиях благосостояние страны с нормальной избирательной системой заметно отличается в лучшую сторону. Беда ведь даже не в ошибках, а в том, что страна без нормальных выборов исправляет их гораздо хуже и медленнее.

Так что я всегда хожу голосовать. Я, конечно, один, а всех остальных — много. Но у меня хотя бы не будет оснований упрекать себя в том, что я промолчал и позволил кому-то решать за себя. Этого, конечно, мало. Но давайте начнем хотя бы с этого.