В свое время один антрополог поразил ученый мир своим выводом, что никаких каннибалов не было. Возмущавшимся, которые напоминали ему и про капитана Кука, и про племя ньям-ньям, и даже про специальные деревянные вилки острова Фиджи (до сих пор один из популярнейших сувениров в тех краях), которыми только «длинных свиней» есть и полагалось (что за зверь «длинная свинья», даже объяснять не хочу), он без труда доказывал, что все каннибалы своих жертв настоящими людьми не считали. Похожи, конечно, но и племя другое, и язык малость не тот, — какие же они люди?

В наше просвещенное время впрямую такую точку зрения, разумеется, никто не выскажет. Но именно сейчас, когда дешевые авиабилеты перемешали все человечество не хуже, чем хороший бармен — мартини, все чаще выясняется, что далеко от этой точки зрения очень многие из нас не ушли. И ничего не помогает — ни возникающие из-за этого конфликты, ни срывы деловых переговоров, ничего! Слишком многие уверены: есть две точки зрения — моя и ошибочная. А ведь люди на Земле разные, и в каждом монастыре свой устав. А уж если собрался сунуться в чужой монастырь — не надейся, что полностью выучишь чужой устав, но хотя бы старайся, и не забывай подразумевать в спорных случаях, что чужой устав отличается от твоего. Масса неприятностей при этом обойдут тебя стороной.

Множество македонцев остались бы в живых даже после поражения от римлян при Киноскефалах, если бы учили чужие уставы. Издавна для воинов фаланги, сражавшихся длинными копьями — сариссами, символ сдачи в плен был простой: подними копье вверх — и все понимают, что ты сдался. А римляне, испокон веков сражавшиеся в других боевых порядках, этого не понимали. И перебили всех македонцев, пытавшихся сдаться в плен привычным для них способом. Сами потом небось расстраивались — для рабовладельцев убийство пленников без весомых причин равносильно уничтожению ценного имущества, притом собственного. Но для них незнание чужих обычаев обернулось только материальными потерями. Македонцам пришлось значительно хуже.

Жесты вообще достаточно различны в разных странах. Все знают, что у болгар кивание головой, означающее у нас «да», значит «нет» — и наоборот. Есть даже красивая легенда об этом, повествующая, что во время турецкого ига турки приставляли болгарам к горлу ятаган и спрашивали: «Примешь ислам?» Тому, кто качал головой — «нет», ятаган перерезал горло. Вот болгары и поменяли эти жесты местами. Явная неправда, но придумано неплохо. А может быть, и правда — у некоторых индусов эти жесты такие же, как у болгар, а ведь их тоже мусульмане завоевывали! Надо подумать…

А с таким жестом, как пальцы, сложенные в колечко, легко заработать крупные неприятности. В Японии он означает «деньги», во Франции — «ноль», в США — «все о’кей», а на Кипре — «гомосексуалист». Так что американец, желающий показать киприоту, что все в порядке, или японец, предлагающий ему гонорар, могут встретить совершенно неадекватную реакцию на свои предложения.

Еще хуже дела обстоят у американца, пытающегося поймать в Греции такси с помощью привычного жеста — вытянутой руки с поднятым вверх большим пальцем. Хорошо, если грек просто торопится и не выйдет выяснять, почему этот бескультурный янки заявляет ему: «Заткнись, придурок!» — в Греции смысл этого жеста именно таков. А если выйдет? Греки — народ темпераментный…

Кстати, кому нужно твердо знать устав чужого монастыря, так это разведке. Помните, как Штирлиц оказался на волосок от провала, заказав себе на дорогу бутерброды, но не указав их числа, что бережливым немцам, да еще и в военное время, показалось непонятным и подозрительным? И в жизни головорезы Скорцени, переодетые американскими солдатами и свободно говорящие по-английски, погорели, как шведы под Полтавой, когда на бензоколонке стали просить заправить их машины бензином. «Бензин» по-английски действительно «petrol», однако американцы говорят «gasoline» или «gas». Так союзникам и пригодилось мудрое изречение: «Англичане и американцы — это два великих народа, разделенные общим языком».

