Глава сорок первая

Арнбьерн Белозубый стоял на возвышении в главном зале, на том самом месте, которое, по его разумению, предназначалось для короля Тары и его свиты. Зал оказался именно таким, каким он его и представлял, когда воображал себя на этом самом месте, возвышающемся над прочими, в королевском кресле в центре стола. Но сейчас, разумеется, здесь не было ни стола, ни кресел, вообще ничего не было, одна только пустая комната, в которой они не пировали, а сидели взаперти в роли жалких пленников.

Сто пятьдесят человек разбились на кучки сообразно прежним привязанностям и сидели или лежали прямо на полу. В зале было темно, тусклый свет пробивался лишь в щели закрытых ставнями окон, отчего даже выбеленные стены выглядели серыми и неухоженными. А верхняя часть помещения, тяжелые дубовые балки, потолок и соломенная крыша вообще терялись в темноте.

Впрочем, без пира не обошлось, конечно, и Арнбьерн позволил себе поверить, что ирландцы устроили его с открытой душой, в знак благодарности за то, что он пообещал не грабить их город. И вот теперь он и его люди оказались здесь, запертые в огромном зале как пленники, то есть в самом унизительном состоянии, и все его прежние мечты о том, как он будет править Тарой и уложит в постель Бригит, казались теперь жестокой насмешкой судьбы. Их ловко одурачили, отобрав у них оружие, свободу и самую сущность, то, что делало их мужчинами.

У всех, кроме Торгрима. Торгрима Ночного Волка.

Торгрим, Торгрим… Арнбьерн вспоминал его очень часто, вольно или невольно. Он не видел никакой случайности в том, что Торгрим, его сын и этот безумец Старри, которого Торгрим считал своим другом, стали единственными, кому удалось бежать. Во всем, что с ними случилось, был виноват Торгрим. Это он предал их.

Арнбьерн укрепился в своем мнении после того, как действие яда миновало и он обнаружил, что Торгрима нет среди пленников. Это ведь Харальд сын Торгрима привел к нему лживую сучку Бригит, которая все уши прожужжала ему своими сказками о том, какие неслыханные богатства он может взять в Таре; сам же Харальд был слишком глуп для того, чтобы измыслить столь коварный план. Он явно действовал по указке Торгрима.

«Будь он проклят! Пусть он сдохнет, а его разлагающийся труп склюют вороны и стервятники!» — думал Арнбьерн, когда чувство безысходности овладевало им. Он нанес оскорбление Болли, поставив Торгрима на его место, но поступил так только затем, чтобы иметь возможность пойти с ним в бой и сунуть ему меч под ребра при первом же удобном случае. Так он рассчитывал одним ударом убить двух зайцев: использовать Торгрима для захвата Тары, а потом избавиться от своих обязательств перед ним. Кто же знал, чем все это обернется!

Впрочем, не все были согласны с Арнбьерном в том, какую роль сыграл в этом грязном деле Торгрим. Целых полтора дня Хроллейф, проглотивший просто неимоверное количество жареной свинины, был слишком слаб, чтобы говорить, а когда он немного оправился и обнаружил, что попал в плен к ирландцам, то пришел в такую ярость, что добиться от него вразумительных речей не представлялось возможным. Собственно говоря, во всех бедах он винил именно Арнбьерна.

Ингольф тоже был полон скептицизма.

— Ну и зачем это Торгриму? Что он от этого выигрывает? — поинтересовался он, когда Арнбьерн поделился с ним своими подозрениями.

— Он действует заодно с этой ирландской сучкой, что тут непонятного? — пояснил Арнбьерн.

— С которой из них? С той, что мы привезли из Дуб-Линна, или с той, что отравила нас?

— С обеими! Не знаю. Просто мне совершенно ясно, что все случившееся с нами — его рук дело. Он давно знаком с той, которая отравила нас. И почему получилось так, что сбежать сумел только он сам со своим сыном и этим Старри?

