Глава четырнадцатая

«Дуб-Линн… Боги играют со мной…» Торгрим Ночной Волк стоял на носу «Черного Ворона», испытывая редкий для него приступ жалости к себе. Он вполне сознавал, что потчует себя нечастым и изысканным кушаньем, восхитительно вкусным в малых количествах, но опасным тем, что к нему можно пристраститься. А если такое случится, то всему придет конец.

Однако сейчас, когда над водой клубился легкий туман, учитывая, сколько им пришлось пережить за последние несколько недель с минимальной выгодой, Торгрим решил, что может побаловать себя редким лакомством, пока проклятый Дуб-Линн вырастал передними по мере того, как гребцы гнали корабль вверх по реке Лиффи.

«Все это было только ради того, чтобы вернуться в Вик, а вместо этого я опять возвращаюсь в Дуб-Линн…»

Не то чтобы это стало для него сюрпризом. Он с самого начала знал, что им придется вернуться в порт. Это пообещал ему Арнбьерн после того, как Торгрим согласился отправиться вместе с ним в плавание. Они должны были присоединиться к набегу, организованному Хескульдом Железноголовым, вернуться в Дуб-Линн, продать здесь свою долю добычи и только потом отплыть обратно в Норвегию. Но в том расположении духа, в котором Торгрим пребывал сейчас, ему было не до рассудительности и благоразумия.

Форт Дуб-Линн раскинулся на обоих берегах реки и даже Вскарабкался на невысокие холмы, протянувшиеся вдоль нее. Повсюду были разбросаны десятки жилых домов и хозяйственных построек. Приземистые квадратные сооружения, некоторые — из дерева, как принято строить у норвежцев, некоторые — глинобитные, с аккуратными соломенными крышами, С клочками земли, огражденными частоколом, разрезавшим коричневую утоптанную землю на более-менее равные наделы. Из-под крыши каждого домика тянулась вверх тоненькая струйка дыма, растворяясь в клочковатых облаках, повисших над городом. Даже с такого расстояния Торгрим улавливал его запах. Небо было серым, река была серой, и весь город тоже выглядел серым и подавленным, словно яркие цвета в этой стране были такой же редкостью, как и солнечный свет.

С десяток судов покоились на илистом берегу или были пришвартованы к немногочисленным пристаням, выступающим в реку. Здесь были и стремительные приземистые драккары для набегов, и широкие осанистые кнорры, перевозившие тонны грузов, которые во все больших количествах прибывали в ирландский порт или уходили из него. Дуб-Линн напоминал Торгриму датский торговый центр Хедебю, и, судя по тому, с какой быстротой он рос и расширялся, в самом скором времени он составит ему прямую конкуренцию. За домами, мастерскими и лавками, сдерживая их, словно слишком туго затянутый пояс, высилась широкая земляная насыпь с частоколом, отделяющая норманнский город от всей страны. Подобное бесцеремонное вторжение приводило Ирландию в бешенство, но в своем нынешнем состоянии перманентного хаоса она была не в силах остановить его.

Над водой то и дело раздавался стук молотков, звуки падения чего-то тяжелого и крики людей, занятых какой-то невидимой работой. Ведь население Дуб-Линна состояло не только из воинов, отправлявшихся в набеги. Здесь жили теперь и кузнецы, и плотники, и корабелы, и ювелиры, и купцы, и Тор- гриму даже показалось, что за время его недолгого отсутствия число их увеличилось. У них появились свои дома и жены, ирландки или северянки. Они приехали сюда, чтобы остаться.

«Только не я… Только не я…»

Набег на Клойн не увенчался особым успехом, но и назвать его полным провалом тоже было нельзя. Как только Хескульд Железноголовый вместе с основными силами викингов ворвался внутрь через ворота, которые открыл ему Торгрим со своим отрядом, все попытки сопротивления тут же растаяли, как утренний туман. Защитники города, те, что попроворнее, бежали к башне, вскарабкались наверх по лестницам и втащили их за собой. Прочим оставалось только поднять руки и сдаться, моля о пощаде, которая и была им дарована, поскольку все они были молодыми людьми, способными держать оружие, при этом не слишком скорыми на ногу, что делало их выгодным товаром на невольничьем рынке.

Пока основная часть населения отсиживалась в башне, викинги дочиста и не спеша разграбили городок. Они нашли склады провианта, домашний скот, несколько драгоценных безделушек и еще какое-то количество несчастных ирландцев, которым предстояло отправиться на невольничьи рынки. Собственно говоря, больше там и искать-то было нечего. Даже в монастыре и церкви они обнаружили всего несколько изделий из серебра, не блещущих ни качеством, ни количеством.