В делах военных правда часто перемешивается с вымыслом. Правда ли, что американцы выловили нашего разведчика, задерживая всех, кто застегивал ширинку, уже выйдя из туалета, — сразу не скажу. А вот великий этнограф и одновременно разведчик Арминий Вамбери, который, переодевшись дервишем, проник в такие места, где христиан убивали сразу, и даже обрезанию себя подверг (то ли чтобы не разоблачили, то ли потому, что евреям тоже положено), тем не менее едва не прокололся, заслушавшись в Бухаре диковинными в этих краях венскими вальсами. Просвещенный бухарский вельможа Якуб-хан, чей оркестр и нес в бухарские массы австрийскую музыкальную культуру, подозвал Вамбери к себе и впрямую заявил: «Клянусь Аллахом, ты не дервиш, а переодетый френги!» (европеец то есть). Еле Вамбери отговорился, просто чудом каким-то. А потом, когда через много лет у Якуб-хана спросили, как же он догадался, бухарец ответил: «На Востоке, слушая музыку, никогда не отбивают ногой такт».

И если это этнокультурное различие могло привести к трагедии, то то, о чем я сейчас расскажу, массу народа просто рассмешило — но очень уж здорово. Помните, в семидесятых повезли в наши края, в основном из Индии, чеканные кувшинчики с узким горлышком, словно из сказки про лису и журавля? Народ эти кувшинчики охотно раскупал, украшал ими комоды и фортепиано. А если в дом заходил, например, араб, то он, бедняга, не знал, куда глаза девать. Дело в том, что мусульмане не пользуются туалетной бумагой — они вместо этого моются (проделывается это, кстати, левой рукой, которая поэтому считается нечистой, и есть ею или, скажем, протягивать для пожатия по арабским понятиям есть невоспитанность и оскорбление). По указанной причине в каждом мусульманском туалете стоит вот такой кувшинчик. Представьте, что вы заходите к арабу в дом, а там в гостиной на рояле стоит биде — вот разве что с этим можно сравнить эмоции арабского гостя при виде этого кувшинчика в нашей гостиной! Бывает…

Кстати, мусульмане вообще народ весьма чистоплотный, ибо омовения предписаны им Аллахом, и поэтому даже от такого недоброго дела, как крестовые походы, была и кое-какая польза — крестоносцы завезли в Европу заимствованный ими у мусульман обычай мыть руки перед едой. Было это там как нельзя кстати, потому что в средневековой Европе, между прочим, мытье считалось очень вредным и губительным для здоровья. На этом однажды удалось неплохо заработать монахам из монастыря в Фалькенау (это где-то в Прибалтике). Подали они папе просьбу увеличить монастырю дотацию — за то, что во славу Божию подвергают себя тяжелым истязаниям. Папа прислал легата, и тот все подтвердил: добровольно сидят в адской жаре, потом обливаются ледяной водой, да еще и прутьями себя безжалостно бичуют. Пришлось папе раскошеливаться. И поделом, раз не знал, что такое сауна. Именно за любовь к бане европейцы в Средневековье считали русских людьми крайне здоровыми, но необразованными: мол, таким вредным делом занимаются и не мрут, а не мылись бы — жили бы по сто лет.

Есть, кроме гигиены, еще одна тема, где один народ другой не разумеет, — обеденный стол. Пищевые пристрастия складываются веками, обрастают легендами и табу. До сих пор евреи высмеивают христиан за то, что те едят свинину, индусы не любят англичан за то, что те едят говядину, европейцы наезжают на корейцев за то, что те едят собачину, русские хихикают над французами за то, что те едят лягушек. И очень глупо — значительно правильнее думать: раз другие едят не то, что мы, значит, нам больше останется!

Чего, например, плохого в том, что в Америке лучшим куском курятины считается грудка, а у нас — ножка? Наоборот, все замечательно — каждому его любимый кусочек. Как у нас в семье: я любил ножку, брат — грудку, а шурин — гузку, и все были довольны. А в наших газетах мелькали статьи с утверждениями типа: «Американцы шлют нам то, чем сами брезгуют. Долой ножки Буша!» Не так уж их много — наше аграрное лобби выкачанные из государства кредиты не на прессу тратит, есть куда девать. Но вот никто же не написал: «Давайте наладим птицеводство так, чтоб продавать американцам нелюбимые нами грудки, а самое вкусное — ножки — оставим себе и будем есть только свои!» Интересно, почему?

Кстати, в современном Израиле (спасибо нашим бывшим землякам) борьба с трефными, то есть запрещенными религией, мясопродуктами приняла своеобразные формы. Спросите в магазине свинины — рискуете нарваться на скандал. А на просьбу принести «белого» или «другого» мяса вынесут из подсобки такой кусочек, что у нас не сразу и сыщешь. Разводят свиней там же, но в свинарниках паркетные полы — нечего, мол, нечистым тварям топтать священную израильскую землю. Кстати, фермер никогда не скажет: «Я развожу свиней». «Я развожу жирафов» (или «низкорослых телят»), — говорит он, и все всё понимают. Да и эти табу размываются нашей эмиграцией вполне успешно. Своими глазами видел в Израиле плакат: «Всегда в продаже свежая свинина», причем в каком-то смысле на четырех языках сразу — великом, могучем, правдивом и свободном. То ли еще будет? Сказано же в Библии, что чистые животные — это те, у которых копыто разделено, жующие при этом жвачку. Свинья — парнокопытное, копыто у нее разделено, но жвачки она не жует. Ну и что? Берешь пластиночку «Орбит без сахара», суешь свинье в пасть — и она уже совсем кошерная.