— Может, боги были благосклонны к нему? — предположил Ингольф. — Или он просто оказался умнее нас? Не знаю, но не вижу, какой смысл ему затевать всю эту историю. Если выяснится, что Торгрим дружен с ирландцами и они оказали ему честь, тогда я, быть может, и поверю тебе. Хотя откуда нам знать, может, ирландцы убили его вместе с сыном, а трупы их скормили собакам?

Слова Ингольфа отнюдь не рассеяли подозрения Арнбьерна насчет Торгрима, зато убедили в том, что и сам Ингольф каким-то образом замешан в заговоре и что он, подобно Торгриму, должен умереть при первом же удобном случае. Этими соображениями Арнбьерн поделился с Болли сыном Торвальда, единственным, кому он по-прежнему доверял безоговорочно. А уж Болли постарался довести до сведения остальных пленников его уверенность в том, что Торгрим предал их, что он продал людей Арнбьерна ради личной выгоды.

Викинги, выслушав его, склонялись к тому, чтобы поверить ему. И впрямь, им представлялось куда более вероятным, что их предал один из их числа, чем то, что их одурачила какая-то ирландка. К тому же, если верно последнее, это означало, что они совсем не так умны, как ирландцы, а допустить такую мысль было решительно невозможно.

Несмотря на прозрение Арнбьерна относительно обстоятельств их пленения, пока они оставались запертыми в главном зале, с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому Арнбьерн, уединившись с Болли на возвышении, принялся строить планы.

— Мы сбежим из этой тюрьмы, Болли, — заговорщическим шепотом сообщил Арнбьерн своему сподвижнику. — Или обманем этих ирландцев, или…

Закончить свою мысль ему не удалось. В замке маленькой боковой дверцы, через которую им подавали еду и питье, повернулся ключ, хотя не прошло еще и часа с тех пор, как им принесли на завтрак черствый хлеб и жидкое пиво. Значит, дело было в другом. Головы викингов повернулись на звук, а кое- кто даже встал и уставился на дверь. К добру или худу, но это было хоть какое-то развлечение в невыносимой монотонной скуке прошедших дней.

Арнбьерн тоже обернулся к двери вместе со всеми. Она распахнулась и на пороге появились два хорошо вооруженных стражника с копьями наперевес, готовые нанизать на них любого, кто осмелится напасть. Но никто из норманнов не пошевелился, и тогда стражники разошлись в стороны, уступая дорогу Морриган. Она с любопытством окинула взглядом главный зал, словно оценивая состояние находившихся в нем людей, подобно пастуху, заботящемуся о своем стаде. Наконец взгляд ее остановился на возвышении, где стоял Арнбьерн.

— Арнбьерн, — окликнула она его своим чистым и звонким голосом.

И вновь Арнбьерн не мог не отметить, насколько она красива. Длинные темные волосы водопадом ниспадали ей на плечи, а стройное и крепкое тело угадывалось даже сквозь бесформенную ткань темно-оранжевой сорочки-лейны под грубошерстной накидкой.

— Арнбьерн, ты не составишь мне компанию? Мне надо поговорить с тобой.

Уголки губ Арнбьерна приподнялись в самодовольной улыбке. Ему показалось, что Морриган наконец-то уразумела, какую опасность навлекла на Тару, пытаясь обмануть его и заключив благородного ярла с его людьми в стенах крепости. И теперь она пытается выбраться из ловушки, в которую угодила.

— Очень хорошо, — сказал он, пытаясь сделать вид, будто она отрывает его от важных дел.

Спрыгнув с возвышения, он неспешным шагом направился к ней. Выражение лица Морриган оставалось непроницаемым, а вот на лицах стражников явственно читалось раздражение, вызванное его поведением.

«Это же хорошо, — подумал он. — Они должны понять, что я не стану спешить и повиноваться им». Но стоило ему оказаться на расстоянии вытянутой руки от двери, как один из стражников сграбастал его за тунику и буквально швырнул в проем, а другой с грохотом захлопнул тяжелую дубовую дверь и запер ее за ним. Арнбьерн оказался в наружном коридоре главного зала, в окружении четырех стражников, державших копья наготове. А прямо перед ним стояла Морриган. Она была ниже Арнбьерна по меньшей мере на целую голову, но благодаря осанке и уверенному виду вовсе не казалась коротышкой.