— Я согласен с тобой, Торгрим, — сказал Хескульд, пока они смотрели, как их люди переворачивают церковь вверх дном. — Здешние жители заранее знали о том, что мы придем. И успели спрятать все ценное.

Хескульд уже пытался разговорить кое-кого из пленников, а он мог быть очень убедительным, но в конце концов пришел к выводу, что тем действительно ничего не известно. Торгрим согласился с ним. По собственному опыту он знал, что крестьяне не готовы рисковать жизнью ради сохранения богатства своих господ, и порог их долготерпения очень низок.

Торгрим оторвал взгляд от угнетающей панорамы Дуб-Линна, к которому они быстро приближались, и оглянулся на корабли флотилии. «Громовержец», «Серпент» и прочие в хорошем темпе поднимались вверх по реке. Они уже развернули реи вдоль корпусов и готовились опустить их на палубу, сняв заодно и резные головы злобных тварей, украшавшие форштевни их кораблей, чтобы не отпугнуть духов земли, на помощь которых рассчитывали. «Если таковые и есть, сказал себе Торгрим, — то они наверняка завезены сюда из наших родных стран». В Ирландии же не было ничего и никого, кто приветствовал бы викингов с распростертыми объятиями.

Он медленно поворачивался, внимательно вглядываясь в корабли флотилии, полностью отдавая себе отчет в том, что такая инспекция — всего лишь предлог для того, чтобы уголком глаза взглянуть на Харальда и понять, как справляется юноша. Он находился на своем месте, за четвертым от кормы веслом по левому борту. Со спины он ничем не отличался от остальных, разве что ростом был пониже. Его можно было узнать лишь по гриве соломенно-желтых волос, небрежно перехваченных кожаной лентой.

— С ним все в порядке, не волнуйся, — заметил Старри Бессмертный, не поднимая головы.

Он сидел прямо на досках бака, рядом со стоящим Торгримом, и точил кинжал, добиваясь немыслимой остроты. Он трудился над лезвием с оселком в руке, после чего проверял остроту на волосках, растущих на левой руке. Торгрим видел выбритые пятна, оставленные предыдущими испытаниями, но Старри лишь недовольно хмурился и вновь брался за точильный камень.

— Люди думают, что Харальд унаследовал твою удачливость, — продолжал Старри. — Он пришелся им по нраву. Удачливость Торгрима Ночного Волка, но без его нелепых выходок.

— Нелепые выходки, говоришь? Забавно слышать такие слова от тебя.

Старри ничего не ответил, лишь улыбнулся и продолжил возиться с кинжалом. И если Харальд обзавелся некоторым авторитетом в глазах людей Арнбьерна, то это произошло не только благодаря его собственным подвигам, но и тому, что Старри бесконечно превозносил их. Как бы Торгрим ни гордился сыном, он полагал, что не дело отцу им похваляться. В его представлении бахвалиться подвигами собственных детей было столь же дурно, как и кичиться собственными успехами, и потому подобная мысль вызывала у него отвращение. А вот Старри не испытывал на этот счет никаких предубеждений.

После боя Торгрим обнаружил берсерка у ворот. Тот сидел на земле, привалившись к повозке. Ночной Волк решил, что тот наконец-то выиграл путешествие в Вальгаллу, но нет, Старри оказался цел и невредим. А на землю он повалился от отчаяния, и стоило Торгриму поинтересоваться, все ли с ним в порядке, как он запричитал, что снова не получил ни царапины, и принялся жаловаться на судьбу.

Но как только душевные муки, вызванные подобным невезением, унялись, Старри начал возносить хвалу Харальду, с готовностью пересказывая каждому, кто готов был слушать, происшествие с повозкой сена и пожаром у ворот. Торгрим обнаружил, что Старри обладает несомненным даром рассказчика и даже способен вести себя в манере, приближающейся к цивилизованной, когда его не охватывает кровожадная ярость. Берсерк дошел до того, что даже сочинил что-то вроде саги, которую пересказывал по вечерам. До скальда, конечно, ему было далеко, но висы у него получились весьма неплохие. Харальд краснел и отчаянно смущался, не зная, как реагировать на похвалу, что, по мнению Торгрима, было свидетельством подлинной скромности, той самой, которая подобает воину, отчего он стал гордиться сыном еще больше.

Первая встреча Торгрима с Арнбьерном Белозубым после того, как битва закончилась, вышла еще более странной, нежели его разговор со Старри. Арнбьерн увидел его первым, окликнул по имени, и, когда Торгрим обернулся, ярл двинулся ему навстречу, раскинув руки в стороны и сияя своей знаменитой улыбкой.