Была от различия пищевых привычек и польза, причем немалая. На Украине любят свинину и вошедшее в массу анекдотов сало не просто так: смекалистые украинские крестьяне, столетиями страдавшие от опустошительных набегов татар, давно поняли, какую скотину следует разводить, чтоб татарин ее не только сам не съел, но и на продажу не угнал — ножки-то у свиньи никакие, только на холодец и годятся, а ходок она скверный. Пишу об этом, правда, с некоторым трепетом: когда мой коллега по команде привел этот факт в своей статье, немедленно появился возмущенный отклик местного завкафедрой украиноведения — что, мол, за гнусная клевета на украинский народ, впервые в истории человечества одомашнивший одногорбого верблюда!

Отдельная тема — угощение почетному гостю. Хрущев как-то раз сильно разгневался на немцев за поданный ему на приеме немецкий деликатес — суп из бычьих хвостов: «Сами быков съели, а мне, руководителю ядерной державы, хвосты оставили?!» В Европе это еще полбеды: ну не едят венгры киселя, румыны — черного хлеба, а англичане — сосисок с гречневой кашей, так что? Им другое принесут. А что делать в Средней Азии, где отказ почетного гостя от самого лакомого куска барашка — глаза — воспринимается как обида?

А каково вести дела с японцами, которые избегают говорить «нет»? Не то чтоб они не отказывали никому и ни в чем — в этом случае давно бы им конец пришел. Просто вместо «нет» они говорят: «Ваше предложение чрезвычайно меня заинтересовало. Я не имею возможности решить этот вопрос немедленно, но в ближайшее время, может быть, даже послезавтра или на этой неделе, рассмотрю его самым благожелательным образом». Японец в этом случае понимает, что ему бесповоротно отказано, не менее вежливо благодарит и уходит. А европеец или американец, радуясь согласию партнера, недовольно думает: «Ну и копуши эти азиаты — не могут сразу решить, раз уж им это так нравится» — и приходит послезавтра. Японец же думает: «А ведь правду говорят об этих гайдзинах (иностранцах) — более беспардонных людей я в жизни не видал» — и на вопрос: «Когда же мы заключим сделку?» отвечает крайне грубо — обещает все решить через три дня, когда вернется его зам, и переселяет гостя в самый роскошный номер отеля, причем за свой счет. Японцу, бедолаге, даже неудобно, что он так унижает этого варвара, он совершенно уверен, что после такого афронта нежеланный гость носа к нему не покажет, но через день вдруг застает его в своей приемной: гость сердито внушает его секретарше, что коль уж шефу так приспичило с ним сотрудничать, пусть уж примет его немедленно, а то он и так из уважения к нему теряет время. «Ну я тебя!» — думает потомок самураев и поступает с назойливым гостем, как с кровным врагом не поступил бы: везет в дорогущий ресторан и заказывает гейш, которые стоят вообще целое состояние. Поскольку для японца такое отношение к контрагенту — плевок в лицо, а для европейца — признак крайней заинтересованности, граничащей с угодничеством и раболепием, узел затягивается еще туже. Когда его кто-то развяжет (а скорей всего, разрубит), уже невозможно разубедить японца (европейца) в том, что эти европейцы (японцы) — люди крайне неискренние, невоспитанные и фальшивые.

А отношение к пространству и времени? У каждого народа есть свои понятия о том, на каком расстоянии можно находиться от собеседника. В результате контакт, скажем, англичанина с греком на каком-то светском приеме представляет собой забавное зрелище — нечто вроде вальса, когда грек приближается, англичанин отодвигается, и так до тех пор, пока грек не загонит англичанина в угол и не начнет втолковывать ему все, что он пожелает, даже не замечая того, что его собеседнику, мягко говоря, некомфортно. Ведь по его представлениям второй человек на таком расстоянии от него возможен только во время интимной связи или при драке, и коль скоро первое на этом приеме еще менее возможно, чем второе, чувство ожидания удара его не покидает вне зависимости от содержания беседы.