— Господин Арнбьерн, позволь мне для начала принести свои извинения за то, что мы сделали, — начала Морриган, и ее слова лишь укрепили уверенность Арнбьерна в том, что он разгадал ее страхи. — Это был действительно недружественный поступок с нашей стороны, но прошу тебя постараться понять и наше положение. На нас готовилось напасть войско норманнов. Мы были не в состоянии противостоять вам. Всем известно, как ваши люди обошлись с другими городами и монастырями в нашей стране.

Арнбьерн кивнул, любезно принимая извинения.

— Разумеется, я все понимаю, — изрек он. — Это ведь Торгрим придумал всю эту затею и заставил тебя принять в ней участие, не правда ли?

— Торгрим?

— Торгрим сын Ульфа. Тот, которого называют Ночным Волком. Я знаю, что это его рук дело, что он стал предателем. Это всем известно. — Арнбьерн заметил, как на лице Морриган появилось понимание, решил, что его выпад достиг цели, и это только укрепило его оценку ситуации.

— Да, — подтвердила Морриган. — Именно так. Торгрим сам пришел к нам с этим планом. Чтобы опорочить и устранить тебя.

— Разумеется. Но он не настолько умен, как думает. Он сейчас здесь, с тобой, в Таре?

— Нет-нет. Ничего подобного, — рассеянно отозвалась Морриган и покачала головой. — Такой человек способен предать кого угодно. Мне следовало бы знать об этом. Я должна была поговорить с тобой и тогда встретила бы честного человека. Торгрим покинул нас и присоединился к нашим врагам. Они разбили лагерь за стенами. Ты нужен нам, Арнбьерн. Ты и твои воины нужны нам, чтобы стать нашими союзниками в битве, чтобы наголову разбить Торгрима с его людьми, и тогда сокровища Тары станут нашими.

Арнбьерн кивнул, хотя, говоря по правде, перспективы перед ним вырисовывались не слишком радужные.

— Чтобы наголову разбить Торгрима, говоришь?

— Да, — подтвердила Морриган, и голос ее окреп и зазвенел с новой силой. — У Торгрима примерно семьдесят человек, но мои воины опасаются атаковать их. А вот если ты присоединишься к нам, то на нашей стороне будет численное превосходство. Мои люди готовы сражаться, если ты поведешь их в бой, и тогда победа наверняка останется за нами.

Ее слова показались Арнбьерну вполне разумными, но оставалась еще одна нерешенная проблема.

— У нас нет оружия, — заметил он. — Оно… мы лишились его, когда… — сбивчиво начал он и умолк. Оба прекрасно знали, что стало с оружием норманнов, но Арнбьерн не рискнул озвучить свою мысль вслух.

— Мы сохранили ваше оружие, — успокоила его Морриган. — Мы вернем его вам. С благодарностью и извинениями.

— Ты вернешь нам оружие? Вот так просто возьмешь и вернешь? — У Арнбьерна зародились смутные подозрения. — Ты уже один раз обманула нас, и мне не хотелось бы, чтобы это повторилось.

— Мы сделали то, что должны были сделать, — отрезала Морриган. — Я уже говорила тебе, что меня волнует лишь безопасность Тары и ее жителей, и ради этого я готова на все. Если это означает вступить в вооруженную борьбу с фин галл, значит, я пойду на это. Я ведь не предлагаю вернуть вам оружие и свободу просто так. Сражайся вместе с нами против Торгрима, и они станут твоими.

Арнбьерн кивнул. Изложенное подобным образом, предложение Морриган выглядело вполне разумным. Если бы она собиралась обмануть его, то наверняка посулила бы золотые горы. Но она только что совершенно ясно дала ему понять, что ее предложение останется в силе только в том случае, если они объединятся в борьбе против Торгрима и его нового отряда. И поэтому сделка выглядела куда менее подозрительной. И, если уж говорить откровенно, весьма заманчивой для Арнбьерна.