— Торгрим Ночной Волк! — прокричал он и с энтузиазмом заключил его в объятия, а Торгрим неуверенно ответил ему тем же. — Боги по-прежнему улыбаются тебе! — продолжал Арнбьерн. — Ты сделал невозможное и выиграл для нас битву! Так что я могу поздравить себя с тем, что сделал правильный выбор, пригласив тебя присоединиться ко мне в этом набеге! Можешь спросить кого угодно, все с радостью подтвердят, что я был прав.

Торгрим отстранился и лишь сдержанно кивнул в ответ. Он не умел жонглировать словами, никогда не отличался особым красноречием, а сейчас так и вовсе не знал, что сказать. Разумеется, в словах Арнбьерна звучали фальшивые нотки. Торгрим проигнорировал его приказ и на свой страх и риск отправился в Клойн, хотя об этом знали только они двое. Но в словах Арнбьерна содержался куда более глубокий подтекст. Он как бы намекал, что они вместе с самого начала планировали этот успешный налет или, во всяком случае, должны постараться убедить в этом остальных.

— Боги были добры ко всем нам, Арнбьерн, промолвил наконец Торгрим, и в голосе его не было ни следа ненависти, злобы или презрения.

Он заметил, как на лице Арнбьерна явственно отразилось облегчение. Но почему он должен был сказать что-либо иное? Арнбьерн может приписывать себе незаслуженную славу, но ведь он не сделал ничего плохого Торгриму и его людям. Все в лагере викингов прекрасно знали, кто на самом деле открыл ворота Клойна, а кто в это время нежился в собственном шатре. Торгрим не потерпел бы оскорбления от другого мужчины, как не смирился бы с уроном, нанесенным лично ему или же его чести, но нелепое поведение Арнбьерна вовсе не грозило ему этим.

— Боги дарят нам свое благословение, но ты помог им в этом, — продолжал Арнбьерн с тем же неуемным и неумеренным энтузиазмом. — Когда добыча будет разделена и «Черный Ворон» получит свою долю, вы с сыном можете рассчитывать на тройное вознаграждение. Ате, кто был с тобой, получат двойную часть.

— Это очень щедрый дар, — сказал Торгрим. но в нем нет необходимости.

Однако Арнбьерн настаивал, и Торгрим согласился. Он понимал, что таким образом Арнбьерн рассчитывает купить его молчание, которое он и так получил бы бесплатно, но горькая правда заключалась в том, что Торгриму по-прежнему был нужен Арнбьерн. Ночной Волк был уверен, что их шансы найти корабль, готовый отплыть в Вик, ничуть не возросли за те несколько недель, что они отсутствовали в Дуб-Линне. И Арнбьерн Белозубый по-прежнему оставался для них с Харальдом лучшей, если не единственной возможностью попасть домой.

Старри Бессмертный поднялся с палубных досок бака и сунул кинжал в ножны. Движение это было простым, но в исполнении Старри оно обрело поэтическое изящество и красоту. Сильный, жилистый и гибкий, он, казалось, с легкостью воспарил над палубой, став похожим на птицу, сорвавшуюся в полет и расправившую крылья. Вот он только что он спокойно сидел, подобрав под себя ноги, а в следующий миг уже выпрямился во весь рост. Торгрим никогда не умел двигаться подобным образом, и те годы, когда он мог хотя бы попытаться научиться этому, давно миновали. Он вдруг спросил себя, а сколько же Старри лет. Во всяком случае, он уже не молод. Он прожил уже по меньшей мере тридцать зим. Хотя с таким же успехом их могло быть и сорок, и пятьдесят. Возраст бережно относился к таким людям, как Старри.

— Во имя Тора, что это ты нацепил себе на шею? — полюбопытствовал Торгрим, когда впервые заметил безделушку, болтающуюся на тощей груди Старри на кожаном шнурке.

Старри взял ее двумя пальцами и принялся рассматривать так, словно видел в первый раз.

— Это — твой наконечник стрелы, — сказал он.

Торгрим взял наконечнику него из рук, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Строго говоря, наконечник принадлежал вовсе не ему, а какому-то ирландцу — тот самый, что расщепился о край его меча.

— Зачем он тебе? — продолжал допытываться Торгрим.

А разве тебе он не нужен? Это же знак уважения богов.