Это еще если оставить вопрос о темпе беседы и интенсивности жестикуляции. А ведь он у разных народов очень различен, и убедить, скажем, норвежца, что перед ним не психопат, тараторящий, как балаболка, и размахивающий попусту руками, а совершенно нормальный итальянец, тоже удается не всегда и не сразу. На тель-авивском рынке людей европейского воспитания тоже несколько шокируют отчаянные вопли торговцев марокканского происхождения, расхваливающих свой товар. По их понятиям, так вопить можно только при непосредственной угрозе жизни. А предки марокканских евреев сотни лет жили в условиях жесткого естественного отбора, где торговец, вопящий чуть потише, вообще не привлекал покупателей, умирал от голода и не оставлял потомства. Так что вопить они будут еще долго.

А насколько различно представление разных народов о красоте? Страсть европейцев к стройным женщинам непонятна ни арабам, давно приученным к мысли о том, что после смерти их будут услаждать в раю не какие попало гурии, а непременно толстые блондинки (не зря арабы говорят о красавицах: «Она красива, как полная луна»), ни африканцам и жителям Океании, откармливающим к свадьбе невесту, как гусыню. А как вам практикуемое в той же Африке искусственное вытягивание мочек ушей где-то до подмышек, нижней губы — чуть ли не до подбородка или шеи до такой степени, что без специальных поддерживающих колец бедная дама и ходить-то не может. Плачут, бедолаги, но терпят — иначе сочтут уродиной и замуж не возьмут. Как не брали китаянок, не бинтовавших в детстве ноги, чтоб добиться такого размера ступни, при котором можно ходить, только мелко семеня. Назовете это уродством — сочтут дикарем, не имеющим чувства прекрасного.

Причем чем менее культурен собеседник, тем резче он выражает свое отвращение к непривычному — это уж как водится. Типично обезьянья реакция: «вижу чужого — боюсь чужого — ненавижу чужого — стараюсь убить чужого». И избавляемся мы от этого с величайшим трудом и тысячелетиями — еще в Древней Греции, колыбели культуры, славили, как чудо гостеприимства, города, где было принято не убивать приставших к их берегам путников, более того, отпускать их живыми, здоровыми и неограбленными, не обращая в рабство. Слава богу, это теперь относительно общепринято — всего 2000 лет прошло. Да и то не всюду и не всегда.

А если уж увидел красивую женщину — как выразить свой восторг? В Бразилии, например, вполне уместно сказать: «Девушка, какая у вас замечательная попа!» — и вместо пощечины получить в ответ улыбку. Собственно, нормальное, почти античное отношение к телу — у древних очень почиталась Венера Каллипига, то есть Прекраснопопая, простите за неуклюжий перевод, у нас и слов-то таких нет. А попробуйте так похвалить встреченную на улице красивую москвичку — увидите, что будет!

Хвалить представителя другой культуры тоже, кстати, надо осторожно. В рассказе Киплинга «Возвращение Имрея» этот самый Имрей похвалил четырехлетнего сына своего лакея Бахадур Хана: «Какой красивый мальчик!» — а мальчик после этого заболел и умер. С точки зрения Бахадур Хана, виновен в этом был только Имрей. Похвалил — значит, сглазил. Естественно, мстя за сына, он Имрея убил, считая себя совершенно правым. А вот убедить в его правоте британский суд и полицию, как вы понимаете, оказалось совершенно невозможным.

Да и на Кавказе до сих пор следует поосторожнее хвалить что-либо в доме хозяина — возможна куча неприятностей. Могут подарить что-то совершенно вам не нужное. Могут подарить что-то очень ценное, но о вашем такте и воспитанности мнение приобретут своеобразное. Могут продемонстрировать близость к нашим нормам и не подарить что-либо настойчиво расхваливаемое именно в надежде на этот обычай — тоже обидно, да? Красивый обычай, но только тогда, когда оба его фигуранта знают, в чем тут дело.

Видите, как сложно получается, когда суешься в чужой монастырь со своим уставом? А как хлопотно изучать чужие уставы! Вот и не изучаем — а что выходит, видите сами. Так что согласитесь, что отнюдь не вы центр Вселенной — и все пойдет гораздо лучше. Но помните — это трудно.

Вот и я, готовясь как-то к приему хорошего приятеля, по национальности индуса, пошел на рынок, долго выбирал кусочек хорошей говядины, чтоб замариновать и при госте поджарить на вертеле, и только уже купив, вспомнил, что индусы говядины не едят — корова для них священна! Пришлось сунуть в морозилку хороший кусочек, который с удовольствием прибрал бы свежим. Зато и польза была — еще раз вспомнил, как все на свете сложно. В том числе и уставы соседних монастырей. И не только монастырей…