— Я должен обсудить твое предложение со своими товарищами, — заявил он.

— У нас мало времени. Торгрим и его армия стоят у ворот. Я дам тебе полчаса, после чего приду за ответом. И ты должен будешь дать мне его.

После чего Арнбьерна вернули в главный зал столь же бесцеремонно, как и выдернули оттуда. Отряхнувшись, он потребовал к себе Болли, Ингольфа и Хроллейфа. Они собрались на возвышении, и Арнбьерн обрисовал им сложившееся положение дел и передал предложение Морриган.

— Лживая сука! — взорвался Хроллейф. — Мы что же, должны снова поверить ей? Неужели нам мало того, что она уже один раз одурачила нас?

— Она объяснила, почему поступила так, а не иначе, — возразил Арнбьерн, — и я, например, вполне удовлетворен ее словами. Как я и подозревал, вся эта история — дело рук Торгрима. Она хочет отомстить ему не меньше нас. И она предлагает нам возможность сделать это.

— Мне все равно непонятно, при чем здесь Торгрим, — заявил Ингольф. — Она рассказала тебе о той роли, которую он сыграл?

— Ей вовсе не нужно было этого делать, — отозвался Арнбьерн. — Она сказала мне, что Торгрим принимал активное участие в этом деле, что я уже знал и сам и о чем говорил тебе, и это — все, что нам нужно знать.

Он надеялся, что Ингольф не станет расспрашивать его дальше, потому что, пытаясь объяснить, какова роль Торгрима в этой истории, Арнбьерн вдруг сообразил, что не имеет ни малейшего представления, в чем она заключается. Ему было известно лишь, что Торгрим сделал нечто такое, результатом чего стало их пленение.

— Словом, все сводится к одному, — подвел итог Болли. — Мы или будем сидеть здесь, как свиньи, ожидая, когда нас поведут на бойню, или примем предложение Морриган и получаем шанс вернуть себе свободу. Если она даст нам в руки оружие, мы не сможем проиграть. Даже если мы погибнем, такая смерть все равно лучше, чем умереть пленником или рабом.

Собравшиеся согласно закивали, выслушав столь веские доводы. Если их выпустят из этой тюрьмы, то они могут погибнуть в схватке, а такая смерть всяко предпочтительнее, чем гниение заживо за запертыми дверьми.

Морриган вернулась через двадцать минут. Еще десять минут спустя норманны вышли строем из главного зала, впервые обретя некоторую свободу после той ночи, когда они отведали ирландской свинины.

Когда они вышли из зала на просторный внутренний двор крепости, оказалось, что идет дождь. Темное и сумрачное небо разразилось настоящим ливнем. По утоптанной земле растекались широкие лужи, пузырившиеся под ударами дождевых струй. Но проливной дождь нисколько не обеспокоил Арнбьерна и его людей. После отравления и заточения они были грязными и вонючими, и свежая дождевая вода, ниспосланная им богами, да еще в утро, которое не казалось слишком уж холодным, была похожа скорее на благословение, нежели на пытку.

Они толпой двинулись по двору, окруженные несколькими десятками стражников с опущенными копьями.

— А я-то думал, что мы стали союзниками, — проворчал Хроллейф.

— Морриган проявляет осторожность, только и всего, — возразил Арнбьерн. — Взгляни на это с ее стороны. Мы же легко можем опрокинуть всех вооруженных пехотинцев в Таре, даже без оружия, и на это у нас имеются веские причины. Разумеется, подобных мер предосторожности недостаточно, но она должна принять их.

Хроллейф снова недовольно фыркнул, но промолчал.

Наконец они подошли к большим дубовым воротам в пятнадцать футов высотой, главному пути, по которому можно было попасть в Тару или выйти из нее. Их тоже охраняли стражники, а чуть поодаль высилась целая гора мечей, копий, кольчуг и боевых топоров. Все то оружие, которое отобрали у них, когда взяли в плен после пиршества.

— Добро пожаловать, господин Арнбьерн!