С таким же успехом Один мог склониться над тобой и поцеловать тебя в темя, а ты выбросил эту вещь, как мусор. А вот я поднял его сразу же после того, как ты столь неуважительно обошелся с ним. Подбираю за тобой объедки, словно собака под столом.

Но в тоне берсерка не было угрозы. Он всего лишь объяснял положение дел. Торгрим, кстати, частенько удивлялся ровному расположению духа Старри, учитывая, что тот был берсерком. Быть может, приступы боевой ярости изгоняли из его крови сумасшествие подобно тому, как сильная гроза уносит с собой удушливую духоту.

Первым топкого места на илистом берегу, где корабли должны причалить, достиг «Громовержец» Хескульда Железноголового. Нос драккара вылетел на берег, остановился, и за борт начали прыгать воины. Ухватившись за деревянные накладки, они с разбегу выволокли мелкосидящее судно повыше, а Хескульд все это время возвышался на корме, словно закутанная в меха статуя.

Следующим был «Морской Дракон», за которым последовали «Серпент», «Меч Орла» и, наконец, «Черный Ворон». Торгрим покачнулся, когда нос его уткнулся в берег и за борт сбросили сходни. Харальд, естественно, первым вскочил на ноги, первым уложил на палубу свое длинное весло и первым же собрался за борт. Глаза их встретились. Харальд широко улыбнулся и с юношеской легкостью прыгнул, чтобы оказаться по пояс в воде.

За ним последовали и остальные члены экипажа, покидая корабль с такой поспешностью, словно от этого зависела их жизнь. Торгрим, пользуясь теми преимуществами, которые давал ему статус состоятельного и могущественного, пусть и временно оказавшегося не у дел предводителя, предпочел остаться сухим, как и Старри, который, будучи признанным сумасшедшим, имел полное право поступать так, как ему вздумается.

Вперед вышел еще один из членов экипажа «Черного Ворона», держа в руках веревку, сплетенную из обрезков моржовых шкур. Торгрим отступил в сторону, когда тот швырнул один конец стоящим в воде людям, а второй закрепил на палубе. Ночной Волк оглянулся. Не считая воина с кормовым канатом, Арнбьерн и рулевой были единственными, кто еще оставался на борту, и он понял, что больше не может игнорировать ярла. Он двинулся на корму между рядами морских сундучков, стоявших по правому и левому борту судна и служивших скамьями для гребцов. Доски палубы под ногами были вставлены в пазы шпангоутов, но не закреплены намертво, облегчая доступ в трюм, к запасам провианта и добычи или для откачки воды, и потому прогибались под тяжелой поступью Ночного Волка.

— Арнбьерн, я поздравляю тебя с благополучным возвращением и успешным набегом, — начал Торгрим, подходя к ярлу и протягивая ему руку.

Арнбьерн с благодарностью принял ее. По обоим бортам «Черного Ворона» воины взялись за выступы планширя и, проклиная топкий ил под ногами, поволокли изящный корабль на берег.

— А я тебя, Торгрим Ночной Волк. Прими мою искреннюю благодарность за все, что ты совершил во время этого похода.

Торгрим не сомневался, что ярл говорит искренне. Арнбьерн был действительно рад тому, что вернулся обратно вместе со своими людьми и кораблем и что репутация его не пострадала, а сам он стал чуточку богаче.

— Что касается добычи, то да, набег оказался успешным, — продолжал Арнбьерн. — Посмотрим, сколько удастся выручить за этих рабов и остальную ерунду, что нам удалось наскрести. Я позабочусь о том, чтобы тебе с Харальдом немедленно доставили твою долю.

— Благодарю тебя. Мы оба признательны тебе за тот шанс, что ты нам дал, — сказал Торгрим, но Арнбьерн лишь небрежно отмахнулся. — Но остается еще вопрос возвращения в Норвегию, — продолжал он. — Надеюсь, я не делал секрета из того, что очень хочу вернуться к своему хозяйству в Вике.

— Да, да, конечно! — с энтузиазмом воскликнул Арнбьерн. Знаешь, я ведь тоже не отказался от намерения вернуться в Норвегию. У меня там остались жена и дети, и я ужасно скучаю по ним. Вот уладим нынешние дела и поговорим

О том, как вернуться домой. — Он широко улыбнулся и схватил Торгрима за руку, а другой похлопал его по плечу.

— Благодарю тебя, Арнбьерн, я очень рад это слышать, — ответил Торгрим, но особой радости в его голосе не было.

Напротив, его снедали самые дурные предчувствия. Он понимал, что, в сущности, у него не было иного выхода, кроме как целиком положиться на слово Арнбьерна Белозубого, который обладал искренностью ядовитой змеи.