Арнбьерн вскинул голову, прикрыв глаза ладонью от проливного дождя. На стене над воротами, немного в стороне, стояла Морриган в накидке, наброшенной на плечи, и капюшоне, накинутом на голову. Рядом с ней, в кольчуге и шлеме, с мечом на боку, возвышался тот самый мужчина, которого она представила как своего брата Фланна. Арнбьерн мельком подумал, а действительно ли он приходится ей братом.

— Морриган! — отозвался Арнбьерн. — А ты держишь слово.

— Разумеется, держу! — крикнула она в ответ. — Ты сам видишь, что ваше оружие уже здесь. Пусть твои люди возьмут каждый свое. А потом мы выступим вместе, фин галл и ирландцы, и дадим бой нашим врагам.

Арнбьерн повернулся, чтобы отдать приказ, но викинги уже устремились к куче оружия и принялись надевать кольчуги, подпоясываться перевязями с мечами и поправлять на головах шлемы. Позади них выстраивались в боевой порядок пехотинцы Тары, и шеренги их выглядели куда стройнее, чем разрозненные ряды норманнов. Они были готовы к выступлению, и через несколько минут то же самое можно было сказать и о людях Арнбьерна.

— Мы откроем ворота, — донесся сверху голос Морриган, и Арнбьерн вновь запрокинул голову. — Но враги совсем близко, и мы не хотим держать их распахнутыми слишком долго. Мой брат велит передать тебе, что твои люди, фин галл, выступят первыми, а пехотинцы Тары последуют за вами. — Она показала рукой куда-то за стену, но куда именно, Арнбьерн со своего места увидеть не мог. — Мы видим наших врагов, они еще в лагере и пока что не заняли поле. У вас будет достаточно времени, чтобы построиться, а потом вы сотрете их с лица земли.

Арнбьерн вытащил меч из ножен и пафосным жестом воздел его над головой.

— Мы готовы сражаться, мы готовы убивать или умирать, если будет на то воля Одина, отца всех богов! — прокричал он.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — крикнула в ответ Морриган, к явному неудовольствию Арнбьерна.

Но, прежде чем он успел хотя бы придумать ответ, тяжелый засов вынули из петель и высокие дубовые ворота величественно распахнулись, открывая вид на поля и далекий лес, столь памятные Арнбьерну. Он повернулся, подняв меч еще выше над головой.

— Викинги, за мной! К победе или смерти!

Он двинулся вперед, все убыстряя шаг, и норманнское войско хлынуло вслед за ним. Он видел улыбки на их лицах, которые всего несколько часов назад были искажены яростью. Они были свободны, сжимали в руках оружие, и больше им нечего было желать.

Они миновали ворота и выплеснулись на утоптанную площадку, все сто пятьдесят человек под командованием Арнбьерна. Он отступил в сторону и мечом показал им на место, где они должны были выстроиться в боевые порядки, чуть севернее открытых ворот. Позади них, футах в пятидесяти или шестидесяти, показалась голова колонны ирландцев из Тары. Арнбьерн улыбнулся про себя. Эти ирландцы, с копьями, в кольчугах и шлемах, отнюдь не спешили, подобно викингам, вступить в бой. Они не рвались вперед, в отличие от него самого и его людей, а двигались медленной, но уверенной поступью.

«Я пошлю их в бой первыми», — подумал Арнбьерн. К чему напрасно жертвовать своими людьми, самыми умелыми и могучими воинами? Он прикажет пехотинцам Тары возглавить атаку, чтобы принять на себя первый удар, а потом уже в разрозненные ряды врага вклинятся его викинги и довершат разгром.

Он обернулся, ожидая, пока пехотинцы пройдут ворота, чтобы направить их туда, где они были нужны ему. Ирландцы все еще находились на территории крепости, в десяти футах от ворот, когда он услышал, как Фланн прокричал что-то, и, к удивлению Арнбьерна, колонна вдруг остановилась.

— Выходите сюда, трусливые ублюдки! — заорал Арнбьерн, но он даже не успел закончить фразу, как ворота с величественным грохотом захлопнулись и до него донесся скрежет засова, задвигаемого в петли.